"Мир приключений 1959. Сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов" - читать интересную книгу автора

Ф. Зубарев В ДОРОГЕ Рассказ

Весь день упряжка пробиралась морем через обширные пространства, загроможденные битым льдом. Каюр Ятынто часто останавливался, залезал на высокие льдины и высматривал, где лучше проехать. Отыскав чистую прогалину, трогался дальше. Наконец заторы кончились. Собаки подхватили нарту и с громким лаем помчались по гладкой прибрежной полосе. Справа тянулся отлогий берег, за которым утопала в зеленоватом лунном свете тундра, слева чернели вздыбленные торосы. При быстрой езде они тоже, казалось, куда-то бегут, торопятся, обгоняя друг друга. Иногда они подходят к самому берегу, а затем, отступив, исчезают во тьме.

Шла пора долгих зимних ночей. Солнце давно уже не показывалось. Лишь в полдень чуть-чуть заалеет краешек неба и через час — полтора снова загораются звезды. Нигде ни дыма, ни огонька, ни человека. Только молчаливая луна неизменно сопровождала нас. При ее щедром освещении мы на остановках пили чай, ремонтировали нарту, разрубали мерзлую нерпу на корм собакам, спали, забравшись в спальные мешки-кукули. Даже когда темно-малахитовое небо светлело и звезды меркли, луна, уйдя на запад, по-прежнему улыбалась нам.

Хорошо ехать в лунную полярную ночь среди первобытного покоя и слушать тихое мурлыканье полозьев! Хорошо дышать чистым морозным воздухом и чувствовать, что ты не жалкая пылинка, затерявшаяся среди белой пустыни, а хозяин своей страны, хозяин моря, земли и неба. Когда легко скользит нарта, собаки весело перебирают лапами и цель твоей жизни ясна, — гордость переполняет душу. Хочется петь. Петь про широкие просторы, необъятные края, исполинские горы. И ты поешь. Каюр Ятынто медленно раскачивается в такт пеоне. Он поворачивает голову. Лицо его сияет.

— Хорошие песни. Пой еще про горы.

Мы едем в далекое стойбище в промысловый колхоз. Едем уже третьи сутки — и все то же море, та же безлюдная тундра с замерзшими озерами, голыми сопками. Сегодня мы ночевали в лагуне у жарко пылающего костра. Щедрое Чукотское море накидало сюда кучи бревен, горбылей, шпал, досок. Если собрать их, — можно выстроить целый поселок. За лагуной вновь появились торосы, рытвины, ухабы, заструги. Словно кто-то прошелся по морю с рубанком, да так и бросил, не закончив работу. Погода тоже начала хмуриться. По желтоватому диску луны поползли длинные серые пряди. Горизонт помутнел На тундру и море легла широкая дымчатая тень.

— Пурга будет, — оглядывая небо, сказал Ятынто. — Успеть бы переехать через бухту, а там в скалах укроемся.

Но пурга захватила нас на полпути. Подуло с материка. Сначала тихо, еле заметно, потом взметнулась поземка. Дорога запрыгала перед нами. Повалил снег. Вскоре и луна и звезды исчезли. Послышался протяжный гул, идущий откуда-то издалека Рванул ветер, и вдруг снежный ливень обрушился на землю.

Теперь уже не разберешь, где море и где небо. Все слилось в сплошную клубящуюся муть. Миллионы колючих снежинок, как в водовороте, со свистом закружились в воздухе. Они злобно хлестали по лицу; слезы выступали из глаз, и не было сил защищаться от яростной снежной атаки.

Шквальным ветром нарту раскатывало из стороны в сторону. Упряжку валило с ног. Собаки тявкали, жались одна к другой, пряча морды от режущего ветра.

Мы ехали неизвестно куда. Ветер метался, как взбесившийся зверь. Забегал то справа, то слева, срывал снежный покров и с воем швырял белые хлопья. Больше не существовало ни севера, ни юга, ни востока, ни запада. Все части света перемешались между собой.

