"2008 № 03" - читать интересную книгу автора (Журнал «Если»)

Глава 2. История болезни

Когда рухнула сусловская клептократия с ее незабвенной триадой «Православие. Прокуратура. Президент», из сызновской психушки Временным Правительством был на радостях выпущен посаженный туда за большие деньги психотерапевт, подвизавшийся также в качестве целителя. С помощью гипноза рассасывал шрамы, уничтожал особые приметы, сглаживал папиллярные линии. В палату с дверьми без ручек он попал в результате досадного промаха в работе: у некоего политика за пару сеансов рассосалось не совсем то, о чем договаривались. Пришлось срочно симулировать параноидную шизофрению. Радикальные патриоты — народ крутой, однако выяснилось, что и они чувствовать умеют. Виновного решили пощадить, мало того, пошли ему навстречу, оплатив лечение на пятьдесят лет вперед.

Фамилия психотерапевта была Безуглов.

Выйдя на волю, он, что называется, попал в жилу. Средства массовой информации сделали из него жертву режима, и когда в Сызново, теперь уже суверенном, возникла клиника доктора Безуглова, успех ей был обеспечен заранее. А времена за окном клубились смутные — потом в учебниках истории их обозначат нелепым словечком «промежсебятица». Бывший мэр города Павел Можайский (он же Паша Моджахед) назвался главой Временного Правительства, а поскольку лавры узурпатора его, понятное дело, не прельщали, назначил дату президентских выборов. Однако народ тоже был не дурак и кандидатуры выставлять не спешил. Пришлось прибегнуть к легкому нажиму.

С грехом пополам наскребли шестьдесят три кандидата, в число которых вошел и наш целитель. Если не брать в расчет самого мэра, шансов не было ни у кого. Все это прекрасно понимали, и всех это устраивало. С одной стороны, Пашу в Сызново знали, как облупленного, а с другой — притерпелись уже к нему, можно сказать, душой прикипели. В конце концов, зло, с которым ты в итоге поладил, мало чем отличается от добра.

Впервые Артём увидел загадочного доктора по ящику в редакции газеты «Заединщик», куда зашел узнать судьбу недавно сданного материала о виновниках распада Сусловской области. Не обнаружив секретарши на месте, он заглянул в общую комнату сотрудников и, также найдя ее пустой, растерянно потрогал дверь редакторского кабинета. Кабинет был заперт. Окончательно сбитый с толку, Артём направился в компьютерную, где и обнаружил весь персонал, столпившийся перед большим монитором, временно выполнявшим роль телевизора. Ничего сенсационного на экране пока не наблюдалось — обычная заставка: «Предвыборное выступление кандидата…» Фамилию Артём читать не стал.

— И что здесь будет? — озадаченно полюбопытствовал он.

— Цирк здесь будет, — ответили ему, не оборачиваясь. — Смотри и молчи. Такого ты точно не видел…

Кто-то нервно хихикнул. В тот же миг заставка исчезла и на экране возник кандидат.

— Умру… — простонала секретарша. — Еще и в халате… Действительно, сидящий под предвыборным лозунгом мужчина был облачен в белый докторский халат.

— Стетоскопа не хватает, — пророчески заметил фотограф.

С первых мгновений сидящий повел себя раскованно. Для начала он отвернулся от объектива и, предъявив телезрителям коротко стриженный затылок, принялся изучать предвыборный лозунг. Изучал долго. В компьютерной всхлипнули от умиления.

— «Нормальное общество для нормальных людей», — огласил наконец кандидат и замолчал, как бы сам удивляясь прочитанному. Вновь повернулся к будущим избирателям и успокоил их единым взглядом. — Но что есть нормальное общество? — спросил он задумчиво. — С людьми более или менее ясно. Нормальным мы привыкли называть человека, чей диагноз совпадает с диагнозом большинства…

Артём поперхнулся.

— Кого смотрим? — тихонько спросил он.

— Безуглова… Ну… кодирует который…

— А-а… — Артём вгляделся в кандидата попристальней. Сам он ни от чего кодироваться не собирался, а вот супругу было бы очень даже неплохо закодировать. — И как? Успешно?

На Артёма шикнули — и пришлось замолчать.

