"Подмененная" - читать интересную книгу автора (Холт Виктория)

ПОМОЛВКА

Прошло шесть лет с тех пор, как умерла моя мама. Мне только что исполнилось семнадцать. Я не могла забыть ту рождественскую ночь, когда мне показалось, будто мама явилась мне. Я часто ощущала ее близость, и это давало мне чувство уверенности.

Бабушка часто говорила, что нам необходимо продолжать жить, не озираясь на прошлое; до некоторой степени нам это удавалось. Я сумела кое-что сделать для Люси, а она, конечно, для меня Я заботилась о ней (а ей очень нужна была забота в течение многих недель после смерти Дженни), и это вновь пробудило во мне интерес к жизни. Она была ошеломлена, оплакивая Дженни. Мне предстояло хоть как-то заменить ей мать. К счастью, я уже нашла путь к ее сердцу Не представляю, что произошло бы с бедным ребенком, если бы не это. Именно я стала тем человеком, кому доверяла Люси. Она непрерывно обращалась ко мне, а я была глубоко тронута тем и благодарна за такое проявление доверия. В течение первых недель она не отходила от меня ни на шаг. Если я куда-то выходила, ее маленькое личико искажалось страхом. Бабушка пыталась как-то помочь, подменить меня в тех случаях, когда это было необходимо, но, по ее словам, Люси не успокаивалась до тех пор, пока я вновь не появлялась.

Все так жалели этого ребенка, что были готовы помочь чем угодно. Ли, хорошо ладившая с детьми, взяла Люси в детскую, ставшую для ребенка родным гнездом. Все слуги превосходно относились к ней, хотя мы поначалу опасались их недовольства из-за того, что чужой ребенок поселился здесь на правах члена семьи.

Белинда была на удивление благосклонна к Люси и поделилась с ней игрушками, совершенно не протестуя против вторжения на ее суверенную территорию.

Вероятно, она понимала, что произошло нечто ужасное и что она помогает справиться с последствиями этого.

Она даже стала вести себя спокойнее, чем прежде. Ли всячески подчеркивала, что не следует рассказывать Белинде о ее ответственности за смерть Дженни Стаббс, хотя в то же время ей надо объяснить, что опасно играть с огнем. Похоже, Ли действительно хорошо понимала детей и оказалась чудесной няней. Это было удивительно, если принять во внимание ее прежнюю жизнь в качестве пленницы благочестивой матери, постоянно следящей за своим вышиванием.

Когда мне пришлось возвращаться в школу, я объяснила Люси, что скоро вернусь домой, а пока моя бабушка вместе с Ли и Белиндой присмотрят за ней.

Она выслушала меня с печальной покорностью, и ее грустное личико постоянно вспоминалось мне, пока я ехала в школу.

Когда девочкам исполнилось по пять лет, им наняли гувернантку. Мисс Стрингер была энергична, деловита и при этом добра, к тому же у нее был дар поддерживать дисциплину весьма хитроумным способом, что в случае с Белиндой было совершенно необходимо.

Ли по-прежнему продолжала заботиться о детях и, по мнению бабушки, с каждым днем становилась все более незаменимой.

Бенедикт периодически навещал нас, делая это, как мне казалось, только из чувства долга. Я предпочла бы, чтобы он не приезжал, потому что его вид всегда напоминал мне о том, как я была счастлива до тех пор, пока не был заключен этот роковой союз, который, в конце концов, привел к смерти моей мамы. Я думала, что никогда не смогу забыть это и простить его.

Когда он приезжал, ему демонстрировали Белинду, и по выражению его лица я чувствовала: он не забывает, что ее рождение унесло жизнь моей матери. Он питал к ней ту же неприязнь, какую я питала к нему; можно сказать, я хорошо понимала его чувства.

Разумеется, Белинда это чувствовала. Она была очень чутким ребенком. Я видела, как при появлении Бенедикта в ее глазах мелькала враждебность. Однажды, небрежно поинтересовавшись, как у нее дела с учебой и верховой ездой, он отвернулся, и я заметила, как она быстро высунула кончик розового язычка. Я не удержалась от улыбки. Итак, это входило у нее в привычку. Да, это действительно была капризная девчонка.

Что же касается меня, то учеба в школе близилась к концу. Я предполагала, что взрослые всерьез задумаются о том, как поступить со мной дальше.

Время от времени Бенедикт писал письма бабушке с дедушкой, и, когда они сказали, что хотят поговорить со мной, я поняла, что речь пойдет о чем-то серьезном.

Я вошла в малую гостиную, располагавшуюся возле холла. Они уже ждали меня, причем оба выглядели озабоченными.

— Ребекка, — начала бабушка, — ты быстро взрослеешь.

Я удивленно приподняла брови. Уж конечно, они вызывали меня сюда не для того, чтобы констатировать столь очевидный факт.

— Учение в школе окончено, — продолжила бабушка, — и теперь нужно подумать о твоем будущем.

Я улыбнулась им:

— Что ж, я надеюсь, что буду жить дома. Здесь мне хватит дел.

— Мы должны решить, что будет лучше для тебя, — сказал дедушка.

Бабушка подхватила:

— Возможно, это не самое подходящее место для юной девушки. По крайней мере, твой отчим считает, что следует предпринять определенные шаги.

— Мой отчим! При чем здесь он?

— Видишь ли, формально твоим опекуном является он.

— Вовсе нет. Меня опекаете вы. Я всегда буду с вами.

Меня начала охватывать тревога. Бабушка заметила это и попыталась успокоить меня.

— Нужно смотреть на вещи трезво, Ребекка — сказала она. — Твой отчим собирается жениться.

— Жениться!

— Прошло шесть лет с тех пор, как умерла твоя мама. Мужчина в его положении должен иметь жену.

— Так поэтому он и женится?

Бабушка пожала плечами;

— Я полагаю, что эта женщина ему очень нравится.

— Это вполне естественно, Ребекка. Думаю, твоя покойная мать пожелала бы ему удачи. Они очень любили друг друга.

— И поэтому он опять собирается жениться!

— Видимо, ему очень одиноко. Ему нужна жена, семья. Он — восходящая звезда политики. Мужчине в его положении просто необходимо быть женатым. Я знаю, как долго он был безутешен. Надеюсь, ему повезло и он вновь сумеет обрести счастье.

— Но причем здесь я?

— Он хочет, чтобы ты переехала и жила в его доме, ты и Белинда.

— А Люси?

— Она, наверное, останется здесь. Не беспокойся за нее. Мы о ней позаботимся.

— Но я пообещала… — запнувшись, я продолжила:

— Я поклялась заботиться о ней всю жизнь.

— Мы понимаем твои чувства. Думаю, следует подождать развития событий. Скоро Бенедикт приедет сюда.

— Я никогда не брошу Люси.

— Лучше всего подождать.

— На ком он хочет жениться?

— Он не сообщил. Должно быть, на ком-то, с кем познакомился в Лондоне или в Мэйнорли. В своей деятельности ему приходится встречаться с множеством весьма достойных людей.

— Мы можем быть уверены, что она достойная женщина.

— Не будь так строга к отчиму, Ребекка. Я надеюсь, и ему доведется испытать счастье.

Ввиду предстоящего приезда Бенедикта в доме царило некоторое замешательство.

Дедушка заметил:

— Наверное, он несколько расстроен тем, что Дизраэли так долго остается у власти. Должно быть, уже лет пять. Но популярность Гладстона растет.

Вероятно, через год-другой у нас будет новое правительство и это не будет правительство Дизраэли.

— Вот что самое плохое в политике, — ответила бабушка. — Слишком многое в ней зависит от везения, от того, кто уходит и кто появляется. Годы проходят в ожидании, пока человек состарится. А ведь это может значить, что самым многообещающим политикам так и не удастся проявить себя. Но я уверена: если либералы победят, Бенедикт получит пост, по крайней мере, заместителя министра — для начала. В нем есть напористость, и совершенно очевидно, что он — незаурядный человек. Он из тех, кто сумеет укрепить позиции своей партии.

— М-да, — с сомнением протянул дедушка.

— Я понимаю, о чем ты вспомнил… это дело со смертью его первой жены.

Теперь они свободно разговаривали в моем Присутствии. Это означало, что меня признали взрослой. В семье не было секретом, что Бенедикт до брака с моей матерью был женат на Лиззи Морли и через нее получил золотой рудник, заложивший основу его огромного состояния, что эта Лиззи скоропостижно скончалась при загадочных обстоятельствах, хотя потом выяснилось, что она страдала от заболевания, вызывавшего мучительные боли и означавшего неизбежную смерть, поэтому, в конце концов, решилась лишить себя жизни.) В итоге, все благополучно разрешилось, но подобные события обычно создают вокруг человека некий неприятный ореол. Люди забывают о твердо установленных фактах, зато помнят, что в случившемся что-то было неладно.

— Что ж, — сказал дедушка, — возможно, причина в этом.

— Ему будет полезно иметь нормальную семью, — добавила бабушка.

— Боюсь, что он никогда не сможет позабыть Анжелет. С самого начала, когда он приехал сюда совсем еще юношей, я понял, что между ними возникло какое-то особое чувство.

Голос дедушки задрожал, и бабушка поспешно сменила тему разговора.

— Ладно, поживем — увидим, — быстро сказала она. — Я уверена, что все обернется к лучшему.

Я подумала: «К лучшему ли? Он собирается снова жениться, потому что женитьба поможет его политической карьере. По той же причине мы с Белиндой должны изображать его семью. Он всегда руководствуется собственными мотивами. Лиззи принесла ему золотой рудник, моя мама принесла ему любовь, а эта новая женщина и мы с Белиндой будем изображать счастливое семейство, потому что это понравится избирателям».

Я была уверена в одном: никто не сумеет разделить меня и Люси.

Как обычно накануне его приезда, я мысленно представляла человека самонадеянного, властного, понимающего, что я не люблю его, и оттого презирающего меня — ведь он настолько замечателен, что всякий, отказывающийся признать это, несомненно, является дураком. Когда он приезжал, реальная картина всегда отличалась от придуманной мною, и это приводило меня в легкое замешательство.

Мой отчим приехал во второй половине дня и почти немедленно уединился с бабушкой и дедушкой для разговора.

Потом ко мне в комнату зашла бабушка.

— Бенедикт хочет поговорить с тобой, — сказала она, — Мне кажется, он действительно хочет сделать все наилучшим образом.

— Наилучшим для него, — уточнила я.

— Наилучшим для всех, кого это касается, — поправила она меня. Впрочем, пусть он объяснит все сам.

Я спустилась в малую гостиную. Бенедикт встал л взял меня за руки.

— Как же ты выросла, Ребекка!

Интересно, а чего он ожидал? Что я всю жизнь останусь младенцем?

— Проходи, садись. Я хочу поговорить с тобой.

— Да, мне сообщили об этом. Полагаю, мне следует поздравить вас с предстоящим бракосочетанием.

Нахмурившись, он внимательно посмотрел на меня и ответил:

— Да. В следующем месяце я женюсь.

Он вдруг повернулся ко мне, и впервые в жизни я почувствовала к нему жалость. Его губы слегка задрожали, и он сказал изменившимся голосом:

— Уже почти шесть лет, Ребекка. Я постоянно думаю о ней. Но нельзя жить только прошлым. Ты знаешь, кем она была для меня, и я уверен, она согласилась бы с тем, что я должен поступить именно так. Нам нужно продолжать жить, в том числе и тебе. Я понимаю твои чувства. Мне известно, как складывались ваши отношения. Она часто рассказывала мне об этом. Я присутствовал при твоем рождении. Я мог бы любить тебя как свое родное дитя, если бы ты позволила мне это. Но ты ведь так и не позволила, верно? Ты отвергала меня. Я не упрекаю тебя. Мне это так понятно. По правде говоря, я уверен, что на твоем месте чувствовал бы то же самое. Видишь ли, мы оба с тобой любили ее… безгранично.

Мне трудно было поверить в то, что эти слова произносит Великий Бенедикт. Они глубоко тронули меня, но даже выслушав его, я никак не могла избавиться от предубежденности, внушая себе, что он говорит неискренне. Он действительно любил ее, но по-своему, эгоистично. Любить преданно и от всего сердца он мог только одного человека — Бенедикта Лэнсдона.

Кажется, он пожалел, что впал в сентиментальность.

— Давай подойдем к этому практично, Ребекка, — предложил он. — Если мы будем продолжать в том же духе, это не принесет мне ничего хорошего, как, впрочем, и тебе. Ты уже стала молодой женщиной и не можешь замкнуть себя здесь, в провинции.

— Я вовсе не чувствую себя где-то замкнутой. Я очень счастлива с бабушкой и дедушкой.

— Понимаю. Они прекрасные люди, но тебе пора познакомиться с настоящим миром. Именно этого желала бы для тебя твоя мать. Тебе пора начинать строить свою жизнь, встречаться с людьми своего возраста.

Нужно начать появляться в обществе, к которому ты принадлежишь, где сможешь встретить подходящих людей.

— Подходящих? Значит, все должно быть подходящим?

Он изумленно посмотрел на меня.

— Не понимаю, что в этом плохого? Конечно, все должно быть подходящим, или тебе хочется чего-нибудь неподходящего? Я предлагаю, чтобы после свадьбы, когда мы устроимся, вы с Белиндой приехали в Лондон. Вы будете жить преимущественно в Мэйнорли, это место наиболее… подходящее. — Он взглянул на меня и улыбнулся. — Или, скажем так, это наиболее удовлетворительное место обитания. С собой мы заберем гувернантку и няню. Из Кадора туда перевезут всю обстановку детской.

— Как у вас все просто получается!

— Это и в самом деле просто. Что же касается тебя, то, когда в Лондоне начнется сезон, ты будешь выезжать.