Так продолжалось долго. Упряжка без конца блуждала, колесила в снежной пене. Временами ураган загонял ее в торосы. Вокруг грохотало, стонало. Раздавался треск льда. Мы впрягались в лямки и вместе с собаками спешили уйти подальше от страшного места. Наши меховые кухлянки, торбаза, малахаи обросли толстой снежной коркой. Мы брели согнувшись и походили на жалких, но непобежденных рыцарей, закованных в ледяные панцири. От усталости еле-еле тащили ноги. Хотелось повалиться и заснуть…

В мутном снежном потоке мелькнули очертания чего-то темного и бесформенного. Это оказалась пустая железная бочка, выброшенная на отмель прибоем. Мы вышли на низину, покрытую щебнем, галькой и изредка голыми валунами. Ятынто долго всматривался в снежную мглу, пытаясь опознать место. Он подошел к бочке, оглядел ее, перевернул, поставил на землю дном.

— Незнакомое место Не видел раньше…

Мы направились по низине, в надежде найти хоть маленькое укрытие от ветра, чтобы согреть на примусе чайник и скормить собакам остатки нерпы. Но, сколько ни кружили, все напрасно. Снег несся гудящей лавиной, и невозможно было что-либо рассмотреть в пляшущем хаосе. Мы хотели уже остановиться у первого попавшегося валуна, залезть в кукули и ждать, пока не утихнет метель.

Неожиданно собаки сбились в кучу, обнюхали снег и, должно быть, учуяв чьи-то следы, подхватили нарту. Все исчезло в белых клубах вихря. Нарта налетала на камни, трещала, валилась на бок. Я что есть силы ухватился одеревеневшими руками за нащепы и с трепетом ждал: вот-вот нарта опрокинется и я затеряюсь в пурге.

— Наверно, берлога близко! — крикнул каюр, поспешно выдергивая из-под себя тормозную палку-ос­тол.

У белых медведей обычно в конце зимы появляются медвежата, поэтому они заранее делают себе берлоги и большую часть времени находятся в них, лишь изредка вылезая за добычей Вдруг шевельнулся в снежном вихре черный предмет. Не успел Ятынто затормозить нарту, как упряжка подскочила к торчащему остроконечному камню и зацепилась за него постромками. Собаки затявкали, порываясь дальше.

— Вон и берлога, — проговорил Ятынто, указывая рукой на снежный холм. — Умка сейчас там. В такую погоду они спят как убитые.

Каюр цыкнул на скуливших собак и стал вынимать из чехла винтовку.

— Надо мяса собакам достать. Пурга может с неделю быть. — Ятынто зарядил винтовку, нащупал на ремне нож и направился к холму.

Пошел и я. Ветер дул с прежней силой. Белая ре­жу­щая пыль секла лицо, проникала под капюшон, в рука­ви­цы и даже просачивалась через швы одежды.

Добравшись до холма, мы стали огибать его с под­вет­ренной стороны, где не так пуржило, как на открытом мес­те. Ятынто шел впереди, держа оружие на боевом взво­де. Он остановился у большой черной дыры, идущей в глубь холма. Возле дыры кружился снег и оседал на вер­хней кромке отверстия узорчатой бахромой. У ос­но­ва­ния лаза ветром намело свежий рыхлый сугроб. Я по­до­шел поближе к отверстию, чтобы получше рассмотреть, как вдруг сугроб под ногами осел, и я немедленно сполз в бер­логу.

Лежу затаив дыхание, боюсь шевельнуться. Кругом ти­хо. Мрак. Ни звука. Только сверху доносится про­тяж­ный вой и свист ветра. Лежу на спине с полусогнутыми но­гами. Они уперлись во что-то твердое: не то в камень, не то в дерево. Немного спустя приподнялся, сел, еще раз послушал, затем вытряс из-за ворота кухлянки снег, встал на ноги и начал, как слепой, шарить по сторонам, разыскивая выход из берлоги.

Неожиданно руки нащупали что-то мягкое и волосатое. «Медведь», — мелькнуло в мозгу. От страха в горле пересохло. Чувствую, как на голове приподнимается малахай, а перед глазами пляшут желтые светлячки.

Наконец потихоньку, осторожно, чтобы не вспугнуть спящего зверя, стал пятиться, отступать назад. И тут мои пальцы наткнулись на круглый металлический предмет. «Что за штука? — соображаю про себя. — Неужели скобка? Да, она… А тут, значит, дверь, обитая шкурой!» Вероятно, это была допотопная промысловая избушка, давно заброшенная охотником.

