"Заговор маршалов. Британская разведка против СССР" - читать интересную книгу автора (Мартиросян Арсен Беникович)

Глава I Где начало того конца, которым заканчивается начало?[13]

Я презираю лживых, лицемерных, Молитвенников сих, ослов примерных. Они же, под завесой благочестъя Торгуют верой хуже всех неверных. Омар Хайям
«У нас в Англии есть поговорка: зачем лаять самому, если собака есть?..»[14]

С октября 1939 г. по настоящее время никем не замеченным оставался фантастически уникальный парадокс. В тот год в мир глобальных провокаций на заранее заданную геополитическую тему с подачи британской разведки выпорхнули сразу две запредельно идиотские версии «дела Тухачевского».

Версия № 1: «У Эдуарда Бенеша, бывшего президента Чехословакии, тоже есть свои счеты к Сталину. Дело в том, что, когда в 1937 г. были расстреляны Тухачевский и крупные военачальники Красной Армии, Европа была настолько возмущена, что Сталину пришлось искать каналы, через которые он мог бы убедить европейские демократические правительства в том, что победитель Деникина и Колчака — нацистский шпион.

По указке Сталина в ОГПУ в сотрудничестве с Управлением разведки Красной Армии было состряпано досье, которое должно было свидетельствовать против этих высших командиров Красной Армии, для передачи его правительству Чехословакии. Эдуард Бенеш, видимо, счел, что он не вправе проверять эти свидетельства, учитывая возможную помощь Сталина Чехословакии.

Пусть теперь Бенеш припомнит это дело, пересмотрит свое отношение к характеру «свидетельств», изготовленных специалистами из ОГПУ, и решит, имеет ли он право продолжать молчать.

Теперь, когда стало ясно, что хуже способа бороться с Гитлером, чем замалчивание преступлений Сталина, нет, все те, кто впали в подобную ошибку, должны нарушить молчание. Из опыта последних трагических лет следует извлечь урок, что наступление тоталитарного варварства нельзя остановить путем стратегического отступления на позиции полуправды и фальши. Конечно, нельзя диктовать цивилизованной Европе, как ей защищать честь и достоинство человека, но я все же надеюсь, что все те, кто не хочет принять сторону Сталина и Гитлера, согласятся, что главным их оружием должна стать правда, а такие вещи, как убийство, должны быть названы своими именами».

Оригинально получается: сначала поставить к стенке военных, потом испугаться возмущения какой-то там Европы, затем искать каналы для убеждения оной в своей правоте, задним числом состряпать досье, едва ли не насильно всучить его Бенешу, наверное, для того, чтобы он разболтал бы, что-де Сталин ни в чем не виноват, но прав, и одновременно надеяться на то, что он же еще и поможет Чехословакии?!

Версия № 2: «Когда все элементы непостижимой головоломки в Красной Армии были соединены воедино, законченная картина выявила следующие факты:

1. Сталинский план с целью опорочить Тухачевского и других генералов начал осуществляться, по крайней мере, за 6 месяцев до так называемого раскрытия «заговора».

2. Сталин расстрелял маршала Тухачевского и его соратников как немецких шпионов как раз накануне завершения сделки с Гитлером после нескольких месяцев секретных переговоров.

3. Сталин умышленно использовал фальшивые доказательства, полученные из Германии и сфабрикованные нацистским гестапо, в ложном обвинении самых преданных генералов Красной Армии. Это доказательство было получено ОГПУ с помощью белоэмигрантских военных организаций за рубежом.

4. По заданию Сталина 22 сентября 1937 года в Париже был тайно похищен генерал Евгений Миллер, возглавлявший Российский Общевоинский Союз.

Этот дерзкий акт, который мировая общественность не связывала с чисткой Красной Армии, был совершен с целью ликвидации единственного внешнего источника информации как канала, через который гестапо предоставило ОГПУ ложное доказательство против руководителей Красной Армии».

Вдогонку версии № 2 послано «разъяснение» следующего содержания: «Суть новостей заключалась в том, что проект соглашения между Сталиным и Гитлером заключен и доставлен в Москву Канделаки, секретным эмиссаром Сталина в Берлине.

Давид Канделаки, выходец с Кавказа и земляк Сталина, официально состоял торговым представителем в Германии. В действительности он был личным посланником Сталина в нацистской Германии.

Канделаки в сопровождении Рудольфа (псевдоним секретного представителя ОГПУ в Берлине) как раз вернулся из Германии, и они оба быстро были доставлены в Кремль для беседы со Сталиным. Теперь Рудольф, который подчинялся Слуцкому по заграничной разведывательной службе, достиг такого положения с помощью Канделаки, что был направлен непосредственно с докладом к Сталину через голову его руководителя.

Канделаки добился успеха там, где другие советские разведчики оказались бессильны. Он вел переговоры с нацистскими лидерами и даже удостоился личной аудиенции у самого Гитлера. Истинная цель миссии Канделаки была известна пяти-шести человекам.

Сталин считал это триумфом своей личной дипломатии, так как теперь в течение многих лет он один мог контролировать ход развития Советского государства. Только немногие из его ближайших помощников знали об этих переговорах.

Наркомат иностранных дел, Совет Народных Комиссаров, то есть советский кабинет министров, и Центральный Исполнительный Комитет, возглавляемые председателем Калининым, не принимали участия в политической игре Сталина — Канделаки.

В апреле 1937 г., после возвращения Канделаки в Москву, Сталин был уверен, что союз с Гитлером дело решенное. В тот момент, когда шли переговоры с Гиглером, он уничтожал своих старых товарищей, объявив их немецкими шпионами. Он узнал, что в настоящее время Германия не представляет для него реальной угрозы. Путь для чистки Красной Армии был свободен».

И при всем при этом Сталин, оказывается, был настолько зловреден, что приурочил начало «миссии» Канделаки непосредственно к дате подписания Антикоминтерновского пакта, т. е. к 25 ноября 1936 г.

Парадокс в том, что в эту версию поверили, да еще как! Уже сколько десятилетий верят. Ведь нет ни одной антисталинской работы, где бы ни встречалась фамилия автора этого бреда. Как же, под ним стоит подпись «гордости» всей «прогрессивной общественности», «кумира» антисталинских «детей Арбата». Между тем ни Вальтер Германович Кривицкий, чья подпись «украшает» эту версию с октября 1939 г., ни, тем более, Самуил Гершевич Гинзбург — а ведь это одно и то же лицо — клиническим идиотом никогда не был, как, впрочем, и автором «своих» вышепроцитированных «мемуаров» под крикливым названием «Я был агентом Сталина».

Потому что лично, собственной рукой ничего не писал и лично не издавал никаких мемуаров! Гонорар получал, а вот писать ничего не писал! Ни Вальтер Германович Кривицкий, ни Самуил Гершевич Гинзбург, а в действительности нанесший в канун войны колоссальный ущерб советской разведке беглый предатель попросту не знал английского языка, на котором якобы написал свои мемуары. Вдова ближайшего друга Кривицкого — такого же беглого предателя Игнация Рейсса — и такая же, как и они, беглая предательница Элизабет Порецки, вам слово: «Кривицкий ехал в США и очень страдал от этого, поскольку ни язык, ни страна не были ему знакомы. Он завел в Штатах новых друзей, которые проявили заботу о нем, а после, когда Кривицкого уже не было в живых, и о его семье. Но именно среди них он познал глубину своего одиночества. Его новые друзья и посоветовали ему заняться журналистикой, а еще лучше написать воспоминания. «И тогда жизнь наполнится смыслом», — уверяли его. Он не мог писать по-английски и всю работу возложил на «негров», которым сообщил необходимую обширную информацию. «Негры» исказили ее с единственной целью — сделать книгу сенсационной. Он ничего не знал об американской прессе, потому что не читал ее. А шумиха вокруг воспоминаний «сталинского агента» поднялась изрядная. Его сотрудникам удалось добиться поставленной цели. Кривицкий не подозревал, что «негры» присвоили ему звание и степени, которыми он никогда не обладал, а также «вручили» пост шефа советской разведки в Европе. Он невольно позволил приписать себе поступки других людей, которые он никогда не совершал. Он позволил исказить многие факты, имена, названия мест.

В то же время в этой — весьма спорной — книге он умолчал о своих подлинных заслугах: например, он лишь мельком упоминает о раскрытии японского кода, за что его представили к высокой награде, которую он так и не получил. Кривицкий не упомянул, что это была самая опасная операция в нацистской Германии. Он отказывался напрасно рисковать жизнью людей, о которых упоминается в его воспоминаниях: ему было известно, что только за одно упоминание имени в подобной литературе можно ответить головой (забегая вперед, отметим, что предал он свыше 100 человек! — А. М.).

Но мемуарист так и не осознал, что делает ему больше чести, чем присвоение фиктивных заслуг. Чтобы успокоить свою совесть, он называл вымышленные имена убитых, но он не имел права приписывать себе их деяния».

Мне трудно сказать, чего в ее словах больше — бездонной глубины человеческого, нравственного и профессионального падения, или безбрежной фальши, наигранного сетования по поводу деятельности недобросовестных «литературных негров», или попросту злоумышленного нежелания признать, что предательство — оно и есть предательство, и сколько его ни оправдывай, как ни оправдывай, оно на века — предательство. У Мольера в «Тартюфе» есть отличные строки:

Так ничего гнусней и мерзостнее нет, Чем рвенья ложного поддельно яркий цвет. Чем люди, полные своекорыстным жаром, Которые кормясь молитвой, как товаром, И славу, и почет купить себе хотят Ценой умильных глаз И вздохов напрокат…

Одно только ясно сразу — даже на излете жизни, а выше цитировавшиеся мемуары Э. Порецки были написаны уже в конце ее жизненного пути, такие естественные для любого нормального человека, тем более для офицера разведки, понятия, как честь, долг, патриотизм, Родина, для нее, как и прежде для ее мужа и его дружка, были всего лишь пустым звуком. Теперь об объективности и достоверности этого источника, ибо на то есть особые причины. Дело в том, что ВТ. Кривицкий напрямую был причастен к физической ликвидации ее мужа — Игнация Рейсса, сбежавшего на Запад несколько ранее. Элизабет Порецки не только точно знала об этом, но и в связи с этим одно время испытывала особую неприязнь к Кривицкому, чего и не скрывала в своих мемуарах: «Наша старая дружба с Кривицким умерла, между нами кровь Людвига» (правильно — «Людвик», под этим псевдонимом И. Рейсе и работал в советской разведке. — А. М.).

Формально, уже только на основании одного этого факта можно было бы, по меньшей мере, хотя бы предположить, что Э. Порецки как бы мстит Кривицкому, расписав до мельчайших подробностей всю неприглядную и дурно пахнущую подоплеку происхождения его т. н. «мемуаров». Однако такое предположение следует немедленно отбросить, так как есть и объективные, независящие от слов Э. Порецки доказательства: Кривицкий всегда работал только в континентальной Европе, главным образом против Германии, в связи с чем его основным рабочим языком был немецкий (к тому же с австрийско-чешским акцентом — из-за места рождения и первичного освоения немецкого языка по месту рождения; кроме того, он владел также польским, фламандским языками и, естественно, идиш). Более того, в конце концов и сама Э. Порецки в итоге признала, что «с Кривицким отношения стали улучшаться еще до его отъезда в США».

Есть и другие свидетельства совершенно сторонних лиц, которые едва ли не на все сто процентов аутентично описывают всю грязь «истории» происхождения его т. н. «мемуаров», в т. ч. и называя по имени главного «литературного негра». Так что сомнений в объективности и достоверности того, как она описала «технологию» подготовки, его т. н. «мемуаров», нет.

Конечно, для окончательного и категорического вывода о том, что Кривицкий не имел никакого отношения к самой процедуре написания «своих» мемуаров, и вышеприведенных свидетельств может показаться мало. Но есть немало тому доказательств в тексте этих самых «мемуаров». Приведу часть из них.

Итак, например, Кривицкий бежал из НКВД, однако в тексте его «мемуаров» практически повсеместно — 259 раз! — фигурирует аббревиатура ОГПУ, а также ГПУ — 49 раз, а НКВД — всего 9 раз. Между тем, по состоянию на октябрь 1939 г., когда «мемуары» вышли в свет, НКВД как таковой насчитывал уже более пяти лет. Мог ли опытный разведчик-нелегал не знать названия своей же спецслужбы?

Или как можно было написать, что встречался с самим Ежовым, но называть его главой ОГПУ? Ведь Ежов никогда не был главой ОГПУ, он возглавлял только НКВД, и в 1936 г. пришел именно в НКВД, который был создан на базе ОГПУ еще летом 1934 г.

Или вот такой перл: «…весной 1937 г… с резидентом НКВД приехали в Москву… в ГПУ царило…» Выходит, что весной 1937 г. отдельно существовал НКВД, отдельно — ГПУ (а все это наряду с ОГПУ), воскресшим, оказывается, спустя почти полтора десятка лет после реорганизации. Конечно, это мелочи, но ведь они изложены в мемуарах разведчика-профессионала.

А чего, например, стоит его знание своей же собственной биографии? Между тем прямо в первой же строчке первой же главы его «мемуаров» приводится одна дата — 30 июня 1934 г., — в связи с которой «мемуарист» указывает, что в это время он работал в Разведывательном управлении Генштаба.

Несоответствие с фактами, собственноручно изложенными им в своей же автобиографии, очевидно, столь сильно покоробило редакцию издательства, что она тут же дала сноску — «В. Г. Кривицкий в это время работал в ИНО ОГПУ». То есть получается, профессиональный разведчик-нелегал не ведает о том, где и когда он работал.

Возьмем что-нибудь посложней, например, операцию по добыванию японских шифров, благодаря чему, он, видите ли, контролировал всю секретную переписку между Японией и Германией в 1935/1936 гг. по вопросу о заключении пресловутого Антикоминтерновского пакта. Даже для непосвященного в тайны разведывательной деятельности, но обладающего просто элементарно здравым умом, — это миф чистейшей воды. И прежде всего потому, что в любой разведке существует «железное» правило — все добытые шифры иностранных государств немедленно переправляют в Центр и только Центр организует дальнейшую работу с ними. Более того, для контроля шифропереписки, ведущейся средствами радиосвязи, необходимо иметь соответствующую аппаратуру перехвата. В 30-е годы прошлого столетия эта аппаратура была очень громоздкой и сладить с ней в условиях нелегальной резидентуры было абсолютно невозможно. Я уж не говорю о том, что по прикрытию он был владельцем небольшого антикварного магазина — антикварный магазин с «лесом» антенн для радиоперехвата?

Да и как он мог контролировать всю шифропереписку между Японией и Германией, если, во-первых, у него в руках оказались только японские шифры, которые были построены на использовании японского языка, которого он тоже не знал, как, впрочем, и часто употребляемого японцами английского, а, во-вторых, как он мог что-то контролировать, коли переписка велась между посольством Японии в Берлине и МИДом Японии в Токио, а он сам сидел в Голландии?!

Если подобные вопросы можно было бы задать ему самому, то он и сам бы удивился своим подвигам… Он действительно добыл книгу японских шифров и немедленно переправил ее в Москву…

Что же до шифров вообще, и японских в частности, так их, во-первых, не только он добывал, но и многие другие разведчики и агенты — это вообще одно из наиболее приоритетных направлений деятельности любой солидной разведслужбы. А, во-вторых, с конца 20-х — начала 30-х годов прошлого столетия и на Лубянке — знаменитый Спецотдел Глеба Бокии, и на Знаменке — тогда штаб-квартире прославленного ГРУ, преотлично наловчились раскалывать, в т. ч. и шифры Страны восходящего солнца, включая и т. н. «пурпурный» — один из самых сложных японских шифров того времени!

«Проконтролировав» всю секретную шифрпереписку между Японией и Германией — одно это утверждение уже натуральный бред, поскольку все проконтролировать невозможно, — гордящийся этим своим «достижением» «мемуарист» вместо общеизвестной даты подписания Антикоминтерновского пакта — 25 ноября 1936 г. — почему-то сначала использовал 10 марта 1936 г.?! Вот и спрашивается, ну что он там «контролировал», коли и этого-то не знал?!

Кстати, на т. н. «дипломатическую тему» это далеко не единственный прокольный «перл» — в другом месте т. н. «своих мемуаров» доблестный борзописец начертал, например, такое: «…как только Молотов и Риббентроп подписали протокол о заключении советско-германского пакта…»! (подчеркнуто мной. — A.M.)

Выходит, что даже изредка заглядывая в нечасто попадавшиеся ему на глаза газеты на знакомом языке, он, в строгом соответствии с известной поговоркой, видел только фигу — ведь на весь же мир было объявлено, что, во-первых, Молотов и Риббентроп подписали именно Договор о ненападении, а пактом он был назван прессой только в середине сентября 1939 г., а, во-вторых, что они подписали именно же Договор, а не протокол о заключении какого-то неизвестного пакта!

И вот так, уважаемые читатели, буквально в каждом абзаце, буквально в каждой строчке его т. н. «мемуаров».

Потому что он действительно ничего не писал сам — за него это сделал старый агент британской разведки, скандально известный в журналистских кругах русской эмиграции литературно-публицистический «папараци» Исаак /Айзек/ Дон-Левин, о котором и о «творениях» которого в тех же кругах той же эмиграции выражались более чем определенно: «От документа, пущенного в оборот Дон-Левиным, за десять километров несет такой фальшью, что нужно быть просто слепым или дураком, чтобы ее не заметить…»

С Божией помощью и мы не оказались ни слепыми, ни, тем более, дураками. На этом вопрос об «авторстве» Кривицкого-Гинзбурга считаю полностью закрытым — РАЗ И НАВСЕГДА! БЕЗОГОВОРОЧНО!

Но открытым остается вопрос о его причастности к «заговору маршалов» — иначе чего ради он полез бы морализаторствовать, да еще и в адрес экс-президента Чехословакии Эдуарда Бенеша…

Для измены Родине нужна чрезвычайная низость души[15]
Предатели предают прежде всего самих себя. Плутарх

…Абсолютно непонятно, на каких основаниях, но упрямо считается, что побеги в 30-х годах XX века таких разведчиков, как В. Г. Кривицкий, А. Орлов и т. п., были якобы адекватной реакцией «убежденных борцов со сталинизмом» на развернувшиеся в 1937 г. репрессии.

Однако это в корне абсолютно ложная точка зрения, ибо факты свидетельствуют, что эти кочующие из одной антисталинской публикации в другую «бродячие борцы со сталинизмом», коего, кстати говоря, они и не шибко-то видели, поскольку большей частью пребывали за границей, стали предателями задолго до 1937 г. и бежали на Зацад отнюдь не во спасение своих шкур от «ежовых рукавиц» Лубянки.

Это было абсолютно сознательное, давно созревшее предательство по очень шкурным, крайне неприглядным мотивам!

Элизабет Порецки, вновь Вам слово. На одной из страниц своих мемуаров (хоть эта написала сама!) — «Тайный агент Дзержинского» (Кривицкий — тайный агент Сталина, этот — Дзержинского?! Даже по названиям очевидно, что не то чтобы на Россию, но и даже на СССР им было наплевать, они были только чьими-то агентами) — Элизабет Порецки при абсолютно четком и ясном указании на то, что нижецитируемый ею разговор состоялся в 1937 г., отмечает, что как-то в беседе со своим мужем, говоря о Кривицком, она заметила супругу, что «уже в течение двух лет он (т. е. Кривицкий. — A.M.) всегда отступал, когда приближался момент совершить решительный шаг» (так на «новоязе» предателей якобы благородно звучит самое гнусное из всех человеческих деяний — ПРЕДАТЕЛЬСТВО! — A.M.).

«Я была уверена, — продолжает далее беглая предательница, — что и сейчас он найдет иллюзорную надежду, которая еще на какое-то время, неопределенное, отсрочит разрыв с ними» (т. е. с Лубянкой, Кремлем, СССР. — A.M.).

А это означает, что на тот момент, т. е. на 1937 г., насчитывалось уже минимум два года, как они между собой обсуждали вопрос о предательстве, хуже того — это свидетельствует и о том, что коли два года уже шло обсуждение, то, следовательно, сама мысль о предательстве прочно сидела в их умах задолго до этого двухлетнего срока!!!

Т. е. выходит, что как минимум с 1935 г., если не раньше, они продумывали и обсуждали между собой механизм предательства!

Между тем и Рейсе, и Кривицкий принадлежали к когорте наиболее авторитетных и опытных профессионалов нелегальной разведки, а профессионалы такого уровня просто так на предательство не идут. Для этого еще надо как минимум трижды «созреть»: сначала до самой мысли о предательстве, затем дать ей вызреть в собственном сознании и укоренить ее, а затем уже и до фактического предательства дозреть.

Как это ни парадоксально, но именно так все было и в действительности — например, своего мужа, Игнация Рейсса, Э. Порецки выставила предателем и вовсе со стажем аж с 1919 г. А заодно и Кривицкого, ибо они были не просто земляками, но закадычными друзьями детства. То есть, по ее словам, выходит, что придя на работу в разведку в 1919 г., они уже были предателями или как минимум склонными к этому. Более того, прямо на титульном листе своих мемуаров она приводит следующий диалог со своим супругом: «В этой книге должен быть один очень важный персонаж… Может быть, самый главный герой.

— Кто же? — изумленно перебила я.

— Кто? — в голосе Людвига (т. е. ее мужа. — A.M.) была ненависть. — Феликс Эдмундович Дзержинский! Это он… Он… Я никогда не рассказывал тебе об этой встрече в его московском кабинете в девятнадцатом году! Мы были там все! Вся наша дружная компания из милого австрийского городка. Нет! — остановил себя Людвиг. — Книгу о нас не надо осквернять этим демоном… Ведь мы — его стая. Он выпустил нас из-под своего крыла на эту «грязную работу».

По прошествии более восьми десятилетий, последние из которых принесли весьма подробные знания о многом и о многих, в т. ч. и о «железном» Феликсе, вряд ли кому-либо придет на ум мысль о том, чтобы вылепить из него некое подобие ангела — все равно ведь не получится. Но вопрос именно в том, что если все всё так хорошо понимали, то, простите, зачем же так долго оставались на этой «грязной работе»? Что мешало, например, в те же 20-е годы или в начале 30-х годов попросту уйти с этой «грязной работы»? Или, на худой конец, тогда же бежать на Запад?

В первом случае в те годы вообще без каких-либо последствий обошлось бы, во втором — если не высовываться, то в принципе тоже без особых последствий, как-никак, но примеры тому есть, и немало. Но нет, все это время работа не казалась «грязной», ибо протекала в основном за границей, на казенные и немалые деньги — опять же, весьма приятный момент, особенно на фоне разрухи и проблем 20-х годов и трудностей первых пятилеток. И вот с такими-то мыслями в голове они, эти «борцы со сталинизмом», работали в нелегальной разведке, в святая святых разведывательной службы?!

В общем-то ответ на подобные вопросы дал еще сам Ф. Э. Дзержинский, когда в 1923 г. заявил К. Радеку: «Только святые или негодяи могут служить в ГНУ, но святые теперь уходят от меня, и я остаюсь с негодяями» (выделено мной. — A.M.).

И вот еще что очень характерно — сначала они работали в военной разведке — и тоже как нелегалы, и лишь затем, в 1931 г., все дружно ринулись в ИНО ОГПУ. В то время еще никто никого не принуждал — это будет потом, и то, если честно, все равно, при всех обстоятельствах, всегда и непременно интересовались личным мнением и с уважением относились к нему: уж слишком это тонкое дело — разведка, чтобы только голым насилием двигать кадры туда-сюда.

А ведь сам факт перехода из военной разведки в разведку Лубянки при тех, мягко выражаясь, изначально не отличавшихся каким бы то ни было подобием сердечности отношениях между двумя постоянно конкурировавшими ведомствами — в «шоколадном домике» на Знаменке никогда не забывали о грубых попытках «железного» Феликса еще на заре советской власти силой подмять под ВЧК военную разведку, — это не только просто странная, но именно настораживающая деталь их биографий по состоянию на 1931 год.

Во-первых, потому, что начало 30-х годов — время первого серьезного всплеска уже сориентировавшейся на силовое решение своих задач оппозиции в стране, в т. ч. и с участием военных. Уже в 1930 г. в отношении Тухачевского были получены первые серьезные данные о его заговорщической деятельности и с тех пор поток такой информации только нарастал.

Во-вторых, это тем более важно учесть, если вспомнить, что этот всплеск активности оппозиции сопровождался и активным установлением законспирированных контактов с различными кругами русской эмиграции и иными, не менее заинтересованными в перевороте в СССР силами, особенно с Троцким и его сообщниками.

В-третьих, в еще большей степени это важно учесть еще и потому, что в силу ряда объективных обстоятельств разведка Лубянки носила в те годы в первую очередь ярко выраженный характер внешней контрразведки — цели и операции этого типа и стиля были тогда преобладающими. Однако в том-то все и дело, что с позиций внешней контрразведки легче вступать в контакты с представителями различных заинтересованных в перевороте в СССР кругов и сил, не говоря уже о том, что и легендировать-то их тоже значительно легче, в т. ч. и т. н. «оперативной необходимостью».

В-четвертых, в свете всего этого очень трудно не обратить внимания на тот факт, что с 1 августа 1931 г. ИНО ОГПУ возглавил А. Х. Артузов — «ученик» Дзержинского и близкий друг Тухачевского еще со времен советско-польской войны 1920 г. Между тем Кривицкий и Рейсе также участвовали в разведывательных операциях во время той войны, находясь под общим командованием Тухачевского.

На одной из страниц своих мемуаров Э. Порецки указывает, что вернувшись в 1935 г. из Москвы, Кривицкий заявил ее мужу следующее: «Они нам не доверяют… мы нужны им, но они не могут доверять коммунистам-интернационалистам. Они заменят нас русскими, для которых революционное движение в Европе ничего не значит» (выделено мной. — А. М.).

Выходит, что все дело в том, что их начали заменять русскими, которым вполне справедливо и закономерно было наплевать на это самое «революционное движение в Европе», потому как не Россия для какого-то там «революционного движения» дармоедов из крикливой банды Коминтерна, и не советская разведка для этого «движения» дармоедов, а принципиально наоборот, что и было открыто провозглашено именно в 1935 г.

А вообще-то ничего не скажешь, уж очень хорош этот «интернационалист», если в штыки воспринял даже не сам факт, а еще только идею прихода в разведку представителей главного, государствообразующего народа России (СССР).

И поскольку во всем этом есть очень грязный подтекст, невозможно не отметить, что именно тогда, когда Кривицкий был в Москве в который-то-раз руководителем разведки Лубянки, т. е. главой Иностранного отдела Главного управления государственной безопасности Народного комиссариата внутренних дел СССР, был назначен именно еврей — с 21 мая 1935 г. руководителем ИНО стал Абрам Слуцкий, его первым заместителем — тоже еврей, Борис Берман, вторым заместителем — тоже еврей, Валерий Горожанин (он же Кудельский). Это уж потом, уже после побегов таких, как Кривицкий-Гинзберг, Рейсс-Порецкий, Орлов-Фельдбин и им подобных, начнут разбираться и, к сожалению, чрезвычайно круто со многими чекистами, в т. ч. и разведчиками, в т. ч. и евреями по национальности. Но никто и никогда не ставил задачу о поголовном изгнании евреев с Лубянки, в т. ч. и из разведки, — это произойдет только во времена хрущевской «оттепели», ибо именно при нем, в 1955 г. с Лубянки окончательно повыгоняли всех евреев.

Что же до описываемого периода, то достаточно вспомнить такие славные имена, как Наум Эйтингон, Борис Рыбкин, Елена Зарубина (урожденная Розенцвейг), Лев Василевский, Яков Серебрянский и еще многие и многие другие, носители которых своим героическим, самоотверженным служением Родине — России — золотыми буквами вписали свои великие имена в историю отечественной разведки. Да, им пришлось хлебнуть лиха, и в первую очередь из-за таких предателей как Рейсе, Кривицкий, Орлов и т. п. Но никогда, ни при каких обстоятельствах у них не возникало даже тени намека на те мысли, что издавна бродили в головах этих самых «борцов со сталинизмом». А уж сколько пострадало русских и представителей других национальностей в той же разведке — и говорить трудно.

Но все-таки, что же в конце концов привело его, Кривицкого (да и Рейсса тоже), к фактическому предательству? И при чем тут болтовня о недоверии к коммунистам-интернационалистам и вообще о революционном движении в Европе, от которой, как и от других «творений» Дон-Левина, за десять километров несет фальшью?

А оно вот в чем. 7 и 8 мая 1935 г. в Москве прошло беспрецедентное по своему значению совещание руководства военной разведки, созванное по инициативе Сталина. Одна из причин созыва заключалась в том, что в военной разведке произошел — еще в феврале 1935 г. — очередной крупнейший провал (известен по истории ГРУ как копенгагенский). Подобные провалы на протяжении 20-х — начала 30-х годов XX века носили «серийный» характер и не только в ГРУ, но и на Лубянке, и в Коминтерне. Всякий раз предпринимались вроде бы правильные меры по недопущению провалов, но не проходило и года, как происходил очередной провал.

В условиях надвигавшейся реальной военной угрозы подобная практика халатности, безответственности и элементарного несоблюдения самых элементарных правил конспирации в разведке окончательно вывела из себя высшее государственное и партийное руководство, которое и созвало это совещание и потребовало самым радикальным образом изменить положение к лучшему. Исходя из практики деятельности советского руководства, можно, не боясь ошибиться, говорить о том, что итоги и выводы, сделанные на совещании, касались не только военной разведки, но и ИНО ГУГБ НКВД СССР. Главный же итог совещания, касавшийся всех разведслужб, заключался в открытой постановке задачи о резком повышении роли и эффективности разведки в подготовке к отражению угрозы войны.

А среди главных итогов, затрагивавших тактику разведывательной деятельности, значилось категорическое требование (в который-то раз начиная с 20-х годов) прекратить использование в разведывательных целях членов иностранных компартий, особенно же вербовать их (кстати говоря, это требование не было выполнено на 100 % едва ли не до конца существования СССР). Логическим продолжением линии руководства СССР по подготовке к войне стало Постановление Политбюро ЦКВКП(б) от 15 мая 1935 г., гласившее:

«1. Создать Оборонную комиссию Политбюро для руководства подготовкой страны к возможной войне с враждебными СССР державами.

2. Создать Особую комиссию Политбюро по безопасности для ликвидации врагов народа.

3. Провести во всей партии две проверки — гласную и негласную.

4. Обратиться ко всем членам и кандидатам партии с закрытым письмом о необходимости повышения большевистской бдительности, беспощадного разоблачения врагов народа и их ликвидации».

А 21 мая 1935 г. Артузов навсегда покинул пост руководителя ИНО ГУТБ НКВД СССР и полностью сосредоточился на работе первого заместителя начальника военной разведки — С. Урицкого.

Именно после этого, судя по всему, своеобразного «момента истины», на все предложения о том, чтобы уже тогда совместно бежать на Запад, Кривицкий отвечал короткой фразой: «Ситуация для меня еще не созрела». На профессиональном языке любой контрразведки мира это означает, что объект, принявший принципиальное решение о предательстве, приступил к тщательной подготовке к побегу в самый крайний момент. А учитывая, что это профессионал высокого уровня — разведчик-нелегал, — то и подготовка к побегу будет заключаться в том, чтобы как можно больше скопить информации к моменту фактического предательства, потому что во все времена единственным пропуском при уходе к противнику является информация. Так оно и вышло потом — «интернационалист» «сдал» британской разведке свыше 100 разведчиков, агентов, доверительных связей и оперативных контактов, а также свыше двух десятков вспомогательных агентов, т. е. агентов инфраструктуры любой разведки — связников, курьеров, содержателей конспиративных и явочных квартир, телефонов, почтовых ящиков и т. д., нанеся тем самым беспрецедентно мощный урон советской разведке. И когда — перед самой войной!

…Вначале 1940 года по настоянию британской разведки В. Г. Кривицкий был перевезен из США в Англию, где его с большим мастерством, я бы даже сказал искусством, допросила одна из самых сильных контрразведчиц того периода — Джейн Арчер (МИ-5). Кстати говоря, вывезли его на британские острова отнюдь не случайно — еще в США он начал всерьез сдавать советскую агентуру и операции разведки представителям британской разведки, в лице действовавшего на территории США нью-йоркского разведывательного центра МИ-6.

Так вот Джейн вытряхнула из «интернационалиста» столько, что потом, когда с помощью выдающегося агента советской разведки — Дональда Маклина — ее доклад попал в Москву, там попросту за голову схватились. И было от чего — ведь, с одной стороны, он «сдал» громадное количество разведчиков, агентов, доверительных связей и оперативных контактов, но с другой — информация подобного рода по тогдашним правилам британской разведки оседала в «Комитете XX», который занимался агентурной работой с выявленными агентами иностранных спецслужб, нередко перевербовывая их. На счастье советской разведки, особенно же ее знаменитой «кэмбриджской пятерки», а ведь Кривицкий фактически навел на нее МИ-5, в «Комитете XX» всеми делами заправлял их ближайший друг — Виктор Ротшильд, также связанный с советской разведкой. В значительной мере именно благодаря ему «пятерка» отделалась более чем удачно и продолжила свою работу.

Однако все дело в том, что обычно, при возникновении подобных ситуаций, руководство преданной разведки по соображениям профессиональной безопасности априори обязано предполагать и расшифровку своей агентуры, и возможность ее перевербовки, и вброс в эти же каналы искусной дезинформации, короче говоря, все самое плохое, что может быть в разведывательной деятельности. Как правило, идут даже на временную консервацию агентуры и даже целых резидентур. Например, из-за выхода в свет «мемуаров» Кривицкого руководство советской разведки вынуждено было временно законсервировать мощную нелегальную резидентуру в США, которую возглавлял выдающийся разведчик-нелегал Исхак Абдулович Ахмеров (заместитель — Норман Бородин, сын известного Михаила Бородина), располагавший уникальной агентурной сетью, благодаря которой под плотным наблюдением находилась вся администрация президента США. Масштаб нанесенного Кривицким ущерба был настолько велик, что в известность был поставлен Сталин.

