"Случайная встреча" - читать интересную книгу автора (Холт Виктория)ПРИГОВОРПосле отъезда цыган жизнь стала совсем скучной. Все были огорчены, услышав о крупной победе Наполеона в декабре под Аустерлицем. Оказывается, он вовсе не был разбит: Трафальгар лишил его военно-морских сил, но теперь он стремился доказать свое превосходство на суше. Между тем жизнь вошла в обычную колею: уроки, прогулки верхом и пешком, посещения больных, живущих по соседству, с соответствующими дарами. Только когда началась подготовка к Рождеству, жизнь вновь наполнилась событиями. Рождественское полено, которое торжественно вносят в дом, поиски омелы, сбор хмеля, непрерывная суматоха на кухне, выбор подарков для всех знакомых и предположения о том, что они могут подарить нам, — в общем, обычная суета, предшествующая Рождеству. Рождество пришло и ушло, настал январь. Минуло уже три месяца с тех пор, как цыгане покинули наш лес, а я не забыла цыгана Джейка и полагала, что никогда его не забуду. Он произвел на меня огромное впечатление: я обнаружила, что думаю о нем даже в самые неподходящие моменты. Я была уверена в том, что он каким-то особым образом сумел привлечь мое внимание к себе и, несомненно, произвести на меня определенное впечатление. Джейк заставил меня почувствовать, что я уже не ребенок и что есть множество вещей, которые я могла узнать бы от него. Я была расстроена тем, что он уехал до того, как я смогла понять, что между нами что-то возникло. Дули холодные северные ветры, принося с собой снегопады. В доме топили камины. Я любила, когда в спальне горел огонь. Было приятно лежать в кровати и наблюдать за языками пламени, бьющимися за каминной решеткой, — синие огоньки, приобретавшие такой цвет оттого, что камин топили деревом, долго пробывшим в воде и потом выброшенным на берег во время шторма. В детстве нам доставляло большое удовольствие собирать такое дерево и самим бросать в огонь найденные обломки. Я всегда считала, что картинки, которые рисуют эти голубые язычки, — самые красивые. Там, за стенами, бушевал ветер, а в доме было тепло и уютно — возле этих очагов, где мы поджаривали орехи и рассказывали друг другу истории, как в каждую зиму. Стояла середина января, был гололед, когда Долли Мэйфер приехала в Эверсли в паническом состоянии. Она попросила вызвать молодую миссис Френшоу: похоже, к Клодине она питала особое доверие. Я как раз входила в холл, когда и Клодина вошла туда, и поэтому сразу узнала о случившемся. — Я насчет своей бабушки… Ах, миссис Френшоу, она ушла от нас! — Ушла! — на секунду я подумала, что она умерла, поскольку люди говорят «ушла», боясь произнести вслух слово «умерла», пытаясь говорить о необратимом событии так, будто оно становится менее трагичным, если назвать его как-то иначе. Долли продолжала: — Она ушла! Я пришла в ее комнату, а ее там нет! Просто куда-то ушла… — Ушла! — как эхо, повторила Клодина. — Да как это могло случиться? Она же вообще ходила с трудом! Да и куда она могла уйти? Расскажи мне подробней… — Я думаю, она ушла ночью. — О нет… Долли, ты уверена? — Я обыскала весь дом: ее нет! — Этого не может быть! Лучше я схожу посмотрю сама. — Я тоже пойду, — сказала я. Клодина поднялась в свою комнату, чтобы надеть теплую накидку и взять снегоступы. Долли глядела на меня, как всегда, несколько смущенно: — Просто не знаю, куда она могла деться? — Где-нибудь недалеко: она же почти не вставала с постели! — Не представляю, куда она могла деться?.. — бормотала она. Клодина спустилась, и мы отправились в Грассленд. В доме было всего двое слуг: мужчина, управлявшийся с небольшим хозяйством, жил в полумиле отсюда, ему помогала жена. Долли провела нас в комнату миссис Трент. — В этой кровати никто не спал, — заметила я. — Значит, она не ложилась в кровать? — Ну, так она где-то здесь, в доме! Долли покачала головой: — Ее здесь нет. Мы уже везде посмотрели. Клодина направилась к шкафу и открыла его дверцы. — А взяла она теплый плащ? — спросила она. Долли кивнула. Да, теплого плаща не было. — Тогда она, и в самом деле, куда-то ушла… — Это в такую-то ночь? — спросила Долли. — Она бы просто погибла! — Мы обязательно должны найти ее! — воскликнула Клодина. — У нее наверняка случилось что-то вроде приступа! Но куда она могла пойти? Долли покачала головой. — Я вернусь в Эверсли! — заявила Клодина. — Мы пошлем несколько человек, чтобы поискали ее! Похоже, собирается снег? Но где же все-таки она может быть? Не беспокойся, Долли, мы найдем ее! Ты оставайся здесь, затопи камин в ее спальне. Когда она вернется, ей, наверное, понадобится тепло. — Но где же она? — воскликнула Долли. — Вот это мы и должны выяснить. Пошли, Джессика! Пока мы шли обратно в Эверсли, Клодина говорила: — Какое странное происшествие!.. Эта старуха… она ведь с трудом поднималась и спускалась по лестнице! Просто не представляю, что все это может значить? Ах, моя милая, я искренне надеюсь, что с ней все в порядке! Просто не представляю, что будет с Долли, если с миссис Трент действительно что-то случилось! — Миссис Трент только и нужна была Долли! — Ну, Долли… одна-одинешенька во всем мире! — Она не могла уйти далеко. — Нет, скоро ее отыщут. Но если она провела в такую погоду всю ночь на улице… — Должно быть, она где-то укрылась? Как только мы вернулись в Эверсли и рассказали о случившемся, были организованы группы, отправившиеся на поиски. Как и предполагалось, пошел снег и задул сильный ветер, почти буря. Поиски продолжались весь день, и только к вечеру миссис Трент была обнаружена. Нашли ее не те, кто искал, а Полли Криптон. Полли отправилась, несмотря на плохую погоду, к миссис Граймс, ужасно страдавшей от ревматизма, чтобы отнести ей лекарство. Возвращаясь, Полли наткнулась на что-то, лежащее возле ворот сада. К ее ужасу, оказалось, что это женское тело, а присмотревшись, она узнала миссис Трент и поняла, что она мертва! Полли поспешила поднять тревогу, и тело миссис Трент было, наконец, доставлено в Грассленд. Мы отправились туда — моя мать, Клодина, Дэвид, Амарилис и я. Пришел и доктор. Он сказал, что усилия, потребовавшиеся для столь дальней прогулки, были слишком велики для плохого здоровья миссис Трент. По его мнению, именно физическое истощение и стало главной причиной ее смерти, но даже если бы не это, она в любом случае замерзла бы до смерти. — И почему ей взбрело в голову выйти из дома в такую погоду? — воскликнула Клодина. — Должно быть, на нее нашло временное помешательство, — предположила мать. — Меня сейчас беспокоит Долли, — продолжила Клодина. — Нам придется позаботиться о ней! Бедняжка Долли! Она жила как во сне и проводила много времени в Эндерби, где ей оказывала теплый прием тетушка Софи — пострадав сама от несчастного случая, она всегда была готова проявить сострадание к тем, с кем жизнь поступила подобным образом. Настал день похорон. Все хлопоты на себя взяла Клодина. Долли апатично стояла в стороне, принимая помощь окружающих как должное. Мы все присутствовали на церемонии в церкви и сопровождали гроб к могиле. Бедняжка Долли, на которую обрушилось такое горе, выглядела бледной и хрупкой, а когда она волновалась, деформация ее лица становилась более заметной. Пришла даже тетушка Софи, одетая в черное, в шифоновом капюшоне, наполовину скрывающем лицо. Странно она выглядела у могилы — как большая черная птица, вестник смерти. Однако Долли старалась держаться поближе к ней, и присутствие Софи явно доставляло ей большее облегчение, чем Клодины, которая так много помогала ей. Клодина настояла на том, чтобы все, кто был на похоронах, пришли в Эверсли, так что все собрались на поминки миссис Трент. Говорили, как она была добра, как воспитывала свою внучку и как хорошо управляла Грасслендом, что было нелегко для женщины, даже обладающей соответствующими способностями. Они вспоминали все хорошее, что можно было сказать о миссис Трент. Когда она была жива, те же люди не раз называли ее старой ведьмой, говоря, что если бы она вела себя по-другому, ее внучка Эви ни за что не покончила бы с собой, узнав о своей беременности, а бедняжка Долли сгубила свою жизнь, ухаживая за ней. Но теперь миссис Трент умерла, а смерть лишает человека недостатков и прибавляет достоинств. Но, конечно, с особым жаром обсуждались не достоинства миссис Трент, а возможные причины, по которым она покинула уютный Грассленд и отправилась в пронзительный ночной холод. Клодина предложила Долли остаться ни несколько дней в Эверсли, но тетя Софи настаивала на том, что та должна отправиться в Эндерби. Понятно, что Долли предпочла второй вариант. Таким образом, Долли прожила у тетушки Софи неделю после похорон, а затем вернулась в Грассленд. Клодина сказала, что мы все должны присматривать за ней и сделать все возможное, чтобы помочь пережить эту трагедию. Однажды вернувшись домой после визита к тетушке Софи, Клодина выглядела опечаленной, и по выражению ее лица я поняла, что там что-то случилось. Клодина прошла прямо в комнаты моей матери, и они заперлись. — Что-то случилось! — сказала я Амарилис, и она согласилась со мной. — Надо выяснить, что произошло! — добавила я. — Это как-то связано с тетушкой Софи, поскольку твоя мать вернулась оттуда! На кухне я не смогла ничего выудить и решила обратиться прямо к матери. Мать всегда относилась ко мне по-особенному. Возможно, дело в том, что она была уже немолодой матерью и ко мне относилась как к более взрослой, если сравнивать отношения Клодины и Амарилис. Возможно, дело было и в том, что я сама стремилась, чтобы ко мне относились именно так. «Скороспелка», — говорил кое-кто из прислуги. Обнаружив, что мать находится в настроении, которое я называла «мечтательным», я прямо спросила ее — не происходит ли что-нибудь такое, что взрослые считают секретным и не предназначенным для наших ушей? Взглянув на меня, она улыбнулась. — Значит, ты заметила? Ах, Джессика, ты просто сыщик! Ты все замечаешь! — Но это же очевидно! Клодина ходила к тетушке Софи и вернулась оттуда, ну… скрытной, обеспокоенной и… странной! — Да, кое-что происходит, но вовсе не с тетушкой Софи. Что ж, в свое время ты все равно узнаешь, так почему бы и не сейчас? — Да, конечно, ты можешь все рассказать мне! — охотно подхватила я. — Дело в Долли: у нее будет ребенок! — Но она же не замужем! — Ну, иногда случается так, что женщины заводят детей, и не будучи замужем… — Ты имеешь в виду… — Вот это нас и беспокоит! Сама-то Долли довольна, почти счастлива! Это, разумеется, неплохо, но все не так просто. Твоя тетя Софи поможет ей всем, чем сможет, но нам всем нужно быть внимательней к Долли. Очень уж тяжело у нее сложилась жизнь! Она обожала свою сестру, и, как ни странно, в свое время та тоже забеременела, и именно из-за этого утопилась! Так что все это очень печально. Но теперь ты понимаешь, почему мы так беспокоимся за Долли? — Уж не думаешь ли ты, что и Долли покончит с собой? — Напротив, ее, судя по всему, радуют перспективы… — Душа моя возносит хвалу Господу… и все такое прочее, — машинально произнесла я. Мать внимательно взглянула на меня: — Возможно, мне не следовало рассказывать тебе это? Временами, Джессика, я забываю, что ты еще слишком молода! — Я во всем разбираюсь. Такие вещи узнаются сами собой, например, я знала о том, что у Джейн Эбби будет ребенок задолго до его рождения! — Твой отец считает, что ты умна не по годам. — В самом деле? — Но большинство родителей всегда считает, что их отпрыски являются каким-то исключением! — Но мой отец не похож на большинство родителей! Он сказал бы так, если бы это соответствовало действительности! Она рассмеялась и взъерошила мои волосы. — Только не болтай слишком много про Долли, хорошо? Пока еще рано. Конечно, со временем все станет известно, пойдут слухи, но