"Голос призрака" - читать интересную книгу автора (Холт Виктория)

ГОЛОСА В КОМНАТЕ ПРИЗРАКОВ

На следующее утро матушка снова послала одного из слуг в Грассленд за ключом от Эндерби, так как предполагаемый покупатель, остановившийся в Эверсли, захотел осмотреть дом.

Слуга вернулся и передал слова управляющего о том, что миссис Трент с внучками уехали в город и вернутся только к обеду. Так как он не знает, где ключ, то не может прислать его, но, если мы будем в Эндерби в три часа дня, он уверен, что кто-нибудь подойдет к нам с ключом.

— Очень хорошо, — сказала мама.

Эндерби, если идти напрямик, находился не более чем в десяти минутах ходьбы от Эверсли, и Софи сказала, что с большим удовольствием пройдется пешком. Она отправилась вместе с Жанной, а я показывала им дорогу.

— Дом большой, — объясняла я, — а вскоре после четырех стемнеет, и у нас будет всего около часа на осмотр.

Но этого вполне достаточно, чтобы решить, хотите ли вы серьезно подумать о покупке. Если да, то мы могли бы оставить у себя ключ и прийти еще раз завтра. Возможно, вы сразу же решите, что в этом нет необходимости.

— Кажется, все настроены на то, что так и будет, — сказала Софи. — Но нам хотелось бы составить свое мнение, правда, Жанна?

Жанна подтвердила, что мадемуазель обычно так и поступает.

— Хорошо, я не буду настраивать вас ни за, ни против, — пообещала я.

Ноябрьский день, конечно, не лучшее время для посещения Эндерби. Был легкий туман, и капельки влаги повисали, подобно прозрачным бусинам, на сетях паутины, во множестве развешанной на неухоженном кустарнике.

Дом появился перед нами, серый, мрачный и, как мне показалось, похожий на призрак. Краем глаза я взглянула на Софи.

Она внимательно рассматривала его, но, так как капюшон скрывал от меня ее лицо, я не могла понять, нравится он ей или нет.

Как раз в это время из-за кустарника появилась миссис Трент; она держала ключ и улыбалась.

— А вот и ключ, мисс… О, теперь уже миссис. К этому надо привыкнуть.

Больше не мадемуазель де Трувиль, а миссис Френшоу.

— Да. Спасибо, что принесли ключ. Со стороны дома подошли ее внучки.

— Добрый день, — сказала я.

— Добрый день, миссис Френшоу, — поздоровались девочки.

Дороти — Долли — как зачарованная смотрела на Софи, и я заметила, что Софи тоже обратила на нее внимание. Должно быть, наличие физического недостатка во внешности обеих вызвало взаимную симпатию.

— Эта леди интересуется домом, миссис Трент, — сказала я. — Она почти не говорит по-английски. Это сводная сестра моей мамы.

— Что вы говорите! Неужели! Я отрою вам дверь. Когда ключами редко пользуются, с ними приходится повозиться. А, вот так!

Дверь открылась и мы вошли в холл. Софи взглянула на Жанну и тихо вздохнула.

Я прошла в дом вместе с ними. Я ожидала, что Тренты уйдут, однако они проследовали за нами.

— Господи, — сказала миссис Трент. — Я и забыла, как он огромен. Я никогда не заходила сюда, хотя у меня есть ключ. А вот там галерея менестрелей.

Мы наслышаны об этой галерее, не так ли?

— Да, — ответила я и достаточно подчеркнуто прибавила:

— Спасибо, миссис Трент, было любезно с вашей стороны принести ключ.

— О, не за что. Я и сама хочу все осмотреть. Девочки довольно много знают о нем, правда, девочки? Этот дом всегда интересовал их.

— Именно такой дом и может заинтересовать, — сказала Эви.

Я снова отметила, какая она хорошенькая: белокурые вьющиеся волосы и голубые глаза, обрамленные темными ресницами. Настоящая красавица или, может быть, казалась такой по сравнению со своей сестрой. Бедная малышка Долли! Грустное выражение ее лица вполне гармонировало с домом.

— Он производит большее впечатление, чем Грассленд, — сказала Эви.

— Разве, мисс?

Хорошо же ты говоришь о своем доме.

Когда-нибудь я навеки поселюсь в Грассленде. Тогда-то у нас появится приведение, выскакивающее из-за каждого угла.

Интересно, что подумали бы владельцы имения о миссис Трент как о его хранителе? Такими словами она явно не собиралась привлекать покупателей.

Я обратилась к ней с легким укором:

— Счастье, что мадемуазель д'Обинье не понимает вас, иначе это удержало бы ее от покупки дома.

Миссис Трент прикрыла руками рот:

— Мой длинный язык!

Он всегда так болтлив… Эви выглядела смущенной, и я заметила, что Долли все время смотрит на сестру, как будто без нее чувствует себя неуверенно.

— Здесь есть кое-что из мебели, — продолжала миссис Трент, нисколько не смутившись. — Часть ее, наверное, вполне в хорошем состоянии. Она продается вместе с домом.

Учтите, будет необходим небольшой ремонт.

Я отошла от нее, чтобы проводить Жанну и Софи к лестнице.

— Хотите посмотреть все остальное? — спросила я. Ну конечно, ответила Софи.

— На втором этаже есть неисправная половица, — крикнула миссис Трент Эви — ты знаешь, где. Поднимись и покажи им.

Эви направилась вслед за Софи и Жанной наверх, туда же пошла л Долли, Я оглядывала холл. Пусть они сами осмотрят все, подумала я, надеясь, что Эви уйдет, как только покажет им неисправную половицу.

— Мне трудновато подниматься по лестнице, — объяснила миссис Трент. Она подошла ко мне. — Как вам моя Эви?

— Она очень привлекательна.

Миссис Трент просияла:

— Да. Этого нельзя отрицать. Я бы хотела, чтобы она хорошо устроилась в жизни. — В ее голосе появились грустные нотки. — Это не легко. В здешних краях меня никогда не любили. Люди ничего не забывают. Правда, время от времени меня приглашают в разные дома.

Но это совсем не то. Я хочу, чтобы моей Эви было хорошо. Я бы хотела видеть ее хозяйкой какого-нибудь большого дома… вроде этого.

Я подумала, что в подходящем окружении, подальше от своей бабушки, Эви могла бы привлечь внимание многих.

— Ну что же, у нее еще есть время, — ответила я.

— Я бы этого не сказала. Ей шестнадцать, скоро семнадцать, почти столько же, сколько вам. У вас все определилось. Все шло к тому, чтобы стать женой одного из них, не правда ли? И полагаю, не имело значения, кого именно.

Так или иначе, но на долю одного из них выпал лакомый кусочек.

Она была просто невыносима.

На верхней площадке лестницы появилась Эви.

— Ты показала им неисправную половицу?

— Да, бабушка. И рассказала, где нужно обратить внимание на другие.

— В этом доме многое требуется привести в порядок.

Где Долли?

— Она разговаривала с леди, которая с капюшоном.

— Они понимают друг друга?

— Не очень хорошо.

— Я схожу посмотреть, как там у них дела, — сказала я.

Я поднялась по лестнице, оставив миссис Трент и Эви в холле. Как эта женщина не понимает, что ведет себя нетактично? Она невежественна и плохо воспитана. Я хотела сказать ей, что если она так грубо и непродуманно будет вести себя, вряд ли удастся поймать мужа для внучки.

Софи и Жанну я нашла на втором этаже. Они обходили спальные комнаты.

— Просторные, — говорила Жанна, — их можно было бы сделать уютными.

Софи ответила:

— Но пришлось бы многое переделать.

— Вы получили бы удовольствие, занимаясь этим, — сказала ей Жанна.

Они поднялись по лестнице, Долли не отставала от них. Мне захотелось осмотреть комнаты. Я вошла в главную спальню с высокой кроватью под пологом на четырех столбиках. Я коснулась занавесей, которые почти рассыпались от старости в моих руках, но красивое резное дерево оказалось еще очень крепким, а фигурный шкаф на другой стороне комнаты, если его отполировать, будет выглядеть прекрасно. Да, действительно, вместе с домом продавалось и много хорошей мебели.

Однако Софи, конечно, не могла серьезно думать о его приобретении. Он слишком уж велик… для нее и для Жанны. Этому дому необходимы люди, много людей — веселая семья, приемы на Рождество и по другим поводам, танцы в зале.

Я прошла дальше в спальню поменьше, где однажды мне показалось, что я слышу голос. Я стояла в центре комнаты: кровать с пологом меньших размеров, чем в предыдущей комнате, но более современная и занавеси — тяжелый голубой бархат — в хорошем состоянии, хотя и очень пыльные; на стенах повсюду висела паутина.

«Комната с привидениями, — подумала я. — Здесь мне когда-то послышался голос».

И тогда я вновь услышала его. Тот же самый глухой голос, который произнес:

— За вами следят, миссис Френшоу.

Я в замешательстве оглядела стены, потолок, осмотрела все вокруг.

— Кто здесь? — пронзительно закричала я.

Тишина, потом отчетливо послышалось частое дыхание, негромкий смех… ужасный смех. Кто-то зло подшучивал надо мной.

Я подошла к двери. В коридоре никого не было.

Я вся дрожала. Зачем только я внушила себе, что могу услышать голоса в этой комнате? Здесь никого не было. Должно быть, я вообразила это, однако могла поклясться…

По лестнице спускалась Долли.

— Мадемуазель еще наверху? — спросила я.

— Да. Им нравится дом.

— Нет, — возразила я. — Им просто интересно. Она покачала головой.

— Нет, им нравится. Он устраивает леди. Это как раз то, что она хочет.

— Она ничего не решает поспешно.

Я вернулась в комнату, и Долли последовала за мной. У меня была прекрасная возможность рассмотреть ее. Изуродованный глаз временами придавал ей злобный вид, и все же все остальное в ней было таким утонченным, даже хрупким. Большие добрые глаза с густыми ресницами, тонкий, красивой формы нос. И если бы не уродующий внешность недостаток, она была бы красавицей, как сестра.

— Вам нравится эта комната, миссис Френшоу? — спросила она.

— Нет. Не думаю, что мне нравится что-либо в этом доме.

— А мне нравится дом, — сказала она почти восторженно.

Она стояла в центре комнаты, подняв глаза к потолку. Тогда я снова услышала это частое дыхание и негромкий, вызывающих смех.

— Кто это? — спросила я.

Долли удивленно уставилась на меня.

— Неужели вы ничего не слышите — кто-то… смеется?

Долли посмотрела на меня странным взглядом.

— Я ничего не слышу, — сказала она.

— Но смех прозвучал вполне отчетливо. Она покачала головой.

— Я ничего не слышала, — повторила она. — В старых домах бывает эхо.

Кроме того, кто это может быть? Здесь никого нет.

Я подошла к двери и выглянула наружу. Я чувствовала, что не хочу оставаться в этой населенной привидениями комнате наедине со странной девочкой.

Я заторопилась наверх, на следующий этаж. Софи и Жанна оживленно беседовали.

Жанна говорила о том, что необходимо сделать, как обставить дом, как использовать свободную площадь.

«Не может быть, — подумала я, — что Софи серьезно подумывает о покупке Эндерби».