И если помнить об этом, то станет понятной одна из основополагающих причин, в силу которой он, Сталин, накануне войны проявлял повышенную недоверчивость к разведывательной информации. Особенно если она исходила из источников, попавших в поле зрения британской разведки. А ведь Кривицкий был не единственный предатель. В то время самой заинтересованной в столкновении СССР и Германии державой была Великобритания, а, соответственно, невозможно не понимать и того, что не учитывать этих обстоятельств Сталин не только не мог, но и не имел права. Отсюда и недоверие, но всегда с просьбой как можно тщательней все перепроверить…

Что же до того, когда же «ситуация должна была созреть», то вот тут-то и получается, что как одно из звеньев «двойного заговора», он и должен был оставаться на своем посту в Голландии в качестве именно одного из связующих советскую и германскую части заговора звеньев. Потому, что именно в Голландии нелегальный резидент советской разведки, а на самом деле предатель и заговорщик Вальтер Германович Кривицкий установил очень тесные связи с семьей экс-кайзера Германии Вильгельма II, который после отречения от престола и краха монархии еще в ноябре 1918 г. укрылся в голландском местечке Доорн.

Именно на Доорн замыкались многие линии связи антигитлеровски настроенных германских генералов, особенно же промонархически настроенной части, с представителями которых у Кривицкого были свои крепкие, хорошо налаженные связи. О них он не докладывал в Москву. Именно в Доорне, в прямой контакт с Кривицким вошли доверенные представители главнокомандующего сухопутными войсками вермахта генерал-полковника барона Вернера фон Фрича, являвшегося одним из наиболее принципиальных и последовательных сторонников идей генерала Ганса фон Секта о «восточной» ориентации. Именно Вернер фон Фрич в 1936–1937 гг. возглавлял промонархический заговор против Гитлера.

Однако, войдя в этот аристократический круг, — кстати говоря, ему, а также Рейссу неоднократно сообщалось личное указание Сталина всей разведке о необходимости срочно найти каналы для агентурного проникновения в аристократические круги, в частности, Германии, на что оба предателя пренебрежительно отмахивались — Кривицкий, вместо того, чтобы заниматься своим прямым делом, т. е. разведкой, занялся категорически запрещенным политическим интриганством. Он не только установил тесные связи с антигитлеровски настроенной оппозицией там, в Доорне, но и с некоторыми ее представителями занялся нелегальной политической деятельностью подрывного характера: готовил и размножал антигитлеровские памфлеты?! Естественно, не ставя об этом в известность Москву, Центр (кроме, конечно же, руководителей советской части «двойного заговора»), иначе с ним начали бы разбираться еще тогда, в 1936 г.!

Вы можете себе представить ситуацию, когда глава нелегальной резидентуры, не ставя в известность Центр и не имея на то никакого ни права, ни разрешения, начинает заниматься сугубо подрывной политической деятельностью, да еще и печатать и размножать памфлеты, направленные против главы, хотя и крайне недружественного, но государства, с которым у СССР совершенно официальные дипломатические отношения?!

Это уже не нарушение, хотя бы и грубейшее, а злостное, злоумышленное преступление!

И Кривицкий совершенно сознательно пошел на это тягчайшее для разведчика-нелегала, тем более главы нелегальной резидентуры, преступление, — когда представители фон Фрича обратились к нему с просьбой об издании антигитлеровского памфлета, он не только не отказал, но и принял самое деятельное участие в исполнении этой просьбы совместно с женами Вильгельма II и генерала Людендорфа (того самого, что пропустил «запломбированный» вагон с Лениным в Россию, а затем поднял на ноги Гитлера, чтобы в очередной раз, продемонстрировав свою патологическую тупость в политике, скатиться до антигитлеровской оппозиции…).

Однако, столь глубоко внедрившись без санкции и вообще какого бы то ни было ведома Москвы в ближайшее окружение экс-кайзера, Кривицкий неминуемо попал и под колпак британской разведки, которая с момента бегства кайзера из Германии в 1918 г. и вплоть до его смерти в 1940 г. ни на секунду не выпускала экс-монарха из поля своего зрения, так как он был не столько побежденным врагом, сколько очень опасным именно в силу близких родственных связей с британской королевской семьей (кузен короля Георга V) экс-монархом, а из-за своих колоссальных связей в мировом сообществе венценосных особ и высшей аристократии запросто мог нанести серьезный ущерб британской монархии.

А «пас» экс-кайзера и его ближайшее окружение, а также их связи как в Доорне, так и за пределами Голландии — особенно же в Германии и в Великобритании — не кто иной, как старинный, «закадычный» недруг Лубянки — печально известный еще с лета 1918 г. британский разведчик Роберт Брюс ЛОККАРТ.

Наряду с общеизвестными сведениями о Локкарте следует иметь в виду еще одно, куда более важное, чем даже все, что о нем известно, обстоятельство. Дело в том, что по данным высокопоставленного в прошлом сотрудника британской разведки Джона Колемана; Роберт Брюс Локкарт являлся членом знаменитого в закулисъе Запада, особенно же Западной Европы, «Комитета 300» — одного из самых могущественнейших в мире закулисных институтов подлинной, невидимой власти на Западе, исполняющего фактически функции «мирового правительства».

Насчитывающий уже не одно столетие «Комитет 300» объединяет в своих рядах наиболее влиятельных представителей деловой, особенно финансовой, политической, военной, культурной и научной элиты Запада, совокупная мощь которых может сокрушить любые государства мира. На протяжении всей своей истории «Комитет 300» традиционно управляется только представителями высшего эшелона правящей элиты Великобритании, в т. ч. и представителями британской королевской семьи. Локкарт же являлся одним из тех редчайших британских разведчиков, который был допущен в святая святых невидимой системы управления Западом (очевидно, как ученик выдающегося британского геополитика, разведчика, ученого Хэлфорда Маккиндера, также являвшегося членом «Комитета 300»).

И попасть под его колпак означало даже не столько попасть под колпак британской разведки как таковой, хотя и это уже чрезвычайное обстоятельство, сколько под невидимый колпак всевидящего ока самого «Комитета 300», который в 30-е годы XXвека был крайне заинтересован именно в сохранении Гитлера у власти в Германии как ударно-штурмовой силы Запада для броска на Восток в целях учинения очередной расправы с Россией, хотя бы и называвшейся тогда СССР. В то время членами «Комитета 300» с британской стороны едва ли не поголовно являлись участники пресловутой «Кливлендской группировки» («клики», как ее тогда называли) — яро пронацистски настроенные: Гарольд Бальфур — заместитель министра авиации, Кеннет Линдсей — депутат парламента, лорд Дунгласс (впоследствии лорд Хоум), герцог Гамильтон — главное действующее лицо с британской стороны в интриге по организации перелета Гесса в Англию, Джим Уэддерборн — заместитель государственного секретаря Великобритании по делам Шотландии, Р. А. Батлер — заместитель министра иностранных дел, лорд Лотиан — посол Великобритании в США, Оуэн О'Малли — посол Великобритании в Венгрии, лорд Галифакс — министр иностранных дел Великобритании в правительстве Н. Чемберлена, лорд Юстас Перси — влиятельный член партии консерваторов, сэр Сэмюэлъ Хор — опытнейший дипломат, но еще более разведчик, лично принимавший активнейшее участие в убийстве еще Распутина и организации т. н. «февральской революции» в России. Дж. Дж. Астор — владелец газеты «Тайме» и его супруга — Нэнси Астор.

Локкарт же не только выполнял информационные задания СИС и «Комитета 300» — у него, кстати говоря, долгое время была очень уникальная «крыша», ибо, с одной стороны, он использовал традиционное для британской разведки журналистское прикрытие, с другой же, возглавлял разведывательно-информационную службу одного из крупнейших в те времена международных банков — но и прежде всего «пас» наиболее видных деятелей Запада: от политиков и бизнесменов до деятелей культуры и прочих интеллектуалов.

Что же до его очень близких связей с семьей экс-кайзера и с самим экс-монархом, то в его функции одновременно входило, судя по всему, обеспечение упреждающей безопасности основного трафика особо конфиденциальной связи между Букингэмским дворцом и Гитлером. Именно по этому каналу, в частности, Гитлеру ясно дали понять, что он может преспокойно оккупировать Рейнскую область, куда он не имел права соваться, и даже объяснили, как это сделать, чтобы, паче чаяния, не втянуть Лондон в войну — как впоследствии выяснила уже французская разведка, Гитлер ввел войска в эту область, несмотря на особые опасения своих генералов, заведомо зная, что Англия никак не отреагирует, ибо сама же и намекнула, что это лучше всего сделать за день до вхождения в силу взаимоперекрещивавшихся советско-французского и советско-чехословацкого договоров о взаимопомощи в отражении агрессии от 02.05. и 16.05.1935 г. По этому же каналу продвигалась в обе стороны и иная судьбоносная тогда для всего мира информация. И было бы удивительно, если бы британская разведка не «пасла» бы безопасность такого трафика связи. Кривицкий же, оказавшись, что называется, в струе самой что ни на есть золотой для любой разведки информационной жилы, пустился в печатание антигитлеровских памфлетов!

В 20-х-30-х годах Локкарт откровенно специализировался также и на отслеживании любых связей из СССР с заграницей, а опыт у него был немалый. Локкарт так же, как и Кривицкий, очень глубоко внедрился в семью и ближайшее окружение экс-кайзера и даже стал его частым гостем. Более того, он не только пользовался гостеприимством отставного монарха и его семьи, но и сам проявлял несвойственное англичанам радушие, принимая у себя в Англии часто приезжавших туда в 30-е годы с различными миссиями от различных, в т. ч. и антигитлеровски настроенных кругов, германских принцев — сыновей и внуков экс-кайзера, а также других высокопоставленных эмиссаров. Фигура Локкарта в середине 30-х годов XX века еще и тем зловеща, что именно в это время он был очень близок к будущему королю Великобритании — Эдуарду VIII, который тем и отличался, что был на редкость прогитлеровски настроенным монархом.

Но самое главное, конечно, в том, что Локкарт «пас» фактически главный трафик сугубо конфиденциальной связи между Гитлером и британским королевским двором, по которому фюреру передавались наиважнейшие для судеб мира сведения и мнения об истинной позиции Великобритании по различным актуальнейшим вопросам тогдашней современности.

Кривицкий же вместо того, чтобы максимально использовать столь редко выпадающий в жизни любого разведчика шанс и полностью оседлать столь уникальную «золотую жилу» в интересах своего государства, занялся подрывной политической деятельностью. Очевидно, судьбы «перманентной мировой революции» ему были куда дороже, чем судьбы мира и безопасности государства, гражданином которого он являлся и на верность которому присягал.

А теперь, в свете этих фактов, взглянем, на другой. В 1934 г. от одного из наиболее ценных своих агентов — Винцента Антоновича Илинича — возглавлявший тогда ИНО Артузов получил следующие данные: «…польской разведкой был добыт скопированный доклад английской разведки о том, что германское командование в лице генерала Хаммерштейна нашло в лице т. Блюхера человека, который опираясь на Германию, совершит переворот в СССР». Оставим за скобками факт упоминания фамилии Блюхера в такой связи — это предмет отдельного разговора.

Сейчас о Хаммерштейне, или, как он именовался в советских документах 20-х — 30-х гг. прошлого столетия, Гаммерштейне, точнее, Гаммерштейне-Экворде. Генерал этот был одним из активных участников антигитлеровского заговора еще в начальный период правления нацистов. Причем того заговора, идейная платформа которого заключалась в нехитрой формуле прусского коварства: пусть Гитлер сделает свое дело, а потом армия с ним расправится. «Сделает свое дело» — это значит пусть разобьет оковы Версаля.

И Гаммерштейн действительно полностью разделял такую платформу, которая, в общем-то, и господствовала в умонастроениях германского генералитета с начала 30-х годов. Еще в сентябре 1931 г. после четырехчасового общения с коричневым фюрером он сам же и заявил, что «Гитлер хочет, собственно, того же, что и рейхсвер; различие только в темпах» (в другом переводе этого же заявления Гаммерштейна, проистекающего из одного и того же источника, сие звучит так: «Мы хотим сделать это медленнее. А в остальном мы единого с ним мнения»). Между тем с представителями именно этой части германского генералитета еще летом 1932 г. Кривицкий как раз и установил доверительную связь от имени московских заговорщиков. И вот что особенно любопытно — произошло это сразу же после перевода Кривицкого в ИНО — тогда еще ОГПУ.

А ведь таких сообщений — о планирующемся заговоре военных в РККА — было немало, как, впрочем, и документальных данных о резко возросшем с начала 30-х годов интересе британской разведки к внутренней оппозиции в СССР, в т. ч. и военной. Однако доорнские «игрища» не могли не привести еще и к тому, что на фигуре Кривицкого зафиксировалось внимание не только британской разведки, но и к концу 1936-го — началу 1937 г. также и знаменитого абвера адмирала Канариса. Правда, формально считается, что «мемуарист» угодил под колпак еще и абвера из-за своего участия в организации контрабандных поставок оружия в Испанию после начала в этой стране Гражданской войны. Да, это так, и в февральском 1937 г. сообщении одного из ценнейших в то время агентов отечественной разведки — сотрудника гестапо Вилли Лемана (псевдоним — «Брайтенбах») — говорилось именно о том, что созданную Кривицким для этих целей подставную фирму в Гааге абверовцы обложили своей агентурой. Однако вряд ли это было главной причиной — таких подставных фирм по всей Европе советская разведка создала в то время немало, так что уследить за всеми было не под силу даже абверу.

Но даже если это и так и он действительно «попал под колпак» абвера в результате хитроумно расставленных сетей германской военной разведки,[16] то все равно, абверовцы очень быстро вычислили бы круг его общения, в т. ч. и связи с ближайшим окружением экс-кайзера, ибо это не что иное, как обычные «альфа и омега» разведывательной деятельности. Ну а дальше, сами понимаете, что могло произойти…

Между тем в своих «мемуарах» Кривицкий вовсю хвастает тем, что он покупал оружие даже в нацистской Германии — как якобы он Опишет, в Гамбурге на продажу поступила партия слегка устаревших винтовок и пулеметов, которые продавались подешевле. И сразу же вопрос: а куда делись оставшиеся деньги — ведь он покупал по дешевке, а выдавали ему деньги как на новое оружие. И не это ли стало одной из главный причин, по которой он бежал на Запад? Ведь о массовых отказах оружия в бою быстро стало известно, и представители НКВД в Испании начали тогда разбираться с этой проблемой. Разбирался же, между прочим, не кто иной, как резидент НКВД в Испании и впоследствии тоже беглый предатель А. Орлов. Кстати говоря, это какое-то повальное явление у т. н. «борцов со сталинизмом» — они настолько были убеждены в необходимости борьбы со сталинизмом, что начинали ее, причем поголовно, с тривиальных краж. Рейсе украл 60 тысяч долларов, Кривицкий прикарманил несколько десятков тысяч франков, Орлов — 68 тысяч долларов. А ведь это были деньги тех самых рабочих и крестьян, за сокровенные чаяния которых они якобы боролись.

Дело тут вот в чем. Вопреки укоренившемуся в общественном сознании мнению о том, что абвер — это военная разведка, на самом же деле это и военная разведка, и военная контрразведка. Причем контрразведывательное направление деятельности было едва ли не абсолютно преобладавшим на протяжении 20-х — начала 30-х годов. В конце-то концов слово «абвер» по-немецки означает «защита». И лишь с приходом адмирала Канариса на пост главы этой спецслужбы в январе 1935 г. обе функции стали равноправными. Между тем в контрразведывательной структуре абвера существовал специальный отдел по наблюдению за связями и поведением высшего офицерского состава, т. е. генералитета.

И уж что-что, но такие контакты германского генералитета, тем более его промонархически настроенной части, а именно из этой-то среды и рекрутировались кадры антигитлеровского заговора в начале первой волны 30-х годов, были именно в центре внимания этого спецотдела абвера, поскольку многие генералы бывали в Доорне. Этот спецотдел тем более не мог пройти мимо таких контактов, если, с одной стороны, учесть, что для абвера не было секретом, что Голландия — «традиционное пастбище» британской разведки, а с другой — что достаточно частые контакты экс-кайзера и его ближайшего окружения с антигитлеровски настроенными генералами на фоне связей самого экс-монарха в различных кругах Великобритании и других стран и вовсе приобретали соответствующий негативный оттенок в глазах контрразведки абвера.

Естественно, что и для самого «хитроумного грека» — адмирала Канариса — также не было секретом, по каким каналам фюрер сносится с высшими кругами Великобритании, включая и правительство, и королевский двор, где проходит основной трафик этой сугубо конфиденциальной связи, и кто является основными курьерами между ставкой Гитлера и Лондоном. Он и сам частенько прибегал к услугам различных представителей германской аристократии в тех же целях, и к тому же едва ли не сразу после назначения на пост главы абвера организовал тайные каналы для связи и заочных консультаций с руководством британской разведки. Несмотря на то что это явится некоторым опережением событий в повествовании, тем не менее уже здесь можно отметить, что Канарис располагал едва ли не всей полнотой информации об антигитлеровском заговоре и весьма хитроумно «слил» большую ее часть англичанам, рассчитывая на получение соответствующих рекомендаций в отношении дальнейших действий. Благодарная британская разведка дальше, естественно, поступила по-своему «усмотрению» — Кривицкий был потрясен, узнав о том, что Гитлер повыгонял многих из тех оппозиционно настроенных генералов, с которыми он общался в Доорне. И вот что особенно удивительно — эти действия Гитлера оказались на удивление последовательными.

Короче говоря, к середине осени 1937 г. выбор у Кривицкого был весьма небогатым — или в лапы к абверу, либо в «объятия» англичан, потому как прознай Лубянка обо всех его доорнских и оружейных «художествах», то встреча с ее костоломами из числа таких же «интернационалистов», как и он сам, была бы неминуемо неизбежна. Его ведь и так вызвали в Москву после вышеупоминавшейся информации «Брайтенбаха», и только чудом он избежал подвалов Лубянки, а 22 мая 1937 г. улизнул из СССР. Навсегда.

6 октября 1937 г. по той же, уже проторенной его другом — Рейссом — тернистой тропинке Кривицкий ушел, успев, правда, посодействовать убийству своего друга. И свое предательство он оформил так же, как и Рейсе, переходом на сторону «беса мировой революции» — Троцкого.

В погоне за журнальной дракой…
Охотник до журнальной драки Сей упоительный зоил Разводит опиум чернил Слюною бешеной собаки. А. С. Пушкин

Абсолютно непонятно, на каких основаниях, но до сегодняшнего дня считается, что «борец со сталинизмом» Вальтер Германович Кривицкий вынужден был скрыться из Европы в США, спасаясь от якобы охотившихся за его головой представителей НКВД. Однако это всего лишь легендирование подлинной причины его «выезда» в США.

Во-первых, за всю историю разведки, с седых библейских времен не было ни одного предателя, у которого едва ли не мгновенно и автоматически после предательства и побега не развивалась бы шизофреническая мания преследования — у страха глаза действительно велики…

Во-вторых, первое время, практически целый год после предательского побега он находился во Франции, где пописывал в троцкистских изданиях. Но если бы приказ о его ликвидации действительно был бы отдан и поступил бы зарубежным резидентурам и боевым группам, на что «он» (потому как не он, а Дон-Левин) открыто намекает и даже пытается утверждать, то вычислить его в Париже и вообще во Франции было, что называется, парой пустяков.

Все троцкистские издания, все звенья троцкистских организаций во Франции были плотно обложены агентурой НКВД, не говоря уже о нескольких группах разведчиков-нелегалов, автономно работавших по этому же направлению.

Тем более что Кривицкий вышел прямиком на сына Троцкого — Седова, который был под плотным постоянным наблюдением и контролем главного агента по разработке Троцкого и его ближайшего окружения — «Этьена» (в то время «Тюльпана»), он же Марк Зборовский. Кстати говоря, хорош же «профессионал», коли не мог заблаговременно сообразить, что к Троцкому и его родне соваться нечего — НКВД там все контролирует…

Так оно и произошло на самом деле — М. Зборовский действительно очень быстро установил место пребывания Кривицкого и сообщил об этом своим кураторам из разведки.

Так что чувствовавшим себя во Франции куда вольготнее, чем даже в родной Москве, летучим бригадам НКВД ничего не стоило, получи они и самом деле приказ о его ликвидации, сровнять беглого «борца со сталинизмом» с землей…

В тот момент там находились такие асы по осуществлению особо острых акций, как опытный разведчик-нелегал Афанасьев, знаменитый Яков Серебрянский, на счету которых к тому времени было уже немало успешно проведенных операций такого рода, не говоря уже о том, что Я. Серебрянский являлся к тому же руководителем Особой Группы при руководстве НКВД и подчинялся лично Ежову.

Короче говоря, если бы приказ действительно был бы отдан, то количество часов, отведенных Кривицкому для оставшейся жизни, можно было бы пересчитать по пальцам — пример при его же прямом содействии «замоченного» Рейсса лучшее тому доказательство…

Я уж не говорю о том, что даже профанация наблюдения за Кривицким и то была прекращена, едва Берия пришел к власти на Лубянке. Профанация потому, что было известно все: и где живет, и что делает, и с кем общается, но никаких серьезных действий против Кривицкого не предпринимали, а с 11 февраля 1939 г. прекратили даже и профанацию.

И в итоге-то выходит, что сказка о неких зловредных супостатах из НКВД — даже не сказка, а просто мгновенно лопнувший мыльный пузырь!

Да и как ему не лопнуть, если он изначально пребывал в «железных» тисках таких колючих вопросов, как, например: почему книга его т. н. «мемуаров» вышла именно в США, почему именно в октябре 1939 г., почему именно в предисловии содержится грубый, хамский «наезд»-шантаж экс-президента Чехословакии Эдуарда Бенеша, почему предатель выехал в США только в декабре 1938 г., а первые его журнально-газетные публикации появились только в апреле 1939 г., и т. д. и т. п.?

Итак, как это ни парадоскально, но после побега его легализация во Франции и получение американской въездной визы происходили на удивление легко, едва ли не как по маслу… Преспокойно обратился к министру внутренних дел Франции Дорма с просьбой о предоставлении политического убежища?! Получил не только убежище, но и даже личную охрану…

Затем Леон Блюм — явно изнывавший от скуки и безделья премьер-министр Франции — пустился во все тяжкие, ходатайствуя перед американским послом в Париже — У. Буллитом — о выдаче Кривицкому и его семье въездных американских виз, причем не оставил этого занятия, даже уйдя в отставку?!

В свою очередь, министр внутренних дел Франции столь нежную заботу о беглом предателе со стороны премьер-министра сдобрил еще и беспрецедентным заявлением о том, что-де Кривицкого никто и ничем беспокоить не будут?!

Как будто с каждым днем все сильней чувствовавшей нарастание нацистской угрозы Франции, а, соответственно, и ее спецслужбам, не о чем было поинтересоваться у беглого советского шпиона, работавшего по Германии?!

Ни главе французской контрразведки генералу Пайолю, ни знаменитому «Сюртэ Женераль» вообще, ни начальнику знаменитого 2-го Бюро Генерального штаба Франции (военная разведка) генералу Гоше, короче говоря, никому не было дела до человека, который так много знал о Германии!

Да, мне хорошо известно по истории спецслужб, что французская разведка и контрразведка не дремали — у первой только в абвере Канариса было не менее 10 агентов, а вторая пачками арестовывала нацистскую агентуру в стране: в 1935 г. — 35 агентов, в 1937 г. — 150 (впоследствии, в 1938 г. — 274, а за первые полгода 1939 г. — 300 агентов!).[17]

Но ведь не настолько же они были удовлетворены всей получаемой о Германии информацией, чтобы вот так запросто отмахнуться от беглого советского шпиона, который специализировался именно по нацистской Германии?!

Не те традиции у разведки вообще, у французской в частности, чтобы столь пренебрежительно проигнорировать пребывание во Франции столь осведомленного человека. В мире разведок ни действие, ни бездействие ни при каких обстоятельствах не бывают случайными. А это означает, что французскую разведку очень убедительно попросили «не трогать Кривицкого». И попросить столь убедительно могла только британская разведка, потому как, во-первых, у нее имелись давние, еще со времен Первой мировой войны тесные контакты с французскими коллегами. Во-вторых, британская разведка лучше, чем французская контрразведка, знала об истинных масштабах проникновения советский разведки в госструктуры Франции, в т. ч. и в спецслужбы. Утечка секретной информации из различных госструктур Франции в середине 30-х годов прошлого века вообще была притчей во языцех.

…Например, как документально установила советская разведка еще в середине 1936 г., во время конфиденциальной беседы с британским послом в Берлине по вопросу о воздушном пакте и обмене техническими данными о ВВС Великобритании и Германии, Гитлер, выразив согласие на этот обмен с Англией, категорически отказался от аналогичного же обмена с Францией, мотивируя свой отказ тем, что все данные о ВВС Германии немедленно попадут в руки СССР. В этом он был прав…

Естественно, что вслед за утечкой не замедлила бы последовать и расплата — пример быстрой ликвидации перебежавшего к англичанам Рейсса был слишком свеж, чтобы его игнорировать…

В-третьих, именно в тот период британская разведка оказала французским коллегам неоценимую услугу: максимально использовав данные своей разветвленной агентурной сети, она составила и передала французской разведке и контрразведке очень длинный и подробный список действующей во Франции гитлеровской агентуры. Вот откуда у французской контрразведки столь внушительные успехи в борьбе с нацистскими спецслужбами во второй половине 30-х годов XX века. Естественно, что услуга за услугу — мы вам помогли, а вы не трогайте Кривицкого. Однако подобная просьба не являлась каким-то простым взаимозачетом услуг. Прежде всего следует принять во внимание то обстоятельство, что с начала 1937 г. в высших правительственных и военных сферах Франции активно действовал известный британский разведчик Кеннет де Курси, впоследствии герцог Грантмесниль-Лоррейн. Он был очень влиятельным, располагавшим мощными связями в различных, не исключая и королевского двора, кругах Великобритании лицом, был весьма близок с тогдашним заместителем главы британской разведки — знаменитым Стюартом Мензисом (впоследствии стал ее главой). Кеннет де Курси был убежденным сторонником идеи сближения Англии с Германией для совместной борьбы с СССР — в этом он видел возможность укрепления и сохранения Британской империи. Именно он первым сообщил Мензису, что в случае войны Франция воевать не намерена и подпишет с Германией мир. А Лондон, как это известно исстари, воевать любит, но только чужими руками и чужой кровью. И в то же время, в середине 30-х годов прошлого столетия во всех основных центрах силы в мире окончательно возобладала та точка зрения, что в грядущей войне победа будет на той стороне, к которой примкнут в качестве союзника США.

А президент США Франклин Делано Рузвельт, искусно укрываясь пресловутым в те годы американским изоляционизмом, не проявлял никакого желания, по крайней мере в то время, открыто солидаризироваться с политикой Великобритании по умиротворению Гитлера на британских принципах. Рузвельт откровенно выжидал наиболее выгодного для США момента, чтобы влезть в общеевропейские разборки и добиться американского же господства в Европе. Прислуживать же Лондону у него не было никакого желания.

Как документально установила советская разведка еще в конце января 1937 г., Великобритания с нетерпением ожидала именно войны и именно же не позднее 1938 г. Но вот оставаться один на один с Гитлером Лондону не особо хотелось — не для того он привел к власти этого коричневого фюрера и столь заботливо патронировал его агрессивным устремлениям. Договариваться же с Советами у Лондона и вовсе не было никакого желания, по крайней мере в то время. Надежды на США стали и вовсе призрачными, когда в октябре 1937 г. уже со вторым визитом (первый состоялся еще в 1936 г.) в неофициальном порядке Германию посетил знаменитый в те годы американский летчик полковник Чарльз Линдберг, восторженно относившийся и к Германии, и к нацистам. Линдберг являлся фактически символом влиятельнейшей в Америке изоляционистской организации «Америка — прежде всего», которая открыто призывала не лезть в европейские дела. А к его мнению в Вашингтоне тогда всерьез прислушивались. Великобританию же чрезвычайно беспокоил американский изоляционизм, вследствие чего именно в то время по рекомендации созданного еще в 1936 г. Объединенного Комитета по разведке МИ-6 начала осуществление мощной пропагандистской кампании в США с целью сломить влияние изоляционистов. Непосредственно эту работу вел нью-йоркский разведывательный центр МИ-6.

Именно в такое время объявляется Вальтер Германович Кривицкий и чуть ли не с порога предупреждает британскую разведку о возможности заключения между СССР и Германией договора, наподобие того, что впоследствии был заключен 23 августа 1939 г., причем со ссылками на некую тайную миссию Д. В. Канделаки. Естественно, что в МИ-6 были довольны — Кривицкий явно претендовал на роль Колумба, тем более на базе слухов, пущенных самой же британской разведкой. Но факт остается фактом, и не использовать подвернувшийся случай не в традициях британской разведки. Она настолько была рада этому случаю, что сначала даже не обратила внимания на то, что в одном из первых интервью Кривицкий открыто намекнул на наличие советской агентуры в британском МИД-е. Ее внимание привлекло обстоятельство, что в уста Кривицкого можно было вложить то, чего сам Лондон опасался пуще чумы и даже коммунизма — идею о советско-германском военно-геополитическом альянсе. А затем, развернув соответствующую пропагандистскую деятельность, как следует попугать подобной угрозой Рузвельта и сломить его изоляционизм.

Еще в первой главе подчеркивалось, что в соответствии с давней стратегией работы на упреждение угроз своей национальной безопасности, Великобритания и ее разведка пойдут на любые меры ради недопущения материализации такой угрозы. Именно в силу этих соображений и возникла с профессиональной точки зрения отличная идея использовать предателя в пропагандистской акции влияния, направленной на изменение изоляционистской позиции Рузвельта. И судя по всему, именно Кеннет де Курси первым или одним из первых подал идею на сей счет. Потому как явно не без его содействия Леон Блюм ходатайствовал перед американским послом в Париже о выдаче Кривицкому въездной визы в США. Вот, собственно говоря, почему Кривицкого «не трясли» и не опрашивали французские спецслужбы. Но это не значит, что британская агентура не работала с ним — в троцкистских и вообще эмигрантских кругах у МИ-6 было достаточно агентов.

То, что британская агентура работала с Кривицким еще во Франции, выясняется из одного малоприметного факта. Дело в том, что задуманную пропагандистскую акцию провести в Европе было невозможно и нецелесообразно. Потому как главным «ударным» моментом в ней должна была стать извращенная до неузнаваемости информация о т. н. «тайной миссии» советского торгпреда в Германии Давида Канделаки по организации якобы тайного сговора Сталина с Гитлером. Причем явно планировалось увязать воедино эти «переговоры» Канделаки с гитлеровским окружением, о которых, в силу их «секретности», знал весь мир, с репрессиями против высшего командного состава Красной армии по принципу, что репрессии якобы были прологом к этому якобы состоявшемуся сговору Гитлера и Сталина. И тем самым полностью завуалировать причастность британской разведки. Однако, на беду британцев, обедню испортил лично товарищ Троцкий — этот «красивый» замысел он по сути дела выболтал чуть ли не на следующий день после расстрела Тухачевского сотоварищи, да еще и задом наперед (Лев Давидович, конечно же, не хотел причинить вред британской разведке). Тогда в статье «Обезглавливание Красной Армии» (вот откуда одно из названий этого дела в журналистском обороте), руководствуясь своей патологически извращенной логикой, Троцкий запустил следующую мысль: он утверждал, что обвинения высших военных руководителе в сотрудничестве с Германией якобы преследовали важнейшие внешнеполитические цели — разрушить бытовавшее на Западе мнение о том, что «союз с Германией, независимо от ее государственной формы, считался аксиомой внешней политики Советского Союза». Этим пассажем Троцкий и в самом деле испортил британцам всю игру, потому как начни они делать какие-либо заявления от имени беглого предателя, тем более с использованием сильно искаженных данных о миссии Канделаки, то вместо требуемого эффекта получилось бы не только подтверждение выводов Троцкого, но и расписывание в собственной же причастности к сдаче «заговора военных» А вот этого-то британской разведке вовсе и не надо было. Это особенно стало понятно, когда с дружеским частным визитом в октябре 1937 г. Гитлера посетил недавно отрекшийся от престола британский экс-король Эдуард VIII, а вслед за ним на свидание с фюрером ринулся министр иностранных дел Великобритании лорд Галифакс. По итогам визитов, как свидетельствуют добытые советской разведкой документы, Гитлеру открыто было дано «добро» на агрессию в восточном направлении.

…Странное дело, почему-то никогда ни в одном исследовании с этим фактами, особенно же с визитом экс-короля Эдуарда VIII, не увязывается то обстоятельство, что буквально сразу же после его визита Гитлер созвал 5 ноября 1937 г. секретное совещание высшего военного командования, на котором впервые прямо объявил о своих планах по развязыванию новой мировой войны. Выходит, что экс-король привез ему соответствующее мнение соответствующих кругов?! В свою очередь, Галифакс приехал в Германию, будучи полностью в курсе того, что говорилось на этом совещании, особенно о выводах по его итогам, — в знаменитой в те годы папке под громким названием «Германская опасность», в которой, для использования руководством МИД Великобритании, концентрировались все наиважнейшие документы от всех специальных служб страны по германской тематике, была соответствующая информация и об этом совещании. Папка эта была очень интересная, и потому советская разведка регулярно заглядывала в нее. Более того, именно после этих визитов стала готовиться расправа с генералами Фричем и Бломбергом, которых уже в начале 1938 г. Гитлер выгнал, да еще и с какими скандалами, со всех постов…

Так что устраивать в Европе пропагандистскую шумиху насчет якобы тайного сговора Сталина и Гитлера на базе крайне искаженных данных о миссии Канделаки было явно не с руки. Тем более, если учесть, что во многих европейских изданиях появились весьма откровенные публикации, в которых прямо указывалась причина провала заговора Тухачевского — он планировал достичь с Германией континентального соглашения, ориентированного против Великобритании. Что, кстати говоря, соответствовало истине.