— Мне бы не хотелось этого.

— Тебе это нужно. Это будет…

— Подходящим?

— Необходимым… в твоем положении. Не забывай, что ты — моя приемная дочь. От тебя этого будут ждать. Более того, ты найдешь, что это очень любопытно и даже волнующе.

— Я вовсе не уверена в этом.

— А я уверен. Слишком уж долго ты жила здесь, в уединении.

— Я очень довольна, насколько это возможно в данных обстоятельствах.

— Понимаю. У твоей матери чудесные родители.

— Полагаю, вы можете забрать Белинду, но я не поеду. Я не могу. Тому есть причина.

— Что за причина?

— Люси.

— Ах, эта девчушка в детской. Я думал, что это ребенок няни.

— Это не ребенок няни. Я взялась опекать ее и без нее никуда не поеду. Вряд ли вы меня поймете. Я уверена, что вы сочтете это очень, неподходящим.

— А почему бы не попытаться объяснить?

— Я же говорю вам: я опекаю ее.

— Ты, юная девушка, опекаешь ребенка! Это звучит абсурдно.

— Бабушка с дедушкой понимают меня.

— Надеюсь, ты поможешь мне понять.

Я рассказала ему, что случилось во время праздника. Он слушал меня с удивлением — Белинда, моя дочь, совершила такое!

— Она не понимала, что делает. Тем не менее, мать Люси умерла от ожогов и шока. Она погибла, спасая своего ребенка, за которого я теперь чувствую ответственность. Белинда — моя единоутробная сестра. Я должна была что-то сделать. Я знаю, что мама ждала бы от меня именно этого.

Он кивнул.

— А что с Белиндой? Какова была ее реакция?

— Она, конечно, раскаялась и постаралась сделать так, чтобы Люси почувствовала себя в детской как дома. До этого она проявляла к Люси враждебность, которая, как мне кажется, и заставила ее поджечь платье. Мы знали, что Белинда не осознает опасности огня, но то, что она сотворила ужасную вещь, поняла.

Няня Ли удивительно хорошо понимает ее и справляется с ней, как никто другой. А я поклялась всегда заботиться о Люси, поскольку она потеряла мать из-за одного из членов нашей семьи. Я буду заботиться о ней и не позволю, чтобы хоть что-то помешало этому.

Бенедикт внимательно смотрел на меня. Мне показалось (хотя, быть может, я и ошибалась), что в его глазах мелькнуло что-то, похожее на восхищение.

Наконец он сказал:

— Ты поступила совершенно правильно, но было бы лучше, если бы полную ответственность за этого ребенка взяли на себя твои дедушка и бабушка.

— Но сделала это я. Я захотела этого. И ответственность за нее несу я.

— Однако ты оставляла ее, уезжая в школу.

— С родителями матери — да.

— Она может оставаться с нами.

— Но вы забираете отсюда Белинду вместе с детской — В таком случае существует единственный выход: девочка поедет с нами.

— Вы хотите сказать, что примете ее в свой дом?

— А как иначе? Ты и Белинда едете в Лондон.

Значит, и этот ребенок должен ехать туда.

Он улыбнулся мне победной улыбкой, потому что сумел устранить препятствие, которое я попыталась воздвигнуть.

— Как только мы там устроимся, ты вместе с детьми приедешь в Лондон. Мы обо всем условимся с бабушкой и дедушкой. Они понимают необходимость твоего переезда. Им, конечно, нравится, что ты живешь с ними, но ведь ты сможешь приезжать сюда на отдых, как это бывало раньше.

Я кивнула.

— И поверь мне, Ребекка, так будет лучше для тебя. Именно этого пожелала бы тебе мама. Полагаю, ты можешь закончить школу. Я подумывал о том, чтобы отправить тебя на годик-другой в одно из учебных заведений Европы. Говорят, там прекрасно учат девушек.

— Я не брошу Люси на год или даже на полгода.

— Я это понял. Что ж, обойдемся без завершения образования. Как только ты устроишься, мы подумаем насчет представления тебя в обществе. По-моему, теперь это делают на Пасху, так что до следующего года у нас предостаточно времени. Тогда тебе исполнится восемнадцать. По-моему, самый подходящий возраст.

— Так когда вы предполагаете жениться?

— Примерно через шесть недель. Ты не хотела бы приехать на церемонию?

Я покачала головой. Он все понял. Слегка коснувшись моей руки, он ласково сказал:

— Мне кажется, ты поймешь, что так будет лучше, Ребекка.

Разумеется, я понимала, что протестовать бесполезно. Бабушка уже сказала, что я его приемная дочь и, таким образом, он на законных основаниях опекает меня. Он хочет забрать Белинду, свою родную дочь, а Ли и мисс Стрингер отправятся вместе с ней. Так будет лучше для Люси, и я должна смириться с этим.

— Я уверен, у вас сложатся хорошие отношения с моей будущей женой, сказал он.

— Надеюсь, они хорошо сложатся у детей.

— Вряд ли она захочет вмешиваться в порядки, установленные в детской. Она гораздо моложе меня.

По правде говоря, я думаю, что ты уже встречалась с ней. Некоторое время назад она жила здесь, в Корнуолле, в доме, называвшемся Хай-Тор.

— Хай-Тор! — воскликнула я. — Но там жили какие-то французы.

— Совершенно верно. Полагаю, их семья продолжает владеть этим домом, а нынешние его обитатели лишь арендуют его У них теперь есть дома в Чизлхерсте и в Лондоне.

— В таком случае это семья Бурдонов.

Он улыбнулся.

— Моей женой будет мадемуазель Селеста Бурдон.

Я была поражена. Я попыталась припомнить месье и мадам Бурдон и выяснила, что мне совершенно не запомнились их лица, а вот младших членов семьи я немножко помнила. Селеста и Жан-Паскаль. Селеста была лет на шесть-семь старше меня. Значит, сейчас ей двадцать три или двадцать четыре года, так что она действительно значительно моложе Венедикта. А Жан-Паскаль, франтоватый и энергичный молодой человек, был, вероятно, года на два старше сестры.

— Я познакомился с ними в Лондоне, — продолжал Бенедикт, — и, конечно, разговор немедленно зашел о Корнуолле.

— Понятно, — сказала я.

Но меня внезапно охватило смутное беспокойство.

Почему же я почувствовала такое по отношению к людям, про которых нельзя сказать, чтобы они были мне совершенно незнакомы?

Наступила короткая передышка. Через несколько недель будет свадьба, потом, наверное, медовый месяц, а затем его новая жена должна будет переделать все в доме по-своему перед тем как затребовать нас туда.

Но, как я сказала бабушке, нужно было подготовить к этому детей. Она согласилась со мной и предположила, что лучше всех с этой задачей справлюсь я.

Я пошла в детскую. В занятиях был перерыв, и мисс Стрингер отсутствовала. Впрочем, это было не так уж важно. Она-то могла учить детей где угодно, но для остальных Корнуолл был родиной, и я не знала, как они воспримут известие о необходимости покинуть его.

В детской находились Ли и обе девочки. Белинда растянулась на полу, пытаясь сложить головоломку.

Люси стояла возле нее на коленях и подавала нужные кусочки. Ли сидела в кресле и что-то шила.

Когда я вошла, Люси вскочила и бросилась ко мне.

Белинда продолжала заниматься головоломкой.

— Проходите, присаживайтесь, — сказала Ли.

Люси схватила меня за руку и повела к креслу.

Когда я села, она прильнула ко мне. — Я должна кое-что сообщить вам, сказала я.

Белинда наконец оторвалась от своей головоломки.

— Что? — спросила она.

— Я расскажу тебе, когда Ты подойдешь и спокойно сядешь рядом со мной.

Белинда посмотрела на головоломку, словно сомневаясь, стоит ли бросать это занятие.

— Очень хорошо. Если ты не хочешь слушать, буду говорить только с Ли и Люси.

— Ну, если это важно… — протянула она.

— Белинде неинтересно, — сказала я, — так что подойдите поближе, и я расскажу вам обеим.

Белинда подпрыгнула.

— Конечно же, я хочу послушать, конечно же, я собираюсь слушать.

В то время у нее появилась привычка использовать словечко «конечно» чуть ли не в каждой фразе, и меня это слегка раздражало.

— Очень хорошо. Подходите, усаживайтесь и слушайте. Мы уезжаем отсюда.

— Мы все? — спросила Люси, испуганно глядя на меня.

— Ты, Белинда, Ли, мисс Стрингер и я.

— Куда? — спросила Белинда.

— Иногда мы будем жить в Лондоне, а иногда — в Мэйнорли. Мы переезжаем к твоему отцу, Белинда.

Наконец-то ее удалось хоть чем-то поразить.

— Ты тоже едешь, Люси, — еще раз подтвердила я. — Все будет по-прежнему, только не в этом доме и не в Корнуолле. — Я сжала руку Люси. Я тоже там буду. Там будет наш дом. Конечно, мы часто сможем приезжать сюда. Просто большую часть времени мы будем проводить в другом месте.

— И это все? — спросила Белинда.

— Разве этого недостаточно?

— Конечно, если мне там не понравится, я там не останусь.

— Посмотрим.

— Мне не нравится мой отец, — продолжала Белинда. — Он не слишком приятный человек. Он меня, не любит.

— Ты должна заставить его полюбить тебя… если сумеешь.

— Конечно, сумею.

— Ну что ж, тогда мы посмотрим, как ты будешь это делать.

— Конечно, я не буду, если не захочу.

Я повернулась к Ли.

— Придется заняться упаковкой вещей, — сказала я.

— Хорошо, — ответила она. — Когда мы выезжаем?

— Я еще не знаю точно. Придется подождать, пока для нас все подготовят.

Белинда вернулась к своей головоломке.

— Хочешь, я помогу? — спросила ее Люси.

Белинда пожала плечами, и Люси пристроилась возле нее.

Мы с Ли покинули их и перешли в соседнюю комнату.

— Мистер Лэнсдон собирается жениться, — сообщила я ей.

— Неужели? Значит, поэтому…

— Да. Он желает собрать вокруг себя всю семью — Не удержавшись, я злобно добавила:

— Это полезно для него как для члена парламента.

— Понимаю.

— Ты удивишься, узнав, на ком он женится. Помнишь Бурдонов? Конечно же, помнишь. Ты ведь ездила в Хай-Тор чинить их бесценные гобелены, да?

Она выглядела несколько обескураженной.

— Да, — продолжала я, — любопытное совпадение.

Мистер Лэнсдон встретился с их семейством в Лондоне. Насколько я понимаю, теперь они живут в основном в Чизлхерсте. Ты помнишь мадемуазель Селесту?

Ли слегка отвернулась от меня. Похоже, она была в замешательстве. Видимо, она думала об отъезде из Корнуолла, который все-таки был ее родиной, и это ее расстраивало. Наконец она тихо сказала:

— Да, помню.

— Так вот, она будет его женой.

— Понятно.

— Ты знаешь их семью лучше, чем я. Ты ведь некоторое время жила там, пока работала над этими гобеленами, верно?

— О да… несколько недель.

— Значит, она будет тебе не совсем чужим человеком.

— Ну да…

— Как ты думаешь, мы с ней уживемся? Мистер Лэнсдон, кажется, считает, что она не захочет вмешиваться в дела детской.

— Да, я уверена, что она не станет.

— Ладно, посмотрим. Боюсь, это уже решено, Ли.

Мистер Лэнсдон настаивает на этом. В конце концов, Белинда — его дочь.

— Да, — прошептала она.

Мыслями она явно была где-то далеко. Хотелось бы мне знать, о чем она сейчас думает. Ли всегда поражала меня своей отстраненностью и даже загадочностью.

Настало время покидать Корнуолл.

Бабушка сказала:

— Это действительно самый лучший выход для тебя, но мы будем очень скучать по тебе. Хуже всего то, что уезжают все сразу. Однако мы оба согласны, что это лучший выход и что Бенедикт правильно делает, забирая дочь к себе.

— Он всего-навсего хочет показать избирателям свою счастливую семейную жизнь.

— Не думаю, что дело только в этом. Попытайся быть справедливой к нему, Ребекка. Он пережил тяжелое время, и уж одно-то я знаю наверняка: он действительно любил твою мать. Не забывай, что он тоже потерял ее.

— Да, но теперь он подыскал на ее место другую.

— Мне, по правде говоря, не верится в это.

Сама я тоже была ни в чем не уверена.

Ли с каждым днем становилась все более беспокойной. Должно быть, она тяжело переживала происходящее. Думаю, что до сих пор она не выезжала за пределы Корнуолла. Белинда, напротив, пребывала в радостном возбуждении. Она постоянно говорила о роскошном доме, находящемся в большом городе, где ей предстоит жить вместе со своим богатым влиятельным отцом. Правда, она его не любила, но намеревалась забыть о нем и просто наслаждаться жизнью.

Люси наблюдала за мной, собираясь, видимо, копировать мое поведение. Поэтому я пыталась делать вид, что все это очень интересно, и не раскрывать ей своих истинных чувств.

«По крайней мере, — думала я, — мне понравится в Мэйнорли, где я вновь встречу Эмери, Энн и Джейн, живших с нами до замужества матери». Более того, меня влекло к этому дому, а особенно к заколдованному саду.

Хотя мне не хотелось жить под одной крышей с, Бенедиктом, но у этого проекта были и увлекательные стороны, особенно возможность представления ко двору.

На станции нас ждал экипаж. Мисс Стрингер, бывшая родом из Лондона, находилась в добром расположении духа. Она не сожалела о переезде и, по всей видимости, считала, что в большом городе жить будет гораздо интересней, чем в глухой провинции.

