"Рассказы" - читать интересную книгу автора (Прошкин Евгений)

Эвакуация

Автобус свернул на Садовую и, приблизившись к дому культуры асбестоцементного завода, чуть притормозил. Пассажиры дружно схватились за поручни. Карпов, прижатый к ледяным дверям, сделал судорожную попытку найти точку опоры и на случай, если сохранить равновесие не удастся, наметил крепкую спину в черном пальто.

Каждый житель Оконечинска с детства знал, что маршрут восьмого номера проходит через огромную рытвину, которую автобус не минует — разве что выйдет на встречную полосу. Карпову же, как оконечинцу некоренному, пришлось прочувствовать эту особенность местного ландшафта собственной макушкой. Даже спустя полтора года он безошибочно узнавал автобус, в котором получил «боевое крещение»: небольшую вмятину в потолке над задней площадкой так и не выправили. То ли по лености, то ли, как говорится, в назидание.

Приготовившись подпрыгнуть на ухабе, пассажиры замерли. Нудный ребенок, изводивший соседей своими капризами, и тот притих, вцепившись в ногу родителя.

Ожидание ямы растянулось на несколько нервных секунд, после чего люди опасливо зашевелились. Сидящие у окон не сговариваясь стали продувать в замерзшем стекле маленькие слезящиеся лунки. Карпов расцарапал рельефный иней на узком дверном оконце и кое-как разглядел приземистое здание с крупными буквами на фасаде: «ДК АЦЗ». Рядом с традиционными колоннами, обглоданная временем и непогодой, зябла статуя в виде мужика с лопатой.

Скульптура напоминала замок из песка, накрытый волной: ноги потеряли ступни и превратились в круглые слоновьи тумбы; свободная рука, когда-то указывавшая на залежи полезных ископаемых, укоротилась до культи, из которой страшно торчала бурая арматурина. Черты лица истерлись, из-за чего голова стала похожей на болванку. Единственным уцелевшим органом каменного человека оставалась огромная лопата, сработанная из нержавейки. Весной, умытая первым дождем и еще не засиженная птицами, она блестела особенно ярко.

Но до весны еще жить.

Водитель поддал газу, и Карпов заметил на дороге оранжевые жилетки. Оказывается, автобус объехал-таки яму, вернее, рабочих, копошившихся вокруг нее.

— Тьфу, иттить иху мать! — крякнул краснолицый дед в солдатской шапке. — Вот же удумали — зимой асвальт ложить!

— Никакой не асфальт, — откликнулся пассажир в пальто. — Гравием засыпали. Правильно.

— Ну, дождались! — обрадовалась дама с кроличьим воротником.

— Шиисят годков помню эту дырку, — возразил дед. — Так уж и до лета потерпели бы.

Продолжение дискуссии Карпов не слушал, поскольку все реплики были известны наперед. Но одна фраза все же просочилась сквозь черепную коробку и зашевелилась в мозгу холодной жабой: «дождались»…

В желудке возник клубок страха и, поднявшись в легкие, заполонил грудную клетку.

Дождались.

Карпова бросило в жар, и он, как при тяжелом гриппе, вдруг ощутил хруст каждого своего сустава, писк каждого сухожилия. Ему стало невыносимо душно в переполненном автобусе, но, выскочив на остановке, он так и не смог вздохнуть свободно — морозный воздух перехватил горло и застрял где-то в трахеях.

Дождались!

Мэр наконец-то решил привести дорогу в порядок. Сын Марины Анатольевны больше не шляется со всякой шпаной — готовится к поступлению в Красноярский университет, а Петр Семенович перестал склонять подчиненных девушек к сожительству.

Значит, она пришла.

Она настигла его здесь, в Сибири, в тупике одной из веток железной дороги, о которой забыли прежде, чем успели достроить. Этот город на краю земли, чье название говорит само за себя, дал ему приют и последнюю надежду, но не схоронил. Карпов знал: в какую бы нору он ни забился, она его найдет. Она научила его бояться. Чуять ее приближение он научился сам.

Олег Карпов отлично помнил тот день, когда ему впервые открылась жуткая правда, раз и навсегда изменившая его жизнь, переехавшая налаженный быт грохочущим бульдозером.

Это было тяжелое рабочее воскресенье после трехдневной гулянки — праздник выпал на четверг, и теперь приходилось расплачиваться за халявную пятницу. Женщины явились на службу издерганными, а мужики — опухшими и жаждущими пива. До обеда народ обсуждал различные похмельные недуги, а к вечеру, когда все начали приходить в себя, по отделу разнеслась весть о том, что секретаршу подменили.

Заразившись этим внезапным ажиотажем, Карпов не утерпел и заглянул в приемную. Леночка находилась на своем месте, и это была, несомненно, она. Пунцовые вампирические ногти, прозрачная блузка, блестящий витой локон, спускающийся к правой брови, — все это удостоверяло Леночкину личность не хуже паспорта.

— Евграф Валерианович отсутствует. Если у вас к нему какое-то дело, я могу записать на завтра, — сказала она.

Олег, уже собиравшийся уйти, оцепенел. То, что он услышал от секретарши, могло быть озвучено кем угодно, только не Леночкой. Ленок никогда не называла Шефа по имени-отчеству, если, конечно, его не было рядом, — слишком сложно для ее чувственного ротика. Она никогда не обращалась к Карпову на «вы» — много чести. Наконец, никогда не произносила столько слов подряд, без перерыва на улыбку или томный вздох.

Никогда.

Олег пригляделся внимательнее и обнаружил, что девушка в приемной не имеет с Леночкой ничего общего. Ее холеные руки управлялись с бумагами так ловко, что всякая потребность в оргтехнике отпадала. Глаза, большие, как у индийских актрис, уже не щупали, не оценивали, не приглашали в ад — они лишь смотрели, и эта их функция казалась самой необязательной.

Потрепавшись в курилке, все решили, что Леночка нашла себе хорошего строгого мужика, вот и остепенилась. На этом тему закрыли.

— Что бы сказали ее прежние подруги? — бросил кто-то напоследок, и Карповым вдруг овладело странное беспокойство. Он вспомнил, как несколько дней назад случайно встретился со старым товарищем. Узнав Шурика еще издали, Олег предчувствовал, что встреча будет почти формальной: обняться, поболтать, обменяться телефонами и никогда не позвонить — ведь юношеская дружба, как первая любовь, не возвращается. Он догадывался, что перед ним чужой человек, но не думал, что настолько. От былого Шурика в нем не осталось ничего. Теперь Олегу и в голову не могло прийти, что холодный, рассудительный Александр — тот самый, с кем они когда-то понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда.

Вслушиваясь в образцово-литературную речь бывшего одноклассника, Карпов перебирал в уме события, которые могли бы так изменить человека, но выяснилось, что серьезные катаклизмы в биографии Шурика отсутствовали и его судьба представлялась не более драматичной, чем поход за грибами. Удивительно, но сам Шурик не замечал никакой натянутости, вел себя так, будто играл роль смертельно положительного героя из скучного кино.

При расставании Карпов испытал почти физическое облегчение и постарался забыть о встрече, но теперь эпизод, ранее казавшийся незначительным, всплыл в памяти вновь.

Случаи с Шуриком и Леночкой имели несомненное сходство, и это смущало. Карпов долго гадал, что могло связывать давнишнего приятеля и секретаршу, пока не набрел на спасительное слово «совпадение». Ничего не объясняя, оно, по крайней мере, позволило ему отделаться от тревожных мыслей. Правда, ненадолго. Через неделю, когда Карпов навещал своего отца, звоночек прозвенел снова.

До выхода на пенсию папаша был не последним человеком в стране, поэтому и старость имел вполне сытую. Периодически его посещала домработница, и Олег подозревал, что в ее обязанности входят некоторые услуги, не предусмотренные трудовым соглашением. Единственное, в чем нуждался старик, — это общение, поэтому, когда выдавалась свободная суббота, Олег брал бутылку водки и, стиснув зубы, ехал на Площадь Восстания, где в престижной сталинской высотке жили модные артисты, жирные банкиры и старые пауки вроде папы. Выпивая, Карповы вели пустые беседы и делали вид, что все друг другу простили.

В основном говорил отец: травил одни и те же анекдоты времен развитого социализма да в сотый раз пересказывал байки из жизни членов Политбюро. А еще он любил повторять: «Если однажды я начну жаловаться на печень, значит, меня подменили агенты ЦРУ».

И это случилось. За весь вечер батя не вспомнил ни одной истории. К «Столичной» он отнесся с прохладцей: первую сотку выпил, вторую лишь пригубил, когда же Олег попытался долить, категорически накрыл стакан рукой. Кажется, он собирался сослаться на запрет врачей, но Олег, предугадав эту отговорку, так напрягся, что папа замолчал. Потом старик неожиданно заговорил о футболе, и Карпов с ужасом подумал, что лучше бы отец рассказал про печень. Из всех видов спорта папаша признавал лишь рыбалку.