Ну а после того как Англия и Франция — эти «доблестные умиротворители» Германии XX века — столь блестяще прокололись с навсегда покрывшей их позором Мюнхенской сделкой с Гитлером, против которой, кстати говоря, крайне категорически протестовал Советский Союз (Сталин), даже тень намека на идею проведения вышеупомянутой пропагандистской акции в Европе становилась абсолютно нереальной. Однако после Мюнхена у англичан затеплилась надежда все-таки провести эту пропагандистскую акцию. Дело в том, что вопреки всем ожиданиям Лондона и вопреки всем его попыткам чуть ли не в прямом смысле взашей толкнуть Гитлера на Восток, из этого на тот момент ничего не вышло. После Мюнхена коричневый фюрер фактически вышел из повиновения. И под конец 1938 г. в донесениях британской разведки руководству страны с нарастающей силой зазвучала тревога — потрясенный невероятным успехом в Мюнхене, Гитлер стал всерьез помышлять о том, чтобы наконец-то разобраться с той же Англией, а заодно и с Францией за унижение Германии после Первой мировой войны.

В одном из аналитических документов британской разведки, который 25 января 1939 г. министр иностранных дел лорд Галифакс докладывал кабинету министров, так и говорилось, что «…в конце прошлого года (т. е. 1938 г. — A.M.) и в текущем месяце мы начали получать сведения, что мысли руководителей Германии обращены теперь в другую, опасную для нас сторону». А всего через три дня, т. е. 28 января 1939 г., тот же Галифакс секретно отписал президенту США Рузвельту: «Начиная с ноября 1938 г. появились признаки, со временем становившиеся все более определенными, что Гитлер наметил дальнейшие внешние авантюры на весну 1939 г…. Донесения показывают, что Гитлер, поддерживаемый Риббентропом, Гиммлером и другими, рассматривает возможность нападения на западные державы в качестве предупредительной операции, за которой последуют действия на Востоке».

Естественно, что один на один или даже совместно с той же Францией разбираться в кровавой драке со столь «любовно» выпестованным коричневым диктатором корыстно мудрым англичанам ой как не хотелось. Уж если и суждено таковому быть, то лучше всего это делать совместно с США, ибо после мюнхенской сделки с Советами было бы очень трудно договориться, хотя, как известно из истории, и в тех условиях Москва не захлопывала двери. А о том, чтобы США пристегнулись бы к британской колеснице, «добрая старая» Англия мечтала столь откровенно, что это не прошло мимо внимательных глаз советской разведки еще в начале января 1937 г. Однако как сдвинуть Рузвельта с этой мертвой для Великобритании позиции изоляционизма, как вынудить его сделать то, о чем он говорил еще в январе 1937 г. в конфиденциальной беседе со специальным представителем премьер-министра Великобритании сэром Рэнсименом? Поскольку конфиденциальной эта беседа была только для них, но не для советской разведки, то уже тогда, в конце января 1937 г., было известно, что в ответ на откровенное признание Рэнсименом того, что Лондон ожидает войны не позднее 1938 г., Рузвельт, в частности, ответил следующее: «Если произойдет вооруженный конфликт между демократией и фашизмом, то Америка выполнит свой долг».

Но более всего камнем преткновения было это самое «если», потому как на невинную овцу Великобритания после Мюнхена явно не тянула, к тому же после этого события ни один более или менее нормальный политический деятель на Западе не доверял правительству Н. Чемберлена и ему лично. А в США и вовсе существовал острый дефицит доверия к тогдашнему британскому правительству, в каждом действии которого и Рузвельт, и его ближайшее окружение с едва скрываемым возмущением усматривали попытку любым путем добиться односторонних выгод для Британской империи. А вот укреплял Рузвельта и его ближайшее окружение в этом не кто иной, как экс-президент раздавленной Гитлером под патронажем Чемберлена Чехословакии — Эдуард Бенеш. Он едва ли не каждый день встречался то с Рузвельтом, то с различными представителями его ближайшего окружения, особенно же с имевшим тогда колоссальное влияние и на президента лично, и вообще на администрацию Белого дома министром финансов Генри Моргентау. Естественно, что очень часты были и встречи с советским послом Уманским.

Именно в тот момент Бенеш был не только экс-президентом преданной Англией и Францией Чехословакии, но и до крайности оскорбленным той же Англией и человеком, и главой государства, отчего он и эмигрировал в США. Дело в том, что не без помощи Сталина ему стали известны на редкость нелестные характеристики Чехословакии, ее народа и его самого, которые британская дипломатия под одобрение лично Н. Чемберлена выдавала в канун Мюнхена. Не впадая в дипломатические изыски, британская дипломатия тогда вовсю оперировала такими определениями, как например, «чехословаки — самая свиноголовая раса», а Бенеш — выпускник трех престижнейших университетов Европы — «самый свиноголовый в своем стаде».

…Не следует думать, что Париж: сильно отставал от Лондона по части хамства — в одной из французских газет в первых числах мая 1938 г. было опубликовано не менее «лестное» для Праги выражение о том, что-де «кости одного французского солдатика стоят больше, чем все чехословаки вместе». И это Франция, которая была обязана защищать Чехословакию?!

Именно по этой причине Бенеш эмигрировал не в Англию, а в США, — в Лондон он вернулся только после 10 мая 1940 г., когда пало правительство Чемберлена, а премьер-министром стал Уинстон Черчилль.

К тому же и Сталин помог самому экс-президенту — советская разведка под расписку выдала ему на «мелкие расходы» 10 тысяч долларов США (большие тогда деньги), а также спасла людей из ближайшего окружения Бенеша и даже помогла вывезти архивы чехословацкого правительства.

Британская разведка прекрасно знала об этом — и у нее в окружении Бенеша была своя агентура, не говоря уже о том, что его всю жизнь «пасли» лучшие британские разведчики.

Но британская разведка знала еще и то, что Эдуард Бенеш еще со времен Первой мировой войны являлся ее агентом, в первую очередь, если по-современному, агентом влияния — в одном из секретных меморандумов известного в те годы британского разведчика-специалиста по психологической войне — Уикхэма Стида — он так и назван: агент британской разведки…

И вот теперь этот весьма исправно помогавший Великобритании и ее разведке в осуществлении многих политических и прочих интриг агент влияния чуть ли не с четвертьвековым стажем сотрудничества — с 1915 по 1939 г. — употребляет все свои силы и влияние фактически против Великобритании!

Как переломить ситуацию? Как заставить Бенеша помалкивать? Как максимально полно дезавуировать ценность всего того, что он наговорил Рузвельту, в т. ч. и с подачи советского посла Уманского, а следовательно, и самого Сталина? Как склонить Рузвельта к разочарованию в оценках европейской ситуации, выдававшихся Бенешем, в том числе и по согласованию с Уманским (британская разведка преотлично понимала, что это так)?

Как заставить главу Белого дома принять британскую точку зрения и открыто солидаризироваться с политикой Лондона? Как вообще расшатать саму основу, а если удастся, то и вовсе ликвидировать этот, в представлении Лондона, до нельзя некстати сформировавшийся дискуссионный клуб-трио: Рузвельт — Бенеш — Уманский?…

В высшей мировой политике, точнее, в высших мировых интригах есть только два способа решить подобные вопросы — либо убийство, либо неограниченный в грубости шантаж сверхубойным компроматом. Третьего не дано по определению…

На убийство Бенеш еще «не тянул» — даже гитлеровцы подобного не планировали, так что все подозрения пали бы сразу на англичан.

А вот на ничем не ограниченный в своей грубости шантаж сверхубойным компроматом — на это он определенно «тянул», во-первых, потому, что еще и сгодиться мог в дальнейшем — как-никак, но в мировой политике тех лет он был весьма крупной и значимой фигурой.

А во-вторых, и это самое главное, весь сверхубойный компромат был в руках британской разведки.

Потому что именно она, британская разведка, рекомендовала ему, Бенешу, передать Сталину всю поступившую в Прагу по агентурным каналам чехословацкой военной разведки информацию о заговоре советских военных!

… Чехословацкая военная разведка с момента получения информации о заговоре советских военных еще осенью 1936 г. немедленно проконсультировалась по этому вопросу с британской разведкой, благо за ней далеко и ходить-то не надо было — региональный резидент СИС, майор Гибсон, вообще подолгу сидел в Праге. К тому же в Злату Прагу часто наведывался и Р. Б. Локкарт, который на пару с другим известным британским разведчиком — Гарольдом Никольсеном (впоследствии стал известен как специалист по истории дипломатии) — вплоть до Мюнхена активно «пас» и Бенеша, и все челословацкоеруководство…

Именно на основании рекомендаций британской разведки Бенеш принял крайне опасное для себя и Чехословакии решение о передаче информации о заговоре Сталину.

Опасное, потому что очень трудно понять, чем же он и в самом-то деле руководствовался, принимая такое решение, — ведь не мог же он, опытнейший европейский политик, не понимать, что в итоге будет разрушена и без того достаточно хрупкая система советско-франко-чехословацкого союза о взаимопомощи от 1935 г., что и случилось ровно через год.

Впрочем, в еще большей степени он не мог и не передать, потому как в случае успеха «двойного заговора» Чехословакия и вовсе была бы раздавлена — Тухачевский и его главные подельники в этом вопросе были единодушны с германскими генералами, не говоря уже о том, что в тогдашних межгосударственных отношениях присутствовал также и достаточно болезненный территориальный вопрос о Закарпатской Руси. Короче говоря, все это сыграло решающую роль в выборе стратегии проведения пропагандистской акции влияния, в том числе и в итоговом выборе персоны Бенеша в качестве объекта шантажа для нападок со стороны некоего беглого предателя из советской разведки. А для самого последнего был предопределен «выезд» в США — на самом же деле, говоря профессиональным языком, «вывод» в Америку буквально вслед за Бенешем.

Суть же операции в итоге свелась к следующему: вызревший тогда замысел исходил из того, что единственной управой на Бенеша, могущей одновременно трансформироваться и в своего рода переломный момент в позиции самого Рузвельта — а это и была самая главная цель, — должен был стать вброс в общественно-политическую жизнь США крайне порочащих экс-президента Чехословакии сведений, которые сами по себе отворотили бы главу Белого дома даже от мысли доверять словам и комментариям Бенеша. Более того, учитывая особую опасность для Великобритании сложившегося дискуссионного трио Рузвельт — Бенеш — Уманский, удар явно планировался с двух сторон: как по самому Бенешу, так и по Уманскому, но в направлении Бенеша. Грубо говоря, вся эта задуманная англичанами операция должна была являть собой «двуликого Януса»: сочетать в себе все «достоинства» грязного доноса президенту Рузвельту на экс-президента Бенеша, а также на посла Уманского, и в то же время все «прелести» грубого шантажа лично Бенеша. Причем вброс должен был осуществляться при полном отсутствии каких-либо внешних признаков причастности «английской руки», от имени якобы авторитетного в силу своего прошлого статуса человека, ищущего спасения своей шкуры в «цитадели свободы» — США. Было учтено даже и то, что ближайшее и, подчеркиваю это вновь, имевшее колоссальное влияние на главу Белого дома окружение Рузвельта — это прежде всего влиятельнейшие евреи США (в первую очередь Генри Моргентау), а также то, что и посол СССР в США — Уманский тоже был евреем, как и Кривицкий. Но даже все это могло и не сработать, не знай англичане заблаговременно одной существенной детали, а именно, что Кривицкий с 20-х годов лично был знаком с Уманским, и что он, Кривицкий, точно знает о том, что Уманский тесно связан с органами госбезопасности СССР, в частности, с разведкой. Что, кстати говоря, соответствовало истине. И если вернуться к утверждению о том, что британская разведка начала работать с Кривицким еще во Франции, то выходит, что англичане заранее, т. е. до «вывода» Кривицкого в США, не только знали, что он лично знаком с Уманским, но и то, что предатель в курсе сотрудничества Уманского с советской разведкой, на чем и был сделан весь расчет пропагандистской акции влияния. Без точного и заблаговременного знания этого факта нечего было даже и думать о том, чтобы «выводить» беглого предателя в США, тем более для проведения такой крупной пропагандистской акции. Что же до самого Уманского, то, по отзывам очень авторитетных и близко знавших его лиц, он был «очень способным, эрудированным человеком, значение которого прекрасно понимало американское правительство, некоторые представители которого позволяли себе вести с ним неофициальные беседы… Когда министр финансов США Моргентау принимал его, то удалял стенографисток и переводчиков и обсуждение деликатных вопросов… шло один на один».

Естественно, что значение Уманского не только как посла вообще, но и прежде всего как личного доверенного представителя Сталина понимали и в Лондоне, в штаб-квартире британской разведки, и в ее нью-йоркском разведывательном центре. Именно поэтому опорочивание — по тексту «мемуаров» Кривицкого это смахивает на очень грубый донос — также и имени Уманского должно было стать одним из ключевых залогов успеха в запланированной МИ-6 операции. И логика здесь была проста: Уманский доверенное лицо лично Сталина, связан с органами госбезопасности СССР, т. е. с НКВД-ОГПУ, которое устроило такие жестокие репрессии, в т. ч. и против военных, он часто встречается с Бенешем, который тоже замешан в этом развязывании репрессий, так как именно он и передал информацию о заговоре Сталину, следовательно, Бенеш… сами понимаете. Тем более что частично это и впрямь соответствовало действительности. Надо сказать, «логика» эта сработала настолько эффективно, что когда Бенеш в 1940 г. приехал в Англию, то Черчилль весьма сердито и в лоб задал ему колючий вопрос: «Что, Сталину удобнее разговаривать со мной не напрямую, а через Бенеша?»

Вот так англичане допланировались до того, что в текст «мемуаров» Кривицкого воткнули сразу обе версии, причем версии № 1 был придан характер ударной, ибо она выполняла функцию грубого шантажа Бенеша умышленно искаженно поданным компроматом, а версия № 2 — несмотря на беспрецедентно дикое ее противоречие первой, выполняла роль якобы детального разъяснения. Однако же весь парадокс в том и состоит, что все получилось как в математике: минус на минус дал плюс, т. е. вышло так, что глупость версии № 1, помноженная на глупость версии № 2, дали в итоге гениальный результат — совершеннейший абсурд до сегодняшних дней почитается едва ли не самым достоверным фактом.

«Есть оружие пострашнеи клеветы: это оружие — истина!»[18]

Как и следовало ожидать, даже при такой гениальной результативности пропагандистского эффекта буквально все предусмотревшая многоопытнейшая британская разведка со всей изначально предрешенной неминуемой неизбежностью прокололась именно на том, на чем просто-таки обречена была обязательно проколоться: на «почерке». И в стратегии замысла, и в тактике его претворения одно и то же — старинный британский метод осуществления любой пропагандистской акции влияния: амальгама, или, попросту говоря, наведение несуществующей тени на вроде бы якобы существующий плетень.

Вот версия № 1 — та, что содержалась в предисловии к «мемуарам» Кривицкого. Напомним ее схематично: сначала Сталин поставил военных к стенке, потом якобы испугался возмущения Европы (интересно, что Кривицкий в «мемуарах» приводит якобы факт, что Сталин сам же и произнес: «Европа все проглотит!»), затем ринулся искать каналы для убеждения этой самой Европы в своей правоте, задним числом приказал Лубянке и военной разведке состряпать досье с компроматом на Тухачевского сотоварищи, затем едва ли не насильно всучил это самое досье Бенешу якобы с расчетом, что тот с помощью этого досье оправдает его в глазах всей Европы. Ну а Бенеш, рассчитывая на возможную помощь Сталина Чехословакии, счел себя не вправе проверять эти доказательства.

Именно этот бред и выполнял ударную роль внезапного, ничем не ограниченного в своей беспрецедентной грубости шантажа экс-президента Эдуарда Бенеша. Потому как вопреки точному знанию истинной последовательности недавних событий, британская разведка все подала шиворот-навыворот, но тем самым полностью расписалась в том, что она целенаправленно и откровенно намекает Бенешу: мол, замолчи, а то всю правду выложим, и тогда точно не поздоровится. В результате МИ-6 высекла сама себя, как та самая унтер-офицерская вдова, потому что намекать таким образом могла только знающая все в деталях сторона. Я уж не говорю о том, что в число пороков Бенеша или Сталина идиотизм никогда не входил и за всю их жизнь не давал о себе знать даже призрачным намеком. Тот же Бенеш прекрасно знал правила политического «политеса» на межгосударственном уровне, в т. ч. и то, что в таких деликатных и щекотливых делах, как, например, предупреждение о заговоре высшего военного командования против центральной власти в могучем соседнем государстве, с которым, помимо тесных связей, был подписан еще и Договор о взаимопомощи в отражении агрессии, необходимо говорить только правду, все элементы которой выдержат самую дотошную проверку. Или вовсе не заикаться на такие темы, потому как в противном случае последуют прямые и крайне жесткие обвинения в грубейшем и откровенном вмешательстве во внутренние дела суверенного государства. Знал он и то, что в таких случаях крайне необходимо, хотя и в зашифрованном виде, но обязательно указывать источники, по крайней мере на подобие нашей известной формулы «по достоверным данным от проверенных источников соответствующих компетентных органов…», скрепляя такое послание личной подписью и печатью главы информирующего государства.

Абсолютно не идеализируя ни того, ни другого, нельзя также не отметить, что, во-первых, Бенеш прекрасно знал, что и кому он сообщает, т. е. что Сталин при любых обстоятельствах не поверит ни одному слову, пока сам не проверит все до последнего микрона, а, во-вторых, что Сталин так и сделал — проверил. Именно так все и было в действительности — не Сталин насильно вручил Бенешу досье, а именно Бенеш добровольно сначала передал устную информацию, а затем и подробное досье, также содержавшее чистую правду. Но при этом слегка перемудрил с зашифровкой подлинного источника, что частично объяснимо, так как даже в таких случаях никто и никогда не назовет подлинного имени одного из наиценнейших агентов своей разведки. Тем более что на его информации в предмюнхенский период держалась фактически вся безопасность Чехословакии. Сейчас имя этого агента известно и будет названо ниже.

8 мая 1937 г., т. е. за четыре дня до переворота — он был назначен на 12 мая 1937 г. под видом военных маневров, — Бенеш передал также и само досье с информацией, обоснованно компрометировавшей военных. Информация была заслушана на заседании Политбюро 24 мая 1937 г. — до этого также шла перепроверка всех данных, — и только 25 мая 1937 г. Тухачевский был арестован, а уже 26 мая без малейшего физического принуждения, ровным, спокойным почерком, с соблюдением всех правил орфографии и синтаксиса дал самые подробные письменные показания о заговоре, которые, из-за их содержания, даже самые оголтелые антисталинисты ну никак не могут писать на костоломов с Лубянки. Расстрелян он был в ночь с 11 на 12 июня 1937 г. Следов досье не найдено до сих пор: при Хрущеве очень основательно почистили архивы…

…Надо сказать и о перевороте под видом военных маневров. 10 мая 1937 г. Тухачевский обратился к начальнику военной разведки комдиву Л. Г. Орлову и приказал ему срочно прислать к нему ответственного работника, занимающегося германским направлением. К маршалу немедленно был направлен капитан Николай Григорьевич Ляхтерев,[19] которому Тухачевский заявил, что готовится большая стратегическая игра и потому 11 мая к 11.00 ему нужны последние данные о состоянии вооруженных сил Германии. По плану игры, со слов Тухачевского, предусматривалось, что немцы могут включить в свою группировку до 16 танковых и моторизированных дивизий СС. 11 мая 1937 г. ровно в 11.00 утра капитан Ляхтерев со всеми материалами прибыл в приемную Тухачевского, где и узнал, что маршал только что получил назначение на пост командующего Приволжским военным округом и немедленно отбыл к месту новой службы в Горький (на самом деле это не совсем так, ибо 13 мая Сталин принял Тухачевского в Кремле).

Что следует сказать по поводу этих фактов? Во-первых, различные источники, в т. ч. и данные судебных процессов 1937–1938 гг., прямо сходятся именно на этой дате (иногда упоминается еще и 15 мая, но в таком сочетании — «переворот должен был состояться до 15 мая»). Это уже очень серьезно.

Во-вторых, комдив Орлов А. Г. был одним из участников заговора. Именно о нем, в бытность его военным атташе СССР в Берлине, агент британской разведки «Фил» в своем донесении от 10 октября 1936 г. сообщал помощнику британского военно-воздушного атташе полковнику Кристи, что на одном из приемов в Берлине между командующим сухопутными войсками вермахта генерал-полковником бароном Вернером фон Фричем (а именно он возглавлял тогда германскую часть «двойного заговора») и военным атташе СССР Орловым состоялся обмен тостами, во время которого последний заявил, что «армия СССР готова завтра сотрудничать с Гитлером, пусть лишь Гитлер, партия и германская внешняя политика совершат поворот на 180°, а союз с Францией отпадет. Это могло бы случиться, если бы, например, Сталин умер, а… Тухачевский и армия установили военную диктатуру» (выделено мной. — А. М.).

Даже если и считать, что Гитлера Орлов приплел из ложных соображений дипломатического этикета, то все равно это слишком рискованное заявление, тем более из уст высокопоставленного официального представителя вооруженных сил СССР. Да и визави при обмене тостами у него был еще тот — генерал Фрич был не только во главе заговора, но и ближайшим другом и единомышленником генерала Ганса фон Секта. Кроме того, несмотря на то что Фрич был категорически против политизации самого вермахта в нацистском духе, тем не менее у него у самого было весьма двойственное отношение к режиму — с одной стороны, он возглавлял антигитлеровский заговор, с другой же исповедовал мысль о том, что лично «Гитлер ниспослан Германии самим Провидением, и тут уж ничего не поделаешь». Судя по всему, Фрич все-таки исповедовал главную формулу германского генералитета — «пусть Гитлер сделает свое дело, а дальше армия обойдется и без него», но поскольку, находясь на посту главнокомандующего сухопутными войскам, он обязан был соблюдать хотя бы видимость лояльности по отношению к Гитлеру, то вслух он высказывал мысли наподобие вышеприведенной. Так что, приплетя к своему тосту еще и Гитлера, Орлов явно подстраивался под особенности личных взглядов Фрича.

В-третьих, особое недоумение вызывает формулировка сил противника в задаче стратегической игры. Речь идет об SS Verfugungstruppe — эсэсовских формированиях особого назначения. Однако по состоянию на май 1937 г. они не располагали такими силами, чтобы выводить в авангард наступления до 16 танковых и моторизованных дивизий. В 1937 г. в составе SS Verfugungstruppe насчитывалось три штандарта (полка), саперный штурмбанн и штурмбанн связи. Моторизированные дивизии появились в СС только перед нападением на СССР, и то их было всего четыре…

Говорить же о каком бы то ни было предвидении Тухачевского не приходится, т. к. он не предвидел и более элементарные вещи, являющиеся аксиомой при нападении с Запада. В частности, что белорусское направление станет одним из главных, хотя абсолютно точно знал по донесениям разведки, что командование вермахта откровенно увязывало успех блицкрига на Востоке именно с этим направлением главного удара.

Более того, генерал-полковник Фрич, как главнокомандующий сухопутным войсками вермахта, был достаточно категорическим противником этих подразделений SS Verfugungstruppe и не считал нужным даже планировать их участие в боевых действиях вермахта, тем более в авангарде наступления. И об этом Тухачевскому было прекрасно известно из донесений военной разведки — тщательное наблюдение за личными взглядами генералов иностранных армий на различные вопросы стратегии и тактики является одной из главных задач военной разведки. Так что вполне естественен вопрос — с какой такой стати Тухачевский выдумал такую формулировку для определения характера сил противника в стратегической игре. Это трудно понять, во всяком случае, с военной точки зрения. А вот с политической, заговорщической — она более чем объяснима: раз такие отборные войска, да еще и танковые и механизированные дивизии СС, то, естественно, и противопоставить им надо равнозначные войска, т. е. такие же отборные танковые и механизированные соединения РККА, причем как минимум в том же количестве. А вот это-то и есть самое что надо для успешного переворота — уж с 16-ю как минимум, если по логике задачи «игры», танковыми и механизированными дивизиями власть точно можно захватить, тем более что их командиры — все его ставленники. Ленин и вовсе с одной дивизией латышских бандитов удержался у власти, а тут — целых 16…

Естественно, что кроме самого факта ареста и расстрела Тухачевского и его подельников Кривицкий ничего физически знать не мог, тем более о досье — в момент передачи это было сверхсекретным делом, о котором знали только трое: Сталин, Молотов и Ежов, и только с 24 мая — члены Политбюро. Это потом о досье станет известно, и то в столь специфической ситуации, что иначе как по каналам британской разведки ни Кривицкий, ни, тем более, его писарь-папараци — Дон-Левин узнать не могли.

Дело в том, что уже в декабре 1937 г. — напоминаю, что Кривицкий ушел на Запад 6 октября, а из СССР убыл и того раньше — в соответствии с соглашением о сотрудничестве военных разведок Чехословакии и СССР от 1935 г., в Праге состоялась очередная встреча соответствующих делегаций. И вот на этом совещании произошло очень бурное столкновение делегаций по вопросу о репрессиях в отношении высшего командного состава РККА.

Первым получивший агентурные данные о заговоре и консультировавшийся по этому вопросу с резидентом британской разведки майором Гибсоном глава чехословацкой военной разведки полковник Франтишек Моравец и сопровождавшие его лица буквально накинулись тогда на советскую делегацию с крайне резкими обвинениями. Их суть сводилась к тому, что как можно было перерезать почти весь высший командный состав по обвинениям, которым-де весь мир не верит и считает ошибочными. Естественно, что советская делегация весьма сдержанно ответила — ведь весь компромат на Тухачевского сотоварищи поступил из Праги! Ну и уж совсем естественно, что едва ли не в тот же день британская разведка была полностью в курсе произошедшей на этой встрече перепалки.

…Этими нападками на советскую делегацию полковник Ф. Моравец по сути дела пытался отвести подозрения от своей службы. Он и после войны, уже на излете жизни написал в изданных в США мемуарах, что Бенеш никакой информации о заговоре ему, начальнику разведки, не передавал. А с какой такой стати глава государства должен что-то передавать начальнику разведки, когда, наоборот, начальник разведки для того и существует, как и вся его служба, для того, чтобы постоянно докладывать главе государства всю добываемую информацию…

Что же до всего мира, то обычно очень эффективная чехословацкая военная разведка тут дала серьезную промашку — главные персонажи высшей мировой политики того времени отнюдь не считали эти обвинения ошибочными, однако делали вид, что это так, потому как очень уж выгодно это дело — делать из другого чудовище…

Президент Рузвельт, например, получил от своего посла в Москве Джозефа Дэвиса — кстати говоря, очень умного, проницательного и очень хорошо информированного дипломата — секретную шифртелеграмму № 457 от 28 июня 1937 г. (в начале июля она была уже на столе Сталина) следующего содержания: «В то время как внешний мир благодаря печати верит, что процесс — это фабрикация… — мы знаем, что это не так, и, может быть, хорошо, что внешний мир думает так». Любопытно, что Дж. Дэвис завершил эту телеграмму такими словами: «Что касается дела Тухачевского — то корсиканская опасность пока что ликвидирована».

…Нельзя не воздать должное объективности и честности Дж. Дэвиса, в том числе и в связи с его принципиальной последовательностью в этом вопросе. В одном из ноябрьских номеров британской газеты «Санди экспресс» за 1941 г. была опубликована статья Дэвиса, и вот что он тогда писал (в кратком изложении газеты): «Дэвис заявляет, что через несколько дней после нападения Гитлера на Советскую Россию его спросили: «А что вы скажете относительно членов пятой колонны в России?» Он ответил: «У них таких нет, они их расстреляли». Дэвис пишет далее, что «значительная часть всего мира считала тогда, что знаменитые процессы изменников и чистки 1935–1938 гг. являются возмутительными примерами варварства, неблагодарности и проявлением истерии. Однако в настоящее время стало очевидным, что они свидетельствовали о поразительной дальновидности Сталина и его близких соратников».

После подробного изложения планов Бухарина и его сподвижников Дэвис отмечает: «Короче говоря, план этот имел в виду полное сотрудничество с Германией. В качестве вознаграждения участникам заговора должны были разрешить остаться на территории небольшого, технически независимого советского государства, которое должно было передать Германии Белоруссию и Украину, а Японии — приморские области и сахалинские нефтяные промыслы». Заявляя, что советское сопротивление, «свидетелями которого мы в настоящее время являемся», было бы «сведено к нулю, если бы Сталин и его соратники не убрали предательские элементы», Дэвис в заключение указывает, что «это является таким уроком, над которым следует призадуматься другим свободолюбивым народам»….

И в завершение исследования вопроса о природе происхождения версии № 1 хотелось бы отметить вот еще что.

Долгое время мне никак не удавалось дать более или менее вразумительное объяснение одному обстоятельству: с какой такой стати версия № 1 сопровождена совершенно несвойственной для стилистики пускай и бывшего, но ведь советского же гражданина, весьма пафосными, морализаторско-нравоучительными пассажами, да еще на грани нахального менторства? Списать на Дон-Левина — конечно, проще всего, но ответа все равно не получится, ибо сразу же возникает вопрос: а он-то с какой стати стал менторствовать, да еще и в таком духе, и к тому же после столь грубого шантажа Бенеша?

И вот когда вышла в свет книга О. Ф. Соловьева «Масонство в мировой политике XX века» — все встало на свои места. Оказалось, что все его менторство не более, чем прямая перекличка по смыслу и духу с известным майским 1939 г. посланием президента Рузвельта как могущественного заокеанского масона своим европейским собратьям. Вот всего лишь одна фраза из этого послания: «Лишь тот, кто смело отказывается отступать перед провокацией диктаторов, а, напротив, упреждает ее переходом в наступление, и сможет ее обуздать».

Откуда беглый предатель или тот же Дон-Левин могли узнать об этом послании? Ведь оно прошло по закрытым американским дипломатическим каналам и было посвящено острейшему тогда вопросу — о Польше. Послание было адресовано руководству одной из самых могущественнейших масонских лож континентальной Западной Европы — «Великий Восток Франции». А передал его руководству французских масонов лично посол США в Париже У. Буллит 25 мая 1939 г. Происхождение же послания таково. Еще 14 апреля (по европейскому времени уже 15 апреля) 1939 г. Рузвельт обратился с призывом к Гитлеру и Муссолини воздержаться от любых шагов, могущих привести к большой войне, дать обещание воздерживаться в течение десяти лет от нападения на перечисленные им 30 государств с одновременным созывом конференции для решения вопросов разоружения и спорных экономических проблем, а равно начать переговоры по установлению гарантий мира.

В характерной для них манере Адольф Гитлер и Бенито Муссолини «послали» призыв Рузвельта по известному адресу… 25 мая 1939 г. через посла США в Париже У. Буллита (кстати говоря, ярого приверженца Мюнхенской сделки) Рузвельт направил руководству французских масонов послание, суть которого сводилась к следующему (далее в изложении О. Ф. Соловьева): «По взаимной договоренности к послу отправился Груссье (А. Груссье в то время являлся Великим Мастером Великого Востока Франции. — A.M.). 29 мая он проинформировал о содержании беседы Совет ВВФ и руководство ВЛФ (ВВФ — Великий Восток Франции, ВЛФ — Великая Ложа Франции. — A.M.), уведомив об устном послании Рузвельта. Буллит якобы находился в состоянии сильного волнения и сразу же заявил, что президент следит с «очень сильной тревогой за развитием событий в Европе», ибо у него складывается впечатление о возобновлении натиска сил, толкающих на «возвращение к политике умиротворения».

Это и побуждает его обратиться к друзьям во Франции, считающих себя ответственными за бескомпромиссный курс обуздания диктаторов. Существо послания сводилось к следующему: «Поскольку Гитлер отклонил предложенное президентом посредничество, в нынешней фазе эволюции обстановки предпочтительно воздерживаться от публичных заявлений, а войти в прямой контакт с силами, несущими основную ответственность за происходящее в ближайшие месяцы».

Наступил исключительно серьезный момент, когда надо опасаться в конечном счете еще одного компромисса — в польском вопросе. «Такой компромисс за счет Польши стал бы очень серьезной ошибкой». По свидетельству президента, он дал понять еще в марте премьер-министру Великобритании Чемберлену, что продолжение его политики умиротворения приведет к отказу США от предоставления моральной, материальной и иной помощи. Он предложил действовать таким образом, чтобы конфликт с Гитлером сделался бы неизбежным. Как он же заверил Англию и Францию, в случае войны «США бросят всю свою мощь на весы демократических государств, сражающихся в Европе». Обещал он и «полную поддержку всем тем, кто готов противостоять действиям сторонников нового компромисса». Лишь тот, кто смело отказывается отступать перед провокацией диктаторов, а, напротив, упреждает ее переходом в наступление, и сможет ее обуздать».

Из текста протокола отчета о заседании Совета Ордена в помещении Великого Востока Франции от 29 мая 1939 г., подписанного тем же Груссье, важно еще одно предложение: «С учетом подавляющего материального преимущества и благоприятного стратегического положения демократическх стран у правительств Парижа и Лондона отныне не остается никакого повода для уклонения еще раз от Конфликта» («Конфликт» с большой буквы на масонском языке означает мировую войну. - A.M.).

Я специально столь подробно привел всю эту историю в силу следующих причин.