не стоит опережать события. — Ну конечно же! Я расскажу только Амарилис, а она не скажет никому, если, разумеется, ее об этом предупредить. Я вышла, а потом много думала о Долли. Как ни странно, она сама решила поговорить со мной! Однажды я отправилась в гости к тетушке Софи. Жанна сказала мне, что она спит. Я пошла в сад, чтобы прогуляться, и именно там встретилась с Долли. Она сильно изменилась: еще не располнела, но лицо ее совершенно преобразилось. Опустившееся веко было гораздо меньше заметно, щеки приобрели нормальный оттенок, а вот глаз, который был здоров, сиял радостью и… вызовом! Она была разговорчива, как никогда. Я, разумеется, не касалась щекотливого предмета. Долли сама заговорила об этом: — Полагаю, вы знаете, что со мной произошло? Я призналась, что знаю. — Я рада, — сказала она и опять как-то странно посмотрела на меня. — Некоторым образом в этом виноваты вы! — Я? А что я сделала? — Когда вы были совсем маленьким ребенком, я похитила вас! Вам это известно? — Да. — Я перепутала вас с той, другой… Я собиралась убить ее! — Убить Амарилис! Да за что? — Потому что она была жива… и… ох, это уже старая история… Но моя сестра потеряла своего любимого и покончила с собой! Все это было связано с теми, кто живет в Эверсли. Они виноваты в том, что все так получилось! Сестра собиралась убежать со своим любимым, а я думала, что отправлюсь с ней и буду помогать ухаживать за малышом… — Вы имеете в виду… что хотели отомстить за это, убив Амарилис? — Что-то вроде этого… — Но Амарилис… уж она-то — самое безобидное существо, которое может быть! Она никому никогда не сделала вреда! — Это все оттого, что она была младенцем, а я потеряла надежду… Но вместо нее я схватила вас, не того, кого надо! Я прятала вас в своей комнате и боялась, что вы будете плакать. Вы были самым чудесным младенцем, какого я видела в жизни! Я пыталась заставить себя поверить в то, что вы ребенок Эви… Когда я разговаривала с вами, вы мне улыбались… Я была просто влюблена в вас! Вот тогда-то я и захотела завести своего ребенка. Все с вас и началось… — Принимаю обвинение, — ответила я. — Во всем виновато мое младенческое очарование! — Ну, а теперь и у меня будет ребенок! — Вы, похоже, счастливы? — Я всегда хотела иметь дитя… Я думала, что буду ухаживать за ребенком Эви… Мне наплевать, что скажут люди, на все наплевать, лишь бы был ребенок! Ну, вот вы и узнали, что хотели, верно? Некоторое время я не знала, что сказать Долли. Я смотрела на нее и вспоминала, как она танцевала вокруг праздничного костра в ночь после Трафальгара. — А отец малыша? — тихо спросила я. Долли улыбнулась. «Своим воспоминаниям», — подумала я. — Это был… цыган Джейк? Она не стала отрицать. — Он частенько пел мне свои песни… Никто никогда не ухаживал за мной! Джейк говорил, что жизнь дана нам для радости, что она должна быть полна смеха и удовольствия! «Живи сегодняшним днем, — говорил он, — завтрашний пусть сам позаботится о себе!» Цыгане живут свободной жизнью, это для них самое главное! Ну вот… я была счастлива… в общем-то, впервые за всю свою жизнь! А теперь… ну, теперь у меня будет малыш… Мой и Джейка! Я почувствовала себя оскорбленной: меня предали! Я так ясно представляла себе Джейка, стоящего в свете гигантского костра, я просто ощущала, что он зовет меня, меня, а не Долли! Он действительно хотел, чтобы я вышла к нему и танцевала с ним, и я хотела того же самого. Только сейчас я поняла, насколько сильно я этого хотела! — Долли, — спросила я, — а он не звал вас уехать с цыганами?.. С ним? Она покачала головой. — Это была такая ночь!.. Все вокруг танцевали и пели, и все было каким-то нереальным… Я никогда не знала таких людей, как он! — Вы будете любить своего ребенка, Долли? Она восторженно улыбнулась: — Больше всего на свете я хотела маленького ребеночка… Моего собственного маленького ребеночка! Я подумала о том, какой странной стала Долли! Она изменилась, неожиданно повзрослев. Хотя по годам она давно была взрослой, в ней всегда было что-то детское, возможно, из-за беззащитности. А я вдруг ощутила гнев к цыгану Джейку: он, что называется, воспользовался ее невинностью! Он звал меня глазами, самим присутствием, но я была слишком молода, меня охраняла моя семья, и потому он решил обратить свое внимание на Долли? Это было нехорошо, это было грешно, но благодаря этому Долли получила то, чего она больше всего хотела! Она сказала: — По ночам мне в кошмарах приходит бабушка. Знаете, как бывает, когда чувствуешь свою вину… Можно сказать, что я убила ее! — Вы?! — Я не знала, куда она пошла… тогда не знала! Но теперь я знаю и знаю, почему она пошла. У нас накануне ее смерти произошла ужасная сцена. Мне нужно кому-то рассказать об этом. Я расскажу вам, поскольку частично вина лежит и на вас. Таким уж вы были ребенком, и ваша семья виновата в том, что Эви сделала то, что сделала! Но из-за Френшоу из Эверсли возлюбленного Эви так и не нашли, а иначе он уехал бы во Францию с Эви и со мной и она бы родила своего маленького славного ребеночка. Так что, в общем, в этом есть вина Френшоу… — Что же случилось в ту ночь, когда ваша бабушка вышла из дома в ужасный холод? — Она поняла, что со мной творится что-то неладное и начала расспрашивать. Когда я призналась, что беременна, она чуть не обезумела от ярости! И все говорила: «Вы обе такие! С вами обеими такое случилось! В вас просто порча какая-то…» Бабушка невольно возвратилась в мыслях к тем временам, когда погибла Эви. Похоже, она корила себя. Ведь отнесись она к Эви по-другому, та доверилась бы ей, и можно было избежать неприятностей… Бабушка проклинала себя за это, а потому и была такой… Она кричала мне: «Кто отец ребенка?» А когда я сказала ей, та была просто вне себя от негодования: «Цыган! Господи, сохрани нас, я этого не перенесу! Ты… и цыган?..» Я сказала ей, что Джейк — чудесный человек, и что я не желала бы своему ребенку другого отца. Однако, чем больше я говорила, тем больше она неистовствовала. Бабушка продолжала говорить, что мы ее обе подвели. Она строила в отношении нас такие планы, ожидала от нас совсем иного, а я пошла той же дорожкой, что и Эви! Она все говорила и говорила про Эви! Я решила, что она просто сошла с ума. Она велела мне оставить ее в покое, и я послушалась. «Уходи, — сказала она, — мне нужно кое-что сделать. Уходи и оставь меня в покое, чтобы я могла это сделать». Она была такая расстроенная, что я вышла, оставив ее одну, и только утром заметила, что ее нет! Теперь я знаю, куда она собиралась: она хотела пойти к Полли Криптон! Полли знает, что нужно делать, чтобы избавиться от ребенка. Ей уже случалось помогать девушкам, у которых были такие неприятности. Вот к ней и собиралась, глядя на ночь, моя бабушка! Видимо, она хотела уговорить Полли Криптон помочь мне избавиться от ребенка! — Ах, Долли, какая ужасная история! Бедняжка миссис Трент, она заботилась о вас! — Заботилась, да не так, как надо: так было с Эви, так было и со мной! Эви боялась даже рассказать ей! Я никогда не забуду тот день, когда она узнала о смерти своего любимого и поняла, что никуда мы с ним уже не уедем. Она все говорила: «Что же мне теперь делать?» Я посоветовала ей рассказать обо всем бабушке, и тогда мы вместе сможем что-нибудь придумать. Но она никак не могла заставить себя признаться! Вместо этого Эви утопилась в реке! Бабушка проклинала себя за это, а когда узнала, что я забеременела, ей сразу все это вспомнилось. Она решила помочь мне! Вот почему она и отправилась к Полли Криптон на ночь глядя! — Мне очень жаль, Долли, что так получилось. Мы сделаем все… все возможное! — Да, мадам Софи собирается помочь мне так же, как и обе госпожи Френшоу. Со мной все будет в порядке! Меня позвала Жанна, сообщив, что тетя Софи готова принять меня. Я нежно коснулась руки Долли, а пока шла к дому, представляла себе цыгана Джейка в отсветах костра, размышляя о том, что случилось… если бы с ним танцевала я, а не Долли. К весне люди перестали «чесать языки» по поводу Долли. Никто ее особенно не осуждал. Полагаю, люди смакуют чужие несчастья лишь в тех случаях, когда кому-то завидуют, но никто никогда не завидовал Долли. «Бедная Долли!» — говорили все, даже самые бедные. Так что если у нее и была запретная любовь, имевшая такие последствия, — никто не собирался осуждать ее за это. Долли проводила большую часть времени в Эндерби. Тетушка Софи очень оживилась, узнав о предстоящем рождении ребенка. Жанна Фужер занималась приготовлением разных специальных блюд, и они просто нянчились с Долли. Тетушка Софи сказала, что, когда придет срок, ей нужно совсем переехать в Эндерби. Туда пригласят повивальную бабку, а потом Жанна присмотрит за роженицей. Мать отметила, что редко видела Софи такой счастливой. Близилось лето. Продолжалась война с Францией. Казалось, что мы воюем вечно, и эта война никогда не кончится. Уже заканчивался июнь. Долли должна была рожать в июле. Тетя Софи настояла на том, чтобы она покинула Грассленд и постоянно жила в Эндерби, чем Долли с удовольствием воспользовалась. Все ее мысли были заняты предстоящим рождением ребенка, и было приятно видеть ее счастливой. Насколько я могла помнить, Долли без конца оплакивала свою сестру и жила в доме своей бабушки чуть ли не на положении узницы. Теперь она была свободна, и то, чего она более всего хотела — иметь ребенка, — вскоре должно было свершиться. — Довольно странное положение, — говорила — Да, — добавила Клодина. — Даже в те дни, когда была жива Эви, Долли всегда находилась в тени сестры! Теперь же она — полноценная личность… а скоро будет матерью! — Я искренне надеюсь, что у нее все будет в порядке, — от всего сердца сказала мать. Жанна получила одну из колыбелей, находившихся в детской Эверсли, и украсила ее оборочками из жемчужного шелка: колыбелька получилась просто прелестной. Теперь в Эндерби тоже появилась комната, которую называли детской, а тетушка Софи не могла говорить ни о чем ином, как о ребенке. Жанна шила детское приданое — нужно сказать, просто великолепное, — а тетушка Софи украшала его вышивками. В Грассленде никогда не было большого количества слуг, а теперь они почти все находились в Эндерби. Лишь несколько раз в неделю кто-нибудь отправлялся в Грассленд, чтобы удостовериться, что там все в порядке. Проходя мимо дома, я подумала, что он кажется совсем мертвым. Вскоре у него сложится та же репутация, что и у Эндерби. Дэвид говорил, что у заброшенных домов своя судьба. Им позволяют зарастать кустами, от этого они становятся мрачными и даже считаются нечистым местом. Дело не в самих домах, а в их репутации, а уж люди обычно умеют заботиться о том, чтобы такая репутация поддерживалась. В таких домах случаются странные истории лишь потому, что люди считают, что они и должны в них происходить. В июле установилась жаркая и сухая погода. Как-то во второй половине дня я отправилась к тетушке Софи, чтобы угостить ее специально испеченным тортом и расспросить о состоянии здоровья Долли. Собираясь обратно, я заметила, что на небе собрались темные тучи. Одна из служанок обратилась ко мне: — Вам бы лучше переждать, мисс Джессика! В любой момент может хлынуть как из ведра. Да и гроза, похоже, будет. — Я доберусь до Эверсли раньше, чем она начнется, — ответила я. И я отправилась в обратный путь. Воздух был совершенно недвижен. Я ощутила некоторое волнение. Затишье перед бурей! Ни единого дуновения ветерка, которое могло бы шелохнуть листья на деревьях, тишина, несколько зловещая, какая-то многозначительная: можно ожидать, что произойдет нечто необычное. Я спешила. Проходя мимо Грассленда, я взглянула на дом, теперь опустевший. Я остановилась ненадолго, глядя на окна. Некоторые дома, похоже, живут своей собственной жизнью. Это, несомненно, относилось