"ВОПРОС КРОВИ" - читать интересную книгу автора (Рэнкин Иэн)

7

У Шивон возникла идея.

Ее часто охватывали во сне приступы паники. Возможно, виновата была комната, в которой она спала. Поэтому она решила попробовать спать на диване, очень удобно и даже уютно устроившись на нем под пуховым одеялом, с телевизором в углу, кофе и коробочкой чипсов «Принглс». Трижды за этот вечер она ловила себя на том, что подходит к окну и проверяет, что там внизу, на улице. Если во тьме она замечала движение, она замирала у окна на несколько минут, следя за подозрительным пятном, пока подозрения не рассеивались. Когда Ребус позвонил ей, чтобы рассказать о своем свидании с доктором Кертом, она задала ему вопрос: точно ли был идентифицирован труп?

Он осведомился, что она имеет в виду.

— Останки обуглены, значит, надо проводить анализ ДНК. Это было сделано?

— Шивон…

— Для того чтобы можно было оспорить.

— Он мертв, Шивон. И приучайся не думать больше о нем.

Она закусила губу — тем более сейчас не время тревожить его по поводу письма. С него и так хватает.

Ребус нажал кнопку отбоя. Шивон он позвонил лишь потому, что знал: если завтра все это дерьмо выплывет наружу, его на месте не будет и Темплер придется довольствоваться его заместительницей.

Шивон решила приготовить себе еще кофе — растворимого, без кофеина. Она чувствовала кислый вкус у себя во рту. По пути на кухню она остановилась возле окна и окинула беглым взглядом улицу. Доктор попросил ее записать примерное меню всех ее трапез за неделю, после чего обвел в кружок те продукты, которые, по его мнению, могли провоцировать приступы. О «Принглс» Шивон старалась не думать, сложность заключалась в том, что она любила «Принглс». А также вино, и шипучие напитки, и готовую еду на вынос. Как они и решили с доктором, она отказалась от курения, регулярно занималась гимнастикой. Но надо же иногда как-то выпускать пар…

— Так вы пар выпускаете с помощью выпивки и фастфуда?

— Это моя разрядка по вечерам.

— Может, стоит попробовать ослабить дневной заряд?

— Вы хотите уверить меня, что никогда не курили и в рот не брали спиртного?

Нет, в этом уверить он её конечно же не хотел. Работа у докторов даже напряженнее, чем у копов. Но одну вещь она стала делать по собственной инициативе — погружаться в волны музыки, ставя на проигрыватель диски — Лемон Джелли, «Олд-солар», «Канадские подмостки». Некоторые она забраковала: «Апекс Туин» и «Отекр» показались ей жидковатыми, мало мяса на кости.

Мясо на кости…

Она думала о Мартине Ферстоуне. Вспоминала его запах — от него несло какими-то мужскими химикалиями. Перед глазами всплывало его лицо со стертыми, потемневшими зубами и как он стоял возле ее машины, нагло жуя ее покупку, такой небрежный в этом своем вызове, такой неуязвимый в своей агрессивности. Нет, Ребус был прав, он должен был умереть. А письмо — это чья-то дурная шутка. Но проблема состояла в том, что она не могла понять, кто это так подшутил. Однако был же кто-то, кто это сделал, просто она кого-то упускает из виду.

С чашкой кофе в руках она опять завернула к окну. В доме напротив горел свет. Некоторое время назад оттуда за ней вел наблюдение мужчина… коп по фамилии Линфорд. Он все еще служил в полиции, теперь уже в управлении. Она даже подумывала тогда о переезде, но ей нравился район, нравились улица, ее квартира, нравилось окружение. Маленькие лавочки на углу, молодые семьи и интеллигентные холостяки. Большинство молодых семей составляли люди моложе ее, и она понимала это. Все вокруг донимали ее, спрашивая: «Ну а ты когда подберешь себе пару?» Тони Джексон на их пятничных встречах буквально брала ее в оборот. Выискивала для нее подходящих кандидатов в барах и клубах, не желая слушать отказов, подводила их к столику, где сидела, подперев рукой голову, Шивон.

Возможно, бой-френд и был бы кстати. Отпугивал бы воров. Правда, то же самое могла бы делать и собака. Но что касается собаки…

Заводить собаку Шивон не хотелось. Как не хотелось заводить и любовника. С Эриком Мозом она перестала видеться, когда он стал заговаривать о том, что их отношениям «пора перейти в новую стадию…». Теперь она скучала по нему, по его поздним визитам к ней, совместным ужинам с пиццей и обменом сплетнями. Они бы послушали музыку, может быть, поиграли в компьютерные игры на его ноутбуке. Надо будет вскоре попытаться вернуть его и посмотреть, что из этого выйдет. Вскоре, но не сейчас,

Мартин Ферстоун был мертв. Это знали все. Интересно, кто знал бы, будь он все-таки жив? Возможно, его девушка. Близкие друзья или родные. Жил же он с кем-то, кто помогал ему тратить нажитое и выживать. Может быть, этот Павлин Джонсон был бы в курсе. Ребус говорил, что к этому парню как магнитом притягивает всю окрестную шпану. Сна не было ни в одном глазу, и она решила, что прокатиться было бы ей на пользу. Опять же и музыку послушать на автомобильном магнитофоне. Она взяла мобильник и набрала номер участка в Лейте, зная, что на происшествие в Порт-Эдгаре брошены огромные средства, а значит, там найдутся полуночники, жаждущие пополнить сверхурочными свой банковский счет. На одного из них она тут же и напала, попросив дать ей кое-какую информацию.