Во-первых, пользуясь случаем, еще раз наглядно проиллюстрировать всю изначально предрешенную обреченность на полный провал по вине лично и только Запада англо-франко-советских переговоров летом 1939 г. в Москве об организации коллективного отпора Гитлеру. Обреченность на провал, предрешенную особой позицией лично президента США. Мало того, что ни Лондон, ни Париж не только не намеревались всерьез договариваться с Москвой о коллективных мерах безопасности по предотвращению войны, а, наоборот, совершенно открыто взашей толкали Гитлера на агрессию против СССР, так ведь к тому же еще и со всей откровенностью выполняли масонский приказ Рузвельта сделать все, чтобы война непременно вспыхнула. Причем, и это очень важно учесть именно в данном случае, — Рузвельт в тот момент прекрасно знал, абсолютно точно знал, что Гитлер нападет на Польшу при любых обстоятельствах (кстати говоря, знал это и Сталин, в том числе и о том, что об этом же знает и Рузвельт).

То есть налицо прямое свидетельство того, что Запад со всей решительной принципиальностью нацелился на непосредственное развязывание Второй мировой войны — войны, у которой, не будь Договора о ненападении от 23 августа 1939 г., маршрут уже тогда, в сентябре 1939 г., был бы такой же, что и 22 июня 1941 г.

…Судя по действиям Сталина именно в этот период, он явно располагал соответствующей разведывательной информацией об этом послании Рузвельта: в масонских и высших правительственных кругах Франции агентуры хватало. Наряду с другой разведывательной информацией, эта явно стала одной из серьезнейших причин, побудивших Сталина начать подготовку к возможному подписанию Договора о ненападении. Дело в том, что именно 31 мая 1939 г., т. е. всего через два дня после упомянутого заседания Совета Великого Востока Франции, в Государственном архиве Октябрьской революции (ныне ГАРФ), входившем тогда в Центральное архивное управление НКВД СССР, было заведено дело № 27 в 612 фонде, в котором стали сосредотачивать различные материалы о неофициальных контактах с Германией фактически за последнюю к тому моменту четверть века, в т. ч. и данные о конфиденциальных каналах доведения информации до руководства Германии для оказания соответствующего влияния. В этом деле концентрировались материалы разведки, контрразведки, тайных обществ, внешнеполитического ведомства и т. д.

Во-вторых, обратить внимание на то обстоятельство, что придав концовке версии № 1 столь очевидно перекликающийся со смыслом и духом послания Рузвельта характер, британская разведка со всей очевидностью бросила вызов и самому главе Белого дома. Потому как и, в-третьих, из текста версии № 1, не говоря уже о самом содержании «мемуаров», с такой же очевидностью явствует, что под категорию диктаторов и тоталитарного варварства пером Кривицкого — Дон-Левина откровенно подводятся Сталин и СССР, в то время как Рузвельт совершенно однозначно имел в виду Гитлера и Муссолини (соответственно, Германию и Италию).

В-четвертых, этот незатейливый прием понадобился для того, чтобы под маской якобы демонстративного непонимания того, о каких диктаторах шла речь в послании, ненавязчиво навязать Рузвельту именно британскую версию этого самого «столкновения демократии и фашизма», т. е. вынудить его занять более откровенную антисоветскую позицию. Ибо в британском понимании «демократии» — это страны Западной Европы, главным образом сама Великобритания, а заодно и Франции, а «фашизм» — гитлеровская Германия и сталинский СССР.

В-пятых, следует особо подчеркнуть, что подобную ложь, как версия № 1, можно было запустить только в это время — в октябре 1939 г., т. е. после начала Второй мировой войны. Потому что формально война началась после 23 августа 1939 г., вроде бы вследствие подписания договора о ненападении между СССР и Германией, т. е. в столкновении демократии и фашизма виноват Сталин и его СССР, а, соответственно, США, как и обещали, должны теперь «бросить всю свою мощь на весы демократических государств, сражающихся в Европе». Чего, между прочим, глава Белого дома тогда вовсе и не собирался делать.

Именно из-за этого, невзирая на всю очевидность острейшего противоречия версии № 1, в глубь основного текста «мемуаров» была воткнута версия № 2, которая, между прочим, изначально была основной — на ней держался первоначальный замысел операции с «мемуарами», но в том-то все и дело было, что до 23 августа 1939 г. использовать ее было невозможно, так как не было самого существенного для нее факта — якобы факта якобы тайного сговора Сталина с Гитлером. И только сам факт подписания договора о ненападении «наконец-то» предоставил «мемуаристам» этот, с позволения, «факт».

Как никто другой в мире, британская разведка издавна прекрасно знает, что маятник европейских качелей равновесия исторически сложился так, что вслед за любыми договоренностями о дружбе, сотрудничестве или ненападении и нейтралитете какой бы то ни было страны, с Германией, в самые же кратчайшие сроки последует адекватная реакция в виде аналогичных договоров любой иной, посчитавшей себя ущемленной, страны, но, опять-таки, с Германией. За примерами далеко ходить не надо, они все прекрасно известны. Взять хотя бы только начало XX столетия: Россия сепаратно выходит из Первой мировой войны по Брест-Литовскому договору от 3 марта 1918 г. — по факту своей победы в этой войне Запад силой принуждает Германию подписать унизительный Версальский мир в 1919 г. В 1922 г. Советская Россия и Веймарская Германия подписывают знаменитый Рапалльский договор — Запад отвечает «духом Локарно», т. е. подписанием в октябре 1925 г. пресловутых Локарнских соглашений, суть которых сводилась к пакту о ненападении между Западом и Германией. В апреле 1926 г. СССР и Германия заключают двухсторонний договор о ненападении и нейтралитете — Запад последовательно с 1926 по 1932 г. осуществляет целую серию мероприятий по максимальной нейтрализации просоветской ориентации Германии, в частности втаскивает ее в Лигу Наций, полностью снимает военный контроль за действиями Германии, привлекает ее к участию в пресловутом Пакте Кэллога — Бриана (своего рода глобальное подобие Локарнских соглашений), в соответствии с принятым «планом Юнга», резко ослабляет бремя репарационных платежей для Германии и одновременно пытается втянуть Германию в организацию нового антисоветского похода на Восток. СССР добивается весной 1931 г. пролонгации договора от 1926 г. еще на пять лет — Запад предпринимает максимум усилий, чтобы не допустить ратификации протокола о пролонгации (он будет ратифицирован только в мае 1933 г., т. е. уже после привода Гитлера к власти). СССР избирает тактику подписания двухсторонних договоров о ненападении со всеми странами, граничащими с ним, перекрывая тем самым любые лазейки для организации агрессии против себя, и добивается очень значительных успехов на этом направлении — Запад приводит к власти в Германии Гитлера, который немедленно начинает рвать всю ткань международных отношений в Европе, в т. ч. и систему двухсторонних договоров о ненападении, пытаясь прорваться к границам СССР. Советский Союз, в свою очередь, начав с идеи Восточного пакта, доводит дело до подписания с Францией и Чехословакией перекрещивающихся договоров о взаимопомощи в отражении агрессии (1935 г.) — Запад переходит к тактике целенаправленного экономического «умиротворения» Германии и Гитлера, преследуя цель в кратчайшие сроки экономически поднакачать Германию и толкнуть ее на Восток. СССР пытается реанимировать резко ухудшившиеся с приходом Гитлера межгосударственные отношения Германии и СССР, в основном за счет активизации торгово-экономических связей — Запад активно противодействует этому всеми силами, и в повестку дня выдвигается принцип будущей Мюнхенской сделки.

Естественно, что вслед за Мюнхенской сделкой, целью которой было открыть магистральную дорогу Гитлеру на Восток, должен был последовать адекватный угрозе оборонительный шаг со стороны Москвы. Подчеркиваю, что логика европейского равновесия такова, а в то время была особенно такова, что 23 августа 1939 г. было абсолютно закономерным, предсказуемым в силу изначальной полной адекватности угрозе шагом Кремля, и обвинять за это Сталина значит не только открыто грешить против элементарной исторической истины, но и попросту опускаться до очень подлого подлога.

…Из истории дипломатии тех лет хорошо известно, что еще до Мюнхена послы многих государств забрасывали свои правительства телеграммами, в которых с разной степенью категоричности, но открыто указывали на то, что Мюнхенская сделка Запада неизбежно и в очень короткое время приведет к заключению соответствующего договора о ненападении между СССР и Германией, тем более что старый, от 1926 г., истек как раз в 1938 г…

Британская разведка, конечно же, историю знала, равно как и современность, и потому, как только Договор о ненападении от 23 августа 1939 г. стал реальностью, тут же, едва ли не в прямом смысле на следующий же день, устами одного из наиболее видных своих представителей, выдающегося геополитика, директора Лондонской школы экономики, члена «Комитета 300» Хэлфорда Маккиндера обвинила другого, не менее выдающегося геополитика, директора Института геополитики, и тоже разведчика Карла Хаусхофера в том, что последний якобы злоумышленно извлек из арсенала первого самые эффективные инструменты для расшатывания Британской империи.

В приступе имперского гнева британская разведка несла откровенную чушь: как будто Маккиндер не знал, что еще в конце XIX века отец тогдашнего премьер-министра Великобритании Джозеф Чемберлен открыто предупреждал, что Англия своей неуемной политикой против России вынудит-таки и последнюю, и Германию к какому-нибудь соглашению между собой. А заодно и Японию. К 1939 г. эта мысль Джозефа Чемберлена уже была канонизирована в статусе априорной аксиомы и в британской внешней политике, и в дипломатии, и в разведке, и, естественно, в геополитике правящих кругов Великобритании. В связи с чем она и фигурировала в тексте мартовского доклада КИМД, который цитировался еще в конце первой главы и к составлению которого сам же Маккиндер приложил свои же собственные руки.

Когда же Вторая мировая война по прямой вине Великобритании, Франции, США, не говоря уже о гитлеровской Германии, стала трагической и печальной реальностью, то вот тут-то британская разведка и сочла, что «настал тот день и час», и пустилась во все тяжкие с операцией «мемуары» Кривицкого. И опираясь на свой излюбленный, веками апробированный и отшлифованный метод «Амальгамы», точнее, целенаправленного наведения заведомо подло негодными средствами несуществующей тени на вроде бы якобы околоправдоподобно существующий плетень, предприняла массированную атаку и на общественное мнение, и на президента США, чтобы вынудить в конце концов главу Белого дома сойти с «мертвой» для Лондона позиции и открыто солидаризироваться с Великобританией, в т. ч. и прежде всего на антисоветской внешне, но по сути антироссийской основе. Именно этим и только этим объясняется наличие в «мемуарах» сразу двух не только запредельно идиотских версий, но и запредельно же по-идиотски противоречивших друг другу. Потому что только таким образом возможно было хоть как-то, но задвинуть куда-нибудь подальше Мюнхенский сговор, как прямой пролог и к 23 августа 1939 г., и к 1 сентября 1939 г., и, одновременно, на опережение, спихнуть всю ответственность за развязывание уже Второй в XX веке мировой войны на Россию, хотя бы и называвшуюся тогда СССР.

…Это вообще старинная «забава» британской разведки — после каждой устроенной Великобританией войны, тем более мировой, на кого-нибудь да спихнуть всю ответственность, особенно же на Россию. Например, после Первой мировой войны ее «историки в штатском» все 20-е и начало 30-х годов в поте лица занимались этой грязной работой, пик активности которой всегда полностью, до последнего микрона совпадал с очередной активизацией антироссийской деятельности Великобритании…

Но если Мюнхенский сговор явился не чем иным, как прямым и непосредственным прологом к 1 сентября 1939 г. (тем более в сочетании со злоумышленно выданными Великобританией т. н. «гарантиями безопасности» Польше, которые сами же британские специалисты по разведке считали «наиболее верным способом ускорить взрыв и мировую войну… подстрекали Гитлера»), адекватно-упреждающей реакцией на что и стала советская подпись под Договором о ненападении от 23 августа 1939 г., то прямым и непосредственным прологом к Мюнхенской сделке Запада с Гитлером явилась хитроумно организованная британской разведкой ликвидация «двойного заговора», в первую очередь и особенно его советской части, как представлявшей наибольшую, чрезвычайную опасность для Великобритании!

Парадоксом этой ликвидации является то обстоятельство, что она была переплетена с т. н. «экономическим умиротворением» Гитлера, т. е. с организацией резко ускоренной накачки военно-промышленного потенциала нацистов за счет ВПК, армии и военной инфраструктуры Чехословакии для последующего ускорения их броска на Восток. Именно этот парадокс очень длительное время являлся главным шлагбаумом на пути понимания подлинной сути «дела Тухачевского», хотя о самом т. н. «экономическом умиротворении», естественно, прекрасно известно всем историкам.

На протяжении десятилетий из поля зрения многих исследователей постоянно выскальзывала следующая взаимосвязь фактов. В мае — июне 1937 г. происходит ликвидация советской части «двойного заговора» (прежде всего в руководящем его звене), а 24 июня 1937 г. военный министр Германии генерал-полковник Бломберг подписывает директиву о подготовке к войне. В октябре того же года происходит частный визит в Германию экс-короля Великобритании Эдуарда VIII. 5 ноября 1937 г. Гитлер впервые широко оповещает своих генералов о планах завоевания мирового господства. 19 ноября того же года происходит визит министра иностранных дел Великобритании лорда Галифакса в Германию, во время которого фюреру откровенно выдается «добро» на агрессию в восточном направлении (кстати говоря, впервые эти данные были опубликованы еще при жизни Сталина в изданной еще в 1951 г. исторической справке под названием «Фальсификаторы Истории» — именно в этой публикации впервые были открыто продемонстрированы подлинные записи содержания секретных переговоров Галифакса с Гитлером). На рубеже 1937–1938 гг. происходит ликвидация военной оппозиции Гитлеру, который выгнал Бломберга и Фрича, да еще и с позором. 4 февраля 1938 г. Гитлер принимает на себя функции Главнокомандующего вермахтом, на 22 мая 1938 г., т. е. на следующий же день после истечения срока пролонгации Договора о ненападении и нейтралитете между СССР и Германией от 1926 г., назначается нападение на Чехословакию («план Грюн»). Оно не состоялось лишь по той простой причине, что предупрежденное тем же агентом чехословацкой военной разведки руководство страны объявило всеобщую мобилизацию, в результате чего, при вооруженном столкновении Чехословакии и Германии, чей вермахт еще был достаточно слаб в то время, от Гитлера вряд ли что-либо осталось, а Западу пришлось бы втягиваться в этот конфликт на стороне Чехословакии, да еще и в союзе с СССР. Премьер-министр Великобритании Н. Чемберлен вводит пресловутый «план Зет» в действие и доводит дело до Мюнхенской сделки с Гитлером. И вот итог, сугубо военно-экономический итог в характеристике самого Гитлера (из его выступления 23 апреля 1939 г.): «Хочу, чтобы вы имели хотя бы некоторое представление о почти астрономических цифрах, которые дает нам этот международный арсенал, расположенный в Центральной Европе (т. е. Чехословакия. — A.M.). Co времени оккупации мы получили 1582 самолета, 581 противотанковую пушку, 2175 орудий всех калибров, 735 минометов, 486 тяжелых танков, 42876 пулеметов, 114 тысяч пистолетов, 1020 тысяч винтовок, 3 миллиона гранат, миллиарды единиц огнестрельных боеприпасов».


И это абсолютно не случайно, что именно Чехословакию, чей удельный вес на мировом рынке оружия составлял тогда 40 % и чей ВПК спокойно мог выпускать ежемесячно 1600 танковых и 3000 ручных пулеметов, 130 тысяч винтовок, 7 тысяч гранатометов, 200 орудий, десятки танков и самолетов, Великобритания со всей несвойственной ей «щедростью» сдала «в аренду» Адольфу Гитлеру. Только за счет Чехословакии он получил оружия и снаряжения в расчете на 45–50 дивизий. С момента захвата Чехословакии, т. е. с 1 октября 1938 г. и до 1 сентября 1939 г., только заводы всемирно известного концерна «Шкода», составлявшие основной костяк ВПК Чехословакии, произвели вооружений больше, чем весь ВПК Великобритании за этот же период, не говоря уже о мощной военно-инженерной инфраструктуре, доставшейся Гитлеру в непосредственной близости от советских границ.

…Кстати говоря, Сталин задолго до Мюнхена предвидел такой поворот событий. В интервью от 1 марта 1936 г. председателю американского газетного объединения «Скриппс-Говард Ньюспейперс» Рою Говарду, на вопрос последнего о том, «как СССР представляет себе нападение со стороны Германии? С каких позиций, в каком направлении могут действовать германские войска?», Сталин ответил следующее: «История говорит, что когда какое-либо государство хочет воевать с другим государством, даже не с соседним, то оно начинает искать границы, через которые оно могло бы добраться до границ государства, на которое оно хочет напасть. Обычно агрессивное государство находит такие границы. Оно их находит либо при помощи силы, как это имело место в 1914 году, когда Германия вторглась в Бельгию, чтобы ударить по Франции, либо оно берет такую границу «в кредит», как это сделала Германия в отношении Латвии, скажем, в 1918 году, пытаясь через нее прорваться к Ленинграду… Яне знаю, какие именно границы может приспособить для своих целей Германия, но думаю, что охотники дать ей границу «в кредит» могут найтись».

Конечно же, Сталин немного слукавил — он уже тогда прекрасно знал, какие конкретно «охотники» и какую конкретно границу сдадут «в кредит» Гитлеру, но таковы правила международного «политеса» — делать вид, что еще не догадываешься.

Столь же интересен и сам вопрос Роя Говарда, причем именно в полном объеме, так как он прозвучал в следующем виде: «Советский Союз опасается, что Германия и Польша имеют направленные против него агрессивные намерения и подготавливают военное сотрудничество, которое должно помочь реализовать эти намерения. Между тем Польша заявляет о своем нежелании разрешить любым иностранным войскам использовать ее территорию, как базу для операций против третьего государства. Как СССР представляет себе нападение со стороны Германии? С каких позиций, в каком направлении могут действовать германские войска?»

Менее чем через год после этого интервью, на фоне поступавшей к Сталину секретной информации о тайных переговорах между Берлином и Прагой, которые вели соответственно высокопоставленные сотрудники германского МИДа Альбрехт Хаусхофер (старший сын Карла Хаусхофера) и граф Траутмансдорф, с одной стороны, и президент Чехословакии Э. Бенеш — с другой стороны, по вопросу о т. н. урегулировании германо-чехословацких отношений (в центре внимания переговоров была проблема заселенных немцами Судет), на стол кремлевского владыки легла также секретная информация, но уже об итогах завершившихся в Германии командно-штабных учений вермахта, также как и вышеупомянутые переговоры, состоявшиеся в конце 1936-го — начале 1937 г. А в них говорилось, что «никакого точного решения относительно восточной кампании не будет найдено, пока не будет решен вопрос о создании базы для операций в самой Восточной Польше». Кстати говоря, точно такая же информация поступила в Лондон, о чем Сталин знал из той самой папочки под названием «Германская опасность», что имелась в МИДе Великобритании.

Отдавать же сразу Польшу Гитлеру Лондону явно не хотелось — ее приберегали для других интриг. Но как показывает анализ, именно в перекрестье этих двух информации и возникли истоки Мюнхенских соглашений 1938 г. и одновременно импульсы, подтолкнувшие британскую разведку к началу практической реализации операции по сдаче заговора военных на расправу с одновременным скидыванием всей ответственности на Сталина и якобы имевшую место нацистскую фальшивку…

Собственно говоря, именно этим-то и объясняется несколько необычная — через т. н. «экономическое умиротворение» — взаимосвязь между ликвидацией советской части «двойного заговора» и организацией Мюнхенской сделки Чемберлена с Гитлером при участии Даладье.

Но здесь следует иметь в виду то, что проявление этой взаимосвязи не есть результат какого-то особо коварного плана Лондона. Если, например, за тем же заговором британская разведка и впрямь давно следила с нарастающей тревогой, и действительно искала возможность разделаться с заговорщиками на свой лад, то вот сам повод воедино увязать и их ликвидацию, и ускорение милитаризации Германии за счет «сдачи в аренду» Чехословакии появился у Лондона относительно случайно.

Но там мгновенно смекнули, что можно извлечь из этого повода — январские 1937 г. ожидания Лондоном войны не позднее 1938 г. были отнюдь не случайными, ибо уже шла проработка вопроса о том, как максимально эффективно в интересах Великобритании использовать подвернувшуюся возможность. Высоколобые умы в Лондоне давно искали и повод, и возможность начисто вспороть мощный бронежилет внешней безопасности СССР, сотканные дипломатией Сталина из многочисленных перекрещивавшихся между собой как двухсторонних, так и многосторонних договоров о ненападении, нейтралитете, взаимопомощи и недопущению войны как средства решения международных споров. Этим «бронежилетом» были перекрыты все пути для агрессии против СССР с Запада. Более того, этот «бронежилет» выдержал также и натиск резкого скатывания значительного количества европейских стран к жестким националистическим, фашистским, тоталитарным и авторитарным режимам, которые, как по команде, охватили все подступы к СССР по периметру его западных, юго-западных, северных и северо-западных границ, а также ареалы его геополитических интересов на этих же направлениях.

Но даже при этих обстоятельствах до Мюнхена Гитлер ничего не мог сделать и хоть как-то приблизиться к советским границам. Однако весь парадокс в том и состоит, что повод, о котором пойдет речь, т. е. сам этот случай никогда не являлся секретом — он хорошо известен всем историкам, которые занимаются предысторией Второй мировой войны.

Другое дело, конечно, что его никогда не увязывали в таких взаимосвязях. Именно поэтому-то и получилось, что ложь версии № 2 из «мемуаров» Кривицкого гуляет по свету уже седьмое десятилетие, да еще и в статусе едва ли не достоверного факта.

Именно эта версия выстраивает в единое целое логически и хронологически никак не взаимосвязанное: подписание Антикоминтерновского пакта, якобы подыгрывание Сталина дуэту Гитлер — Муссолини, т. е. оси Берлин — Рим в ущерб Лондону — Парижу, безосновательное приурочивание начала т. н. «миссии» Канделаки к дате подписания Антикоминтерновского пакта, репрессии против высшего командного состава РККА. А из этой совокупности ненавязчиво делается сногсшибательный вывод о преднамеренной злоумышленности подписания Договора о ненападении от 23 августа 1939 г.

Если повнимательней приглядеться, то окажется, что налицо попытка доказать т. н. общественному мнению США, но прежде всего самому главе Белого дома и его ближайшему окружению, что якобы длительное время тайными, а также и кровавыми мерами осуществлялось сколачивание тройственного союза Берлин — Москва — Токио при одновременном намеке на квартет диктаторов, командующих в Берлине — Риме — Москве — Токио. То есть того самого геополитического альянса, которого по обе стороны Атлантики страшились пущего всего, как на этом, так и на другом свете, именно как того самого«последнего дня англосаксов», о котором говорил еще Гомер Ли. Именно поэтому сразу же после грубого шантажа Бенеша в предисловии к «мемуарам» Кривицкого первой идет «ударно-штурмовая» глава под названием «Сталин заигрывает с Гитлером», внутри которой роль «ударно-штурмовой» изюминки выполняет измышление о том, сак «мемуарист» Кривицкий расколол всю переписку между Токио и Берлином по поводу переговоров о заключении Антикоминтерновского пакта. Причем в самой этой байке роль также «ударно-штурмового», но «щекотунчика», исполняет вещание «мемуариста» о кознях Берлина и Токио в Китае и на Тихом океане.

А вот это уже «блюдо» сугубо для Белого дома — в тот момент его можно было раздразнить именно и только этим, и ничем иным. Англичане вообще, как никто иной в мире, ловко, с фантастическим искусством умеют точно выбирать наиболее болезненные «акупунктурные точки» на внешнеполитических «мозолях» дяди Сэма и незаметно надавливать на них, заставляя шевелиться прямые, как границы штатов, извилины американской политики. Дело тут вот в чем. На протяжении многих десятилетий убежденно считается, что Антикоминтерновский пакт был в первую очередь антикоминтерновским и антисоветским по своей направленности. Во всяком случае, в нашей историографии это практически повсеместное явление. На самом же деле — это всего лишь верхушка айсберга, ибо ни в Лондоне, ни в Вашингтоне, ни тем более в Берлине или Токио, не говоря уже о Москве, никто не заблуждался насчет истинной цели этого пакта. В действительности это был настоящий германо-японский геополитический сговор в первую очередь антианглосаксонского характера, т. е. антибританского и антиамериканского характера. Этот пакт являл собой продукт реализации идей Карла Хаусхофера, в связи с чем вовсе не случайно, что дорожку к этому пакту начал торить еще с осени 1933 г. именно сын Карла Хаусхофера — Альбрехт. А тот якобы основной по истории антисоветский и антикоминтерновский смысл ему придали ради того, чтобы раньше времени не вспугнуть Лондон и Вашингтон.

Однако, придав этому пакту конкретно антикоминтерновский характер, и Берлин, и Токио одновременно поднапустили и очень коварного туману насчет Москвы. Подписав пакт, обе стороны обменялись также и соответствующими дипломатическими нотами: в германской, представленной за подписью Риббентропа, в частности, говорилось, что: «В связи с подписанием Дополнительного секретного соглашения к Соглашению против Коммунистического Интернационала я имею честь сообщить Вам, Ваше превосходительство, что германское правительство рассматривает договора, существующие между германским рейхом и Союзом Советских Социалистических Республик, в частности Рапалльский договор 1922 г. и Пакт о нейтралитете 1926 г., как не утратившие силу и не противоречащие духу этого соглашения и вытекающих из него обязательств».

Японской же нотой, врученной Риббентропу послом Японии в Берлине, германское правительство было поставлено в известность о сохранении в силе подписанных ранее японо-советских договоров и соглашений. То есть по сути дела этими нотами обе стороны дезавуировали антисоветский характер и самого пакта, и секретного приложения к нему, но дезавуировав именно таким образом, не только четко обозначили их антизападную, антианглосаксонскую направленность, но и бросили тень на Москву, поскольку в таком случае очень легко было заподозрить, что подобное было осуществлено чуть ли не с прямого ведома самой Москвы. Более того, на фоне активно тогда циркулировавших по Европе слухов о т. н. «тайной миссии» Канделаки, расчетливо подпущенный германо-японский туман мог спровоцировать и Лондон, и Вашингтон на категоричную убежденность в том, что Москва и в самом деле каким-то образом замешана во всей этой истории, только не хочет пока показывать это. Естественно, что и Лондон, и Вашингтон достаточно быстро прознали и о самом факте обмена такими нотами, и об их содержании. Знала об этом и Москва, в т. ч. и о том, что об этом знают и Лондон, и Вашингтон. Нельзя исключать того, что именно этот факт стал самой последней каплей, переполнившей чашу терпения британской разведки, и так небезосновательно подозревавшей, что «двойной заговор» на самом деле «тройной заговор», т. е. с участием и Японии, после чего МИ-6 и спустила всю лавину достоверного компромата в отношении Тухачевского на голову Кремля. Однако не одну «собаку» съевшая на подобных интригах британская разведка задолго до подписания самого Антикоминтерновского пакта учуяла, что вся эта германо-японская возня с секретными переговорами отнюдь не только и даже не столько против СССР, сколько против Запада, прежде всего против Великобритании.

По добытым советской разведкой в середине 1936 г. секретным документам Великобритании видно, что уже к тому моменту Британский имперский комитет обороны озаботился проблемами подготовки к войне на Дальнем Востоке и проработкой планов войны с Германией.

Однако Имперский комитет обороны — не та организация, чтобы на пустом месте проявлять такую заботу. По своему он, конечно же, был прав, т. к. британская разведка располагала достоверными сведениями о том, что в первой половине 1936 г. в Германию с неофициальный визитом прибыл тесно связанный с правящей японской верхушкой и всевозможными тайными обществами Страны восходящего солнца, а также с самим Карлом Хаусхофером профессор Токийского университета Д. Мамо. Во время неофициальных переговоров с командованием германского ВМФ Мамо тщательно разъяснил германской стороне, что «цели Японии в Азии и на Тихом океане состоят в том, чтобы установить господство в Желтом море, захватить как минимум еще три китайские провинции, установить контроль над Бирмой, французским Индокитаем, а также захватить Австралию, что, по его словам, естественным образом предполагает предварительное создание крупных военных баз на Филиппинах, а затем и в самой Австралии». Более того, Мамо сообщил немцам, что, готовясь к схватке за колонии с Великобританией, японская разведка еще в 1935 г. добыла секретный план оборонительных сооружений британской военно-морской базы в Сингапуре.

Отсюда и вполне понятная теперь озабоченность Британского Имперского комитета обороны проблемами ведения войны на Дальнем Востоке.

И последнее в дальневосточной подоплеке «мемуаров» Кривицкого, а по сути в операции британской разведки по оказанию влияния на США. Дело в том, что на вышеуказанном британские интриги по поводу Антикоминтерновского пакта не завершились. К 1939 г. Лондон уже имел вариант «дальневосточного Мюнхена», а к 24 июля этого же года реализовал его в известном соглашении Арита — Крейги, которым, по аналогии с англо-японскими соглашениями начала XX века, откровенно подтолкнула Токио на вооруженное нападение на СССР на Халхин-Голе. Однако же после того как японская агрессия была отражена и в сентябре 1939 г. был заключен мир между СССР и Японией, соглашение Арита — Крейги приобрело ярко выраженную антиамериканскую направленность. Дело в том, что изначально по соглашению предусматривалось отвести угрозу возможного нападения Японии на британские владения на Дальнем Востоке, направив ее агрессию против СССР. Но как только этот номер с треском провалился, то «отвести угрозу» по-британски стало означать, что теперь ее направят в сторону американских владений, ибо повторно японцы уже не желали связываться с Советским Союзом. Соответственно, в условиях только что начавшейся по вине самой Великобритании Второй мировой войны любые намерения Лондона априори получить поддержку США требовали опережающего разъяснения сложившейся ситуации, в т. ч. и кто виноват в том, что под угрозой японской агрессии оказались американские интересы на Дальнем Востоке?

Ну а кто, по мнению Лондона, может быть виноват? Только Сталин — ведь это именно он «подыграл» Антикоминтерновско-му пакту, это он послал из-за этого Канделаки в Берлин, чтобы «тайно» сговориться с Гитлером, это именно он ради этого «тайного сговора» с Гитлером вырезал весь высший командный состав своих вооруженных сил и в итоге заключил-таки опасный для Запада Договор о ненападении с Берлином?! Соответственно, США обязаны встать на сторону Великобритании, поскольку связанная пактом с Германией Япония с этого момента будет с алчностью поглядывать на американские владения на Дальнем Востоке и вообще на Тихом океане, в чем опять-таки виноват Сталин?!

В этой «логике» Лондона заключалась прямая ставка на одну особенность позиции США по дальневосточным проблемам того времени: Рузвельт еще в январе 1937 г. объяснил Лондону, что пока не будут затронуты интересы Вашингтона в Азии, США будут нейтральны. Вот такой «логикой», свалив все в одну кучу, нахально все переврав и исказив до неузнаваемости, написанные британским агентом Дон-Левиным «мемуары» Крутицкого объясняли трагические события 1937 г.

А был ли мальчик?..

Абсолютно непонятно, на каких основаниях, но тем не менее с невероятным упрямством считается, что тайная миссия Канделаки — факт. Между тем никакой тайной, ни даже просто миссии Канделаки — не было. И это действительно факт.

Я очень хорошо понимаю, какую кривую ухмылку вызовет такое заявление, но повторяю — миссии Канделаки как таковой не было. Именно в том смысле ее не было, что никто не направлял Д. В. Канделаки в Берлин с тайной миссией для решения задачи найти пути для тайного сговора с Гитлером. В то же время абсолютной правдой является тот факт, что весной 1935 г. на должность советского торгпреда в Берлин прибыл старый знакомый Сталина — Давид Владимирович Канделаки. Но с какой стати следует его изначально зачислять в специально направленные для какой-то тайной цели тайные эмиссары Сталина?!

Торговый представитель СССР в Германии по должности, он просто обязан был в силу должностных функций не только и не просто контактировать, но именно налаживать нормальные деловые отношения со всеми, мало-мальски значимыми в деловых и финансовых кругах лицами пускай и нацистского, но государства, с которым тогда весь мир поддерживал официальные дипломатические отношения, в т. ч. и СССР. Но и из этого также не следует, что он прибыл туда в роли тайного эмиссара Сталина.

Если следовать этой «логике», то вообще любой из совзагранработников того периода — тайный эмиссар Сталина, включая дворников советских представительств за рубежом. Тем не менее легенде о некой тайной миссии Канделаки скоро исполнится уже 70 лет. Так в чем же дело? С какой стати совершенно банальная в своей тривиальности командировка превратилась в тайную миссию? С какой стати с этой якобы тайной якобы миссией столь упорно увязывают репрессии против военных?

Чтобы понять, что же на самом деле тогда произошло, а самое главное, как произошло, давайте отступим от времени начала его командировки всего на два года, т. е. к 1933 г.

Едва только Великобритания привела Гитлера к власти, как тут же началось резкое ухудшение германо-советских отношений при формально пролонгированном еще на пять лет Договоре о ненападении и нейтралитете от 24 апреля 1926 г. (в апреле — мае 1933 г. состоялся обмен нотами о ратификации протокола о продлении от 1931 г.). За 11 месяцев только 1933 г. советское посольство в Берлине направило МИДу Германии 217 нот протеста. Иные посольства за всю историю своего существования не представляли ни одной такой ноты, а тут — целых 217. То есть по 20 нот ежемесячно, а за вычетом выходных и праздничных дней обоих государств фактически каждый день — нота протеста. Только за первую половину 1933 г. советский экспорт в Германию сократился на 44 %, то же самое происходило и в последующем, но в еще больших размерах. Аналогичным же образом резко сократился и германский экспорт в СССР. Торговое соглашение между Германией и СССР от 2 мая 1932 г. было объявлено гитлеровским правительством недействительным. А ведь торгово-экономические отношения СССР с Германией были едва ли не стержнем всей системы внешнеэкономических связей Советского Союза того времени. В то же время на проходившей в мае 1933 г. под патронажем Великобритании международной экономической конференции в Лондоне между представителями Англии и Германии совершенно открыто обсуждался вопрос о разделе между странами Запада, в первую очередь между первыми двумя, «обширного рынка на Востоке», т. е. СССР.