к Эндерби, а теперь и к Грассленду. У Эндерби была дурная репутация еще до того, как туда въехала тетушка Софи, а то, что там поселилась женщина, чье лицо было наполовину скрыто от посторонних глаз, потому что с нею случилось несчастье, вряд ли могло улучшить репутацию дома. А Грассленд?.. Люди поговаривали, что старая миссис Трент была ведьмой, а ее внучка покончила с собой; ну, а теперь другая внучка собиралась родить незаконного ребенка. Вот такие истории и придают домам соответствующую репутацию… влияя на жизнь тех, кто поселился в них. Где-то вдали послышались раскаты грома, в небе сверкнула молния, похожая на деревце. Несколько капель дождя упало на лицо. Черные тучи над головой сгустились. В любой момент мог начаться ливень. Я была слишком легко одета. Нужно было где-то спрятаться. Дождь будет проливным, но, видимо, скоро и закончится. Я осмотрелась «Никогда не прячься в грозу под деревьями», — вспомнила я слова матери. Я повернулась к воротам. Можно было прекрасно спрятаться на крыльце Грассленда! Я побежала к дому. Теперь уже лило по-настоящему. Бросив взгляд на дом, я остановилась как вкопанная, потому что в одном из окон верхнего этажа я увидела, или мне показалось, чье-то лицо! Кто мог там быть? Долли в Эндерби, вместе со слугами, а их было трое, я всех видела совсем недавно! Смуглое лицо… я плохо рассмотрела его. Как только я глянула на окно, лицо сразу же исчезло. Возможно, это был странный отсвет в стекле? Или мне почудилось? Но я была уверена в том, что видела, как шевельнулась занавеска! Я взбежала на крыльцо и остановилась, успев полностью промокнуть. «Кто же может быть в этом доме?» — удивлялась я, Я дернула заржавелую цепочку, и в доме послышался звон колокольчика. — Есть здесь кто-нибудь? — прокричала я в замочную скважину. Вместо ответа раздался еще один раскат грома. Я постучала кулаком в дверь. Ничего не произошло. Это была тяжелая дубовая дверь, и я прислонилась к ней, чувствуя, что происходит нечто очень странное. Я не боялась грозы, тем более если кто-то был рядом со мной, но видеть эти молнии, которые рассекали небо, ожидая после этого страшных ударов грома, и наблюдать за тем, как струи дождя с силой бьют оземь, в то время как за спиной находится дом, по моему предположению, не пустой… Я чувствовала страх, от которого мурашки бежали по коже! Некоторое время я стояла, наблюдая за тем, как усиливается гроза. Я уже собиралась бежать, как вдруг почувствовала, что по ту сторону двери кто-то стоит. — Кто там? — воскликнула я. Ответа не было. Действительно ли я слышала чье-то тяжелое дыхание? Шум грозы был так силен, а дверь была такой толстой… Так что же это я ощущала? Чье-то присутствие? Я могла бы побежать, несмотря на грозу. Все, конечно, стали бы ругать меня. Мисс Ренни сказала бы: «Как глупо было бежать в грозу! Тебе следовало остаться в Эндерби, пока она не закончится…» Я вздрогнула. Мое тонкое промокшее платье прилипло к телу. Но вздрогнула я вовсе не от холода, а от мысли о том, что в этом доме находится кто-то, знающий о моем присутствии. А здесь очень уединенное место. Я повернулась к двери и нажала на нее. К моему изумлению, она открылась! Как это могло произойти? Дверь же была заперта! Я прислонялась к ней, я била в нее кулаками, а теперь… она оказалась открытой? Я вошла в холл. Там было довольно темно. Я взглянула наверх, на сводчатый потолок, очень похожий на потолок в Эверсли, хотя все здесь было, конечно, меньше. — Есть здесь кто-нибудь? — спросила я. Ответа не последовало, но было такое чувство, что за мной кто-то наблюдает. Я осторожно пошла вперед, пересекая холл в направлении лестницы. Услышав шорох, я резко обернулась… В холле никого не было. С резким стуком захлопнулась дверь. Я побежала к ней. В доме кто-то был, и мне следовало как можно быстрее выбраться отсюда! Нужно бежать домой со всех ног, не обращая внимания на грозу! На лестничной площадке появилась фигура. Я уставилась на нее. — Вы одна? — послышался голос. — Это… это… — сказала я. — Все правильно, — сказал он, — вы меня помните? — Цыган Джейк, — выдавила я. — И леди Джессика! — Что вы здесь делаете? — Я расскажу вам, но сначала… Вы одна? С вами нет никого? Никто не шел за вами? Я покачала головой. Я больше не боялась. Меня охватило чувство облегчения! Узнав, что это цыган Джейк, я почувствовала не страх, а огромное волнение. Он спустился по лестнице своей небрежной походкой. — Значит, это вы стояли за дверью? Это вы выглядывали в окно?.. Вы отперли дверь, чтобы я могла войти? Что вы здесь делаете? — Скрываюсь. — Скрываетесь? От кого? — От закона. — Что вы совершили? — Убийство. Я в ужасе уставилась на него. — Вы все поймете, когда я вам расскажу. Я знаю, вы меня не выдадите! — А зачем вы пришли сюда? — Я надеялся, что Долли захочет помочь мне. В доме никого не оказалось, так что я пробрался через открытое окно на первом этаже. Я решил скрыться здесь до ее возвращения. — Она сейчас в Эндерби. — А где же слуги? — Они там же. Лишь время от времени заходят сюда, чтобы убедиться, что все в порядке. — Что все это значит? — Тетушка Софи решила присмотреть за Долли, пока она не родит ребенка. — Ребенка? — Вашего ребенка! — сказала я, внимательно следя за выражением его лица. Он недоверчиво уставился на меня. — Что вы хотите сказать? — спросил он. — У Долли будет от вас ребенок! Она очень этого хочет, так же, как тетушка Софи и Жанна. Да и моя мать говорит, что все не так уж плохо складывается. Некоторое время он молчал, перебирая пальцами свою густую темную шевелюру, затем пробормотал: — Долли! — Вы говорили, что кого-то убили? — напомнила я. — Я хочу, чтобы вы все поняли, но для начала… Долли… С ней все в порядке? — Она живет у тетушки Софи. — И она вам все рассказала? — О том, что это ваш ребенок? Да! — О, Господи! — тихо произнес он. — Какая неприятность! — Она хочет этого и счастлива! У нее все будет хорошо: найдется, кому позаботиться о ней и малыше. А моя мать утверждает, что Долли никогда в жизни не была так счастлива. Расскажите же мне, что произошло с вами? От сильного удара грома дом, казалось, задрожал. — В такую грозу никто сюда не придет, — сказал он. — Давайте присядем и поговорим. Я уселась возле него на ступеньку лестницы. — Вы должны решить — либо вы прямо пойдете к своему отцу и расскажете ему о том, что я здесь прячусь, либо вы ничего не скажете и поможете мне. — Сначала я хочу все выслушать. Я не думаю, что мне захочется рассказать об этом отцу. Мне кажется, я захочу вам помочь. Он неожиданно рассмеялся и вновь стал похож на того веселого человека, каким был до того, как исчез отсюда. Мне было приятно сидеть рядом с ним. — Сначала о Долли! Это случилось, знаете ли, неожиданно… Временами такое случается, вам это не понять… — Мне кажется, я все-таки понимаю! Он осторожно дотронулся до моего подбородка и взглянул прямо в глаза. — Я был уверен в том, что вы очень умны! С того самого момента, как мы впервые встретились, мне хотелось, чтобы вы были немножко старше, немножко! — Почему? — Тогда я мог бы поговорить с вами, а вы могли бы понять меня. — Я и сейчас могу понять. Он улыбнулся и чмокнул меня в щеку. — Я должен рассказать обо всем случившемся. Мы остановились в лесу возле Ноттингема. У местного сквайра гостил племянник, и я убил его. — Почему? — Потому что я застал его, когда он схватил одну из наших девушек. Он бы изнасиловал ее! Он считал, что цыганские девушки — легкая добыча! Ли всего четырнадцать лет! Я знаю ее отца: он обожает свою дочь, и он добрый человек. Вы можете не поверить, но у цыган очень строгие моральные правила, а Ли — очень красивая девочка. Племянник сквайра, несомненно, приметил ее и специально выслеживал, ожидая момента, когда она останется одна. Он не знал, что я нахожусь рядом, но я услышал крик Ли и поспешил на помощь. Он уже разорвал ее блузу и бросил на землю. Я подбежал, схватил его, и мы покатились по траве. Я обезумел от ярости — к нему, и ко всем тем, кто называет себя благородными, считая, что это дает им право делать все, что угодно, с любыми девушками, если, конечно, они не принадлежат к их кругу! Когда я разделался с ним, его уже ничто не могло спасти… Я отвел Ли в табор. Ее отец хотел, чтобы мы немедленно снялись с места. Все считали, что это лучший выход из положения, но было слишком поздно. Нами уже занялось правосудие, и я был арестован по обвинению в убийстве… — Но ведь это не было обычным убийством! Вы это сделали, защищая Ли! Суд должен был принять это во внимание! — Вы считаете, что они бы приняли это во внимание? Этот сквайр обладает огромным влиянием на всю округу, а убитый был его племянником! — Но изнасилование — это незаконное деяние! — Разве это относится к цыганкам? — Это относится ко всем! — подтвердила я. — племянник совершил преступление! Ли дала бы свои показания! — Ее никто не стал бы слушать! Нет, я чувствовал, что для меня уже готовится петля, — улыбнувшись, он потер шею, словно ощущая прикосновение к ней веревки. — мне еще очень хочется пожить! — И что же случилось? — Перед тем как меня увели, Пенфолд, отец Ли, поклялся в том, что цыгане никогда не допустят того, чтобы меня повесили. Они узнали, в какой тюрьме меня содержат, и приготовили коня, который ждал меня поблизости на случай, если я сумею бежать. Они были уверены, что, если я предстану перед судом, со мной все будет кончено. Мне представился шанс: пьяный охранник, небольшая взятка. В общем, я выбрался, меня поджидал конь, и я убежал. Я хочу выбраться из этой страны! Здесь я никогда не буду в безопасности! Я пробирался к побережью мимо вас специально, поскольку решил, что Долли сможет мне помочь, но обнаружил, что дом пуст… Помолчав, я сказала: — До утра вы здесь будете в безопасности, а завтра придут слуги. А как вы собираетесь выбраться из Англии? В лодочном сарае есть лодка, я видела ее совсем недавно, но вряд ли вы сможете пересечь на ней пролив. А иначе как вы сможете добраться до Франции? — Придется попытаться! — Французы, должно быть, наблюдают за побережьем. Вы же знаете, мы с ними воюем! — Придется рискнуть! — Если бы вы могли попасть в Бельгию… Но туда гораздо дольше добираться! — Для начала мне нужна лодка! — Лодка там, но вам придется грести в одиночку… — Ничего не поделаешь: я предпочту все, что угодно, судилищу этих людей, которые признали меня виновным еще до того, как начнется суд. — Он взял меня за руки и пристально посмотрел в глаза. — Вы меня не выдадите, маленькая Джессика? — Никогда! — с жаром воскликнула я. — Я бы в любом случае помогла вам! Джейк нежно поцеловал меня. — Вы чудесная девочка! — сказал он. — Я никогда не знал таких, как вы! Он меня просто околдовал: я забыла про Долли и про то, что он соблазнил ее, я забыла о том, что он убил человека. Солдаты в бою гоже убивают людей: они называют их врагами, хотя между ними нет личной неприязни. Этот человек убил другого человека, который хотел обесчестить юную девушку: он защищал невинного от зла. Он имел право использовать любые средства, которые были необходимы для спасения этой девочки. Я была на его стороне, и у меня было такое чувство, что в любом случае я была бы на его стороне. — Вам надо покинуть этот дом до утра, — напомнила я. Джейк кивнул: — Когда стемнеет, я спущусь к побережью и найду этот лодочный сарай. Возможно, я пойду на лодке вдоль побережья и встречу какой-нибудь корабль. — Вам бы лучше отправиться в Рэмсгейт или Харвич. Оттуда вы могли бы попасть в Голландию. У вас есть деньги? — Вместе с лошадью Пенфолд доставил мне и деньги. — Вам бы лучше с самого начала отправиться на восточное побережье! — Я не выбирал дорогу, за мной охотились. — Если вы попадете за границу, то вы никогда не вернетесь сюда? — С годами все забывается… Скажите, а