— Павлин Джонсон… Настоящего его имени я не знаю, как, впрочем, думаю, не знает и никто другой. Его сегодня допрашивали в Сент-Леонарде.

— И что вы хотите узнать, сержант Кларк?

— Для начала только его адрес, — сказала Шивон.

Ребус взял такси — это было легче, чем вести машину. Но даже и тут, открывая дверцу со стороны пассажира, пришлось сильно нажать на защелку, отчего в большом пальце он почувствовал жжение. Карманы его пузырились от мелочи. Ему было трудно управляться с металлическими деньгами, и он платил всякий раз бумажными купюрами, рассовывая металлическую сдачу по карманам.

Он все еще был под впечатлением от разговора с доктором Кертом. Теперь ему предстояло расследование убийства, расследование тем более серьезное, что в этом убийстве главным подозреваемым выступал он. Шивон расспрашивала его о Павлине Джонсоне, но он ухитрился отвечать уклончиво. Джонсон — это из-за него он сейчас стоял здесь, звоня в дверной звонок. Это из-за него он в тот вечер отправился в гости к Ферстоуну.

Открывшаяся дверь ослепила его лучами света.

— А, это ты, Джон. Вот молодец, входи!

Дом в ряду других стандартных новостроек возле Олнуикхилл-роуд. Энди Каллис жил здесь один после того, как год назад потерял жену. Рак унес ее совсем молодой. В холле висела свадебная фотография в рамке. Каллис — худее эдак фунтов на двадцать, Мэри — сияющая, освещенная солнцем, с цветами в волосах. Ребус хоронил ее. Смотрел, как Каллис кладет венок на ее гроб. Ребус был среди шестерых мужчин, несших этот гроб; в этой шестерке был и Энди. Помнится, он тогда все глаз не мог отвести от венка, когда гроб опускали в могилу.

Прошел год, Энди уже как-то оправился, а потом вдруг это…

— Как поживаешь, Энди? — спросил Ребус.

В гостиной горел электрический камин. Перед телевизором стояло кожаное кресло и такая же кожаная скамеечка для ног. В комнате прибрано, проветрено. За окном — аккуратный, ухоженный садик, сорняки на бордюрах тщательно выполоты. Над каминной полкой еще одна фотография Мэри, сделанная в фотоателье. Та же улыбка, что и на свадебной фотографии, но возле глаз появились морщинки, а лицо пополнело, став лицом зрелой женщины.

— Прекрасно, Джон.

Каллис уселся в кресло. Двигался он по-стариковски, хотя лет ему было всего сорок с небольшим и волосы еще не поседели. Кресло заскрипело, словно приноравливаясь к нему.

— Угощайся, выпей чего-нибудь, ты знаешь, где взять.

— Ладно. Выпью рюмочку.

— Ты не за рулем?

— Нет, я на такси приехал. — Пройдя к бару, Ребус достал бутылку и, приподняв ее, вопросительно взглянул на Каллиса. — Ты еще на таблетках?

— Да, и мешать со спиртным их нельзя.

— Как и мне. — Ребус налил себе двойную порцию виски.

— Что, разве на улице холодно? — спросил Каллис. Ребус мотнул головой. — Тогда почему ты в перчатках?

— Руки повредил. Отсюда и таблетки. — Он поднял стакан. — И другие непрописанные болеутоляющие. — Он отнес стакан к дивану и удобно устроился на нем. Телевизор работал без звука. Шла какая-то мура. — Что там передают?

— Бог его знает.

— Значит, я не оторвал тебя?

— Нет-нет, я очень тебе рад, если только, конечно, ты пришел не для того, чтобы опять давить на меня.

Ребус покачал головой:

— Я это бросил, Энди. Хотя должен признаться, что загружены люди под завязку.

— Все из-за этой школьной истории? — Краем глаза Энди заметил кивок. — Страшное дело, конечно.

— Мне поручили выяснить, почему он это сделал.

— Какой смысл? Дай только людям… возможность, и это произойдет.

Ребус обратил внимание на паузу после «людям». Каллис чуть было не сказал «оружие», но слово не выговорилось. И он назвал случай в Порт-Эдгаре школьной историей», вместо того чтобы говорить о стрельбе. Значит, травма все еще сказывается.

— Ты по-прежнему ходишь на сеансы к психоаналитику? — спросил Ребус.,

Каллис фыркнул:

— Пользы — целый вагон!