Когда мы подъехали к дому, нас уже поджидали Бенедикт и Селеста. Он был очень элегантен и, судя по всему, обрадовался встрече с нами. Селеста в нерешительности оставалась позади, пока он не сделал знак подойти.

Конечно, она была уже не той девушкой, которую я знала много лет назад. Теперь она стала молодой женщиной. И, я бы сказала, очень привлекательной, хотя нельзя было назвать ее красивой или даже хорошенькой. Однако она была очень элегантно одета: бледно-серое платье явно парижского покроя, на ней было жемчужное ожерелье и такие же серьги. Ее темные волосы были уложены в красивую прическу, и двигалась она очень грациозно.

Она ступила вперед и взяла меня за руки.

— Я так рада, что вы приехали сюда, — сказала она с сильным французским акцентом, — я очень тронута тем, что вы приехали. Вы будете счастливы здесь. Мы этого оба очень хотим, — и она заискивающе улыбнулась Бенедикту.

— Да, — подтвердил он, улыбнувшись ей в ответ. — Именно этого мы и хотим. А дети… — Он взглянул на них. — Белинда… — Она бросила на него довольно вызывающий взгляд. — И… э… Люси.

Я взяла Люси за руку и вывела ее вперед.

— Надеюсь, вам понравится ваш новый дом, — выговорила Селеста так тщательно, словно заучила эти слова наизусть.

Я видела, что дети заворожены ею. Потом она улыбнулась Ли.

— Но… мы ведь встречались. Вы приезжали… я хорошо это помню.

Ли покраснела и смутилась. Кажется, ей не хотелось вспоминать о своем пребывании в Хай-Торе, хотя, судя по тому, что мы слышали от миссис Полгенни, Бурдоны были в восторге от ее работы.

Мисс Стрингер представилась и, похоже, произвела хорошее впечатление на Бенедикта и его жену, как, впрочем, и они на нее.

Нам показали помещения для детей, расположенные на верхнем этаже дома. Там все было просто, но элегантно: комнаты с высокими потолками, с окнами, начинающимися от самого пола и выходящими на площадь с садом в центре. Мисс Стрингер отвели комнату на этом же этаже, рядом разместилась Ли, тут же была и детская спальня.

Мы оставили их там, и Селеста провела меня в мою комнату, которая находилась на втором этаже.

— Я подумала, что ты сначала захочешь посмотреть, как малыши… как это сказать?

— Устроились, — подсказала я.

Селеста с улыбкой кивнула.

— Вот твоя комната.

Она была просторной и обставлена с той же элегантностью, отличавшей обстановку дома. Все было выдержано в голубых и кремовых тонах; здесь были те же высокие окна, из которых открывался тот же вид на площадь, что и из детской.

Селеста взяла меня под руку.

— Я так хочу, чтобы ты была счастлива здесь, — сказала она.

— Вы очень любезны.

— Твой…

— Мой отчим.

— Да, твой отчим… Он хочет, чтобы вы все были счастливы в его доме. — Она всплеснула руками и с очаровательной наивностью добавила:

— А поскольку этого хочет он, то хочу и я.

— Это очень мило с вашей стороны. Я уверена, что все сложится прекрасно.

Она согласно кивнула.

— Теперь я покидаю вас. — Она потерла ладони, как бы умывая их. — А когда ты… спустишься вниз, да? Мы будем пить чай… и говорить… Я думаю, именно этого хочет твой отчим.

— Спасибо. Кстати… как мне к вам обращаться?

— Селеста является моим именем… Я не буду мачехой, о нет. Должно быть, я слишком молода, чтобы звать меня мамой… ты не думаешь?

— Очень молода, — уверила я ее. — В таком случае я буду говорить просто — Селеста.

— Это будет так мило. — Она направилась к двери и на пороге оглянулась. — Я увижу тебя очень скоро… да?

— Очень скоро.

Когда она вышла, я подумала: «Судя по всему, она приятная женщина, и, видимо, мы уживемся с ней».

В этот вечер я ужинала с Бенедиктом и его женой.

За столом нас было трое. Дети уже улеглись в постели в своей детской. Когда я поднялась туда, чтобы пожелать Люси спокойной ночи, она обняла меня за шею и порывисто прижалась ко мне.

— Тебе здесь понравится, — шепнула я. — Моя комната будет прямо под твоей.

Она продолжала прижиматься ко мне.

— Здесь будет почти так же, как и там, а попозже мы съездим погостить в Кадор, — пообещала я.

Затем я подошла к кроватке Белинды. Приоткрыв один глаз, она взглянула на меня.

— Спокойной ночи, Белинда. Приятных сновидений. — Я склонилась и легонько поцеловала ее. — Тебе здесь тоже понравится.

Она кивнула и закрыла глаза.

Я поняла, что дети утомлены дальним путешествием и связанными с ним треволнениями.

В комнату проскользнула Ли.

— Они мгновенно уснут, — шепнула она.

Стол был накрыт в небольшой комнате, примыкающей к огромной внушительной гостиной, где Бенедикт, очевидно, принимал своих приятелей-политиков.

Предполагалось, что в этой маленькой комнате будет более интимная обстановка, но я продолжала ощущать скованность, как всегда в его обществе.

Когда подали рыбу, он сказал:

— Я решил, что детям следует некоторое время побыть в Лондоне, хотя, конечно, в Мэйнорли им будет гораздо лучше.

— Да, — согласилась я, — Думаю, Мэйнорли отлично подойдет им. В деревне они чувствуют себя свободнее.

— Вот именно.

— Здесь, конечно, есть парк. Я помню…

Я оборвала себя на половине фразы. Он понял, что я вспомнила о матери, а воспоминания о ней ранили его не меньше, чем меня.

К несчастью, Селеста поняла причину моего замешательства. Она была задета. Я быстро продолжила:

— Они могут гулять в парке, кормить там уток… но за городом, конечно, лучше. Они начнут ездить верхом, а кроме того, этот сад… Сад в Мэйнорли замечательный.

— Ты должна быть здесь, — сказала Селеста. — Здесь будет… как это называется?

— Она начнет выезжать, — подсказал Бенедикт. — Лондонский сезон. Да, Ребекке нужно быть здесь, и… — Он повернулся ко мне. — Я… мы решили, что дети очень расстроятся, если сразу же лишатся твоего общества. Они только что распрощались с твоими бабушкой и дедушкой, и это уже взволновало их. Так вот, я подумал, что лучше тебе на несколько недель остаться с ними в Лондоне, потом вы некоторое время поживете вместе в Мэйнорли, пока они там устроятся, а уж затем ты одна вернешься в Лондон.

— Я думаю, это неплохо придумано. При них останется Ли — очень важный для них человек.

— Она очень хорошая, — сказала Селеста.

— Да, ведь вы немножко знаете ее, — сказала я. — Она жила у вас, когда занималась реставрацией гобеленов в Хай-Торе.

— Дети скоро привыкнут к переменам, — заметил Бенедикт.

Я подумала: «Да, им придется привыкнуть. Тебе необходимо продемонстрировать своему избирательному округу свое счастливое семейство».

После этого разговор свелся к светской болтовне, мало интересовавшей меня и совершенно мне не запомнившейся. Но за это время я успела ощутить какое-то напряжение между супругами и подумала, что с этим браком не все обстоит так, уж блестяще. Меня удивляло, зачем он вообще женился. Я видела его со своей матерью — у них были совершенно иные взаимоотношения. Но вот с Селестой… с его стороны полностью отсутствовала какая бы то ни было страстная влюбленность. Мне даже показалось, что он относится к ней несколько свысока. Что же касается Селесты, то было ясно, что она безнадежно влюблена в этого человека.

Я пыталась оценить его как мужчину, но была столь перегружена своими предубеждениями и претензиями, что не могла выносить разумных суждений по этому поводу. Что-то подсказывало мне, что моя мать действительно любила его — он был ей более близок, чем мой благородный отец, хотя, конечно, их отношений я не могла наблюдать.

Бенедикт выглядел очень достойно, и при этом его никак нельзя было сравнить с Адонисом или Аполлоном. Он был высок, внушителен; черты его лица нельзя было назвать чеканными, но они явно свидетельствовали о силе характера. Он был очень богатым человеком, в нем ощущалась властность, и подумала, что эта черта, пожалуй, является существенным элементом мужской привлекательности. Да, этого в нем хватало.

Я чувствовала, что они оба несчастливы. Что-то встало между ними.

«По-видимому, — говорила я себе, — он женился на ней ради того, чтобы она украшала его обеденный стол». Она должна была помогать ему делать политическую карьеру, и раз уж он обрел семью в лице Белинды, меня и даже Люси, то пришлось взять впридачу и жену.

Было бы интересно понаблюдать за ними и узнать, что же у них идет не так. Я презирала себя за такое отношение к ним, но в то же время ощущала легкое злорадство. В конце концов, этот человек испортил Мою жизнь. Почему же у него все должно идти гладко?

Морвенна пригласила меня зайти к Картрайтам, которые жили неподалеку от дома Бенедикта. Она встретила меня очень тепло, Мне всегда нравилась мать Патрика. Было в ней что-то очень милое, мягкое; более того, они были с моей матерью близкими подругами и пережили вместе множество приключений.

— Как приятно видеть тебя, Ребекка, — сказала. она. — Я рада, что ты приехала в Лондон. Хотя, надо сказать, я несколько озабочена делами, связанными с твоим выходом в свет. Этим придется заниматься мне.

— Меня это радует.

Она рассмеялась:

— Елена справилась бы с этим гораздо лучше. Жена известного парламентария! Ты же знаешь, нас в свет вывозила она.

— Да, я слышала об этом.

С Морвенной мне легче было говорить о маме, чем даже с бабушкой. Мы с Морвенной не стеснялись проявлять свои эмоции, вспоминая ее, а в разговоре с бабушкой мы обе пытались скрыть друг от друга горечь утраты.

— Мама часто рассказывала мне об этом — О, я трепетала от страха! Я была в испуге не столько от церемонии презентации… это длится всего несколько секунд: просто делаешь реверанс, следя за тем, чтобы не запутаться в шлейфе платья и не грохнуться в ноги Ее Величества. Представляешь, какое бы это вызвало замешательство! Но вероятность этого очень мала. Гораздо хуже званые обеды и балы и этот ужасный страх, что окажешься без партнера. Я чуть не умерла.

А твою мать это не заботило. Но ей, в общем-то, и не нужно было…

Я уже не раз слышала эту историю, но в устах Морвенны она вовсе не расстраивала меня. Мне даже показалось, будто моя мама сидит вместе С нами в гостиной Картрайтов, и это дало мне теплое, уютное чувство безопасности.

— Елена понемногу стареет, хотя остается энергичной, а Мэтью продолжает вращаться в высших сферах, и с ним вынуждены считаться. Она, конечно, поможет, но уже не в состоянии взять все на себя.

— Что требуется от меня?

— Ну, для начала ты должна брать уроки танцев и пения. Ее Величество очень интересуется пением и танцами.

— А я слышала, что она живет уединенно.

— Да, уже много лет, с тех пор, как умер принц… но определенный круг обязанностей у нее остается.

— Помню, как мама рассказывала мне о мадам Дюпре, которая на самом деле была мисс Дапри, мучившая вас обеих.

— А я была самым неуклюжим существом из всех, кого ей пришлось, обучать.

— Этого мама не говорила. Она сказала, что вы сами внушили это себе.

— Она была очень умна.

Некоторое время мы сидели молча. Потом Морвенна сказала:

— У тебя все получится. Не стоит волноваться. Я все время ощущала, что мама и папа хотят устроить мне какой-то шикарный брак, который, в общем-то, и является целью всей операции… И я боялась подвести их. Твоя мать была совершенно спокойна, потому что ее родители желали ей только счастья. Мои, конечно, тоже, однако у них было свое представление об этом.

Я вдруг испугалась:

— Но ведь мой отчим будет ожидать чего-то подобного!

— А твои бабушка с дедушкой…

— Они меня не беспокоят. Они желают мне счастья, как желали и моей маме, но он… Я знаю, чего он хочет: «Падчерица Бенедикта Лэнсдона, члена палаты общины от округа Мэйнорли, вчера была помолвлена с герцогом… с графом… с виконтом…». Не думаю, что его устроит просто «с сэром».

— Не забивай себе голову. Подожди, как будут развиваться события. Если ты встретишь кого-то и он окажется герцогом, графом или виконтом… ну что ж, раз вы полюбили друг друга, его титул не будет иметь значения.

Я рассмеялась:

— Но для него — будет.

— Главное, чтобы ты была счастлива. Важно только это.

— Вы его не знаете, Морвенна.

— Мне кажется, знаю. — Немного помолчав, она продолжила:

— Он по-настоящему любил твою мать, а она любила его. Ни с кем другим она не была так близка.

— Она любила моего отца, — настаивала я. — Он был замечательным человеком.

Морвенна кивнула.

— У нас с Джастином есть все основания быть благодарными ему. Мы никогда этого не забудем. Если бы не он… ну, ты же знаешь, что он пожертвовал собой ради спасения Джастина.

— Он был хорошим человеком, героем… отцом, которым я вправе гордиться.

Она опять кивнула.

— Но людей не всегда любят за их геройские качества. Видишь ли, между твоей матерью и Бенедиктом что-то уже было задолго до этого. Они познакомились в Корнуолле, но между ними как будто искра проскочила. Я чувствовала, что их брак будет идеальным. Подумать только, все кончилось именно в тот момент, который должен был еще больше обогатить их жизнь.

Мы немножко поплакали, утешая друг друга.

Морвенна протянула ко мне руки:

— Жизнь продолжается, Ребекка. Бенедикт — твой приемный отец. Он хочет позаботиться о тебе.