При мысли, что можно будет переждать пургу, напиться и отдохнуть, я поспешно открыл дверь и шагнул через порог. Темно, хоть глаз коли. Достал спички. Тусклое красноватое пламя робко скользнуло по заиндевевшим бревенчатым стенам. В правой стене показалась большая дверь, сколоченная из грубо отесанных горбылей. Решив, что там кладовая, направился в следующую, более высокую дверь, выступавшую прямо передо мной. Открыл и зажмурился, ослепленный ярким светом. Я оказался на кухне.

Налево, у маленького оконца, забитого с наружной стороны снегом, стоял с посудой стол. Напротив стола излучала тепло еще неостывшая плита, возле которой громоздилась большая куча каменного угля. У передней стены, за перегородкой, помещались аккумуляторы. От них шли провода: одни — к электрической лампочке, висевшей над кухонным столом, другие — в соседнюю комнату, где стояли две железные заправленные кровати. Между ними на простенке тикали круглые судовые часы с недельным заводом. Пониже часов висели на стене фотографические карточки. На одной из них улыбалась девушка. На ее груди виднелся комсомольский значок. На обратной стороне снимка была надпись: «На долгую память от Лены Боре».

«Куда мы попали?» — теряюсь в догад­ках. Странно все это видеть в пустынной тундре за сотни километров от населенных пунктов! Топчусь на месте и не знаю: или позвать каюра, или остановиться здесь, или же поскорее убирать отсюда ноги. Стою, а сам ни с места. Прислушиваюсь… Тихо, — значит, никого нет.

Вижу, валяются в углу несколько капканов, цепи и стоит двуствольная курковая «тулка». Она оказалась заряженной разрывными пулями. Подумав, я вытащил из стволов патроны и сунул их на кровать под матрац.

«Так, — думаю, — поспокойнее будет. Кто знает, для кого приготовлены такие пули».

В этот момент с улицы донесся глухой настойчивый голос каюра Ятынта. Он шумно топтался за дверью и что-то кричал. Когда я впустил его, он судорожно схватил меня за рукав.

— Пошли отсюда скорей, пошли! — с тревогой заговорил Ятынто. — Тут плохие люди живут. Бандиты!.. Вернутся — беда нам… Они же убили нашего охотника… Прошлым летом двое бродяг ворвались в одну промысловую избушку, очистили ее, а охотника Туккая зарезали ножом. Говорят, они до сих пор скрываются на побережье моря, где-то в этих местах.

У меня внутри будто что-то оборвалось. Я так и чувствовал, — уж не попали ли мы в лапы именно к этим злодеям?

— А ты не ошибся, — может, охотники тут живут? — возразил я каюру, хотя, признаться, и сам в это мало верил. — У них, — говорю, — есть и капканы, и цепи, и двуствольное ружье. Иди посмотри.

С большим трудом затащил я оробевшего каюра в кухню. Глянув по сторонам, Ятынто в страхе замахал руками.

— Карэм! Карэм! (Нет! Нет!) Какие охотники! Здесь никогда их не было. Я прошлую зиму ездил тут!

Каюр утверждал, будто все вещи, находящиеся в избушке, бандиты притащили с берега, куда выбросило их штормом с погибшего корабля. О крушении судна, направлявшегося на фактории с грузом, мне не раз приходилось слышать от местных жителей — чукчей. Так что доводы Ятынто казались убедительными. Всё могло быть, особенно здесь, в отдаленных, еще не обжитых окраинах страны. Каюр продолжал испуганно бросать по сторонам взгляд.

— Не тут ли где бандиты притаились? — оглядывая помещение, вполголоса зашептал Ятынто.

Он передернул затвор винтовки и, набравшись храбрости, заглянул сначала под одну кровать, затем под другую. За соседней стеной будто что-то зашуршало и щелкнуло. Погодя немного вновь щелкнуло, только подальше и потише. Если разбойники и могли скрыться, так только в кладовке, которую мы упустили из виду. Постояв с минуту, мы направились к кладовке, чтобы ее осмотреть. Ятынто встал с винтовкой у двери, а я, чиркнув спичку, открыл ее. Никого… На земляном полу валялись разбитые ящики, рваные рогожи, дырявое ведро. В одном углу стоял, должно быть снятый с катера, двигатель, предназначенный сейчас для зарядки аккумуляторов; рядом лежали оцинкованная бочка с горючим и еще какие-то части от двигателя.