На самом деле психоаналитиком она, конечно, не была, как не было и сеансов лежания на кушетке, и откровений насчет мамочки. Но Ребус с Каллисом превратили это в шутку. Шутливый тон облегчал обращение к этой теме.

— По-видимому, бывают случаи и более тяжелые, чем со мной, — сказал Каллис. — Есть парни, которые не могут ни авторучки в руку взять, ни бутылочки с соусом — все им напоминает… — Он осекся.

«…пистолет», — мысленно закончил за него Ребус. Все им напоминало пистолет.

— Чертовски странная вещь, если подумать, — продолжал Каллис. — Я про то, что ведь мы приучены бояться, знаем же, что такое может быть, правда же? А потом вдруг кто-то, вроде меня, реагирует так, что возникает проблема.

— Проблема возникает, когда вся жизнь меняется, Энди. Ты что, соусом чипсы полить не можешь?

Каллис похлопал себя по животу.

— Да нет, ты бы ничего и не заметил.

Улыбнувшись, Ребус поставил стакан на диванный валик и откинулся на спинку дивана. Он думал о том, знает ли Энди, что левый глаз его дергается, а голос слегка дрожит. Почти три месяца прошло с тех пор, как он оставил службу, взяв отпуск по болезни. До этого он числился патрульным офицером, но прошедшим особую выучку владения оружием. Во всем графстве Лотиан и Пограничном крае таких профессионалов, как он, было раз-два — и обчелся. Заменить каждого было непросто. В Эдинбурге существовала только одна моторизованная группа быстрого реагирования.

— А что твой доктор говорит?

— Какое имеет значение, что он говорит? Все равно меня не пустят обратно без целой кучи испытаний и проверок!

— Ты боишься провалиться?

— Я боюсь, что буду признан годным.

После этих слов они погрузились в молчание и стали смотреть на экран. Передавали, как показалось Ребусу, очередной конкурс на выживаемость: группу экстремалов, которых с каждой неделей становилось все меньше.

— Ну, расскажи же, что там у нас происходит, — попросил Каллис.

— Да там… — Ребус мысленно перебирал варианты ответа. — Строго говоря, ничего особенного.

— Не считая истории в школе?

— Не считая, конечно. Ребята все о тебе спрашивают.

Каллис кивнул:

— Иногда и заглянет какой-нибудь чудак.

Ребус наклонился вперед, опершись на колени:

— Ты не собираешься возвращаться, а?

Каллис устало улыбнулся:

— Ты же знаешь, что нет. Говорят, что это стресс или что-то в этом роде. И теперь я инвалид.

— Сколько лет прошло, Энди?

— С тех пор как я вступил в ряды? — Каллис в задумчивости вытянул губы. — Пятнадцать. Пятнадцать с половиной.

— И за все это время только один несчастный случай! И тебя он так перевернул? Да его и несчастным случаем-то назвать нельзя.

— Погляди на меня, Джон, хорошенько, ладно? Заметил что-нибудь? Что руки дрожат? — Он поднял руку, демонстрируя это Ребусу. — Что сосуд на веке пульсирует? — Для наглядности он прикоснулся к глазу поднятой рукой. — Это не я прошусь в отставку, это мое тело! Подает предупредительные сигналы, а ты советуешь не обращать на них внимания! Знаешь, сколько вызовов у нас было в прошлом году? Почти триста. И за оружие мы хватались в три раза чаще, чем за год до этого.

— Правильно. Это все потому, что жизнь стала жестче.

— Может быть, и так. Только я не стал жестче.

— И не надо. — Ребус задумался. — Давай будем считать, что возвращаться в группу тебе не обязательно. Дежурных в участке тоже не хватает.

Каллис покачал головой:

— Это не для меня, Джон. Бумажная работа на меня всегда тоску наводила.

— Ты мог бы вернуться к патрульной службе.

Каллис уставился куда-то в пространство, явно пропуская его слова мимо ушей.

— Что меня добивает, так это то, что я вот сижу здесь, борюсь с трясучкой, а эти подонки ходят на свободе, бряцают оружием и им это сходит с рук! Ну что же это за сволочная система, Джон! — Он опять повернулся к Ребусу, впился в него взглядом. — На кой мы вообще нужны, если не можем остановить то, что происходит?

— Сидя тут и проливая слезы, дела не поправишь, — негромко сказал Ребус.

Во взгляде друга безнадежности было не меньше, чем гнева. Каллис поднял обе ноги со скамеечки, встал, распрямился.

— Я чайник поставлю. Может, принести тебе чего-нибудь?

На экране группа конкурсантов спорила об условиях игры. Ребус взглянул на часы:

— Нет. Все хорошо. А мне пора.

— Спасибо, что навестил меня, Джон, но если ты думаешь, что обязан…

— Это был всего лишь предлог для набега на твой бар. А когда он опустеет, ты меня фиг увидишь.