когда Долли собирается рожать? — Теперь уже скоро. — Как она?.. — Счастлива! Она очень ждет этого ребенка, и, я думаю, что если бы вы вернулись, она была бы на верху блаженства! — Милым окончанием ночных плясок вокруг костра было бы такое возвращение! — Это для вас ничего не значило? — Он помолчал, а затем сказал: — Пожалуйста, не думайте обо мне слишком дурно! Вы же были там, не так ли? Вы помните? — Да, я все помню. — Вы сидели в карете вместе со своими родителями. Я все время думал о вас… Некоторое время мы оба молчали. Я представила себе, как его привозят на площадь, заполненную толпой зевак. Я никогда не видела публичной казни, но одна из служанок приехала из Лондона и рассказала, как это делают в Тайберне. Она очень живо и ярко это описала! Цыган Джейк не заслуживал такой судьбы. Я резко повернулась к нему: — Вы должны уходить отсюда, как только стемнеет! Я принесу вам какой-нибудь еды. Отправляйтесь на восточное побережье… — В здешних кладовых есть еда. Я уверен, Долли меня за это не осудит. А где же старая леди? Она тоже уехала с Долли? — Она умерла! Она была в ужасе от того, что Долли собирается родить ребенка, вышла ночью, в снегопад, и заблудилась. Так она и погибла! Джейк схватился за голову: — Значит, на мне лежит еще один грех, за который придется ответить? — У всех есть грехи, за которые придется ответить! — Как вы умны, и как мне повезло, что я сумел завоевать вашу дружбу! Странная история: знатная леди, подружившаяся с цыганом, которого преследует закон! — Есть и более странные истории. Об одной из них рассказывалось в песне про леди, которая покинула дом, чтобы жить вместе с цыганами! Помните? — Ну, вы еще не зашли столь далеко! Холл неожиданно осветила молния, вслед за которой сразу же ударил гром. — Я уж подумал, что она была предназначена для нас, — сказал он. — Как только гроза закончится, мне нужно возвращаться. Обо мне будут беспокоиться. — Они же не ждут, что вы пойдете домой во время грозы? — Нет. — Значит, у нас есть немножко времени? — Расскажите мне что-нибудь про цыган, — попросила я. — Мне кажется, что для такого человека, как вы, это не совсем подходящий образ жизни? — Я открою вам секрет: я не цыган — по рождению, ни по воспитанию! Я присоединился к ним два года назад, потому что мне хотелось жить свободной жизнью. Мне никогда не нравились условности. Я хотел жить свободно, хотя у меня была возможность жить легкой жизнью, спать на перине из гусиного пуха и иметь обеды, как у лорда! Ну вот, не такая уж из ряда вон выходящая история! Вся разница в том, что не знатная, леди покинула свой дом и ушла к цыганам, а мужчина! — Зачем вы это сделали? — Я поссорился с братом: он на пятнадцать лет старше меня. Когда наши родители умерли, он стал в некотором смысле моим воспитателем, а я был бунтовщиком! Я убегал из школы, водился со слугами, вникал в их заботы, а после серьезной семейной ссоры понял, что мне не хочется так больше жить только потому, что мои предки сотни лет жили именно так. Я хотел быть свободным, сам себе хозяином. Я не желал подчиняться всевозможным абсурдным правилам хорошего тона и прочим обычаям и поэтому присоединился к цыганам. Они приняли меня, среди них я нашел самых верных друзей. Я полностью покончил со старой жизнью! Полагаю, с той стороны тоже не было особых сожалений: мой брат был рад избавиться от человека, не доставлявшего ему ничего, кроме неприятностей. Дело в том, что я не люблю сидеть взаперти — ни за железной решеткой, ни за решеткой предрассудков! — Я понимаю вас! — Ну что ж, возможно, бесполезная жизнь завершится бесславным концом! — Не говорите так! — воскликнула я. — В любом случае она не была бесполезной. Вспомните, что вы, по крайней мере, сумели спасти Ли! К тому же я не думаю, что ваша жизнь кончается, вы вполне можете выбраться из страны. Доберитесь до Харвича: я уверена, что вы сможете оттуда пробраться в Голландию. У вас есть конь? — Я взял на себя смелость поставить его в конюшню. Там я накормил и напоил его. Он отдыхает, готовится к дальнему путешествию, Бог знает куда! — Вы должны попасть в Харвич! Поезжайте туда проселками. Вас не подумают искать вдоль восточного побережья, и у вас появится шанс! — Я отправлюсь с наступлением темноты! Могу ли я верить в то, что вы никому не сообщите обо мне? — Конечно! — Может быть, отлежаться в укрытии, пока немножко не поутихнет эта шумиха? — Отправляйтесь этой же ночью! — посоветовала я и добавила: — Я буду думать о вас! — Это будет утешать меня и придаст решимости стремиться к цели, а когда вы станете постарше, у меня будет много историй, которые я расскажу вам! — Расскажите сейчас: я ненавижу ожидание. — Я тоже, но придется подождать! Некоторое время мы сидели молча. Я заметила, что уже давно не гремит гром да и дождь шумит не так сильно. — Я должна идти, — нерешительно произнесла я. — Никто не должен знать, что я была здесь. До свидания, удачи вам! Здесь вы будете в безопасности весь день. — Буду осторожен… и отправлюсь, как только стемнеет. Спасибо, моя маленькая милая девочка! Я буду постоянно думать о тебе, моя прекрасная юная благодетельница! Джейк осторожно взял мое лицо в ладони и нежно поцеловал в лоб. Я была очень взволнована. Мне хотелось так много для него сделать, но единственное, что от меня требовалось, — это молчать. Я прошла через холл. Остановившись у двери, я оглянулась и улыбнулась ему. И вдруг испугалась, представив себе, что вижу цыгана Джейка в последний раз. Когда я добралась до дома, там уже беспокоились. Где я была? Мать уже послала карету в Эндерби, чтобы меня привезли назад. — Дорогая мамочка, я ведь не сахарная! — Но там сказали, что ты уже ушла! — Я спряталась от дождя! Она пощупала рукав моего платья. — Ты насквозь мокрая! — забеспокоилась она. — Где там мисс Ренни? Ах, мисс Ренни, проследите за тем, чтобы Джессика немедленно пропарила ноги в горячей воде с горчицей! — Конечно, миссис Френшоу. — Я запротестовала: — Но это же глупо: я всего лишь промокла. А про себя я подумала: значит, они послали за мной карету? Предположим, кто-то видел, как я захожу в Грассленд. Предположим, кто-то зашел туда и увидел Джейка. От этой мысли мне стало дурно. Я должна защитить его. Я сидела, переодетая в сухое платье, задрав его выше колен и погрузив ноги в горячую воду с горчицей. Время от времени мисс Ренни подливала горячей воды в ведро, когда она, по ее мнению, остывала. — Вам следовало оставаться в Эндерби! Вас привезли бы домой в карете. — Столько шума из ничего… Как у него там дела? В течение дня никто не должен зайти в дом, а к ночи его там уже не будет. Я никак не могла избавиться от ужасной мысли о том, что Джейка могут повесить. Этого не должно произойти! В спальню вошла мать проверить, выполняются ли ее указания. Она сама досуха вытерла мне ноги, и, пока она делала это, внизу раздались чьи-то голоса. Она выглянула из окна. — Там какой-то незнакомец. Ага, вот и твой отец. Они очень дружелюбно беседуют. Наверняка сегодня за обедом у нас будет гость. Спущусь-ка я и все выясню. Теперь давай быстренько надевай чулки. Ты от горчицы разогрелась, и я не хочу, чтобы ты еще подхватила простуду. — Ну что ты, мама, — стала возражать я, — сколько шуму из-за того, что я немножко промокла! — Я не хочу, чтобы ты слегла с простудой! У меня и без этого полно дел. Конечно, приятно, когда за тобой так ухаживают, подчеркивая твою бесценность. Я вновь вернулась мыслями к цыгану Джейку. Я спустилась вниз, чтобы узнать, кто приехал. Там уже собралась вся семья — отец, мать, Клодина, Дэвид и Амарилис. Все возбужденно о чем-то говорили. Отец представил меня: — Джессика, познакомься с мистером Фредериком Форби. Мистер Форби поклонился, а отец продолжал: — Ты помнишь цыгана, которого звали Джейк? У меня закружилась голова. Оставалось надеяться, что они не заметят, насколько я взволнована. — Мистер Форби разыскивает его. Нам всем нужно быть настороже! — Цыган Джейк? — переспросила я. — Я думаю, он мог решиться пойти этим путем, — сказал мистер Форби моему отцу. — Мы собираемся прочесать все излюбленные цыганами места, а, насколько мне известно, они были здесь в прошлом году. — Да, — сказала мать. — это было в октябре! Я помню, они приходили к костру по случаю Трафальгарской победы. — В октябре, — повторил мистер Форби. — А с тех пор? — О нет, с тех пор их не было! — сказала мать. — Мы бы знали, если бы цыгане здесь появились. — Тогда они подожгли мой лес, — добавил отец. — После этого я и прогнал их. — Говорят, его разыскивают за убийство? — спросил Дэвид. — Это верно, — кивнул мистер Форби. — Так значит, он настоящий разбойник? — За этими цыганами нужен глаз да глаз, сэр! Обычно за ними водятся мелкие грешки, но убийство… надо признать, такое у них случаеггся редко. Но мы полны решимости разыскать его! — А кто был жертвой? — спросила Клодина. — Племянник местного сквайра. Это произошло возле Ноттингема. — Ах, как ужасно! — воскликнула мать. — Должно быть, у них в таборе произошла ссора? — О нет, этот цыган напал на молодого человека и убил его! — Надеюсь, его поймают, — сказала мать. Неожиданно для себя я услышала, как произношу каким-то неестественно тоненьким голоском: — А почему он убил этого человека, племянника сквайра? — Какая-то ссора из-за девушки. Эти цыгане, знаете ли, горячий народ! Нужно было держать себя в руках. Мне хотелось кричать: «Какая-то ссора из-за какой-то девушки! Этот племянник сквайра пытался изнасиловать ее, а цыган Джейк сделал то, что и следовало сделать! Каждый благородный человек поступил бы также!» Но нужно было вести себя осторожней: нельзя было дать понять, что я виделась с Джейком. Следовало каким-то образом известить его о том, что здесь находится этот человек — Форби. Нужно соблюдать все предосторожности, не следовало Джейку приезжать сюда! Между тем разговор продолжался. — Ничего не скажешь, колоритный парень, я помню его, — сказал отец. — Насколько мне известно, он не настоящий цыган! — А зачем же он бродит вместе с ними? — Все это довольно странно! Да и вообще он странный парень, мы навели кое-какие справки. Похоже, он из весьма благородной семьи, откуда-то из Корнуолла, и всегда был известен своей эксцентричностью! — А. теперь он ходит и совершает убийства! — произнесла мать. — Ни о каких других убийствах мы не знаем, — сказала я, — и это не было убийством! Эта девушка… — Убийство и есть убийство, моя милая юная леди! — перебил мистер Форби. — Мой долг состоит в том, чтобы виновный предстал перед судом! — Но вы же сказали, что это была ссора из-за девушки? Возможно… Отец посмотрел на меня, приподняв брови, а мистер Форби продолжал: — Мы всегда ждем от цыган неприятностей. А этот, похоже, был у них вроде вожака, несмотря на то, что не принадлежал к их племени. Имя у него корнуолльское — Джейк Кадорсон, а цыган Джейк — это прозвище. — Я помню его, — сказал отец. — он вел себя разумно, когда я пришел к цыганам и потребовал убраться с моих земель. — Горячая кровь! — повторил мистер Форби. — А где его ищут? — спросила я. — Вдоль всего побережья, мои люди рыщут везде. Надо обязательно схватить его. ведь он наверняка попытается покинуть страну. Я думаю, он направится на восточное побережье, вернее всего, в Харвич. Если бы не война, он направился бы на южное побережье, но в такие времена во Франции ему может не поздоровиться. Нет, я думаю, он все-таки направится в Харвич! Я почувствовала, что вся дрожу: Джейк отправится прямо к ним в лапы! Мне нужно предупредить его! — Я собираюсь обойти все дома в округе, — продолжал мистер Форби, — и предупрежу их обитателей. Если кто-нибудь увидит этого человека, он должен немедленно дать знать об этом нам! Я нашла предлог, чтобы уйти, отправилась в свою комнату, переоделась в платье для верховой