Дороти Дэниелс Династия Дунканов

I

Я ждала, пока папа усадит меня за один из столиков обеденного салона «Орлеаны» – нового великолепного речного парохода на Миссисипи, который должен был на следующий день прийти в Новый Орлеан.

Путешествие не было утомительным; пакетбот являл собой последнее слово роскоши. Моя каюта была отделана красным деревом, имела встроенные туалетный столик и комод, украшенную резьбой кровать с пологом и большие окна, через которые я могла наблюдать постоянно менявшиеся картины берега на всем пути от Сент-Луиса до Нового Орлеана.

Папа немного располнел, но в свои сорок пять был еще красивым мужчиной. Он, как всегда, был тщательно одет – он считал утренний сюртук обязательным, особенно на роскошном речном пароходе.

Мама была тихой женщиной. Не покорной, но предпочитавшей предоставлять говорить по большей части другим. Она была моложе папы на шесть лет и выглядела так молодо, что нас часто принимали за сестер. Мы были очень похожи. У мамы была очень белая кожа; она полагала, что слишком много солнца вредно для тела. У нее были светло-каштановые волосы, глаза серовато-голубые. Нос маленький и ровный, овальное лицо и правильный рот, предназначенный для улыбки. Я обожала их обоих.

Папа, как обычно, заказал обильный завтрак и смотрел в окна обеденного салона, пока мы ждали первой перемены.

– Мне сказали, что ночью мы обошли «Королеву прерий». Наш капитан намерен первым прийти в следующий порт, тогда он сможет получить большой груз и почту. Соперничество между этими пакетботами восхитительно.

– Мне не нравится скорость, которую они развивают, – сказала мама. – Мне она кажется опасной.

– Слишком много этих судов взорвалось, – заметила я. – Надеюсь, с нашим такого не случится, но все же котлы у него ужасно горячие.

– Для большего жара они поливают дрова нефтью и смолой, – пояснил папа.

– Ладно, сегодня днем все будет позади. До Нового Орлеана осталась еще одна стоянка.

– Я буду очень рада, когда мы наконец прибудем, Роберт, но я бы желала, чтобы дом для нас уже был готов. – Мама не выносила отелей.

– Дом будет готов в течение недели, – уверенно сказал папа. – Тут не о чем беспокоиться. Я сразу начну собственное дело и совершенно уверен, что буду преуспевать. Я предвкушаю жизнь в теплом климате. Она, должно быть, совсем иная. Кроме того, я должен разыскать своего кузена Клода Дункана, его совет наверняка будет полезным.

– Я очарована идеей переехать в Новый Орлеан. Я хочу видеть все, – сказала я. – И, если мы можем это себе позволить, – купить несколько новых платьев. Как я понимаю, их привозят туда прямо из Парижа.

– Без сомнения, – согласилась мама, – мы можем позволить себе все, что ты пожелаешь.

– Роберт, – мама понизила голос, – мне очень не нравится, что ты носишь при себе все эти деньги, даже когда они в специальном поясе и не видны. Эти деньги – все, что у нас есть.

– И их, кстати, довольно-таки много, – улыбнулся папа. – Не тревожься, они будут в достаточной безопасности, пока я не найду подходящий банк. После войны в Новом Орлеане было несколько банкротств, и я не намерен рисковать, помещая наши деньги в банк, о котором ничего не знаю. Надежнее носить их при себе.

– Тебе виднее, – сказала мама.

Принесли первую перемену – персики ломтиками в желтом креме. Вслед подошел главный официант – удостовериться, что все в порядке.

– Мы на четыре часа опережаем расписание, – с гордостью сообщил он. – На сей раз мы должны побить рекорд. Капитан Бердсли намерен сделать это судно самым быстроходным пакетботом на реке.

Я ощущала пульсацию корабля под ногами. Со своего места я видела расширявшиеся столбы черного дыма, валившего из оперенных труб, и, казалось мне, давление в котлах все нагоняли и нагоняли, развивая все большую скорость. Я принялась беззвучно молиться о том, чтобы мы не стали самым быстроходным пакетботом на дне реки.

Еще до завершения завтрака мама была явно напугана, и даже у папы вид был встревоженный. Это было мое первое путешествие на пароходе, и признаки, беспокоившие маму и папу, мало что говорили мне. Для меня вибрация корабля, огромные столбы густого дыма, работа машины и крики кочегаров были лишь частью будней на пакетботе.

