"2008 № 03" - читать интересную книгу автора (Журнал «Если»)

Глава 8. Ничего личного

Стоило сотрудникам здравоохранительных структур отбыть вместе со своей добычей в неизвестном направлении, Стратополох снялся воробушком с краешка стула и, прихватив по дороге сигареты, покинул веранду.

Возможно, такая предосторожность была излишней. Любому пат-риопату свойственны почти все виды утраты памяти: от амнезии эпохальной, когда благополучно забываются исторические события в целом, до агнозии на лица, когда встречаешь его на улице, а он тебя в упор не узнает. Так что о принадлежности к некропатриотам и тем более о едва не учиненной драке никто, скорее всего, не сказал бы теперь Артёму ни словечка — напротив, кинулись бы расспрашивать, с кем это он таким беседовал, что его ОМОН брать приезжает.

Этого-то и не хотелось.

Нахлынули светлые весенние сумерки. Центральные аллеи парка Стратополох не терпел за их многолюдность и решил пересечь горсад по краешку, где сразу же налетел на двух сотрудников ветслужбы, разбирающихся с молодым человеком порочной наружности. В ручищах одного из ветеринаров беспокойно крутила головой и прядала обкусанными ушами облезлая бродячая кошка.

— Да я же только покормить ее хотел! — отчаянно оправдывался подозреваемый.

— С какой целью?

— С бескорыстной!

Скорым шагом Артём миновал место происшествия и, не оглядываясь, двинулся дальше, весь в своих мыслях. Одно из двух: либо его недавний собеседник не просто больной, а весьма опасный больной (сбежать из стационара и, судя по всему, не первый раз — это ведь еще уметь надо), либо…

А чем, собственно, жизнь главы государства так уж сильно отличается от жизни пациента? Строгий режим, диета, с утра до вечера медосмотры, процедуры, охрана, отсутствие карманных денег… Да и зачем они ему? Словом, все то же самое, разве что личного времени поменьше.

Независимо от того, с кем сегодня разговаривал Стратополох в «Последнем прибежище», образ доктора Безуглова предстал перед ним теперь в несколько неожиданном свете. Господа, а ведь он благородный безумец! Он действительно пытался нас вылечить, причем заранее зная, что государство, состоящее из нормальных людей, невозможно в принципе. И стал в итоге заложником собственных пациентов… чуть ли не жертвой системы доктора Смолля и доктора Перро…

Вполне естественно, что в узнике стало вызревать непреодолимое стремление к бродяжничеству, скитанию, произвольной перемене мест. Так называемый вагабондаж, наблюдающийся обычно при психопатиях…

Сбежать навсегда невозможно, да и не решится никто бежать навсегда из президентского кресла. А вот напроказничать, улизнуть из-под носа врачей и телохранителей этак на полчасика — это да, это запросто… Надо же, селедку сожрал! Хорошая, кстати, деталь. Где бы использовать?

В том-то и состоит преимущество литератора перед прочими людьми. Какой бы ни пришел ему в голову бред, литератор воплотит его в книгу. А не в жизнь, как свойственно остальным.

Хотя… Когда-то по молодости лет Стратополох пытался кропать фантастическую прозу, за что подвергался резкой критике со стороны более маститых коллег. В результате сломался и принялся ежедневно выдавливать из себя по капле фантаста. И, что поразительно, с каждой выдавленной каплей жизнь вокруг становилась фантастичнее и фантастичнее…

Артём спохватился, достал наладонник и занес в блокнот давешнюю метафору насчет оползающего рыхлого склона и оскала каменных пород. Спрятал, двинулся дальше.

А в памяти занозой сидел диагноз. Симулянт… Нашел себе удобную нишу… Как у Диогена… Неужели правда? Неужели все эти годы Артём Стратополох просто-напросто обманывал себя и лишь симулировал любовь к усопшему Отечеству?