На обратном пути в Эверсли Софи была очень задумчива. Конечно, говорила я себе, она не думает об этом серьезно. Есть что-то увлекательное в осмотре домов, прилаживая их к своим вкусам; кроме того, я помнила, что Софи только что пережила. Должно быть, она очень взволнована тем, что удалось спастись и появилась возможность обрести в другой стране свой дом.

Мама с Диконом ждали нас.

— Я надеялась, — сказала она, — что вы вернетесь до того, как стемнеет.

Как дела?

— Там были Тренты с ключом: бабушка и обе внучки.

— И что ты думаешь об Эндерби, Софи? Софи всплеснула руками и полузакрыла глаза.

— Я нашла его очень… интересным.

— О да, отлично. Никто не мог бы отрицать этого, однако… в качестве жилья.

Софи посмотрела на Жанну, которая сказала:

— Мадемуазель Софи хочет завтра снова осмотреть его.

— Значит, — заключила матушка, — ты не отказалась от этой идеи окончательно?

Софи выразительно покачала головой.

— Итак, вы идете завтра, — продолжала мама. — Ты пойдешь с ними, Клодина?

— В этом нет необходимости, — заметила Софи. — Дорогу мы теперь знаем, и ключ у нас есть.

— Я бы пошла… если только вы не хотите отправиться одна, тетя Софи.

Она улыбнулась мне:

— Хорошо, пойдем вместе… Но не пытайся отговорить меня.

— Мне бы и в голову не пришло это. Но вы не можете серьезно…

Софи повернулась к Дикону.

— Я бы хотела поговорить с вами насчет получения денег.

— Завтра рано утром я еду в Лондон, — ответил Дикон, — может быть, мы могли бы поговорить прямо сейчас.

— Я пройду в вашу комнату.

— Встретимся позднее, Лотти, — сказал он. — Не забудь, мы уезжаем завтра на рассвете…

Мама кивнула, и Дикон с Софи вышли, сопровождаемые Жанной.

Матушка с удивлением посмотрела на меня:

— Не думает же она покупать этот дом!

— Кажется, она склонилась к мысли приобрести его. Это восхитительное место. В общем-то, чем-то она подходит ему.

— Да. Я понимаю, что ты имеешь в виду. Надеюсь, она не приобретет его и не будет жить там, подобно отшельнику.

— Она могла бы купить его?

— Думаю, и не только его Дикон видел драгоценности, которые они привезли с собой Право, они потрясающи. Граф был очень богатым человеком, одним из самых богатых во Франции, и, полагаю, его первая жена увеличила благосостояние семьи Как говорит Дикон, драгоценности эти не имеют цены и продать их не составит никакого труда. Конечно, иные беженцы стараются продать все, что им удалось вывезти, но вряд ли кто-нибудь из них обладает такой же коллекцией драгоценностей, какую привезла с собой Софи Жанна долгое время прятала их Она предусмотрительная женщина, кроме того, ее поездки в город и разговоры с людьми, должно быть, дали ей более ясное представление о происходящем, чем оно было у живущих в Шато. Софи вполне могла бы купить дом и жить там, финансово не завися от нас Она очень рада такой возможности, ведь, несмотря на то, что ей здесь оказан очень хороший прием, ей хочется жить самостоятельно, и я ее понимаю. Она не хочет зависеть от щедрости Дикона. Дикон говорит, что продажа Эндерби — чуть ли не единственная торговая сделка такой величины где-либо в стране. Он так долго пустует, и у него плохая репутация. Конечно, там пришлось бы очень много поработать, но, тем не менее, это выгодная покупка. Полагаю, в доме осталась кое-какая мебель Некоторые из предметов так велики, что их было бы трудно перевезти, разве что по частям. Не знаю, правда ли, но думаю, некоторые вещи находятся там с тех пор, как построен дом.

— Представь Софи и Жанну одних в этом доме Они бы наняли слуг, хотя., и, возможно, у них останавливались бы гости.

— Какие гости? Ты можешь представить Софи, устраивающую у себя приемы? О, Клодина, надеюсь, она не купит его. Мне никогда не нравился этот дом Мне хотелось бы, чтобы он разрушился., крыша и стены рухнули, птицы вили там гнезда, а крысы и мыши довершили бы разрушение.

— О, maman, как ты можешь выносить ему такой приговор, все-таки это дом. Да, в нем живут привидения и там я никогда не была бы счастлива, но приговаривать его к разрушению… это как осуждение человека.

— О чем ты толкуешь?

— Мы обе, наверное, говорим много чепухи… Как долго вы пробудете в Лондоне?

— Насколько Дикона задержит работа.

— Его работа… в банке?

— Да, иногда и в банке.

— То, что необходимо сделать в связи со смертью королевы Франции?

— Такие события затрагивают финансы. Значительные суммы.

— И Дикон вовлечен… я подозреваю, во многие дела.

— Дикон… — сказала она, коротко рассмеявшись, — он запустил руки во многие пироги.

— Секретные пироги… секретные даже для тебя, мама?

— Раз они секретные, он не мог бы рассказать даже мне, так ведь? И я не вправе была бы просить его об этом.

— Все это так таинственно! Я знаю, что Дикон — крупный землевладелец и банкир и в какой-то мере связан с политикой, а больше нам знать не дано. Но когда думаешь о том, каким образом он увез тебя из Франции… да, у него там, должно быть, много связей.

Она улыбнулась.

— Мне следует благодарить Бога, Клодина. Если бы это было не так, меня бы сейчас здесь не было.

Я обняла ее.

— И я благодарю Бога, дорогая мамочка. Не могу даже подумать об этом. Мир без тебя! Всегда оставайся здесь!

— Все, что я могу дать тебе, — это быть всегда здесь, любимая.

Я разжала объятия; ее улыбающиеся губы дрожали.

Она сказала:

— Так что, Клодина, давай скажем «спасибо» за то, что есть, и не будем влезать в дела, которые не предназначены для наших голов. Теперь я должна идти. Я хочу убедиться, что укладывают именно те вещи, которые нам потребуются.

— Я могу помочь?

Она покачала головой.

Оставшись одна, я вышла в парк. Всякий раз, когда я думала о том, как близка к смерти была моя мать, душевное волнение и ужас переполняли меня и я чувствовала необходимость побыть одной, чтобы успокоиться и удостовериться, что все прошло. Все закончилось, говорила я тогда себе. С ней все в порядке. Мы больше никогда не позволим ей рисковать жизнью. Дикон никогда не допустит этого. Я была благодарна Дикону, моему могущественному отчиму, его любовь к ней была постоянной и сильной; он всегда будет заботиться о ней, и, так как никому не взять над ним верх, она будет в безопасности, пока находится под его защитой.

Влажный ноябрьский воздух холодил щеки. Было темно. Мне захотелось, чтобы дни поскорее стали длиннее, но эта пора наступит только после Рождества. Мои мысли вернулись к Эндерби, этому странному дому и услышанным мною голосам. Что же это значит? Кто-то скажет, что послышались голоса мне просто потому, что Эндерби был именно таким домом, где это можно было ожидать. Я знала о своей бабушке Сепфоре, которая именно в этом доме полюбила графа, и почти наверняка здесь была зачата моя мама. Этот дом имел большое значение в истории нашей семьи и, возможно, поэтому оказывал на меня такое воздействие. Моя бабушка влюбилась, разорвала свои брачные обязательства и сделала первые шаги навстречу насильственной смерти на площади французского города — и все это началось в Эндерби.

Но голоса? Я слышала их дважды. Звучали ли они лишь в моей голове? Та девочка сказала, что ничего не слышит. Однако она казалась немного рассеянной, а смех звучал негромко. Надеюсь, Софи решит не в пользу этого дома и найдет где-нибудь другой. Тогда я никогда больше не подойду к нему.

Пришла пора возвращаться домой. Скоро надо будет переодеваться к обеду. Интересно, Софи присоединится к нам? Пожалуй, она придет, так как захочет поговорить о доме. С другой стороны, она может предпочесть разговор о нем наедине с Жанной. Возможно, утром она изменит свое мнение. Будет ли Эндерби в утреннем свете выглядеть хоть немного менее зловещим? Не всегда одни и те же дома производят на разных людей одинаковое впечатление, как это происходит и с самими людьми. То, что кажется красивым для одних, не обязательно нравится другим; то же самое относится и ко злу: то, что может у одних вызывать желание избежать его, для других неотразимо притягательно.

Пересекая аллею, обсаженную кустарником, я услышала, как чей-то голос произнес: «Клодина!» — и чья-то рука схватила меня и втянула в тень кустов.

— Джонатан!

— Я видел, как ты выходишь из дома, — сказал он.

— Ну, и чего же ты хочешь?

— Чего я хочу? Глупый вопрос, не правда ли? Ты знаешь, чего я хочу и хотел всегда. Почему ты сделала это, Клодина? Почему?

Крепко сжав, он удерживал меня, не давая вырваться и увлекая все глубже и глубже в кустарник.

— Отпусти меня, Джонатан. Мне нужно идти домой.

— Сначала ты поговоришь со мной.

— О чем?

— Обо всем… о том положении, в которое я попал по твоей вине.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

Его губы прижались к моим. «Нет, — подумала я. — Я должна уйти. Я боюсь его».

— Ты вышла замуж за моего брата.

— Что в этом удивительного? Этот брак был намечен заранее, и, кроме того, я хотела выйти за него.

— Ты хотела меня.

— Нет. Вспомни, ты просил меня об этом и я отказала.

— Это совсем не звучало отказом.

— Я имею обыкновение говорить то, что думаю.

— Не всегда, — возразил он. — Думаешь, я не знаю? Ты дрожишь.

— Потому что ты ведешь себя нелепо. Мне это не нравится, и я хочу пойти домой.

— Звучит как речь добродетельной матроны.

— Именно так… и я намерена ею оставаться. Ты в самом деле веришь в это?

— Джонатан, я спешу домой.

— Подожди…

Почему ты вышла замуж за моего брата? Почему ты это сделала?

— Потому что люблю его и хотела, чтобы он стал моим мужем.

— Любишь его! Что ты знаешь о любви?

— Думаю, гораздо больше, чем ты.

— У любви есть много сторон, Клодина. Они нужны тебе все. Мой брат больше знает о греческих философах, чем о любви.

— Я думаю, они специально занимались этим вопросом, чтобы получить немалые знания.

Он неожиданно рассмеялся:

— Клодина, ты знаешь, я не сдаюсь.

Я пожала плечами, но он схватил меня за плечи и встряхнул.

— Ты думаешь, я откажусь от тебя из-за какого-то бредового брака?

— Ты выбрал самое неподходящее определение. Ты увлекся и забыл о здравом смысле.

Рассмеявшись, он сказал:

— С тобой мне хорошо, Клодина. Все те отвратительные месяцы я больше всего желал быть с тобой. Ночью, лежа в траве и глядя на звезды над головой, понимая, что следующий день может быть моим последним днем, я представлял тебя рядом, как ты говоришь со мной, заставляешь меня смеяться и… как мы занимаемся любовью, Клодина.

— Вместе с девицей из винной лавки?