Вернувшись домой, Олег впал в прострацию. Фактически он потерял отца, теперь уже окончательно. Но даже это казалось не самым страшным. Вокруг творилось что-то непонятное. Три похожих случая за такой короткий срок, и это при том, что он заметил перемены только в тех, кого хорошо знает, а ведь есть еще Иваны Иванычи из других отделов, Петры Петровичи, живущие в соседнем подъезде, — и с ними, не исключено, происходит то же самое. Если отбросить бред о своей избранности, то выходит, что явление носит массовый характер. Счет идет уже на проценты, а это сотни тысяч только по Москве.

«Вряд ли какая-нибудь спецслужба способна найти такое количество двойников, — размышлял Олег. — Вербуют, не иначе. Только неясно, на кой черт. Допустим, Шурик работает в оборонке. Но батя? Все, что знал, он давно выболтал, сидя на своей лавочке. А Ленок? Какими секретами она владеет — искусством раскрутить ухажера на дорогой подарок? Что за пользу она сможет принести иностранной разведке — подсыпать Шефу в кофе мышьяк?! Нет, шпионская версия отпадает, легче поверить в свое сумасшествие. Или не в свое?»

В голове у Карпова забродила какая-то туманная догадка, но чтобы помочь ей вызреть, нужно было найти собеседника. Потребность выговориться оказалась столь острой, что Олег поехал к Ире немедленно.

Уже звоня в дверь, Карпов запоздало пожалел, что наносит визит экспромтом. Ира ни разу не давала ему повода почувствовать себя одним из многих, тем не менее он понимал, что нормальная девушка не станет довольствоваться редкими наскоками неуравновешенного кавалера.

Гостей у Иры не было. Олега она встретила по-домашнему тепло и чуть-чуть торжественно — как мужа из долгой командировки. Привычно пройдя на кухню, Карпов слегка расслабился. Мучительные раздумья незаметно растворились в уютном запахе жареного мяса. Оставшийся в крови алкоголь вскипел и устремился в нижнюю часть тела.

Олег силой усадил Иру на стол. Все происходило как в том фильме, где крутой мужик — кажется, Брюс Уиллис — насилует подругу своей жены. Поначалу Ира изумилась, однако вскоре приняла игру и начала сопротивляться — насколько того требовала роль. Последним клочком догорающего в безумии сознания Олег вспомнил, что приехал вовсе не за этим, однако на свете не было такой напасти, которая заставила бы его прерваться.

В воскресенье с самого утра зарядил дождь, и Карпов, вяло пережевывая холодную котлету, вдруг понял, что опоздал. Когда он виделся с Ирой на прошлой неделе, все было по-старому, то есть в порядке. А сейчас…

Ира стала менее болтливой и более заботливой, а знакомая утренняя песня о том, что, мол, годы идут и хочется постоянства, исчезла из ее репертуара напрочь. Возможно, Олег и не обратил бы на это внимания, но теперь он был начеку и перемены уловил сразу.

Прихлебывая кофе, он с опаской смотрел в спину хлопотавшей хозяйке, будто ждал, что ее халатик начнет прорастать шипастым позвоночником.

— Ир, ты себе кого-то нашла, да? — хмуро спросил Олег. — Только скажи честно, я пойму.

Ира вздрогнула и обернулась.

— С чего ты взял?

— Ясно, — сказал он и осторожно поставил чашку.

— Что тебе ясно, дурак? А вообще-то… — Она посмотрела ему прямо в глаза, и Карпов, к своему удивлению, не смог выдержать этого взгляда. — Я жду. Даю тебе последний шанс. Или себе. Не знаю. Я семью хочу, понимаешь? Ты боишься потерять свою мнимую свободу, а я боюсь остаться одной.

Карпову, как всегда в такие минуты, стало стыдно. Да, да, Ира говорила правильные вещи, нельзя так дальше, ведь не дети уже. Но он слишком хорошо представлял, что значит общаться с женщиной не изредка, а ежедневно. Кремы, телефонный треп, стирка… Когда видишь, что кукла набита обыкновенными опилками, играть с ней становится неинтересно.

После угрызений совести Карпов обычно испытывал отвращение к котлетам, к чистой кухне, к серьезным разговорам о планах на жизнь. Это утро не было исключением. Только, уходя, он твердо знал, что больше не вернется.

Дождь все не прекращался. Олег покурил в подъезде и направился в кафе за сквериком. Денег с собой было немного, но напиваться он и не собирался.

В стеклянном павильоне стоял веселый гам. Половину зала занимала чернявая компания человек в пятнадцать.

— Торгаши местные, — с необыкновенной благостью пояснила буфетчица. — У одного ихнего сын родился.

— Так рано же еще для банкета, — удивился Олег.

— Ха, рано! Со вчерашнего дня бузуются. Здесь уж сколько хроников перебывало, все в умат! А эти сидят, хоть бы хны.

— Люся, Люся! — закричал кто-то. — Выпей, пожалуйста, за новорожденного!

— Да уж навыпивалась, — замахала руками буфетчица. — Мне еще кассу сдавать.

— Э, касса-шмасса! Ты иди сюда, выпей! И красавца молодого бери с собой, мы сегодня всех угощаем.

— Уважь, — посоветовала Люся. — Не бойсь, ребята хорошие.

Спустя мгновение Олег сидел за столом. Перед ним возникла тарелка с прыщавым куриным окорочком и салатом из лосося, рядом — пластмассовый стаканчик с вином. Напиток, судя по всему, был привезен с родины счастливого отца — ничего похожего Карпов не пробовал. Оказалось, что сын родился у Ибрагима, седого мужчины лет пятидесяти с большим потным носом. Олег усомнился, что сам в таком возрасте сможет зачать что-нибудь живое, но решил оставить эту мысль при себе. После курицы было какое-то блюдо из национальной кухни, как водится, с обилием зелени и соуса, и Карпов снова ел, гася перцовый пожар теплым пивом.

Потом было что-то еще, потом — снова салат и вино.

Дородную Люсю подменила юркая тетя Галя, а компания пополнилась новыми лицами. Олег посмотрел на часы, но вместо циферблата увидел лишь мутный пятак. Пора отваливать. Карпов собрался встать, однако в это время дряхлый старик с лиловыми губами произносил тост и уйти Олегу не позволили. Когда тост закончился, все дружно выпили, и он был вынужден присоединиться. Пока Карпов допивал вино, тамада снова поднялся и затянул новую историю. Олег сообразил, что на этот раз следует прикончить спиртное первым и не мешкая откланяться. Дождавшись сакраментального «так выпьем же за то, чтобы…», он опорожнил стакан тремя большими глотками, по ходу определив, что там не вино, а водка. Тарелку куда-то унесли, и за неимением закуски Карпов запил джин-тоником.

После этого земля выкатилась у него из-под ног, и догнать ее уже не было сил.

Дальше, как сквозь помехи междугородней связи, прорывались лишь отдельные вспышки-картинки: старик произносит тост… входят три милиционера… старик произносит тост… несут ящик водки… два милиционера уносят третьего… тычут в нос куском мяса… наливают стакан… входят два милиционера… тетя Галя падает на пол… приносят коробку шампанского… старик произносит тост… наливают стакан…

Карпова разбудил злобный шахтер, долбивший в голове тоннель между левым и правым полушариями. Шахтеру вторил его собрат, рубивший проход от мозжечка к гипофизу. Олег хотел застонать, но каждый вздох отзывался тоскливым накатом тошноты. Думать было больно. До него донеслись какие-то приглушенные звуки — слышать их казалось так же мучительно, как и дышать.

Говорили не по-русски.

Кто-то подошел и тронул Карпова за плечо. Он ожидал увидеть Ибрагима или старика-тамаду, но лицо было совершенно незнакомым.

— Проснулся, Олег? Вставай, покушай.

— Домой хочу… — прошептал Карпов и закрыл глаза.

Очнувшись, он нашел себя сидящим в машине.

— Сколько времени? — спросил он у водителя.

— Восемь.

— Вечера?

— Не утра же!

— Надо проспаться. Мне в понедельник на работу.

Таксист посмотрел на Карпова и гомерически захохотал.

— Ну ты… ты… Ой, не могу!.. Понедельник… Он же был вчера!..

— Как ты сказал? — Олег решил, что ослышался.

— Сегодня вторник, дружище.

— Восемь вечера? — с ужасом переспросил Олег.

— Десять минут девятого.

— А где же я был все это время?

Водитель лишь покрутил головой и снова засмеялся.

Зайдя в квартиру, Карпов первым делом включил телевизор. Вскоре начались новости, и ему стало совсем скверно. Таксист не шутил. Сегодня действительно вторник, а это значит, что кто-то взял огромный ластик и стер двое суток его жизни.