Внезапно почудилось, будто некий отзвук за спиной вторит его шагам. Обернулся. Фонари пока не горели, но лирические сумерки были еще прозрачны. Хрустя мелким гравием дорожки, Артёма настигала одна из тех дам, что занимали в «Последнем прибежище» ближний столик справа. Та самая.

Надо полагать, женское любопытство оказалось сильнее идейных разногласий. Сидела близко, вполне могла и подслушать, как беглый доктор шепотом представился Стратополоху.

Ну-ну…

Остановился, поджидая.

Моложавая мегера была вне себя. Подойдя, толкнула жестким, словно закованным в латы, бюстом. Черные параноидальные глаза. На скулах — злобный румянец.

— Вы назвали меня фригидной, — тихим, на последнем градусе бешенства, голосом обличила она Стратополоха.

Тому стало неловко. Так бывает всегда, если в нормальной обстановке вспомнишь, что ты наговорил в полемическом задоре.

— Я… — растерянно начал он, но был прерван.

— Так вот! Чтоб вы знали! Я могу! Я все могу! Я просто не хочу! Запомните это! — Задохнулась, сверкнула глазами. — А догнала я сказать… Родина для вас — пустой звук!

При этих ее словах сознание помрачилось вновь. Артём почувствовал, что еще мгновение — и он придушит гадину.

— Это для вас Родина — пустой звук!.. — проклокотал он, сдерживаясь из последних сил. — Вчера — одна Родина, сегодня — другая! Вчера — Суслов, сегодня — Сызново… А если завтра Сызново тоже распадется? Третья?…

— Сызново никогда не распадется! — истово отвечала она.

— То же самое говорили и про Суслов! — бросил он в сердцах. — Такие, как вы, и говорили…

Этого она перенести не смогла. Хрипло выдохнув, ухватила мерзавца за галстук, чуть напрочь не сорвала.

— Фригидная? — шипела она, раздергивая пуговку за пуговкой на его рубашке. — Я тебе покажу фригидную!.. Ты у меня сейчас узнаешь фригидных!

— А то не фригидная, что ли? — шипел он в ответ, расстегивая на ней блузку. — Я тебе не Отечество, я тебя…

Трудно даже сказать, кто кого в итоге изнасиловал на том газоне. Да и так ли уж это важно?

— Вот тебе твое Сызново, вот тебе! — рычал он.

— Симулянт! Космополит! — с отвращением выдыхала она.

Со стороны аллеи за их неистовством давно уже наблюдали два патрульных санитара. Но к натуралам претензий быть не могло, а этим двоим ничего не пришьешь, поскольку уголок они выбрали самый что ни на есть безлюдный. Стало быть, не эксгибиционисты. В конце концов один из санитаров махнул рукой, и белые халаты разочарованно растворились в сумерках…

Взаимная ненависть противников была настолько гармонична, что высшей ее точки они достигли одновременно.

Одевались с вызовом, не пряча глаз — напротив, меряя друг друга презрительными взглядами.

— Ненавижу! — напоследок процедила она и ушла, исполненная правоты, по хрусткой гравийной дорожке.

Ей и впрямь не в чем было себя упрекнуть: акт половой ненависти с врагом никак не может считаться предательством.

По пути домой Артём останавливался под каждым фонарем, озабоченно осматривал рукава, обирал с пиджака травинки, пытался отчистить зелень с коленок и укрепить полуоторванные пуговки путем заматывания ниточек. Одной пуговки не наблюдалось вообще. Там, видно, и осталась, на газоне. Может, соврать, что побили в «Прибежище»? Дескать, не сошлись во взглядах… Ну да, побили! А синяки где? Плохо…

Наладонник-то хоть цел? Достал, включил. Цел. Надо же!

Мимо прошла молодая натуралка с указательным пальцем в правом ухе. Должно быть, придерживала втулку сотика.