— А, ты запомнила… Я видел, как блеснули твои глаза, когда я рассказывал тебе о ней. Я знал, что ты думаешь. Я терпел ее только потому, что мысленно представлял на ее месте тебя. Вот какие чувства я испытывал к тебе. Ты моя, Клодина. И всегда была, с того самого дня, как приехала в Эверсли… во французском платье, с французскими манерами и забавным английским произношением. Именно тогда я полюбил тебя. А теперь ты респектабельная английская леди, и я люблю тебя еще больше. Любовь растет с каждым днем, и ты не можешь ожидать от меня, чтобы я отошел в сторону и сказал: «Все кончено. Теперь она жена моего брата. Adieu, милая Клодина, ты не для меня». Нет, ты создана для меня, Клодина. Ты… и никто не остановит нас.

— Чтобы прийти к такому решению, требуются двое.

— Оно неизбежно, когда двое чувствуют одно и то же.

— Если бы они пришли к обоюдному согласию, полагаю, все так бы и происходило. Однако это совершенно не относится к данному случаю. Это низки — делать подобные предложения жене твоего брата. Как ты смеешь предлагать мне заниматься с тобой любовью… если ты называешь это обсуждение любовью.

— Это не то, что называется заниматься любовью. Это только прелюдия к близости. Если мы не можем делать это с разрешения церкви, мы обойдемся без него.

— А если я расскажу матушке о твоих словах?

— Она тут же передаст их моему отцу.

— Он был бы взбешен твоим поступком.

— Напротив, он бы просто расхохотался и сказал: «Позволь им самим решить эту проблему». Мой отец очень мудр и имеет большой опыт в таких делах.

— А Дэвид… что если я расскажу ему?

— А, Дэвид, что сказал бы он? Это связано с тем, был ли подобный прецедент у греков, римлян или древних египтян. Он посоветовался бы со своими оракулами, которые указали бы ему, что следует делать — Джонатан, забудь все это. Женись. Остепенись Ты гораздо чаще находишься в Лондоне, чем здесь — Я буду там, где ты.

— Ты не подумал об этом, когда крайне легкомысленно присоединился к экспедиции во Францию и уехал, даже не сообщив нам.

Он привлек меня к себе и обнял.

— Я должен был уехать, Клодина. Это было совершенно необходимо. И должен был уехать тайно.

— Даже не сообщив отцу! Ты будто вышел.

— Отец знал.

— Однако он был удивлен.

— Не всегда верь тому, что видишь, — ответил он, пожимая плечами.

Я подумала, они вовлечены в тайные события… Джонатан с отцом. Они занимаются торговлей, а заодно шпионажем в пользу своей страны.

Джонатан участвует в этом вместе с отцом. Я рада, что Дэвид не имеет к этому отношения.

— Завтра я уезжаю в Лондон, — сообщил он.

— Так ты едешь вместе с отцом и матерью? Он кивнул.

— Секретное дело? — спросила я. Он не ответил.

— Я скоро вернусь, — сказал он, и тогда…

— Ничего не изменится.

— Это и не нужно. Все будет, как сейчас.

— Значит…

— Ты также хочешь меня, как и я тебя, и я позабочусь о том, чтобы это как-нибудь уладить.

Несколько секунд он сжимал меня в объятиях, горячо поцеловал в губы и шею. Я позволила себе остаться в его объятиях… всего лишь на несколько секунд. Ведь он был прав.

С Дэвидом я никогда не испытывала такого сильного возбуждения.

Я вырвалась и заспешила домой. Он не последовал за мной, но я услышала сзади его негромкий, торжествующий смех.

На следующее утро, как только рассвело, Дикон, моя мать и Джонатан уехали в Лондон.

Ко мне в комнату зашла Жанна и, сообщив, что она и Софи снова отправляются смотреть дом, поинтересовалась, не хотела бы я присоединиться к ним.

Я согласилась, и меньше чем через полчаса мы уже шли в Эндерби окольным путем, по дороге. Такой путь немного длиннее, но после сильного ливня было слишком сыро, чтобы, как накануне, идти через поля.

В утреннем саду дом выглядел по-другому. Какое странное место! Должна признаться, что, несмотря на, казалось, исходящую от него опасность, он все же привлекал меня и я так же, как и обе мои попутчицы, горела желанием открыть его дверь и войти.

Софи объясняла:

— Что мне в нем нравится, так это то, что он стоит в стороне, особняком. Здесь не возникало бы чувства, что за тобой постоянно наблюдают.

«Да, — подумала я, — если не считать привидений и духов».

Мы стояли в холле, и атмосфера дома, подобно щупальцам, захватила меня.

— Зал, действительно, просто великолепен, — отметила я. — Ты предполагаешь устраивать здесь балы, тетя Софи? Представляю себе это: менестрели, играющие на галерее.

— Нет. Я не собираюсь часто устраивать приемы. Но зал мне нравится.

Возникает ощущение величия, и все же в некотором отношении он прост.

Прост? Вероятно, да, по сравнению с дворцом, где она провела детство.

— Подумай обо всех спальных комнатах, — сказала я. — Их двадцать.

И потом есть еще помещения для слуг на верхнем этаже дома.

— Нам понадобятся несколько слуг, — ответила Софи. — Твоя мать поможет нанять их.

Для нас это несколько затруднительно… из-за языка.

— Конечно, она будет очень рада помочь. И если я могу что-нибудь сделать, тетя Софи, я буду просто счастлива.

— Спасибо, Клодина. Ты хорошая девушка. О, будет так много работы.

Я хочу подняться наверх. Пойдем, Жанна. Я не в силах ждать.

Мы проследовали наверх. Я обратила внимание на резную баллюстраду лестниц и изящные украшения потолков. Когда-то это был красивый дом. Станет ли он снова таким, когда здесь поселится Софи? Нет, не она ему нужна. Этот дом предназначен для большой и счастливой семьи, где смеются и резвятся и горячо верят в доброту мира; он взывает в надежде, что его обитатели прогонят прочь всех отвратительных привидений.

Софи не сделает этого.

Было интересно, что думает об этом довольно практичная Жанна.

Мне подвернулся удобный случай спросить ее, пока Софи находилась в одной из спальных комнат, а я оказалась в коридоре наедине с Жанной.

Я обратилась к ней:

— Тетя не может серьезно думать о покупке этого дома.

— Однако это именно так, — ответила Жанна.

— Вы должны отговорить ее. Ведь вы понимаете, насколько он не подходит вам.

— Нет, — сказала она. — Думаю, он вполне подходит. Видите, как она счастлива? Здесь придется много поработать, а это потребует времени. Я всегда искала способы вернуть ее к жизни, пробудить в ней интерес… переживания. Приведение этого дома в порядок займет очень много времени. Нужно будет много потрудиться: встречаться с людьми, выбирать материалы. Я предполагаю постепенно отделывать комнату за комнатой. На это уйдет несколько лет. Как только мы вошли в дом, я увидела, как он взволновал ее, и поняла, что я искала именно это.

Я была удивлена, но сразу поняла, что Жанна, с присущим ей практическим взглядом на вещи, права. Эндерби нужен Софи. Сам его мрачный вид привлек ее. Она не захотела бы поселиться в уютном доме, полном солнечного света. Ей понравилась его унылая атмосфера, соответствующая ее настроению, а перспектива работ, которые нужно осуществить, в глазах Жанны сделала дом вполне подходящим.

— Жанна! — звала Софи.

Жанна улыбнулась мне и немедленно отправилась к хозяйке. Они вошли в главную спальню, Софи остановилась у кровати.

— Ты только взгляни на эту чудесную резную работу.

— Прелестно, — согласилась Жанна. — И мебель включена в стоимость дома.

— Выгодная покупка.

— Это показывает, как сильно владелец стремится избавиться от него, напомнила я им.

— Какого цвета подойдут сюда занавеси, Жанна? — спросила Софи.

Никогда раньше я не видела ее такой оживленной.

— Мы должны подумать и об остальных комнатах — предусмотрительно заметила Жанна. — Не следует ничего решать второпях.

Давайте подождем и подумаем, что надо еще сделать.

Я оставила их. Я не могла не пойти в ту меньшую комнату, которую я назвала комнатой с привидениями, комнатой голоса.

Я остановилась посредине ее, прислушиваясь.

Кругом царило безмолвие, только легкий ветерок шелестел в ветвях высокого кустарника.

Теперь поступок Джонатана, его отъезд из дома представлялся мне немного понятнее. Дэвид заинтересовался желанием Софи приобрести Эндерби. Я пересказала ему слова Жанны, и он сказал, что она права.

— Этот дом мог бы все изменить в ее жизни, — сказал он. — Он отвлечет ее от собственных неприятностей, вернет интерес к жизни, она будет гордиться им.

Ему захотелось снова увидеть дом, и мы вместе отправились туда. Он все всегда делал основательно. Находясь в той комнате с Дэвидом, трудно было представить, что я когда-либо слышала — или мне показалось, что слышу, голоса.

— Можно полностью изменить вид дома, — сказал он. — Я всегда говорил, что если подстричь кусты, и тем самым впустить немного света, и отреставрировать деревянные части, все станет выглядеть совсем по-другому.

— Нужно будет сделать очень много.

— Это как раз то, что Софи необходимо… заинтересованность.

— Сама судьба привела ее в Эндерби.

— Судьба, — согласился он, — в лице Джонатана. Одно упоминание его имени взволновало меня. Я не могла забыть тот разговор в зарослях кустарника и вздрогнула.

— Тебе холодно? — спросил Дэвид.

— Нет… нет.

— Как говорят, просто кто-то шагнул через твою могилу.

— Ненавижу это выражение.

— Я тоже. Не нужно было произносить его. Находясь среди живых, не следует упоминать о смерти. — Он обнял меня одной рукой. — Тебе, вероятно, хотелось бы жить в этом доме.

— Нет, Дэвид, нет!

— Я часто думаю о больших домах, таких, как Эверсли, где живет вся семья.

Сыновья женятся и приводят своих жен… там же растут их дети.

Мне пришло в голову… в последние несколько дней… что, возможно, тебе он не нравится и ты предпочла бы покинуть его.

— Я не думала об этом.

Теперь же эта мысль запала мне в голову. Жить под одной крышей с Джонатаном… Он не стеснялся, когда дело касалось его желаний. В этом он был похож на своего отца. Я слышала истории о бурных годах молодости Дикона. Он стал другим отнюдь не потому, что посчитал это необходимым, любовь к моей матери изменила его. Именно его чувства, а не осознание долга заставляли его хранить верность. Эверсли стал для меня опасен, ведь здесь мы с Джонатаном находились в непосредственной близости. Но как я могла сказать об этом Дэвиду? Я боялась не столько Джонатана, сколько саму себя.

— В поместье есть и другие дома, — продолжал Дэвид. — Например, дом управляющего…

— Занятый в настоящее время им самим.

— Джек Долланд — отличный парень. Не знаю, что бы мы делали без него. Я высказал только предположение. Думаю, отцу оно не понравилось бы… я просто хотел узнать, устраивает ли тебя жизнь в главном доме.

Разумеется, вместе с твоей матерью.

— Я уверена, она бы очень расстроилась, если бы мы завели разговор о переезде.

— Значит, мы остаемся. В любом случае пока это было бы неосуществимо. Я просто высказал предположение.

— Почему ты завел этот разговор сейчас? А… Эндерби, наверное, виноват. Дэвид, я люблю Эверсли. Люблю с той минуты, как увидела, и не хотела бы покидать его.