Конечно, я читала об ужасных катастрофах, случавшихся на реке, когда суда взрывались, загорались и в считанные минуты тонули, а порой натыкались посреди реки на крепкий топляк и тут же шли на дно. С этими пакетботами погибло много людей, но я уповала на то, что по Миссисипи суда плавали с конца прошлого столетия и теперь, в 1885, они наверняка более совершенны и безопасны.

После завтрака мы с мамой совершили ежедневный моцион вдоль палубы, а папа отправился на котельную палубу посмотреть, как там дела.

– Я надеялась прожить в Сент-Луисе остаток своих дней, – сказала мама. – Твой отец человек честолюбивый, а Сент-Луис не был достаточно велик для коммерсанта с неуемной предприимчивостью.

– О, мама, – сказала я, – в Новом Орлеане будет совсем иначе. Будет так весело и много развлечений. Предвкушаю это.

– Да, перемена всегда хороша, особенно для такой юной девушки, как ты, Джена, но я чувствовала себя прочно обосновавшейся и не желала перемен. Однако мы используем ее как можно лучше.

– Говорят, там есть театр и опера, веселые танцы и балы. Я уверена, что мы будем счастливы.

– Без сомнения. И молодые люди тоже есть, каких, кажется, недостает в Сент-Луисе. По крайней мере, того типа, какой я одобряю. Я слышала, они в Новом Орлеане настоящие денди. Совсем как вон тот молодой человек, который стоит у поручней и смотрит на тебя с тем же восхищением, какое обычно радовало меня, когда на меня смотрели в дни моей молодости.

Я слегка повернулась, чтобы посмотреть, о ком она говорит, хотя и полагала, что уже знаю. Он ни разу не сказал нам ни слова, но, казалось, считал себя обязанным находиться на палубе, когда мы были там. Я дала бы ему лет около тридцати; это был высокий стройный человек с черными волосами и темно-карими глазами. Он не был красив, но хорошо держался и обладал очень хорошей осанкой. Он не казался лощеным, хотя был тщательно и хорошо одет. Его короткий пиджак представлял собой белую двубортную тужурку; брюки серые, а совершенно великолепные черные ботинки сверкали. Когда я прямо посмотрела на него, он быстро отвернулся и поджал губы в беззвучном свисте, который должен был означать, что его взгляд на меня был случайным. Я про себя улыбнулась, но возвращение папы заставило меня позабыть о молодом человеке.

– Видели бы вы, как они раскочегарили свои котлы, – сказал он. – В котлах столько пара, что их вполне может разнести вдребезги. И, что еще хуже, половина кочегаров пьяны. Почти напротив котлов наложена куча дров. Они пропитаны смолой. С того места, где я стоял, была видна смола, испарявшаяся от жара. Откровенно говоря, я хотел бы, чтобы мы подошли к какой-нибудь пристани и мы бы убрались отсюда. Наш капитан твердо намерен войти этой гонкой в историю, но его пассажирам и судну может дорого обойтись, если эти котлы все же взорвутся.

– Пожалуйста, Роберт, – взмолилась мама, – не говори так. Я и без того схожу с ума. Думаю, мне лучше уйти в нашу каюту, если вы не против.

– Конечно, – ответил папа, – идем, Джена?

– Я, пожалуй, еще подышу воздухом, – сказала я.

– Возможно, позднее я присоединюсь к тебе, – сказал папа. – Он повел маму вдоль палубы к лестнице, ведущей вниз к нашим каютам. Когда они ушли, я на минуту подумала, что мужчина в белой тужурке подойдет ко мне, но он этого не сделал. Он по-прежнему стоял у поручней, теперь куря тонкую сигару шеро, и, по-видимому, всматривался в мутную воду, стремительно несшуюся под килем судна.

Это произошло неожиданно. Если бы взорвались котлы, мы бы наверняка услышали свист пара, прежде чем взлетели бы на воздух листы металла. Но вышло вот что: пропитанные смолой и уложенные слишком близко к перегретым котлам дрова вдруг вспыхнули.

Через десять секунд котельная палуба стала ревущей топкой. Ее жар взорвал перегруженные котлы. Горящая древесина рассыпалась по всему судну, и оно стало гигантским факелом.

Мужчины и женщины толкались и боролись, пробираясь к двум ялам, которые висели за бортом, готовые к спуску. Я думала только о папе и маме, оказавшихся внизу в западне.

Я должна была добраться до них. Я пронеслась через палубу, но когда подошла к лестничной клетке, оттуда вырвалось пламя. Я отпрыгнула так быстро, что споткнулась и упала.

