Мария Баррет Обманутая

Оксфорд, июль 1984 года

– Ливви! Эй, Ливви! Сюда! – кричала Люси Дикон. Ее пронзительный вопль легко перекрывал плывущий над площадью гомон. Она так усердно махала рукой, что шапочка слетела с ее головы.

Ее мать наклонилась и подняла шапочку. – Люси, пожалуйста! – с укором сказала она. – Веди себя хоть чуточку приличней – это же твой выпуск!

Но ее слова повисли в воздухе: появилась Оливия Дэвис. Пяти футов с восемью дюймами роста, с длинными и загорелыми ногами, слегка прикрытыми мантией и узенькой полоской черной бархатной юбки.

– Люси! – закричала она, пробираясь через толпу других черных мантий, слегка смахивающую на стаю черных ворон.

Девушки кинулись друг-другу в объятия и театрально расцеловались.

– Мой Бог! Ты выглядишь чертовски восхитительно! Какой загар!

Ливви лизнула палец и потерла им свою щеку:

– Не смывается!

Мать Люси смущенно отвернулась от этой картины, размышляя заодно, чем бы отвлечь внимание своего супруга от ног Оливии.

– Послушай-ка. – Улыбка Люси погасла. – Целых шесть месяцев ты была с Джеймсом на Дальнем Востоке – и только две открытки! И это – не свинство?

Ливви взяла ее под руку.

– Я действительно виновата. Прости меня, – серьезно сказала она.

Люси искоса взглянула на подругу. Неподдельное раскаяние проступило в лице Оливии. Устоять перед обаянием Ливви было невозможно, и Люси отбросила все обиды.

– Ладно, проехали! Только расскажи мне все. Большая любовь и непреодолимая страсть?

Ливви задумалась, потом воскликнула:

– Сплошное волшебство!

Да, слово «страсть» лучше не произносить. Джеймс что-то очень быстро для молодого мужа перешел к дружеским отношениям. Ливви же была слишком горда, чтобы выражать неудовольствие. И вот сейчас она лгала и изворачивалась.

Решив сменить тему разговора, она посмотрела на родителей Люси и вежливо улыбнулась:

– Вы разрешите мне похитить Люси на несколько минут? Здесь с моей мамой находится Дэвид. Он обещал сделать несколько снимков нашей компании!

Дафна Дикон впервые с момента встречи соизволила вернуть улыбку. Если принимать во внимание связи Оливии, то это вполне мог быть Дэвид Бэйли. Она решила проверить свое предположение и нерешительно спросила.

– Это… Дэвид?..

Но Ливви проигнорировала вопрос. Дафна получила возможность предполагать все что угодно.

– Иди, Люси! Не заставляй ждать знакомых Оливии! Удачи, дорогая! – поторопила она, думая, как будет рассказывать о выпуске дочери в Бридж-клубе.

Люси изумленно смотрела на мать, но Ливви уже тащила подругу за собой. Оглянувшись на Дафну и видя искры надежды в ее глазах, Ливви небрежно сказала:

– Вы же знаете, как он занят. Поэтому мы должны поторопиться. Я не представляю, как он мог выбрать время, чтобы приехать сюда!

Дафна попыталась последовать за ними, но Ливви остановила ее:

– Обещаю, что не задержу долго Люси, миссис Дикон! Он сделает изумительные фотографии. Я пришлю их вам.

Когда они торопились через сквер к главному входу театра Шелдона; Люси нерешительно спросила:

– Это же не Дэвид?..

– Конечно, нет! – Ливви рассмеялась. – Дэвид Шнейдер – агент моей матери! Но зачем же разочаровывать человека в праздник?

– Ох, Ливви!

– Что Ливви? Ты хочешь, чтобы у нас были памятные фотографии о трех лучших годах жизни или нет?

– Да, но…

– Никаких «по»! Мне понадобится двадцать пять минут, чтобы собрать всю нашу команду. Посему успокойся и иди за мной.

Люси бросила быстрый взгляд на совершенный профиль Ливви и почувствовала, что не в состоянии противиться ей. Так было всегда. С самой первой встречи в колледже она никогда ни в чем не могла противиться Оливии Дэвис, но, возможно, и не хотела.

Ливви и се жизнь были необыкновенны, и единственное, что Люси могла сделать, – это следовать за ней и наслаждаться блеском и светом, окружающим подругу.