— Тогда все в порядке, — сказал он. — Знаешь, этот дом, в самом деле, — выгодное приобретение.

— Многое нужно здесь восстанавливать.

— Даже если и так, в нем есть кое-что из хорошей мебели.

— Что, очевидно, даст Софи приличную экономию. Думаю, в Эверсли также есть мебель, которая хранится где-то на чердаке.

Твоя мать как следует осмотрит ее и решит, что можно отдать.

— Все это хлопотно, правда? Я имею в виду, для всех нас, не только для Софи. Будет приятно, когда это место станет обжитым.

Он согласился, и рука об руку мы прошли по дому. Странно, что с Дэвидом я воспринимала его совсем иначе.

Это были приятные дни, хотя я не могла полностью вернуть настроение медового месяца. Мы вместе ездили верхом по окрестностям поместья; нас с Дэвидом везде очень хорошо принимали.

Софи с Жанной проводили часы в разговорах о доме, а я сообщила им, что Молли Блэккет сможет сшить для них занавеси.

Они обсудили, какие следует купить ткани, и их цвета. Меня поражало, как изменилась Софи.

Джонатан, мама и Дикон отсутствовали ровно неделю. Погода изменилась в худшую сторону. Сырость и туманы сменил восточный ветер — ветер, который прекрасно знали в этой юго-восточной части Англии. Он мог быть сильным, пронизывающим, и мы, находясь в нескольких милях от берега, хоть и были немного защищены, никогда не были ему рады.

Восточный ветер сменился северным, что могло принести снег. Я беспокоилась, что снег помешает их возвращению домой вовремя. Поэтому, услышав, как экипаж заезжает на подъездную дорожку, я радостно бросилась встречать их.

Я обняла маму, и мы прижались друг к другу.

— Как я рада оказаться дома! — воскликнула она. — Ты только посмотри на небо, какое оно зловещее! Эти тучи принесут снег.

— Слишком рано для снега, — возразил Дикон. — Обычно он выпадает после Рождества. Как ты тут поживала без нас, Клодина?

Он поцеловал меня. Джонатан улыбнулся мне, подхватил и, высоко подняв, смеясь, сжал в объятиях.

— Знаете, — сказал он, — я забываю, что теперь она замужняя женщина. Я вижу маленькую француженку Клодину Мама с Диконом рассмеялись. Они были так рады вернуться домой.

Джонатан опустил меня и крепко поцеловал в губы.

— Так ты довольна, что мы дома?

— Конечно, — ответила я, отворачиваясь и взяв маму под руку. — Тетя Софи, похоже, решилась.

— Не может быть! — удивилась мама.

Присутствие дома Джонатана, конечно же, полностью нарушило мой покой. Казалось, он все время наблюдает за мной, я ощущала это постоянно. Я избегала его. Меня заставляло быть осторожной и открытие, что я не столько боялась его, сколько саму себя. Я постоянно думала о нем.

Матушка, оправившись от изумления и сомнений по поводу желания Софи приобрести Эндерби, с головой ушла в приготовления. Она привела Молли Блэккет, и они обсудили занавеси и другие детали обстановки. Она тщательно осмотрела мебель на чердаках, и основной темой ее разговоров стал Эндерби.

Дикон сообщил, что оформление продажи не займет много времени. Ему не составило труда распорядиться восхитительным кольцом с бриллиантом, стоимости которого было вполне достаточно для приобретения дома.

Софи не могла дождаться момента, когда вступит во владение домом. Тем временем мы получили ключ, и она могла проводить там столько времени, сколько захочет. Вызвали Молли Блэккет сделать необходимые обмеры; Софи и Жанна решили съездить в город за покупками. Матушка предложила им Лондон, где они найдут огромный выбор материалов.

Софи колебалась, но, в конце концов, решила поехать.

Это было недели за три до Рождества. Снег все еще не выпал, так как ветер внезапно переменился и снова наступила теплая сырая погода, обычная для этого времени года в нашей части страны.

Мама объявила, что на несколько дней отправится вместе с Софи и Жанной в Лондон: ей все равно нужно сделать рождественские покупки. Буквально в последний момент — как я и догадывалась, что так случится, — Дикон заявил, что поедет вместе с ними.

За время их отсутствия Молли Блэккет должна была еще раз прикинуть все детали интерьеров и снять несколько старых занавесей, чтобы посмотреть, нельзя ли их как-то отреставрировать, и, кроме того, отметить, какие потребуются примерки и подгонки. Я обещала, что пойду с Молли и все ей объясню.

Вот таким образом я и оказалась в доме в тот декабрьский день.

Я договорилась с Молли на два часа, и у нас останется столько же до того, как стемнеет. Дэвид весь день будет занят делами, связанными с поместьем.

Я приехала верхом и вошла в дом.

Было странно находиться там одной. Дом выглядел совсем по-другому опять мое воображение, — как будто наблюдал и ждал… ждал момента, чтобы неожиданно сообщить мне о чем-то.

Я приехала рано, и Молли еще не было. Она должна была прийти из коттеджей поместья Эверсли, и я знала, что ее следует ожидать через несколько минут, ведь она гордилась своей пунктуальностью.

Я хотела подождать ее снаружи, но, обвинив себя в трусости, прошла внутрь.

Мои шаги эхом отдавались от каменного пола холла; я взглянула наверх на галерею и с удивлением спросила себя, что же побудило Софи приобрести такой дом.

Мы собирались осмотреть комнаты наверху, и у меня появилось непреодолимое желание пойти туда, где я слышала голос. Мне хотелось убедиться в своей храбрости, что я не настолько глупа, чтобы пугаться пустого дома.

Я оставила дверь открытой, чтобы Молли могла войти, и взбежала вверх по лестнице.

Я вошла в комнату и остановилась. Почти сразу же тишину нарушили стук закрываемой двери и шаги в холле.

— Молли, я здесь, наверху, — позвала я.

Я оглядела комнату. Голубые занавеси уже сняли с постели и кучей бросили на полу. Они были в хорошем состоянии, и, как сказала Жанна, если их выбить и почистить, станут как новые.

Я подошла к двери и, пораженная, широко открыла глаза. Там стояла вовсе не Молли, а Джонатан.

— Что ты здесь делаешь? — От изумления у меня перехватило дыхание.

— Ищу тебя.

— С минуты на минуту здесь появится Молли Блэккет.

Он покачал головой. Медленно подошел и загородил дверь, прислонившись к ней.

— Что ты хочешь сказать?..

— Только то, что тебе придется примириться с моим вместо Молли присутствием здесь.

— О чем ты говоришь? Нам с Молли нужно здесь кое-что сделать.

— Она не придет.

— Чепуха.

Мы договорились.

— А мы все переиграли…

— Переиграли? Что ты имеешь в виду?

— Я велел сообщить Молли Блэккет о том, что сегодня ты не можешь увидеться с ней и переносишь встречу на другой день. Сегодня ты занята другими делами.

— Ты…

— Да, я не спорю! Я пользуюсь методами Макиавелли.[3]

— Какая дерзость! Как ты смеешь вмешиваться в мои дела?! Как ты смеешь действовать от моего имени?!

— Я по натуре дерзок. Мне было необходимо каким-то образом встретиться с тобой наедине. Это нелегко, не правда ли? Похоже, эта возможность послана мне небом.

— Я сейчас же ухожу.

Он покачал головой:

— Нам нужно поговорить. Мы должны найти общий язык, Клодина. Я люблю тебя. Я полюбил тебя с той самой поры, когда ты приехала в Англию. Тогда я решил, что ты предназначена для меня, и никогда не изменю своего решения.

— Постой, Джонатан, я не желаю этого слушать.

— Но это не так. Видела бы ты себя сейчас. Глаза блестят, щеки горят. Интонации твоего голоса выдают тебя — ты, так же как и я, понимаешь, что мы предназначены друг для друга.

Это судьба, моя дорогая Клодина. Против нее не пойдешь. Тебе не следовало очертя голову бросаться в это нелепое замужество… все было бы гораздо проще. К чему это привело? Обман, интрига, тайные встречи, экстаз украдкой.

— О чем, в конце концов, ты говоришь? Я ухожу.

Он стоял у двери и смотрел на меня. Я почувствовала сильный страх и такое волнение, что стало трудно дышать. Если бы я попыталась пройти мимо него, он схватил бы меня и задержал как пленницу. Я не решилась сделать это еще и… что еще?

Я колебалась, и он продолжал:

— Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Зачем ты притворяешься, Клодина? Ты же постоянно выдаешь себя.

Думаешь, я не знаю, что ты столь же сильно желаешь меня, как и я тебя?

— Ты… развратник.

Он рассмеялся:

— Нет. Просто я влюблен, и я не тот человек, чтобы стоять в стороне, в то время как другие получают то, что по справедливости принадлежит мне.

— Тебе! Ты забыл, что я замужем за твоим братом?

— Это не имеет никакого значения. Мы подходим друг другу. Дэвид хороший парень… отличный парень. Ему нужна милая, спокойная маленькая жена. Не моя пылкая Клодина. Она не подходит ему в жены. Ты молода и ничего не знаешь о любви и страсти, о всех тех наслаждениях, которые я надеюсь дать тебе. Дэвид никогда не научит тебя этому. Он достойный… о да… вполне благородный человек. Он ни на шаг не отступит от принятых приличий.

Но я не такой. Я пренебрегаю условностями, что сделаешь и ты.

Они созданы для таких людей, как Дэвид, отнюдь не для нас.

— Я хочу, чтобы ты прекратил говорить о Дэвиде. Он мой муж, и я нежно люблю его. Я вполне довольна своей жизнью.

— Когда ты говоришь с такой горячностью, я уверен, ты стараешься убедить прежде всего саму себя. Ты не удовлетворена и знаешь, что это так. Теперь посмотри на себя. Твое сердце трепещет, глаза горят желанием. Зачем мы теряем время в пустых разговорах?

Он подошел ко мне и, когда я попыталась ускользнуть, поймал и крепко схватил. Он приподнял меня от пола и удерживал в таком положении, словно ребенка.

— Видишь, Клодина, я гораздо сильнее тебя.

— Что ты позволяешь себе?

— Показываю тебе, что нужно делать.

— Джонатан, отпусти меня. Я хочу серьезно поговорить с тобой.

Он опустил меня и, обнимая одной рукой, увлек к постели. Он сел рядом со мной; его рука крепко обнимала меня, ладонь легла мне на сердце.

— Как бьется! — воскликнул он. — Оно бьется для меня.

— Я хочу уйти домой, — сказала я.

— Я думал, ты хочешь поговорить серьезно.

— Да, хочу. Хочу сказать, что ты должен прекратить это, Джонатан. Разве ты не понимаешь, насколько невыносимой станет жизнь? Ты… жить в одном доме. Или нам, или тебе придется уехать. Тебе это будет сделать легче. Ты мог бы жить в Лондоне. Там у тебя много банковских и других тайных дел. Поезжай и оставайся там. Так будет лучше для всех нас. Он рассмеялся:

— Не пойму тебя. Ты обрекаешь меня на прозябание?

— Пожалуйста, не говори так.