— Разумеется, у каждого из нас существует своя предрасположенность к тому или иному психическому расстройству, — продолжал тем временем кандидат. — Однако личность неисчерпаема. В ней всё: от паранойи до истерии. Вопрос лишь в том, какое именно заболевание будет востребовано эпохой…

— Эк его! — восхитился редактор. — Так и чеканит, так и чеканит! Слушай, записать бы, а?

— Пишу уже… — откликнулся верстальщик.

— Позвольте пояснить эту мысль на примере, — звучало между тем в колонках. — Возьмем читающую публику! В советские времена, как известно, ухитрялись читать между строк. А это, согласитесь, не что иное, как паранойя. Потому что параноик во всем видит тайное значение. Даже в пробелах между словами. При демократии ударились в другую крайность: вообще перестали вникать в суть прочитанного. А это уже депрессия! Потому что при депрессии обессмысливается даже то, что изначально имело смысл… О чем это все говорит? Это говорит о том, что обществу, как и отдельной личности, тоже можно поставить диагноз. Скажем больше: диагноз можно поставить и этносу в целом…

— Ну-ка, ну-ка… — В компьютерной зашевелились, пододвинулись поближе к монитору.

Такое впечатление, что выступающий их услышал.

— Разве не свойственно нам неодолимое, повальное влечение ломать предметы и разрушать окружающую обстановку? — осведомился он все с тем же несокрушимым благостным спокойствием профессионала. — А это, между прочим, называется кластомания и наблюдается при шизофрении! А копролалия? Болезненная страсть к произношению безо всякого повода циничных, бранных слов, тоже, кстати, наблюдающаяся при шизофрении! Разве она нам не свойственна? И как бы господа радикальные патриоты не списывали эти два симптома на широту души, застоявшуюся силушку и последствия татарского ига, ответ наш будет таков… — Доктор Безуглов малость подался вперед и, ласково просияв глазами в объектив, выговорил проникновенно: — Вылечим!

Произнесено это было с маниакальной нежностью — и по спине Артёма Стратополоха пробежал озноб. Редактор крякнул.

— Ну, так уж совсем никуда не годится! — сказал он, помрачнев. Обернулся, увидел Артёма, сунул руку для пожатия. — Хорошо, что заглянул. Пойдем-ка выйдем на пару слов…

Они вышли в коридор.

— Общество надо лечить! — неотвратимо следовало по пятам. — Нам нужны не тюрьмы! Нам нужны поликлиники! Стационары и психоприемники! Преступник — это больной человек, которого мы, не разобравшись, укладываем не на те шконки…

— Конечно! — фыркнул редактор, прикрывая дверь. Сильно был уязвлен. — Нормальными-то нас любой примет! А ты нас такими как есть прими… Значит, так, — сказал он, уперев указательный палец в грудь литератора. — Статью твою я поставил на завтра. В штабе, правда, скулили, что резковата, но я настоял… — Далее палец его утратил твердость, а речь — напористость. Редактор замялся. — Слушай… — покряхтывая, начал он. — Ты вот что… Ты прямо скажи… Родину любишь?

— Какую? — хладнокровно уточнил Стратополох.

— То есть как — какую? — опешил редактор.

— В моем понимании Родина — это страна, где ты родился, — терпеливо пояснил Артём. — Я родился в Сусловском государстве. Присягал ему, кстати. Сейчас этого государства уже два месяца как не существует…

— Ну! — непонимающе поддакнул тот. — Стало быть, теперь твоя Родина — Сызново…

— Вообще-то я родом из Баклужино.

— Да какая разница, откуда ты родом? — вспылил редактор. — Где ты был прописан на момент распада Суслова — вот в чем суть! — Тут же спохватился, и в голосе его вновь зазвучали проникновенные нотки: — Я к чему веду-то… Может, хватит тебе с Отчизной блудить? Пора, знаешь, оформить официальные отношения. Так сказать, зарегистрировать законный брак… Я бы тебе рекомендацию дал…

— Вы сами сперва зарегистрируйтесь, — огрызнулся Артём.

Каждый раз, стоило ему зайти в «Заединщик», как его принимались сватать и охмурять. Каждый раз Артём хмуро отнекивался. Терпеть не мог, когда на него оказывают давление.

— Зарегистрируемся! — заверил редактор, устремив на литератора честные партийные глаза. — Сразу же после выборов. Ты думаешь, мы одни такие? Сейчас все организации на положении клубов… Ну так как?