— Вовсе нет. Семья ему нужна для того, чтобы лучше выглядеть перед избирателями.

— Нет же, нет. Он хочет, чтобы ты жила вместе с ним. Ты — дочь Анжелет и поэтому дорога мне.

— Я — дочь другого человека. Возможно, ему это не нравится.

— Нет. Ты должна попытаться понять его, попытаться полюбить его.

— Как, по-вашему, можно заставить себя полюбить кого-то?

— Стараться не раздувать в себе обиду, не выискивать в людях недостатки, нужно найти в них лучшие черты, Я покачала головой.

— Где их искать? — спросила я.

— Бенедикт хочет полюбить тебя и Белинду. Помоги ему.

— Любопытно, что бы он сказал, узнав, что мы пытаемся помочь ему. Да он бы расхохотался! Ему не нужна помощь. Он считает себя всемогущим.

— Он несчастный человек.

Я пристально взглянула на нее.

— Вы имеете в виду этот брак?

— Селеста — милая девушка. По-моему, она любит его.

— Он женился на ней, потому что решил, что она пригодится ему на званых приемах.

— Я думаю, он до сих пор переживает смерть твоей матери. Мне кажется, она… разделяет их. Ей бы этого, конечно, меньше всего хотелось бы. Ведь она любила его и хотела бы видеть его счастливым. Его, как и тебя, преследуют призраки прошлого, Ребекка. Вы должны помочь друг другу. Ах, милая, что я говорю!

Болтаю о вещах, о которых ничего не знаю. Как это глупо! Скоро вернется из школы Патрик. Он обрадуется, узнав, что ты в Лондоне.

— Это хорошая новость. Мне не хватало его в Корнуолле.

— Что делать, ученье есть ученье, сама понимаешь.

— Чем он собирается заниматься потом?

— Мы еще не знаем. Может быть, пойдет в университет, хотя он был бы не прочь заняться делами.

Его дедушка, естественно, хочет видеть его в Корнуолле, чтобы передать ему впоследствии владение шахтой, а отец считает, что ему следует хотя бы некоторое время поработать в лондонском офисе. В общем, поживем — увидим.

— Как будет чудесно, когда он приедет!

— Я думаю, ты часто будешь видеться с ним. А теперь нам, конечно, придется потрудиться. Придворное платье, уроки хороших манер, танцы… Да, милая Ребекка, теперь все твои дни будут заняты до отказа, вплоть до того момента, пока мы не введем тебя в гостиную, где ты сделаешь реверанс (не вздумай споткнуться!) и будешь принята в лондонском свете.

Началась подготовка. Лет двадцать назад через это прошла моя мать. Морвенна сказала, что нынче церемония представления происходит менее формально, чем раньше. Во времена принца-консорта дела обстояли совсем по-другому. Дебютантки и лица, представлявшие их, тщательно отбирались, чтобы быть уверенными, что они достойны общения с королевой.

Время шло, и Пасха приближалась. На каникулы домой приехал Патрик, и это было очень приятно.

Мадам Дюпре уже перестала давать уроки танцев и манер. Ее приемницей стала мадам Перро, дама средних лет, темноволосая, с болезненным цветом лица, с жеманной речью — излишне правильной и подчеркнуто четкой. Танцевать мне приходилось с ней, что не слишком вдохновляло меня, но вообще эти уроки мне нравились. Пришлось мне поучиться и пению. Мой голос, естественно, трудно было сравнить с голосом Енни Линд, но, по словам мадам Перро, он был вполне сносным.

Уроки проходили в доме Картрайтов, поскольку представлять меня должна была Морвенна.

Когда приехал Патрик, в доме воцарилась радость.

Родители считали его просто чудесным, да и я тоже.

Было в Патрике что-то надежное. Мне всегда казалось, что он сумеет правильно распорядиться своей жизнью.

Он был практичен, не увлекался несбыточными мечтами, но в то же время был добрым и внимательным к окружающим.

Конечно, когда у меня появился достойный партнер, уроки танцев стали гораздо интереснее. Мадам Перро садилась за фортепьяно и наигрывала мелодии, под которые мы кружились в гостиной, где мебель была составлена к стенам, чтобы дать побольше пространства танцующим. Мадам Перро, бросая взгляд то на клавиши, то на нас, восклицала:

— Нет, нет, больше настроения, пожалуйста… Вот так лучше, лучше… Ах, это слишком медленно… слишком быстро… ах… ах, честное слово!

Мы с Патриком были переполнены радостным возбуждением и еле удерживались от смеха.

Потом настало время привыкать к придворному платью: нужно было научиться держаться в нем и делать реверанс. С трудом верилось в то, что один-единственный жест вежливости требует стольких хлопот. Но мадам Перро настаивала на этом: один неверный шаг, одно неточное движение — и девушка навсегда погубит себя.

Патрик и я посмеивались над этим. Я частенько заходила в детскую и показывала девочкам, как нужно приседать перед королевой, как положено танцевать и петь. Они внимательно слушали и хлопали в ладоши, когда я демонстрировала им, как мы с Патриком танцуем в гостиной Картрайтов. Обе девочки научились делать реверансы и разыгрывали сцену представления королеве. Белинда всегда желала быть королевой и забавляла нас своими «царственными» манерами.

Что касается отчима, то, если он и искал для меня графа или герцога с целью укрепления своего политического положения, я не считала себя обязанной идти навстречу его пожеланиям… даже если бы у меня была такая возможность. Я не просила, чтобы меня представляли ко двору, и, если бы я провалилась, мне было бы все равно.

Осталось три недели до знаменательного дня, и Бенедикт решил, что пора отправлять детей в Мэйнорли. Он сказал, что мне следует поехать с ними, побыть там около недели, а затем вернуться, Я немножко отдохну от этой муштры, и у меня еще останется несколько дней, чтобы подготовиться.

Морвенна и Елена согласились с тем, что это неплохая мысль. Так и поступили.

Дети очень обрадовались: им предстояло отправиться в большой загородный дом.

— Ну, уж не такой большой, как Кадор, — уверенно заявила Белинда.

— Возможно, — согласилась я. — Но это и в самом деле большой дом, и вы сможете там ездить верхом по лужайке. Вам это очень понравится.

— Ты тоже поедешь, — постановила Люси.

— Да… для начала. Потом мне придется вернуться в Лондон, но это недалеко, и я буду часто приезжать к вам в гости. Вот будет весело!

Наше появление в доме вызвало взрыв эмоций. Я была готова к этому. Мистер и миссис Эмери приветствовали нас с достоинством, приличествующим дворецкому и экономке очень высокопоставленного джентльмена. Здесь, по крайней мере, было два человека, питавших добрые чувства к Бенедикту.

После официальной церемонии приема миссис Эмери позволила себе расслабиться. Под черной бумазеей и украшениями из гагата билось сентиментальное сердце.

— Ах, как я рада видеть вас здесь, мисс Ребекка, — сказала она мне, когда суматоха поулеглась и нам удалось переброситься с ней парой слов наедине. — Надеюсь, вы будете у нас частой гостьей. Мы с мистером Эмери все время о вас вспоминаем.

— Вы довольны жизнью здесь, миссис Эмери?

— О да, мисс Ребекка. Хозяин… он очень хороший. Не из тех, что суют нос во всякую щель. Таких я терпеть не могу. Он понимает, что мы знаем свое дело, и не связывает нам руки. А дом, сами видите, прекрасный, старинный.

Переезду детей она была очень рада.

— Если чего и не хватало нашему старому дому, так это детишек, продолжила она, — А то вон сколько детских комнат пустует наверху. Эта Ли, кажется, тихоня. Она будет большей частью находиться в детской. Мисс Стрингер… ну, с гувернантками всегда проблемы.

— Я думаю, она будет обедать у себя в комнате.

— Во всяком случае, так положено.

Миссис Эмери была большим знатоком порядков в домах, подобных этому, и желала, чтобы все делалось, как положено.

Я услышала, что девочки смеются в детской, и пошла туда. С ними была Ли, которая выглядела менее напряженной, чем в Лондоне.

— Тебе здесь нравится, Ли? — спросила я.

— Да, мисс Ребекка, — ответила она, — Не городской я человек. Да и детишкам здесь лучше. Тут у них щечки порозовеют.

— Я бы не сказала, что сюда они приехали очень бледными.

— Ну, вы же понимаете, что я имею в виду, мисс.

«Да, — подумала я, — это звучит, что ты здесь будешь более счастлива». Что ж, я была рада за нее.

Мисс Стрингер казалась не столь довольной. Ей не хотелось покидать Лондон; впрочем Мэйнорли находился не так далеко от столицы, как Корнуолл, и я предполагала, что она собирается время от времени посещать город.

В общем, складывалось впечатление, что все удовлетворены.

Миссис Эмери, вопросительно глядя на меня, сообщила, что для меня подготовлена прежняя комната.

— Я подумала, вам этого захочется, мисс Ребекка.

Если же нет, то мы быстренько приготовим другую, в другом крыле дома.

Я понимала ее сомнения. Эту комнату я занимала, когда жива была моя мама. Не пробудит ли она во мне слишком много воспоминаний?

Естественно, воспоминания будут оживать, но, поскольку с момента смерти моей матери прошло шесть лет, для таких людей, как миссис Эмери, она стала фигурой из прошлого. Однако для меня все обстояло иначе.

Я сказала, что предпочту занять старую комнату.

Эта первая ночь в Мэйнорли была особенно волнующей для меня. Я даже трусовато подумала о том, что лучше было бы занять другую комнату. Я долго сидела у окна, глядя на пруд, где Гермес при лунном свете продолжал готовиться к полету. Скамья под деревом, на которой я так любила сидеть с мамой, стояла на том же месте. Я вспомнила, как возле этого пруда она просила меня по заботиться о еще не родившемся ребенке, как будто уже знала, что произойдет с ней.

Я провела беспокойную ночь. Во сне мне явилась мама. Мне снилось, что я сижу на скамье в саду и она подходит ко мне…

Вернувшись в этот дом, я могла ждать чего-нибудь подобного, но, как мудро советовала мне бабушка, надо было оставить прошлое позади и жить настоящим.

Как много событий произошло после смерти мамы!

Я повторила себе, что прошло шесть лет. Но слишком многое напоминало мне о маме в этом доме, и временами мне казалось, что я ощущаю ее незримое присутствие.

Несомненно, детям понравился Мэйнорли. К нашему облегчению, они сразу почувствовали себя здесь как дома. Ли повеселела: это место было ей по вкусу.

Пони вызвали у детей восторг, и теперь ежедневно конюх Томас занимался с ними на лужайках. Этого удовольствия им явно недоставало в Лондоне.

Томас заявил, что обе девочки неплохо справляются. Я была рада этому. Люси изменилась. Она перестала постоянно жаться ко мне, хотя я чувствовала, что остаюсь главным человеком в ее жизни. Но теперь она стала увереннее в себе и держалась наравне с Белиндой. Они по-своему любили друг друга, и, хотя время от времени и ссорились, когда Белинда желала подчеркнуть свое превосходство — превосходство дочери великого человека, все же их устраивала компания друг друга.

Несколько беспокоила меня неприязнь Белинды к своему отцу. Мне были явны его чувства к ребенку.

Он не принадлежал к тем мужчинам, которые способны понимать детей, и к тому же никак не мог забыть о том, что именно рождение Белинды привело к смерти ее матери. Чем больше я узнавала его, тем больше понимала, какую зияющую пропасть в его жизни вызвала эта потеря.

Мне следовало бы пожалеть его. В наших чувствах было так много общего. Но мне мешала память о том, как я была счастлива до тех пор, пока он не вторгся в нашу жизнь, полностью изменив ее. В свое время их общие с мамой комнаты располагались на третьем этаже. Раньше я старалась не заходить туда. Это были лучшие помещения в доме — спальня с небольшой гардеробной и гостиная, обставленные, насколько я помнила, в сине-белых тонах.

Я почувствовала непреодолимое желание заглянуть туда и на второй день после приезда подошла к этим комнатам. Но, когда я повернула дверную ручку, оказалось, что дверь заперта.

Я пошла в гостиную миссис Эмери. Мне было известно, что как раз сейчас она должна приготовить себе чашечку чая, присесть у огня и почитать либо «Лорну Дун», либо «Ист Линн», если, конечно, у нее не изменились привычки. В былые времена она читала только эти две книги и, завершив одну, бралась за другую. Она говорила, что ей этого вполне хватает.

Книги были очень интересные, и ей всегда было любопытно, что же произойдет дальше.

Я постучалась в дверь и немедленно услышала повелительное:

— Войдите.

Вероятно, миссис Эмери решила, что кто-то из слуг хочет помешать ей наслаждаться приключениями Джейн Рид или леди Изабелл.

Узнав меня, она тут же сменила гнев на милость:

— Ой, заходите, мисс Ребекка. Как раз сейчас должна закипеть вода.

Она отложила в сторону «Лорну Дун» и взглянула на меня сквозь очки.

— Простите, что я мешаю вам отдыхать, миссис Эмери, — начала я.

— Да нет… ничего подобного. Вам, наверное, что-нибудь понадобилось, мисс Ребекка?

— Я по поводу этих комнат на третьем этаже… Я пыталась открыть дверь, но она заперта.

— О да, мисс Ребекка. Значит, вы хотите зайти?

— Да, пожалуй.

Миссис Эмери встала, направилась к столу и достала оттуда связку ключей.

— Я провожу вас, — сказала она.

— Есть какая-нибудь причина, по которой эти комнаты заперли?

— О да, причина есть. Вы же знаете, Я не решилась бы на такое.

Мне показалось, что она изъясняется несколько загадочно, но к этому времени мы как раз подошли к двери. Она отперла замок, и я вошла в комнату.