Каллис принужденно улыбнулся:

— Позвони, вызови такси, если хочешь.

— У меня мобильник при себе. — И он все-таки сумел набрать номер, правда, не без помощи авторучки.

— Ты уверен, что больше не хочешь?

Ребус покачал головой:

— Завтра у меня трудный день.

— У меня тоже, — заявил Энди Каллис.

Ребус вежливо кивнул. Это был обычный финал всех их бесед: Завтра трудный день, Джон? — Как всегда, трудный, Энди. — У меня тоже.

Ребусу вспомнились темы, которые он собирался обсудить с Энди — стрельба в школе, Павлин Джонсон. Но вряд ли это имело смысл. Со временем они вновь смогут беседовать всерьез, вместо того чтобы перекидываться словами, как шариком в пинг-понге, во что нередко превращался их разговор.

— Не провожай, я сам выйду, — крикнул Ребус в сторону кухни.

— Подожди, пока такси не пришло.

— Мне надо воздуха глотнуть, Энди.

— Ты хочешь сказать «глотнуть сигаретного дыма».

— С такой интуицией, как у тебя, почему ты не подался в детективы? — сказал Ребус, открывая входную дверь.

— Вот уж кем не хотел бы я быть! — раздалось вслед ему.

Уже в такси Ребус решил сделать крюк и велел водителю держать путь на Грейсмаунт, после чего стал направлять его к дому Мартина Ферстоуна. Окна дома были заколочены, на двери висел надежный замок — защита от вандалов. Парочки наркоманов было бы достаточно, чтобы превратить жилище в притон. Кухня находилась в глубине. Именно эта часть дома должна была пострадать больше всего. Кое-что из пожитков и мебели пожарные вытащили прямо на разросшуюся траву газона — стулья, стол, раздолбанный громоздкий пылесос. Вытащили и так и оставили — на такое добро вряд ли кто и польстится. Ребус велел водителю трогать. На автобусной остановке собралась стайка подростков. Было не похоже, чтобы они ожидали автобуса. Просто это укрытие было постоянным местом их встреч. Двое из них забрались на навес, остальные трое прятались под крышей. Водитель остановил машину.

— В чем дело? — спросил Ребус.

— По-моему, в руках у них камни. Если мы проедем мимо, они забросают нас камнями.

Ребус взглянул. Мальчишки на навесе стояли как вкопанные. В руках у них он ничего не заметил.

— Подожди-ка меня секундочку, — сказал Ребус, вылезая из машины.

Водитель резко повернулся:

— Ты взбесился, приятель?

— Нет, а вот если ты тронешься с места, оставив меня здесь, я действительно взбешусь, — пригрозил ему Ребус и, не закрыв за собой дверцу, направился к автобусной остановке. Троица выступила вперед из-под своего навеса. На них были куртки с нахлобученными на голову капюшонами. Края капюшонов плотно облегали лица — так парни спасались от вечерней промозглой сырости. Руки в карманах. Худые гибкие шкеты в мешковатых хлопковых штанах и кроссовках.

Не обращая на них внимания, Ребус уставился на двух парнишек на навесе.

— Что, камушки собираете, да? — крикнул он им. — Я в ваши годы птичьи яйца коллекционировал.

— Чего это ты там плетешь?

Ребус опустил глаза пониже и встретился взглядом с вожаком. Взгляд того был тяжел и неприятен. Судя по всему, парень был действительно вожак-командир, с двумя адъютантами по бокам.

— Я тебя знаю, — сказал Ребус.

Тот не опустил глаз:

— Да?

— А значит, и ты можешь меня помнить.

— Помню. Не забыл. — Парень фыркнул носом, словно хрюкнул.

— А теперь попомнишь, каково со мной связываться.

Один из мальчишек на навесе так и прыснул:

— Нас-то пятеро, ты, голова!

— Молодец, что хоть до пяти считать научился. — Ребус заметил свет фар и услышал гул мотора. Он оглянулся, но водитель, оказывается, просто подрулил к тротуару. Машина притормозила, но потом опять набрала скорость: водитель не желал связываться.

— Пятеро против одного, уж наверное вы меня одолеете. Но говорил я не про то, а про то, что будет после. Потому что после, как пить дать, будет суд, и уж я постараюсь, чтобы вас упрятали за решетку. Ах, вы малолетки? Ладно, тогда извольте побыть несколько годков в каком-нибудь не пыльном исправительном заведении. Но перед этим вас подержат в Сотоне. В его крыле для взрослых заключенных. А это, уж поверьте мне, полная задница. — Ребус помолчал. — Я о ваших задницах говорю, если не поняли.

— Здесь мы хозяева, черт побери! — Один из парнишек сплюнул. — Не вы.

Ребус махнул рукой в сторону.