— Ладно, подумаю… — буркнул тот. То, что происходило сейчас за прикрытой дверью, казалось ему куда интереснее. Во всяком случае, забавнее.

Повеселевший редактор хлопнул Артёма по плечу, и они вернулись в компьютерную.

— …Навязчивое мытье рук в связи с бредовыми идеями загрязнения, — встретил их бодрый голос ненормального в белом халате. — И возникает вопрос: во всех ли случаях имеет смысл лечить нервное расстройство, если оно безвредно или даже полезно для общества? Вспомним, сколько раз то, что считали помешательством, на поверку оказывалось моралью!

Слушатели веселились от души.

В том, что произошло месяц спустя, мужская часть населения Сызново традиционно обвиняла женскую. Всё бабы, всё они! Как вынули тогда из почтовых ящиков рекламку — так губенки и раскатали. Нет, вы вслушайтесь только: «Бесплатно (понимаете, бесплатно!) кодируем от алкоголизма, табакокурения, наркозависимости, патологической ревности и (слушайте! слушайте!) склонности к супружеским изменам. Результат гарантируем». Ну и, конечно, клюнули дуры — погнали мужей пинками в эту чертову клинику.

А ведь предупреждали умные люди: «Не вздумайте ни от чего кодироваться перед выборами!» Но разве ж с бабами сладишь…

К сожалению, Артёму Стратополоху в этом смысле даже злость сорвать было не на ком, поскольку он сам привел отбившуюся от рук супругу в лечебницу Безуглова. Специалистов, следует признать, доктор подобрал отличных: хватило всего трех сеансов, чтобы Виктория бросила разом пить, курить, ширяться, ревновать Артёма к каждой юбке и путаться со всеми мужиками подряд. Мир и тишина воцарились в доме. И все бы ничего, если бы через неделю на президентских выборах, с хорошим отрывом обойдя бывшего мэра, не победил — кто бы вы думали? Ну конечно же, доктор Безуглов, будь он неладен!

Дальнейшие шаги Паши Моджахеда были вполне предсказуемы. Считая, подобно древним, что с властью следует расставаться лишь в том случае, когда тебя уже волокут с трона за ноги, он немедленно попытался учинить путч, каковой, ясное дело, провалился, ибо глава силовиков района Викентий Полицеймако по прозвищу Полицай за три недели до упомянутых событий тоже имел неосторожность добровольно закодироваться от табакокурения.

Характер у Артёма Стратополоха выработался с годами тихий, трудный. С младых ногтей ненавидя все, что кишит, он имел несчастье, по выражению доктора Безуглова, хронически не совпадать по диагнозу с окружающими.

Вам, конечно, встречались подобные личности. Проще всего их выявить во время психических эпидемий. Когда нарядная толпа, ликуя, прет на празднество в честь независимости головы от тулова или под канонаду динамиков визгом приветствует кумира, глаз нет-нет да задержится на кислой физиономии субъекта, явно приведенного сюда после долгих уговоров, а то и вовсе под угрозой развода. Глядя на то, с какой неохотой он испускает должные звуки и проделывает полагающиеся телодвижения, понимаешь, что отнюдь не чувства в нем теснятся, но мысли, и что случись, допустим, идти в атаку, — он и «ура» будет кричать столь же неубедительно.

В застолье его наверняка очень трудно подвигнуть на хоровое пение, а раскрыв перед ним душу, рискуешь остаться без ответной исповеди. Не то что с народом — он даже с себе подобными не может слиться в едином порыве, поскольку подобных ему нет. По этой самой причине он практически неуязвим для идеологии, рекламы и религии. Когда вокруг в процессе кристаллизации бреда происходит становление массовой галлюцинации, именуемой светлым будущим или, скажем, возрождением духовности, в сердцах подобных субъектов ничего не копошится, кроме сомнений.

Вы не поверите, но таких даже Фрейд лечить отказывался.

Каким же образом Артёма занесло к патриотам?