— А что он может возразить? — ликующе вопрошала она. — Он мне слово — я ему диагноз…

Войдя в тонко благоухающий хлоркой подъезд, Стратополох небывало долго поднимался на второй этаж, останавливаясь в раздумье через каждые три ступени. Просто не знал, как поступить. Сразу нырнуть в ванную комнату и там привести одежду в порядок? А пуговки? Муж, попросивший ужены иголку с ниткой, уже изменник, иначе бы он просто велел залатать что у него там порвалось. Даже если вообразить, будто Артёму удастся незаметно слямзить швейные принадлежности (знать бы еще, где они лежат!) и произвести ремонтные работы втайне, Виктория быстро и неминуемо углядит следы его неумелой мужской руки.

С кряхтеньем отомкнул дверь, вошел.

Первым в прихожую высунул физию Павлик. Рот до ушей, в глазах чертики, на шее юннатский галстук нежно-голубого цвета. Завидевши такое, Артём оторопел настолько, что все его проблемы повылетали из головы.

— Эт-то еще что за…

— А это Митькиной сеструхи галстук! — радостно отрапортовал сын. — Из-за которого мы сегодня Митьку из юннатов выгоняли…

— Выгнали?

— Не-а! На поруки взяли.

— Кто?

— Да все! И я тоже.

— Откуда он у тебя?

— Трофей. Я ему говорю: хочешь на поруки — галстук гони!

— Так это не трофей, а взятка.

— Ну, взятка…

— А если увидит кто-нибудь?

— Так я ж на улицу в нем не выхожу. Скажи, прикольно?

— А мама?

— А я ей сказал, что у нас карнавал завтра… То есть не карнавал… этот… маскарад…

— Ну-ка быстро иди и сними! И чтобы я тебя больше в таком виде… Но тут в прихожую выглянула хмурая Виктория, строившая, должно быть, весь день зловещие планы отправки нетрадиционного супруга на принудительное лечение, — и Артём мигом вспомнил о собственном непотребном облике.

— Да понимаешь… — не дожидаясь рокового вопроса, снова закряхтел он. — Возвращался из «Прибежища» через парк, а там канава, оступился — ну и…

Осмелился поднять глаза и успел увидеть, как широкоскулое лицо жены приняло на миг удивленное выражение, а затем словно бы осветилось изнутри.

— Не умеешь ты врать, — с ласковой грустью сказала преобразившаяся Виктория, и пухлые губы ее тронула мягкая улыбка. — Какое «Прибежище»? Не было тебя там…

— Т-то есть… почему… Был. Меня там видели… Могут подтвердить…

— Ну, может быть, на минутку и заскочил, для отмазки… — Не сводя с него смеющихся карих глаз, подошла вплотную, сняла травинку с пиджака, нежно огладила твердую мужскую щеку. — Глупый ты, глупый… — промолвила она. — Дурашка… Столько времени голову морочил… Лучше бы сразу правду сказал…

— Нет, позволь… — оскорбленно отстранился он. Она легонько дернула его за ухо.

— Ах ты, проказник! Ну, пойдем ужинать…

Чего угодно ждал Стратополох, только не такого приема. Да, он прекрасно помнил, что, когда несколько лет назад отконвоировал Вику в клинику Безуглова, ее там закодировали в числе прочего и от беспочвенной ревности. Но от беспочвенной же! А тут все улики налицо…

В какой-то степени это было даже обидно.

Пока облачался в домашний халат, супруга успела осмотреть и оценить повреждения на брюках, пиджаке и рубашке.

— Пуговки я переставлю, — успокоила она. — Как ее зовут?

— Кого?

— Пуговку.

— Вика… — взвыл Артём. — Ну вот как перед Господом Богом… Не знаю я, как ее зовут! Все вышло случайно, понимаешь, случайно! Если хочешь, по идейным мотивам… Ничего личного!

— Хорошо-хорошо! По идейным — так по идейным. Я же не ругаю тебя. Я просто счастлива…

— Чему ты счастлива?

— Тому, что муж у меня — нормальный человек.

— Сумасшедший дом… — простонал он, хватаясь за голову.

Ужин был изумителен. Он был даже изумительнее обеда, поскольку не сопровождался тихими проникновенными склоками.

— Слушай, а где портрет? — спросил вдруг Артём.