Сильные руки поставили меня на ноги, и рука обняла за талию.

– Вам не пройти вниз, – сказал мой спаситель. – Наш единственный шанс – это как-то покинуть судно.

Это был мужчина в белой тужурке. Я была не в состоянии говорить. Все мои мысли были с моими родителями, и я уже знала, что для них нет надежды.

Я видела сурового начальника хозяйственной части, он махал мне, показывая, что в яле, уже забитом пассажирами, есть место. Рука на моей талии стала тверже.

– Нет, – сказал мужчина. – Канаты, на которых будут опускать ял, уже в огне.

Он еще не закончил говорить, как один канат прогорел. Нос яла упал, и три четверти людей свалились в воду. Пароход, пытаясь сделать крутой поворот к мысу речного берега, остановился совсем. Пеньковые штуртросы тоже сгорели, и пароход уже не слушался руля.

Мои мысли спутались. Отец и мать находились под палубами, где свирепствовал огонь. Судно начало крениться. Через считанные минуты оно наверняка затонет. На палубе шла позорная борьба за жизнь. Если бы мой благодетель крепко не держал меня, меня бы смела за борт толпа людей, искавших спасения.

Ял по другому борту парохода смог достигнуть воды и ровно встать на киль, пока еще не сгорели его канаты. Но уже торжествовавшие пассажиры были атакованы многими другими, прыгавшими с палубы в ял, и в результате маленькое суденышко за несколько минут было затоплено, и рухнули надежды тех, кто пытался спастись на нем.

Мужчина рядом со мной вплотную приблизил губы к моему уху, так, что его стало слышно сквозь шум криков, падавших обломков, воплей людей в воде.

– Надо уходить, – крикнул он, – на корме я видел тридцать баррелей пушечного пороха, и огонь наверняка доберется до них. И тогда…

– Мои отец и мать… – с мукой выкрикнула я.

– Вы не можете их спасти. Никто не может. Возможно, они уже выбрались. В борту парохода ниже палуб пробоина. Идемте! Вы умеете плавать?

Я молча кивнула. Слезы струились у меня по лицу. Я была слишком потрясена, чтобы думать. Все, на что я была способна, – это повиноваться этому мужчине. Я осознала, что доверяю ему, ибо он выглядел таким сильным и знающим и не выказывал никаких признаков страха.

Мы достигли поручней. В воде под нами множество людей пытались держаться на плаву. До сих пор не появился ни один спасательный корабль, и было ясно, что многие из пловцов обречены.

– Единственный шанс, – сказал мой благодетель. – Оставайтесь здесь! Не двигайтесь, если вам дорога жизнь.

Он выпустил меня и ринулся по палубе к ялу, из которого уже высыпались его обитатели, но который все еще висел на одном пеньковом канате. Канат дымился, но был еще, несомненно, крепок, несмотря на огонь. Мой благодетель был занят исправлением этого. Я видела, как он подобрал длинную деревянную палку, один конец которой полыхал. Он держал палку у несгоревшего каната, пока огонь не охватил его и не пережег, и ял упал на воду килем, и, к счастью, не перевернулся, даже когда люди ухватились за него, чтобы влезть. Их было так много, что безумные усилия людей со всех сторон лодки не дали ей опрокинуться.

Мужчина бегом вернулся ко мне, подвел к поручням и указал на кусок веревки, привязанный к ним. Из-за дыма и огня я не видела, как он устроил этот путь к спасению. Ему не пришлось ничего объяснять. Я инстинктивно знала, что делать. Я ухватилась за канат, перелезла через поручни и съехала прямо в лодку.

Кто-то оттолкнул ее от пакетбота. Я посмотрела вверх, надеясь, что мой благодетель спускается по канату и успеет вовремя оказаться на борту. Но я даже не увидела его. Кто-то нашел весла, и лодка быстро пошла по воде.

В ту минуту мне показалось чрезвычайной жестокостью то, что тех, которые пытались взобраться к нам в лодку, безжалостно отталкивали, по рукам отчаянно цеплявшихся за борта людей пассажиры били и колотили кулаками. Но если бы кто-то влез в ял и в него залилась вода, мы бы все утонули.

Я почувствовала рядом с челном мягкий прибрежный ил. Все как можно скорее выскочили из лодки. У двоих мужчин достало мужества и здравого смысла оттолкнуть лодку от берега, влезть в нее и начать грести назад, чтобы попытаться спасти нескольких боровшихся за жизнь людей.