Для меня это стало потрясением., потому что все здесь выглядело так же, как при маме. Повсюду были видны ее вещи: зеркало в эмалевой рамке на туалетном столике, на обратной стороне которого выгравированы ее инициалы, щетки для волос… Я взглянула на большую двухспальную кровать, на которой они спали с Бенедиктом, на большой белый шкаф с позолоченными ручками. Подойдя к шкафу и открыв его, я заранее знала, что там висит ее одежда в том самом порядке, в каком она сама развесила ее.

Я повернулась и взглянула на миссис Эмери, стоявшую воле меня с влажными глазами, покачивая головой.

— Это он так приказал, — сказала она. — Сюда никто не заходит, кроме меня, делать уборку время от времени. Здесь я все убираю сама. Он не хочет, чтобы Кто-нибудь приходил сюда. Приезжая в Мэйнорли, он сидит в этой комнате часами. Мне это не нравится, прямо вам скажу, мисс Ребекка. Что-то здесь неладно.

Я почувствовала, что ей хотелось побыстрее покинуть комнату.

— Он бы хотел, чтобы эту комнату вообще никто не посещал, — сказала она. — Он с неохотой разрешает мне здесь убираться.

Мы вышли, и миссис Эмери заперла дверь. Вернувшись в гостиную, она тут же спрятала связку ключей в стол.

— Я была бы очень рада, если б вы не отказались выпить со мной чашечку чая, мисс Ребекка.

Я сказала, что сделаю это с удовольствием.

Она дождалась, пока закипел чайник, сняла его с огня и заварила чай.

— Пусть настоится, — сказала она и села- Вот так оно и идет с тех пор… — начала она. — Понимаете, она много значила для него.

— Для меня тоже, — напомнила я.

— Я знаю. Чудесная женщина была ваша мать, Столько в ней было любви… так ее всем не хватает… похоже, никто ее забыть не может. Он-то на нее давным-давно засматривался. Это всем было ясно. Какая трагедия: так любили друг друга и так мало вместе прожили.

— С моим отцом у нее был счастливый брак.

Миссис Эмери покивала головой.

— Я считаю, лучше бы мистер Лэнсдон велел все переменить в этой комнате. Одежду куда-нибудь убрать. Нельзя так терзать себя. Вряд ли он этим сможет вернуть ее. Хотя…

— Хотя что, миссис Эмери?

— Ну, в доме, вроде этого, которому уж не одна сотня лет, людям много чего может показаться. То тень мелькнет в этих больших комнатах, то пол где-нибудь заскрипит. Пустоголовые девчонки из прислуги всякое болтают, если вы понимаете, что я имею в виду.

— О привидениях?

— Примерно так. Видите ли, взять хотя бы ту историю про леди Фламстед и мисс Марту, которые жили здесь давным-давно… Говорят, леди Фламстед временами здесь появляется.

— Я слышала эту историю. Она умерла при родах.

Миссис Эмери печально взглянула на меня:

— Вот видите, та же самая история. Ваша матушка умерла, произведя на свет Белинду.

— Если верить рассказам, моя мама ничуть не напоминает леди Фламстед, а Белинда — мисс Марту.

Та была всем сердцем предана своей матери. А Белинда, как я замечаю, любит только себя.

— Так уж бывает с детьми, но, как я вам говорила, мне бы хотелось убрать все в этих комнатах. Но он этого не позволит. Может, ему легче становится, когда он приходит туда. Кто знает? Получается, что ему не смириться с этой потерей.

— Ах, как все это грустно, миссис Эмери!

— Такова жизнь, мисс Ребекка. Уж если милосердный Господь подвергает нас испытанию, мы должны нести свой крест.

Я согласно кивнула.

— И все-таки это не правильно, особенно теперь, когда он опять женился.

— Если он так любил маму, то почему?

— Ну, мужчине нужна женщина. Он такой же, как другие. И уж если нет той, без который жить нельзя, находится другая. Жаль мне эту новую миссис Лэнсдон. Странная она женщина. Никогда у меня душа не лежала к иностранцам. И говорят они не так, и руками без толку машут.

— Ненормальные, в общем. Но она его любит, в этом можете не сомневаться. Ну вот, он женился на ней, так? Если уж женился, то нечего ходить туда, просиживать часами. Прошлого не вернешь, верно?

— А она… знает?

— Боюсь, что знает, бедняжка. Всякий раз, когда он приезжает сюда вместе с ней, то приходит в эту комнату. Не думаю, что ей такое нравится.

— Но к ней он тоже должен испытывать какие-то — чувства…

— Таких, как мистер Лэнсдон, трудно понять. Уж как они с вашей матушкой любили друг друга! Но вот нынешняя миссис Лэнсдон… да, молоденькая она, гораздо моложе его, и выглядит она неплохо. Еще есть у нее французская горничная — Иветта, что ли? Странное какое-то имя. Нет, не нравятся мне иностранки.

Хотя новая миссис Лэнсдон аккуратная, за волосами следит, все такое прочее… поэтому меня не удивляет, что она привлекла его. Кое-кто из слуг говорит, что она крутилась возле него, помогала с этими избирателями. Ну и, как говорит Джим Феддер с конюшни (вы уж простите за выражение, мисс Ребекка), что она — лакомый кусочек, из тех, которым мужчины не могут отказать, если вы понимаете, что я имею в виду.

— Я вас понимаю, миссис Эмери.

— Да, надо признать, насчет этой комнаты вы быстро разузнали и мне пришлось вас туда свести… вы же вроде хозяйки дома, если отсутствуют мистер и миссис Лэнсдон. Но я вам вот что скажу: в доме, вроде этого, людям не нужно подогревать воображение. Кое-кто уже поговаривает, будто ваша матушка покоя не знает оттого, что он по ней так убивается. Погодите, скоро начнут болтать, что повторяется история с леди Фламстед.

— Да, я понимаю, что вы имеете в виду; миссис Эмери.

Она сидела, печально покачивая головой, потом спросила меня:

— Еще чашечку, мисс Ребекка?

— Нет, спасибо. Я пойду. Нужно еще кое-что сделать. Было очень приятно побеседовать с вами.

Я ушла от нее. Мне хотелось побыть одной, подумать.

Я была уверена, что к моменту моего отъезда из Мэйнорли дети полностью освоятся там. Они уже стали любимцами миссис Эмери, Энн и Джейн. Но все же я пыталась проводить с девочками большую часть времени.

Однажды, когда я находилась в детской, Джейн принесла молоко с печеньем — второй завтрак для детей.

Она решила подождать, пока они выпьют молоко, потому что ей не хотелось второй раз подниматься на верхний этаж за пустой посудой.

Но тут же сидела Ли, и мы завели разговор, начав с погоды, по-моему. Я заметила, что все, кажется, хорошо устроились, и спросила у Джейн, не жалеет ли она о том, что пришлось покинуть Лондон.

— Ну, на миссис Мэндвилл работать было одно удовольствие, — сказала она. — Правда, дом был, конечно, маловат, да и не совсем удобен… но она была чудесной хозяйкой. Но в таком большом доме, как ваш, — совсем другое дело.

— В доме, принадлежащем члену парламента? — спросила я.

— Ну знаете, такой джентльмен, как мистер Лэнсдон… у него работать одно удовольствие.

— Наверное, здесь скучновато, Джейн?

— Только когда нет хозяина. А когда он появляется, устраиваются приемы, на которые съезжаются известные люди. Здесь редко бывает так спокойно, как сейчас, мисс. Но гостей уже давно не было.

— Что, здесь действительно бывает много людей?

— Ну да, друзья хозяина приезжают, а потом еще и ее родственники.

— Ты имеешь в виду месье и мадам Бурдон?

— Представьте себе, они не приезжали. Другое дело месье Жан-Паскаль.

— Ах, да… брат миссис Лэнсдон. Он здесь бывает?

— Он-то бывает. То и дело является.

Джейн слегка покраснела и хихикнула, и я вспомнила ту давнюю встречу с ним, когда, будучи еще ребенком, заметила, как он посматривает на молодых девушек.

— Ну, это же естественно, мисс… он ведь брат хозяйки.

— Конечно, естественно, — согласилась я.

Ли уже несколько дней плохо чувствовала себя, и я предложила вызвать доктора.

— О нет, мисс, все будет в порядке, — уверенно сказала она. Наверное, это от смены климата.

— Конечно, Ли, между этой местностью и Лондоном разница, — признала я. — Но здешний климат похож на корнуоллский.

Мне показалось, что она выглядит несколько утомленной. Она призналась; что провела беспокойную ночь.

— Тогда отправляйся в постель и поспи часок другой, — посоветовала я. — Это пойдет тебе на пользу.

Наконец она согласилась, и я отвела детей в сад.

Я сидела возле пруда, лениво следя за мошкарой, которая вилась над водой. Девочки перебрасывались красным мячиком.

Внезапно я почувствовала, что мы здесь не одни, и резко обернулась. Поблизости стоял какой-то мужчина и наблюдал за нами.

Он улыбнулся. Это была одна из самых очаровательных улыбок, которые я видела в жизни: теплая, дружелюбная, чуточку насмешливая. Он снял шляпу и низко поклонился. Дети оставили игру и замерли, глядя на него.

— Какая очаровательная группа! — сказал он. — Мне следует извиниться за то, что я разрушил ее гармонию.

Полагаю, я имею честь видеть мисс Ребекку Мэндвилл.

— Вы правы.

— А одна из этих очаровательных юных леди — мисс Белинда Лэнсдон.

— Это про меня! — закричала Белинда.

— Что бы сказала мисс Стрингер, услышав тебя? — спросила я.

— Она бы сказала — не кричать, — предположила Люси, — Ты всегда кричишь, Белинда.

— Люди любят слушать, что я говорю, — возразила Белинда.

— Ты забыла о хороших манерах, — сказала я. — А будь на моем месте мисс Стрингер, она обратила бы внимание на грамматику. Следовало сказать: «Это я», а не кричать: «Про меня».

— Все равно это про меня, как ни говори, — Она подошла к незнакомцу и протянула ему руку:

— Я — Белинда.

— Я так и предполагал, — заметил он.

— Вы ищете мистера Лэнсдона? — спросила я. — Он сейчас в Лондоне.

— Действительно? Что ж, придется довольствоваться знакомством с его очаровательным семейством.

— Вам уже известно, кто мы, — сказала я. — Не могли бы вы тоже представиться?

— Простите мне эту оплошность. Просто я был несколько ошеломлен удовольствием от встречи с вами в столь непринужденной обстановке. Меня зовут Оливер Джерсон. Можно считать меня коллегой вашего отчима.

— Очевидно, у вас был намечен деловой разговор с ним?

— Думаю, разговор с его семьей окажется не менее приятным.

Я решила, что он чуточку излишне обходителен — типичный городской мужчина, склонный разбрасывать явно преувеличенные комплименты. В то же время следовало признать, что делал он это мило и очаровательно, заставляя забыть о неискренности слов.

Джерсон попросил разрешения побыть с нами. Люси подошла поближе ко мне. Белинда развалилась на траве, с нескрываемым интересом глядя на незнакомца. Он снисходительно улыбнулся ей;

— Вы подвергаете меня тщательному исследованию, мисс Белинда.

— Как это? — спросила она.

— Вы внимательно изучаете меня, размышляя о том, соответствую ли я сложившейся у вас схеме.

Белинда несколько растерялась, но была довольна тем, что его внимание сосредоточилось на ней.

— Расскажите нам про себя, — попросила она.

— Я — коллега вашего отца. У нас с ним деловое сотрудничество. Однако я не осмеливаюсь мечтать о членстве в парламенте. Теперь скажите, мисс Ребекка, правда ли, что вы вскоре будете представлены королеве?

— Я умею делать реверанс, — закричала Белинда и, вскочив, тут же продемонстрировала это.

— Браво! — воскликнул Джерсон. — Какая жалость, что вас не собираются представлять ко двору.

— Маленьких девочек там не представляют.

— К счастью, маленькие девочки взрослеют.

— Им придется подождать. Мне до этого еще целая вечность.

— Время летит быстро, не так ли, мисс Ребекка?

Я подтвердила, что Белинде и Люси предстоит ждать совсем недолго.

— Зато мы уже знаем, как это делается, — заметила Люси.

— Вы Недавно приехали из Корнуолла? — спросил он.

— Как много вы знаете о нас!

— Меня очень интересует, семейство Бенедикта. Вы собираетесь помогать ему удерживать место в парламенте?

— Я помогу ему, если захочу, — заявила Белинда.

— Судя по всему, вы относитесь к юным леди, которые руководствуются своими капризами.

Белинда бочком придвинулась к нему и положила руки на его колени.

— Что такое капризы? — спросила она.

— Преходящие желания… импульсивные действия…

Наверное, так следует это описать, мисс Ребекка?

— Мне кажется, это весьма точное описание.

Он прямо взглянул на меня.

— Я буду ждать встречи с вами после того, как вы пройдете обряд посвящения.

— О, вы будете в городе?

— Непременно. Мне хотелось познакомиться с вами с тех пор, как я узнал о том, что вы покинули дальние земли Корнуолла.

— Вы слышали об этом?

— Ваш отчим очень гордится своей приемной дочерью, и ему хочется поскорее представить ее в обществе.

— Значит, вы близко знакомы с ним?

— Безусловно… Мы вместе работаем.

— Да, вы уже говорили об этом.

— Вы умеете ездить верхом? — спросила Белинда.

— Я и приехал сюда верхом. Мой скакун находится сейчас на конюшне под присмотром вашего заботливого конюха.

— А у нас есть пони, правда, Люси? — сказала Белинда.

Люси кивнула.

— Хотите посмотреть, как мы берем барьеры? — продолжила Белинда. — Мы уже высоко прыгаем!