Так. В кафе он зашел в воскресенье утром. Допустим, он пропьянствовал до самого вечера. Допустим, но уже с большой натяжкой, что еще сутки отсыпался. Выходит, понедельник. Но куда делся еще один день?!

Временно отступившая головная боль навалилась с новой силой, и Олег распахнул холодильник в поисках пива. Пива не было, пришлось похмеляться водкой. Карпов налил пятьдесят грамм и, скорчившись от отвращения, выпил. Экран вместе с диктором закрутился в сияющую спираль, и по затылку что-то стукнуло.

Когда он проснулся, на улице было светло. По телевизору опять передавали новости, из которых Олег узнал, что среда в самом разгаре и на нем уже три прогула. Первым порывом было позвонить Шефу, но Карпов трусливо решил отложить объяснения до четверга. В конце дня Валерьяныч обычно бывает замотан и зол, а под горячую руку ему попадаться нежелательно. Лучше завтра прийти пораньше и сразу — с повинной. А в следующий выходной обязательно смотаться к тому проклятому кафе и выяснить, где же его носило.

Шеф явился на работу в приподнятом настроении, и это было большим плюсом. Когда Леночка доложила, что Карпов с утра просится на прием, Валерьяныч удовлетворенно покивал и распорядился:

— Пусть зайдет. Хорошо хоть, живой.

Олег вполз в кабинет ласковым ужом и, прижав ладони к сердцу, застонал:

— Евграф Валерианович, расскажу всю правду!

И он действительно все рассказал, начиная с того, как ушел от Иры. При этом на его лице было написано такое глубокое раскаяние, что под конец Шеф уже не знал, как его успокоить.

— Вот видишь, чем оборачивается неумеренность, — наставительно произнес Валерьяныч. — Водка знаешь каких людей губила? О-го-го были люди! А ты еще совсем молодой человек, ни к чему тебе это.

— Да я, Евграф Валерианович…

— Не перебивай! В общем, так. Напишешь «за свой счет», Лена оформит задним числом. Смотри, никому из посторонних не проболтайся.

— Спасибо, Евграф Валерианович! — Олег вложил в голос столько подобострастия, что еще капля, и оно полилось бы через край. — Искуплю трудовым подвигом!

— Все шутишь! — прорычал Шеф. — Иди работай. И сделай выводы!

Карпов вернулся в кабинет, который делил с двумя такими же рыцарями карандаша и скрепки. Увидев завал необработанных сводок, отчетов и спецификаций, скопившихся с понедельника, он загрустил. Три высокие стопки, на которые Олег рассортировал документы, напоминали мрачные средневековые башни.

«Сдохну, а сделаю, — решил он. — Разгребу все до последней бумажки. Буду корпеть, пока охрана не погонит».

Олегу очень хотелось доказать, что этот загул — случайность, роковое стечение обстоятельств, и что на самом деле он человек серьезный, исполнительный, работоспособный, словом — нормальный. Карпов с головой погрузился в писанину и вынырнул лишь к обеду.

— Даешь пятилетку за три года! — воскликнул он и азартно раскрыл следующую папку, однако организм, истощенный кратким, но интенсивным запоем, требовал передышки.

Олег отодвинул бумаги и похрустел пальцами. Да, без отдыха не обойтись. Он спохватился, что с самого утра не выкурил ни одной сигареты. Этот промах следовало исправить.

В курилке Карпов вспомнил, что завтра пятница и Шеф, как всегда, отчалит пораньше. Вслед за ним незаметно рассосутся и остальные, часам к четырем в отделе уже никого не будет, поэтому остатки можно смело растянуть на полтора дня. Порыв трудолюбия подходил к концу, и такое решение Олег счел мудрым, тем более что щенячья благодарность к начальству стала понемногу иссякать. Спасибо Валерьянычу, что не уволил, но зачем же надрываться? А уволить-то, между прочим, было за что. Конечно, Карпов надеялся, что так круто с ним не обойдутся, но выговорочка ожидал — темперамент у Шефа был самым что ни на есть холерическим. И вдруг на тебе: «оформим задним числом». С чего это он так раздобрился?

Карпов бросил окурок в изящную урну и пошел к своим отчетам. Мысль о еде была противна. Работы оставалось еще вагон с телегой, и он пригорюнился. Миша, как всегда, обыгрывал компьютер в преферанс, а Сан Саныч читал очередной детектив. Олега разобрала досада. Неужели никто даже не почешется?

— Миш, — не выдержал Карпов. — Пособил бы, а?

— Ну ты орел! — возмутился тот. — Как квасить — так один, а как работать — так всем миром?

— Благодарствуйте. Попросишь меня теперь!..

Сан Саныч с трудом оторвался от книги.

— Ты, Рыбкин, того. Не огрызайся!

Олег хотел было ответить, что читать о том, как «одним метким ударом он выбил бандиту два зуба и глаз», — это плевок в лицо мировой культуры, но передумал. Вместо этого он подгреб пачку сигарет и снова вышел из комнаты. Ему захотелось вырваться на улицу — там, на свежем воздухе, собраться с мыслями будет легче.

Итак, Шеф из престарелого диктатора превратился в пожилого добряка и вместо того, чтобы сделать матерную запись в трудовой книжке, ограничился отеческими наставлениями. Превосходно. Такой начальник — мечта любого служащего. Зато народ потерял всякую совесть. Где же старая добрая традиция отдела — помочь тому, кто не справляется, а потом получить с него законную бутылку? Испортились коллеги. Что с ними стряслось?

Ответ был известен. Просто Карпов боялся его произнести. Боялся даже мысленно сформулировать, и от этого становилось особенно погано, поскольку себе он никогда не врал.

Он незаметно дошел до перекрестка и свернул направо. На его пути лежала аптека, около которой несколько пенсионерок устроили самостийную распродажу лекарств. Ассортимент был неширок и безобиден: анальгин, аспирин, шуршащие упаковки бинта, пахучие горчичники и прочее в том же духе. Одна из старушек торговала травами. Помахивая маленькой метелкой, она нараспев приговаривала:

— От почек, от сердца, от мигрени, от нервов…

— От нервов тоже есть? — поинтересовался Карпов.

— А как же! Вот в этих мешочках, гляди. Специальный сбор.

— И что за сбор? Не конопля? — пошутил Олег.

— Не обижай бабку, милок, — укорила та. — Сама заготавливаю. Да не под Москвой, где копоть одна, а в Рязанской области! Сама и сушу, сама и сбираю. Все ихологичиски чистое.

Карпов невольно хохотнул.

— Ты посмейся, посмейся над бабкой-то! Бабка ду-ура.

— Так я насчет нервов, — напомнил Олег. — Из чего он состоит?

— Тут у меня корень валерианы, цветки пустырника, да много всякого. И еще зверобой. Зверобой — обязательно. Я его везде добавляю, даже в чай. И тебе советую.

Купив пакетик снадобья, Карпов вернулся в отдел. Достав из шкафа свою кружку, он сковырнул прилипшую ко дну соринку и включил чайник.

О травке Олег вспомнил только через час, когда заварка уже совсем остыла. Он самоотверженно выпил горькую жидкость, а разбухшую гущу выплеснул в корзину для бумаг.

То ли от бабкиных корешков, то ли от самовнушения, Карпов успокоился так, что, казалось, обрушься потолок — он и бровью не поведет.

Потолок, само собой, не падал, и вообще, ничего такого не случалось.

Олег вздрогнул и отложил ручку.

В комнате действительно ничего не происходило. То есть абсолютно. Из приоткрытого окна слышался птичий гомон и шелест автомобильных покрышек. В коридоре приглушенно звучал непечатный диалог двух рабочих, тащивших какую-то тяжесть. На левой руке тонко тикала секундная стрелка. Дышал вентилятор в системном блоке компьютера. Все остальное молчало.

Карпов, не поворачиваясь, оглядел комнату. Даже для восковых фигур Миша с Санычем выглядели слишком мертво. Музейные истуканы занимают более-менее естественные позы, и их лица имеют хоть какое-то выражение, эти же были похожи на брошенные манекены: спина прямая, ладони на коленях, голова приподнята, глаза-пуговицы смотрят вперед. Они сидели не шевелясь, будто для их оживления требовалась специальная команда.

Ручка скатилась на пол, и кабинет встрепенулся. Сан Саныч переворачивал страницу, Миша трепался по телефону. Только что Карпов видел оцепеневшие мумии, но сейчас он в этом уже сомневался. Он снова замер, прислушиваясь, хотя заранее знал, что наваждение вряд ли повторится. Саныч так увлекся книгой, что принялся барабанить по столу.