Тогда же, во время секретной встречи главы внешнеполитического отдела нацистской партии Альфреда Розенберга с министром иностранных дел Великобритании Дж. Саймоном и военным министром М. Хэлшем, обе стороны увлеченно обсуждали «план избавления Европы от большевистского призрака», предусматривавший присоединение к Германии Австрии, Чехословакии, значительной части Польши, включая и пресловутый «Данциге — кий коридор», Познань, Западную Украину, Западную Белоруссию, также Литву, Латвию и Эстонию, как плацдарм для германской экспансии на Восток. Если речь шла о призраке, то зачем, спрашивается, надо было секретно обсуждать такие вопросы, не говоря уже о том, что вообще нечего обсуждать внутренние дела суверенного государства без его участия в этом. Мало того, что обсуждали, так ведь еще и обсуждение откровенно смахивало на нижайшее испрашивание вассалом разрешения на агрессию у своего сюзерена.

А на стол Сталина тем временем ложились такие разведывательные донесения, как, например, следующее:

«Тайные предложения Гитлера Английскому правительству 4 июля 1933 года Совершенно секретно Секретные переговоры национал-социалистов с английским правительством, начатые еще во время пребывания в Лондоне Розенберга, энергично продолжаются.

Хозяйственное соглашение Англии и Германии. Как сообщалось, особый проект предусматривает раздел русского рынка. По мнению германских кругов, следует ожидать скорого изменения политического положения в России и соответственно этому желательно заблаговременно разделить эту громадную область сбыта.

Только в этом смысле следует понимать меморандум Гугенберга, требовавшего территориальных уступок на Востоке и создания там новых крупных рынков сбыта и вложения капиталов».[20]

То же самое, но в еще более тревожном виде — и в последующем: сообщения подобного типа пошли, что называется, валом. 21 мая 1934 г. на стол Сталина ложится донесение из Лондона, в котором сообщалось о заявлении лорда Ллойда, посмевшего во всеуслышание произнести следующее: «Мы предоставим Японии свободу действий против СССР. Пусть она расширит корейско-маньчжурскую границу вплоть до Ледовитого океана и присоединит дальневосточную часть Сибири… Мы откроем Германии дорогу на Восток и тем обеспечим столь необходимую ей возможность экспансии. Это отвлечет от нас японцев и Германию и будет держать СССР под постоянной угрозой».

Великобритания пошла ва-банк, стремясь вместо не имевшего никаких предпосылок для возникновения даже в качестве предмета для предварительного обсуждения, но до умопомрачения страшившего ее якобы возможного геополитического трио Берлин — Москва — Токио, сконструировать подконтрольный ей дуэт Берлин — Токио, направленный против СССР.

Шквал подобных сообщений нарастал буквально не по дням, а по часам, и все более тревожным становилось их содержание.

Что делает Сталин? В ответ на поднятую нацистами и их западными покровителями тотальную не столько антисоветскую, сколько антироссийскую шумиху, Советское правительство уже в том же 1933 г. официально и прямо в лоб ставит перед Гитлером вопрос: остается ли в силе его заявление об экспансии на Восток, сделанное им еще в «Майн Кампф»? Гитлер вопрос проигнорировал. Тогда Советское правительство заявляет: «По-видимому, это заявление остается в силе, ибо только при этом предположении становится понятным многое в теперешних отношениях германского правительства с Советским Союзом».

В 1934 г., видя, что обстановка продолжает накаляться, Сталин делает очень серьезное, но и очень осторожное предупреждение и Западу, и Гитлеру, и заодно внутренней оппозиции в СССР. В нашей исторической науке почему-то никакого внимания не обращается на одну чрезвычайно важную для понимания событий 1937–1938 гг. работу Сталина. 19 июля 1934 г. Сталин обратился с письмом к членам Политбюро «О статье Энгельса «Внешняя политика русского царизма», в которой буквально в клочья разнес одного из «классиков-основоположников» «научного коммунизма», в котором говорилось:

«…Нельзя не заметить, что в этой статье (т. е. статье Энгельса. — A. M.) упущен один важный момент, сыгравший потом решающую роль, а именно — момент империалистической борьбы за колонии, за рынки сбыта, за источники сырья, имевший уже тогда серьезнейшее значение, упущены роль Англии как фактор грядущей мировой войны, момент противоречий между Германией и Англией, противоречий, имевших уже тогда серьезное значение и сыгравших почти определяющую роль в деле возникновения и развития мировой войны. (Как видите, уже в этой фразе прямая перекличка с тем, что обсуждалось в 1933 г. на секретных англо-германских переговорах. — A. M.)… Это упущение составляет главный недостаток статьи Энгельса.

Из этого недостатка вытекают остальные недостатки, из коих не мешало бы отметить следующие:

а) Переоценку роли стремления России к Константинополю в деле назревания мировой войны.

Правда, первоначально Энгельс ставит на первое место, как фактор войны, аннексию Эльзас-Лотарингии Германией, но потом он отодвигает этот момент на задний план и выдвигает на первый план завоевательные стремления русского царизма, утверждая, что «вся эта опасность мировой войны исчезнет в тот день, когда дела в России примут такой оборот, что русский народ сможет поставить крест над традиционной завоевательной политикой своих царей.

Это, конечно — преувеличение.

(Обратите внимание на этот пункт — ведь в сопоставлении с поступавшей к нему информацией о заговоре, в т. ч. и военных, ориентированном на ситуацию возникновения войны, это означает, что Сталин открыто предупреждает, в т. ч. и оппозицию, не говоря уже о Западе, что он хорошо все понимает, но именно поэтому-то и не допустит повторения 1917 г. — A. M.)

б) Переоценку роли буржуазной революции в России… в деле предотвращения надвигающейся мировой войны. Энгельс утверждает, что падение русского царизма является единственным средством предотвращения мировой войны. Это — явное преувеличение.

Новый буржуазный строй в России… не мог бы предотвратить войну хотя бы потому, что главные пружины войны лежали в плоскости империалистической борьбы между основными империалистическими державами.

в) Переоценку роли царской власти, как «последней твердыни общеевропейской реакции»… Что она была последней твердыней этой реакции — в этом позволительно сомневаться.

…Эти недостатки статьи Энгельса представляют не только «историческую ценность». Они имеют, или должны были иметь еще важнейшее практическое значение.

В самом деле, если империалистическая борьба за колонии и сферы влияния упускается из виду, как фактор надвигающейся мировой войны, если империалистические противоречия между Англией и Германией также упускаются из виду, если аннексия Эльзас — Лотарингии Германией, как фактор войны, отодвигается на задний план перед стремлением русского царизма к Константинополю, как более важным и даже определяющим фактором войны, если, наконец, русский царизм представляет собой последний оплот общеевропейской реакции, — то не ясно ли, что война, скажем, буржуазной Германии с царской Россией является не империалистической, не грабительской, не антинародной, а войной освободительной, или почти освободительной?

Едва ли можно сомневаться, что подобный ход мыслей должен был облегчить грехопадение германской социал-демократии 4 августа 1914 года, когда она решила голосовать за военные кредиты и провозгласила лозунг защиты буржуазного отечества от царской России, от «русского варварства».

Характерно, что в своих письмах на имя Бебеля, писанных в 1891 году (через год после опубликования статьи Энгельса), где трактуется о перспективах надвигающейся войны, Энгельс прямо говорит, что «победа Германии есть, стало быть, победа революции»…»

Не думаю, что у любого здравомыслящего человека могут появиться какие бы то ни было основания для предположения, что Сталину больше делать нечего было, кроме как спустя почти полвека критиковать «классика».

Как и любой другой в истории и современности нормальный государственный деятель высшего уровня, тем более творчески мыслящий и самостоятельно пишущий, Сталин прибег к исстари прекрасно известному, веками апробированному на высшем политическом уровне приему: путем анализа как самого исторического обстоятельства (факта), так и навеваемых им исторических параллелей с текущей современностью показать свою оценку современной ему мировой и внутренней ситуации, свое понимание глубинной сути происходящих на его глазах процессов. Прежде всего, это его реакция на красноречивое молчание Гитлера, вдохновленного агрессивным пособничеством Запада.

Во-вторых, это и откровенное предостережение Западу по принципу «я знаю, в чем тут дело, и потому не допущу повтора».

В-третьих, это также и предостережение всем своим политическим визави, в т. ч. и особенно из числа внутренней оппозиции, чтобы никто из них не рассчитывал на возможность повтора февраля и октября 1917 г.

В-четвертых, это еще и очередное подчеркивание того факта, что начавшееся несколькими годами ранее дистанцирование от ортодоксального марксизма и курса на т. н. «мировую революцию» не есть временная кампания, но суть постоянная и принципиальная политика впредь.

В-пятых, поскольку это было проделано в виде письма к членам Политбюро, то это в свою очередь означает, что Сталин прекрасно отдавал себе отчет в существующей постоянной утечке информации из Политбюро, в т. ч. и за границу, и в данном случае именно на нее-то и рассчитывал, что, кстати говоря, было вполне верным расчетом, ибо так быстрее дошло до ушей всех заинтересованных сил и лиц.[21]

Так оно и вышло — оппозиция, например, не только услышала, но и ответила, правда, на свой лад — как убийством Кирова, так и откровенной консолидацией своих рядов. Запад, естественно, тоже не остался глухим, и уже в конце марта 1935 г. на стол Сталина легло очень серьезное, очень тревожное разведывательное сообщение — полная запись бесед об англо-германских переговорах, состоявшихся в Берлине 25 и 26 марта между Гитлером и министром иностранных дел Великобритании Дж. Саймоном. Именно на этих переговорах Гитлеру впервые после его привода к власти вполне официально был обещан «зеленый свет» в экспансии на Восток. Одновременно, т. е. также в марте 1935 г., из Берлина поступила копия доклада германского посла в Лондоне, в котором говорилось: «Сейчас достигнуто фактическое равенство прав для Германии в вооружениях на суше; задача германского руководства состоит в том, чтобы завершить это огромное достижение… Ключ к положительному решению находится в руках Англии». Германский посол был абсолютно прав — все ключи находились в руках Англии, которая не преминула воспользоваться ими сугубо в антироссийских (антисоветских) целях.

Так, в развитие Лондонского англо-французского коммюнике от 3 февраля 1935 г., в котором обе стороны заявили готовность окончательно отменить военные статьи Версальского договора (де-факто военный контроль был снят с Германии еще в январе 1927 г.), Лондон спокойно проглотил горькую пилюлю Гитлера, объявившего 9 марта 1935 г. о существовании в Германии военной авиации (кстати говоря, из 28 типов стоявших на вооружении самолетов 11 были английского и американского производства), а 15–16 марта — еще более наглые заявления о создании вермахта вместо рейхсвера, введении всеобщей воинской повинности и создании целой армии из 12 корпусов и 36 дивизий. Причем проглотил с таким удовольствием, что уже 8 апреля 1935 г. на конференции в Стрезе тот же Дж. Саймон высказался категорически против применения санкций к Германии в связи с откровенно грубейшим нарушением положений еще не отмененного Версальского мирного договора. Это «удовольствие» проистекало из весьма банальных, но очень важных обстоятельств: образовавшийся в результате целенаправленных действий Гитлера по разрыву торгово-экономических отношений с СССР вакуум сразу же заполнила… Англия (а также США): уже в апреле 1933 г. Великобритания заключила с нацистской Германией соглашение об угле, 10 августа 1934 г. — валютное соглашение, 1 ноября 1934 г. — торговое и платежное соглашения.

На языке МИДа Великобритании это называлось «экономическое умиротворение», причем именно во главу угла по настоянию экономического отдела МИДа Великобритании была поставлена задача экономическими методами не допустить опасного для Великобритании сближения Германии с Россией на почве экономического сотрудничества. Более того, из года в год в докладах британского МИДа, обычно именовавшихся «Экономический аспект внешней политики», эта задача не только приоритетно фигурировала, но и приоритетно жестко подчеркивалась как основополагающая.

Естественно, что, обладая всей информацией о вышеизложенном, большую часть из которой невозможно привести на страницах одной книги, Сталин разработал и начал реализовывать серию полностью адекватных, великолепно продуманных действий различного характера. Некоторые из них уже назывались выше, правда, без указания основополагающих причин, вызвавших их к жизни. Напомним, о чем шла речь: это и совещание с руководством военной разведки, это и Постановление Политбюро от 15 мая 1935 г. о подготовке к войне. Но это же и заключение соответственно 2 и 16 мая 1935 г. советско-французского и советско-чехословацкого договоров о взаимопомощи в отражении агрессии.

Колоссальное значение в этой серии ответов Сталина занимает и созыв VII Конгресса Коминтерна — одна из самых серьезнейших попыток Сталина добиться от Коминтерна не болтологии о мировой революции, под шумок которой откровенно разбазаривались громадные денежные средства, и уж тем более не бездумных, приводящих к диким скандалам с зарубежным государствами различных подрывных акций, а именно тонкой, ювелирной работы в помощь многочисленным усилиям руководства страны.

Это и сентябрьские 1935 г. крупномасштабные военные маневры в Киевском военном округе, и еще очень и очень многое.

Для того, чтобы как можно объективнее разобраться в том, что и как делал Сталин, тем более в свете предстоящего подробного разговора о «миссии» Канделаки, приведу несколько нюансов, которые достаточно ярко проиллюстрируют фон, на котором возникла, а затем и развивалась легенда о миссии.

Прежде всего о том, что стояло за Постановлением Политбюро от 15 мая 1935 г., ибо мало того, что оно более 60 лет было неизвестно, так ведь и то, что лежало в его основе, — и по сей день неизвестно. Между тем это целый комплекс серьезных разведывательных данных, среди которых тематически следует выделить следующие:

1. Для пункта № 1 Постановления — шквал разведывательной и иной информации о бурной милитаризации, фактически гонке вооружений в Германии, среди которых опять-таки тематически и по значимости следует отметить следующие:

— информация о перестройке экономики Германии на военные рельсы, о мероприятиях по мобилизации промышленности и внешней торговли на время войны и т. п.;

— о начале производства новых видов вооружений, испытаниях новейших видов оружия, создании новых видов войск, о постановке на вооружение вермахта новых видов военной техники и оружия и т. п.;

— об усилении внутриполитического режима, обработке населения в целях его подготовки к войне и т. д.

2. Для пунктов №№ 2, 3 и 4 — разведывательные сообщения о мартовском совещании руководителей немецких «пятых колонн» в Европе, которое прошло и под непосредственным руководством Гиммлера.

Кстати говоря, реакция Сталина на эти данные была фактически мгновенной — по каналам Коминтерна немедленно было подготовлено издание разоблачающей нацистские происки книги «Коричневая сеть. Как работают гитлеровские агенты за границей, подготавливая войну». (Das Bravme Nets. Wie Hitlers Agenten im Ausland arbeiten und den Krig).

В книге подробно описывалась работа 48 тысяч всевозможных агентов нацистов (в основном агентов влияния различного уровня), приведены подробные списки, в т. ч. и непосредственно шпионской агентуры нацистов в различных странах Европы с указанием имен, адресов и функций. На фоне этих сообщений большое беспокойство у Сталина вызвал и прошедший по разведывательным каналам слух о том, что назначенный 1 января 1935 г. руководителем абвера адмирал Канарис вознамерился пригласить обратно на работу в разведку знаменитого руководителя германской военной разведки времен Первой мировой войны Вальтера Николаи. Фигура эта в разведывательно-политическом смысле была очень опасной — Николаи имел прямое отношение к работе с «ленинской гвардией» еще в период с 1915 по 1918 г., и вполне естественно, что его приход мог означать курс нового руководства абвера на расконсервацию агентуры из числа тех деятелей партии, что в свое время были в эмиграции за рубежом, а также тех, кто был завербован еще во времена германской оккупации по Брестскому договору, а то и вовсе до начала Первой мировой войны (в первой половине XX века у германской разведки это была очень характерная черта — вербовать агентуру на длительное оседание). Опасность такого поворота событий была еще и в том, что с 1934 г. в Москве появился новый посол Германии граф Фридрих Вернер фон Шулленбург, хорошо известный по предвоенной истории. Однако мало кому известно, что в первую очередь граф был одним из крупнейших и опытнейших германских разведчиков-русистов со специализацией на Закавказье. Возглавив дипломатическое представительство в Москве и осмотревшись, Шулленбург постепенно стал восстанавливать, в т. ч. и лично свои, ранее законсервированные агентурные связи. Как впоследствии установила советская контрразведка, список его агентуры точно совпадал со списком его же агентуры еще довоенных времен, который в свое время изъяла царская контрразведка.

Более того, наряду с этими данными, на стол Сталина попала информация и о том, что Гитлер лично предложил знаменитому британскому разведчику — известному Лоуренсу Аравийскому, он же Томас Эдвард Лоуренс — возглавить отдел диверсий абвера. Опасность же Лоуренса заключалась в том, что он был непревзойденным мастером как вообще по Востоку, в т. ч. и по сопредельным с СССР странам Востока, где советская разведка еще в начале 20-х годов часто напарывалась на его подрывные действия, так и выдающимся специалистом по организации внутренних бунтов, повстанческих движений именно среди населения восточных стран, особенно мусульманских. И попади он на службу в абвер, еще неизвестно, чем бы все кончилось. Однако 19 мая 1935 г., после того как он отправил телеграмму Гитлеру с выражением своего согласия, Лоуренс погиб в дорожной катастрофе, разбившись на мотоцикле…

Даже при столь беглом перечислении отдельных штрихов обстановки очевидно, что Постановление Политбюро было более чем обоснованно во всех своих пунктах.

Теперь вот о чем — о политико-пропагандистском противодействии нараставшей угрозе войны. Сталин и тут показал себя с самой лучшей стороны. Вряд ли широко известно, например, когда и при каких обстоятельствах советский историк, академик Евгений Викторович Тарле приступил к написанию своего самого знаменитого труда «Наполеон», а также, что тому предшествовало. А между тем он сел за работу именно с подачи Сталина и именно в конце марта 1935 г., и на одном дыхании, за несколько месяцев сотворил этот блестящий труд, который был немедленно издан.

Обычно те, кто знают об этом факте, как правило, несут и вовсе беспардонную чушь о том, что Сталин вознамерился в своих амбициях сравниться с самим Наполеоном. Но это заведомая ложь, потому как причина была совершенно в ином. Дело в том, что, во-первых, придя к власти, нацисты стали активно использовать давно известную всем историкам фальшивку под названием «Завещание Петра Великого».[22] В нем великий Государь всея Руси якобы предначертал и обосновал планы России по установлению своего мирового господства. Кстати говоря, вышеупоминавшееся письмо Сталина от 19 июля 1934 г. — не что иное, как прямой и личный ответ Сталина на эти нацистские провокации с «Завещанием Петра Великого». Именно поэтому-то в письме, в частности, и шла речь о Константинополе.

Во-вторых, дело было еще и в том, что первым эту фальшивку в обосновании своей агрессии против России использовал именно Наполеон.

В-третьих, как и в свое время Наполеона, так и Гитлера с момента его привода к власти стали превозносить как «воскресшего Карла», т. е. как Карла Великого — основателя Священной Римской империи германской нации (последние два слова — с XII века), являвшегося фактически основоположником знаменитого «дранг нах Остен», т. е. «натиска на Восток».

Ну и, в-четвертых, чтобы вновь всем напомнить, чем кончил Наполеон, напав на Россию.

Вот обо всем этом и напомнила знаменитая книга Тарле, однако весь Запад, включая и Гитлера, сделал вид, что намека не понял. Это повторилось и в 1938 г., когда опять-таки с подачи Сталина Тарле в кратчайшие сроки написал и издал книгу «Нашествие Наполеона на Россию», что было прямым ответом Сталина на Мюнхенскую сделку Запада с Гитлером.

Но книга была рассчитана не только на Запад, но и на свою, внутреннюю оппозицию, поскольку, как известно, одним из главнейших элементов тактики и стратегии Наполеона всегда была откровенная ставка именно на внутреннюю оппозицию стран, на которые он нападал. Не говоря уже о том, что он впервые в мировой практике стал широко и комплексно использовать подрывную пропаганду, агентуру влияния, «пятые колонны», сочетая их комплексное применение с тривиальным военно-политическим шпионажем. И то обстоятельство, что подготовка предисловия к книге была поручена не кому-нибудь, а именно Карлу Радеку — одному из виднейших оппозиционеров того времени и единомышленнику Троцкого — более чем красноречивый факт, т. к. обойти эти особенности деятельности персонажа книги Радек физически не мог и не смог бы, но написав о них, фактически от имени ЦК ВКП(б), т. е. Сталина, в очередной раз предупредил оппозицию, в т. ч. и вояк, что наверху все видят, все понимают, а потому…

Нет никакого сомнения в том, что оппозиция прекрасно поняла этот намек, но, естественно, по-своему — именно с 1935 г. началась фактически тотальная консолидация ее рядов и более четкая ориентация на Запад, что очень хорошо видно по материалам всех основных процессов 1936–1938 гг.

И еще на эту же тему, но уже в порядке переходного мостика к теме «миссии» Канделаки.

Как правило, то, о чем сейчас пойдет речь, почему-то самыми белыми нитками пришивают именно к «миссии» Канделаки, хотя в действительности это вовсе не так. Речь идет о знаковом тогда событии — о правке Сталиным черновика статьи Тухачевского в марте 1935 г. Все, кому не лень, усердно пинают Сталина за то, что он посмел править текст такого «умницы», как Тухачевский. Какой тот был «умница» — об этом чуть попозже. Сейчас о том, что у тех, кто этим занимается, почему-то ни разу не промелькнула простенькая мысль: а зачем вообще Сталин поручил Тухачевскому написать ту статью? Почему он внес такие резкие правки в текст статьи, из-за которых и весь сыр-бор идет уже не один десяток лет? Вместо того чтобы спокойно разобраться, в чем тут дело, совершенно на пустом месте породили совершенно никчемную версию о том, что содержание статьи после правки обрело вид кнута, в то время как Канделаки поехал предлагать пряник. Я не случайно назвал эту версию никчемной, ибо ложью обозвать это просто нельзя — здесь очень тонкая манипуляция: статья была написана и опубликована в конце марта (31 числа) и касалась гонки вооружений и агрессивных планов Германии, но никак не экономического сотрудничества. Канделаки же только-только выехал из Москвы в тот момент, и какой эффект могла дать эта статья в плане реализации якобы поставленной ему тайной задачи найти пути для тайного сговора с Гитлером — трудно даже догадываться.

Ведь дело-то было совсем в ином, не говоря уже о том, что у Сталина мотивация всех его политических шагов — какие бы при этом они не принимали формы — всегда четкая, ясная, адекватная и потому легко устанавливаемая. И если отбросить т. н. конъюнктурные соображения, то немедленно же бросится в глаза тот факт, что статья готовилась, что называется, «дважды по горячим следам»:

во-первых, в тот момент в Москве уже было известно как о факте состоявшихся в Берлине 25–26 марта 1935 г. англо-германских переговоров, так и, естественно, об их содержании. Причем Тухачевский, как и Сталин, владел этой информацией сразу по трем каналам минимум — от наркомата иностранных дел, от военной разведки и от разведки Лубянки.

Во-вторых, как известно, сразу же после берлинских переговоров в Москву 28 марта прибыл член английской делегации на этих переговорах Энтони Идеи. Это был первый визит видного британского политического деятеля в Россию после октября 1917 г. Визит имел чрезвычайное значение и означал своего рода сенсацию.

Британское правительство направило Идена в Москву отнюдь не случайно — оно прекрасно осознавало, что на берлинских переговорах совершило беспрецедентную подлость по отношению к миру и безопасности в Европе, особенно в отношении СССР, откровенно согласившись с восточным азимутом гитлеровской экспансии. И Идеи специально приехал, чтобы прощупать реакцию Москвы на это обстоятельство. Кстати говоря, и сам факт визита носил по тем временам достаточно подловатый, но уж очень типичный для британской дипломатии характер. Дело в том, что прямые переговоры англичан и с Гитлером, и со Сталиным в обоих случаях на тот момент были впервые, т. е. тем самым Лондон демонстративно показал, что для него что Гитлер, что Сталин — все едино. И это в марте 1935 г.!

Всему высшему руководству страны, в т. ч. и Тухачевскому, хорошо была известна многозначительная реплика Сталина на околодипломатические маневры Идена. В ответ на его заявление о том, что Англия совсем маленький остров (это, очевидно, следовало понимать, как то, что от него мало что зависит), Сталин ответил следующее: «Да, маленький остров, но от него многое зависит. Вот если бы этот маленький остров сказал Германии: не дам тебе ни денег, ни сырья, ни металла — мир в Европе был бы обеспечен». В ответ Идеи как воды набрал в рот. А что ему оставалось делать — ведь Сталин был абсолютно прав, не говоря уже о том, что то же самое открыто писала и сама британская пресса.

Более того, Идену откровенно было заявлено глубокое понимание сути состоявшихся в Берлине англо-германских переговоров. «Сейчас было бы еще преждевременно сказать, в какую именно сторону Германия в первую очередь направит свой удар, — заявили Идену советские руководители. — В частности, вполне допустимо, и даже более вероятно, что первый удар будет направлен и не против СССР… Не забыла Германия и уроков истории, показывающих, что если удается иногда вторгнуться в пределы нашей страны, то не так легко там оставаться или без ущерба выбраться оттуда… Вообще, Гитлер, выдвигая в настоящее время на первый план восточную экспансию, хочет поймать на удочку западные государства и добиться от них санкции на его вооружение. Когда эти вооружения достигнут желательного для Гитлера уровня, пушки могут начать стрелять совсем в ином направлении».

Все это было известно Тухачевскому, как, впрочем, и то, насколько трудно согласовывалось коммюнике по итогам визита Идена, не желавшего хоть как-то обидеть Германию. Кремлю удалось-таки тогда дожать Идена, и коммюнике в итоговом, согласованном уже непосредственно на вокзале виде констатировало, что в сложившейся обстановке необходимо более, чем когда-либо продолжать усилия в направлении создания системы коллективной безопасности в Европе.

И вот зная все это, «умница-стратег» блестяще не прошел элементарный тест, который ему устроил Сталин, — в зависимости от того, что напишет и особенно как озаглавит, а в таком деле, как пропагандистская акция влияния, что и было на самом деле, тем более по «горячим следам», это имеет едва ли не решающее значение, — будет ясно, о чем же в действительности думает «умница-стратег», в отношении которого непрерывным потоком идет компрометирующая его информация.

Он и показал, что называется, собственноручно, о чем он действительно думает. Черновик статьи был озаглавлен «Военные планы Гитлера», которые он свел только к антисоветским. А это означало, что будущий маршал Советского Союза Михаил Николаевич Тухачевский умышленно развел в разные стороны Гитлера и столь дорогих его сердцу «умницы-стратега» генералов рейхсвера, за две недели до этого преобразованного в вермахт.

И вот это была уже серьезная позиция, мимо которой Сталин пройти не мог. Потому что получилось, что руководство СССР выступает за коллективную систему безопасности в Европе, а какой-то кандидат в Бонапарты все сводит сугубо к антисоветским замыслам одного коричневого фюрера. А раз так, и поскольку Тухачевский выступал как сугубо официальное лицо, то выходило, что во всем виноват только лично Гитлер, а германские генералы тут ни при чем. То, что Гитлер виноват — никто и оспаривать не собирается, но разве есть какие-либо основания допускать мысль о том, что Тухачевский не понимал, что Гитлер без генералов в военной сфере ничего не сделает? Разве есть какие-нибудь основания предполагать, что Тухачевский не знал — хотя бы из той же разведывательной информации, — что генералы абсолютно единодушны с Гитлером в вопросах не только гонки вооружений, но и прежде всего внешней экспансии, в т. ч. и на Восток, и что единственная разница между ними только в вопросе о темпах реализации этих планов? Разве можно допустить мысль о том, что Тухачевский не понимал, что Гитлер к тому времени уже более двух лет являлся не только главой нацистской партии, но, прежде всего, главой германского правительства, а с 1934 г., после весьма странно ускорившейся смерти Гинденбурга, и вовсе стал абсолютным главой германского государства, и что в таком качестве он говорит и действует уже от имени всей Германии? Разве ему неведомо было, что военные планы Гитлера были не лично гитлеровскими, но всего нацистского руководства Германии, что они разделялись и германскими генералами, что впоследствии со всей однозначностью подтвердил и Нюрнбергский трибунал? Как он вообще мог ограничиться упоминанием одной только антисоветской ориентации военных планов, когда ни Гитлер, ни его генералы никогда не скрывали своего намерения разобраться со всеми обидчиками по Версалю, что означало только мировую войну, в водоворот которой всенепременно будет втянут и СССР? Разве он ничего не знал ни о берлинских, ни о московских переговорах и не понимал, что на них обсуждалось? Разве ему вообще неведомо было, что конкретно писал Гитлер в «Майн Кампф» — ведь как один из руководителей наркомата обороны он обладал всей полнотой доступа к любой разведывательной и иной информации по актуальным вопросам? И что же, выходит, что он ни разу не слышал и не читал о сугубо гегемонистских претензиях Адольфа Гитлера на мировое господство, что опять-таки означало только мировую войну, а не только вооруженный конфликт с СССР?!

Десятки таких вопросов можно было бы задать и найти на них вполне документальные ответы, причем не в пользу Тухачевского.

Поэтому, напоминая о знаменитых словах Наполеона о том, что «все должно иметь свой предел — даже ненависть», — т. е. в данном случае вполне объяснимая конъюнктурными соображениями ненависть многих антисталинистов к Сталину, — нельзя не отметить, что именно он, Иосиф Виссарионович Сталин, оказался многократно прав не только в том, что очень сильно откорректировал статью, но и в том, что внес очень резкую правку в ее содержание.

Прежде всего, это переделка самого названия на «Военные планы современной Германии», это и сильная перестановка смысловых акцентов — на то, что эти планы имеют не только и не столько антисоветскую направленность, сколько антизападную, в т. ч. и антифранцузскую направленность (именно в то время шли советско-французские переговоры о заключении договора о взаимопомощи в отражении агрессии, и необходимо было «дожать» французскую сторону, а Тухачевский, как известно, не был в восторге от предполагавшегося военного союза с Парижем — ему больше импонировал союз с Германией). Это, наконец, и вообще никем никогда не упоминаемая правка, связанная с тем, что Сталин внес в текст статьи именно ту самую цитату из «Майн Кампф», которой он еще в 1933 г. загнал Гитлера в угол.

Прошло уже очень много лет, ну не пора ли, полностью отрешившись от каких-либо пристрастий и конъюнктурных соображений текущего периода, хотя бы самому себе честно объяснить — так в чем же был не прав Сталин? Ведь весь ход последующих событий со всей трагичной убедительностью показал, что именно он-то и был прав — война была мировая, вторая по счету в XX веке. А мы все об «умнице-стратеге». Да этот «умница» и через год, по весне 1936 г. пропел ту же песню о разделении Гитлера от генералов, и в итоге сам себе подписал смертный приговор… в Лондоне.

Короче говоря, акция с публикацией откорректированной статьи Тухачевского удалась на славу — произвела настоящую сенсацию, а в Берлине вызвала резкое недовольство, вплоть до полуофициальных протестов, которые, впрочем, были запросто отклонены Москвой. Удалось дожать и французов — 2 мая 1935 г. договор с Францией был подписан, а 16 мая — и с Чехословакией. Гитлеру и его британским покровителям ясно дали понять, что СССР не сидит сложа руки, а все видит, все понимает, потому и предпринимает адекватные угрозе меры, почему, между прочим, и были проведены те самые знаменитые военные маневры в Киевском округе.

Кроме того, этими резкими правками, факт которых не скрывался, а наоборот, открыто был предан огласке через болтливого Карла Радека, Сталин со всей определенностью давал понять германским генералам, что более не следует рассчитывать на германофильство части советской военной верхушки, ибо он, Сталин, держит их под контролем и более не допустит, чтобы они совершенно неправомерно отделяли бы германских генералов от Гитлера.

Любопытно в этой связи привести один факт. По свидетельству В. М. Молотова, до 1935 г. Тухачевский побаивался и тянул с переворотом, а после, с 1936 г., начал торопить. С чего бы это? На одни инструкции Троцкого тут все не спишешь — уж не сообразил ли задним числом Тухачевский, что тест-то он не прошел? Естественно, что публикацией такой статьи с такими резкими правками преследовалась и цель подтолкнуть германское руководство на открытое официальное опровержение, чего, столь же естественно, не последовало, кроме отклоненных Москвой полуофициальных протестов. Однако сам факт публикации в центральной партийной газете «Правде», а не в официальной государственной «Известия», означал, что Москва пока оставляет двери открытыми для именно межгосударственного диалога, если, конечно, у Берлина сохраняется желание иметь нормальные межгосударственные отношения с СССР. И если так, то, пожалуйста, но без попыток делать ставку на советских германофилов, тем более в заговорщическом ключе. А чтобы, не раздражая весь остальной мир, начать нормализацию отношений с многовекового, традиционного, характерного для всего человечества приема, т. е. с нормализации торгово-экономических отношений, — вот именно для этого в Берлин и был направлен Давид Владимирович Канделаки. И уж если и усматривать в чем-то миссию, то вот он, реальный, без подделок смысл его банальной служебной командировки в Берлин — положить начало нормализации торгово-экономических отношений между двумя государствами, ранее вполне неплохо сотрудничавших именно на этой стезе. Именно поэтому Сталин и выбрал своего земляка и своего старого знакомого, чтобы в Берлине быстрее сообразили, что если торгпредом приехал человек Сталина, то, следовательно, все вопросы нормализации торгово-экономических отношений будут решаться по-сталински, в ударном темпе. Но в Берлине, к сожалению, дали совсем иную трактовку всему этому.