— Ах, Белинда! — рассмеялась я. — У мистера Джерсона нет времени для этого.

— У меня есть время. — Он улыбнулся Белинде; — И сокровеннейшее мое желание в данный момент — наблюдать за тем, как мисс Белинда берет барьер на своем пони.

— И вы будете ждать, пока мы переоденемся для верховой езды? возбужденно спросила Белинда.

— Я готов ждать до скончания времен, — сообщил он.

— Вы так забавно разговариваете. Пойдем, Люси. — Она обернулась к Джерсону:

— Стойте здесь, пока мы придем. Никуда не уходите.

— Табун диких лошадей будет не в силах увлечь меня с этого места.

Девочки убежали, а я удивленно взглянула на Джерсона. Он несколько виновато улыбнулся мне:

— Их готовность показать свое искусство прелестна. Что за живое создание ваша мисс Белинда!

— Иногда мы находим ее чересчур живой.

— Другая девочка тоже очаровательна. Она — подкидыш или что-то в этом роде?

— Мы не касаемся этой темы.

— Простите меня. Я близкий друг Бенедикта и знаком с некоторыми подробностями его жизни. Я так долго ждал встречи с его семьей.

— Вы должны были бы знать, что он находится в Лондоне.

У него была привычка, улыбаясь, слегка приподнимать одну бровь.

— Вы простите мне небольшую вольность? Я знал об этом. Я искал возможности познакомиться с его приемной дочерью в приватной обстановке еще до того, как она будет представлена Ее Величеству.

— К чему вам эти заботы?

— Я подумал, что так будет интересней. На всех этих балах и тому подобных мероприятиях вести разговор бывает весьма затруднительно. Мне хотелось иметь преимущество знакомства с вами. Простите меня за смелость.

— Что ж, по крайней мере, вы искренни, а прощать вас, собственно, не за что.

— Поверите ли вы в то, что редко мне выпадают столь приятные дни?

Джерсон умел произносить слова так убедительно, что я была готова поверить ему. Во всяком случае, его присутствие внесло разнообразие в этот день.

Появились девочки, раскрасневшиеся, возбужденные.

— Нужно позвать конюха? — спросила Люси.

— Мне кажется, что да. Давайте посмотрим, кто сегодня на конюшне.

— Нам не нужен конюх, — обеспокоенно заявила Белинда. — Мы можем обойтись без него. Мы уже умеем ездить. С конюхом ездят маленькие дети.

— Я знаю, что ты быстро расстаешься с детством и что у тебя огромный опыт, но существует твердое правило: на занятиях должен присутствовать конюх.

— Это чепуха, — заявила Белинда.

— Не пренебрегай авторитетами, Белинда, — заметила я. — Мистер Джерсон, пожалуй, подумает, что ты мятежница.

— Вы так подумаете? — спросила она. — А я — мятежница?

— На оба вопроса ответ положителен. Как вы считаете, я прав?

Она заплясала вокруг него, напевая:

— Вы — мятежник, вы — мятежник!

— Неужели я так прозрачен для этих чистых юных глаз?

Было очевидно, что Белинда очарована мистером Джерсоном. Я начала побаиваться, как бы она чего-нибудь не выкинула, чтобы произвести на него впечатление.

Мы стояли бок о бок на лужайке, наблюдая за тем, как девочки под руководством Джима Тейлора учатся делать прыжки.

— Какая очаровательная семейная сцена! — сказал Оливер Джерсон. — Я не могу припомнить столь приятного для себя дня.

Потом я отвела детей домой.

— Ли начнет беспокоиться, куда вы делись, — сказала я им.

— Ох, она выдумает свою глупую головную боль, — заявила Белинда.

— Вот видите, мисс Белинда Лэнсдон не относится к излишне сострадательным натурам, — сказала я Оливеру Джерсону.

— Мисс Белинда Лэнсдон является юной леди с хорошо устоявшимся мнением, — ответил он, — и без колебаний выражает его.

Он не стал заходить в дом, объяснив, что ему пора в Лондон, где у него намечена деловая встреча.

После его отъезда Люси сказала мне:

— Мне кажется, он очень понравился Белинде… а ты понравилась ему.

Я ответила:

— Он из тех людей, кто любит демонстрировать симпатию к другим. На самом деле он может относиться к ним совершенно иначе.

— Это называют лживостью, — сказала Люси.

— Частенько это называют обаянием, — ответила я.

Пришла пора возвращаться в Лондон. Дети с сожалением прощались со мной, но я чувствовала, что им нравится жизнь в Мэйнор Грейндж. Этот дом быстро стал для них родным, а то, что он находился за городом, действительно больше подходило им, чем пребывание в роскошной лондонской резиденции.

Меня уже ждала Морвенна. Она сказала, что нам нужно за очень короткий срок успеть многое сделать.

Мы должны сходить к портнихе и довести платье до совершенства; кроме того, мадам Перро будет приходить вплоть до самого последнего дня. Ее несколько беспокоит мой реверанс.

Следующая неделя была заполнена хлопотами, и вот настал знаменательный день.

Я сидела в экипаже вместе с Морвенной и Еленой, и по сложившемуся обычаю нас оценивающе рассматривали десятки глаз любопытствующих прохожих. Это было довольно тяжким испытанием. В конце концов, мы оказались в королевской гостиной и появилась королева — невысокая женщина с унылым и равнодушным выражением лица, что приводило в некоторое. замешательство.

К счастью, сама процедура была очень короткой.

Девушка одна за другой подходили, делали реверанс, целовали пухлую, украшенную драгоценностями маленькую ручку, на долю секунды заглядывали в печальное старческое лицо, затем осторожно отступали назад, стараясь удержать на голове три огромных пера и в то же время не наступить на свой длинный шлейф.

Про себя я посмеивалась над всей этой долгой церемонией, необходимой для того, чтобы на несколько секунд предстать перед Их королевским Величеством.

Так или иначе, цель была достигнута. Я прошла через это тяжкое испытание и могла быть принята лондонским обществом.

С чувством огромного облегчения я вынула из прически перья, не менее опасные, чем шлейф платья, откинулась на сиденье и сказала себе: «Слава Богу, с этим покончено».

Морвенну это порадовало не меньше, чем меня.

— Мне это запомнилось на всю жизнь, — сказала она.

— Мне тоже, — добавила Елена.

— Я несколько месяцев прожила тогда в ощущении постоянно страха, призналась Морвенна, — Я была уверена в том, что провалилась.

— Со мной было то же самое, — сказала Елена.

— Тем не менее, вы обе счастливо вышли замуж, что и было конечной целью всей этой затеи, — заметила я.

— Конечной целью всего этого, — сказала Елена, — является представление девушек таким образом, чтобы они могли рассчитывать на действительно потрясающий брак. Наши браки были потрясающими событиями для нас, но не для окружающего мира. Мартина вообще никто не знал, когда я выходила за него.

Я знала историю о том, как они познакомились по пути в Австралию вместе с моими прабабушкой и прадедушкой. Мартин тогда собирался писать книгу о каторге. По возвращении в Англию дядя Питер помог ему и сформировал из него того преуспевающего политима, каким он являлся сегодня.

Морвенна заметила:

— А Джастин вообще не считался удачной партией.

Он просто хороший муж.

— По-моему, получить просто хорошего мужа — это удача, о которой можно лишь мечтать, — сказала я.

— Вот видишь, наша маленькая Ребекка превращается в умную женщину, сказала Елена. — Я буду молиться о том, чтобы ты нашла свою мечту.

Мы были довольны тем, что пройдено главное испытание, но сознавали, что оно еще не последнее.

Последуют приглашения, развлечения, удачи и провалы лондонского сезона.

Отчим будет внимательно наблюдать за мной. В конце концов, именно он оплатил огромные расходы, связанные с моим выходом в свет. В его лондонском доме постоянно бывали различные светские приемы, как и в Мэйнорли, но до сих пор они преследовали политические цели. Теперь они будут устраиваться для его приемной дочери. Несомненно, здесь будет чувствоваться сильный политический дух, поскольку вращался он именно среди таких людей. Но внешне все будет выглядеть так, словно балы даются для меня.

Интересно, каких дивидендов он ждет? Наверное, мечтает увидеть в газетах заметки: «Мисс Ребекка Мэндвилл, приемная дочь Бенедикта Лэнсдона девушка сезона…», «Мисс Ребекка Мэндвилл объявляет о своей помолвке с герцогом… маркизом… Не следует забывать, что она является приемной дочерью мистера Бенедикта Лэнсдона…» Таким был дядя Питер, и его внук унаследовал талант к саморекламе. Помнится, мама посмеивалась над дядей Питером. Как они там говорили о Бенедикте? «Точная копия старикана».

Если он ожидал, что я блесну в обществе и завоюю главный брачный приз, боюсь, его могло ждать сильное разочарование.

В лондонском доме в мою честь готовили бал. Им должен был открываться сезон. Шли грандиозные приготовления. Селеста была рада помочь всем, чем могла. Несомненно, ей хотелось завязать со мной дружбу. Она пришла в мою комнату, чтобы помочь мне одеться к балу, и привела свою горничную Иветту.

Платье у меня было из шифона цвета лаванды.

Ткань выбирала Селеста. Она сказала:

— Я хочу, чтобы все говорили: «Кто эта красавица», «Не правда ли, ее платье прелестно?» Я хочу, чтобы Бенедикт гордился тобой.

— Вряд ли он вообще замечает меня.

Она с каким-то отчаянием пожала плечами. Мне показалось, что этим жестом она выразила свою неспособность привлечь его внимание.

Они с Иветтой суетились, делая мне прическу.

Должна признать, что итог их стараний поразил меня. Я выглядела совсем другой. Более привлекательной, но повзрослевшей. В общем, девушка, смотревшая на меня из зеркала, была мне совершенно незнакома.

И вот теперь я стояла на площадке широкой лестницы под огромной люстрой с Бенедиктом по одну сторону и с Селестой — по другую, приветствуя гостей.

Мое появление вызвало волну комплиментов, и на лице Селесты появилась удовлетворенная улыбка.

Она начинала мне нравиться, и к этому чувству примешивалась жалость. Она была несчастна, и причиной этого был Бенедикт. Все не ладилось с их браком.

Он не любил ее. Он любил мою мать, и никто другой не мог заменить ему ее. Я понимала его, но считала, что он не имел права жениться на этой молодой женщине, заставив ее чувствовать себя ненужной из-за его преданности другой… пусть даже та другая давно умерла. Это была, как сказала миссис Эмери, нездоровая ситуация.

В тот вечер я танцевала не переставая. У меня не было никаких ужасных ощущений, вроде тех, которые испытывали в свое время Морвенна и Елена, сидя в уголке и надеясь, что хоть кто-нибудь, пусть даже самый старый, неуклюжий мужчина на балу пригласит их на танец, поскольку это лучше, чем оказаться неприглашенной.

Мне повезло, здесь было трое мужчин, с которыми я была уже знакома, а так как сезон лишь открывался, то большинство молодых людей были вовсе незнакомы друг с другом. Сначала я танцевала с молодым политиком, которого мне представил отчим. Благодаря урокам мадам Перро я получила возможность сосредоточиться на разговоре, в то время как ноги двигались сами собой.

Молодой человек сказал, что очень рад знакомству и что мой отчим чудесный человек. Наш разговор был густо приправлен комментариями по поводу работы палаты общин и сравнениями мистера Гладстона с мистером Дизраэли. Молодой человек считал фаворитом первого, что было естественно, ведь он принадлежал к той же партии, что и Бенедикт. Я изо всех сил старалась подавать осмысленные реплики и почувствовала облегчение, когда танец закончился. Не успела я сесть между Морвенной и Еленой, как меня пригласили на следующий танец.

Я сразу же узнала мужчину, заезжавшего в Мэйнорли, — Оливера Джерсона.

— Умоляю оказать мне честь, приняв приглашение на танец, — сказал он, поклонившись нам. — Я имею счастье быть знакомым с мисс Мэндвилл. Мы встречались в Мэйнорли.

— О да, конечно, — сказала Морвенна. — Я уверена, мы уже встречались. Мистер Джерсон, не так ли?

— Как приятно, что вы запомнили. А вы — миссис Картрайт и, конечно же, миссис Хьюм, супруга великого Мэтью Хьюма.

— Находящегося по другую сторону политического барьера, не так ли? сказала Елена.

Джерсон пожал плечами:

— Хотя я и являюсь близким другом мистера Бенедикта Лэнсдона и очень интересуюсь всем, чем он занимается, сам я не склонен к политической деятельности. Я голосую за тех, кто в период выборов кажется мне более привлекательным.

— Видимо, это наиболее разумное решение, — рассмеялась Елена. — Итак, вы приглашаете мисс Мэндвилл на танец.

Он улыбнулся мне.

— Окажут ли мне эту честь?

— Да, разумеется.

Мы присоединились к танцующим.

— Как ослепительно вы выглядите!

— За это я должна благодарить миссис Лэнсдон и ее горничную-француженку.

— Думаю, что гораздо больше вы должны благодарить природу, сотворившую вас такой, какая вы есть.

Я рассмеялась.

— Разве я сказал что-то забавное?

— Меня это развеселило. Как вам это удается?

Фразы слетают с ваших уст столь непринужденно, будто вы и впрямь так думаете.

— Это оттого, что они идут из глубины сердца и я действительно так думаю — В таком случае будет невежливо с моей стороны не поблагодарить вас.

Теперь рассмеялся он.

— Мне доставила большую радость наша встреча в саду в Мэйнорли.

— Да, получилось забавно.

- Как поживают ослепительная Белинда и застенчивая Люси?

— Они в полном порядке и живут в Мэйнорли.