Олег почувствовал, что целебная травка его больше не удержит. Вскочив, он подбежал к Мише и вырвал у него телефонную трубку.

— Мне срочно! — пояснил Карпов, но прежде чем нажать на рычажок, поднес трубку к уху.

В ней раздавались короткие гудки.

— Ты с кем разговаривал? — набросился он на Мишу. — Со святым духом? Или сам с собой? Поговорить — поговорил, а номерок-то набрать забыл! Ха-ха-ха!

— Совсем сдурел? Тебе к врачу надо, — опешил тот.

— Сам сходи! — окрысился Олег. — Чего ты прикидываешься, а? Я же видел, как ты кемарил.

— Да, Рыбкин, что-то ты не того, — подал голос Саныч. — Человек полчаса разговаривал, вон, ухо аж красное, а ты — «кемарил».

Ухо действительно было красным, а трубка — влажной от пота. Показалось?!

— Мне нужно было… срочно… Извини, Миш. Извините меня, — пробормотал Карпов, обращаясь к обоим, и выскочил в коридор.

Олег летел к Шефу. Он еще не знал, что делать — стоять на коленях или грозить самоубийством, но отдых ему был просто необходим. Неделя, как минимум. Иначе можно свихнуться — как Миша, как Саныч.

«Разыграли! — догадался он неожиданно. — Вот гады! И когда только сговориться-то успели? Ловко у них получилось, молодцы! Сволочи. А чего я так завелся? Ребята пошутили, ну и что? Или, может, бабка мне не той травы дала? Может, у нее тоже свои приколы? Кругом веселье!»

В приемной никого не оказалось. Унявшись, Карпов осознал, что отпуск после трех прогулов — роскошь, недоступная даже для генсека ООН.

Олег уже собирался вернуться в свой кабинет, как вдруг порыв ветра распахнул окно, и вместе с ним медленно отворилась неплотно закрытая дверь Валерьяныча.

Шеф не шевелясь сидел в той же позе, что и те двое. Мышцы лица были расслаблены, отчего начальственная физиономия выглядела глупой и безвольной. Версия участия Шефа в глобальном первоапрельском заговоре пугала Олега своей дерзостью. Оставалось только одно: его никто и не думал разыгрывать. Обычное поведение обыкновенных зомби.

Все в порядке.

Олег продолжал завороженно наблюдать. Теперь уже стало ясно, что это вовсе не галлюцинации.

Шеф не замечал Карпова и по-прежнему не двигался.

Сзади незаметно подошла Леночка.

— Что вы хотели? — спросила она, удивленно хлопая длиннющими ресницами.

Олег прижал палец к губам и кивком показал на Шефа.

— А, заявление принесли? Оставьте на столе, — сказала она нарочито громко.

Валерьяныч тут же кашлянул и взял в руки какой-то справочник.

— Лена, кто там? Карпов? Пригласи.

Олег неуверенно вошел и, присев на краешек стула, проговорил:

— Евграф Валерианович… Это, наверное, глупо. И нетактично…

— Ну-ну, — поддержал его начальник.

— Для меня это очень важно. Что вы сейчас делали? До того, как вернулась Лена?

— Да я, собственно… — виновато начал Шеф, но сразу опомнился. — Слушай, а какое тебе дело? Ты кто такой, чтобы меня контролировать?

И, уже багровея и вставая из-за стола:

— Совсем распоясался, щенок! Будешь руководству указывать?

Олег тоже встал.

— Как самочувствие, Валерьяныч? — игриво осведомился он. — Прошел столбняк-то? Вы себя берегите, вам болеть нельзя. Такая ответственность! Вы ж не пенсионер и не женщина одинокая.

Шеф настолько растерялся, что плюхнулся обратно в кресло и некоторое время тупо смотрел на Карпова. Затем очнулся и обронил:

— Вон отсюда.

Олег истолковал приказ по-своему и, не заходя к себе в кабинет, отправился домой. Весь вечер он провел у телевизора. Карпов с нетерпением ждал информации о страшной эпидемии, но ни в одной программе о ней даже не обмолвились, и он понял, что телевидение уже заражено.

«В самом деле, — думал он. — Это же так просто: посмотрел на человека и сразу увидел, болен он или здоров. Ведь каждый кого-то знает, а следовательно, может определить, остался ли он тем, кем был. И только в одном случае никто ничего не заметит — если инфицированы все».

Ночью Карпов практически не спал. Одолеваемый тягостными раздумьями, Олег лишь изредка отключался, продолжая как часовой бдить одним глазом, поэтому утро он встретил с облегчением и, наскоро позавтракав, поехал в кафе у Ириного дома.

За прилавком его встретил веселый дядька с лицом, изъеденным оспой.

— Добрый день, — начал Карпов.

— Добрый, — приветливо кивнул оспенный.

— Скажите, где мне найти тетю Галю?

— Она здесь больше не работает.

— Тогда Люсю.

— Аналогично, — ответил буфетчик с притворным сочувствием.

— Скажите, а вы случайно не знаете Ибрагима? Седого такого, у него еще сын родился недавно.

Мужчина пожал плечами.

— Он мне очень нужен, поверьте.

Карпов скрипел зубами от бессилия. Рябой над ним откровенно издевался, но не бросаться же на него с кулаками!

— Они тут в прошлые выходные гудели, — напомнил Олег.

— Кушать будете? — бесцеремонно прервал его буфетчик.

Карпов как побитая собака поплелся к выходу, но у самых дверей остановился.

— Хотя бы телефон чей-нибудь дайте! — взмолился он.

— К сожалению, я потерял записную книжку, — нагло ответствовал оспенный.

Плюнув, Олег вышел на улицу.

«Местные торгаши, местные торгаши», — бубнил он как заклинание. Ни палаток, ни лотков поблизости не было.

— Бабуль! — окликнул он проходившую мимо старушку. — Скажите, пожалуйста, где здесь ближайший рынок?

— Ры-ынок? Тут нет никакого рынка. Базар был, во-он там, у метро. Его вчера снесли.

— Как снесли?

— А как сносят? Разломали ряды, побросали в грузовик да увезли, вот и вся недолга. Говорят, магазин будут строить.

Карпов вспомнил, что, выходя из метро, видел на асфальте длинные темные прямоугольники с ржавыми вмятинами по периметру, и почувствовал, что некто всесильный затеял с ним какую-то недобрую игру.

Играть в темную, да еще по чужим правилам, не хотелось, и через несколько дней Олег продал квартиру вместе со всем барахлом. Инстинкт, осевший в генах фронтовика-деда и отца — номенклатурного работника, подсказывал: угроза всегда идет с Запада. Значит, отступать нужно на Восток.

В Ачинске у Карпова жил двоюродный брат, с которым они виделись всего дважды, последний раз — пятнадцать лет назад. Обременять родственника Олег не собирался: деньги, вырученные за хрущевку, для провинции были целым состоянием, к тому же Карпов считал, что голова и руки у него на месте, — как-нибудь устроится.

В Ачинск он прибыл со скромной спортивной сумкой. В ней лежали: костюм, две рубашки, смена белья, бутылка водки и двухтомник Борхеса. Из старой жизни Олег взял только самое ценное.

Брательник Вова оказался человеком положительным, но пьющим. Жена Володю бросила, причем это была уже третья женщина, не сумевшая вынести его перевоплощений. По трезвости Вова был скромен и мечтателен, однако «злоупотребив», превращался в деспота. У брата Олег провел лишь одну ночь, а на утро мухой полетел в агентство по недвижимости.

Работу он нашел легко. Зарплата рядового бухгалтера на заводе никого не прельщала, поэтому свободных мест было достаточно. Вскоре Олег сблизился с тихой, некрасивой девушкой Надей, также работавшей в бухгалтерии, и жизнь понемногу стала налаживаться. Снимать жилплощадь с продавленным диваном и черно-белым телевизором порядком надоело, и Карпов начал подумывать о покупке квартиры.

Апартаменты ему подобрал уже знакомый маклер, бывший настройщик пианино, оглохший вследствие отита. Олег решил, что пока он не осядет окончательно, на хоромы замахиваться не стоит, и приобрел простенькую квартирку в тихом переулке.

Надя, в чьей семье день без скандала считался прожитым зря, перебралась к нему с огромным удовольствием. Они и до этого не скрывали своих отношений, а теперь, когда их роман перетек в гражданский брак, на работе все были уверены, что свадьба не за горами.

Тревога, с которой Олег покидал Москву, понемногу проходила. Он все еще помнил о тех сомнениях и муках, но теперь ему казалось, что ужасы существовали как-то отдельно, сами по себе.

Однажды вечером, ложась в нагретую Надей постель, Олег понял, что пора жениться. Он размышлял две или три минуты, потом повернулся к Надежде и смущенно сообщил ей о своем предложении. В сумерках Карпову показалось, что Надя улыбается, на самом деле она неслышно плакала. Почувствовав на губах слезы, Олег встал и включил свет.