Секрет превращения достаточно банальной служебной командировки Канделаки в некую тайную миссию связан именно с этой «нацистской трактовкой». Во-первых, прежде, чем Берлин положительно ответил на запрос Москвы о назначении Канделаки новым торгпредом, все что надо и не надо сообразила узкая каста советских дипломатов-германофилов, которая с давних времен занимала руководящие позиции в Наркомате иностранных дел. Еще одну трактову дала каста западников иной ориентации. Да в принципе и соображать-то тут нечего было, ибо и так все было понятно, что Сталин специально направляет новым торгпредом своего земляка и давнего знакомого, чтобы тот незамыленным старинным германофильством профессиональных германофилов из числа советских загранработников посмотрел на ситуацию и определил, по мере возможности, что можно сделать для улучшения торгово-экономических отношений между двумя странами. Поэтому нет ничего удивительного в том, что нарком иностранных дел М. М. Литвинов воспринял это назначение без какого-либо энтузиазма. Каста есть каста, тем более что сам Литвинов был не из германофилов, а из англофилов. Тем более нет причин удивляться немедленной реакции отторжения со стороны дипсостава советского полпредства и торгпредства в Берлине. Она тем более неудивительна, если учесть, что по указанию Сталина Канделаки сразу же оказался под опекой разведывательных резидентур НКВД и ГРУ, что было оправдано, ибо в противном случае он долго входил бы в курс дела и обстановки.

Однако всем, кто хоть раз бывал в долгосрочной загранкомандировке хоть при Советах, хоть после, прекрасно известно, что за «любовь» царит между обычным персоналом загранучреждений и теми, кто находится под опекой разведывательных резидентур. А тут на это накладывался еще и сам факт, что это человек Сталина. Короче говоря, совершенно неудивительно, что одним из т. н. первоисточников слухов о «тайной миссии» Канделаки стали всяческие слухи и сплетни в самом полпредстве СССР в Берлине, а уж как они дошли до ушей соответствующих инстанций того же нацистского руководства, и вовсе не секрет: в любом государстве мира контрразведка внимательно слушает, что болтают в посольствах и торгпредствах других стран, а уж гестапо тем более слушало. Правда, все эти отчеты о прослушивании своевременно попадали в руки советской разведки, т. к. выше уже упоминавшийся агент советской разведки «Брайтенбах» весьма аккуратно и с давних пор отслеживал всю ситуацию вокруг советской колонии в Берлине. А к тому, что происходит в советских учреждениях в Берлине, прислушивались не только в гестапо, но и резидентуры главных европейских разведок, особенно же британской и французской.

Во-вторых, как это ни парадоксально, но частично миф о «тайной миссии» Канделаки родился в результате тривиального инициативного шпионажа Н. И. Бухарина: по свидетельству помощника американского посла в Москве (тогда им был тот самый У. Буллит, вскоре переведенный в Париж) — Оффи — именно «Коля Балаболкин» (так презрительно называл Бухарина Троцкий) в 1935 г. сообщил им обоим, что Сталин ведет секретные переговоры с немцами и «тянет в сторону союза с Германией». Между тем «Балаболкин» в то время был лишен доступа к секретной информации и сам знал только с чьих-то третьих слов, и, более того, был настолько пустобрех, что попросту не понимал, что подобие союза и так существовало — в виде пролонгированного Договора о ненападении и нейтралитете от 24 апреля 1926 г.

В 1936 г. «Балаболкин» вновь настучал тем же американцам по этому же вопросу, а при выезде в том же году в Париж за архивом Маркса разболтался на эту же тему и в кругах русской эмиграции. А уж эта-то была нашпигована не только агентурой НКВД, но и всех основных разведок Европы, особенно английской, французской и германской. Трезвон пошел по всем разведывательным каналам.

В-третьих, и это самое главное — банальная служебная командировка Канделаки едва ли не мгновенно превратилась в некую «тайную миссию», не его, Давида Владимировича, усилиями якобы по выполнению поставленной ему задачи, а усилиями, предпринятыми по собственной инициативе лично министром финансов нацистской Германии — Ялмаром Шахтом. Именно он лично и по собственной, но наверняка согласованной с Гитлером инициативе, сделал первый шаг к тому, чтобы приезд нового торгпреда приобрел бы ореол тайной миссии. И что самое парадоксальное — ведь об этом самом наисущественнейшем моменте всей этой истории всем хорошо известно, но тем не менее все с невероятным упорством продолжают говорить о некой тайной миссии.

Ни для кого никогда не было секретом, что Шахт был не только выдающимся банкиром и финансистом, но и воистину гроссмейстером финансовых шахмат. И пока в рейхе пребывали в эйфории прихода к власти, он первым понял, что успех в области внешней политики Германии может быть достигнут только в том случае, если будет проведена молниеносная модернизация германских вооруженных сил с превращением их в полнокровную и мощную армию. Только в этом случае можно было рассчитывать, по его не раз высказывавшемуся мнению, на какой бы то ни было доход в будущем, т. е. на прибыли от войны.

Исходя из этого и понимая, что денег в рейхе нет, Шахт разработал гениальную аферу: с прямого согласия Сити и Уолл-стрита и при поддержке самого Гитлера, Шахт запустил на полную мощность механизм финансово никак неподкрепляемой накачки экономики Германии пустыми бумажками, получившими название «векселей МЕФО» — по названию специально созданной фиктивной компании «Металлургише форшунг-гезелъшафт». Именно этими-то векселями, которые было приказано принимать без ограничений при якобы годовой их доходности в 4 %, и оплачивалась вся гонка вооружений в Германии, модернизация и реорганизация армии, причем продолжалось это до 1 апреля 1938 г. В общем-то ничего нового в том не было — Ялмар Шахт сознательно повторял классическую и знаменитую аферу англичанина Джона Ло, с помощью которой Англия еще в начале XVIII века чрезвычайно сильно подорвала финансовую систему Франции, вышибив ее из разряда серьезных конкурентов в колониальном разбое.

Но в данном случае, использовав эту же схему, Шахт совместно с британскими и американскими финансистами, с одной стороны, вроде бы обеспечил максимальное финансирование гонки вооружений секретным путем, т. к. векселя МЕФО нигде в официальных отчетах не фигурировали, с другой же, с помощью изъятой таким образом по всей Германии кассовой наличности, финансировал, к большому удовлетворению западных воротил, массовые закупки за рубежом стратегического сырья, необходимого для военной промышленности, в основном в британских колониях. Но тем самым Шахт откровенно посадил всю Германию на иглу абсолютной, прямой зависимости Германии от Запада, в первую очередь от Великобритании.

Очень скоро, как истинный гроссмейстер финансовых шахмат, Шахт уже к весне 1935 г. сообразил, что появились первые грозные признаки того, что афера может лопнуть с таким треском, что и головы можно будет лишиться. К тому же и из Сити тоже дали понять, пока, правда, в мягкой форме, что недовольны поведением Берлина. В первых числах мая 1935 г. в деловой прессе Великобритании прозвучал следующий мотив: «Без Англии в качестве платежного учреждения и без возможности продлить сроки кредитов Германия не смогла бы осуществить свои планы… Снова и снова Германия отказывается от своих обязательств, публичных и частных, но она продолжала покупать шерсть, хлопок, никель, каучук, нефть, пока ее потребности не были удовлетворены, а финансирование закупок проводилось прямо или косвенно через Лондон». За все это Шахт расплачивался с Западом «векселями МЕФО». К маю 1935 г. Шахт понял, что до беды недалеко, и, как истинный гроссмейстер финансовых шахмат, решил сыграть на опережение. Вот тут-то как раз и получилось, что приезд нового советского торгпреда стал более, чем кстати, тем более, что приехал человек самого Сталина. Шахт решил сыграть на необузданном страхе Великобритании перед призраком возможного экономического сближения Германии и СССР, чего, как уже отмечалось выше, Лондон и впрямь опасался пуще чумы, и таким образом вышибить с Лондона как можно больше уступок в финансовой сфере. Именно поэтому-то он самолично и сделал первый шаг, и при первой же официальной встрече с Канделаки состроил вид, что он будет и впредь твердо держаться курса на углубление хозяйственных отношений с СССР, создав тем самым полностью ложное впечатление, что речь якобы идет о продолжении какого-то курса. Между тем встреча-то была первая, и следовательно, о каком таком продолжении он говорил — непонятно, а раз непонятно, следовательно, пойдут слухи, что и надо было Шахту.

Конечно же, ни эта встреча — первая по счету, — ни, тем более, первые заявления Шахта не остались без внимания всех заинтересованных сторон, особенно же Великобритании. Канделаки отбил соответствующую телеграмму в Москву, а британская разведка, представленная тогда в Берлине лучшими своими асами, полностью зафиксировала и факт встречи, и факт удивительных высказываний Шахта, тем более что тот дал специальную утечку. Вот так было положено начало мифу о якобы тайной миссии Канделаки. И он потому миф, что только 5 мая 1935 г. Канделаки было направлено первое, одобренное лично Сталиным указание о том, что и как делать в дальнейшем. Но именно это же и означает, что Москва подстроилась под реально возникшую ситуацию, а не специально создавала ее или искала ее, или способствовала ее возникновению. И хотя ни один из этапов этой «миссии» Канделаки, а в действительности миссии Шахта, не привел ни к каким практическим результатам, абсолютно мифическая легенда сложилась как бы сама собой и далее зажила автономной жизнью. Сейчас, по прошествии стольких десятилетий, чрезвычайно трудно определить, в чем из того, что будет названо ниже, был специальный умысел, но объективная реальность оказалась такова, что без едва ли не мгновенного сгущения атмосферы слухов и подозрений вряд ли могло обойтись.

Во-первых, сам контакт Канделаки с Шахтом произошел на фоне подписания Договора о взаимопомощи от 2 мая 1935 г. с Францией. При той утечке, которую умышленно допустил Шахт, сочетание этих фактов, к тому же на фоне пролонгированного два года назад советско-германского договора о ненападении и нейтралитете, самым естественным образом не могло не вызвать у Лондона подозрений в том, что происходит некая реанимация событий почти полуторадесятитлетней давности — помните, Рапалльскому договору 1922 г. предшествовало франко-германское Висбаденское соглашение от октября 1921 г. Тогда Ратенау из-за этого убили, а Ленина на редкость «своевременно» хватила кондрашка. Удивительного во всем этом ничего нет, ибо тогда фактически была создана некая геополитическая конструкция, которая не укладывалась в рамки интересов Великобритании. Примерно аналогичная ситуация создалась и в мае 1935 г. — Великобритания всерьез заподозрила то же самое.

Во-вторых, развитие этой ситуации дополнялось еще и подписанием сопряженного с франко-советским договором также и советско-чехословацкого договора от 16 мая 1935 г. Тут уж впору было заподозрить некое конструирование некоего трансевропейского геополитического альянса с участием стран Западной, Центральной и Восточной Европы, в котором Великобритания уже не сможет играть привычной для нее роли суперарбитра в европейских делах.

В-третьих, не могу категорически утверждать, что сознательно, именно в антироссийских, антисоветских целях, но свой вклад в укрепление подобных подозрений у Великобритании внес и Адольф Гитлер — 21 мая 1935 г. он внезапно для всего мира произнес свою пресловуто знаменитую речь о миролюбии, в которой предложил всем странам заключить с нацистской Германией договор о ненападении.

На таком фоне и без того, в представлении Лондона, якобы не беспочвенные слухи о какой-то тайной миссии Канделаки сами собой стали приобретать некое якобы убеждающе-зловещее значение.

В-четвертых, тогда же, в мае 1935 г., до Лондона доходят сведения о том, что «посредник Риббентропа, бывший торговец оружием в Китае советник японской администрации Южно-Маньчжурской железной дороги Ф. В. Хак встретился с японским военным атташе в Берлине генералом Осима и поставил его в известность о намерении германского правительства заключить союз с Японией».

И вот тут-то уже все окончательно смешалось в сильно раздраженных подозрениях Форин офиса и СИС — с этого момента там уже практически не сомневались, что все это звенья одной и той же цепи. Ну а дальше произошло то, что и должно было произойти — при содействии британской разведки и дипломатии по всей Европе покатился тайфун различных домыслов, слухов, сплетен, догадок и т. п., которыми до беспредела были забиты все информационные каналы разведок и посольств.

Причем в ряде случаев, за счет откровенно извращенной интерпретации отдельных аспектов отношений между СССР и Германией, всем этим слухам и сплетням придавался вид особой достоверности: например, в апреле 1937 г., после настойчивых просьб СССР, Германия наконец согласилась ходатайствовать перед Франко об освобождении захваченных франкистами в плен в ходе Гражданской войны советских граждан, а Кремль, в свою очередь, согласился на освобождение ранее арестованных германских граждан, чего добивался посол Шулленбург, и когда об этом стало известно в мире, то банальное взаимодействие в консульских вопросах было интерпретировано, с подачи Англии, как некое подтверждение гулявшим по Европе слухам о «тайной миссии» Канделаки. Короче говоря, все получилось ну прямо по Шекспиру:

Развесьте Уши. К Вам пришла Молва. А кто из Вас не ловит жадно слухов? Момент истины

Однако сговор все-таки состоялся, но не между Гитлером и его присными, с одной стороны, и Канделаки и Сталиным — с другой, а между британским правительством и коричневым фюрером. Формально это произошло на фоне якобы «тайной миссии» Канделаки, а на самом деле — вследствие миссии Шахта. И произошел сговор на стезе «экономического умиротворения» нацистской Германии.

Сразу же хочу особо подчеркнуть, что британская сторона пошла на этот сговор совершенно сознательно, преследуя одновременно сразу три комплекса целей.

Во-первых, ликвидировать именно советскую часть «двойного заговора», как наиболее опасную для Великобритании. Это должно было стать прямым прологом к резкому ослаблению военной мощи Советского Союза и, как следствие этого, прямым прологом к ликвидации системы перекрещивавшихся советско-французского и советско-чехословацкого договоров о взаимопомощи от 2 и 16 мая 1935 г. и сопряженных с ними двухсторонних договоров этих трех государств. Главный удар в рамках этого комплекса целей предназначался по военной мощи СССР, опираясь на которую и была построена система этих перекрещивавшихся договоров. Логика в этом очень проста — выбей основу в этой конструкции, и рухнет вся система. Именно так все и произошло, причем если общий военный фон был создан руками французского Генерального штаба, то Праге была предоставлена сомнительная честь поучаствовать в провале заговора Тухачевского.

Во-вторых, при абсолютной внешней непричастности официального Лондона, не говоря уже о разведке, привести систему этих договоров к такому якобы объективному краху, когда бы он был обоснован на исходящих от французского Генерального штаба якобы объективных данных об ослаблении советской военной мощи. Это, в свою очередь, позволило бы ликвидировать в сознании высшего чехословацкого руководства даже тень намека на надежду на какую бы то ни было помощь Москвы и тем самым, загнав его в ситуацию полной безысходности, вынудить Чехословакию к безоговорочному согласию с будущей «мюнхенской» сделкой. Это было связано с тем, что предоставление помощи СССР Чехословакии по договору было обусловлено тем, что то же самое, но в опережение Советского Союза, сделает Франция. Поэтому-то и «организация» якобы объективного краха системы договоров должна была быть обоснована мнением именно французского Генерального штаба — мол, военная мощь СССР ослаблена, а потому нет смысла рассчитывать на нее и вообще принимать ее в расчет. Что же до того, почему «мюнхенская» сделка в данном случае стоит в кавычках, то здесь следует иметь в виду, что вопрос о месте совершения такой сделки в тот момент, естественно, не стоял — здесь подразумевается принципиальная сторона этой сделки как таковой. А то, что она произошла в Мюнхене, — так это всего лишь экспромт самого Гитлера.

В-третьих, в результате достигнутых «успехов» в первых двух случаях создать возможность для передачи «в аренду» («в кредит», если по Сталину) Гитлеру Чехословакии вместе с ее ВПК, накопленными уже вооружением и созданной вблизи советских границ мощной военно-инженерной инфраструктурой, т. е. проще говоря:

а) прорубить Гитлеру проход непосредственно к границам СССР с тем, чтобы он начал свой столь вожделенный для Лондона «дранг нах Остен»;

…В одном из донесений за 1937 г. личного агента гитлеровского посла в Лондоне И. Риббентропа — Джорджа Попова — с прямой ссылкой на слова самого Н. Чемберлена было написано следующее: «Для нас, конечно, было бы лучше всего, если бы Гитлер и Сталин сцепились и растерзали друг друга» (информация об этом по каналам «кэмбриджской пятерки» быстро дошла до Москвы; а передал ее одному из членов «пятерки» — Энтони Бланту — антинацистски настроенный германский дипломат в Лондоне Вольфганг фон унд цу Путлиц). И вот, чтобы это самое «лучше всего» скорее бы наступило, и была организована сделка в Мюнхене, улетая из которого с клочком бумаги в кармане, Н. Чемберлен прямо так и заявил Гитлеру: «Для нападения на СССР у Вас достаточно самолетов, тем более, что уже нет опасности базирования советских самолетов на чехословацких аэродромах». Естественно, что столь «трогательные» рекомендации» британского премьер-министра самому Гитлеру немедленно попали на стол Сталина в виде соответствующего разведывательного донесения….

б) осуществить фактически мгновенную и мощную военно-экономическую накачку милитаристских мускулов нацистской Германии. Но на этот раз без прямого участия британского капитала, ибо во второй половине 30-х годов это было уже чрезвычайно опасно для международного имиджа «доброй старой» Англии.

Технологически же сговор был осуществлен следующим образом. Выше уже подчеркивалось, что Ялмар Шахт был действительно выдающимся гроссмейстером финансовых и экономических шахмат. А быть таким гроссмейстером означает особое умение чрезвычайно тонко и точно выбирать политический момент для торгово-финансово-экономического торга на грани шантажа. Отлично понимая, что после введения в действие в конце августа 1936 г. меморандума об экономической подготовке к войне его блестящая афера с векселями МЕФО может не только лопнуть, лишив его головы, Ялмар Шахт, на фоне«исполнения Германией долга перед западной цивилизацией», выражавшемся в прямом пособничестве мятежу Франко в Испании вплоть до направления ему в помощь воинских контингентов (не говоря уже о других видах помощи), решился осенью 1936 г. предложить Лондону заключить между Великобританией, Францией и Германией широкое соглашение, в основе которого лежали бы французские уступки в колониальной и экономической областях. Момент для постановки такого вопроса был выбран на редкость удачно. Дело в том, что разгоревшаяся при активном содействии Англии, Франции, Германии, Италии и других западных стран Гражданская война в Испании с невероятной остротой обозначила целый комплекс глобальных проблем. Прежде всего, сам факт Гражданской войны в Испании, и тем более победа в ней Франко означали бы, что впервые с 1659 г. Франция теряет всякие гарантии безопасности тыла, т. е. со стороны Пиренейского полуострова. Автоматически это означало бы и начало утраты Францией как колониальной метрополии своих связей с колониями, а следовательно, и начало ее же извне ускоряемого падения и как великой державы, подпирающей «баланс сил» по-британски. Тем более что реальность угрозы такого развития событий в еще большей степени затрагивала саму Великобританию, которая с 1704 г. привыкла господствовать на Гибралтаре. А одержи поддерживаемый Гитлером и Муссолини Франко победу, это означало бы, что под прямую угрозу будет поставлена свобода мореплавания для британского флота. Перспектива и впрямь мрачная, особенно если учесть, что в этом случае свобода прохода через важнейший в системе общемировых морских коммуникаций Гибралтарский пролив, являвшийся одним из основных связующих Англию с ее колониями звеньев, будет прямо зависеть от находящегося под влиянием Берлина Франко. Хуже того, это означало бы и катастрофическую угрозу для свободы мореплавания в Атлантике, т. к. именно атлантическое побережье Пиренейского полуострова в буквальном смысле слова идеальное место для базирования оперирующих в акватории этого океана военно-морских сил и авиации.

Однако, с другой стороны, в том же Лондоне учитывали и возможные негативные последствия в случае победы республиканцев. В этом случае, рассуждали в Лондоне, при наличии в Испании правительства Народного фронта, поддерживаемого Москвой, получится, что фактически СССР контролирует этот важнейший в британском внешнеполитическом пасьянсе регион. Хуже того, «баланс сил» резко изменится, и ведущую роль в европейских делах будет играть Франция, которая будет поддерживаться Москвой. Следовательно, это будет означать не только кинжал, приставленный к спине любимого Лондоном Гитлера, но и прощание со всякими надеждами на то, что столь любовно выпестованный Лондоном фюрер когда-нибудь нападет на СССР. Но разве Гитлера привели к власти для того, чтобы потерять такие надежды?

Шахт блестяще учел весь этот пасьянс британских страхов и пустился во все тяжкие со своим предложением, поскольку тогда он считал самым важным получить доступ к источникам стратегического сырья, ибо как специалист видел, что ВПК Германии задыхается без этого — даже недавняя реоккупация Рейнской зоны в этом смысле мало что дала. Как документально установила советская разведка еще в январе 1937 г., Великобритания абсолютно точно знала об этой проблеме Германии, как, впрочем, и то, что Гитлер не готов к войне. Надо отдать должное факту того, что профессионалы из британского МИДа все-таки призадумались над тем, зачем Шахт вышел с таким предложением. Причина настороженности проистекала из того обстоятельства, что в Форин офисе прекрасно помнили, что когда Гитлера приводили к власти, он заявлял: «Дайте мне четыре года, и я буду готов к войне». Но прошло чуть менее четырех лет, и коричневый фюрер принимает новую программу экономической подготовки к войне, и тоже рассчитанную на четыре года («меморандум об экономической подготовке к войне» от 26 августа 1936 г.). Что он задумал? Да еще и выдвигая такие предложения через Шахта?

Пока профессиональные дипломаты настороженно молчали, на фоне только что образовавшегося «дуэта дуэтов» — т. е. спарки осей «Берлин — Рим» и «Берлин — Токио» — неожиданно восторженный интерес к этому предложению Шахта проявил формально далекий в тот момент от внешнеполитических дел канцлер казначейства, т. е. министр финансов Невилл Чемберлен, активно поддержанный главным в тот момент специалистом по «экономическому умиротворению» — главой экономического отдела МИДа Великобритании Ф. Лейт-Россом. Оба настояли не просто на встрече с Шахтом, а именно на неофициальной встрече для обсуждения его предложения. Не менее восторженный интерес к этому предложению Шахта проявил в то время военный министр Франции, а в недалеком будущем премьер-министр и соучастник мюнхенской сделки с Гитлером — Эдуард Даладье. Более того, Даладье стал напрашиваться на эту встречу.

…Между тем тот же Даладье 17 декабря 1936 г. на заседании комиссии по военным делам сената Франции как военный министр высказал слишком уж многозначительное замечание. Приняв участие в обсуждении вопроса о новой военной доктрине стран, в т. ч. и о роли нового тогда рода войск — танковых, будущий мюнхенский поделъник Н. Чемберлена заявил следующее: «…Никто никогда не видел, как действуют в боевых условиях пресловутые германские бронированные дивизии… Я допускаю, что этот вид оружия создан для ведения подвижной войны в равнинной местности. Возможно, при этом имелись в виду Украина, Польша, Чехословакия…» Комментарии излишни.

Но самое интересное в том, что в указанный момент Даладье уже знал о заговоре советских военных. Именно в декабре 1936 г. Бенеш проинформировал об этом сына премьер-министра Франции Леона Блюма, а тот — отца, который, соответственно, информировал Даладье как военного министра, коль скоро речь шла о заговоре военных в государстве, с которым у Франции был заключен договор о военной взаимопомощи в отражении агрессии…

Встреча Ялмара Шахта с Ф. Лейт-Россом действительно состоялась — это произошло в первых числах февраля 1937 г. на территории Германии в городе Баденвейлере и носила действительно неофициальный характер.

Однако для того, чтобы максимально точно понять, что же произошло на этой встрече, а без этого практически никогда не понять суть ликвидации советской части «двойного заговора» как прямого пролога к Мюнхену, важно тщательно учесть хотя бы основные элементы фона, на котором произошла их встреча.

Во-первых, это, прежде всего, сами испанские события и все, что было сказано о них выше.

Во-вторых, на рубеже 1936–1937 гг. между Германией и Чехословакией шли секретные переговоры консультативного характера на предмет возможного урегулирования острых проблем отношений между двумя государствами, прежде всего Судетской. «Гвоздем» же переговоров было обсуждение предложения Гитлера о том, что он, видите ли, готов уважать целостность Чехословакии в обмен на гарантии, что она останется нейтральной в случае германо-французской войны.

…Берлин тогда целенаправленно пытался вбить свой «осиновый кол» в систему перекрещивавшихся советско-французского и советско-чехословацкого договоров о взаимопомощи от 2 и 16 мая 1935 г. Геринг, например, еще в 1935 г. заявил Муссолини: «Если бы германской политике удалось разрубить узел, связывающий Париж и Москву, это было бы, несомненно, очень большим у спехом»…

Переговоры вели: с германской стороны — Альбрехт Хаусхофер (старший сын Карла Хаусхофера) и граф Траутмансдорф, оба высокопоставленные сотрудники германского МИДа; с чехословацкой стороны — сам президент Чехословацкой Республики Эдуард Бенеш. Он вел их незаконно, т. к. в соответствии с вышеупоминавшимися договорами, уже только о самом факте предложения Германии начать такие переговоры он обязан был проинформировать и Париж, и Москву, и предварительно проконсультироваться с ними, что было прямо предусмотрено статьей 1 советско-чехословацкого договора. Обсуждать же за спиной официального Парижа, пусть и не столь порядочного и верного, как, возможно, тогда и хотелось бы Праге, союзника, такой «гвоздь» программы — прямое нарушение договора. Тем более если учесть, что по советско-чехословацкому протоколу к одноименному договору, в статье 2 прямо предусматривалось, что помощь СССР может быть оказана только после того, как в опережение Москвы то же самое сделает Франция. Об этих переговорах знали и в Лондоне, и в Париже, и в Москве (сотрудники ближайшего окружения Бенеша — Людмила Каспарикова и Яромир Смутный — были агентами советской разведки). Во всех трех столицах точно знали также и то, что на основании секретной директивы военного министра Германии Бломберга № WA 1186/35g K11 от 4 апреля 1935 г. германский Генеральный штаб разработал перспективный план нападения на Чехословакию под кодовым названием «Шулунг» (впоследствии трансформирован в план «Грюн»). Знала об этом и чехословацкая военная разведка — к описываемому периоду времени у нее уже был тот самый агент, который сообщил и о заговоре военных в СССР. Однако в начале февраля 1937 г. по прямому указанию Гитлера переговоры были прерваны.

В-третьих, заключение Антикоминтерновского пакта между Германией и Японией 25 ноября 1936 г. Антианглосаксонская, в т. ч. и антибританская ориентированность этого пакта, о чем говорилось выше, не была секретом для Лондона еще на стадии германо-японских переговоров. Ко всему прочему следует иметь в виду, что за месяц до подписания Антикоминтерновского пакта, ставшего как бы международно-правовым оформлением оси «Берлин — Токио», примерно аналогичным же образом была создана и ось «Берлин — Рим». По совокупности спарка этих «дуэтов» являла собой чрезвычайную угрозу для Великобритании, особенно же для ее морских коммуникаций, связывавших метрополию с колониями, т. к. в сферу деятельности этой спарки попадало до 90 % британских колоний и морских коммуникаций, связывающих с ними. И если бы спарка к тому же превратилась еще и в трио «дуэтов» («Берлин — Рим» — «Берлин — Токио» — «Берлин — Мадрид»), то роль Великобритании как великой державы была бы сведена полностью на нет.

В-четвертых, в конце 1936-го — начале 1937 г. в самой Германии проходили крупные командно-штабные учения командования вермахта, по результатам которых, как стало известным и советской, и британской разведкам, был сделан отчаянный вывод о том, что «никакого точного решения в восточной компании не будет найдено, пока не будет разрешен вопрос о создании базы для операций в Восточной Польше». То есть высшее военное командование Германии официально признало, что никакой агрессии на Востоке, тем более блицкрига — не получится. Перед Гитлером во всей остроте встал вопрос о плацдармах на ближайших же подступах к границам СССР, без чего «дранг нах Остен» остался бы обыкновенным мыльным пузырем. Однако дело тут еще и в том, что эти учения стали первыми в череде подобных, обладавшими также и ярко выраженным военно-экономическим характером. Наряду с генералами, в них впервые приняли участие боссы германского военно-промышленного комплекса — Бош, Феглер, Шпрингорум, Сименс, Крупп, Борзик и другие. На учениях детально отрабатывался вопрос о взаимодействии вермахта и экономики на период наступательной войны, прежде всего тот аспект этого взаимодействия, который касался соответствия экономических приготовлений требованиям наступательной войны. Собственно говоря, именно позицией капитанов германского ВПК и был в значительной мере обусловлен тот отчаянный вывод, который сделали генералы по итогам учений.

Все это послужило причиной того, что главнокомандующий сухопутными войсками вермахта генерал-полковник Вернер фон Фрич в январе 1937 г. отдал распоряжение о разработке детального плана нападения на Чехословакию — именно там-то можно было, рассчитывая на «пятую колонну» в лице судетских немцев, быстро завладеть и плацдармом для нападения на СССР, и конечно же мощным военно-экономическим потенциалом этой страны. План «Шулунг» в итоге был переделан в «план Грюн».

Данное обстоятельство не ускользнуло от внимания британской разведки, в информации которой на эту тему официальный Лондон глазами Чемберлена и Лейт-Росса усмотрел реальный предмет для торга с Берлином.

…Вообще же следует откровенно признать, что в целом Лондон вполне цинично наплевал на Чехословакию задолго до прихода Гитлера к власти и с тех же давних пор имел виды на Прагу, как на разменную монету в своих интригах. Еще 24 сентября 1930 г. знаменитый «король» британской прессы, тесно связанный как с правящей верхушкой страны, так и с британской разведкой, лорд Ротермир в своей газете «Дейли Мейл» писал: «Более вероятно, что с приходом к власти национал-социалистского правительства под энергичным руководством этой партии — Германия сама найдет способ немедленного исправления самых вопиющих несправедливостей… В результате таких событий Чехословакия, которая систематически нарушала мирный договор, как угнетением расовых меньшинств, так и уклонением от сокращения своих вооружений, может в одну ночь прекратить свое существование». За восемь лет до Мюнхена столь беспрецедентная прозорливость, когда даже Гитлер был всего лишь главарем одной из германских партий!

Нет, категорически нет! Это преднамеренное разглашение незавидной судьбы Праги в корыстных комбинациях Лондона на мировой арене. Более того, это умышленно заблаговременное наведение Гитлера именно на стезю т. н. «решения» чехословацкого вопроса через его Судетский аспект, как на один из магистральных коридоров прохода к границам СССР. И Гитлер с тех же пор все отлично понял — вся его «аргументация» по этому вопросу чуть ли не слово в слово повторяла британские «изыски» на эту же тему.

Но надо в этой же связи воздать должное и Бенешу. Этот и вовсе, убедившись в неизбежности именно такого поворота судьбы возглавляемого им государства, а произошло это еще в 1932 г., отдал очень любопытный приказ своим военным: через четыре года быть готовыми к войне и в качестве конечного срока поставил 1936 г. Сам этот факт достаточно убийственный — слишком уж откровенное знание будущего проглядывается в нем. Но если помнить, что Бенеш был не только старым агентом влияния на службе у британской разведки, но и опытнейшим масоном высоких степеней посвящения, то тогда ничего удивительного…

В-пятых, в начале 1937 г. умер знаменитый генерал Ганс фон Сект, оставив после себя на редкость сильно взбудоражившее все основные разведки мира, а также военные круги ведущих европейских государств завещание, главный вывод которого был выдержан в духе самого Бисмарка — «на Востоке врага нет», и, следовательно, Германия должна держаться за Россию, хотя бы и Советскую.

…Из донесения 7-го отдела ГУГБ НКВД СССР: «… VII Отделом ГУГБ НКВД получено от агента, связанного с германскими правительственными кругами, следующее агентурное сообщение: политическое и военное завещание генерала фон Секта было передано Гитлеру Бломбергом, причем в день похорон Секта. По условию Гитлер передал один экземпляр завещания Фричу (Сект прекрасно знал, что Фрич возглавляет заговор германских генералов против Гитлера и находится в контакте с руководством советской части «двойного заговора», потому и завещал один экземпляр передать Фричу. — A.M.). Завещание Секта держится якобы приблизительно в рамках его брошюры 1933 г. «Германия между Востоком и Западом». Сект заклинает в своем завещании Гитлера не относиться с предубеждением к русским вопросам и русским политическим и военным деятелям (очень интересный аспект. — A.M.), тогда, по твердому убеждению Секта, можно будет легко прийти к соглашению с Советским Союзом. Свою уверенность Сект обосновывает между прочим следующими тезисами:

1. У Германии нет общей границы с СССР;

2. СССР не имел ничего общего с Версальским мирным договором;

3. СССР не возражал против вооружения Германии, т. к. СССР в течение нескольких лет активно поддерживал германское вооружение;

4. СССР не требует от Германии никаких репараций;

5. СССР не является противником Германии в колон… (далее в документе пропуск. — A.M.)