— Тогда о чем же мне следует говорить? О погоде? О покупке Софи этого дома? Выпадет ли снег до Рождества? Представьте себе, она приобрела Эндерби! Нет, моя маленькая Клодина, у меня в голове мысли поважнее. О тебе, любимая. Ты завладела мной. Клодина… моя Клодина… не похожая на других… ребенок, и уже женщина… которой так многому надо научиться, и чему я должен буду учить ее.

Только учиться она будет отлично. Я чувствую эту готовность. В действительности, моя милая, это одно из качеств, которые я нахожу весьма привлекательными.

— Я хотела бы слышать разумную речь. Мне пора возвращаться. Думаю, ты поступил не правильно, абсолютно необдуманно, послав сообщение Молли Блэккет. Я помню и другой случай, когда она шила мне платье…

— А, да, глупое создание вернулось слишком быстро. История повторяется, грядущие события дают себя чувствовать заранее. Но теперь она не придет, не так ли?

— Я должна идти.

Я встала, он тотчас оказался рядом.

— Я не могу отпустить тебя, Клодина.

— Я ухожу.

— Как, если я тебя не пущу?

— Ты хочешь сказать, что удержишь меня здесь… против моей воли?

— Я бы предпочел, чтобы ты осталась сама.

— Сама… Зачем? Я сейчас же ухожу.

Он обнял меня.

— Клодина, послушай…

— И слушать нечего. Никаких объяснений. Это чудовищно. Я расскажу Дэвиду… Я расскажу маме и твоему отцу.

— Что за маленькая выдумщица! Знаешь ведь, что не будешь ябедничать.

— Кажется, ты уже решил, что я буду делать и чего не буду.

— Клодина, я люблю тебя. Мы созданы друг для друга. Несколько произнесенных в церкви слов не могут изменить это. То, что существует между нами, — навсегда. Как мой отец и твоя мать. Ты видела их вместе. Это же происходит и с нами. Предопределено свыше… Судьба… Называй это, как хочешь. Не часто двое встречаются и понимают, что они и есть те единственные, созданные друг для друга. Это о нас, Клодина, и бесполезно притворяться.

— Полагаю, у тебя заранее обдуман подход ко всем замужним женщинам, которых ты добиваешься.

— Я никогда раньше не говорил таких слов. Существует только один человек, которому я сказал бы это. Клодина, не стоит противиться тому, что должно произойти. Посмотри правде в глаза, Прими ее. И попробуй сделать вывод.

— Похоже, ты считаешь, что я так же испорчена, как и ты.

Он запрокинул мне голову и поцеловал в шею. Вопреки моему желанию, меня охватило сильное возбуждение. Мне следовало повернуться и бежать. Я знала, что должна это сделать, но он не отпустил бы меня: и, если быть до конца честной, должна признаться, что мне не хотелось уходить.

— Джонатан, — спокойно сказала я. — Ну, пожалуйста, пожалуйста, отпусти меня.

— Нет, — твердо ответил он. — Ты — моя.

Ты совершила глупость. Ты наверняка всегда понимала, что не стоит выходить замуж за Дэвида.

— Не надо! — закричала я. — Я люблю Дэвида. Он хороший и добрый. Он все, что мне нужно.

— Ты говоришь так, потому что не знаешь, что тебе нужно.

— А ты, конечно, знаешь.

— Конечно.

Он потянул с плеч лиф моего платья, как это было тогда в примерочной.

— Нет! — кричала я. — Нет!

Он опрокинул меня на постель.

— Ты не хочешь уходить, Клодина, — сказал он.

Он вытащил шпильки из моих волос, и они рассыпались по плечам. Я, должна признаться, слабо протестовала, шепча, вероятно, весьма неубедительно:

— Пусти.

Я слышала, как он смеялся, и чувствовала на своем теле его руки. Я будто погружалась в туман наслаждения; никогда раньше я не переживала ничего подобного и чувствовала, что не смогла бы сейчас уйти… даже если бы он отошел и позволил мне это сделать.

Я забыла, где нахожусь… в этой населенной призраками комнате со странными голосами. Я забыла обо всем, остались лишь желание быть с Джонатаном и чувство восторга, незнакомого мне. Я хотела, чтобы это продолжалось вечно. Возможно, где-то в глубине сознания я понимала, что должна покончить с этим безумием и трезво взглянуть на безнравственный поступок, совершаемый мною; но в тот момент я не могла. Желание и ошеломляющие чувства целиком поглотили меня.

Не знаю, как долго я пребывала в этом царстве чувств и ощущений, когда ничто окружающее, казалось, не имеет значения. Но отрезвление наступило… и скоро.

Я высвободилась. Попыталась привести в порядок сбившуюся одежду, растрепанные волосы. Я огляделась вокруг. Эта комната… эта дьявольская комната! Были ли те голоса предупреждением? Какая сверхъестественная сила сообщила мне, что эта комната может стать местом моего позора?

Я закрыла лицо руками и тихо заплакала.

Джонатан обнял меня.

— Не надо, Клодина, — сказал он. — Смотри веселее. Было замечательно, правда? Ты не думала, что так будет? Ты и я. Это было потрясающе. Некоторые люди созданы друг для друга. И это мы.

— Что я натворила?

Он взял мои руки и поцеловал.

— Сделай меня счастливым, — сказал он. — Сделай счастливой себя.

— Дэвид…

Как же Дэвид?

— Он не узнает.

Я в ужасе уставилась на него.

— Я должна рассказать ему. Должна признаться. Должна сделать это… немедленно.

— Любимая моя, милая, это неразумно.

— Я поступила так безнравственно!

— Нет, нет! Ты вела себя естественно. Ты не должна испытывать чувство вины.

— Не чувствовать себя виновной, когда я в действительности виновна.

О, как ты мог!

— Я ведь не принуждал тебя, верно? Ты желала близости со мной так же сильно, как и я.

— Если бы ты не пришел сюда.

Если бы…

— Если бы ты была не ты и я не был бы собой, да, все было бы совсем по-другому. Послушай, Клодина, ты замужем за Дэвидом. Он хороший человек. Ему будет очень больно, если он узнает о том, что случилось.

— Я скажу ему, я люблю его.

— Да, но по-другому, так ведь? Ты любишь нас обоих.

Ну да, мы же близнецы, не так ли? Между нами должно быть сходство.

Мы вместе вступили в жизнь. Мы были вместе еще до того, как родились. Должно быть, между нами существует некая связь. Ты любишь нас обоих, а раз мы близнецы, это почти то же самое, что любить одного и того же мужчину.

— Это не служит оправданием.

Я приложила ладони к пылающим щекам и принялась ерошить волосы. Я дрожала. Я была не в силах думать о будущем.

— Ну почему ты сделал это? — воскликнула я. — Зачем обманул Молли Блэккет?

— Так было нужно. Я искал возможность встречи. Мне показалось, что так будет лучше.

— Похоже, ты ни в малейшей степени не страдаешь от угрызений.

— Это не должно повториться.

Он нежно поцеловал меня.

— Это наша тайна, — сказал он. — Никому вовсе не нужно об этом знать.

— Я должна рассказать Дэвиду.

— Это разрушит его счастье.

— Как жаль, что ты не подумал об этом раньше!

— Раньше я мог думать только об одном. Послушай, Клодина, это произошло. Рано или поздно это должно было случиться. Возможно, произойдет и снова.

— Никогда! — горячо воскликнула я. — Это не должно повториться!

— Никто не знает, что мы находимся здесь. Это наша тайна. Смотри на это иначе: я сделал то, что нужно было сделать. Это было как наваждение. Ты нужна мне настолько сильно, что я не испытывал никаких иных чувств. И когда ты, Клодина, появилась здесь, рядом со мной, с тобой произошло то же самое. Между нами существует неодолимое влечение. Признания не принесут никакой пользы. Твоя вина обернется против тебя.

— Возможно, ты и прав, — тихо сказала я. — Я хочу уйти из этого дома. Он несет в себе зло. Он что-то делает с людьми. Он заставляет их становиться другими, чем они есть на самом деле.

— Может быть, он показывает им, какие они в действительности.

Мне хотелось уйти. Хотелось подумать об этом. Ни минуты я не могла больше находиться здесь.

Я нащупала в кармане платья ключ. Слава Богу, он находился еще там, я боялась, что он мог выпасть. В досках пола были щели, и он мог завалиться в одну из них. Но он был в целости и сохранности, и именно ощущение ключа вернуло меня к действительности.

Я сбежала вниз по лестнице. Джонатан последовал за мной.

В холле, где наши шаги эхом отдавались по всему дому, я оглянулась, чтобы взглянуть на галерею менестрелей, и мне показалось, по всему дому разливается чувство самодовольного удовлетворения.

Мы вышли, и я заперла дверь.

Я была под впечатлением случившегося и как будто еще жила в том удивительном мире, куда он ввел меня. Мы пешком направились через поля в Эверсли.

В доме было тихо, и я обрадовалась, что никого не встретила по дороге в свою комнату. Я взглянула на себя в зеркало и увидела там незнакомку.

Это была совсем не так женщина, которая отправилась сегодня из дома на встречу с Молли Блэккет. Определенно, не та! Я никогда больше не буду прежней. Я нарушила одну из заповедей: не прелюбодействуй. И сделала это с легкостью, хотя и неумышленно, увлеченная минутным порывом. Конечно, я боялась этого, однако на самом деле и не предполагала, что это когда-нибудь случится. Я не представляла себе, что существует чувственность такой ошеломляющей силы, которая, стоит попасть к ней в рабство, заглушает любые сомнения, заставляет забыть о совести. Я никогда бы не поверила, что это может произойти со мной.

Я знала историю моей бабушки Сепфоры, которая именно в этом доме встретила мужчину и вела себя так же, как сегодня я. На самом деле, в отличие от меня, она была спокойной, добродетельной женщиной, я же всегда знала, что Джонатан может пробудить во мне желания, которым я не должна поддаваться. Что же это за злая сила витает в атмосфере Эндерби, воздействуя таким образом на женщин моей семьи?

Я пыталась найти оправдание себе. Пыталась взва-1ть на дом ответственность за свой проступок.

Как это произошло, так быстро, с такой легкостью? «Я не принуждал тебя», — победно произнес он. Это правда. Я охотно предалась страсти. Я хотела бы больше не думать о нем. Но я любила его, любить — значит чувствовать себя с этим человеком лучше, чем с любым другим, желать находиться с ним рядом, разделять близость, быть вместе каждый час дня и ночи.

Разве я не чувствовала этого с Дэвидом? Дэвид был интересен. Он был добрым и нежным. Между нами были спокойные отношения, до сегодняшнего дня удовлетворявшие меня. Близость с Дэвидом доставляла мне большое удовольствие, впрочем, как и все остальное. Но никогда я не переживала того неистового возбуждения, той крайней несдержанности, какие я узнала сегодня.

Чувство вины угнетало меня. Если бы только можно было повернуть время вспять. Я бы подождала Молли у дома. Я бы ни за что не позволила его щупальцам опутать меня. Вот так я снова обвиняла дом. Хотя некого было обвинять, кроме себя самой… и Джонатана. А он не принуждал меня. Я не переставала подчеркивать это.