— Почему я и уезжаю… с вашего позволения. — Он опять перевел взгляд на вожака. Того звали Рэб Фишер, было ему пятнадцать лет, а банда его, как помнилось Ребусу, называлась «Отпетые». За плечами каждого в ней было множество задержаний, но под суд они не попадали. Матери и отцы этих ребят клялись, что делали для них все возможное — «били смертным боем» после первого задержания. «Да я из него чуть душу не вытряс, — признавался отец Рэба, — но как с таким сладишь!»

Ребус мог бы дать ему парочку советов, но с советами он и тогда, видать, опоздал.

— Ну так как же, Рэб? Позволяешь?

Фишер все глядел на него в упор, наслаждаясь моментом превосходства. Весь мир, казалось, ожидал его слова.

— Мне вот перчатки бы подошли… — вымолвил он наконец.

— Не эти, — сказал Ребус.

— А на вид ничего, теплые.

Медленно покачав головой, Ребус стал стягивать с руки перчатку, стараясь не морщиться. И поднес к его глазам руку — в пластырях и волдырях.

— Бери, если захочешь, Рэб, ведь внутри-то вот что было.

— Это уж слишком, ядрена мать, — заметил один из адъютантов.

— Почему и не захочешь их надеть. — Ребус надел перчатку, повернулся и пошел назад к такси. Влез, захлопнул дверцу. — Теперь поезжай, — распорядился он.

Такси опять тронулось. Ребус глядел прямо перед собой, хотя и чувствовал на себе пять пар глаз. Когда водитель набрал скорость, о крышу машины что-то ударилось и на дорогу упала половинка кирпича.

— И всего-то один камушек, — заметил Ребус.

— Вам легко говорить, шеф. Тачка-то не ваша.

Они выехали на шоссе и затормозили на красный свет. На встречной полосе у обочины стояла машина. Внутри ее горел свет и было видно, что человек за рулем склонился над картой.

— Вот недотепа несчастный, — сказал водитель. — Еще бы, кому охота здесь заблудиться!

— Вертай на встречную, — приказал Ребус.

— Чего?

— Развернешься и станешь вон там, перед той машиной.

— С какой стати?

— С такой, что я прошу, — отрезал Ребус.

Всем своим видом и своими телодвижениями водитель демонстрировал нежелание получать деньги за подобные прихоти. Когда зажегся зеленый свет, он просигналил правый поворот и подрулил к тротуару. Ребус уже приготовил деньги.

— Сдачу оставь себе, — сказал он, вылезая.

— Ей-богу, я ее честно заработал, приятель.

Ребус прошел назад к стоявшей машине, открыл дверцу со стороны пассажира и скользнул внутрь.

— Хороший вечерок для прогулки, — сказал он Шивон Кларк.

— А что, разве нет? — Карта уже исчезла, возможно, под сиденьем. Она следила за тем, как водитель, вылезши из такси, осматривает крышу своей машины. — А тебя как занесло бог весть куда?

— Приятеля навещал, — сказал Ребус. — Интересно, чем оправдаешься ты.

— Разве мне надо оправдываться?

Водитель, покачав головой и злобно покосившись на Ребуса, вернулся на свое место за рулем и, сделав обратный разворот, укатил в безопасную часть города.

— Какую улицу искала? — спросил Ребус. Шивон вытаращила глаза, и он улыбнулся: — Я видел, как ты изучала карту. Давай-ка погадаем: искала дом Ферстоуна, да?

Она ответила после паузы:

— Как ты догадался?

Он пожал плечами:

— Назовем это мужской интуицией.

Она вздернула бровь:

— Я под впечатлением. И в свою очередь, выскажу догадку: ты ведь тоже оттуда?

— Я навещал приятеля.

— А имя у приятеля есть?

— Энди Каллис.

— По-моему, мне он неизвестен.

— Энди был одним из наших. А сейчас он в отпуске по болезни.

— Ты сказал «был», что заставляет предположить, что из отпуска он не вернется.

— Теперь мой черед быть под впечатлением. — Ребус переменил положение, заерзав в кресле. — Энди перенес травму. Я имею в виду — психическую.

— И это необратимо? Ребус пожал плечами:

— Я все думаю… ах, не важно!

— Где он живет?

— В Олнуикхилле, — ответил Ребус и тут же бросил недобрый взгляд на Шивон, поняв, что вопрос был неспроста. Она ответила ему улыбкой.

— Это ведь возле Хоуденхолла, да? — Сунув руку под сиденье, она вытащила карту. — Далековато отсюда!

— Ладно. Признаюсь, что на обратном пути сделал крюк.

— Чтобы взглянуть на дом Ферстоуна?

— Да.

Она удовлетворенно сложила карту.

— Меня обвиняют по этому делу, Шивон, — сказал Ребус. — Так что некоторое любопытство с моей стороны имеет основание. А с твоей?

— Ну, я просто думала… — Теперь роли переменились и выпутывалась она.

— Что ты думала? — Он поднял руку в перчатке. — Ладно, не имеет значения. Больно видеть, как ты стараешься что-то придумать. Скажу, что думаю я.

— Что?

— Думаю, что вовсе не дом Ферстоуна ты искала.