6. Германия с внутриполитической точки зрения в данный момент меньше чем когда-либо опасается большевизма;

7. И Германия и СССР автархичны, поэтому у них больше общего друг с другом, чем с демократией;

8. Взаимоотношения Турции с СССР доказывают возможность самых интимных и наилучших отношений между Германией и СССР;

9. В течение долгих лет СССР находится в дружественных отношениях с Италией.

Сект требует, чтобы немцы как можно скорее улучшили отношения с СССР с тем, чтобы освободить Германию не только от опасности войны на два фронта, но и от опасности многофронтовой войны.

Эта опасность для Германии в данный момент неизмеримо актуальней, чем во времена Бисмарка и Шлиффена. Сект настойчиво предостерегает против союза с Японией, учитывая ее ненадежность, а также потому, что это повредит соглашению с Англией и Америкой и не даст завязать интимные отношения с Китаем. В кругах военного министерства содержание этого завещания встречено якобы почти с неограниченным одобрением»…

В-шестых, завещание Секта появилось на фоне резко усилившегося с осени 1936 г. просоветского брожения в вермахте, что зафиксировали многие разведки, в т. ч. в первую очередь советская и британская. Советская военная разведка именно в это время получила данные о том, что генералы Гаммерштейн-Экворд, Фрич, Рейхенау, Бек, Бломберг принадлежат к той группе германских генералов, которые хотели бы «по-хорошему договориться с Красной Армией». Аналогичную информацию получила и разведка НКВД.

Точно такой же информацией располагала и британская разведка. Более того, у британской разведки в тот момент скапливалось все больше и больше фактически неопровержимых данных о реальности угрозы едва ли не одномоментных военных переворотов в Германии и СССР, а с учетом развития обстановки в Японии вообще складывалось чуть ли не категорическое убеждение в том, что «двойной заговор» перерос в «тройной».

… Тут надо отдать должное британской разведке — она более чем любая иная разведка мира часто сталкивалась с проблемой двояких последствий попыток проекции военных (или даже боевых) навыков в сферу политики.

Ведь не секрет, что генералам, тем более прошедшим войны, куда легче решиться на подмену политики голым насилием и широко его практиковать как внутри своих стран, так и за их пределами. Тем более генералам, в умах которых бродят, по сути дела, «родственные» идеи: одни — за «мировую революцию», помехой которой считается Великобритания и вообще британский империализм, другие — озабочены идеей как следует поквитаться с той же Англией за позор и унижение Версаля, а заодно намерены претендовать на мировое господство, и, опять-таки, главная помеха — все та же Великобритания, третьи — и вовсе «восемь углов под одной крышей» задумали построить якобы как «сферу сопроцветания», и, опять-таки, одна из главных помех — та же Англия. И, не приведи Господь, размышляли в британской разведке и кое-где повыше, если все это реализуется на практике, то трем, а то и четырем и даже шести (т. е. германской, итальянской, японской, советской, испанской и португальской) военным диктатурам договориться между собой куда легче, тем более на антибританской основе. Тем более что генералы в силу своего специфического профессионального опыта вообще значительно свободней от всевозможных идеологических предрассудков, более способны к самостоятельным решениям, готовы к риску и союзу со всеми, кто может помочь им в достижении поставленных целей. Короче говоря, и в британской разведке, и в высшем эшелоне британской правящей элиты отнюдь небезосновательно со своей точки зрения узрели на горизонте ближайшего же будущего первые признаки реального восхода «Последнего Дня Англосаксов» по Гомеру Ли…

В-седьмых, на фоне всего вышеизложенного, особенно в последних двух пунктах, 29 января 1937 г. Канделаки, выполняя полученные в Москве инструкции, передал Шахту официальные предложения Советского правительства приступить к широкому обсуждению всех актуальных вопросов нормализации германо-советских отношений.

В-восьмых, едва ли не буквально день в день с действиями Канделаки и также на этом же фоне будущий практический реализатор Мюнхенской сделки — сэр Рэнсимен — в ранге специального представителя тогдашнего британского премьер-министра Болдуина выпытывает у президента США Рузвельта его позицию в отношении европейской ситуации. И чрезвычайно важно то, как он это делает — прямо в лоб заявляет Рузвельту, что-де Лондон ждет войны не позднее 1938 г., и тут же испрашивает, а будут ли США соблюдать свой нейтралитет, если «европейская война не может быть проведена без моральной и финансовой помощи со стороны США». Ай да Рэнсимен! Зачем в Вашингтон-то пожаловал? Откуда про войну знает, да еще и не позднее 1938 г., если даже само командование вермахта в это же время убеждено, что Германии не грозит опасность со стороны СССР и что вооружения СССР предназначены только для оборонных действий, а не наступательных? Можно только догадываться, что творилось в мозгу Рузвельта, когда он слушал пассажи Рэнсимена о войне на фоне мгновенно всплывшей в его памяти только что изложенной сути телеграммы его посла в Берлине — Додда (кстати говоря, копия этой же телеграммы попала и в Москву, дочь посла — Марта — была связана с советской разведкой). Не иначе, как «старая добрая» Англия опять что-то недоброе замыслила, план какой-нибудь, который должен вступить в действие аккурат сразу же по истечению пролонгированного срока действия Договора о ненападении и нейтралитете между СССР и Германией от 24 апреля 1926 г. А ведь этот срок как раз и истекал в мае 1938 г., и война тогда едва не разразилась (майская 1938 г. мобилизация Чехословакии). И именно тогда Лондон ввел в действие пресловутый «план Зет», приведший в итоге к Мюнхену, а затем и ко Второй мировой войне.

Опытнейший юрист и дипломат, не одну собаку съевший в сложнейших политических баталиях Рузвельт, как бы издеваясь над лондонским гастролером (кстати, очень сильно связанным с британской разведкой, что не было секретом для Вашингтона), ответил Рэнсимену, что «Америка прилагает усилия к тому, чтобы как можно дольше сохранять свой нейтралитет». Дальше Рузвельт заявляет, что «если произойдет вооруженный конфликт между демократией и фашизмом, Америка выполнит свой долг». Пойди пойми, о чем это он. Следующий пассаж Рузвельта и вовсе наверняка вызвал уныние Рэнсимена — президент заявил, что «если вопрос будет стоять о войне, которую вызовет Германия или СССР, то она (т. е. Америка. — A.M.) будет придерживаться другой позиции и, по настоянию Рузвельта, Америка сохранит свой нейтралитет». Но Рэнсимен не был бы британским политиком до мозга костей, если бы понимая, что и у США есть колоссальные геополитические интересы в мире, не дождался бы более или менее существенного ответа. И он прозвучал:«Если СССР окажется под угрозой германских, чисто империалистических, т. е. территориальных, стремлений, тогда должны будут вмешаться европейские государства, а Америка встанет на их сторону».

Как только это стало известно в Лондоне, там немедленно сделали очень простенький вывод — вот и нужно поставить СССР «под угрозу германских, чисто империалистических, т. е. территориальных стремлений», и тогда самая что ни на есть мировая война получится. Война, в решающем лобовом столкновении которой стенка на стенку вновь сойдутся Германия и Россия, пускай и называвшаяся тогда СССР.

В Лондоне очень точно рассчитали, ибо прекрасно знали, что думы о Хартленде (по этому вопросу см. стр. 332) обуревают Вашингтон в не меньшей, чем Великобританию, степени. Только для этого сначала надо одномоментно и очень резко ослабить военную мощь СССР, и в то же время быстро прорубить Гитлеру коридор к границам СССР, чтобы он открыто «продемонстрировал» эти самые свои «чисто империалистические, т. е. территориальные, стремления». И в связи с этим очень любопытен ответ Рэнсимена, который поддакнул Рузвельту, едва услышав от него насчет «империалистических, т. е. территориальных, стремлений» Германии. Рэнсимен пояснил, что «в основе каждого нападения фашистов или их вассалов на СССР будут лежать империалистические мотивы». Болтливый А. Розенберг за десять лет до этого прямо написал, что как «прирожденный враг России, Англия всегда заинтересована в создании на континенте государства, которое будет в состоянии задушить Москву». Оттого и привела Великобритания Адольфа Гитлера к власти в Германии.

В-девятых, в это же время, т. е. в январе 1937 г., и на этом же фоне французский Генеральный штаб, с подачи лично Даладье, вдруг запросил Советский Союз о возможной помощи Франции со стороны СССР в случае, если на нее нападет Германия. Целых два года Генеральный штаб Франции не волновался по этому поводу, даже в рамках уже заключенного и вошедшего в законную силу советско-французского договора о взаимопомощи в отражении агрессии, причем даже невзирая на майское 1935 г. согласие французского руководства начать переговоры между Генштабами двух стран, — и вдруг здрасьте! Этот запрос тем более покажется странным, если учесть, что никаких видимых причин для его направления именно в тот момент у Франции не было — советская разведка документально точно знала, что официальный Париж не менее точно знает, что Гитлер к войне не готов, и об этом своем знании на пару с Лондоном докладывали аж Вашингтону. Правда, впоследствии начальник легендарного «Дозьен Бюро», т. е. 2-го бюро Генштаба Франции (военной разведки) — генерал Гоше, не моргнув и глазом, запустил в оборот легенду о том, что в то время он агентурным путем добыл чуть ли не посуточный график гитлеровской агрессии в Европе, который, однако, никоим образом не нашел даже тени намека хоть на какое бы то ни было документальное подтверждение в захваченных союзниками в конце войны нацистских архивах. Следовательно, остается только следующее:

а) Париж точно знал о зондажных переговорах гитлеровских эмиссаров с Э. Бенешем — только там в тот момент всплывала, и то достаточно гипотетически на то время, тема возможной войны Германии с Францией.

б) Париж уже точно знал о заговоре советских военных, ибо такой запрос есть не что иное, как прощупывание по официальным каналам намерений другой стороны, а ведь в военных кругах Франции ни для кого не было секретом восторженное германофильство Тухачевского и его будущих под ельников, и что он, заместитель наркома обороны, отнюдь не в восторге от советско-французского договора о взаимопомощи. После того как французское руководство получило неофициальное предупреждение от самого Бенеша о заговоре советских военных, а это, как отмечалось выше, имело место еще в декабре 1936 г., по-иному расценить внезапный запрос французского Генштаба просто невозможно.

в) Париж, вне всяких сомнений, стал разыгрывать свою, отведенную ему каким-то конкретным замыслом Лондона «партию» в той части, о которой говорилось выше.

Еще более интересно и то, на каком фоне был направлен этот странный запрос. Поскольку Франция никогда не граничила ни с Россией, ни тем более с СССР, в ответе на запрос откровенно ожидалось пояснение мнения советской стороны о том, каким конкретно путем Москва планирует оказать помощь Парижу в случае необходимости. «Странным» образом именно в это же время и Лондон, и Париж, и даже Вашингтон буквально вцепились в официальную Варшаву, требуя от нее объяснений насчет того, есть ли у нее какие-либо соглашения с СССР, позволяющие в случае войны пропустить советские войска и авиацию через свою территорию. Обалдевшая от внезапного натиска западных стран Варшава отвечает, что, естественно, никаких таких соглашений нет — наверное, это был один из редчайших в то время случаев, когда не в меру заносчивая Варшава ответила честно. Но самое-то пикантное в том, что все эти запросы Запада к Варшаве почему-то оказались на опережение запроса Генштаба Франции.

17 февраля 1937 г. Советский Союз дал официальный ответ на запрос французского генштаба и указал в нем два варианта оказания помощи: 1) через территорию Польши и Румынии; 2) морским путем. Кроме того, в ответе содержались и иные предложения советской стороны, главным из которых было начать все-таки переговоры между двумя генштабами. В ответ Париж как воды в рот набрал. Зато чуть позже начальник Генштаба Франции генерал М. Гамелен проговорился: «Альянс с Россией в труднопредсказуемых условиях представляется нежелательным». А проговорился он именно в марте 1937 г., когда в СССР необратимый характер приобрело выкорчевывание заговора военных. В июне же 1937 г. тот же генштаб Франции вообще поставил точку в этом вопросе: «Всякое новое сближение Франции с Москвой привело бы с точки зрения безопасности к нулевому или даже отрицательному результату». Напомним, что 12 июня 1937 г. было опубликовано сообщение о состоявшемся суде над Тухачевским и K° и о немедленном приведении приговора в исполнение.

И потому вовсе неудивительно, что ровно через год, уже в преддверии Мюнхена, и французская пресса стала муссировать мысль, что «кости одного французского солдатика стоят больше, чем все чехословаки, вместе взятые». Вот так, шаг за шагом для Праги создавалась обстановка полной безысходности. Колоссальную роль в осуществлении этого поистине дьявольского плана Лондона играла упреждающая сдача заговора советских военных на расправу центральным властям СССР. Ибо именно в этом был залог успеха в решении задачи быстрого ослабления военной мощи СССР, но тем самым и в обеспечении Франции «нужными» аргументами при мотивировке отказа от сотрудничества с Москвой. Только это могло ликвидировать у Праги даже тень иллюзий на какую бы то ни было помощь от СССР, поскольку именно отказ Парижа от сотрудничества с Советским Союзом в военной сфере и означал полный крах системы перекрещивающихся договоров.

И надо воздать должное и самому Э. Бенешу, который собственными руками рыл могилу и для себя, и для возглавляемого им государства: вышеупоминавшийся запрос французского Генштаба, оказывается, был согласован с Генштабом Чехословакии, а вся военная верхушка этой страны в то время находилась под полным контролем самого Бенеша, как верховного главнокомандующего.

И, наконец, в-десятых, план, о котором уже было вскользь упомянуто, действительно существовал. Как документально точно установила советская разведка, в январе 1937 г. британский посол в США Линдсей проинформировал официальный Вашингтон о том, что между Лондоном и Парижем достигнуто соглашение о «совместном общем плане действий (так вдокументе. - A.M.) Англии и Франции», первый пункт которого, по словам Линдсея, гласил: «1. Будет сделана новая попытка достигнуть полного соглашения с Берлином». А вот пункт 3 этого же плана, со слов того же Линдсея, гласил, что СССР должен действовать в полном согласии с Лондоном и Парижем, т. к. «Москва должна ясно понять, что СССР не должен делать индивидуальных выступлений в области внешней политики, мешая этим выполнению планов своих демократических друзей тогда, когда ему это выгодно. Это повторялось слишком часто в связи с испанскими событиями, и напряженное положение, создававшееся вследствие этого, слишком опасно, чтобы позволить его повторение».

Слишком уж мудрено изъяснялся посол Его Величества, но суть понятна — Лондон до белого каления взбешен вполне официальными контактами Канделаки, слухи о «тайной миссии» которого множила сама британская дипломатия, игравшая в этом вопросе в четыре руки с британской разведкой. Более того, Москва, оказывается, должна понять, что она не имеет никакого права мешать «демократическим друзьям» изо всех сил толкать Гитлера на Восток?! Обратите внимание вот еще на что. Линдсей проинформировал об этом плане одновременно с визитом Рэнсимена к главе Белого дома. Что, усиленно подчеркивавший в беседе с Рузвельтом, что он прибыл в США именно как специальный представитель премьер-министра Болдуина, Рэнсимен не мог сам проинформировать президента об этом плане? Конечно же мог! Но ведь это была спланированная политическая акция по одурачиванию официального Вашингтона, в которой у Рэнсимена и Линдсея были свои, строго определенные роли. Один сообщает о совместном плане сделать новую попытку достигнуть полного соглашения с Берлином, другой — с порога объявляет, что Лондон ждет войны не позднее 1938 года, а в итоге совместными усилиями прощупать позицию США в отношении последствий задуманной Лондоном при участии Парижа сделки, вошедшей в историю как Мюнхенский сговор.

Короче говоря, для Лондона все было «слишком опасно, чтобы позволить повторение», и была предпринята «новая попытка достигнуть полного соглашения с Берлином». Вначале февраля 1937 г. состоялась та самая конфиденциальная встреча тет-а-тет в Баденвейлере между Шахтам и Лейт-Россо. Именно после этой встречи Шахта с Лейт-Россом Гитлер полностью отмел представленные Канделаки через того же Шахта предложения Советского правительства о нормализации советско-германских отношений.

…Британские историки, например, еще во время 50-летия тех событий демонстративно недоумевали — а зачем это Гитлер так поступил. Так посмотрели бы в архиве Форин офиса, да почитали бы отчет Лепт-Росса о встрече с Шахтом — к тому времени он уже был рассекречен, хотя о самом факте известно давно и он никогда не скрывался…

Именно после этой встречи Шахта с Лейт-Россом Адольф Гитлер начал заявлять, что получил из России вести о грядущем перевороте. Именно после этой встречи Шахта с Лейт-Россом Гитлер внезапно прервал германо-чехословацкие зондажные переговоры и более к ним не возвращался. Именно после этой встречи Шахта с Лейт-Россом, письменно сообщая первому о сделанном Гитлеру докладе по итогам этой встречи, министр иностранных дел Германии Константин фон Нейрат написал: «Если делам суждено развиваться к установлению абсолютного деспотизма, опирающегося на военных, то в этом случае мы, конечно, не должны упустить нужный момент, чтобы снова заиметь сторонников в России».

В другом варианте перевода того же самого текста это звучит так: «Совсем другое дело, если ситуация в России будет развиваться дальше в направлении абсолютного деспотизма на военной основе, то в этом случае мы, конечно, не упустим случая снова вступить в контакт с Россией».

Все это совершенно однозначно свидетельствует прежде всего о том, что сутью этой «новой попытки достигнуть полного соглашения с Берлином» являлся сознательно злоумышленный сговор Лондона с Гитлером против мира и безопасности в Европе.

Потому как по «результатам» встречи Шахта с Лейт-Россом можно, реконструировав общий ход торга, констатировать следующее:

— от имени британского правительства Лейт-Росс через Шахта ясно дал понять Гитлеру, что нет никакой необходимости нажимать на вопрос о колониальных и экономических уступках, если, конечно, Гитлер согласится с тем, что в порядке компенсации Великобритания (при участии Франции) поможет Берлину соответствующе выгодным для него образом урегулировать не только так сильно волнующую его проблему Судет, но в итоге получить прямой доступ к развитой индустриальной базе ВПК Чехословакии, к ее богатейшим арсеналам вооружений, к ее мощной военно-инженерной инфраструктуре в непосредственной близости от границ СССР.

Короче говоря, Гитлер снимает все свои колониальные и экономические претензии, а взамен, через некоторое время, получает Чехословакию со всем ее экономическим, военно-экономическим, военным и иным «приданым» в качестве плацдарма для нападения на СССР, ради чего, собственно говоря, Гитлера и привели к власти. Поскольку торг шел между двумя опытнейшими специалистами в области экономики, то и главный лейтмотив торга был чисто экономический.

— Одновременно, также от имени британского правительства, Лейт-Росс через Шахта ясно дал понять Гитлеру, что Лондон (и Париж) ожидают от него немедленного и серьезного аванса в знак согласия с таким, очень «дельным», на их взгляд, предложением, а в качестве аванса ему будет зачтено немедленное прекращение даже зондажных контактов:

а) с СССР — в формате Шахт — Канделаки, ибо Лондон всерьез опасался, что в преддверии истекающего через год с небольшим на тот момент пролонгированного срока действия советско-германского Договора о ненападении и нейтралитете от 24 апреля 1926 года в таком формате (Шахт — Канделаки) обе стороны до чего-нибудь крайне неприятного для Лондона да договорятся;

б) с Чехословакией — в формате А. Хаусхофер — Траутмансдорф — Э. Бенеш, и более к подобным действиям не возвращаться.

И, наконец, также от имени британского правительства, Лейт-Росс через Шахта ясно дал понять Гитлеру, что сделать такой аванс для него не должно составить какого-либо труда, если он к тому же примет во внимание, что по данным, которыми располагает Великобритания, в СССР вот-вот произойдет военный переворот и Сталина свергнут, а следовательно, нет никакого резона разыгрывать фарс с представителем Сталина Канделаки.

Этот аванс сделать тем более легко, явно намекнул Лейт-Росс, если Гитлер учтет также и то обстоятельство, что в случае переворота у Чехословакии не останется даже тени иллюзии на получение какой бы то ни было помощи со стороны Москвы по столь тревожащему Берлин договору от 1935 г., т. к. первоочередной гарант безопасности Чехословакии — Франция — не намерена затевать военное сотрудничество с большевиками в условиях надвигающейся непредсказуемой политической ситуации в СССР.

Если Гитлер поймет и воспримет эти предложения, то Великобритания вполне реально может поспособствовать «мирному» получению Берлином столь прекрасного для нападения на СССР плацдарма с богатейшими арсеналами вооружений и прекрасной военно-инженерной инфраструктурой.

Естественно, что Гитлер понял, и в итоге круг замкнулся именно там, где и должен был, по расчетам Лондона, замкнуться — на все той же стезе «экономического умиротворения».

Вот как был высечен подлинный пролог к мюнхенской подлости, коей, в свою очередь, как топором была прорублена прямая магистраль ко Второй мировой войне XX века.

А прямым прологом к Мюнхену стало заваливание при прямом содействии и Лондона, и Бенеша заговора военных в СССР, ибо только так можно было обвалить систему перекрещивавшихся советско-французского и советско-чехословацкого договоров о взаимопомощи.

И вот на что в этой связи хотелось бы обратить особое внимание. Читатели, естественно, помнят, что «в-девятых» был упомянут руководитель 2-го бюро Генштаба Франции генерал Гоше. Основания к тому были и весьма серьезные.

Дело в том, что профессиональный военный разведчик генерал Гоше преднамеренно запутал ситуацию. Формально действительно факт, что 2-му бюро Генштаба удалось агентурным путем добыть очень важный документ — копию «Директивы о единой подготовке вермахта к войне». Подписанная военным министром Бломбергом (учеником и единомьшшенником генерала Г. фон Секта) директива действительно рассматривала пять вариантов войны:

«1. «Операция Рот» — «война на два фронта с центром тяжести на Западе» (т. е. против Франции. — A.M.)

2. «Операция Грюн» — «война на два фронта с центром тяжести на Востоке (из дальнейшего текста директивы вытекает, что речь идет о Чехословакии и, возможно, СССР. — A.M.).

3. «Особая операция Отто» — «вооруженная интервенция против Австрии» (любопытно в этой связи отметить, что аншлюс Австрии с Германией предусматривался Великобританией еще в 1916 году! — AM).

4. «Особая операция Рихард» — «военные операции в Красной Испании (подразумевалось использование контингента германских сухопутных войск в этой стране. - A.M.).

5. «Особая операция Рот — Грюн» с дополнением» — «Англия, Польша и Литва участвуют в войне против нас» (т. е. против Германии; речь шла в этом пункте о войне на два фронта — против Франции и Чехословакии. — A.M.).

Однако в том-то все и дело, что все варианты на тот момент носили всего лишь концептуальный характер (хотя и это уже было опасно), и, соответственно, никакого посуточного, помесячного, поквартального или даже погодового, и вообще никакого графика военных действий в директиве не было и быть не могло. Потому как вся «изюминка» этой директивы в содержании ее пункта «б», гласившем: «Быть в состоянии использовать для войны создающиеся благоприятные политические возможности. Это должно быть учтено при подготовке вермахта к возможной войне в мобилизационный период 1937/38 гг.». А центр тяжести самой этой «изюминки» директивы сосредоточился в следующем пассаже (надо подчеркнуть, что директива вышла за подписью военного министра, а это означает, что она была разработана, одобрена, согласована и разослана в войска с прямого ведома и по прямому указанию Гитлера): «Война на Востоке может начаться путем неожиданных немецких операций против Чехословакии. Предварительно для этого должны быть созданы политические и международно-правовые предпосылки»!

И самое главное: директива была подписана 24 июня 1937 г., а это, в свою очередь, означает, что у генерала Гоше не было никаких документальных оснований намекать в своих мемуарах на этот документ как якобы на серьезную страшилку, возникшую в начале 1937 г., из-за чего, мол, и последовал странный запрос Генштаба Франции в Москву, так как сам Гоше получил этот документ лишь осенью 1937 г. Ну, да и Бог с ним, с Гоше-то. Куда важнее для нашего расследования то обстоятельство, что «благоприятные политические возможности» расценены в тексте директивы именно как«создающиеся», т. е. на тот момент в настоящем времени, и что именно в силу этого они должны быть учтены «при подготовке вермахта к возможной войне в мобилизационный период 1937/38 гг.». Это и означает, что сговор британского правительства с Гитлером, осуществленный в рамках конфиденциальной встречи Лейт-Росса с Шахтом, действительно состоялся на основе британского предложения и что Гитлер принял все условия Великобритании, а также то, что обе стороны начали реализовывать достигнутые конфиденциальные договоренности. Иначе откуда бы взяться таким словам в тексте директивы, как, например, «создающиеся благоприятные политические возможности»?! А это уже в свою очередь означает, если вспомнить, что директива была подписана всего через 12 дней после официального сообщения о раскрытии заговора советских военных, суда над ними и расстрела, что под этими «возможностями» откровенно подразумевался разгром заговора в СССР.

Этот пассаж вышел явно не из-под пера Бломберга, потому как при сопоставлении всех деталей этой директивы получается, что военный министр нес самую что ни на есть чушь — сначала прямо говорит об агрессии (т. е. что война может начаться путем неожиданных немецких действий против Чехословакии) и тут же добавляет, что для этого еще «должны быть созданы политические и международно-правовые предпосылки». Но где вы видели агрессора, который нуждался бы в создании именно «международно-правовых предпосылок»? В пропагандистском обосновании — да, с этого начинаются все войны, но при чем тут «международно-правовые предпосылки»? Такое могло произойти только под прямым воздействием Гитлера, который, очевидно, довел до сведения своего военного министра суть достигнутых между Шахтом и Лейт-Россом конфиденциальных договоренностей. То есть речь шла именно о тех самых предпосылках политического и международно-правового характера, которые в период 1937–1938 гг. должны были, с одной стороны, быть созданы самой Великобританией — за счет провала заговора военных и ослабления военной мощи СССР, завалить также и систему перекрещивавшихся советско-французского и советско-чехословацкого договоров, лишить Прагу даже тени иллюзий на помощь Москвы, и тем сами обеспечить условия для успеха юридического сговора, коим и стал Мюнхенский сговор. С другой — создаться т. н. «объективным путем», т. е. в результате истечения пролонгированного срока действия советско-германского договора о ненападении и нейтралитете от 24 апреля 1926 г., который как раз и истекал в мае 1938 г. (как раз на 22 мая, т. е. на следующий день после истечения срока действия договора, и было назначено военное нападение на Чехословакию; лишь всеобщая мобилизация в этой стране и недвусмысленная готовность СССР прийти на помощь Праге в одностороннем порядке сорвали нападение; именно после этого Чемберлен и ввел в действие свой пресловутый «план Зет»).

А теперь обратим особое внимание вот еще на что. Как уже говорилось, специальный представитель британского премьер-министра Болдуина — сэр Рэнсимен — в конце января 1937 г. в беседе с президентом США Рузвельтом заявил с порога, что Лондон ожидает войны не позднее 1938 г. Но если сами же немцы, т. е. руководимый лично Гитлером военный министр Бломберг своей подписью удостоверяет предположительную возможность войны на Востоке, в первую очередь против Чехословакии, датируя ее письменное высказывание только 24 июня 1937 г., а Рэнсимен об этом же говорит за океаном уже в январе 1937 г., то к какому выводу должен прийти любой непредвзятый исследователь, если:

а) между этими событиями факт конфиденциальной встречи Лейт-Росса с Шахтом;

б) а после этой встречи происходит разгром верхушки военного заговора в СССР?!

Ведь никогда не привлекало внимания то обстоятельство, что как сама директива, так и особенно выше детально проанализированные пассажи в ее тексте, появились уже через 12 дней после официального сообщения о расстреле Тухачевского и его подельников.

Сговор Лондона с Гитлером состоялся на основе британской схемы: провал заговора военных, в СССР, обвал системы выше неоднократно упоминавшихся договоров между СССР, Францией и Чехословакией, лишение Праги любых шансов на получение помощи Москвы под надуманными предлогами — и путь к Мюнхену открыт. И каждая из сторон пунктуально выполняла взятые на себя обязательства.

Но это всего лишь одна сторона медали, а вот и другая — все вышеизложенное одновременно означает, что до встречи Лейт-Росса с Шахтом в Берлине никто ничего не ведал о заговоре советских военных. То есть нацистская верхушка, включая и самого Гитлера, ничего толком не знала об этом заговоре, иначе сам Гитлер не стал бы заявлять, что он получил вести из России о грядущем перевороте. А столь осведомленный и информированный человек в нацистской иерархии 1937 г., как министр иностранных дел германии Константин фон Нейтрат, не написал бы того, что он написал Шахту в личном письме. Ведь хоть на немецком, хоть на русском языках само построение фразы свидетельствует о том, что фон Нейрат обращается к Шахту, как к лицу не только знающему о факте возможного военного переворота в СССР, но и первым проинформировавшему того же Нейрата (а он, соответственно, Гитлера) об этом факте, и потому, как само собой разумеющееся, в личной переписке с человеком, который сам первым сообщил об этой сногсшибательной новости, Нейрат и позволил себе такие обороты, как«если делам суждено развиваться к установлению абсолютного деспотизма, опирающегося на военных…» (в другом варианте — «совсем другое дело, если ситуация в России будет развиваться в направлении абсолютного деспотизма военных»).

Подчеркиваю, что так можно было писать только лицу, которое действительно не только знает, что к чему, но и с которым уже имелся предварительный разговор на эту же тему. А ведь Шахт отчитывается перед Нейратом за все свои встречи — хоть с Канделаки, хоть с Лейт-Россом. Это абсолютно точно. То обстоятельство, что нацистская верхушка действительно ничего не знала об этом заговоре, особо оттеняет концовка письма Нейрата: «…то в этом случае мы, конечно, не должны упустить нужный момент, чтоб снова заиметь сторонников в России» («в этом случае мы, конечно, не упустим случая снова вступить в контакт с Россией»). Переписка личная, конфиденциальная, ни Нейрату, ни Шахту опасаться некого и нечего. Более того, Нейрат употребляет местоимение «мы», что означает, что он мыслил в момент написания письма от имени всего тогдашнего руководства Германии, т. е. в первую очередь и от имени самого Гитлера. И это сущая правда, потому как на недоуменные вопросы посла Чехословакии в Берлине В. Мастны к члену германской делегации на зондажных переговорах с Прагой графу Траутмансдорфу о причинах внезапного прекращения этих переговоров граф ответил, что фюрер получил известие из Советского Союза о плане устранения Сталина и установлении военной диктатуры. Он подчеркнул, что в случае претворения этого плана в жизнь фюрер полностью изменит свое отношение к России и одновременно будет готов уладить все разногласия как в Восточной, так и в Западной Европе. То есть все сходится один к одному — и содержание письма Нейрата Шахту, и точка зрения фюрера на «известие из Советского Союза». Более того, сходится все и по времени: письмо (точнее, меморандум) Нейрата датировано 6 февраля, заявление Траутмансдорфа (изложенное в срочном донесении Мастны в Прагу) — 9 февраля 1937 г.

И в таком случае спрашивается, зачем Берлину нужно было сдавать Сталину весь этот заговор, пусть даже и по подложному компромату, как это утверждают все версии «дела Тухачевского», если и министр иностранных дел Германии от имени всего германского руководства, и даже сам Гитлер считают успех заговора хорошим случаем «снова заиметь сторонников в России», «полностью изменить свое отношение к России» и даже «урегулировать все разногласия как в Восточной, так и в Западной Европе»?!

Так вот в том-то все и дело, что никакого резона у официального Берлина и не было. Потому как ничего он не знал.

Отсюда и вывод: что бы ни гласили всевозможные версии об «успехе» нацистской провокации с подложным компроматом на Тухачевского и его подельников, ни нацистская разведка в частности, ни РСХА в целом, ни сам руководитель РСХА (Рейнгард Гейдрих) никакого отношения к этому делу не имели и не могли иметь, потому как самой такой операции ими не проводилось и даже не замышлялось. Потому что они попросту ничего не знали об этом. Не знали до встречи Лейт-Росса с Шахтом. И то, что это было именно так, подтверждает следующий факт: во всех версиях, где фигурирует якобы «озарение» Гейдриха мыслью о провокации (начиная с «версии Шелленберга»), оно обычно датируется декабрем 1936 — январем 1937 гг., как правило, концом января — началом февраля 1937 г. Именно это и означает, что такой датировкой пытаются скрыть подлинный источник информации о заговоре военных в СССР и точное время получения информации.

А ведь источник — британский, и все версии «дела Тухачевского» — тоже британские. С профессиональной точки зрения нельзя не отдать должное британской разведке (Лейт-Росс работал в теснейшем контакте с руководством германского отдела МИ-6). Дело в том, что, требуя во время торга Лейт-Росса с Шахтом соответствующего аванса со стороны Гитлера, англичане точно рассчитали, что, оказавшись вынужденным объяснять свои резкие повороты на 180° в контактах Германии с СССР (т. е. отказ рассматривать предложения, представленные Канделаки), а также внезапное прерывание переговоров с Чехословакией, Гитлер так или иначе проговорится, что он получил какие-то сведения из Советского Союза. И как только он проговорится, а это было неизбежно как в силу вышеуказанных причин, так и в силу его эмоционального характера, то с того момента виновником за провал заговора становится лично он, Адольф Гитлер, а уж как представить его вину — это уже дело британской разведки.

Конечно, никто и не помышляет о том, чтобы хоть в чем-то обелить Гитлера. Но правда и то, что он никакого отношения ни к заговору Тухачевского, ни тем более к его провалу не имел и не мог иметь, поскольку ничего об этом не знал.