— Ты что?

— Я… так просто.

— Когда ты решишь?

— Сейчас. Я согласна.

Другого ответа он не ожидал. Их отношения складывались настолько гармонично, что лучшей жены Карпов не мог и представить.

Ачинск, видевшийся из Москвы чужим и далеким, как Луна, был в общем-то нормальным городом. К тому же не таким суетливым, как столица, и не таким равнодушным. Кроме того, любое место в России всегда выигрышно отличается от Москвы тем, что туда не рвутся карьеристы, авантюристы и прочая сволочь.

Карпов полагал, что, связывая с человеком жизнь, нужно доверять ему до конца. Нервно жуя сигарету и перескакивая с одного события на другое, он поведал Наде о том кошмаре, который пережил дома. Помявшись, рассказал и о своих выводах.

По его теории выходило следующее. В военных лабораториях одной из недружественных стран был разработан новый вирус, делающий людей похожими друг на друга. Строго говоря, это была не совсем болезнь: человек становился не хуже, а вроде как даже и лучше, поэтому диверсия до сих пор осталась незамеченной. Обращаться в правительство бессмысленно и опасно, поскольку вся Москва уже заражена и кроме инфекции там ничего не найдешь.

— Ты больше никому об этом не говорил? — спросила Надя.

— Без толку, — с досадой отмахнулся Карпов. — Перед отъездом пытался связаться с СВР, но…

В этот момент Олег увидел ее лицо и запнулся. В свой вопрос Надя вкладывала совсем другой смысл.

— Думаешь, я спятил? — осторожно сказал Карпов. — Эх, ты…

— Ну что ты, Олежек? — залепетала она. — Конечно, нет. На сумасшедшего ты не похож. Просто у каждого бывают такие моменты, когда…

— «Моменты»?! — взвился Карпов. — «Помере-ещилось»! «Все пройде-ет, все будет хорошо-о»!.. А какого же хрена я все бросил и притащился в эту дыру, а? Тоже «моменты»?!

— Ну, Олежек, нет худа без добра. Если б ты не переехал, мы бы и не встретились.

— Скажи-ите, какое счастье — встретились!

Чтобы не наговорить еще больших гадостей, Карпов ушел на кухню. Там, вглядываясь в черную беззвездную ночь и нервно тряся коленкой, он простоял с полчаса. Потом выпил стакан водки и закурил.

«Дурак! — клял он себя. — На что рассчитывал? На то, что полуграмотная девица сможет втиснуть в свой узкий лобик проблему такого масштаба? Куда ей! Приняла за психа. Так тебе и надо».

Когда Олег вернулся в комнату, Надежда притворялась, что спит.

— Если ты мне не веришь, лучше уходи, — сказал он. — Уходи сразу.

Она открыла глаза и виновато улыбнулась.

— Потешаешься? За дурака меня держишь? Пошла отсюда! Вон!!

— Олег, ночь на дворе, — жалобно пискнула Надя.

— Чтоб духу не было!!

Карпов открыл шкаф и принялся выкидывать оттуда ее вещи. Весь Надин гардероб поместился в маленьком чемодане с самодельной тряпочной ручкой.

Суп, сваренный Надеждой накануне, Олег принципиально вылил в унитаз.

Отношения с коллективом почему-то разладились. Окружающие, в основном — пожилые дамы, встали на сторону Нади. Сам конфликт был им до лампочки, просто женщинам нравилась маленькая интрига, скрасившая однообразные будни. Начальство утвердилось во мнении, что «Карпов испортился». Теперь каждую его ошибку рассматривали как халатность, а из пятиминутного опоздания раздувалась целая катастрофа. Идиллия обернулась кошмаром, и Олег решил уволиться. Но все вышло иначе.

Он шел на работу в приподнятом настроении. В его кармане лежало аккуратно сложенное заявление об уходе, и злобные выпады коллег Карпова больше не волновали.

Навстречу Олегу попалась Елизавета Евгеньевна — это она по любому поводу бегала на него жаловаться и непрерывно подзуживала Надежду «показать этому мерзавцу». Карпов церемонно и слегка шутовски раскланялся, на что та неожиданно сердечно ответила:

— Вот так, Олег. Очень жалко. Нет, правда. Ты ведь человек неплохой.

— О чем это вы, Елизавета Евгеньевна?

— Узнаешь. Там, на доске объявлений…

С нарастающей тревогой Карпов устремился к темному корпусу заводоуправления и в коридоре, на квадратном куске ДСП, озаглавленном «Информация», увидел свежеприколотый листок со вчерашней датой.

— Во дают! — изумился Карпов.

Его беспокоил не столько факт увольнения — к заскокам окружающих он давно привык, — сколько намек по поводу нездорового климата. Подобное обвинение мог выдвинуть либо полный слепец, либо тот, кто сам серьезно болен.

Женщины встретили Олега с неподдельной скорбью. Их сочувствие не знало границ — обещали даже написать письмо к руководству с просьбой восстановить его на работе. От такой заботы Карпов чуть было не прослезился и пожалел, что думал об этих людях плохо. Елизавета Евгеньевна вернулась с двумя коробками пирожных, и все сели пить чай.

На лавочке у подъезда его ждала заплаканная Надя.

— Привет, — молвил Олег. — А ты чего не на работе?

— Отпросилась, — всхлипнула она. — Мне с тобой поговорить нужно.

— Ну, пойдем.

— Нет, лучше здесь. Я, Олежек, не хотела тебя обижать. Когда ты ночью про эпидемию рассказывал. Тебя мои слова задели, и ты вспылил. Я тогда не понимала. В общем, прости. Мне с тобой было так хорошо…

Надежда зарыдала и бросилась ему на шею.

— У меня сегодня самый счастливый день, — проговорил Карпов. — Приходи вечером, хорошо? Все образуется, вот увидишь.

— Приду, — кивнула Надя. — А сейчас мне бежать надо.

— Тогда до вечера.

— До вечера, — кивнула она, утирая слезы.

Зайдя в квартиру, Карпов сразу начал прибираться. Стыдно, если Надя обнаружит в его жилище помойку. Телефонный звонок застал его в разгар мытья полов.

— Олег, ты? Это Вова, привет.

— Здорово, Вова, — невольно срифмовал он. — Как дела?

— Лучше всех. Приглашаю на свадьбу. Часам к семи.

— На чью? — не понял Олег.

— На мою!

— Опять за старое?

— Да нет, Люба вернулась. Решили отметить.

— Вот те раз! Сегодня что, день примирения народов? Она же твою пьяную харю на дух не выносит.

— А я завязал, — гордо объявил Володя. — Серьезно. Уже месяц. Даже на свадьбе пить не стану. Только «фанту».

— Это ты молодец. Зашился, что ли?

— Нет, сам. Посидел тут, подумал и решил, что брошу. И бросил. Ну ладно, мне еще полгорода обзванивать. Подарок не забудь!

Не успел Карпов прополоскать тряпку, как раздался новый звонок.

— Привет, сынок.

— Привет, пап. Откуда у тебя мой телефон?

— Так я же, милый, не в бухгалтерии работал! Связи кое-какие остались. Вот ты, стервец, почему пропал? Хоть бы весточку какую дал — мол, жив-здоров.

— Извини, пап. Как твое здоровье?

— А, какое у старика может быть здоровье! Печень, проклятая…

Олег проболтал с отцом минут пять, а когда положил трубку, благодушие сменилось животным страхом.

Его догнали. Как резвая, вечно улыбающаяся собака колли догоняет теннисный мячик. Догнали и вот-вот прикусят крепкими зубами. Наверное, это будет не больно, но вырваться не удастся. Черта с два! Мы еще побарахтаемся!

Сначала нужно успокоить, притупить бдительность. Хотя кто знает, что у них за психология? Вот и батин звонок — нужен он им был? А ведь если б не отец, спекся бы Олеженька. Приполз бы к трезвеннику Вове, а Надюша-солнышко перекрыла бы отступление. Подонки!

Карпов торопливо перезвонил Володе и справился насчет его размера обуви.

— Туфли, что ли, дарить собрался? — прямолинейно спросил тот. — Сорок третий. Коричневые, слышишь? Черные у меня уже есть.

Прекрасно. Теперь, если даже за ним следят, он преспокойно отправится в центральный универмаг, а от него до вокзала — рукой подать.

В магазине Карпов купил не модные, но добротные ботинки. У него был тот же номер, что у Вовы, и сейчас это оказалось весьма кстати. Обходными путями Олег добрался до касс и в каждом окошке взял по билету, все — на разные направления.