— О-о…

Ребус покачал головой:

— Ты хотела кое-что выведать. Посмотреть, не удастся ли провести собственное маленькое расследование, может быть, отыскать его друзей… Может быть, кого-то вроде Павлина Джонсона. Ну как, похоже на истину?

— Зачем бы мне это делать?

— У меня такое чувство, что ты не совсем веришь в смерть Ферстоуна.

— Опять мужская интуиция?

— Ведь ты на это намекала, когда я позвонил тебе по телефону.

Она закусила нижнюю губу.

— Хочешь, обсудим это? — негромко предложил он.

Она потупилась, глядя куда-то себе в колени.

— Я получила послание.

— Какого рода?

— Подписанное «Марти» и отправленное на Сент-Леонард.

Ребус задумался:

— В таком случае я знаю, как поступить.

— Как?

— Давай возвратимся в город, и я покажу тебе…

Показать ей он собирался Хай-стрит и открытую допоздна «Тратторию Гордона», где подавали крепкий кофе и пасту. Ребус и Шивон юркнули в одну из тесных кабинок и заказали по двойному эспрессо.

— Мне бескофеинного, — вовремя вспомнила Шивон.

— А чем же плох обычный? — поинтересовался Ребус.

— Стараюсь ограничить себя в кофеине.

Он принял это к сведению.

— Что-нибудь съешь или это тоже verboten?[4]

— Я не голодна.

Ребус же посчитал, что голоден, и заказал пиццу с морепродуктами, предупредив Шивон, что ей придется ему помочь. В глубине траттории стояли ресторанные столики, но занят был только один — шумная компания за ним всерьез нагружала желудки, щедро лакируя еду выпивкой. Там же, где расположились Шивон с Ребусом, в кабинках возле двери, подавали лишь легкие закуски.

— Итак, повтори-ка, что говорилось в том послании.

Вздохнув, она повторила.

— А марка была местная?

— Да.

— Дорогая или подешевле?

— Какая разница?

Ребус пожал плечами:

— Ферстоун, судя по всему, пользовался бы дешевыми марками.

Он внимательно смотрел на нее.

Она выглядела усталой и в то же время нервно-деятельной — потенциально опасное сочетание. Перед ним, непрошеный, возник образ Энди Каллиса.

— Возможно, Рэй Дафф прольет некоторый свет, — говорила тем временем Шивон.

— Если кто-то и в состоянии это сделать, то только Рэй.

Прибыл кофе. Шивон поднесла к губам чашку:

— Завтра они собираются приняться за тебя, да?

— Возможно, — сказал Ребус. — Но при любом раскладе ты не должна в это лезть. А это значит, не искать встреч с дружками Ферстоуна. Если Отдел жалоб тебя на этом застукает, они заподозрят заговор.

— Ты определенно считаешь, что Ферстоун погиб в огне?

— Нет причины считать иначе.

— Кроме письма?

— Это не его стиль, Шивон. Он не стал бы посылать письмо, а прямиком направился бы к тебе, явился бы лично, как делал уже не раз.

Она поразмыслила над этими словами.

— Понятно, — сказала она наконец.

Разговор замер, и оба занялись кофе — крепким и горьковатым.

— Ты точно в порядке? — вдруг спросил Ребус.

— В полном.

— Точно?

— Мне что, расписку дать?

— Я хочу услышать правду.

Глаза ее потемнели, но она смолчала. Принесли пиццу; Ребус разрезал ее на куски и уговорил Шивон взять себе один. Ели они опять в молчании. Пьяная компания за столом потянулась к выходу — они шумели и гоготали, пока за ними не захлопнулась дверь. Проводив их, официант возвел глаза к небу, благодарный за вновь установившуюся тишину.

— У вас все в порядке?

— Все хорошо, — ответил Ребус и поглядел на Шивон.

— Все хорошо, — повторила она, выдержав его взгляд.

Потом Шивон сказала, что отвезет его домой. В машине Ребус взглянул на часы — одиннадцать.

— Может, новости послушаем? — предложил он. — Узнаем, будет ли Порт-Эдгар среди них главной.

Она кивнула и включила радио.

Бдение проводилось возле школы. Несколько свечей ухитрилось не потухнуть, но большинство собравшихся проявили осмотрительность, принеся с собой фонари. Шивон поставила машину во второй ряд возле фургончика журналистов программы новостей. Те были с головой в работе: возились с телекамерами, микрофонами и импульсными лампами. Но их толпа меркла перед количеством участников и просто любопытствующих.

— Здесь, должно быть, человек четыреста, — заметила Шивон.

Ребус кивнул. Дорога была полностью перекрыта толпой. Несколько констеблей в форме, рассредоточившись по периферии, стояли заложив руки за спину — очевидно, в знак уважения. Ребус увидел, как группа журналистов увлекла в сторону Джека Белла — он начал что-то говорить им, видимо, излагая свою платформу, а те деловито кивали и записывали, заполняя одну за другой страницы блокнотов.