Он был прав. Какая польза от признания? Будь я разумна, я прогнала бы от себя мысль об этом происшествии. Постаралась бы вести себя так, будто ничего не случилось. Возможно, со временем я смогла бы забыть его. Забыть? Самое сильное в моей жизни переживание? И я предавалась всспоминаниям о происшедшем, представляя нас там вместе.

Не стоит рассказывать Дэвиду. Это должно стать тайной, моей… и Джонатана. Он был прав. Это должно остаться между нами.

Может быть, совесть будет мучить его, как это было со мной. Может быть, он уедет в Лондон, останется там, только изредка посещая Эверсли.

Возможно, управляющий решит уехать, и тогда мы с Дэвидом могли бы перебраться в его дом.

Я сама не верила в то, что говорила себе. Джонатан не останется в Лондоне, управляющий не уедет. Более того, спрашивала я себя, будет ли Джонатан снова пытаться заманить меня? Одна эта мысль волновала меня. Боже мой, я хотела быть пойманной в эту ловушку! И это пугало. Я упивалась своим грехом.

Между тем мне нужно было пережить ближайшие часы. Несомненно, я должна была вести себя, как обычно, несмотря на охватившее меня чувство вины.

Я распустила волосы, наспех заколотые наверх, разделась и легла в постель, сделав вид, что у меня болит голова. Я не могла спуститься к обеду, не могла никому смотреть в глаза.

Вошел обеспокоенный Дэвид.

— У меня сильная головная боль, — объяснила я. — Я решила лечь в постель. Когда я лежу, мне легче.

Он наклонился и, нежно поцеловав меня, спросил, не нужно ли мне что-нибудь? Может быть, он пришлет обед в комнату?

— Нет, — ответила я. — Я лучше посплю.

Так я и лежала в постели и, когда Дэвид поднялся, притворилась спящей.

Я чуть не разрыдалась, когда он осторожно поцеловал меня, боясь разбудить.

Я лежала, не шевелясь, не в силах не думать о Джонатане и тех волшебных минутах, которые я провела в той населенной призраками комнате.

На следующий день матушка, Дикон, Софи и Жанна вернулись домой. Они были в восторге от покупок. Со времени нашей неожиданной встречи я не видела Джонатана, и мне стоило гигантских усилий вести себя так, словно ничего не произошло.

Софи восхищалась привезенными покупками и сказала, что поездка в Лондон была прекрасной идеей.

— Молли сделала необходимые обмеры? — поинтересовалась она.

Я ответила, что еще нет, так как не смогла встретиться с ней.

— Ничего, не к спеху, — сказала матушка, — а проследить за этим может Жанна.

В этот вечер на обед собрались все, даже Сабрина, появляющаяся в особых случаях, когда кто-либо возвращался из поездок, и особенно, если это был Дикон.

Джонатан выглядел, как обычно. Я же не могла смотреть ему в глаза, но постоянно чувствовала его присутствие.

Эндерби был куплен, и Софи могла приступить к ремонту дома и мебели.

— Я уговорю Тома Эллина подъехать к вам, — сообщил Дикон. — Он прекрасный плотник.

— Нам предстоит увидеть чудесные перемены в Эндерби, — сказала мама. Какое волнующее событие!

— Я думаю, — вставил Джонатан, и его глаза, устремленные на меня, пылали голубым огнем, — мы начинаем любить этот старый дом.

— Дэвид всегда говорил, что если вырубить часть кустов и деревьев, все будет выглядеть по-другому, — нарочито заметила я, избегая пристального взгляда Джонатана.

— Я не буду вырубать слишком много, — сказала Софи. — Мне нравится именно чувство уединения, появляющееся, когда находишься в Эндерби.

Мама завела разговор о Рождестве.

— Все эти волнения заставили меня позабыть о его скором приближении Все будет, как обычно? — предположила я.

— Это старая традиция, не так ли, мама? — сказал Дикон.

Сабрина нежно улыбнулась ему, он прикрыл рукой ее руку и пожал. Он всегда был мягок и нежен с ней. Несомненно, такое безусловное обожание не могло остаться безответным.

— Рождественские гимны, чаша с пуншем, — продолжала мама, — угощение и, конечно, традиционные для этого дня гости. Не хочу, чтобы в этом году их было слишком много. Всего несколько человек. Думаю, Фаррингдоны останутся на одну-две ночи. Поместье расположено недалеко, но если погода будет плохая…

— Жаль, — вставила я, — что Рождество не летом, все бы упростилось.

— О нет, нет! — воскликнул Джонатан. — Темнота усиливает удовольствие. Восхитительные костры, спасающие от холода после долгой дороги, предвкушение скорого снега, живописный иней на деревьях — все это должно сгладить необходимость в назначенный срок расстаться с ними. Почему людям всегда хочется, чтобы жизнь протекала в точности согласно их планам?

— Вероятно, ты прав, — согласилась я. — В любое другое время Рождество не было бы Рождеством.

Он слегка коснулся моей руки и произнес:

— Вот видишь, я часто бываю прав, малышка Клодина.

— Никто не мог бы обвинить Джонатана в чрезмерной скромности, — мягко сказала мама. — Что вы думаете о Фаррингдонах? Очень приятная семья, а Гарри просто незаменим на любом приеме.

— О да, Гарри общительный и красивый, — поддержала я. — Просто клад.

— Удивляюсь, как его до сих пор не женили, — поделился своими размышлениями Дикон. — Великолепная партия. Единственный сын и станет очень богат, когда получит наследство.

— И, конечно, семейство Петтигрю, — продолжала матушка. — Тебе ведь это понравится, Джонатан. — В ее словах содержался скрытый смысл. Наверняка между ней и леди Петтигрю существовало соглашение, по которому дочь леди Петтигрю Миллисент выйдет замуж за Дэвида или Джонатана, и теперь, когда мы с Дэвидом женаты, Джонатан оставался единственным кандидатом.

— Очень, — ответил Джонатан.

Нелепо, стыдно, но я почувствовала укол ревности. Я старалась убедить себя, что происшедшее между нами в Эндерби никогда не повторится, и тем не менее всего лишь мысль о том, что Джонатан может быть с кем-то другим, причиняла мне сильнейшую боль.

— А как насчет местных жителей? — спросил Дэвид. — Конечно, Долланды.

— Несомненно, — согласилась мама. — Эмили Долланд всегда очень помогает нам, да и Джеку мы все благодарны.

— Хороший человек, — заметил Дикон. — Ты согласен, Дэвид?

— Совершенно верно, — ответил Дэвид.

— И я полагаю, — сказала мама, — нельзя не пригласить и соседей из Грассленда. — Все промолчали, и мама продолжала:

— Эвелина Трент весьма расстроилась бы. Эви становится очень хорошенькой. На днях я видела ее. В новом платье она выглядит очень привлекательной и хорошо ездит верхом. Я подумала, она просто красавица. С ней была малышка.

— Бедная Долли! — посетовала Сабрина.

— Боюсь, нам придется пригласить их, — сказала мама. — Должна признаться, я не питаю большой любви к Эвелине Трент.

— Она крайне самоуверенный, напористый человек, — добавил Дикон. Всегда, даже девочкой, была такой.

— Она давно здесь, не так ли, Дикон? — сказала Сабрина.

— Да, она появилась в Грассленде, когда ее мать была здесь экономкой.

Он неожиданно рассмеялся, словно ему вспомнилось что-то забавное.

— Кажется, она постоянно думает о своей хорошенькой внучке, — сказала мама. — Это естественно, однако для нее это скорее обязательство с тех пор, как они потеряли родителей. Думаю, их стоит пригласить. Благодарю Господа, им не нужно оставаться в доме. Интересно, когда будет готов Эндерби? Хорошо бы к Новому году.

— Когда вы надеетесь переехать? — обратилась Сабрина к Софи.

— Как можно скорее. — Софи рассмеялась нервным, коротким смешком. Возможно, я кажусь неблагодарной. Вы все так помогали нам. Но понимаете, мне хочется жить в собственном доме.

— Конечно, мы понимаем, — сказала мама. — Мы очень довольны, что все сложилось так удачно.

Удачно? Я задумалась. Что бы она сказала, узнав о том, что произошло между Джонатаном и мной?

Предрождественские хлопоты шли своим путем.

Я встретила Джонатана в парке. Он обратился ко мне:

— Мне нужно снова увидеть тебя, Клодина… наедине. Так дальше продолжаться не может.

— Пожалуйста, не надо.

Я начинаю забывать, — попросила я.

— Ты никогда не сможешь забыть. Это было слишком замечательно, этого не забыть. Клодина, мы должны…

— Нет, нет! — перебила я.

— Но признайся, что любишь меня.

— Не знаю. Не могу разобраться ни в себе, ни в тебе, ни в чем-либо другом.

— И все же тебе это понравилось. Я промолчала.

— Ты подверглась искушению, не так ли? Ты не могла противиться.

Думаешь, я не знал! Ты просто прелесть. Никто другой мне не нужен, и, должно быть, ты чувствуешь то же самое.

— Нет.

Мой муж — Дэвид.

— А я твой любовник.

— Это невозможно.

— Как же невозможно, если так оно и есть?

— Но так больше не будет. Все кончено… Говорю тебе, кончено.

— Это никогда не закончится, Клодина, пока ты — это ты, а я — это я.

— Пожалуйста, не…

— Все же согласись. Признай, что любишь меня. Признай, что это было замечательно… более замечательно, чем ты когда-либо предполагала.

Я услышала, как кричу:

— Согласна! Было!

Было…

Я бросилась в дом.

Я знала, что стоит мне сделать признание, и ничто больше не удержит меня. Он будет искать любую возможность встретиться со мной и, как только она появится, ухватится за нее. И я была уверена, что приду. Я не могла бороться. В себе самой я узнала нечто, о чем раньше и не догадывалась, пока Джонатан не разбудил это во мне. Я не была той женщиной, которая довольствовалась спокойной нежной любовью. Я хотела подниматься к высотам, а не только неспешно жить среди приятных долин. Он был прав, говоря, что я желаю и его, и Дэвида. Да, я хотела обоих. Я любила Дэвида, восхищалась и преклонялась перед ним, и я любила его, внушив себе эту любовь. Мне нравилось вместе читать и обсуждать прочитанное. Мне было интересно с ним, но мое естество имело также и другую сторону. Я была чувственна и сладострастна. Мои потребности нуждались в удовлетворении; и, когда такие физические желания появлялись, они могли затмить все остальное.

Джонатан знал меня лучше, чем я сама. Он добрался до самой моей сути. Именно она привлекала его. Он желал как раз такую женщину, как я. Мое положение в семье наиболее подходило на роль его жены. Ему никогда не приходило в голову, что за такой короткий срок после его отъезда я могу выйти замуж за Дэвида.

Его путешествие во Францию не было сиюминутным порывом, в чем нас пытались убедить. Он был вовлечен в тайную жизнь своего отца: в прошлом и Дикой часто ездил во Францию. Занимаясь работой подобного рода, люди придумывают не вызывающие сомнений причины для своих поездок, чтобы скрыть истину. Джонатан ездил во Францию не только для спасения Софи, но и с целью собрать определенную информацию — теперь я была убеждена в этом. Он воспользовался возможностью уехать с Шарло и предполагал, вернувшись после завершения своей миссии… жениться на мне.

Однако своим поспешным замужеством я разрушила его планы.