езды и выскользнула из дома. Оседлав лошадь, я выехала. Деревья продолжали ронять с своих ветвей капли, земля размокла от дождя. Кусты, казалось, только что полили. И почему человек способен обращать внимание на такие вещи, когда все его мысли заняты совсем иным? Я добралась до Грассленда. Там было очень тихо. Я спешилась и привязала лошадь к коновязи. Подойдя к двери, я позвонила в колокольчик и крикнула в замочную скважину: «Все в порядке, это я, Джессика!..» Я услышала его шаги. Дверь открылась, и на пороге появился Джейк. В тот самый момент откуда-то раздался крик. Мой отец и мистер Форби скакали галопом в сторону дома. — Нет, нет! — закричала я. Цыган Джейк взглянул на меня, и боль в его глазах поразила меня с неожиданной силой. Они спешились. Мистер Форби поднял ружье. — Все кончено! — прокричал он. Я почувствовала, что потеряю сознание. Мой отец успел подхватить меня. — Все в порядке, — воскликнул он. — Я здесь! Неизвестно откуда появились еще двое мужчин. Я никогда раньше не видела их, но поняла, что это помощники мистера Форби. Мне было невыносимо видеть происходящее. Отец буркнул: — Я отвезу дочь домой! Я повернулась к цыгану Джейку. Я не могла говорить, а лишь качала головой. Я едва видела его, мои глаза были полны слез, ужаса, горечи, отчаяния… и глубокого горя. Больше всего мне хотелось поговорить с ним, объяснить ему. Мне было невыносимо сознавать, что он думает, будто я выдала его! К дому мы ехали молча. Возле конюшни отец помог мне спуститься с седла. Он нежно прижал меня к себе, хотя обычно он избегал каких-либо проявлений чувств. Нашими лошадьми занялись конюхи, а мы вошли в дом. — Я думаю, будет лучше, Джессика, если ты мне все расскажешь! Какова была твоя роль во всем этом? — Нам нужно спасти его! — закричала я. Нужно было серьезно поговорить с отцом. Всю жизнь я считала его самым могущественным человеком в мире. Мы все знали о том, как ему удалось выручить нашу мать во время революции во Франции. Он всегда вел себя так, будто обладал сверхчеловеческими способностями, и такова была сила его убеждения, что все мы верили в эти способности. Теперь я решила, что он сможет спасти цыгана Джейка. Я могла надеяться только на него. Нужно было дать знать цыгану Джейку, что я не предавала его. Что он мог подумать, открыв дверь и увидев меня, а за мной — этих мужчин? Только одно, что я его предала! — Пройди в мой кабинет, — сказал отец. — Там ты сможешь рассказать мне все подробности. Когда мы оказались в кабинете, он закрыл дверь и сказал: — Ну? — Это не было убийством! — заявила я. — Все было не так, как ты думаешь! Племянник сквайра собирался изнасиловать девушку-цыганку, а Джейк заступился за нее. Завязалась драка, в которой и погиб этот племянник! — Кто рассказал тебе это? — Он. — Ты имеешь в виду… этого цыгана? — На самом деле он не цыган. Он присоединился к ним ради того, чтобы жить свободной жизнью! — Похоже, ты много знаешь о нем! — А почему вы оказались там… следом за мной? — Мы отправились на верховую прогулку вместе с Форби. Ехали рядом, и я увидел, как ты сворачиваешь в сторону Грассленда. Я сказал, что это моя дочь, и мы поехали за тобой. — Зачем ты это сделал, ну зачем? — Дорогая моя девочка, мы собирались порасспрашивать в Грассленде — не видел ли кто этого цыгана. — Но ведь там никого не было! Долли и слуги — все были в Эндерби! — Я подумал, что кто-нибудь из слуг может все-таки оказаться там. Они его знали… еще по тем временам, когда он бывал здесь. Я закрыла лицо руками. Я чувствовала себя такой несчастной. — Давай, — предложил он, — продолжай свои объяснения. — Я заехала в Грассленд, чтобы укрыться от грозы: просто постоять на крыльце и дождаться пока кончится дождь. Мне показалось, что кто-то мелькнул в окне. Это оказался Джейк. Он узнал меня, он мне доверился… — Ты хочешь сказать, что разговаривала с ним? — Да, я зашла в Грассленд, и он рассказал мне о том, как это произошло, как он убил этого мужчину. Он сказал, что не ждет пощады: он — цыган — убил племянника сквайра! Я решила предупредить его о том, что в нашей округе появился человек, который ищет его, и что его люди расставлены по всему побережью. Джейк собирался после наступления темноты отправиться в Харвич, и он попался бы в расставленную ими ловушку! Именно это с ним и случилось, а теперь он будет думать, что это я… — Тебе не следует расстраиваться: ты ведь не собиралась выдавать его? — Но выдала! — Нет, просто так получилось. — И что теперь с ним сделают? — Отвезут в Ноттингем и предадут суду. — И решат, что он виновен? — Он убил человека! Он и сам не отрицает этого. — Но это не было убийством! — Обычно такие действия определяются именно этим словом. — Но разве ты не понимаешь? Все дело было в этой девушке… И что с ним сделают? — Повесят, полагаю. — Этого нельзя допустить! — Дорогая моя Джессика, у тебя нет ничего общего с этим человеком: какой-то кочующий цыган! Ну, надо признать, он симпатичный, даже обаятельный. Но уже через год ты и не вспомнишь о нем! — Я никогда не забуду о том, что он посчитал меня предательницей! Он мне доверился! — Глупенькая девочка, ты ведь ничего подобного не сделала! Ты просто отправилась туда, чтобы предупредить его, и уж так случилось, что мы сразу поехали вслед за тобой. — Но он будет думать… — Очень скоро он перестанет думать! — Ах, отец, только не говори так! Я хочу, чтобы ты спас его! — Я? Ты считаешь, что в моей власти спасти его? — Когда я была маленькой, я всегда думала, что ты в силах сделать все, если только захочешь! Я даже думала, что ты способен вызвать дождь, если решишь, что так нужно. — Мое милое невинное дитя, но теперь-то ты знаешь, что это совсем не так! — Теперь я знаю, что ты не властен над природой, но остальное все в твоих силах, если ты этого захочешь! — Мне лестно, что моя дочь столь высокого мнения обо мне: она очень умна и почти права. Но теперь ты, по крайней мере, знаешь, что я не умею управлять погодой? Точно так же обстоят дела и с законами! — С этим я не могу согласиться! Законы создают люди! — Ага, значит, меня могут превзойти только небесные силы, а со всем остальным, ты полагаешь, я способен совладать? — Папочка, дорогой мой, чудесный, умный папочка, ты же можешь что-нибудь сделать! — Дорогая моя доченька, никакие уговоры, пусть даже приправленные лестью, не смогут заставить меня спасти человека, который сам сознался в убийстве! — Но это нельзя назвать убийством: он был обязан спасти эту девушку! Он благороден. Ты помнишь, когда мы столкнулись с цыганами? Мы были там вдвоем, и он не позволил, чтобы нас обидели? Возможно, он спас нам жизнь! Некоторое время отец молчал. — Есть способы повлиять на суд, — сказала я. — Взятка? Подкуп? Такое действительно существует. И ты хочешь предложить мне, законопослушному англичанину, совершить эти преступления? — Ты мог бы что-нибудь сделать ради его спасения? Если бы суд узнал, что Джейк убил этого человека, защищая девушку от насилия, разве этого не приняли бы во внимание? — Какой-то цыган… и племянник местного сквайра… — Вот в этом-то и дело! — возмущенно воскликнула я. — Предположим, племянник сквайра убил бы цыгана, собиравшегося совершить насилие над его женой? — Я понимаю твою точку зрения. — Если этого человека повесят, я буду несчастной всю жизнь! — Ты говоришь глупости! Ты всего лишь ребенок, хотя, должен сказать, временами мне приходится сомневаться в этом. Сколько тебе? Одиннадцать? — Почти двенадцать! — Господи, сохрани нас! Что с тобой будет к восемнадцати? — Ну, пожалуйста, отец… — Что, дорогая Джессика? — Неужели ты не сделаешь для меня… самое нужное из того, что мог бы сделать? Ты поможешь спасти этого человека? — Я мало что могу сделать. — Но что-то ты можешь? — Мы могли бы найти эту девушку и, возможно, выставить в качестве свидетельницы. — Да, да! — охотно согласилась я. — Я отправляюсь в Ноттингем! — Я бросилась к отцу на шею: — Я знала, что ты поможешь Джейку! — Я еще не знаю, что смогу сделать! Пока меня втянули в действия, которые, как я полагаю, могут оказаться бесплодными, — все это по велению моей властной доченьки! — Значит, ты едешь в Ноттингем! Отец, я поеду вместе с тобой! — Нет. — Да! Ну, пожалуйста!.. Мне тоже нужно там быть. Неужели ты не понимаешь, что я обязана быть там! Джейк должен узнать, что я его не предавала! Если он в этом не убедится, я уже никогда не смогу чувствовать себя счастливой. Никогда в жизни! Так что я еду с тобой в Ноттингем. Взяв меня за плечи и слегка отстранив от себя, отец посмотрел мне в глаза. Я заметила, как слегка опустились уголки его губ. — Я привык считать себя хозяином в собственном доме. С тех пор как я имел неосторожность обзавестись дочерью, положение дел изменилось! Я бросилась ему на шею, и он крепко обнял меня. До чего же все-таки хорошо быть такой любимой! На следующий день мы выехали в Ноттингем. Отец рассказал все матери, и она решила сопровождать нас. Когда я поведала ей во всех подробностях о случившемся, она загорелась желанием спасти цыганя Джейка, почти таким же сильным, как мое. Мы отправились в карете, и путешествие заняло у нас несколько дней. До суда, по предположениям отца, оставалось около недели, а нам было необходимо время, чтобы выработать план действий. Наступили сумерки, а мы были в семи-восьми милях от Ноттингема. Лошади спокойно трусили, как вдруг кучер резко остановил карету. — В чем дело? — крикнул отец. — Знаете, сэр, там кто-то на дороге, и, похоже, у него неприятности! — Сейчас мы все выясним, — заявил отец. Мать сжала его руку. — Все будет в порядке, — успокоил нас отец, доставая из-под сиденья ружье. — Лучше было бы проехать мимо, — проговорила мать. — Возможно, кто-то и в самом деле попал в беду. — А может быть, это просто хитроумная ловушка? Эти «джентльмены с большой дороги» способны на Все! Выглянув, я увидела, как к нам, прихрамывая, приближается какой-то человек. — Я попал в беду! — воскликнул он. — Меня ограбили, лишив и коня, и кошелька! Отец вышел из экипажа и внимательно осмотрел человека. — Садитесь в карету, — пригласил он. Мы с матерью потеснились, дав место незнакомцу. Когда он уселся, отец скомандовал: — Давай, погоняй… Незнакомец был весьма изысканно одет. Он тяжело дышал, и трудно было ожидать какой-нибудь каверзы с его стороны. Он был настолько растерян, что некоторое время даже не мог говорить. — Я ехал по дороге, — наконец, начал он, — когда меня остановил какой-то человек и начал расспрашивать, как добраться до Ноттингема. Я стал объяснять ему, но, пока говорил, из кустов появилось еще трое, и окружили меня! У них были ружья. Пригрозив мне, они потребовали, чтобы я спешился и отдал им кошелек. У меня не было выбора: я отдал им все, что они требовали! Забрав также лошадь, они уехали. Спасибо за то, что вы подобрали меня: я пытался останавливать другие экипажи, но они проезжали мимо! — Все подозревали какой-то подвох, — объяснил отец. — Грабители стали просто бичом! По-моему, законопослушных граждан следовало бы охранять тщательнее. В ответ мужчина кивнул. — И куда же вам нужно было попасть, сэр? — Мой дом расположен неподалеку от Ноттингема. Если бы вы могли подбросить меня до города! Там меня хорошо знают и я смогу найти кого-нибудь, кто отвезет меня домой, я буду вам несказанно обязан! — Мы отвезем вас прямо до дома. Это далеко от города? — Примерно в миле. — Будет проще отвезти вас прямо туда. Вы только показывайте дорогу. — Вы очень добры, сэр. Я и моя семья никогда не забудем вашу любезность! — Путешественники обязаны помогать друг другу, а на дорогах пора бы навести порядок. Наш спутник понемногу начал приходить в себя. Он сообщил, что его имя Джозеф Баррингтон и у него свое дело в Ноттингеме. — Кружева, — пояснил он. — Как вам, должно быть, известно, Ноттингем — центр кружевной промышленности в стране. — Но живете вы за городом? — Да, знаете ли, жить возле фабрики не слишком приятно, а в предместье удобно, да и до города совсем не далеко. Простите, а сами вы издалека? — Мы из Кента. — Ага, значит, с юга. Д вам доводилось раньше бывать в Ноттингеме? — Нет. Теперь у меня появились там дела, а дочь с женой сопровождают меня. — Что ж, у вас получается приятная поездка. Будьте добры, попросите кучера свернуть здесь. Если ехать прямо, то как раз попадете в Ноттингем, а вот эта дорога ведет к моему дому. Через некоторое время Джозеф Баррингтон указал на свой дом. Он производил впечатление, большой, построенный на склоне холма, так, что из него, должно быть, открывался прекрасный вид на окрестности. Мы свернули на подъездную дорожку. Теперь можно было рассмотреть дом во всех подробностях. Видимо, он был построен около сотни лет назад, с характерными для того времени узкими окнами, невысокими на первом этаже, очень длинными — на втором, чуть короче — на третьем и совсем квадратными — на последнем. Взглянув на окно веерообразной формы над крыльцом, я решила, что этот дом несет на себе печать достоинства, — то, чего недоставало нашему поместью эпохи Тюдоров. Здесь чувствовались вкус и изящество. Открылась дверь и вышла женщина. Она изумленно посмотрела на выходящего из кареты мистера Баррингтона. — Джозеф! Что это? Где ты был все это время? Мы так за тебя беспокоились! Ты давным-давно должен был вернуться! — Позволь, я все объясню, дорогая. Я был ограблен по дороге… У меня отняли коня и кошелек. Позволь, я представлю тебе этих добрых людей, которые подобрали меня и доставили домой. Отец вышел из экипажа, а за ним следом и мы с матерью. Женщина была средних лет, пухленькая, и при иных обстоятельствах наверняка жизнерадостная. Но сейчас она была ошеломлена и взволнована. — Ах, Джозеф… ты не ранен? Эти добрые люди… их следует пригласить в дом… Из дома вышел мужчина. Он был высокого роста, на вид ему можно было дать лет двадцать пять. — Что за черт?… — он. — Ах, Эдвард, твой отец, его… ограбили по пути! Если бы не эти добрые люди… Эдвард сразу оценил ситуацию: — Ты не ранен, отец? — Нет, нет, они просто отняли у меня бедняжку Хонни Пот и кошелек. Я остался на дороге совершенно беспомощным, без всего… и в добрых семи милях отсюда. Молодой человек повернулся к нам: — Мы глубоко благодарны за помощь, которую вы оказали отцу! — Они должны зайти к нам! — сказал мистер Баррингтон. — О чем мы еще раздумываем? Сейчас как раз время обеда. Но отец возразил: — Но мы должны добраться до Ноттингема, у меня там важные дела. — Но мы обязаны отблагодарить вас! — воскликнула миссис Баррингтон. — Что произошло бы с моим мужем, если бы он не смог добраться до дома? — Никто не пожелал остановиться… за исключением этих добрых людей! — добавил мистер Баррингтон. — Они просто осторожничали, отец, видимо, знали о тех хитроумных трюках, которые выдумывают разбойники с большой дороги! — Но вы остановились! — произнесла миссис Баррингтон. — Если бы не вы, моему мужу пришлось бы идти домой пешком! Не знаю, чем бы это закончилось, если принять во внимание состояние его здоровья. Мы очень благодарны вам! — Вы должны зайти и пообедать с нами! — заявил Эдвард, и в его словах чувствовалась интонация человека, привыкшего отдавать приказы. — Мы должны успеть занять комнаты на постоялом дворе, — объяснил отец. — Тогда вы должны приехать завтра вечером. — Ну что ж, это мы сделаем с удовольствием! Мать сказала, что тоже охотно принимает приглашение. — Очень хорошо, значит, завтра! Этот дом называется Лайм Гроув. Дорогу к нему вам укажет любой, в Ноттингеме знают семейство Баррингтонов. Мы распрощались, и, когда экипаж катил по дорожке, мать сказала: — Как я рада, что мы остановились и довезли мистера Баррингтона до дома! — У меня такое впечатление, — напомнил ей отец, — что ты пыталась отговорить меня от этого! — Ну, знаешь, эти грабители с большой дороги способны на всякое! — И я испугалась, когда ты решил остановиться посреди дороги, — сказала я. Отец посмотрел на меня хорошо знакомым мне взглядом — слегка насмешливо, опустив уголки губ: — О, я-то совершенно не опасался, поскольку знал, что рядом дочь, которая в случае чего позаботится обо мне! — Ты — человек, способный на опрометчивые поступки, — заявила я, — но я рада, что ты именно такой! — Я с удовольствием познакомлюсь с этим семейством, — сказала мать. — они очень приятные люди! Мы въехали на Ноттингемскую дорогу. В городе мы отыскали весьма приличный постоялый двор, где к отцу отнеслись с большим уважением. Похоже, здесь его знали, и это удивило меня. Впрочем, я всегда была уверена в том, что отец живет какой-то тайной жизнью, занимаясь в Лондоне еще чем-то помимо банковских операций и хлопот по поместью. Именно эта тайная жизнь помогла ему в свое время пробраться во Францию, где он вместе с сыном Джонатаном активно участвовал в происходящих там событиях. В результате Джонатан погиб, а Долли оказалась замешанной в интригу, связанную с французским шпионом Альбериком, влюбившимся в ее сестру Эви. Похоже, те события каким-то образом влияли на каждого из нас. Я была уверена в том, что мой отец — человек, способный совершать поступки, абсолютно недоступные для большинства людей. Мое настроение поднималось. Он сумеет использовать свое влияние, чтобы освободить цыгана Джейка! Когда мы с матерью зашли в комнату, предназначенную для меня и расположенную рядом с комнатой родителей, она шепнула мне: — Если кто-нибудь и может спасти этого цыгана, так только твой отец! — Ты думаешь, он сделает это? — спросила я. — Он знает о твоих чувствах. Дорогое мое дитя, ради тебя он сделает все, что сможет! У меня поднялось настроение. Впервые с тех пор, как открылась дверь в Грассленд и на пороге появился цыган Джейк, а я поняла, что мой отец и этот человек — Форби — следовали за мной, я вздохнула с облегчением. Все следующее утро отец был очень занят. Он выяснил, что суд начнется не ранее чем через неделю. — Таким образом, в нашем распоряжении есть немного времени, — удовлетворенно сказал он. Отец встретился с некоторыми влиятельными людьми, и, когда мы сели обедать, он сообщил, что убитый, по словам его приятелей, считался человеком с блестящей репутацией. — Наша задача — доказать обратное! — заметил он. — И это спасет цыгана Джейка? — Спросила я. — Нет, но это будет шагом в верном направлении. Приятели убитого попытаются представить эту девушку как лицо, ведущее аморальный образ жизни. — А как они это докажут? — Очень просто: они выступят перед судом и поклянутся в этом. А я скажу тебе, что я собираюсь сделать. Цыгане разбили лагерь поблизости от города и ждут суда. Я встречусь с ними завтра и постараюсь убедить их в следующем: если удастся, доказать, что эта девушка — девственница, то у нас окажется в руках хороший козырь. — А почему не прямо сейчас? — Ты слишком нетерпелива, дорогая моя дочь! Для начала мне нужно навести кое-какие справки. И разве ты забыла о том, что сегодня мы приглашены на обед? — Эти милые Баррингтоны! — воскликнула мать. — Будет очень интересно познакомиться с ними поближе. — Мы приехали сюда, чтобы спасать цыгана Джейка! — напомнила я. — Мы делаем для этого все возможное! — заметил отец. — Кстати, эти Баррингтоны — местные жители. Очевидно, они дворяне и наверняка знакомы с местным сквайром и, может быть, его племянником. Здесь нельзя упускать ни одной возможности, и мы их используем. Кое-какие сведения нам не помешают. Итак, ближе к вечеру мы отправились к Баррингтонам, где нам был оказан исключительно теплый прием. Мистер и миссис Баррингтон вместе с сыном Эдвардом встречали нас у дверей дома, а потом проводили в изящную гостиную на втором этаже. Из ее окон открывался вид на прекрасно ухоженные лужайки и цветники. Было подано вино, и вновь нас осыпали благодарностями. — Вы должны познакомиться с остальными членами семьи, — заявила миссис Баррингтон. — Всем им хочется выразить вам свою признательность! Отец возвел руки вверх: — Мы уже и так получили столько благодарностей за столь незначительную услугу! — Мы никогда не забудем об этом! — торжественно провозгласил мистер Баррингтон. — , вот и моя дочь Айрин! Айрин, прошу тебя, познакомься с этими добрыми людьми, которые вчера доставили твоего отца домой. Айрин была девушкой лет двадцати со свежим личиком. Она искренне пожала нам руки и тоже поблагодарила. — А это Клер! Клер, прошу тебя, познакомься с мистером, миссис и мисс Френшоу. Мисс. Клер Карсон находится под нашей опекой. Мы с ней в родственных отношениях, но столь дальних, что точно и не помним в каких. Почти всю свою жизнь Клер провела с нами. — С тех пор как мне исполнилось семь лет, — уточнила Клер. — Благодарю вас за все, что вы сделали! — Я думаю, уже пора обедать, — сказал мистер Баррингтон. Столовая выглядела столь же элегантно, как и гостиная. Быстро темнело, поэтому зажгли свечи. — Это оказалось для нас сюрпризом! — промолвила мать. — в Ноттингеме мы ни от кого не ожидали приглашения в гости. — Надолго вы сюда? — спросил Эдвард. — Полагаю, что примерно на неделю. В данный момент мы пока не можем сказать точней. — Видимо, это будет зависеть от того, на сколько вас задержат дела? — Да, разумеется. — С этими делами никогда нельзя ни в чем быть уверенным заранее, — сказала миссис Баррингтон. — Мы убедились на собственном опыте, правда, Эдвард? — Безусловно, — согласился Эдвард. — Вы занимаетесь изготовлением кружев? — спросила мать. — быть, это очень увлекательно? — Наш род занимается этим в течение жизни многих поколений, — пояснил мистер Баррингтон. — Сыновья наследуют дело отцов, так что сохраняется преемственность. После меня делом будет руководить Эдвард; Собственно, он уже сейчас всем руководит, не так ли, Эдвард? Я уже почти отошел от дел. — Мой муж хотел бы уехать куда-нибудь из Ноттингема, — сообщила миссис Баррингтон. — Он мечтает поселиться в каком-нибудь уютном месте, не слишком далеко отсюда, чтобы время от времени наведываться на фабрику. В последнее время он не может похвастаться здоровьем. А уж то, что случилось с ним вчера, никак не могло пойти ему во благо! — Такое могло бы случиться где угодно, — заметила я. — Ну, конечно. Хотя в последнее время муж довольно плохо себя чувствует… — Со мной все в порядке! — сказал мистер Баррингтон. — Вовсе нет, Эдвард может подтвердить: мы с ним как раз это обсуждали. Если я не ошибаюсь, вы из Кента? — О да, — ответила мать. — Наша семья владеет Эверсли в течение жизни многих поколений. Он построен в елизаветинские времена и, хотя не слишком роскошен, мы все равно любим его. Это наше семейное гнездо. Замок расположен неподалеку от моря. — Видимо, это идеальное расположение, — сказал мистер Баррингтон. — А нет ли у вас поблизости домов, выставленных на продажу? — спросила его жена. — Такого я не слышала. — Дайте нам знать, если услышите. — Обязательно, — пообещала мать. — Кент довольно далеко от Ноттингема, — впервые вставила свое слово в разговор Клер. У нее было бледное лицо, каштановые волосы и карие глаза. Мне она показалась довольно невзрачной. — Не слишком далеко, — возразила миссис Баррингтон. — Нам и нужно уехать отсюда на достаточно приличное расстояние, иначе мистер Баррингтон ежедневно будет ездить на свою фабрику! Единственный способ предотвратить это — сделать так, чтобы поездка занимала достаточно много времени. В любом случае нигде поблизости домов на продажу нет. Я думаю, нам придется поискать где-нибудь в Суссексе или в Суррее. Мне очень нравятся эти места. — Да, эти графства славятся своей красотой, — подтвердил отец, и дальнейший разговор вертелся вокруг этой темы, пока Эдвард не заявил: — Завтра в Ноттингеме собирается