Он спасся. Его чуть не взяли, зато теперь он знал об эпидемии гораздо больше. Вирус объединяет. Шурика, отца, Валерьяныча — всех. Объединяет и превращает в сообщников, это способ его существования. Каждый зараженный становится частью Системы, вот почему их действия были такими согласованными. Они вместе. Вместе — против него.

Карпов посмотрел на расписание. Поезд «Ачинск-Оконечинск» отходил через двадцать минут.

«…конечинск». Первая буква на здании вокзала отвалилась, но сути это не меняло. Состав выпустил из своего душного нутра двоих последних пассажиров, для края Земли — в самый раз.

В том, что он попал именно по этому адресу, Карпов не сомневался. Толпу встречающих олицетворял долговязый мужик в грязных кирзовых сапогах, бесцельно слонявшийся по дощатому перрону. Миновав пустой зал ожидания, Олег вышел на площадь, которая в Москве сошла бы за школьный двор. Того, что красиво называется сервисом, а именно: торговцев, носильщиков, воришек и прочего люда, харчующегося на вокзалах, не было в помине, и это говорило о том, что жизнь в Оконечинске патологически тиха. По мнению Карпова, именно таким и должно быть место, где беспечное человечество встретит свой последний день.

Дальше эвакуироваться некуда.

Если не случится чуда — а откуда ему взяться, чуду? — и зараза не остановится, значит, придется биться. Только с кем? Олег представил, как стреляет в отца, как втыкает нож в Надю, и содрогнулся. Вот если бы по приказу боевого командира, если бы все вокруг взялись за оружие, тогда и он не раздумывая пошел бы крушить налево-направо.

Олег решил окопаться и стоять до последнего. Он готов был полюбить этот город, стать его заботливым пасынком, превратить Оконечинск в последний бастион угнетенной, но не сдавшейся цивилизации, но город его не принял. Приличной работы для Карпова не нашлось. Несмотря на хроническую нехватку кадров, Олега оформили по временному договору. Целый год его обещали зачислить в штат, но дальше посулов не пошло. Соответственно статусу получил он и жилье: маленькую комнатенку в общаге, с удобствами в конце коридора. К тому же вскоре к Карпову подселили беженца из Узбекистана, бородатого инженера Аркашу.

Тот факт, что Олег приехал «с самой Москвы», у новых сотрудников вызвал лишь пошлое и обидное злорадство. Несколько месяцев Карпов привыкал к подозрительным взглядам и доказывал, что с прежнего места его выгнали по чистому недоразумению. В это, конечно, никто не верил.

Своей дружбы он никому не навязывал, слишком уж горький урок преподал ему Ачинск. Карпову вполне хватало двух собеседников — соседа по комнате Аркаши и бесшабашного весельчака Валеры на работе. Пара анекдотов во время перекура да вечерняя бутылка вина с соседом — таков был ежедневный лимит общения, который он себе отмерил.

Карпов стоял у дома культуры и растерянно глядел по сторонам. Низко над головой висели пузатые темно-серые тучи, и это означало, что солнышка, даже зимнего, дохленького, сегодня не предвидится. А удастся ли ему вообще дожить до светлого дня? Или весну с ее ручьями, ожившими птицами, робкой зеленью встретит уже не он, а некто в его обличье — положительный, оболваненный, запрограммированный?

Надо было идти, и Карпов пошел — с каждым шагом набирая скорость, все быстрее и быстрее, потому что вспомнил, куда ему нужно. Олег побежал бы, но мешали тяжелые унты да толстый тулуп из нестриженой овчины, а еще неспортивная мысль о том, что до общаги слишком далеко, не хватит дыхалки. Лишь на мгновение он остановился у засыпанной выбоины, посмотрел, ковырнул тупым носком — ладно сработано, наши люди так не делают! — и поспешил дальше, стараясь не поскользнуться на раскатанном тротуаре.

В общагу. Только проверить. Только убедиться, что Аркадий еще здоров. Одному больше невмоготу. Только убедиться — и все. Ведь не могли же они подсунуть Карпову инфицированного и полтора года ждать. Если бы Аркашу и заразили, то уже после его приезда. А за этим Олег следил, ох как следил! Целую систему разработал: то варежки подарит с заводским клеймом, заведомо краденые, то спиртом угостит, опять же ворованным, то десяточку под кровать подбросит, особенно перед самой зарплатой, когда в кармане — одни ключи. Сосед вел себя естественно. Подарки принимал, спиртом угощался, найденным деньгам радовался. Выходит, не идеальным был. Здоровым.

«Последний раз доказать самому себе, и можно будет открыться, — подумал Олег. — И сразу станет легче, это известно. Ведь в компании и помирать веселей».

Половина окон в общежитии уже погасла: люди ушли на работу. Аркадий же частенько опаздывал, похоже, его начальство на такие мелочи смотрело сквозь пальцы. Вот и сейчас на четвертом этаже сквозь занавеску, сварганенную из казенной простыни, был виден его силуэт.

Аркадий брился. Не сидел, уставившись в стену, а ходил, водил машинкой по впалым щекам, что-то попутно откусывал… вот исчез… вот — снова появился, кажется, завязывает галстук.

Успел! Аркашка не с ними!

Олег так обрадовался, что начисто забыл про свой план, тем более что теперь он был ни к чему. По лестнице Карпов летел, как на свидание, перепрыгивая через две ступеньки.

— …так ему и передай: к четвергу третью линию не запустить, — донеслось до Олега, и он слегка разочаровался, поскольку был уверен, что Аркадий один. — В лучшем случае, к понедельнику. Это если рембригада будет вкалывать все выходные.

Из комнаты, раздосадованно грохнув дверью, выскочил незнакомый мужчина. Аркаша сидел на кровати и изучал какие-то чертежи.

— Забыл, что ли, чего? — проронил он.

— Фу, запыхался. Кто это был? — требовательно спросил Олег.

— Да так, с работы. Зачем вернулся-то?

— Аркаш, у тебя есть полчаса? Хотя что я говорю? Ты выслушай меня, вот и все! Такое узнаешь… Возьми сигарету и держись покрепче. И никому ни слова!

Карпов раскрыл свою тайну торопливо, но толково. На деталях не останавливался — только суть. Даже сам удивился, насколько получилось красиво и убедительно.

Сосед слушал, с сомнением покачивая головой, но не перебивал. Под конец он и вовсе стал хлопать ладонью по коленке, будто сам о чем-то подобном догадывался, но не мог эти догадки свести в одну теорию или смог, но испугался поверить.

— А ведь точно! — воскликнул он. — Я все не врубался, что вдруг с моей Маринкой случилось, а она… жалко ее… А потом еще Николай Степанович, а потом — Севастьянов, Горохов, Хошимов…

— И ты замечал?! — обрадовался Олег.

— А то! Почему, думаешь, я из Бухары уехал?

— Ну, национальные проблемы…

— Я в Бухаре родился, меня там каждая собака знает. И по-узбекски я как по-русски. Все равно уехал. В Питер.

— И что? — страстно спросил Карпов.

— А ничего. Только освоился, чувствую: меняется все. Прямо на глазах. Не узнаю людей, перестаю их понимать.

— Что же теперь делать?

— Есть у меня в цехе двое — они, кажется, тоже подозревают. Так вот, для начала надо объединиться. Четверо — это уже сила. И ты у себя в отделе приглядись, покумекай. Ведь не может такого быть, чтобы кроме нас никто и ничего…

— Правильно, — согласился Карпов. — Чем больше нас будет, тем лучше. Главное — не посвящать случайных людей. Представляешь, что может подумать тот, кто сам этого не испытал? Нас же всех в дурке пропишут, пожизненно!

— Факт, — кивнул Аркадий. — Тогда уж мы точно сопротивляться не сможем. Действовать осторожно, но без волокиты.

Олег застегнул тулуп и, на секунду задержавшись в дверях, спросил:

— Аркаш, ты в армии служил?

— Обязательно.

— Командовал отделением?

— Что, заметно?

— Только не считай меня бабой… С тобой спокойнее. И чего я раньше молчал-то?..

Карпов пулей вылетел из общежития. Настроение было уже другим: тревога и чувство безысходности испарились, на их место пришла решимость. Четыре человека! Раздобыть бы оружие. Теперь он не сомневался, что сможет его применить. Жалеть стоит только здоровых.

Олег глянул на часы и присвистнул: он опаздывал больше чем на час. Хотя какая теперь, к черту, работа?! Ладони зудели от жажды разорвать чье-нибудь горло. Добраться бы до их главаря… Ох, и отольется же ему! Карпов представил, как ловит организаторов диверсии, привязывает к стулу и начинает пытать. Нет, быстро умереть Олег им не позволит. Он будет медленно и страшно греметь хирургическим инструментом, а потом долго примериваться, с чего бы начать. Ведь страх мучительнее боли.

Карпов опомнился и умылся колким снегом. Нашел о чем мечтать! Он поймал себя на том, что до сих пор кружит около общаги.