История, загадочная лишь на первый взгляд. У этих нравственных чистюль все ведь не по-людски. Пока существовало единое Сусловское государство, Артём Стратополох, понятно, слыл оппозиционером. А стоило Великому Суслову рухнуть, вчерашний критикан немедленно проникся любовью к бывшей Родине и яростно обрушился на виновников ее гибели. Удобная, кстати, позиция для тех, кто пытается жить не как надо, а как хочется. Перебежав в лагерь поверженных, на первых порах неминуемо очутишься в обществе приличных людей, поскольку все проходимцы благополучно переметнулись на сторону победителя.

Краткое волшебное время, когда крысы уже сбежали, а корабль еще только собирается тонуть…

Избрание доктора Безуглова Президентом застало Артёма врасплох, хотя на выборах он голосовал именно за него, причем не столько по настоянию жены, сколько из неприязни к Паше Моджахеду, которого начал потом, понятное дело, защищать и оправдывать.

На улицах и в Интернете творилось тогда черт-те что. Оба телефона «Заединщика» не отвечали, и Стратополох, сам пока не зная, кому теперь сочувствовать, а кого ненавидеть, решился выйти из дому. Погода, помнится, была под стать политической обстановке: ветрено, переменная облачность, то набежит нервный либеральный дождик, то полыхнет в разрыве туч роскошное имперское солнце.

Удачно лавируя между лужами и толпами, Артём достиг цели. Печати на дверях редакции не обнаружилось, хотя это еще ни о чем не говорило. Зато лицо секретарши в приемной заставило сердчишко екнуть. Достоевский такие лица называл опрокинутыми.

— Редактор у себя?

Прошло, наверное, секунды три, прежде чем зрачки сотрудницы подобрались и она сообразила наконец, что перед ней кто-то стоит и о чем-то спрашивает. Судорожно кивнула в сторону двери и оторопела вновь.

Озадаченно хмыкнув, Артём прошел в кабинет. Та же картина. Редактор, как неживой, полулежал в кресле и незряче смотрел на вошедшего. По правую руку редактора на обширном рабочем столе пылала алыми карандашными царапинами свежая газета (судя по манере верстки, не «Заединщик»), а по левую — траурно чернел «Толковый словарь психиатрических терминов», книга, вскоре ставшая настольной и для самого Стратополоха.

— Что тут у вас стряслось?

С тем же трехсекундным запозданием в кресле шевельнулись.

— А, это ты… Присаживайся…

— Что случилось?

Редактор вопросительно оглядел газету, словарь, затем поднял на Артёма исполненные недоумения глаза.

— Ходили сегодня партию регистрировать… — Голос вполне соответствовал взгляду.

— И что?

— Вышел какой-то в белом халате… Сказал, регистрировать теперь не будут…

— А когда будут?

— Никогда.

— Позволь… — Почуяв слабость в ногах, Стратополох оперся на спинку стула для посетителей, потом и вовсе присел. — Ты… хочешь сказать… общественно-политические организации запрещены?!

— Нет…

— А регистрировать…

— Регистрировать не будут.

— Погоди! — Артём тряхнул головой. — А допустим, санкцию на митинг…

— Не дадут…

— То есть нельзя?

— Можно.

— Без санкции?

— Без санкции…

— Ничего не понимаю, — искренне сказал Артём. — А если демонстрация? Если проспект перекрыли?

— Ответишь как за нарушение правил дорожного движения.

— А в сквере?

— В сквере — пожалуйста… Если не орать, скамеек не ломать… Опять же, если отдыхающие не против… Слушай, достань там из шкафчика! Сил нет подняться, все не отойду никак…

Артём принес бутылку и две рюмки. Выпили. Сквозь плотно закрытые окна с улицы не проникало ни звука. Нарочито звонко клацали настенные часы.

— Хм… — поразмыслив, сказал Артём. — А мне это нравится! Не знаю, чего ты расстраиваешься. Все же, выходит, разрешено… Газету выпускать можно?

— Можно.

— Ну?…

Редактор разлил по второй и странно посмотрел на Артёма.

— Партии не регистрируются, — в который раз медленно повторил он. — А вот принадлежность к партии…

Артём ждал завершения фразы. Долго ждал.

— Слышь! — не выдержал он наконец. — Чего жилы тянешь? Принадлежность к партии. Дальше! Где она регистрируется?

— В поликлинике, — глухо сказал редактор. Артём потер внезапно загудевший лоб.

— Повтори… Редактор повторил.