Оглядываясь назад, я поражалась, почему с такой легкостью сделала это? Может быть, отъезд Джонатана задел мое самолюбие. Моя голова всегда была занята именно Джонатаном. Будь я старше, мудрее, я бы поняла это, но я была наивна, простодушна, и жизнь казалась мне простой. Я вообразила, что брак с Дэвидом разрешит противоречие, и наша жизнь будет счастливой.

Теперь же, разобравшись в себе, я увидела женщину, которая бы отважилась на многое ради того, чтобы быть с любимым. Мои брачные обеты, все привитые мне с детства понятия, запятнанная совесть… все могло быть отброшено, когда я сталкивалась с непреодолимым желанием заняться любовью с этим единственным для меня мужчиной.

Мне нет оправданий. Следующий шаг в своем падении я совершила, полная страсного желания. У нас был ключ от дома. Узнав, когда там никого нет, мы снова пришли в ту комнату и с неистовством любили друг друга, и это показалось мне гораздо более волнующим, чем в первый раз.

А потом снова пришло раскаяние. Вина висела на мне тяжким грузом. Мне было тяжелее, чем раньше, ведь теперь я не могла уверять себя в том, что меня заманили, завлекли обманом. Я пришла по своему желанию. Я тянулась к нему; я разделяла его нетерпение и экстаз. Я призналась, что люблю его, что совершила мучительную ошибку. Безнравственная и распутная женщина, в разгаре страсти я упивалась своим распутством.

Мне не было прощения. Я — распутница Я сознательно обманула мужа.

Джонатан не испытывал глубокого чувства вины, хотя и предавал собственного брата. Он говорил.

— Это должно было случиться. Это было предопределено.

Я рассердилась, в основном на себя. Я была ошеломлена своим поведением и мучительно страдала, когда была с Дэвидом, всегда таким добрым со мной Я чувствовала, что меня раздражают сама его доброта, его добродетель, только подчеркивающая мою порочность.

Я хотела бы довериться маме. Поговорить об этом Я хотела понять, как я, которой раньше всегда были присущи чувства долга, чести, могла так вести себя Нам нужно уехать, решила я. Джонатан должен убраться. Мы не могли жить под одной крышей Когда мы пришли домой, Джонатан обратился ко мне:

— Завтра?

— Нет! — закричала я. — Этого больше не будет Но он только улыбнулся мне, и я отчетливо поняла, что это произойдет вновь.

Меня поразило, что мне уже не так трудно, как в первый раз, вести себя, как обычно. Я не легла в постель, ссылаясь на головную боль, а спустилась к обеду, и мы все вместе сидели за столом, разговаривали, смеялись, строили планы на Рождество, и я внешне была такая же веселая, как все И только однажды, когда мой мимолетный взгляд наткнулся на голубые глаза Джонатана, устремленные на меня, и я краем глаза взглянула на Дэвида, ужасное чувство раскаяния переполнило меня.

Семья Петтигрю прибыла накануне Сочельника На их огромной карете был изображен герб Петтигрю — леди Петтигрю страстно стремилась, чтобы все понимали их величие. Лорд Петтигрю был гораздо спокойнее жены. Невозможно было поверить, что всю свою славу она получила благодаря ему. Он занимал при дворе должность, как я представляла, довольно ответственную, так что, находясь в кругу семьи, был готов ради мира и спокойствия согласиться с чем угодно.

Миллисент, красивая молодая женщина, выглядела так, словно добилась своего в жизни, и я видела в ней и ее матери грозную пару, способную получить все, чего им захочется.

Было очевидно, что в роли супруга Миллисент они хотят видеть Джонатана. Я остро воспринимала все, что касалось Джонатана, и теперь страдала от болезненных приступов ревности. Джонатан будет прекрасной партией, чрезвычайно устраивающей леди Петтигрю. Дикон был не только очень богатым человеком, но и влиятельным. Да, я понимала, на роль супруга леди Петтигрю и Миллисент выбрали Джонатана.

Я сказала об этом маме.

Она рассмеялась:

— Что ж, меня это не удивит. Думаю, Дикон был бы вполне доволен. Они с лордом Петтигрю очень дружны. У них много общих дел… в Сити. Леди Петтигрю довольно сильная, напористая дама, и Миллисент, очевидно, похожа на нее. Однако, полагаю, Джонатан мог бы справиться с этим. Но что с тобой?

— Ничего… А почему ты спрашиваешь?

— Мне кажется, ты выглядишь немного не так. Ты не устала?

Она с беспокойством посмотрела на меня, я покраснела. Она предполагает, что я беременна. Внезапно в моей голове пронеслась мысль о том, что это могло означать для меня, если бы оказалось правдой.

— Все нормально, — твердо произнесла я. — Со мной все в порядке.

Она легонько похлопала меня по руке:

— Хорошо, что Рождество бывает только раз в году, иногда я искренне рада этому.

С каждым днем я все больше осознавала, в какую передрягу я попала. Ревность к Миллисент, внезапный страх того, что могу иметь ребенка и придется спросить себя, чей он, обострили серьезность моего нелегкого положения.

С этим пора кончать. Я не должна снова давать выход своим страстям. Я преодолею эту одержимость. Я буду хорошей женой Дэвиду и постараюсь стереть из памяти этот низкий поступок.

На следующий день приехали Фаррингдоны. Гвендолин, Джон и их сын Гарри были очень обаятельными людьми. Гарри, молодой человек лет двадцати пяти с очень приятной внешностью, помогал отцу управлять поместьем, которое, я знала, было таким же большим, как Эверсли.

Утром в Сочельник молодежь: Дэвид, Джонатан, Гарри Фаррингдон, Миллисент Петтигрю и я — отправились прокатиться верхом. Я ехала между Дэвидом и Гарри, впереди были Джонатан с Миллисент. И вдруг я поняла, что внимательно слежу за ними. С этим следует кончать, увещевала я себя. Это может привести к несчастью. Ради нескольких минут поразительных ощущений ты рискуешь всем, что составляет смысл и достоинство твоей жизни. Я взглянула на Дэвида. У него был довольный вид, они с Гарри обсуждали поместья, сравнивая Эверсли с Фаррингдоном.

Неожиданно сырой и теплый для этого времени года опустился туман. Очевидно, мы так и не дождемся снега к Рождеству. Зимнее холодное солнце пыталось пробиться сквозь облака.

— Если на Рождество солнце светит сквозь ветви яблонь, — процитировал Дэвид, — значит, осенью они будут полны плодов.

— Тогда будем считать, что оно светит, — сказала я.

— Мне нравятся эти старые стихи, — заметил Гарри. — Описанное в них очень часто оправдывается.

— Неудивительно, ведь их истоки — в мудрости людей, веками наблюдавших погоду, — ответил Дэвид.

— Вероятно, такие же стихи есть и во Франции, — предположил Гарри, обратившись ко мне.

— Да, наверное, но не помню, чтобы я их слышала. Джонатан обернулся.

— Что же вы отстаете? — Наши глаза встретились, и все мои благие намерения рухнули.

— Мы говорили о погоде и старых стихах, — сказала я.

— Коль в ночь под Новый год подует ветер с юга, — прочитал Гарри, — то будет теплою и буйною весна.

— Скорее бы новогодняя ночь, — сказал Джонатан.

-..При западном — обилье молока и рыбы в море, — невозмутимо продолжал Гарри, — а с севера несет он шторм и стужу, но если он задует с северо-востока, то прячься от него и зверь и человек.

— Прекрасно, — отметил Джонатан.

— И достаточно верно, — добавил Дэвид.

— Какое сочетание — правда и красота, — сказал Джонатан. — Но почему такой интерес к погоде?

— Если бы ты был землепашцем, тебя бы она заботила, — резко ответил Дэвид.

— Преклоняюсь перед твоей недосягаемой мудростью. По крайней мере, нынче не видно ни одного из тех романтических снежных рождественских дней. Никогда не мог понять, почему люди придают им такое значение.

— Потому что обычно боишься, не зная, доберешься до дома или нет, сказала Миллисент.

— Путешествие всегда связано с риском, — прибавил Джонатан. — Ведь события не всегда развиваются так, как хотелось бы…

— Но теперь, надеюсь, все произойдет согласно мом планам, — заявила Миллисент.

— Что ж, если подчиниться моей милой Миллисент, то можно не сомневаться, что Рождество будет счастливым, — откликнулся Джонатан.

— Тебе нравится подтрунивать надо мной, — сказала Миллисент — Это немного развлекает меня.

— Едем же! — закричала Миллисент. — Какой дорогой?

— Прямо, — указала я. — Мы поедем по дороге мимо нового дома тети Софи.

— О, я бы очень хотела увидеть его.

— У нас нет ключа, — торопливо сказала я.

— Ну, тогда посмотрим снаружи.

Возможно, мы сможем еще сходить туда, пока гостим в Эверсли.

— Конечно, сможете, — уверил ее Джонатан. Миллисент тронула лошадь, и мы все последовали за ней.

Вот и он, этот дом, ставший для меня олицетворением греха.

— Выглядит впечатляюще, но мрачновато, — высказала свое мнение Миллисент.

— Думаю, это очень интересный дом, — обратился к ней Джонатан. Улыбаясь, он посмотрел на меня. — Тебе он нравится, правда, Клодина?

— Действительно, весьма необычный дом.

— Похоже, здесь требуется ремонт, — вступил в разговор Гарри, окидывая дом деловым взглядом.

— Ты попал в самую точку, — сказал Дэвид. — Однако удивительно, он такой старый и все еще крепкий. Лишь кое-где заметны следы разрушений… буквально в одном-двух местах. Удивительно, учитывая, как долго он пустовал.

— Странно, что в нем никто уже долго не живет, — отметил Гарри.

— О нем идет дурная слава.

— Привидения? — воскликнула Миллисент. — Шум по ночам? Потрясающе!

«И голоса в комнате на втором этаже, — подумала я, — в комнате, которая навсегда останется в моей памяти».

— Ну что ж, пожалуйста, — сказал Дэвид. — Пока ты не уехала, Миллисент, мы возьмем ключ и совершим небольшую экскурсию.

Я была рада, когда мы уехали оттуда.

Проезжая мимо Грассленда, мы встретили Эви с сестрой верхом на лошадях. Мы остановились.

— Привет, Эви, — сказала я. — Это мисс Эви Мэйфер и ее сестра Дороти. Эви и Долли, познакомьтесь с Миллисент Петтигрю и мистером Гарри Фаррингдоном.

И Гарри, и Миллисент были, думаю, немного озадачены видом сестер, точнее, контрастом между ними. Уродство Долли усугубляло красоту Эви.

— Гуляли? — спросила я. — Подходящий день для прогулок верхом.

— Уже возвращаемся, — ответила Эви.

— Правильно, скоро стемнеет.

— Может быть, зайдете выпить что-нибудь?

— Близится вечер, — ответила я. — Мы хотим вернуться до темноты.

— И нас слишком много, — прибавил Дэвид. Гарри посмотрел на Эви.

— Я бы не отказался…

Можно зайти ненадолго.

— Мне нужно возвращаться, — возразила Миллисент.

— Хорошо, — разрешил колебания Джонатан. — Вы втроем оставайтесь, а я провожу Милли домой.