Мистер Лэнсдон считает, что им лучше пребывать там.

— Мисс Белинда произвела на меня впечатление.

— А вы произвели впечатление на нее.

— В самом деле?

— Не спешите поздравлять себя. На нее производит впечатление всякий, кто проявляет к ней интерес.

— Придется поискать предлог, чтобы вновь нанести визит в Мэйнор Грейндж Но я хотел бы быть уверен в том, что там будете вы. Полагаю, время от времени вы собираетесь ездить туда?

— Видимо, до конца сезона я буду находиться в Лондоне.

— Надеюсь часто видеться с вами в течение этого периода — Неужели у вас так много времени, что вы можете тратить его на столь легкомысленные занятия, как, балы для дебютанток?

— Я не считаю пребывание в компании интересных людей легкомысленным занятием.

— Но такие события…

— Если на них удается испытывать такие моменты, как этот, — мне не требуется ничего более.

— Вы уже много знаете обо мне. Расскажите о себе.

— Дедушка Бенедикта Лэнсдона был моим благодетелем. Я был кем-то вроде его протеже. Мой отец хорошо знал его, и Питер помог мне. Он сказал, что я обладаю жизненной силой… что похож на него в молодости. Люди любят, когда им кто-то напоминает их самих. Это заставляет их надеяться на тебя.

— Вам не кажется, что вы несколько циничны? — спросила я.

— Возможно. Правда иногда может прозвучать цинично. Тем не менее, все мы склонны восхищаться собой, а если нам кажется, что кто-то сотворен по нашему образу и подобию, мы восхищаемся и им.

— Наверное, вы правы. Значит, дядя Питер проявил к вам благосклонность?

— Да, безусловно. Вы, по-моему, любили его?

— Его было невозможно не любить. Что-то такое в нем было. Конечно, он был человеком многоопытным, но в самой глубине души оставался очень добрым и понимающим.

— Очень часто люди, не являющиеся святыми, более склонны снисходительно относиться к грехам других.

Вам не доводилось замечать этого?

— Пожалуй, доводилось. Значит, вы подружились и он взял вас под крылышко.

— Он никогда не относился ко мне, как к птенцу или к какому-нибудь иному крылатому существу. Можно сказать, что он проявлял интерес ко мне, наставляя меня, научил меня многому из того, что сделало меня деловым человеком.

— Не думаю, что это было трудной задачей.

— Так кто из нас не скупится на комплименты?

— Я сказала это искренне. Есть что-то… — я сделала паузу, и он спросил:

— Ну? Что же вы собираетесь обо мне сказать?

— В вас есть какие-то проницательность и хитрость.

— Умение предвидеть? Рассчитать… действовать быстро. Все это может очень льстить. Однако временами такие люди бывают и лицемерны… эгоистичны… ищут во всем выгоду для себя.

— Возможно, это и так. Но уж каждый хотел бы стать проницательным. Не думаю, что кто-то мечтает стать простачком.

— Что ж, благодарю вас.

Танец кончился.

— Увы, мне придется возвратить вас ваши ангелам-хранителям. Но это всего лишь начало бала, будут и другие возможности.

— Наверняка.

— У вас, вне всяких сомнений, заполнена вея программа?

— В общем-то, да, ведь этот бал дает мой отчим и приглашенные чувствуют себя обязанными танцевать со мной, а я — танцевать с кем-то из его друзей.

Он состроил гримасу:

— В таком случае я буду ждать удобного случая, поскольку я хитроумен, проницателен и деятелен, то надеюсь не упустить его.

Я улыбнулась. Наш разговор получился любопытным.

Морвенна спросила меня:

— Тебе понравилось танцевать с ним? Со стороны казалось, что ты довольна.

— Он занимательный человек.

— И внешне очень привлекателен, — заметила Елена. — О, к нам идет сэр Тоби Дориан. Я думаю, ты должна потанцевать с ним. Он — коллега Бенедикта.

Его хорошо знает Мэтью.

Да, танец с сэром Тоби был совсем иным! Далеко не блестящий танцор, он то и дело спотыкался и даже наступил мне на ногу. Мадам Перро не раз внушала мне, как следует поступать в подобных случаях, и я мужественно несла свое бремя. Весь-разговор сводился к политике со ссылками на хорошо знакомых мне выдающихся деятелей. Исполнив свой долг, я вздохнула с облегчением.

Едва я успела вернуться на свое место, как к нам подошел какой-то молодой человек. Он смутно напоминал мне кого-то — смуглый, среднего роста, по-своему красивый. Я чувствовала себя озадаченной, пока Елена не сказала:

— Ах, месье Бурдон, добрый вечер. Я ожидала встретить вас здесь.

Он поклонился нам:

— Безусловно, я не мог упустить такого случая.

— Вы знакомы с мисс Мэндвилл?

— О да. Когда-то мы встречались. В Корнуолле. Я хорошо это помню.

— Я тоже помню, — сказала я.

Месье Бурдон поцеловал мне руку.

— Это доставляет мне огромное удовольствие, — сказал он. — Тогда вы были маленькой девочкой, но я знал, что вы вырастете настоящей красавицей.

— Вероятно, вы хотите пригласить ее на танец, — сказала Елена. — Я посоветовала Ребекке оставить в ее программе резервные места. Это чрезвычайно важно.

— И сейчас как раз свободный танец? Какое везение! Мисс Мэндвилл, вы не откажете мне в удовольствии?

— Ну конечно, — ответила я.

Он был прекрасным танцором — лучшим из всех, с кем мне довелось танцевать на этом балу. С ним было очень легко. Он вел меня уверенно и безошибочно, так что мне оставалось просто следить за ним, полностью отдаваясь радости танца. Мадам Перро говорила: «С некоторыми партнерами вы можете не думать, что нужно делать, а чего не нужно. Вы просто танцуете. Ваши ноги легко скользят. Вам приятно и радостно. Но такое случается редко».

И вот такое случилось со мной — мне попался идеальный партнер.

— Я узнал о вашем возвращении домой от Селесты, — сказал месье Бурдон.

— Вы часто бываете здесь?

— В зависимости от обстоятельств. Появляясь в Лондоне, обязательно захожу. У нас тоже есть дом в Лондоне… временное пристанище. Но в основном я живу в Чизлхерсте или во Франции.

— То есть подолгу на месте не засиживаетесь?

— В Чизлхерсте живет моя семья. Для нас настали грустные времена. Вы слышали о сыне императора и императрицы?

Я была в недоумении. Он продолжал:

— Принц был убит на войне. Вы слышали о столкновении британцев с зулусами?

— В свое время об этом много говорили, но все ведь уже закончилось, разве не так?

— Да. Зулусы потерпели поражение, и теперь они просят британского протектората. Они хотят, чтобы их взяли под крыло. Они нуждаются в защите крупной державы, но пока этого не произошло. Правители неохотно берут на себя ответственность. В данный момент еще ничего не решено окончательно и в стране зулусов продолжается борьба. Принц был убит во время беспорядков, когда находился на службе в британской армии. Вы можете представить, какая скорбь воцарилась в Чизлхерсте.

Я кивнула.

— Императрица, лишившаяся трона, потерявшая мужа, а потом и сына… Тяжело сложилась у нее жизнь. Те из нас, кто последовал за ней в изгнание, старались поддержать ее. Пришлось обосноваться в Чизлхерсте. Вот вам длинное объяснение того, отчего мы так давно не виделись. Но теперь я надеюсь видеть вас часто.

— Полагаю, вы собираетесь навещать свою сестру?.

— Теперь я буду получать от этих визитов двойное удовольствие, потому что вы и она живете под одной крышей.

— Итак, у вас есть своя резиденция в Лондоне?

— Да, как я уже сказал, маленький дом, всего лишь временный приют.

— А Хай-Тор?

— Он принадлежит моим родителям. Они купили его, думая поселиться там. Позже им пришлось переехать в Чизлхерст, и они купили еще один дом. Но Хай-Тор остался за ними.

— И там же остались ваши бесценные гобелены?

— Нет, их привезли в Чизлхерст. А откуда вы знаете о них?

— Я слышала об этом, потому что Ли Полгенни ездила в Хай-Тор чинить гобелены, причем, насколько мне известно, хорошо справилась с этой тонкой работой. Сейчас она служит у нас, в детской.

Несколько секунд он молчал, нахмурив брови и как бы пытаясь что-то припомнить.

— Ах да, действительно, она приезжала к нам реставрировать гобелены… Теперь я вспомнил, мать осталась очень довольна ее работой. Значит, вы хорошо ее знаете?

— Никто не знает Ли хорошо. Даже сейчас я не берусь утверждать, что знаю ее. Вот мать ее знают все, потому что она акушерка и помогала родиться на свет большинству обитателей Полдери.

— Что ж… теперь эта молодая женщина находится здесь, гобелены в целости и сохранности висят в доме моих родителей в Чизлхерсте, а я не способен выразить словами, какое удовольствие доставила мне встреча с вами. Надеюсь, вы тоже довольны тем, что наше знакомство возобновилось.

— Пока, — сказала я, — я получала от этого лишь удовольствие.

— Почему вы сказали «пока»? Вы предполагаете, что в дальнейшем это перестанет быть удовольствием?

— Я не имела в виду ничего подобного. Я уверена, что все будет продолжаться так, как сейчас.

— Теперь мы некоторым образом родственники: моя сестра замужем за вашим отчимом.

— Лучше сказать, свойственники.

— Мы будем часто встречаться. Я с нетерпением предвкушаю это.

Мне было жаль, когда танец подошел к концу. С месье Бурдоном было приятно и легко танцевать. Когда он подвел меня к моему месту, я с радостью заметила появившегося Патрика.

Жан-Паскаль остался поболтать с нами, и Патрик объяснил, что опоздал из-за задержки поезда.

— Лучше поздно, чем никогда, — заметила Морвенна. — Наверное, Ребекка придержала свободный танец.

Я посоветовала ей так сделать, потому что знала, что ты приедешь.

— Как идут дела? — спросил меня Патрик.

— Лучше, чем можно было ожидать.

— Звучит как оценка состояния пациента.

— Что ж, я всегда чувствовала, что это опасно…

Если верить тем мрачным рассказам, которых я наслушалась от твоей матери и тети Елены, мне следует сейчас умирать от страха и беспокойства. Пригласит ли меня этот мужчина на танец? Пригласит ли меня хоть кто-нибудь? Неужели полный провал? Единственная в сезоне дама, оставшаяся без кавалера…

— С тобой такого не случится.

— Еще бы, в доме моего отчима, где правила хорошего тона требуют пригласить меня. Пока что я отделалась слегка отдавленными ногами, но гордость моя при этом не пострадала.

С Патриком можно было быть откровенной и простой, ведь мы дружили с ним чуть ли не с колыбели.

Самым приятным был танец перед ужином, в котором моим партнером был Патрик.

Дело не в том, что он был прекрасным танцором, нельзя было сравнить его с Жан-Паскалем, но он был Патриком, моим милым другом, с которым я чувствовала себя легко и свободно.

— Мы давно с тобой не виделись, — сказал он. — Но не всегда будет так.

— Каковы твои планы, Патрик?

— Со следующего месяца я начинаю заниматься в горно-инженерном колледже возле Сент-Остелла. Рано или поздно Пенкарронская шахта будет принадлежать мне. Дедушка считает, что я обязан получить соответствующее образование. Это один из лучших колледжей на юго-западе.

— Что ж, это неплохо. Наверняка твои бабушка с дедушкой обрадуются, если ты будешь неподалеку от них.

— Да, и учиться предстоит два года. Меня ожидает напряженная учеба, но после ее окончания я буду готов управлять шахтой и, как говорит дедушка, познакомлюсь с современной технологией. Подробности я расскажу тебе за ужином. Знаешь, Ребекка, давай подыщем двухместный столик. Я не хочу, чтобы к нам кто-нибудь подсел.

— Это звучит интригующе.

Надеюсь не разочаровать тебя. Прости… боюсь, я не правильно повел тебя.

— Действительно. Мадам Перро была бы в отчаянии.

— Я заметил, как грациозно двигается этот француз.

— Он — идеальный танцор. Немногие обладают его талантом.

— Кажется, ты завидуешь. Может, ты случайно слышал, что есть кое-что поважнее умения танцевать?

— У меня вновь появилась надежда.

— Слушай, Патрик, что сегодня с тобой? Ты не похож на себя.

— Эти изменения к лучшему или к худшему?

Поколебавшись, я пообещала:

— Я скажу тебе за ужином. Смотри, вот они входят. Как ты считаешь, мы должны позаботиться о твоей матушке и тете Елене?

— Они сами о себе позаботятся. Кроме того, сопровождающие лица захотят, наверное, пообщаться между собой.

— Я вижу, что они подошли к моему отчиму и его жене. Пойдем-ка займем столик на двоих.

Мы отыскали подходящий столик, слегка затененный кадкой с папоротником.

— Здесь будет уютно, — сказал Патрик. — Усаживайся, а я пойду позабочусь о еде.

Он вернулся с порциями лосося, доставленного в дом сегодня утром. На каждом столике стояла бутылка шампанского в ведерке со льдом. Мы сели друг против Друга.

— Должен сказать, твой отчим умеет устраивать приемы — Это входит в круг обязанностей честолюбивого члена парламента.

— А я считал, что для начала нужно отличиться в самом парламенте.

— Нужно уметь поддерживать и внешнюю форму, заводить полезные знакомства, нажимать на нужные клавиши и мозолить глаза публике.

— Иногда это может привести к катастрофе.

— Конечно, нужно показывать себя в выгодном свете.

— Тогда другое дело. Может быть, хватит о политике? Кстати, я не собираюсь заниматься ею. Это тебя устраивает?