«Да что же это со мной?» — обозлился Олег, и тут его взгляд упал на пожарную лестницу. Он так и не проверил Аркашу, а ведь в комнате с ним находился посторонний. Что, если, оставшись в одиночестве…

Карпов погнал эту мысль прочь, поскольку она топила последнюю соломинку. Олег категорически запретил себе думать о плохом, но укоренившаяся привычка подозревать каждого взяла верх.

Он встряхнул пожарную лестницу, та не поддалась — видно, примерзла насмерть. Стальные прутья обледенели, и унты, несмотря на рифленую подошву, скользили. Это почти не мешало, пока Карпов не поднялся до третьего этажа. С такой высоты падать было неинтересно.

Вверх! Осталось всего четыре ступеньки. Три. Еще шажок. Перенести левую ногу. Поднять правую. Занавеска отодвинута, и если немного подтянуться…

Аркаша сидел на стуле. Человеку постороннему могло показаться, что он просто задумался, но Олегу хватило и одного взгляда. Он понял все. Он уже видел эту позу и это выражение лица.

Чтобы заставить соседа очнуться, Олег решил разбить окно. Он размахнулся, но унты вдруг соскользнули, и Карпов повис на одной руке. Он начал отчаянно перебирать ногами и уже нащупал какую-то трубу, уже вытянул вторую руку и почти схватился, когда пальцы, не выдержав веса, разжались. Хотелось крикнуть, но легкие оказались на выдохе и кричать было нечем.

Часы остановились, поэтому, сколько прошло времени, Карпов не знал. Он осторожно пошевелился, боязливо ощупал ребра. Нескладно поднялся в три приема: на четвереньки, на колени, в полный рост. Так, позвоночник держит. Голова не болит, но слегка кружится. Да хрен с ней, с головой.

Олег посмотрел на свое окно — свет уже не горел. Значит, сосед слинял. Хоть бы скорую вызвал! Карпов оценил траекторию своего полета. Впечатляет. Если б не толстая овчина, синяками не обошлось бы.

Он сделал несколько шагов по двору. Земля под ногами пошатывалась, но это ерунда. Координация нормальная. Теперь на завод, и как можно быстрее. Там должен кто-то остаться. Не могли же они всех… Нет, не успели бы.

Карпов очень рассчитывал на Валеру, неунывающего остряка и мастера на все руки, — уж он обязательно должен что-то придумать. Он не может не придумать. Потому что больше идти не к кому. Если они заразили Валеру, тогда точно каюк.

Не дождавшись автобуса, Олег пошел пешком. Впереди маячила чья-то спина, и он удивился тому, с какой легкостью ее догоняет, — пока не понял, что человек стоит на месте.

Это была женщина лет сорока. Если не считать ярко-красной хозяйственной сумки, в ее облике не было ничего примечательного. Разве что лицо. Лицо было тем самым — тупым и мертвым. Дама стояла посреди тротуара и будто бы чего-то ждала. Карпов обошел ее вокруг, пощелкал у нее перед носом пальцами на манер невропатолога. Женщина не двигалась. Тогда, повинуясь какому-то нелепому желанию пошалить, Олег наклонился к ее уху и гаркнул:

— Эй!

Женщина вздрогнула.

— Добрый день, — улыбнулась она.

— Здрасьте, — процедил Карпов. — Давно прохлаждаетесь?

— Извините, я вас не знаю, — нахмурилась прохожая и двинулась вперед настолько уверенно, что Олега это позабавило.

— Сударыня! Не подскажете, который час?

— Без пятнадцати четыре, — не оборачиваясь, ответила сударыня с хозяйственной сумкой.

Ого! Сколько же он провалялся? И ведь ни одна гнида даже не поинтересовалась, жив ли.

Дама бодро прошла еще метров десять, потом ее движения стали вялыми и неохотными. Через несколько шагов она опять остановилась. Понимая, что ведет себя неприлично, Карпов без труда забрал у незнакомки сумку и повесил ей на шею, как ярмо. Затем снял варежку и ущипнул ее за нос.

Женщина заморгала, повернула голову и, увидев Олега, тепло улыбнулась.

— Добрый день, — сказала она.

Карпов согласно кивнул.

— Ой, мне нужно идти, — спохватилась дама.

— Понимаю.

Она вновь устремилась к неизвестной цели, на ходу снимая сумку. Как и в прошлый раз, хватило ее ненадолго.

Олег вздохнул и пошел на работу. Свернув на проспект Космонавтов, он обнаружил еще несколько живых статуй. Карпов сделал подсечку застывшему на перекрестке инспектору и только потом сообразил, что у него можно разжиться оружием.

Старший лейтенант поднялся с земли и принялся удивленно отряхиваться.

Олег кашлянул.

— Добрый день, — приветствовал его инспектор.

— Продолжайте нести службу, — строго сказал Карпов.

Инспектор немного потоптался на месте, вроде как согреваясь, и постепенно сник.

Убедившись, что тот отключился, Олег осторожно расстегнул кобуру и достал оттуда табельный ПМ. Пистолет оказался тяжелым и неимоверно холодным.

«Вот теперь повоюем!» — подумал он, пряча оружие.

На душе сразу потеплело. Только одна мысль продолжала тревожить: почему его до сих пор не тронули? Всех вокруг инфицировали, а его оставили. С какой целью? Как объект для экспериментов более изощренных? Как заложника? Или у него иммунитет?

«Глупо тыкаться вслепую, — подумал Карпов. — Проще разговорить одного из этих истуканов. Жалко, нет автомата», — совсем было раздухарился он и вдруг понял, что замершие прохожие — это и есть те самые враги, с которыми он еще недавно собирался поквитаться.

Ну и что? Собирался, значит, сделает!

Олег подошел к одной из фигур и вытащил пистолет. Снять с предохранителя, дослать патрон. Делов-то…

Он хамским подзатыльником сбил с прохожего засаленную ушанку. Перед ним стоял старик лет восьмидесяти — еще в силах, судя по тому, что оказался на улице без провожатых. А может, и не очень, просто устал ждать забывчивых внуков и, когда голод стал совсем невыносимым, кое-как выбрался из дома. Или пошел за лекарствами для своей больной бабки. Хорошо еще, если у него на это есть деньги…

Нет! Жалеть только здоровых! Только здоровых!!

Олег приставил ствол к морщинистому лбу, усеянному старческими пятнами, и зажмурился.

Нажать на курок. Трудно в первый раз. Потом будет легче.

— Добрый день, — услышал он слабый голос и от неожиданности чуть не выстрелил.

В глазах старика не было ничего, кроме горечи и тоски.

— Вы хотели меня убить? Вы сможете? — отстраненно спросил он, и Карпов поверил бы в его равнодушие и, возможно, смог бы, если бы не взгляд старика.

Дед не шевелился, но он не спал, а терпеливо ждал ответа. Ветер раздувал его выцветшие пряди, и Олег только сейчас заметил, какая вокруг тишина. И еще он представил, каково на таком холоде находиться без шапки. Бросив пистолет, он побежал за ушанкой. Та, подхваченная внезапным порывом, катилась к центру города, и Карпову показалось, что во всем Оконечинске осталось только два живых существа — он и этот головной убор. Когда Олег вернулся, старик уже заснул.

— Я не смогу, дедушка, не смогу! — бормотал Карпов, опускаясь на заснеженный асфальт.

Он почувствовал, что плачет, и утерся рукавом. Кудрявый отворот с маленькими серыми льдинками поцарапал переносицу, и тогда Олег заревел по-настоящему. Голося на всю улицу, он ползал перед стариком и вымаливал прощение, что-то рассказывал, бесконечно клялся. А потом, окончательно впав в истерику, лежал на тротуаре и тыкался лбом в дедовы поношенные ботинки, пока не понял, что тот зашевелился. Оторвав от земли лицо, Карпов с болью посмотрел на старика.

— Добрый день, — услышал он в который раз.

— Будь все проклято! — заорал Олег. — Ну, почему я? Почему?!

Вскочив, он понесся к заводу. Еще есть Валерка. На всей планете — только он один, и с ним такого случиться не может. С кем угодно, только не с ним. Пока он не увидит Валеру зараженным, будет жить надежда, что все еще можно вернуть и поправить.

Чем ближе был центр, тем больше народу встречалось на улицах, если сломанные куклы можно назвать народом. На него все так же не обращали внимания, и это начинало бесить. Вскоре Карповым овладела веселая неистовая ярость.

— Эй! Я уже здесь! — вопил он, приближаясь к очередному перекрестку. — Я уже иду! Всем команда «добрый день»! Глухие вы, что ли? Совсем оборзели, гады! Але! Рота, подъем!!

До завода он добрался к пяти, злой и совершенно осипший.