— Уместный штришок, — заметила Шивон.

Ребус понял, что говорит она о траурной повязке на рукаве Белла.

— Тонко задумано, — согласился он.

В этот момент Белл поднял глаза, увидел их и, задержав на них взгляд, продолжал выступление. Ребус стал проталкиваться в толпе и тянуться на цыпочках, пытаясь разглядеть, что происходит впереди. Там был священник — молодой, высокого роста, с хорошим голосом. Рядом с ним стояла женщина, гораздо ниже его, но такая же молодая. Ребус сообразил, что это и есть капеллан Академии Порт-Эдгар. Кто-то тронул его за плечо, и он увидел, что слева от него стоит Кейт Реншоу; закутанная от холода, она прикрывала рот розовым шерстяным шарфом. Кейт улыбалась и кивала ему. Двое мужчин рядом, певшие с большим увлечением, но фальшиво, казалось, пришли сюда непосредственно из ресторана одной из гостиниц. От них несло пивом и сигаретами. Мужчина толкнул другого в бок и указал подбородком на повернутый в их сторону объектив передвижной телекамеры. Оба подтянулись, выпрямились и запели еще громче.

Трудно было сказать, местные это или приезжие. Похоже, экскурсанты. Надеются, что утром за завтраком смогут лицезреть себя на экране телевизора.

Гимн окончился, и капеллан начала короткую проповедь. Слабый голос ее относило порывами ветра с побережья. Ребус опять взглянул на Кейт и сделал ей знак отойти подальше, в задние ряды. Она последовала за ним туда, где стояла Шивон. Оператор забрался на ограду, чтобы снять толпу сверху, но полицейский велел ему слезть.

— Привет, Кейт, — сказала Шивон.

Та опустила шарф пониже.

— Здравствуйте, — сказала она.

— Папы здесь нет? — спросил Ребус.

Кейт покачала головой:

— Он из дома почти не выходит.

Обхватив себя руками, она съежилась и переминалась с ноги на ногу от холода.

— Много народу собралось, — сказал Ребус, оглядывая толпу.

Кейт кивнула:

— Меня потрясло, сколько из них меня знают. Люди подходят, выражают соболезнования по поводу Дерека.

— Такие события обычно сплачивают людей, — заметила Шивон.

— Если б это было не так, то чего бы мы все тогда стоили… — Она отвлеклась при виде кого-то: — Простите, мне надо… — и стала пробираться туда сквозь толпу журналистов. Там стоял Белл, машущий ей и подзывавший ее к себе. Она подошла, он приобнял ее за плечи, и из кустов живой изгороди на заднем плане тут же еще громче застрекотали камеры и еще ярче загорелись огоньки вспышек. К ограде были прислонены букеты цветов с листками записок, трепыхавшимися на ветру, и фотографиями убитых.

…только благодаря поддержке вот таких людей, я думаю, мы имеем шанс победить. В действительности даже больше чем шанс, потому что подобное не может, не должно иметь место в цивилизованном обществе. Мы не хотим, чтобы это повторилось, вот почему мы и продолжаем эту нашу борьбу.

Когда Белл сделал паузу, чтобы показать журналистам дощечку с прикрепленным к ней текстом петиции у него в руках, посыпались вопросы. Отвечая, он не снимал руки с плеча Кейт, заботливо обнимая ее. Заботливо, думал Ребус, или же по-хозяйски?

— Видите ли, — вступила Кейт, — петиция — это хорошая идея.

— Превосходная идея! — поправил ее Белл.

— …но это лишь начало. На самом деле требуется действие. Власти должны пресечь попадание оружия в дурные руки. — При слове «власти» она бросила взгляд на Ребуса и Шивон.

— Если позволите мне обратиться к цифрам, — опять встрял Белл, помахивая своей дощечкой, — то из них видно, что количество преступлений с применением оружия постоянно растет, что подтверждает факт, и без того нам известный. Но конкретные цифры статистики замалчивают. По одним сведениям количество таких преступлений возрастает на десять процентов в год, по другим — на двадцать и даже на сорок процентов. Но какова бы ни была эта цифра, она является не только позорным пятном в послужном списке наших полицейских и работников правоохранительных органов, но и, что гораздо важнее…

— Можно мне задать вам один вопрос, Кейт? — подал тут голос один из журналистов. — Каким образом вы надеетесь заставить правительство услышать голос пострадавших?

— Я не уверена, что мы сможем заставить их услышать. Возможно, пришло время, не надеясь на правительство, обратиться непосредственно к тем, кто стреляет из этого оружия, к тем, кто занимается его продажей, ввозит его в нашу страну…

Ее голос был перекрыт громовым голосом Белла:

— Еще в девяносто шестом году Министерство внутренних дел подсчитало, что в Соединенное Королевство нелегально ввозится две тысячи стволов в неделю. Вдумайтесь только: в неделю! И главным образом через туннель под Ла-Маншем. С тех пор как вошел в силу запрет, вызванный событиями в Данблейне, количество преступлений с применением ручного огнестрельного оружия увеличилось на сорок процентов…

— Кейт, не могли бы мы узнать ваше мнение…

Ребус повернулся и пошел к машине Шивон. Когда она догнала его, он закуривал сигарету или пытался закурить. От ветра его зажигалка шипела и гасла.