Мой взгляд случайно упал на черневший у дальней стены кособокий самодельный стол. То, что виднелось на нем, бросило меня в трепет. Я забыл на мгновение, где нахожусь. Казалось, будто попал в место страшных пыток. Из-под брезента торчала лишенная кожи, с оголенными сухожилиями человеческая ступня! Свежие следы ножа указывали на недавно совершенное страшное преступление. Кто эти преступники? Где они? Может быть, отправились на новый разбой, да задержались из-за пурги?

Все еще не веря глазам, я зажег сразу несколько спичек и шагнул поближе к столу.

— Это умка убит, — зашептал мне подошедший Ятынто.

Так и есть, под брезентом лежал разрубленный на части белый медведь. Без шкуры медвежьи лапы очень напоминают конечности человека. Ятынто осмотрел, как разрублена медвежья туша, и покачал головой:

— Охотники так не разделывают зверя. Бандиты тут. Уезжать надо.

Не будь пурги, мы, безусловно, убрались бы отсюда. Сейчас же об этом нечего было и думать. Ураган бушевал пуще прежнего. Казалось, он только еще набирал силы. Ветер метал подхваченные где-то щепки, осколки льда, мелкий щебень, кочки. Вместо собак возвышались белые полукруглые холмики, а нарта совсем скрылась в сугробе. Волей-неволей приходилось сидеть в землянке и ждать, пока не затихнет метель.

Оказавшись в теплом и уютном помещении, Ятынто немного успокоился, притих, хотя изредка и бросал боязливый взгляд на дверь. У меня, конечно, тоже на сердце кошки скребли. Кто знает, чем может кончиться вся эта история.

Пока грелся на плите чайник и оттаивали принесенные с нарты мерзлые хлеб и консервы, Ятынто еще раз пять вылезал с винтовкой из землянки понаведать упряжку. Он не расставался с оружием даже и во время еды. После горячей пищи, у жарко натопленной плиты, после мучительной дороги и тревожного нервного напряжения смертельно хотелось спать. Тело обмякло, голова никла от навалившейся тяжести, веки смыкались. Все становилось безраз­личным. Было одно желание: хоть на секунду да забыться, вздремнуть. Но каждый из нас понимал, что этого делать нельзя. С минуты на минуту могли вернуться бандиты. Чтобы не уснуть сразу обоим, мы решили установить двухчасовое дежурство и, в случае чего, — стрелять сначала вверх, а потом, смотря по обстоятельствам, бить по цели.

Первая вахта была моя. Каюр растянулся у стола на полу в чем был и сразу же захрапел. Зажав между коленями винтовку, я сидел, как на горячих углях, не отрывая взгляд от двери. От напряжения глаза резало до боли. Текли слезы. С улицы беспрерывно доносился протяжный гул и вой урагана. Стрелка на судовых часах показывала два часа ночи, но таинственные хозяева не появлялись. Правда, их могла задержать пурга, все еще продолжавшая разгуливать над морем и тундрой. Отстояв положенное время, я разбудил каюра, передал ему винтовку, бросил свою кухлянку в спальне между кроватей и, не разуваясь, лег.

…Время во сне летит быстро. Пурга давно прошла. Мы уже в стойбище. Утро. У жителей большое оживление. Все суетятся, шумят. Мужчины собираются в тундру на промысел. Женщины помогают им укладывать на нарты капканы, ружья, мясо морского зверя на приманки песцам. Ребятишки с криком бегают вокруг яранг, ловят собак. Схватив за шиворот упрямого пса, волокут его к нарте и ловко набрасывают ему на шею ременную шлейку-алык. Вот и упряжки готовы. Щелкнули в воздухе кнуты, и мы помчались на участки. Мне надлежало показать охотникам новый способ маскировки капканов и применение пахучих приманок. Но вдруг, словно в сказке, все преобразилось. Раздался гул, потом крик: «Стой! Ни с места!» Потом опять чей-то крик: «Брось винтовку, брось!» И вновь, будто в яму проваливаюсь. Звуки постепенно замирают, замирают и затихли совсем.

Спустя немного слышу: кто-то тащит меня за ногу, дергает, трясет. Спросонья ни­чего не разберу. Веки слиплись, не раскрыть, а в голове карусель: стойбище… Пур­га… Разбойники… Неожиданно как затрубит над самым моим ухом.