И еще об одной пикантной детали из жизни британской разведки в тот период. Как только верхушка военного заговора в СССР была разгромлена, руководителю входившей в систему СИС британской воздушной разведки Фредерику Уинтерботэму было приказано немедленно порвать всякие личные контакты с нацистами, особенно с бароном Уильямом С. де Роппом, являвшимся личным двусторонним агентом влияния и британской разведки, и высшего нацистского руководства (Гитлера, Геринга, Гесса, Розенберга), длительное время обеспечивавшим активное функционирование прямого канала «горячей связи» между Уайтхоллом (т. е. британским правительством; на этой улице в Лондоне расположены правительственные учреждения Великобритании), Букингэмским дворцом (т. е. британской королевской семьей) и Гитлером. Почему?

Во-первых, ни одна разведка мира вот так запросто не рвет такие контакты, тем более на таком уровне, ибо это просто за пределами смысла, духа и логики разведывательной деятельности вообще. Между тем СИС в этом смысле до определенной степени — эталон, ибо она веками поддерживает всевозможные связи и контакты как с влиятельнейшими представителями правящих, так и оппозиционных кругов, не гнушаясь одновременно и отношениями с откровенными отбросами из разных стран.

Во-вторых, стыд — это и вовсе не по части Лондона, тем более что британская разведка по поручению своего же правительства всю Вторую мировую войну провела в безудержных сепаратных переговорах с нацистами об установлении сепаратного мира с Гитлером и ни разу не покраснела, даже тогда, когда откровенно приторговывала территорией Франции, естественно, за спиной Парижа, или когда призывала Запад объединиться с Гитлером и уничтожить Россию (секретный меморандум У. Черчилля «Об объединенной Европе» 1942 г.). А тут, в условиях мира, в ситуации нормальных дипломатических и иных отношений, когда все руководство чуть ли не лобызается с дорогим Гитлером, и вдруг такой категорический приказ? К тому же следует учитывать, что поскольку Уинтерботэм занимал высокий пост в иерархии британской разведки, приказать ему могли только сверху, а, следовательно, там, наверху, прекрасно знали и о самом факте существования канала Уинтерботэм — Ропп, и что он из себя представляет, т. е. какие влиятельнейшие силы обоих государств он связывает, и, наконец, какая конкретно информация продвигается по этому каналу в обоих направлениях. И если тот же Лейт-Росс в силу своего официального статуса высокопоставленного дипломата Великобритании не мог выйти за рамки намека, то по каналу Уинтерботэм — Ропп в Берлин ушла вся информация без каких-либо экивоков, причем, судя по всему, буквально в преддверии встречи Лейт-Росса с Шахтом. Но как только процесс разгрома верхушки военного заговора в СССР обрел черты трагической необратимости, лавочка под названием «Уинтерботэм — Ропп» была немедленно прикрыта. Типичнейшее проявление «почерка» британской разведки в упреждение опасности расшифровки при проведении особо острых акций влияния. И это было для СИС тем более важно, если учесть, что канал этот обслуживал и правительство Великобритании, и британскую королевскую семью. Британская разведка приняла мудрое решение, особенно если принять во внимание, какие же глобальные геополитические задачи решались в ходе этой операции. В части, касающейся главной темы нашего исследования, следует прямо признать, что британская разведка добилась более чем внушительного результата. Посудите сами:

— в крайне выгодном для Великобритании свете раздут миф о «тайной миссии» Канделаки, перепугавший едва ли не всю Европу своим мифическим результатом — якобы не только сближением, но и соглашением между Гитлером и Сталиным, и тем самым предотвращена, во всяком случае на время, нормализация межгосударственных отношений Германии и СССР;

— на фоне мифа о «тайной миссии» Канделаки целенаправленными усилиями британской разведки завален заговор военных в СССР и умышленно создано ложное впечатление о якобы имеющей место прямой связи между этими событиями (она в действительности была, но не такая, как ее представляют: Тухачевский и K° опасались, что нормализация межгосударственных отношений между Германией и СССР сведет на нет шансы для их переворота, потому-то они и стали со второй половины 1936 г. торопить с переворотом), и одновременно нанесен сильные ущерб советской военной мощи, прежде всего в плане ее международного престижа, за счет чего была завалена и вся система перекрещивавшихся советско-французского и советско-чехословацкого договоров о взаимопомощи в отражений агрессий, а в итоге — расчищен путь к Мюнхенской сделке;

— вынужденный той же британской разведкой сообщить Сталину достоверную информацию о заговоре, Бенеш столь же вынужденно делает это в обстановке невероятного переплетения всевозможных слухов, домыслов и сплетен. Более того, апофеозом такой обстановки становится якобы «получение из Советского Союза» Гитлером сведений о заговоре, и с того момента, кто бы и что бы затем ни делал, все вынуждены вертеться вокруг этого несмываемого клейма на Гитлере;

— положено стратегическое начало к реальному разжиганию Второй мировой войны, в т. ч. начато реальное прорубание будущего мюнхенского «коридора»;

— созданы все необходимые предпосылки для того, чтобы как только Москва предпримет в ответ адекватные угрозе соответствующие меры по обеспечению свой собственной безопасности, незамедлительно развернуть кампанию протестов с прямыми обвинениями Советского Союза в пособничестве нацистскому диктатору и вообще разжиганию мировой войны. Что и произошло во всей своей британской «красе» после 23 августа 1939 г., в т. ч. и при существенном содействий «мемуаров» Кривицкого.

Великий русский историк В. О. Ключевский однажды очень изящно съязвил по поводу т. н. общественного мнения на Западе:«На Западе каждая научная идея, каждое историческое впечатление при дрессировке ума и навыка превращается в убеждение, что в массе есть суеверие; причина — быстрое распространение, оборот идей». Вот именно это и происходит с «версиями по делу Тухачевского», начало чему было положено операцией британской разведки с «мемуарами» Кривицкого. Именно ими положено начало, в т. ч. и беспочвенной легенде о некой причастности нацистской разведки к «делу Тухачевского». Однако, как уже было установлено выше, ни нацистская верхушка вообще, ни особенно руководство нацистской разведки, прежде всего сам начальник РСХА Р. Гейдрих, тут ни при чем.

Тогда каким же образам, спрашивается, еще «Кривицкий» умудрился приплести к этому делу гестапо? В том-то все и дело, что его «литературный негр» — Исаак (Айзек) Дон-Левин приплел гестапо, что называется, до кучи: на фоне краткого упоминания дела о похищении советской разведкой генерала Миллера в Париже в одну кучу свалены и гестапо, и белоэмигрантские организации, и генерал Скоблин, и кружок А. И. Гучкова, и дочь последнего, и т. д. А это, между прочим, один из серьезнейших проколов британской разведки, который также почему-то никогда не привлекал внимания исследователей.

Начнем с генерала Скоблина — он же агент советской внешней разведки под псевдонимом «Фермер» (ранее «ЕЖ-13»). Но Николай Скоблин никогда не состоял в агентурных отношениях с нацистской разведкой и уж тем более никогда не был агентом-двойником. Это был честный и искренний патриот России, высокопрофессиональный разведчик — в Российском Общевоинском Союзе Скоблин сам возглавлял всю разведку и контрразведку, — который внес громадный вклад в обеспечение государственной безопасности СССР. Первой же о якобы имевшей место причастности нацистских спецслужб к похищению генерала Миллера из Парижа заговорила сама французская пресса прямо по «горячим следам». Причем мотивировка у французских газетчиков была на редкость примитивной — мол, генерал Миллер не проявлял должного рвения и почтения к Гитлеру, что, естественно, не могло не повлиять на его судьбу. Затем масла в огонь подлил большой «охотник до журнальной драки» Владимир Бурцев. В своих интеллектуальных пассажах на эту тему он ни на йоту не превзошел французских коллег по перу и тоже обвинил в похищении нацистов. Усмотрев в такой неожиданной на первой взгляд реакции французской и вообще зарубежной, в т. ч. и эмигрантской, прессы хорошую возможность начисто откреститься даже от тени намека на подозрения в свой адрес, некие «светлые головы» в лубянской разведке с санкции Ежова опубликовали в «Правде» статейку, в которой и вовсе объявили Скоблина агентом гестапо. Легенда о Скоблине — агенте гестапо — с того момента зажила своей автономной, до сих пор продолжающейся жизнью. Глупейшая, конечно, ситуация — честный агент, искренне и очень плодотворно сотрудничавший с советской разведкой, ни за что угодил в агенты гестапо. Однако у британской разведки был свой резон педалировать тему «Скоблин как агент гестапо», а следовательно, и «источник» подложного компромата на советских вояк. Это позволяло ей скрыть наличие у нее самой солидного досье как на советских заговорщиков, так и на самого Скоблина.

Во-первых, дело в том, что как руководитель разведки и контрразведки РОВС Скоблин действительно контактировал (по долгу службы) с представителями различных европейских спецслужб, в чем и была одна из главнейших непреходящих его ценностей как агента. Естественно, что СИС об этом знала.

Во-вторых, от внимания британской разведки не ускользнуло, что когда ранней весной 1936 г. Тухачевский, возвращаясь с похорон британского короля Георга V, завернул по пути в Москву еще и в Берлин, где встречался с германскими единомышленниками — рейхсверовскими генералами, а также с представителями белоэмигрантских кругов, то там же оказался и генерал Скоблин. Добытую информацию об этих встречах и содержании бесед Тухачевского Скоблин передал через германское коммунистическое подполье — члена КПГ Блимеля — в советское посольство. Очевидно, информация была настолько «горячей», что Скоблин не стал дожидаться возвращения в Париж, где у него была постоянная связь с советской разведкой. И столь же очевидно, что факт его контакта с представителями коммунистического подполья не остался незамеченным со стороны гестапо. Между тем в ближайших друзьях самого начальника РСХА Рейнгарда Гейдриха ходил один из наиболее эффективно действовавших в Германии того времени британских разведчиков, «журналист» по прикрытию — Батлер. Естественно, что поскольку визит в Берлин такого лица, как Тухачевский, оказался в центре внимания британской разведки, то совершенно не исключено, что в том числе и по каналу Гейдрих — Батлер Лондону стало известно и о высказываниях Тухачевского, и о том, что там был Скоблин, и, естественно, что он имел контакт с представителями коммунистического подполья, которые вслед за этим что-то сообщили в советское посольство.

В-третьих, полностью значение всей информации о Скоблине британская разведка осознала чуть позже — в конце лета 1936 г. Дело в том, что 12 июля 1936 г. британская разведка зафиксировала факт конфиденциальной встречи в доме одного из членов палаты общин британского парламента советского военного атташе в Великобритании К. Путны и генерала Скоблина. Путна в то время по указанию Тухачевского продолжал налаживать контакты с наиболее влиятельными кругами белой эмиграции. А в августе 1936 г. Путна уже был арестован. Чуть позднее, уже в феврале 1937 г., окружным путем — через чехословацкую военную разведку в Риге — британская разведка получила сведения о том, что Путна признан виновным в сговоре с германскими офицерами. Элементарное сопоставление всех фактов привело британскую разведку к единственному и верному выводу о том, что Скоблин — агент советской разведки. Когда же его имя всплыло в связи с похищением генерала Миллера, когда вся европейская, в т. ч. и белоэмигрантская пресса буквально с ходу завыла о причастности гитлеровских спецслужб к этому делу, стало очевидным, что Скоблин бесследно сгинул из поля зрения (последним его видел советский резидент в Испании и в скором будущем беглый предатель А. Орлов-Фельдбин, у которого оказалось даже золотое кольцо Скоблина — с убитого, что ли, снял?). Не воспользоваться такой уникальной ситуацией в своих интересах было бы актом отпетой глупости, на что СИС никогда не претендовала. И потому в оборот была запущена легенда о Скоблине, как о двойном агенте НКВД и гестапо, ибо это позволяло ей скрыть свою причастность к провалу заговора военных.

Теперь о наиболее убойном «гвозде» обеих «версий» Кривицкого — якобы имевшей место причастности гестапо к сотворению подложного компромата на Тухачевского и его подельников.

Сразу надо подчеркнуть, что поскольку речь идет о «версиях» Кривицкого, являющихся как бы «основоположниками» всей этой лжи, то в рамках этой главы будут затронуты только те аспекты, которые относятся к подоплеке истории происхождения этого мифа. Все остальное будет исследовано в связи с «мемуарами» Шелленберга — очередным «творением» британской разведки на эту же тему.

Еще в первой главе подчеркивалось, что «почерк» разведки при проведении операции — это родовое проклятье, ибо рано или поздно он непременно подведет. Именно это и случилось с т. н. «причастностью гестапо» к «делу Тухачевского» — потому как в который раз англичане прибегли к веками возлюбленному ими методу «Амальгамы».

Правда, если в отношении того же Скоблина этот метод сработал фактически в автоматическом режиме, то вот с «причастностью гестапо» дело обстоит чуточку сложнее. Дело в том, что весной 1937 г. имел место один факт, предшествовавший и особенно последовавший фон свершения которого позволил британской разведке целенаправленно привязать к этой истории еще и гестапо. И вот что характерно — даже спустя много десятилетий британская разведка по-прежнему «держала марку» по этому вопросу, вынудив перо профессора Лондонской школы экономических и политических наук Дональда Камерона Уотта вывести следующее: «Как бы ни развивались события на деле, чехословацкий источник свидетельствует о повторении в начале апреля (1937 г. — A.M.) сообщений о германо-советских контактах (речь идет о «миссии» Канделаки». - A.M.), что побудило посла Польши в Германии Ю. Липского обратиться за разъяснениями к К. Нейрату, а итальянского посла в Советском Союзе Россо — к Шулленбургу. Об этом же также сообщали послы разных стран. Эти донесения совпадали с действиями Геринга, который 7 апреля встретился в Берлине с Мастны. Содержание их беседы неизвестно, но Мастны немедленно выехал в Прагу, где 17 апреля был принят Бенешем. Президент Чехословакии направил сразу же главу чехословацкой тайной полиции К. Новака в Берлин, где он встретился с ведущей фигурой СД Мюллером.

Бенеш, получив информацию от Мастны, в период с 22 апреля по 7 мая имел четыре встречи с послом СССР. В них принял участие Крофт. На первой встрече Александровский отверг сообщение чехословацкой стороны как абсурдное. Но затем показанное досье поколебало его позиции. Видимо, это сыграло какую-то роль в том, что запрос МИДу Великобритании о выдаче визы Тухачевскому для поездки на коронацию Георга VI был отменен 4 мая. В качестве причины была названа болезнь Тухачевского».

Ничего не утверждая категорически и конкретно (попутно отметим, что многое перепутав), профессор как бы ненавязчиво выстраивает не имеющие друг к другу отношения события в один ряд и исподволь принуждает любого читающего к априорному восприятию всего этого «варева», как якобы имевшей место глубинной причинно-следственной связи между событиями. Ничего не подозревающий об элементарном подлоге читатель уже с третьего после только что процитированного абзаца начинает со следующих слов профессора: «Материал, который СД и Бенеш снабдили Сталина…» Ничего не утверждая и не объясняя, тем не менее утверждается, что-де «снабдили Сталина»…

Обратимся к британскому сборнику документов под названием «Germany and Chechoslovakia 1937–1938». На странице 40 читаем: «Прошлой весной, когда он (речь идет о весне 1937 г., он — это Бенеш. - A.M.) услышал об эмигрантском плане организации тайных убийств, он предложил чехословацкой полиции сотрудничать с немецкой полицией (гестапо)…» Это выдержка из донесения германского посланника в Праге Эйзенлора весной 1938 г.

А на странице 33 того же сборника с еще большим удивлением обнаруживаем, что никакой внезапности в тех контактах между чехословацкой и германской полициями не было. Тот же В. Мастны, по утверждению чиновников МИДа Германии, тогда же, в 1937 г., добросовестно настаивал перед руководством Чехословакии на удовлетворении просьбы германской полиции об установлении связи между ней и чехословацкими коллегами, вследствие чего два высших чиновника чехословацкой полиции все-таки приехали в Берлин. Причем, ссылаясь на самого Мастны, германские дипломаты подчеркивали, что чехословацкий посол добивался этого в течение нескольких месяцев. Элементарная проверка и весь этот «профессорский ряд» рухнул, как карточный домик. Ведь причина этих контактов была в следующем.

Во-первых, Бенеш был крайне озабочен в то время резко усилившейся активностью троцкистов в Чехословакии. И не потому, что на том настаивал Сталин, как это пытаются многие представить со ссылками на беглых предателей Рейсса и Кривицкого, а потому, что деятельность троцкистов резко осложняла и без того до крайности сложные отношения Праги с Берлином. Именно весной 1937 г. озабоченность Бенеша по противодействию троцкистам в Чехословакии сконцентрировалась на деле Антона Грилевича, который, спасаясь от нацистов, еще в 1933 г. бежал из Германии и обосновался в Праге. Грилевич руководил издательством, выпускавшим книги Троцкого, был официальным издателем «Бюллетеня оппозиции» и редактором журнала «Перманентная революция», органа немецких сторонников ГУ Интернационала (троцкистского. — A.M.). Пропагандистская деятельность возглавляемых Грилевичем троцкистов в Чехословакии вызывала резкое недовольство со стороны германских властей, т. к. своим острием она была направлена против Германии и нацистов. Вынужденный считаться с мощным и агрессивным западным соседом Бенеш, чтобы не дать повода нацистам вмешаться во внутренние дела Чехословакии, инициировал уголовное преследование Грилевича и в связи с этим приказал чехословацкой полиции вступить в контакт с германской полицией (именно полицией, которая — в 1937 г. — по факту структуры карательных органов Третьего рейха входила в состав гестапо) в целях получения необходимых материалов для выдворения Грилевича из страны. Это тем более объяснимо, если учесть, что штаб-квартира «Интерпола» тогда находилась в Берлине. В конце концов, продержав несколько месяцев под арестом, Грилевича выдворили в Австрию.

Во-вторых, по агентурным каналам своих спецслужб Бенешу стало известно, что Организация Украинских Националистов (ОУН) разработала план осуществления ряда политических убийств с тем, чтобы добиться создания т. н. Закарпатской Украинской Республики. Бенеш попал в трудное положение: с одной стороны, ОУН всегда пользовалась мощной поддержкой Чехословакии, где она и была создана, в т. ч. и поддержкой лично Бенеша. С другой — после того как еще 15 июня 1934 г. боевики ОУН по приказу абвера убили польского министра внутренних дел Бронислава Перацкого (который был категорически против гитлеровских притязаний на Данциг и данцигский «коридор»), а убийца — Мацейко — при помощи чехословацкой полиции укрылся в Чехословакии, Бенеш вынужден был отдать приказ о разгроме структур ОУН в стране (тогда были захвачены явки, множество документов, лица, причастные к ОУН). С тех пор отношения резко ухудшились — вышедшая из-под контроля Праги ОУН при поддержке своих новых хозяев в лице абвера наглела не под дням, а по часам. Однако управу на них можно было найти, только контактируя с германскими властями, на содержании которых и находилась тогда ОУН. Для Бенеша борьба с ОУН была тем более важна, что украинские националисты откровенно посягали на суверенитет и территориальную целостность Чехословацкой республики, президентом которой он являлся. Территории, на которые зарились оуновцы, входили тогда в состав Чехословакии. Германские же власти предлагали контакт между полициями двух стран в рамках того самого зондажного политического флирта осени 1936-го — начала 1937 г., о котором говорилось выше.

Все это имело смысл для Бенеша еще и потому, что над ним как дамоклов меч висела еще и проблема судетских немцев, также требовавших самоопределения и присоединения к нацистской Германии. Пронацистские организации судетских немцев не отличались спокойным нравом и, подстегиваемые из Берлина, все чаще шли на острые, в т. ч. и террористические мероприятия.

В каком-то смысле понять Бенеша можно и нужно — два мощных сепаратистских движения, управляемых из одного центра (Германии), да еще и резко антигерманская деятельность троцкистов для его маленького государства — это чересчур. Не говоря уже о периодически вспыхивавших т. н. шпионских скандалах между Прагой и Берлином, в т. ч. и при участии советской агентуры. Все это в определенной степени действительно требовало официальных контактов с германской полицией. Короче говоря, все это свидетельствует о том, что профессор Уотт, как и за пять с лишним десятилетий до него его же коллеги, попросту соврал. Но соврал, четко подстроившись под точно известный и достоверный факт — между чехословацкой и советской военными разведками действовало соглашение о сотрудничестве, в рамках которого происходил обмен разведывательной информацией, вот откуда корни этого самого «снабдили Сталина»…

А теперь настал черед «кружка Гучкова», или, как его обозвал наш «мемуарист», «питательной среды», в которой до кондиции доводились родившиеся в гестапо доказательства вины вояк, впрочем, лучше уж процитировать этот бред сивой кобылы: «Скоблин был главным источником «доказательств», собранных Сталиным против командного состава Красной Армии. Это были «доказательства», родившиеся в гестапо и проходившие через «питательную среду» кружка Гучкова в качестве допинга для организации Миллера, откуда они попадали в сверхсекретное досье Сталина».

Несмотря на то что это и в самом деле бред, анализировать придется на полном серьезе, ибо «кружок Гучкова» «мемуарист» зря приплел: во-первых, потому, что Скоблин никогда не был секретарем «кружка Гучкова», во-вторых, потому, что «кружок Гучкова», как, впрочем, и в первую очередь сам Александр Иванович, — это полностью подконтрольное британской разведке явление. Дело в том, что Гучков еще до февраля 1917 г. активно контактировал с британской разведкой при подготовке т. н. «февральской революции». С тех самых пор Гучков и числился в анналах британской разведки как информирующий агент влияния, а оказавшись в эмиграции, вообще скатился до банального шпионажа в пользу тех же бритов. «Кружок Гучкова» — наглядный пример действий британской разведки чужими руками, с чужого плацдарма и под чужим же флагом. Еще в самом начале своего эмигрантского периода по указанию британской разведки он связался с германскими разведслужбами и через них пытался протолкнуть один из планов Великобритании по организации вооруженного похода против Советской России. И делал это настолько бойко, что умудрился попасть в поле зрения французской контрразведки!

В 1923 г. именно через этот «кружок Гучкова» небезызвестный бес «перманентной революции» Лев Давидович Троцкий якобы пытался сговориться с Польшей о пропуске частей Красной армии на помощь германской революции. Однако, как тогда же абсолютно точно установила советская военная разведка, вся информация уходила прямиком британской разведке. Отчего Верховный Совет Антанты был полностью в курсе того, что в Москве замышлялось в связи с «германским октябрем». Вот в такой ипостаси А. И. Гучков и пробыл до самой своей смерти в 1936 г.

В-третьих, несмотря на то что внутри кружка Гучкова и впрямь имелся агент советской разведки — родная дочь самого Гучкова, Ариадна (Вера) Гучкова, по второму мужу Трэйл, — именно в 1936–1937 гг. она находилась в СССР и, соответственно, ничего существенного непосредственно из «кружка» своего папаши добыть не могла, тем более что со смертью в 1936 г. Гучкова и сам «кружок» приказал долго жить. А ведь именно на нее «мемуарист» более всего-то и тыкал пальцем.

И что в итоге осталось? Одна ложь и амальгама, амальгама и ложь. А ведь едва ли не весь мир поверил лжи за подписью «мемуариста» Кривицкого.

Постскриптум

В 9 часов 30 минут по вашингтонскому времени 10 февраля 1941 г. в антураже малоубедительного самоубийства в № 532 вашингтонского отеля «Бельвю» был обнаружен труп «мемуариста» Кривицкого. «Самоубийца» и впрямь попался какой-то малоубедительный: выстрелив себе в упор в висок из пистолета 38-го калибра и пробив навылет собственный череп, «самоубийца», оказывается, прежде, чем окончательно испустить дух, успел ликвидировать какие бы то ни было отпечатки пальцев на пистолете, попутно заляпав его рукоять отдельными пятнами крови, затем пошарить по полу, найти пулю и удалить ее из номера, а затем снять туфли и спокойно улечься на не застеленную кровать.

Самое любопытное в этом «самоубийстве» это то, что накануне совершенно в бодром расположении духа будущий «самоубийца» приобрел именно такой пистолет 38-го калибра и разрывные пули. Между тем на тот свет «мемуарист» отправился при помощи обыкновенной пули. Ведь если бы он выстрелил в висок разрывной пулей, то ему снесло бы полчерепа, чего в протоколе осмотра места происшествия за подписью инспектора полиции Бернарда В. Томпсона нет. Ну а раз так, то и вывод иной: не отправился, а был отправлен на тот свет. Причем не советской разведкой, потому как и во-первых, наблюдение за Кривицким, как уже отмечалось выше, было снято по распоряжению Л. П. Берии еще 11 февраля 1939 г. и с тех пор не возобновлялось.

Во-вторых, в связи с публикацией его «мемуаров» советская разведка вынуждена была срочно свернуть деятельность как «легальной», так и мощной нелегальной резидентуры во главе с прославленным асом нелегальной разведки Исхаком Абдуловичем Ахмеровым и его заместителем Норманом Бородиным. Дело в том, что в «мемуарах» на фоне обвинений в подрывной деятельности против США фигурировала ближайшая родня Ахмерова — руководящий деятель компартии США Эрл Браудер. В соответствии с элементарными правилами конспирации и безопасности нелегалов, по указанию руководства разведки Ахмеров и Бородин в срочном порядке вынуждены были покинуть США, законсервировав мощнейший агентурный аппарат, которым была плотно обложена вся администрация США.

Так что представлять «длинную руку Москвы» или попросту Лубянки было некому. Даже из Москвы послать было некого — один из самых опытнейших разведчиков-диверсантов, высококлассный профессионал по части особо острых мероприятий, знаменитый и легендарный Яков Серебрянский оказался под следствием, причем именно из-за предательства Кривицкого.

Приняв все это во внимание, учтем также и следующее:

во-первых, что со 2 сентября 1939 г. Кривицкий уже официально находился в контакте с представителями британской разведки в США — работу с ним вела резидентура МИ-6 в Вашингтоне и нью-йоркский разведывательный центр МИ-6;

во-вторых, что кроме британских разведчиков, а также Комиссии Конгресса США по расследованию подрывной деятельности, где он должен был выступить в очередной раз (выступление как раз и было назначено на 10 февраля 1941 г.), никто не знал его точного адреса места жительства, и тем более факта его предстоящего прибытия в Вашингтон;

в-третьих, что незадолго до самоубийства «мемуарист» получил письмо от какого-то знакомого, который еще в 1938 г. помог ему в Старом Свете после предательства и побега, в котором сей «доброжелатель» предупреждал, что в Нью-Йорке объявился один из бывших сотрудников Кривицкого, который, как впоследствии обычно очень глубокомысленно подчеркивала «вся прогрессивная печать», прибыл с «несомненным заданием» свести счеты с бывшим «шефом»;

в-четвертых, что все это по совокупности поневоле вынуждает обратить внимание именно на британскую разведку, ибо только она точно знала, кто и чем помог «мемуаристу» в момент предательства и бегства;

в-пятых, что весь антураж «самоубийства» — от письма с предупреждением, незафиксированное™ какого бы то ни было шума от выстрела при очень тонких стенах в отеле, наличия приоткрытого окна, на что полиция вообще не обратила никакого внимания до исчезновения пули и отсутствия отпечатков пальцев, — явно свидетельствует о чьем-то очень уж сильном желании навести все подозрения на Лубянку, то, очевидно, вряд ли найдутся основания, чтобы сомневаться в том, что перед нами «почерк» британской разведки в «чисто английском убийстве».

Все было сделано так, чтобы кто угодно поверил в «длинную руку НКВД и Москвы», якобы инсценировавшей самоубийство. Что и произошло со всей той неминуемой обреченностью, которая и была запланирована. Инсценировка самоубийства при ликвидации неугодных лиц — один из излюбленных, приемов британской разведки на протяжении веков. Она неоднократно прибегала к нему даже в конце XX века, в т. ч. ив отношении советских граждан. Так, по данным бывшего чрезвычайного и полномочного посла СССР в Великобритании В. И. Попова, за те шесть лет, которые он в 80-х годах прошлого столетия возглавлял посольство, три сотрудника советских учреждений в Англии покончили жизнь самоубийством. Однако, как показало патологоанатомическое исследование, проведенное по настоянию КГБ СССР, двое из них были отравлены, а одна — женщина — была доведена до невменяемости специальными психотропными препаратами до самоубийства. В свою очередь, предпринятая резидентурой КГБ в Лондоне проверка показала, что все трое встречались с представителями британских спецслужб.

Настоящее же имя убийцы Вальтера Германовича Кривицкого (Самуила Гершевича Гинзбурга) — Уильям Стефенсон, ближайший друг Уинстона Черчилля, канадский миллионер, бизнесмен, глава британского координационного центра по безопасности (представительство британской разведки в США в годы Второй мировой войны), размещавшегося в Эмпайр Стэйт Билдинг в Нью-Йорке. Именно он, Уильям Стефенсон по кличке «Бесстрашный», при содействии одного из ведущих «мастеров» резидентуры МИ-6 в Нью-Йорке по документальным фальсификациям — X. Монтгомери Хайда — организовал убийство Кривицкого и инсценировку под самоубийство.

Операция, которую они провели, не слишком отличалась интеллектуальным изыском. За месяц до убийства направили ему подложное письмо, которое затравленный страхом предатель показал ближайшему окружению (после смерти его письмо стало главным доказательством того, что «длинная рука НКВД» дотянулась до предателя и за океаном). А затем, дождавшись очередного вызова предателя для допроса в Комиссии Конгресса, убили его в номере гостиницы, использовав пистолет с глушителем, забрали пулю и через окно улизнули (или же приоткрыли окно для отвода глаз, а сами вышли через дверь). Все было сделано именно так, чтобы представить случившееся как сомнительное самоубийство, которое потому сомнительное, что, оказывается, его уже предупреждали о грозящей опасности, а убит он был прямо перед дачей показаний, что должно было и, естественно, тут же и навело на мысль, что тем самым ему хотели помешать выступить в Комиссии Конгресса. Но поскольку он был предателем из советской разведки, то кто в этот момент, по логике вещей, мог быть больше всех заинтересован в его убийстве? Конечно, НКВД — на то и был направлен весь намек.

Следует также отметить, что У. Стефенсон и X. Монтгомери Хайд не гнушались даже тем, чтобы подложными документами и откровенной фальсификацией дурачить самого президента Рузвельта (знаменитое дело о «боливийской фальшивке»). Так что в отношении какого-то там переставшего быть нужным предателя и вовсе не задумывались. Уильям Стефенсон отличался склонностью к особо резким действиям, в числе которых убийства были для него вполне обыденным делом. Его методы всерьез раздражали директора ФБР Эдгара Гувера, поскольку Стефенсон не считал нужным хоть как-то согласовывать свои действия на территории США с американской полицией, что нарушало положения англо-американского соглашения о сотрудничестве спецслужб. Однако «Бесстрашному» на все это было наплевать, ибо он пользовался мощнейшей поддержкой влиятельнейшего в Вашингтоне тех времен Уильяма Донована — впоследствии создателя Управления Стратегических Служб (УСС), предтечи ЦРУ. Именно поэтому, едва ли не с поличным хватая У. Стефенсона и его людей на различного рода преступлениях, глава ФБР Гувер вынужден был тут же пресекать любые попытки какого бы то ни было подобия тщательного полицейского расследования. Абсолютно точно так же произошло и при расследовании «самоубийства» Кривицкого: упоминавшийся выше инспектор полиции Бернард В. Томпсон едва ли не с порога заявил, что это самоубийство и что это сомнений не вызывает.

Ну и, наконец, последний вопрос — а в чем же был смысл ликвидации Кривицкого непосредственно для британской разведки?

Во-первых, все, что было возможно выжать из этого беглого предателя, МИ-6 выжала: от «мемуаров» до сотрудников и агентуры советской разведки.

Во-вторых, и это самое главное — своими показаниями в Комиссии Конгресса Кривицкий мог нанести серьезный ущерб политическим интересам официального Лондона и оперативным интересам самой МИ-6. Прежде всего потому, что при всей «дружбе» с США ни британское правительство, ни, тем более, МИ-6 не считали нужным делиться с американцами какой-либо информацией. Более того, ничего толком не ведавший, что же понаписал от его имени «литературный негр» Исаак Дон-Левин, на допросах в Комиссии Конгресса Кривицкий мог всерьез проговориться, потому как члены Комиссии разрабатывали свои вопросы к нему, опираясь на его же «мемуары». И вся эта неприглядная история с изданием «мемуаров», как акции британской разведки по оказанию влияния на администрацию США и лично Рузвельта в целях втягивания Америки в войну на стороне Великобритании, могла выплыть наружу с самыми непредсказуемыми для Лондона последствиями негативного характера.

Между тем единственное, что в тот момент нужно было Великобритании и чем в первую очередь и занимался У. Стефенсон — это поскорее втянуть США в войну против Германии на своей стороне, потому как Великобритания медленно, но верно шла к своей погибели в результате тотальной подводной войны, организованной гитлеровским подводным флотом: к весне 1941 г. на дне морском покоилась уже почти половина тоннажа британского торгового флота.

Именно поэтому беглому предателю и была отведена последняя роль — фактом своей смерти дать еще одно «убедительное» свидетельство того, что «демократия ведет смертельный бой с фашизмом» и гибнут ее люди, и потому долг США встать на сторону «демократии», т. е. Великобритании.

Великобритания в тот момент уже знала о «плане Барбаросса», а с лета 1940 г. по прямому указанию лично У. Черчилля вся британская разведка делала все возможное, чтобы поскорее разжечь общемировое пожарище войны (приказ У. Черчилля от 22 июля 1940 г.). А в таких интригах уже выжатый как лимон беглый предатель мог сильно повредить своими показаниями.

Но ни «мемуарами», ни своей смертью Кривицкий особой пользы не принес — Рузвельт был Рузвельтом, и вплоть до Пёрл-Харбора Америка оставалась нейтральной.

Ну вот, пожалуй, и все, что можно сказать о «деле Тухачевского» через призму операции британской разведки «Мемуары Кривицкого».