Я спрашивала себя, что сталось с мужчиной, спасшим меня, но не с моими родителями: я знала, что они, без сомнения, мертвы. Я все еще была слишком охвачена страхом, чтобы сейчас оплакивать их судьбу. Я стала ходить, пытаясь помочь некоторым из раненых и в то же время ища мужчину, который, вне сомнения, спас мне жизнь.

Я нашла его в нескольких сотнях ярдов, он отчаянно разыскивал меня. Издали увидев друг друга, мы понеслись навстречу с распростертыми объятиями, и через мгновение он крепко прижал меня к себе.

– Я думал, что потерял вас, – сказал он. – В этом яле было так много людей…

– А я думала, что вы остались на пароходе. Даже не знаю…

Дальнейший разговор был прерван грохотом ужасного взрыва на пакетботе. Пушечный порох наконец выпалил. Части судна взлетели в небо, другие с сильным плеском упали в воду. Должно быть, много людей было убито падавшими обломками, ведь их было множество.

Я крепко прижалась лицом к тужурке мужчины и так горячо вцепилась в него, словно бы решила никогда не отпускать. Он повел меня прочь, и я слепо шла за ним, все еще уткнувшись лицом в его грудь. Наконец мы вышли на сухое место, и он усадил меня на траву. Он сел рядом.

– Я скорблю о ваших матери и отце, – тихо сказал он. – Вам нужно понять, что для них ничего нельзя было сделать. Вы вправе скорбеть о них, но не теперь. Вам нужно подумать о себе. Как и мне.

– Я знаю, – сумела я выговорить. – Я очень благодарна вам за то, что вы сделали. Уверена, что если бы не вы, меня бы не было в живых.

– Вы сделали это сами, – уверил он меня. – Теперь отдохните. Прислонитесь ко мне. Думаю, мы настолько друзья, чтобы поддерживать друг друга. Если вам хочется заплакать, я это тоже пойму.

– Потом, – сказала я. Я прислонилась к нему, как он предложил. – Еще раз спасибо вам. Я даже не знаю, кто вы.

– Меня зовут Дэвид Бреннан.

– Я никогда не забуду вас, мистер Бреннан. Я Джена Стюарт.

– Джена? Никогда раньше не слышал такого имени. Оно мне нравится. Да… Очень. Джена… Оно прелестно звучит. Как музыка. Я музыкант.

– Вы играете на каком-то инструменте? – спросила я. Он занимал меня такими прозаическими вопросами, и я на время забыла о происшествии.

– Я играю на нескольких инструментах, но вообще-то я дирижер. На следующей неделе я должен выступать в Новоорлеанском оперном театре, но теперь я не уверен даже в этом.

– Надеюсь, вы будете великолепны, – сказала я.

– Спасибо. Мне это обязательно нужно. Теперь я потерял все, что имел, кроме совсем маленькой суммы денег. Вот что бывает, когда возишь их с собой. Все мое состояние было в одном из чемоданов, а он теперь, скорее всего, сгорел дотла.

– Мне жаль, мистер Бреннан.

– О, я не пропаду. А как вы?

– Я не знаю. – Я чуть было не добавила, что все, что у нас было, тоже, вероятно, сгорело дотла, но не хотела, чтобы он тревожился за меня, и не желала, чтобы делился со мной своими скудными деньгами. Он сделал уже достаточно.

– У меня есть родственник… Я могу поехать к нему, – добавила я, – пожалуйста, не беспокойтесь обо мне.

– Моя привилегия – беспокоиться о леди, которым я помог спастись, – с улыбкой сказал он. – А сейчас нам лучше позаботиться о своей одежде. Мы насквозь промокли, и счастье, что день теплый. Полагаю, нас на чем-нибудь подвезут до города. Поищем сейчас транспорт?

– Да, – сказала я. – Здесь нам… больше нечего делать.

– Я хотел бы, чтобы это было не так. Мне жаль, Джена. Мне очень, очень жаль.

Я не ответила, потому что боялась расплакаться. Вместо этого я позволила ему взять меня за руку и вести к пыльной дороге, вниз по которой мы шли, пока не подошли к группе потрясенных людей, оставшихся в живых. Мы были теперь на небольшом холме, возвышавшемся над рекой. Груда обломков – вот все, что осталось от гордого пакетбота, который пытался побить рекорд скорости. Пароход был разрушен.