— Эй-й!.. Вставай! Вот дрыхнет!.. Ну и ну!..

— Пусти, пусти, — говорю, силясь приподнять словно налитую свинцом, отя­же­левшую голову. — Кого, — говорю, — вам надо? У нас ничего нет. Нас пурга сю­да загнала, пурга!

Будто сквозь мутную желтоватую перепонку вижу склонившуюся надо мной взло­хмаченную незнакомую голову. «Бандит, — бормочу я. — Сейчас нам крышка». Но тут голова мгновенно исчезла и как захохочет, затрубит басом:

— Хо-хо! Слышишь, Лена, за кого нас гости принимают?

«Что за Лена! — думаю, раскрывая заспанные глаза. — Вот чертовщина!» Мыс­ли мельницей крутятся. Фотографическая карточка… Постой… постой!.. Да это же она, вот! Настоящая, живая!

И тут будто ветром сдуло с меня сон. Вскакиваю, оглядываюсь. Мой каюр на кух­не, жив и невредим.

— Ятынто, ты ли это?

— Он чуть не убил нас, — с обидой говорит девушка в лыжном костюме. — В потолок пальнул. Не пускает в дверь, хоть обратно иди.

Широкое лицо каюра расплылось в довольную улыбку.

— А ты, товарищ, спишь, как морж на лежбище, — хитро прищурив глаза, заме­тил мне Ятынто.

Он сидел у стола и не спеша прихлебывал из блюдца ароматный плиточный чай. Перед ним на противне лежала гора медвежьих котлет. Их было не менее сотни.

— Бери, бери котлеты, — угощала каюра хозяйка. — Нам они приелись. Вчера Борис еще одного медведя повалил. Повадился косолапый в землянку…

Через минуту мы с хозяевами пили чай, шутили, расспрашивали друг друга.

— Мы теперь новоселы, — улыбаясь, рассказывала девушка. — Километрах в четырых отсюда, у сопки, еще восемнадцать таких избушек-времянок. Целый поселок. Там и главная наша база. Осенью судно-то поздно сюда пришло, льды помешали, не успели весь груз с берега на базу перевезти. Вот и пришлось нам здесь поселиться. Надо же кому-то за оборудованием присматривать. А его под снегом лежит больше половины. Там и катер, и экскаваторы, и бульдозеры, и горючее.

Хозяйка подлила каюру горячего чаю и посмотрела в заснеженное окно.

— Ну и погодка тут! Мы ходили на базу — своих навестить — и едва обратно пришли. Ветер с, ног валил! Я без привычки совсем обессилела. Хорошо, что Борис был. Наверно, с полкилометра тащил меня на себе. — Она шлепнула мужа ладонью по шее и звонко рассмеялась. — Такой Поддубный хоть двоих утащит. Недаром шах­тер. Только квартира нешахтерская.

— Ничего, Лена, — пробасил Борис. — Обожди немного. Весной привезут сюда на кораблях настоящие дома. А там, глядишь, через годик–два и город вырастет. Слыхала, сколько в тундре обнаружено угля и ценной руды? На сто лет хватит. А песца, зверя в море? Какова Чукотка, а?

За разговорами мы и не заметили, как прошла ночь. Метель давно утихла. Ятынто с Борисом снесли собакам медвежатины. Досыта накормили. Нам время было уже отправляться в путь. Каюр высушил и починил упряжь, очистил от снега нарту…

Снова мелькают в море и лунном свете тысячи вздыбленных торосов; так же бежит впереди изрезанный бухтами берег. Иногда он переходит в высокие отвесные скалы с глубокими впадинами у подножий. Наверно, не одну тысячу лет трудилось море, чтобы выдолбить в толще гранита такие огромные ниши!

Я подвернул под себя поудобнее ноги, прижался к широкой спи­не каюра и мечтаю. Хорошо, когда весело поскрипывает нарта, когда ты не жалкая пылинка среди безбрежных снегов, всюду встречаешь дру­зей!..

— Ярай, ярай, ярай! — подбадривал Ятынто собак.

От знакомых слов, обещающих недалекий отдых и дом, собаки нетерпеливо повизгивают и сильнее налегают на лямки.