— Поможешь? — спросил он Шивон.

— Нет.

— Спасибо на добром слове.

Но она все-таки сжалилась над ним и, держа раскрытыми полы пальто, соорудила для него нечто вроде укрытия на время, пока он закуривал. Он кивком поблагодарил ее.

— Насладился зрелищем? — спросила она.

— Думаешь, мы вампиры?

Она помолчала, взвешивая его слова, потом покачала головой:

— Нет, просто мы заинтересованная сторона.

— Можно и так сказать.

Толпа стала расходиться. Многие медлили, разглядывая хрупкое святилище возле ограды, другие проходили мимо Ребуса и Шивон. Лица у всех были серьезные, решительные, заплаканные. Одна женщина прижимала к груди двух маленьких детишек, а те явно недоумевали, что такого они сделали, что мама плачет. Старик шел, тяжело опираясь на поручни ходунков, но решительно мотал головой в ответ на многочисленные предложения помочь.

Прошла и группа подростков в форме Академии Порт-Эдгар. Ребус не сомневался, что со времени их появления на церемонии каждого из них запечатлела не одна фотокамера. На лицах девочек были следы размазанной туши. Мальчики конфузились и словно были не рады, что пришли. Ребус поискал глазами мисс Тири, но не увидел ее.

— Это твой приятель, кажется? — спросила Шивон, указывая подбородком на одну фигуру. Ребус вгляделся в толпу и сразу же понял, о ком она говорит.

Павлин Джонсон шел в длинной шеренге направлявшихся в город. А рядом с ним маячил низкорослый, ниже его на целый фут, Злыдня Боб. На время церемонии он снял бейсбольную кепку, обнажив лысеющую макушку, а сейчас нахлобучивал ее опять. Джонсон был одет скромно, с учетом обстоятельств: серая рубашка с искрой, возможно шелковая, а сверху длинный черный плащ. На шее черный галстук-ленточка, скрепленный серебряной булавкой. Головной убор — мягкую серую шляпу — он тоже снял и теперь держал в руках, поминутно поглаживая ее края.

Видимо, Джонсон почувствовал, что на него смотрят. Когда его взгляд встретился со взглядом Ребуса, последний поманил его пальцем. Джонсон сказал что-то своему адъютанту, и парочка стала пробираться сквозь толпу.

— Почли своим долгом поприсутствовать, мистер Ребус, как истинный джентльмен, которым вы, без сомнения, себя считаете?…

— Со мной все ясно, ну а ты здесь почему?

— По той же причине, мистер Ребус, по той же самой причине… — Низкий поясной поклон в сторону Шивон: — Подружка или коллега? — спросил он.

— Второе, — ответила Шивон.

— Как говорится, одно не обязательно исключает другое, — и послав свой оскал Шивон, он вновь нацепил на голову шляпу.

— Видишь того парня? — спросил Ребус, кивком указывая туда, где заканчивал свое интервью Джек Белл. — Сказать ему, кто ты есть, так он здорово посмеется.

— Вы про мистера Белла говорите? Мы, как пришли, первым делом его петицию подписали. — Он взглянул вниз на напарника: — Правда ведь, малыш? — Боб, кажется, ничего не понял, но все равно кивнул. — Так что совесть моя чиста.

— Это никак не объясняет, чего ты здесь потерял. Может только, совесть твою, которая вовсе не так чиста, как ты говоришь, гложет чувство вины…

— Такой удар, смею сказать, ниже пояса. — Джонсон картинно поморщился. — Пожелай же спокойной ночи нашим милым друзьям-детективам, — сказал он, похлопав по плечу Злыдню Боба.

— Спокойной вам ночи, милые друзья-детективы! — глупо ухмыльнулся тот.

Павлин Джонсон опять нырнул в толпу. Он шел в ней, склонив голову, словно в благочестивом размышлении. Боб трусил сзади, шага на два отставая от хозяина — точь-в-точь собака, которую вывели на прогулку.

— Ну и что нам это дает? — поинтересовалась Шивон.

Ребус медленно покачал головой.

— По-моему, твое замечание насчет чувства вины было неуместным.

— Да его вообще бы в порошок стереть за то, что он сделал!

И не замечая недоуменного взгляда Шивон, он вновь все внимание обратил на Джека Белла, что-то шептавшего на ухо Кейт. Та кивнула, и член шотландского парламента стиснул ее плечи.

— Как считаешь, может, она в политику метит? — задумчиво спросила Шивон.

— От всей души надеюсь, что все это только для рекламы, — пробормотал Ребус, ожесточенно втаптывая в землю сигаретный окурок.