— Ты хочешь сказать, устраивает ли меня то, что ты не намерен заниматься политикой?

— Вот именно.

— Не думаю, что из тебя получился бы политик, Патрик. Ты слишком честен.

Он удивленно приподнял брови, и я продолжала:

— Я имею в виду, что ты слишком прямодушен.

Политик всегда должен принимать в расчет, что понравится, а что не понравится его избирателям. Дядя Питер не уставал повторять это. Вот из него получился бы хороший политик Мы все любили его, но он был манипулятором. он манипулировал не только ценностями, но и людьми. Посмотри, что он сделал из Мэтью Хьюма. Мне кажется, мужчина не должен позволять делать себя. Он должен всего добиваться своими силами и своим умом.

— Ты ищешь идеал в мире, который так далек от совершенства. В самом деле, хватит о политике. Мне хотелось поговорить о себе… и о тебе.

— Ну, начинай.

— Мы всегда были друзьями, — медленно проговорил Патрик. — Есть что-то удивительное в том, что мы оба родились в необычных обстоятельствах. Оба появились на свет на австралийских золотых приисках.

Тебе не кажется, что в нашей дружбе есть что-то особенное?

— Да, но мы же это знаем, Патрик. Что ты хотел сообщить мне?

— В течение двух лет я не могу жениться… до тех пор, пока не закончу колледж. Как ты относишься к этому?

— А как я должна относиться к твоему браку?

— С исключительным интересом, поскольку мне хотелось бы, чтобы он стал и твоим браком.

Я радостно улыбнулась:

— Знаешь, Патрик, на мгновение я подумала, что ты пал жертвой какой-то соблазнительной сирены.

— С самого своего рождения я безнадежно запутался в сетях неотразимой сирены.

— Ах, Патрик, ты говоришь обо мне. Какая неожиданность!

— Не нужно шутить, Ребекка. Я совершенно серьезен. Для меня существует лишь одна сирена. Я всегда знал, что ты единственная для меня. Это было предрешено заранее: в один прекрасный день мы соединимся навсегда.

— Любопытно, что за всю жизнь ты ни разу не посоветовался со мной по этому важному вопросу.

— Я считал, что еще не настала пора. К тому же мне казалось, что все и так ясно и тебе это ясно точно так же, как и мне. Это просто неизбежно.

— Слово «неизбежность» почему-то не приходило мне на ум.

— Но это так.

— Значит, это предложение?

— В определенном смысле.

— Что ты имеешь в виду под «определенным смыслом»? Это предложение или нет?

— Я прошу твоего согласия считать нас помолвленными.

Я улыбнулась ему и коснулась его руки, лежавшей на столе.

— Я так горжусь собой, — сказала я. — Не многим девушкам удавалось получить предложение сразу после появления в обществе.

— Не в этом дело.

— Я еще не закончила. Я хотела сказать, удавалось получить предложение от Патрика Картрайта. Вот отчего это так приятно… потому что это ты, Патрик.

— Это самый счастливый день в моей жизни, — сказал он.

— И в моей тоже. А они будут довольны?

— Моя мать будет рада. Что касается твоего отчима, — нахмурился он, то тут я не уверен.

— В чем дело, Патрик? — спросила я.

— Он устраивал все это для тебя, потому что рассчитывал на какой-то грандиозный брак.

— Я собираюсь устроить себе грандиозный брак ровно через два года.

— Давай будем рассудительными, Ребекка. Твой отчим не посчитает это подходящей партией. Горный инженер с шахтой в корнуоллской глуши!

— Это весьма перспективная шахта. В любом случае, даже если бы это была «дохлая дыра» (так называются бесполезные выработанные шахты), я была бы рада ей, получив в придачу тебя.

— Ах, Ребекка, все у нас будет чудесно… у нас с тобой… только не знаю, как я дождусь. Может быть, вообще оставить эту идею с колледжем. Я мог бы набираться опыта в конторе отца, а поженились бы мы прямо сейчас.

— Постарайся рассуждать здраво, Патрик. Все складывается удачно. Два года быстро пройдут, и мы все время будем жить ожиданием. Они скажут, что сейчас мы слишком молоды. Для женщины это не так важно, так как восемнадцать лет — подходящий возраст, но мужчина должен быть постарше. Пусть все идет своим чередом, Патрик.

— Боюсь, придется с этим смириться.

— Давай сделаем все по правилам. Ты отправишься в свой колледж, зная, что я жду тебя, с нетерпением считая дни до свадьбы, и это поможет тебе пройти через все испытания. Потом мы устроим шумный праздник в Кадоре. Бабушка с дедушкой будут очень рады, а я навсегда избавлюсь от отчима.

— Ты никогда не любила его.

— Что поделаешь, я считаю его виноватым в том, что он испортил нам жизнь. Если бы не он, мама была бы жива сейчас. Я не могу избавиться от этой мысли.

— Мне кажется, ты не должна возлагать на него вину за это. Он излишне честолюбив, это верно. В первый раз он женился ради золотого рудника. Деньги очень важны для него… деньги и слава.

— Он уже мнит себя ровней Дизраэли и Гладстону и собирается со временем стать премьер-министром.

— Может быть, он им и станет.

— Однако в то же время он является моим отчимом и, таким образом, опекуном. Я не хочу такого опекуна.

Если мне нужна чья-то опека, пусть этим занимаются бабушка с дедушкой.

— Давай попытаемся рассуждать логично. Очевидно, Бенедикт опекает тебя до двадцати одного года либо до твоего замужества. У меня есть предчувствие, что он может не дать согласия на наш брак. В лучшем случае он может настоять на том, чтобы ты дождалась своего совершеннолетия.

— Ты думаешь, он сможет так сделать, даже если я буду согласна и бабушка с дедушкой одобрят? Я убеждена в том, что они оба будут этим довольны.

— Полагаю, он может приостановить это.

— Значит, еще три года…

— Когда я закончу колледж, нам обоим исполнится по двадцать. Тогда мы поженимся и будем хранить это в тайне до тех пор, пока это не станет необратимым.

Я засмеялась:

— Как интересно!

— А пока, — закончил Патрик, — давай не будем объявлять о помолвке… до поры до времени. Потерпим с этим.

— Хорошо. Пусть это будет нашей тайной.

Он взял меня за руку и крепко сжал ее. Потом мы подняли бокалы и выпили шампанского за наше прекрасное будущее.

Это был мой первый настоящий бал, и я радовалась почти каждой его минуте. Я была вне себя от счастья Мы с Патриком помолвлены пока тайно, но от этого событие становилось еще более волнующим.

Я попыталась окинуть взглядом два следующих года. Они пролетят быстро, ведь их будет освещать сознание того, что по окончании этого срока я стану женой Патрика. У нас будет свой дом, возможно, где-нибудь в районе пустошей. Мне там нравилось, к тому же это недалеко от Кадора. Дедушка и бабушка Патрика тоже будут поблизости. У нас будет десять детей, любящих и преданных, как сейчас мне предана Люси. Кстати, решалась еще одна проблема. Не всякий муж захотел бы держать Люси в доме, а я ни за т о не согласилась бы расстаться с этой девочкой. Я относилась к ней как к своему собственному ребенку и потребовала бы такого же отношения к ней моего мужа. Патрик понял это сразу.

Таким было счастливое окончание романа, который долгие годы развивался между мной и Патриком. Мы были предназначены друг для друга с того самого момента, как родились на пыльных золотых приисках Австралии.

Жизнь превратилась в вихрь развлечений. Таков был сезон. Беспокойные матери, отцы или опекуны, выводившие в свет юных леди, давали балы, званые обеды и вечера для новообращенных. Благодаря тому, что Бенедикт был моим отчимом, я получала приглашения на большинство из этих мероприятий.

В течение следующих трех-четырех недель я часто виделась с Патриком. Он играл роль симпатичного сына одной из моих дам-покровительниц. Его не причисляли к высшим слоям общества, поскольку в его жилах не доставало голубой крови, но его дедушка хорошо известен в промышленных кругах и был богатым человеком, а деньги и голубая кровь весили примерно одинаково в глазах общества.

Обычно мы встречались в парке, куда я ходила на прогулку с Морвенной, потому что присутствие на прогулках ее сына не могло считаться дурным тоном.

Это были долгие счастливые дни, но настало время Патрику отправляться в колледж. Он обещал писать мне каждую неделю и попросил меня о том же, Я поклялась ему в этом.

После его отъезда я почувствовала себя одинокой, но у меня было слишком много дел. Я постоянно присутствовала на светских приемах, где часто встречалась с Оливером Джерсоном и Жан-Паскалем Бурдоном. Последний, будучи связан с императорским семейством в изгнании, считался весьма желанным гостем; связи Оливера Джерсона с моим отчимом давали ему возможность посещать если не все, то многие светские вечера.

В общем-то, я была довольна их обществом. Я находила, что оба интересны и по-своему забавны. К тому же они открыто выражали свое восхищение мной, а я была достаточно тщеславна для того, чтобы радоваться этому.

Жан-Паскаль был идеальным партнером для танцев. Я обожала танцы и, благодаря усердию мадам Перро, в паре с ним танцевала действительно хорошо.

Говорили, что со стороны мы выглядим прекрасной парой.

Я кое-что узнала об этих людях. Жан-Паскаль занимался импортом вина и периодически ездил во Францию.

— Видите ли, мне следует что-то делать, — сказал он. — Согласитесь, я ведь не могу целыми днями танцевать.

Он был весьма непростым человеком. Мне кажется, в душе он был циником и реалистом. Он возлагал большие надежды на то, что в один прекрасный день во Франции произойдет реставрация монархии и тогда он вернется на родину, будет жить в своем старинном замке и вести тот образ жизни, к которому он привык в правление его добрых друзей — императора Наполеона III и императрицы Евгении.

— И это может произойти? — спросила я его.

Он пожал плечами:

— Все возможно. У правительства есть некоторые сложности. Оно склоняется то в одну, то в другую сторону. Наша великая трагедия — это та проклятая революция. Если бы мы сохранили монархию, все было бы сегодня отлично.

— Но это случилось уже сто лет назад.

— И с тех пор у нас не было порядка. У нас появился Наполеон, мы вновь становились великой державой… но теперь… эти коммунары… Я все-таки надеюсь. Поэтому я и езжу во Францию. Я ввожу сюда вино, чем оказываю Англии большую помощь. Ни одно вино в мире не может сравниться с французским.

— Немцы не согласились бы с вами.

— Немцы! — Он презрительно щелкнул пальцами.

— Ну, знаете ли, они вас поколотили, — злонамеренно напомнила я ему.

— Мы сваляли дурака. Мы не поверили в их силу, поэтому они пришли и все разрушили.

— И теперь в Европе появилась великая держава — Германия.

— Это трагедия. Но в один прекрасный день мы вернемся.

— Вы имеете в виду французских аристократов?

— И тогда вы увидите все сами.

— Ну что ж, теперь у вас есть связи в Англии: Ваша сестра замужем за одним из наших парламентариев.

Он кивнул:

— Да, это хорошо.

— Для вашей сестры?

— Да, для моей сестры.

Я задумалась, знает ли он о настроениях своей сестры. Впрочем, скорее всего, они его не заботили.

Он в любом случае считал бы это удачным браком, поскольку Бенедикт Лэнсдон был богат и считался восходящей политической звездой, возможно, с блестящим будущем.

Выяснилось, что у Жан-Паскаля есть планы жениться во Франции. Его дама сердца имела отношение к императорскому семейству. В данный момент это казалось малозначительным, но в случае реставрации монархии — ну, уж тогда Жан-Паскаль оказался бы в исключительно выгодном положении. Тем не менее, пока он выжидал. Ситуация еще не прояснилась.

Естественно, он не выкладывал мне все это прямо, но в то же время не пытался скрыть факты.

Хотя я находила его достаточно любопытным субъектом, были в его натуре черты, вызывавшие мое недоверие и даже отталкивающие. Скажем, манера смотреть на меня и на других женщин. Наверное, это называется вожделением. В том, что он был чувственным мужчиной, я не сомневалась. Это я поняла давно, увидев, какие взгляды он бросает на хорошеньких служанок; да и в его речах постоянно присутствовала какая-то недоговоренность, которую я предпочитала не замечать. Впрочем, следовало предполагать, что он, с его знанием женщин, понимает мое отношение к нему.

Похоже, он относился к моей невинности с некоторым презрением, как к отсутствию сообразительности, к девичьей неопытности, и, как мне казалось, намекал на то, что готов ввести меня в мир неведомых мне радостей.

Надеюсь, я достаточно ясно давала понять, что не собираюсь обогащаться опытом благодаря ему. Но он был так уверен в своих безграничных познаниях в этой области, что считал, будто знает меня лучше, чем я сама знаю себя.

Ситуация была интригующей, и мне не хватало Патрика. Его отсутствие компенсировали лишь его еженедельные письма, и я находила, что в обществе Жан-Паскаля время летит быстрее.

Кроме того, был еще и Оливер Джерсон. Он был весел, умен и очарователен. Появлялся он не во всех домах. Видимо, наиболее аристократичные мамаши считали его не вполне достойной партией. Как бы то ни было, я встречалась с ним довольно часто, и он всем своим поведением показывал, что ему доставляет удовольствие мое общество.

Итак, тайно обручившись с Патриком, я могла наслаждаться светской жизнью без чувств озабоченности и неуверенности, которые в свое время угнетали бедняжек Морвенну и Елену. Я беспечно предавалась развлечениям, насколько это было возможно в разлуке с Патриком.

Так пробежали месяцы, и сезон приблизился к концу.

В это время Бенедикт с женой отправились отдохнуть в Мэйнорли, и я, конечно, поехала вместе с ними.