Мистер Бреннан оставил меня с двумя женщинами, которые явно нуждались в поддержке. Я успокоила их и помогла выжать речную воду из разбухшей одежды. Занятие делом благотворно сказывалось на мне, и мистер Бреннан, кажется, знал это, так как, вернувшись, поручил моим заботам трех-четырехлетнюю девочку, которую пока никто не искал.

Я держала ее на руках, пока мистер Бреннан говорил мне, что нам на помощь отправлен другой пакетбот. Я бы предпочла никогда больше не ступать на пароход, но здравый смысл подсказывал, что до Нового Орлеана нет другого удобного пути.

К вечеру я смертельно устала, оказывая помощь раненым. Наконец пришел пакетбот, и была устроена временная сходня, вдвое длиннее средней, так что мы прошли прямо на судно.

Когда оно тронулось, раздвигая обломки затонувшего пакетбота, я почувствовала, что силы начинают покидать меня. Мистер Бреннан понял, что я уже не способна ничего более воспринять. Он добился, чтобы мне предоставили каюту, и отвел меня туда.

– Раздевайтесь, – сказал он, – и ложитесь в постель. Вам необходимы покой и тепло. Когда будете готовы, позовите меня. Я буду тут за дверью.

Я кивнула, опять не в силах говорить. Я стянула с себя промокшую одежду, закуталась в огромное полотенце и легла в постель. Прежде чем позвать мистера Бреннана, я пальцами расчесала волосы, приведя их в возможный порядок.

Он придвинул к кровати стул и устало сел.

– Начинаю разваливаться, – признался он. – Я в соседней каюте, значит, вам надо лишь легонько постучать в стену, и я тут же приду. Хотите поговорить или лучше постараетесь заснуть?

– Мне не заснуть, – сказала я. – Я бы охотно поговорила, если вы выдержите.

– Обо мне не беспокойтесь. Откуда вы приехали?

– Из Сент-Луиса. Мой отец был там коммерсантом. У него был большой магазин, и он планировал открыть еще один в Новом Орлеане. Теперь… его и мамы… нет. Это не укладывается в голове.

– Я знаю. Мне повезло – я никого не потерял на пароходе. Вы говорите, что у вас в Новом Орлеане есть родственник?

– Очень дальний, но я уверена, что он сможет мне помочь.

– Конечно, сможет, и скоро у вас все наладится. Вы останетесь в Новом Орлеане?

– Не знаю. У меня не было времени подумать.

– Забыл сказать вам… Скоро мы подойдем к пристани, где добрые люди собрали одежду, в которую мы могли бы переодеться. Я присмотрю, чтобы вы получили одежду и… другое.

– А как вы?

– Я сделал все возможное. Думаю, я могу спасти свою одежду, но ваше… Ботинки… Все остальное. Боюсь, что…

– Я знаю, – я осмотрела все несколько минут тому назад. Это уже не отстирать и не починить.

– По крайней мере скоро мы сможем поправить положение.

– Вам известно, скольким удалось выбраться? – спросила я.

Он покачал головой.

– Точной цифры нет, но полагают, что нас выжило около трети. Большинство утонули.

– И ни слова о?..

Он перебил меня.

– Нет. Все, кто был под палубами, утонули с остатками корабля. На глубине. Сомневаюсь, чтобы предприняли какую-либо попытку поднять корпус.

– Следовательно, мне ничего не остается, как постараться сделать все от меня зависящее в Новом Орлеане.

– Надеюсь, вы позволите мне как-нибудь поддержать вас, – сказал он.

– Вы спасли мне жизнь, – сказала я. – Я не могу быть больше в долгу у вас, мистер Бреннан. Вы сделали более, чем достаточно.

– Нет, не сделал и половины, – ответил он. – И крупицы того, что хотел бы сделать. Конечно, сейчас не время говорить об этом, но я много дней любовался вами.

Я кивнула и сумела улыбнуться.

– Я знаю.

– Надеюсь, я не обидел вас?

– Нет, ничуть.

– Думаю, теперь вам лучше бы отдохнуть. Помните, я в соседней каюте.

Он поднялся, склонился, чтобы дотронуться кончиками пальцев до моей щеки, и улыбнулся.

– Это нелегко, и завтра не будет легче. Но вы должны крепиться. Я загляну позже. Едва ли мы будем в городе раньше утра, так что времени еще много.

– Спасибо вам еще раз, – сказала я и закрыла глаза, когда огромная усталость навалилась на меня. Я слышала, как он закрывает дверь, и потом погрузилась в тяжелый сон – чрезмерная усталость и горе опустошили меня, сделав слабой и беспомощной.