Первого лица на стене кухни больше не наблюдалось. Не мозолило глаза и оскорбительное изречение. Виктория вздрогнула и потупилась.

— В шкафу, — продал Павлик. А галстук так и не снял, вредина!

— Почему в шкафу?

— Ну… — беспомощно сказала Виктория. — Он же тебе не нравится…

И Артём Стратополох с мысленным стенанием вновь осознал себя мерзким растленным типом. Она же всем дорогим жертвует для него, всем самым ей дорогим!

— М-м… А ты не могла бы… — переждав спазм совести, попросил он, — достать на минутку…

Встревожилась, пожалуй, даже слегка испугалась.

— Зачем?

— Надо…

Встала, беспрекословно принесла, подала с опаской. Странно. Чего опасается-то? В легком недоумении Артём перевернул портрет, словно ожидал прочесть на обороте что-нибудь этакое, от руки: «Виктории Стратополох — на память. Доктор Безуглов».

Оборотная сторона портрета, естественно, была чиста.

Снова перевернул, всмотрелся.

— Что? — еле слышно спросила супруга.

— Что-то общее есть… — задумчиво процедил Артём. — Но, наверное, все-таки не он.

— Кто?

— Да понимаешь… Встретил сегодня на улице. То есть не на улице, а… Да, собственно, неважно, где я его встретил. И вот теперь смотрю…

— Кого встретил? Безуглова?! — подскочил Павлик.

— Да нет, конечно, — с досадой ответил Артём. — Так, похож… слегка.

Всмотрелся еще раз, хмыкнул, вернул.

А с другой стороны, несходство тоже ничего не доказывает. Если портрет выдающегося человека до последней черточки похож на оригинал, то это уже, простите, не портрет, а гнусная, возмутительная провокация.

Странно, очень странно вела себя в этот вечер Вика. Вроде бы не притворялась, что счастлива, однако были мгновения, когда теплое сияние карих глаз супруги меркло и на внезапно осунувшемся лице возникало жалобное тревожное выражение. Поначалу Артём вообразил, будто она еще колеблется, простить его или не простить, но потом понял: нет. Тут что-то другое.

— Ничего не случилось?

— А?… — Очнулась, заулыбалась. — Нет-нет, я так… Стратополох прошел в комнату сына и выудил его за нежно-голубой галстук из компьютерной игрушки.

— Не знаешь, что это с мамой?

— А! — Отпрыск дернул плечом. — По зомбишнику о новой шизе передали. То есть не о новой… Психическая эпидемия… тоси-боси…

— Ну-ну! И что?

— Да как всегда! Засуетилась, давай в поликлинику звонить, пре-зика в шкаф спрятала.

Презика? Ах, пре-езика… В смысле — Президента! То есть сняла со стены Президента и спрятала в шкаф… Стратополох сразу вспомнил огромный матерчатый портрет, убираемый с торца здания под надзором двух санитаров.

— Погоди-погоди… Что за эпидемия?

— А я знаю? Что-то там такое говорили… замена идеи аффектом… служение не делу, а лицу… На классном часе скажут.

Надо же страсти какие! Санитар, помнится, высказался короче и проще: пополизаторство. Этак они, глядишь, и президентоманию извращением объявят. Ох, доиграетесь вы однажды, доктор Безуглов, ох, доиграетесь…

А поздним вечером, еле дождавшись, когда Павлик прекратит ворочаться за стеной, Виктория набросилась на мужа, как в первую брачную ночь.

— Бедный, бедный… — то всхлипывала, то шептала она. — Это я, это я виновата… Больше так не будет… Тебя ни на кого теперь… не хватит… кроме меня…

Потом изнемогла и уснула.

Измочаленный Артём Стратополох бессильной рукой попытался взбить подушку.

— Спать… — бормотал он. — Спать-спать-спать…

И уже в наплывающей дреме возникла и обрадовала фраза: «Какое счастье, — думал он, засыпая, — что это была всего лишь явь…»

Не забыть бы до завтра.