Хьюго Говард стоял немного в стороне от небольшой компании Ливви. Сливки… Отвернувшись на мгновение от фотокамеры, он взглянул на сияющие лица собравшихся. Они смеялись под лучами послеполуденного солнца. Даже величественная красота театрального здания на заднем плане не затмевала их. Лучшие в Оксфорде, они были собраны Оливией, и все входили в сферу ее притяжения.

Его плечи напряглись от знакомого чувства зависти и ненависти к ней. Когда он взглянул на Джеймса, его затошнило от самодовольного лица юноши. Безрадостные мысли снова вернулись к Хьюго. Его использовали. Он по-глупому отдал самого себя, всю свою наивную пылкую страсть, свою любовь, а затем его выбросили как ненужный хлам. За что? Хьюго с трудом проглотил комок в горле и повернулся к камере, так как фотограф призывал всех улыбнуться.

Конечно, он в какой-то мере имеет отношение к этой компании, является ее частью, но… Он не их поля ягода. И он никогда не простит этого некоторым из них. Одни деньги и никаких мозгов, думал Хьюго, слушая, как Джек Вилкокс кричит что-то глупое в ответ на команду парня с камерой. И ему захотелось, чтобы хоть на мгновение Джеймс посмотрел на него и подарил ему улыбку. Это бы снова оживило его тайное чувство, утвердило в знании, что оно принадлежит им, где бы они не находились, и уносит их далеко-далеко от остальных.

– Хьюго, ради Бога, ты будешь улыбаться? – Джеймс бросил на него косой взгляд, и Хьюго ощутил его злость. – Я думаю, что он еще пытается перевести латинское приветствие! – сказал Джеймс, и Ливви рассмеялась. – Не учу тебя жить, Хьюго, – продолжал Джеймс, – но единственная вещь, которую тебе нужно теперь помнить – это две волшебные буквы МА и замечательные слова: бывший студент!

Все, включая Хьюго, рассмеялись. Смех Джека Вилкокса был резок и груб – он был уже пьян в доску.

– Забудь все, чему учился в течение этого времени здесь. Представь, как название твоего колледжа будет звучать в твоих будущих разговорах, и весь мир будет принадлежать тебе! – Джеймс взял руку Ливви, поднес ее к губам и театрально поцеловал. Фрейзер Стюарт вздрогнул как от удара. – Да, и скрывай все мысли, с которыми ты спишь, так как если в них есть намек на извращенность, то это гарантия того, что они в конце концов приведут тебя в публичный дом!

Хьюго побагровел, но никто не заметил этого.

– Джеймс, уймись! – рассерженно закричала Ливви. – Мы должны отснять всю пленку!

– Ладно, ладно, перестали смеяться и возвращаемся к съемке. – Джеймс отпустил руку Ливви, обнял ее и притянул к себе. Золотое июльское солнце освещало эту радостную, прекрасную пару, подчеркивая их загар, приобретенный в поездке на Дальний Восток. Эта чета была совершенна.

Фрейзер Стюарт отвел от них взгляд, удивленный тем, что Ливви ни о чем не догадывалась. Он отвернулся в тот момент, когда Дэвид Шнейдер объявил, что осталось всего несколько кадров. Юноша постарался не думать о Ливви и Джеймсе, о двух годах ожидания и надежды. Он попытался вспомнить об Абердине, но впервые воспоминания не принесли ему радости и не вызвали восторга. Вместо этого его давило тяжелое чувство утраты – расставания с колледжем. Вздохнув, он постарался выбросить все из головы и повернулся к камере, сосредоточившись на том, чтобы улыбнуться как можно естественнее.

Фрейзер Стюарт знал, что должен быстрее уехать отсюда, чтобы снова обрести уверенность в себе и способность трезво мыслить. Шотландия и станет тем местом, в котором он так сейчас нуждался. Через год он уже не будет таким беспомощным и несчастным, как сегодня. Но все же он иногда будет ей звонить из Абердина, чтобы узнать, как у нее идут дела, – и ничего больше. Он возьмет себя в руки и с головой окунется в работу над газетой. Тем более сейчас есть Джеймс. При мысли о Джеймсе у него снова сжались кулаки, но он все же сумел себя заставить улыбнуться в камеру – для последнего снимка. Он улыбался двадцать секунд, не обращая внимания на бессмысленные реплики Джека Вилкокса.

Наконец съемка закончилась.

Через секунду компания распалась. Распрощавшись, они пошли разыскивать своих близких, унося воспоминания и думая о тех жизненных путях, которые лежали перед ними. Свой перед каждым.