— Вале-ер! — позвал Карпов, но получилось так тихо, что он сам едва расслышал.

Вахтерша, в прошлом бойкая, юморная тетка, была похожа на мешок с картофелем. Олег сунул в рот сигарету и перепрыгнул через турникет.

Заводоуправление казалось не просто заброшенным, а разбитым, разграбленным, поруганным. Даже когда из-за аварии или забастовки работа в цехах останавливалась, здесь все продолжало бурлить: кто-то бегал по коридорам, звонили телефоны, директор громогласно объяснял инженерам, кто на заводе хозяин, поэтому Карпову было вдвойне странно видеть эти пустые кабинеты, бездействующие компьютеры, лежащие без движения документы.

— Лю-уди-и! — прохрипел он.

Одна из дверей распахнулась, из-за нее показался взъерошенный Валера.

— Олег? Ты что здесь делаешь?

— На работу пришел, — пояснил, пожав плечами, Карпов. — Опоздал вот маленько…

— Почему ты не в клубе?

— Где?..

— Праздник. Все гуляют.

— Праздник? — апатично спросил Карпов. — То-то я смотрю…

— Праздник, — повторил Валера. — Ты не в курсе?

— Да, не в курсе! — взорвался Олег. — Что празднуем-то? Апокалипсис?

— Ну, зачем так мрачно? Просто…

— Просто? Что просто? — Карпов схватил Валеру за грудки и встряхнул. Тот даже не попытался высвободиться, и Олег начал его раскачивать, как обильно родившую яблоню. — Все у вас просто! Где праздник, где? На улице?! По-твоему, это праздник? Слушай, ты ведь еще вчера был в порядке. Что случилось? Что они с тобой сделали?

— Пойдем.

В Валерином голосе послышалась железная уверенность в том, что все происходящее — хорошо и правильно.

— Ты… меня отведешь? — спросил Олег, не отпуская его пиджака.

— Да. Я тебя отведу.

«Чему быть, того не миновать, — бессильно подумал Карпов. — Все равно мне не выжить в этом городе».

Он ощутил, как остатки воли покидают его, заставляя кулаки разжиматься, а ноги — плестись вслед за Валерой.

Через некоторое время они подошли к дому культуры со знакомой статуей. Лопата была облеплена снегом, а безликий рабочий выглядел особенно изможденным, будто весь день убирал улицу.

— В подвал? Или вы уже не прячетесь?

— «Вы»? — хмыкнул Валера, но больше ничего не сказал.

В зале на пятьсот мест было пусто, тепло и покойно.

— Ну? — с нетерпением выдохнул Карпов. — Где?

— На сцене.

Олег взбежал по высоким ступенькам, но там тоже ничего не было.

— Ты ожидал увидеть что-то другое? — спросил Валера.

Да, он ожидал. Кресло с кожаными захватами, передвижной столик со шприцами и ампулами, на худой конец — таблетку. Тем не менее он был уверен, что его привели именно в святая святых, в то самое место, где здоровый становится больным.

— Смотри под ноги! — предупредил Валера.

На полу лежала квадратная черная плита, казавшаяся неимоверно тяжелой. Олег догадался: достаточно на нее подняться, и все закончится, и начнется новое — чуждое, непостижимое. То, что его нынешний разум не способен ни принять, ни оценить, ни осмыслить.

Олег достал сигарету и закурил. Потом педантично затушил окурок и загнал его в щель между половицами.

— Что ж, последнее желание исполнено. Зрители могут занимать места в партере и бельэтаже, — заявил он.

— Откуда столько пессимизма, Пионер?

— Вы перепутали текст, милейший. В нашей драме нет ни пионеров, ни октябрят — только палач и жертва. И поверженное Человечество в качестве массовки. Ладно, кончай балаган. Так залезать или разуться?

— Да ты же все забыл! — удивился Валера.

Не зная, как на это реагировать, Карпов стоял в полной растерянности и теребил ключ от комнаты. В сумрачной глубине зала открылась дверь запасного выхода, и в ярко-желтом квадрате появилась до боли знакомая фигура.

— Папа?! — воскликнул Олег.

Он боялся обознаться. Он понимал, что это невозможно, ведь отец болен и вряд ли смог бы приехать в Оконечинск самостоятельно.

— От эмоций нужно избавляться, Пионер, — доброжелательно сказал батя.

— Почему ты меня называ…

— Подготовка завершена, — деловито сообщил тот, кого раньше звали Валерой. — Транспорт готов.

Вслед за названием из омута памяти всплыло и назначение устройства, которое он принял за чугунную плиту, а через секунду и странное обращение «Пионер» из пустого звука превратилось в имя собственное. Его Собственное Имя.

Внезапное просветление быстро улетучивалось, оставляя Карпова в мрачной и тяжелой, как каменная глыба, действительности.

Валера с отцом стояли у сцены, тревожно переглядываясь.

— Просыпайся, Пионер, просыпайся. Время Рапорта!

Как он устал от этого кошмара! Понятно, что все вокруг спятили, но почему так быстро и так синхронно?

Олег презрительно сплюнул на черную платформу. Транспорт? Обыкновенный кусок железа. Что он здесь делает? Ах, да, это его эшафот. Можно начинать…

— Пионер, ты всех задерживаешь.

«Батя. Как он сюда попал? Почему так рано включили транспорт?»

В какой-то момент Олегу показалось, что наваждение отступает, и он попытался взять себя в руки.

— Координатор, нельзя ли на этот раз без меня? Формулу Рапорта я знаю наизусть, — сказал Карпов.

— Ты обязан присутствовать.

Олег нехотя вышел из зала. У дома культуры собрался весь Оконечинск. Люди были напряжены и сосредоточены — они жили. Отец забрался на постамент. Его голос донесется до каждого, где бы тот ни находился, но, похоже, Координатор не смог подавить местные поведенческие стереотипы.

Толпа зашевелилась, но не издала ни звука. Земные традиции отмирали — на смену им приходили другие, более привычные. Да и люди, взявшиеся за руки в сладостном ожидании, были не те. Уже не аборигены, но еще не граждане Системы, люди-заготовки, люди-полуфабрикаты, которых ждет долгая дорога познания.

— Я, Координатор, объявляю о том, что стадия подготовки завершена, — произнес отец. — Я, Координатор, объявляю о том, что ареал с самоназванием «Земля» отныне принадлежит вам. Желаю всем стремления к Совершенству.

Рапорт был стандартным, но, как всегда, слегка адаптированным к местным условиям. Его текст Карпову был знаком так же хорошо, как колыбельная из детства. Вот только чье это было детство?..

Олег из последних сил пробился сквозь волю посторонней личности, овладевшей его телом. Выкарабкался из бездонного колодца небытия, куда его равнодушно, мимоходом сбросили, и осмотрелся. Дом культуры со всех сторон был окружен неподвижными телами. На грузовиках их, что ли, сюда свозят?

Кто-то схватил Олега и потянул вниз, в глубину, и он, понимая, что больше не вернется, мертвой хваткой вцепился в ускользающую реальность.

Папа стоял рядом со скульптурой и, чтобы не свалиться, держался за металлическую лопату, словно собирался ее отнять. Каменный работяга с плоским лицом был на две головы выше отца, однако раствор, из которого его изваяли, давно потрескался, и теперь гиганта мог обидеть любой.

Батя кивком приказал вернуться в зал, и Олег подчинился.

— Давай, — сказал Валера. — Я передал, что ты готов.

— Наверное, это почетно — быть последним, — задумчиво проговорил Карпов.

— Это опять ты? А где Пионер?

Карпов попытался что-нибудь съязвить, но чувство юмора осталось висеть в колодце.

Вот, пожалуй, и все. Он вспомнил, как это начиналось, как игрушечно, неопасно выглядели его первые догадки, и ему вдруг стало смертельно обидно за то, что он так ничего и не сделал. Ведь это он первым почуял неладное и забил тревогу. Впрочем, не стоит себя обманывать. Его окопы так и остались невырытыми, а блиндажи — непостроенными. Чему он посвятил эти два года? Лишь тому, чтобы уцелеть.

Да, Карпов уцелел. И теперь жалел об этом. А может — перехватило дыхание, — он и был одним из тех, кто нес в себе инфекцию?

Карпов попробовал плиту ногой. Твердая.

Через мгновение транспорт перенесет Пионера в новый, неосвоенный мир. А когда очередная цивилизация будет приобщена к Системе, он снова отправится в путь. Пионера не интересуют ни средства, ни сама цель. Процесс — вот его призвание. Он будет исследовать бесконечность до тех пор, пока не доберется до самого конца. Конца Света.

Олегу захотелось обняться — все равно с кем, лишь бы услышать простое «до свидания». Но на всей Земле даже и на такую малость уже никто не был способен.

И тогда он сказал самому себе:

— Прощай.