Стратополох нетвердой рукой взял свою рюмку, машинально пригубил. Вкуса не почувствовал. Владелец кабинета наблюдал за Артёмом с болезненной пристальностью, словно сравнивая нынешнюю реакцию гостя с недавней собственной.

— Политическая активность — лечится, — добавил он еще глуше.

— Бред!

— Вот именно… — Редактор со вздохом подтянул поближе «Толковый словарь», раскрыл на закладке. — «Бред альтруистический, — скорбно зачитал он вслух, — содержит идею возложенной на больного высокой миссии политического или религиозного характера…» — Закрыл словарь, покряхтел. — Понял, в чем сволочизм-то весь? — заключил он с тоской. — Формулировочка, а?

— Дай сюда! — привставая, осипшим голосом потребовал Артём. Отобрал книгу, въелся глазами в текст. — Ну! — вскричал он через несколько секунд. — Что ты мне тут, понимаешь, лапти плетешь? «Основные признаки. Бред является следствием болезни и, таким образом, в корне отличается от заблуждений и ошибочных убеждений психически здоровых…» На, держи! — Стратополох с победным видом вернул — чуть ли не кинул — словарь редактору.

Тот принял книгу, но взгляд его остался траурным, как был.

— Не говоря уже о том, что ты сейчас признал наши убеждения ошибочными, — с кроткой язвительностью молвил он, — позволь спросить: кто будет отличать болезнь от заблуждений?

— Специалисты. — Артём пожал плечами.

Редактор удовлетворенно наклонил свой мощный, как башня, лоб.

— То есть сотрудники доктора Безуглова… Те самые, что не зарегистрировали партию и направили меня в поликлинику.

Стратополох снова опустился на стул и некоторое время не мог выговорить ни слова.

— Слушай! — ошарашенно вымолвил он наконец. — Ну, политика — ладно, а вот религия… Их же затопчут…

— Кто? — с безнадежной усмешкой отозвался редактор. — Кто затопчет? Пол-Сызнова закодировано… да и попы уже всех достали… А вот еще не желаешь? «Бред архаический…»

— Стоп! — прервал Артём. — Я, например, беспартийный патриот… Редактор немедленно отложил словарь и взял газету.

— Так… — бормотал он, водя пальцем по абзацам, отмеченным красным карандашом. — Где же тут было… Ага…

— Что это?

— Тронная речь… Значит, говоришь, беспартийный патриот. Тогда слушай: «Следует также учитывать, что лица с нетрадиционной сексуальной ориентацией могут вступать в интимную связь не только с живыми существами (гомосексуалисты, зоофилы), но также с неодушевленными предметами (фетишисты) и даже с абстрактными понятиями (патриоты)».

— Но не в сексуальную же связь! — заорал Артём.

Редактор засопел и, бросив газету на стол, снова раскрыл словарь. На этот раз листал подольше.

— «Зоофилия эротическая, — огласил он в итоге, — вид перверсии, при которой больные испытывают наслаждение при рассматривании животных или общении с ними, например, при верховой езде, дрессировке…»

— И что?

— «При этом отсутствует стремление к совокуплению с животными», — хмуро дочитал редактор. — Один к одному. Ты же с Отечеством тоже совокупляться не собираешься… Так, наслаждаешься при рассматривании…

— Постой! — взмолился Артём, берясь за виски. — Дай сообразить…

Несколько секунд прошло в напряженном молчании.

— Так… — хрипло выговорил Стратополох. — Выходит, мы теперь извращенцы?

— Выходит…

— И куда нас теперь? В психушку?

— Кодирование и лечение только на добровольных началах, — проворчал редактор. — Если не врут, конечно… А вот за пропаганду извращений могут и принудительно…

— Нет, интересное дело! А если я не отмечусь в поликлинике?

— Не будешь считаться патриотом. Артём молчал.

— Эх… — так ничего и не услышав, с горечью сказал редактор и помотал щеками. — Вот помяни мое слово, все врассыпную брызнут, ни один не отметится… Давай-ка еще примем, — решительно закончил он, доливая в рюмку Стратополоха до краешка.

Выпили. Некоторое время редактор сидел, опустив голову, потом вскинул выкаченные наслезенные глаза и, скрипнув зубами, с маху хватил кулаком по «Толковому словарю психиатрических терминов».

— За Родину, — всхлипнул он, — на все пойду! Пусть хоть в пидарасы пишут…