выездная сессия суда присяжных. Скоро начнется судебный процесс: некий цыган убил молодого человека. Видимо, председательствовать будет судья Мэрривейл. — Мэрривейл, — повторил отец. — Мне доводилось слышать о нем. Полагаю, он гуманный человек? — Да, пожалуй, он не из судей-вешателей. — Я тут же вмешалась в разговор: — Судей-вешателей вообще не должно быть! Им всем следует быть гуманными. — Кстати, так же, как и нам, — сказал Эдвард, — хотя, увы, это не всегда бывает так. — Но когда речь идет о человеческой жизни… — Моя дочь права, — перебил отец. — Всех следует судить по одним законам! Как вы полагаете, каковы шансы у этого цыгана? — У него нет никаких шансов! Он отправится на виселицу, в этом нет сомнения. — Но это несправедливо! — воскликнула я. Наверное, мои глаза сверкали, поскольку хозяева посмотрели на меня с некоторым удивлением. — Видимо, мне следует объяснить, по какому делу мы приехали сюда, — сказал отец. — Я решил сделать все возможное для спасения этого цыгана! Похоже, что он убил человека, пытавшегося совершить насилие над одной из девушек табора. К несчастью, этот человек был племянником сквайра Хэссета, а он обладает большим влиянием в этой округе. Баррингтоны переглянулись. — Нельзя сказать, что он очень популярен здесь, — проговорил Эдвард. — Он постоянно пьянствует, запустил свое имение и ведет весьма сомнительный образ жизни. — А что вы можете сказать об убитом, его племяннике? — Можно сказать, что он пошел в дядюшку! — Гуляка, пьяница, завсегдатай борделей? — поинтересовался отец. — Вы недалеки от истины. — Отец кивнул: — Видите ли, в свое время эти цыгане останавливались на землях моего поместья и мне доводилось встречаться с человеком, которого сейчас обвиняют. Мне он показался вполне приличным для цыгана. Что касается случившегося, то дело в том, что этот самый племянник пытался изнасиловать девушку из табора. — Вполне правдоподобно, — заметил мистер Баррингтон. — А нельзя ли собрать об убитом еще какие-нибудь сведения? Возможно, от людей, которые в свое время пострадали от него? — Полагаю, что вполне возможно. Есть тут одна семья на Мартинслейн. Очень уж они сокрушались по одной из девушек их семьи. — Насколько я понимаю, пострадавшей из-за этого «очаровательного» парня? — спросил отец. — Несомненно, были и другие. — Могу ли я рассчитывать на то, что вы сообщите мне имена всех этих людей? — Мы будем рады помочь вам. Я очень разволновалась. Похоже, сама судьба свела нас с Барринггонами, которые готовы были оказать нам неоценимую помощь. Попрощавшись с хозяевами, мы были в состоянии легкой эйфории. — Что за очаровательное семейство! — воскликнула мать. — Хорошо бы они нашли себе дом где-нибудь поблизости от нас. Мне хотелось бы видеться с ними почаще! Мне кажется, мистер и миссис Баррингтон — очень приятные люди, да и Эдвард с Айрин тоже. Хотя Эдвард — весьма напористый молодой человек! А эта Клер такая тихая! — Ну, если Эдвард управляет фабрикой, ему просто необходимо быть таким, — заметил отец. — Клер выглядит как бедная родственница! — добавила я. — Бедные родственницы могут быть весьма утомительными, поскольку они никак не желают забыть о том, что они — бедные родственницы! — сообщила мать. — Даже если все остальные уже забыли об этом, то им самим смаковать это доставляет удовольствие! Так мы добирались до постоялого двора, обсуждая события этого приятного вечера. Дорожные неприятности мистера Баррингтона обернулись приятной стороной для нас. На следующий день мы направились в цыганский табор. Дым костров виднелся издалека, а подъехав ближе, можно было ощутить и аппетитный запах, исходивший от котла, в котором что-то помешивала одна из женщин. Другая сидела за заготовкой ивовых прутьев для плетения корзин. Кибитки стояли на поляне, а стреноженные лошади паслись возле кустов. — Могу ли я видеть Пенфолда Смита? — громко спросил отец. Из одной кибитки вышел человек. Это был смуглый мужчина средних лет с типичной для цыгана грациозной, как у пантеры, походкой. — Я — Пенфолд Смит! — ответил он. — Вы меня знаете, — сказал отец. — Когда-то вы разбивали табор на моих землях. Я прослышал о том, что ваш друг попал в серьезную переделку, и приехал сюда, чтобы помочь ему. — Его предали… возле вашего имения! — Нет, нет! — воскликнула я. — Никто его не предал! Я просто не знала… — Моя дочь хотела помочь ему! В том, что за ней следили, нет ее вины. Я приехал, чтобы сделать все возможное для этого человека. Если вы мне поможете, мы сумеем кое-чего добиться. — А чего мы можем добиться… против этого сквайра и его приспешников? Он владеет здешними землями, он могущественный человек, а мы — всего лишь цыгане! — У меня есть некоторые сведения, которые могут оказаться полезными. Я могу доказать, что убитый был человеком с весьма дурной репутацией. Ведь ваша дочь, если я не ошибаюсь, подверглась нападению с его стороны? — Да. — Могу ли я повидать ее? — Пенфолд Смит заколебался: — Она очень расстроена. — Но она хочет спасти Цыгана Джейка, не так ли? — Да, конечно! — Тогда она обязана помочь нам. — О ней говорят дурно. — Именно поэтому мы и обязаны доказать, что эти слухи лживы! — А кто ее будет слушать? — Можно сделать так, что ее выслушают. — Как? — Я могу поговорить с ней? — Пенфолд Смит еще некоторое время колебался, а затем крикнул: — Ли! Иди сюда, Ли! Она вышла из той же кибитки. Ли была очень красива — юная, чуть старше меня, очень стройная, с черными волосами и темными глазами. Я была ничуть не удивлена тем, что именно она привлекла внимание этого ловеласа. Отец обратился к матери: — Тебе следует поговорить с ней. Скажи, что мы ей верим и сделаем все возможное, чтобы помочь. Объясни ей ситуацию! Мать поняла. Она положила руку на плечо девушки. — Ли, верь мне. Мы действительно пришли сюда, чтобы помочь вам. У нас уже есть сведения о поведении того человека, который напал на тебя. Ли тихо ответила: — Джейк спас меня, но сам он… — она вздрогнула. — Да, — сказала мать, — и теперь мы обязаны спасти Джейка! Мы готовы сделать все, чтобы спасти его. А ты? — Да, — ответила Ли, — я сделаю все! — Значит, нам следует доказать, что ты — невинная девушка. Ты согласишься? — Они все равно мне не поверят. — Им придется поверить, если у суда будут доказательства! — А как это сделать? — спросила Ли. — Если суду будут представлены доказательства, что ты — девственница, значит, слухи, которые распускают о тебе, фальшивые. Мы знаем, что убитый был распутником, соблазнителем, насильником. А ты — девственница… теперь ты понимаешь? Она кивнула. — А вы согласитесь на это? — спросил отец Пенфолда Смита. — Это очень необходимо? — Думаю, жизненно важно. — Я сделаю все, чтобы спасти Джейка! — воскликнула Ли. Мы вошли в кибитку И некоторое время еще поговорили. Ли сообщила, что с убитым Ральфом Хассэтом она была знакома еще до того случая с нападением. Он пытался заигрывать с ней, но она убегала. Тогда он подстерег ее и попытался насильно овладеть ею. — Я думаю, — сказал отец, мы кое-чего добились. Пенфолд Смит, поначалу относившийся к нам с подозрением, теперь был уверен в том, что мы действительно хотим помочь. Думаю, что немалую роль в этом сыграла моя мать. Мы вернулись на постоялый двор и там продолжали обсуждать способы спасения цыгана Джейка. Похоже, пока нам сопутствовала удача. Несколько уважаемых дам согласилась провести соответствующую проверку и, к нашей огромной радости, установили, что Ли девственница. На постоялый двор заглянул Эдвард Баррингтон и подтвердил, что готов оказать нам любую помощь. Он знал, что влиятельные люди в Ноттингеме готовы наблюдать за ходом судебного процесса, и позаботятся о том, чтобы были найдены и что еще важнее — заслушаны показания в пользу цыгана Джейка. — Все идет хорошо! — заверил нас отец. Мне очень хотелось повидать Джейка. Я должна была убедить его в том, что невиновна. Настал день суда. Мой отец пошел туда, а мы с матерью остались на постоялом дворе. Отец собирался, если представится такая возможность, дать показания в пользу обвиняемого. Он хотел сообщить суду, что знаком с этим цыганом, поскольку их табор стоял на его землях, к что уверен: этот молодой человек ни за что не ввязался бы в драку, не будь у него на то серьезных оснований. Отец заявил, что собирается заставить суд выслушать все, что он собирается сказать. Я была уверена — ему не решатся отказать. Отец полагал, что когда будут заслушаны показания о беспутном образе жизни Ральфа Хас-сэта и представлены доказательства девственности Ли, то вопрос о смертном приговоре даже не встанет. Мы с матерью ждали возвращения отца на постоялом дворе. Напряжение было почти невыносимым. Если, несмотря на все, Джейка приговорят к смерти… я даже и думать об этом не могла! Мы сидели у окна в комнате родителей, высматривая, не покажется ли отец. Он вернулся вместе с Эдвардом Баррингтоном. Тот тоже присутствовал на судебном заседании, и мне было очень приятно, что он так близко принял к сердцу наши заботы. Когда я увидела, что они входят во двор, я попыталась угадать по выражению их лиц, каким был приговор. Но это мне не удалось. Я бросилась к двери. Рядом оказалась мать. — Подожди здесь, — сказала она. — Теперь уже совсем недолго. Мужчины вошли в комнату. Я уставилась на отца. Лицо его было серьезным, и несколько секунд он молчал. Опасаясь худшего, я закричала: — Что? Что? — Они признали его виновным. — О нет… нет… Это нечестно! Это я виновата в том, что его поймали! Отец положил руки мне на плечи и сказал: — Все могло быть гораздо хуже! Все-таки был убит человек, нельзя забывать об этом. Джейк не будет повешен, этого удалось избежать. Они приговорили его к каторге, к семи годам. Мы должны были покинуть Ноттингем на следующий день. Я чувствовала себя опустошенной, утешая себя лишь тем, что его, по крайней мере, не казнили. Однако послать на каторгу на семь лет, на другой конец света! Семь лет… Это было почти вечностью! Я сказала себе: «Я никогда больше не увижусь с ним…» Джейк произвел на меня глубокое впечатление, и я поняла, что никогда не смогу забыть его. Баррингтоны сумели убедить нас отобедать с ними в последний вечер в Ноттингеме. Мы согласились, и все разговоры за столом крутились вокруг суда. — Джейку повезло, — сказал Эдвард Баррингтон. — Это довольно легкое наказание за убийство! — В таких обстоятельствах… — с жаром начала я. — Но он действительно убил человека, и потому наказание следует признать легким. Эта девушка произвела на суд хорошее впечатление: она выглядела такой юной и невинной. Она очень красива! — То, что Ли была девственницей, и то, что нам удалось найти другие убедительные доказательства, сыграло, несомненно, большую роль, — усмехнулся отец. — Обвинители собиралась доказать, что Ли была распутницей, К счастью, это было не так, а отрицать дурную репутацию Ральфа Хассэта было невозможно. — Благодарю вас за помощь! — произнес отец. — Вы проявили себя великолепно! — добавила мать. — Это был минимум того, что мы были обязаны сделать, — заявила миссис Баррингтон. — Более того, — добавил ее муж, — мы обязаны следить за тем, чтобы торжествовала справедливость! — С ним все будет в порядке, с этим молодым человеком, — заявил отец. — Он относится к той породе людей, которые сумеют выжить в любой обстановке: это я понял с самого начала! — Но покинуть свою страну, оказаться в изгнании… — проговорила я, — в то время как на самом деле он заслуживал не наказания, а награды… — Старый сквайр был вне себя от злости! — засмеялся мистер Баррингтон. — Он хотел, чтобы цыгана повесили. — Старый греховодник! — заметила миссис Баррингтон. — Я-то думала, что они просто отпустят Джейка! — не успокаивалась я. — Дорогая моя девочка, нельзя убивать людей, что бы ни случилось! — молвил отец. Мать улыбнулась: — Мы сумели спасти его от виселицы! Давай радоваться этому! — Думаешь, он все понял? — спросила я. — Он видел меня в суде, — объяснил мне отец, — слышал мои показания и знал, что именно я собрал сведения о характере покойного и сумел найти доказательства невинности девушки. Несомненно, он задумался над тем, почему я сделал это! И конечно, понял, что у меня есть дочка, которая указывает мне, что я должен и чего я не должен делать! — он повернулся к остальным. — Моя дочь — просто тиран, она превратила меня в своего раба! Все смотрели на нас с улыбкой. Все, кроме Клер Карсон. У меня путались мысли, но мне вдруг показалось, что я не очень-то ей нравлюсь. Эту мысль я тут же отбросила: это было глупо да и неважно. — Они оба большие чудаки, мой муж и моя дочь! — добавила мать. Джессика, конечно, пошла в отца, и, как ни странно, мне не хотелось бы, чтобы их характеры изменились, даже если бы это стало возможно! — Ловлю тебя на слове, — отец. — Я думаю, — вмешался мистер Баррингтон, — что нам следует выпить за наше знакомство! Началось оно при неприятных обстоятельствах, а в результате все обернулось как нельзя лучше! Надеюсь, это станет началом нашей дружбы. Все выпили, и я заметила, что Эдвард Баррингтон посматривает на меня. Он очень тепло улыбался, и, несмотря на то, что мне грустно было думать о цыгане Джейке, я ощутила удовольствие, пока опять не заметила, как смотрит на меня Клер Карсон. Я подняла бокал и допила вино. На следующий день мы отправились домой. Мы выехали с постоялого двора рано утром. Баррингтоны настояли на том, чтобы по пути мы ненадолго заехали к ним. Там мы подкрепились вином с пирожными и договорились, что время от времени будем навещать друг друга. Все вышли из дома, чтобы помахать нам на прощание и пожелать удачного путешествия. Мысли у меня были грустные. Я сделала все, что могла, чтобы спасти Джейка, и он избежал смерти. Но каторга на другом краю света в течение семи лет? У нас с ним сложились странные отношения, и я понимала, что, если даже никогда больше не увижу его, он будет продолжать жить в моих мыслях. Отец сказал, что Джейк из тех, кто всюду выживает. Эти слова меня немножко успокаивали. Я отправилась к тетушке Софи. Так повелось, что кто-нибудь из нас каждый день посещал ее. С тех пор как там поселилась Долли, в доме стала совсем другая атмосфера. В обстановке, когда нужно помочь другим, тетушка Софи чувствовала себя как рыба в воде, а к Долли она всегда питала особую симпатию. Теперь же, когда Долли должна была рожать без мужа, тетушка Софи была в своей стихии. Поскольку я любила наблюдать странности в поведении людей, этот случай как раз давал мне почву для размышлений. Можно было подумать, что черта характера, заставляющая с удовольствием окунуться в несчастье ближних, может вызвать неприязнь, но тетушка Софи искренне заботилась о людях, оказавшихся в беде. «Возможно, — подумала я, — когда мы творим добро, мы сами получаем от этого удовлетворение, и чем больше мы приносим пользы другим, тем больше, появляется удовлетворенность собой. Это ведь гордыня, определенное самолюбование!» Господи, куда же иногда заводили меня размышления! Продолжая двигаться в том же направлении, можно было прийти к выводу, что не существует разницы между добром и злом. Цыган Джейк совершил убийство ради спасения девушки от оскорбления, которое могло бы искалечить ее жизнь. Добро и зло ходили рука об руку. А вот теперь Долли собиралась рожать незаконного ребенка. Это достойно осуждения, но, с другой стороны, ее беспросветная жизнь наконец-то приобретала новые краски, и впервые Долли была счастлива. Меня очень заинтересовала эта проблема, и я обсудила ее с Амарилис. Она выслушала меня и заявила, что я излишне усложняю простые вещи. Амарилис была склонна видеть в людях только хорошее. Такой взгляд на мир, конечно, значительно упрощал жизнь. Лучше бы я не ходила в тот день к тетушке Софи. И лучше бы не заводила разговор с Долли. Было решено, что ей не следует ничего знать о том, что произошло с цыганом Джейком. Все, конечно, знали, что он отец будущего ребенка. Вряд ли можно было рассчитывать на то, что его последний визит в Грассленд и их поведение в ночь после Трафальгара останутся незамеченными. Цыган Джейк был человеком, который привлекал внимание всюду, где только появлялся, и то, что он решил оказать знаки внимания именно Долли, вызвало некоторое удивление и, несомненно, обсуждалось на кухнях Грассленда и Эндерби, да и во всех домах тоже. — Узнав обо всем, Долли расстроится, — сказала мне мать. — В свое время, конечно, она все узнает, но пусть это произойдет после рождения ребенка. Я пришла в комнату, которую выделили Долли. Эго была одна из спален на втором этаже, та самая, где находилась переговорная труба, ведущая вниз, в кухню. Жанна заявила, что Долли следует поместить именно в эту комнату, поскольку, если той понадобится помощь, у нее будет удобный способ известить об этом остальных. Обычно эту комнату занимала тетушка Софи, но она, безусловно, согласилась уступить комнату Долли. Повитуха спала в соседней комнате, но ближе к родам она должна была перебраться к Долли. Долли лежала на кровати с синими бархатными занавесками. Войдя, я заметила, что она выглядит не столь радостно, как во время моего последнего посещения. «Возможно, — подумала я, — близится день родов, и она беспокоится из-за этого?» — Я рада, что вы пришли ко мне, Джессика, — сказала она. — Все справляются о вашем здоровье. Моя мать интересуется, не нужна ли еще одна шаль? — Нет, спасибо: мадемуазель д'Обинье уже подарила мне две шали, — помолчав, она продолжала: — Я много думаю о нем… Вы знаете, о ком! — О ком? — спросила я, заранее зная ответ. — Об отце ребенка! У меня предчувствие, что творится что-то неладное. Я промолчала. Она продолжала: — Если будет мальчик, я назову его Джейком в память об отце. Если девочка, то Тамариск. Джейк много рассказывал о тамарисковых деревьях в Корнуолле, они ему очень нравились. Я-то их никогда не видела. Он сказал, что здесь они не растут, так как дуют слишком сильные восточные ветры. Ему нравились пушистые комочки розовых и белых цветов на их стройных ветвях. Джейк говорил, что они изящные, как молодые девушки! Так что я назову ее Тамариск! Это должно гюнравиться ему, если он сюда приедет. Когда он сюда приедет…. — Я промолчала, и тут она схватила меня за руку: — Я чувствую, что-то случилось! — Вам не следует беспокоиться, — ответила я. — Вы должны думать о ребенке! — Я понимаю, но что-то чувствую. У меня всегда было какое-то чувство, не знаю, как это назвать, но я всегда знала, когда что-то должно случиться. Может, оттого, что я не совсем такая, как другие люди… не совсем нормальная? Если природа что-то человеку недодает, так, может, он получает что-то… взамен? — Очень может быть. — Мне случалось иногда грешить! — Полагаю, как и всем нам. — Я делала особенно грешные вещи, но все это некоторым образом из-за любви… Жаль, конечно, что я так поступала. Например, похитила вас, когда вы были ребенком. Теперь-то я понимаю, через что Френшоу должны были тогда пройти. Да и тогда, наверное, знала, но мне хотелось причинить им боль! — Не нужно сейчас думать об этом. Ведь это не причинило мне никакого вреда. — Я делала и кое-что похуже, гораздо хуже… Мне хотелось мстить, это нехорошо. — Наверное, во всяком случае так говорят. — Но к вам я всегда питала особые чувства — все из-за того, что я прятала вас в своей комнате. Хорошо помню, какой вы были. Эти чудные большие глаза, которыми вы удивленно смотрели на меня, а потом вдруг начинали улыбаться, будто увидели во мне что-то забавное… Я знала, что ни за что не решусь навредить вам, Джессика! Прошу вас, расскажите мне о Джейке! — Что рассказать? — Все тут постоянно шепчутся, и, я чувствую, что-то произошло! Вы ездили в Ноттингем, и это было как-то связано с ним! — Она крепко схватила меня за руку. — Я все время беспокоюсь. Расскажите мне все, я должна знать! Когда я задаю вопросы Жанне, она делает вид, что не понимает меня, что очень плохо знает английский. Мадемуазель д'Обинье тоже ничего не хочет мне рассказывать, она только твердит, что все будет в порядке. А я знаю, что-то не так, и, думаю, это связано с ним! Я встала, сказав: — Мне пора возвращаться! Долли умоляюще посмотрела на меня: — Я думала, у вас хватит смелости рассказать мне! Если уж кому-то положено знать, так это мне! К концу лета цыгане всегда перебираются на юг. Скоро уже лето. С ним что-то случилось, верно? Я ведь слышу, как прислуга шепчется: «Только ей не говорите, пусть она ничего не знает до тех пор, пока не родит ребенка!» Долли явно разволновалась, и на ее щеках вспыхнул нервный румянец. — Вам не надо расстраиваться, — начала я. — Я уже расстроилась и буду расстраиваться до тех пор, пока не узнаю! Какими бы плохими ни были известия, я должна их знать! Он убил человека, его поймали и судили. Я понимаю, что это означает. Они думают, что я не слышу, о чем они шепчутся, но я слышу! Я взорвалась: — Он убил человека, который пытался изнасиловать одну из девушек-цыганок! Она прикрыла глаза. — Ах, значит, все это правда! Значит, теперь его повесят? — Нет, нет! — воскликнула я. Мне следовало снять с нее этот тяжкий груз. Теперь я была уверена в том, что ей лучше знать правду, чем терзаться страхом неизвестности. — С ним ничего не случится, — сказала я, — его не повесят! Мой отец сумел избавить его от этой участи. Конечно, нельзя было рассчитывать на то, что его освободят… — Значит, он в тюрьме… — Он приговорен к каторжным работам. Долли закрыла глаза и откинулась на подушку. Я испугалась. С ее лица сошел румянец, оно было белым, почти как подушка, на которой она лежала. — Всего лишь на семь лет! — пояснила я. Она не отвечала. Испугавшись, я позвала Жанну. Вот так все и началось. Я не уверена, действительно ли это потрясение вызвало преждевременные роды, но всего через два дня Долли родила ребенка. Я рассказала матери о том, что я натворила, но она уверила меня, что в данных обстоятельствах мне не оставалось ничего иного. Но, разумеется, было неприятно, что именно я сообщила ей эту весть. Родилась девочка — здоровенькая и крепкая. Хуже были дела у Долли. Повивальная бабка сказала, что роды были одними из самых сложных. Тетушка Софи послала за врачом. По его словам, Долли вообще не следовало рожать: несмотря на возраст, телосложение у нее было почти детским. Долли было очень плохо всю неделю. Большую часть времени она находилась без сознания, но все-таки несколько раз ей удалось подержать на руках своего ребенка. К концу недели Долли умерла, Эндерби и Эверсли погрузились в горе. Жанна сказала: — Долли была так счастлива, что родила! Никогда до этого я не видела ее по-настоящему счастливой. И вот, не успел ребенок родиться, как ей пришлось покинуть этот мир! До чего же жестокой бывает жизнь! Мать и Клодина долго обсуждали вопрос, что делать с ребенком. — Мы заберем его! — решила мать. — Девочкам очень понравится, что в детской будет младенец. Да мне и самой этого хочется: нет ничего лучше, чем маленький в доме!. Девочку решили назвать Тамариск, я ведь помнила, что Долли хотела назвать девочку именно так. Должно быть, она говорила о том же и тетушке Софи. Когда мать предложила забрать Тамариск в Эверсли, но тетушка Софи возмутилась. Действительно, этого не надо было делать. Она сама была способна воспитать ребенка Долли. С самого начала она собиралась заботиться и о ребенке, и о матери. Теперь оставалась лишь Тамариск. Жанна, как всегда, сумела предусмотреть все, и детская выглядела просто прелестно. Тетушка Софи чувствовала себя так хорошо, как никогда раньше. — В ее жизни появился интерес! — заметила мать. Итак, Тамариск осталась жить в Эндерби. |
||
|