Снова эта болезненная ревность. Я была раздосадована. Мне была ненавистна мысль о том, что Миллисент уедет с Джонатаном, а я отправлюсь в Грассленд, однако я не видела выхода.

— Аи revoir! — весело попрощался Джонатан. Довольная тем, что отделалась от нас, Миллисент улыбалась. Мы же спешились и направились в дом. Эвелина Трент вышла в холл поздороваться с нами.

— Вот так приятный сюрприз!

Я представила Гарри, и миссис Трент засуетилась перед ним.

— О да, какой приятный сюрприз! — повторяла она. — Проходите.

Поздравим друг друга с Рождеством.

Мы расположились в небольшой, уютной гостиной, расположенной рядом с холлом, и пили вино, болтая ни о чем. Гарри уселся рядом с Эви и оживленно разговаривал с ней. Миссис Трент не спускала с них глаз. Гарри произвел на нее большое впечатление.

— Я знаю Фаррингдон-холл, — говорила она. — Прекрасное старинное место.

Я отметила это, проезжая мимо в экипаже… Это было, когда был жив мой сын Ричард… я сказала тогда:

— Ричард, это прекрасное место, одно из лучший поместий в округе.

Гарри полностью согласился с этим, заметив, однако, что, возможно, он и необъективен.

— О, вам и не нужно быть объективным. Это все ваше. Вы, а до вас отец, а еще раньше его отец сделали поместье таким, какое оно сейчас. Мы стараемся здесь, в Грассленде, делать все возможное, но мой муж умер… Она вздохнула. — Мой второй муж…

Первый, Эндрю, благослови его Бог, скончался уже давно Я взглянула на Дэвида, давая понять, что пора заканчивать визит. Я немного сердилась на Гарри за то, что он навязал нам его, и все время спрашивала себя, о чем говорят Джонатан и Миллисент по дороге домой.

Гарри и Эви все еще с интересом беседовали. Я услышала, как он спросил:

— Вы завтра будете в Эверсли?

— О да, нас пригласили.

— Рад это слышать, — сказал Гарри. — Очень рад Наконец нам удалось уйти. Как только мы вышли на дорогу, я с облегчением вздохнула. Миссис Трент, с внучками по обе стороны, помахала нам на прощание, настойчиво повторяя «аи revoir».

Визит Гарри взволновал ее. Его увлечение Эви не вызывало сомнений.

Оставшись с Дэвидом наедине в спальне, я обсудила это событие.

— По-моему, в голове миссис Трент зарождаются определенные планы.

Конечно, Гарри — очень хорошая партия. Я уверена, она уже строит планы, как свести его с Эви.

— Ты не вправе упрекать ее.

У нее две девочки, и я могу себе представить, как мало она может дать им в Грассленде.

— Думаю, Эвелина Трент всегда старается получить лучшее из всего, что попадается на ее пути.

— Ну хорошо, любовь моя, разве не этого мы все добиваемся?

— Дэвид, — сказала я, — ты очень хороший человек.

— О, ты только сейчас это поняла?

— Я всегда знала это, но иногда это поражает меня сильнее, чем все остальное. Ты всегда видишь в людях лучшее. Ты, наверное, не заметил бы зла, даже если бы оно было прямо перед твоим носом.

— Надеюсь, его-то я учую, — ответил он.

Я бросилась к нему и крепко обняла. Я говорила себе: я не должна причинять ему боль. Мне никогда больше не стоит оставаться наедине с Джонатаном… Дэвид не должен узнать… Это слишком сильно ранит его.

Потом я молилась — странный поступок для человека, у которого столько грехов. Я молилась, чтобы Бог дал мне силу победить сидящее во мне зло.

Когда я вернулась домой, матушка была в своей комнате. Она позвала меня.

— Исполнители рождественских гимнов соберутся вечером. Нам нужно будет принять их и угостить горячим пуншем с пирожными. На сегодня достаточно, хотелось бы пораньше лечь спать, чтобы хорошо отдохнуть к завтрашнему дню.

Стол завтра будет накрыт, конечно, в зале, и, пока будут расчищать место для танцев, я подумала, можно заняться «охотой за сокровищами». Эту игру всегда хорошо принимают, да и дом прекрасно подходит для этого. Кроме того, будет светить луна, и, значит, для того, чтобы бродить, отыскивая спрятанное, вокруг дома, света будет достаточно. Мне никогда не нравилось множество зажженных повсюду свечей.

— Хорошая идея, мама. Хочешь, я помогу тебе с придумыванием подсказок?

— Нет, их придумаем мы с Диконом. Если ты будешь помогать, то не сможешь участвовать в игре.

— Мы заезжали в Грассленд, — сообщила я ей.

— Правда?

— Мы не смогли избежать этого. Все из-за Гарри Фаррингдона. Он захотел зайти туда после того, как увидел Эви.

Мама рассмеялась:

— Значит, она пришлась ему по душе.

— Это вполне очевидно. Миссис Трент была очень рада.

— Но, дорогая, надеюсь, она не выказывала это слишком уж явно.

— Она всегда несколько… даже слишком…

— Бедная Эвелина Трент!

Моя мама ее очень не любила. Полагаю, что-то у них произошло в прошлом. Я чувствую в ней какую-то опасность.

— Я тоже это чувствую. Тем не менее, она действительно заботится о внучках.

— Мне так жаль бедняжку Долли!

— Кажется, Эви любит ее, и, конечно, бедная девочка обожает Эви.

— Печально родиться такой. Будем надеяться, что из увлечения Гарри что-нибудь получится.

— Как отнесутся Джон и Гвен Фаррингдон к грасслендскому семейству? Дикон говорил, Гарри — очень хорошая партия.

— Они бы предпочли кого-нибудь рангом повыше внучки миссис Трент, но если бы Гарри захотел… Я считаю, он из молодых людей, идущих своей дорогой, которые должны всего добиваться сами Однако мы немного торопимся с выводами?

Мы рассмеялись.

— Хорошо, что нас никто не слышит, — сказала я. — Так или иначе, надеюсь, для Эви дела складываются удачно.

— Надеюсь, — согласилась мама. — Танцы начнутся сразу же после «охоты за сокровищами» и могут занять остаток вечера. Насчет музыки я все продумала. Музыканты могут что-нибудь поесть, пока продолжаются игры. Это поддержит их в течение вечера.

Я поцеловала ее:

— Ты успеваешь думать обо всем.

Наступил вечер. Мы сидели в столовой и как раз заканчивали обедать, когда прибыли исполнители рождественских гимнов. Все это выглядело очень живописно, повсюду за окнами раскачивались их фонарики, и после исполнения первого гимна Дикон и матушка открыли дверь, впустив в холл целую толпу. Они пели, а мы, аплодируя, подпевали им. Внесли огромную чашу с пуншем, напиток разлили по кубкам, которые дамы вручили всем присутствующим вместе с пирогами и пирожными, специально испеченными для этого случая.

После этого, собравшись в гостиной, мы вспоминали прошлые праздники Рождества и мама рассказывала о Рождестве во Франции, где оно празднуется главным образом в Сочельник, а не в сам день Рождества с полуночной мессой и рождественскими сапожками у камина с положенными в них подарками.

Наступило Рождество. Я проснулась с тяжелым чувством вины, которое теперь почти никогда не покидало меня, и, лежа в постели, подумала о прошлом Рождестве, когда я была невинной, беззаботной девушкой.

— Это нужно прекратить, — в сотый раз произнесла я.

На утреннюю службу мы отправились в небольшую церковь в деревне Эверсли. В полном соответствии с непредсказуемостью нашего климата погода опять изменилась, и мы чувствовали легкий морозец. После службы мы пошли домой пешком через поля, и Джонатан внезапно остановился, чтобы спеть рождественский гимн, который мы все подхватили. Он подошел и взял меня за руку, с другой стороны держала его под руку Миллисент Петтигрю. Он прижал мою руку к себе, и силы вновь оставили меня. Я была счастлива, потому что была рядом с ним.

В тот день я больше не видела его до тех пор, пока не пришло время встречать прибывающих гостей. Мама сказала, что теперь, когда я замужняя женщина, мне следует, стоя рядом с ней, приветствовать их.

Первыми из дома управляющего прибыли Долланды, конечно, пешком. Эмили спросила, может ли она чем-нибудь помочь.

— Может быть, ваша помощь понадобится позднее, — сказала мама, — пока, я считаю, все идет, как нужно.

В бархатном, переливающемся синим, платье, подчеркивающим голубизну ее глаз, мама выглядела великолепно. Она вся светилась, сияние окружало ее. Я подумала: «По крайней мере, она счастлива. И все-таки ей пришлось пройти через множество испытаний, прежде чем она достигла всего этого». Возможно, такова судьба каждого человека, и мои беды и тревоги только начинаются. Всегда труднее переносить неприятности, если создаешь их сама. Должно быть, проще, когда есть кого обвинить… даже если это всего лишь судьба. Мне же было отказано в этом. Меня не принуждали. Возможно, я позволила увлечь себя. Но разве я противилась этому? Очень слабо. Я пошла на это охотно и в глубине души знала, что снова сделаю это.

На мне было платье вишневого цвета. Одно из тех, которые любил Дэвид, именно поэтому я надела его. Я горячо желала угождать ему во всем, ведь я так плохо поступала по отношению к нему…

Прибыли Тренты. Эви в голубом шелковом платье с кружевами выглядела прекрасно. Долли тоже была в голубом — болезненно тонкая и неловкая. Интересно, могла бы она спрятать свое уродство, закрыв глаз повязкой. Бывает, что повязки могут даже украсить.

Я вспомнила портрет принцессы Эболи, которая потеряла глаз. С повязкой она выглядела очень эффектно… таинственной и волнующей.

Миссис Трент была одета в пурпурное бархатное платье. Довольно красивая женщина в прекрасном платье. Однако манеры подводили ее. Если бы только она вела себя поскромнее!

— Как мило с вашей стороны пригласить нас, — произнесла она. — Честное слово, Эверсли — славное старое местечко. Я хорошо помню его, знаю каждый уголок и каждую щелочку. Он напоминает мне минувшие дни, проведенные здесь. — Ее взгляд то и дело обшаривал помещение, очевидно, в поисках Гарри Фаррингдона.

Он встретил Эви. Я уверена, он ждал ее. Теперь они разговаривали. Я порадовалась, что мы с мамой устроили так, чтобы за столом они сидели рядом.

Я заметила Долли, она не отходила от бабушки, хотя и не спускала задумчивого взгляда с Эви. Я сразу подумала, что она, вероятно, злится на любого, кто отнимает у нее Эви.

Софи обедала с нами. Она и Сабрина ушли сразу же после обеда — Сабрина ложилась рано, а Софи, думаю, все еще чувствовала себя неловко в обществе и, во всяком случае, предпочитала быть с Жанной.

Освещаемый канделябрами огромный стол в зале выглядел великолепно. Удивительно, сколько свечей было зажжено здесь в тот вечер. Мама сидела с одного края массивного дубового стола, Дикон — с другого, напротив. Джонатана усадили рядом с Миллисент, Дэвида — с миссис Трент, я же находилась между Джоном Долландом и Гарри Фаррингдоном и могла слышать, как он и Эви болтали друг с другом.

Пиршество затянулось. Провозглашались тосты за гостей и ответные за хозяев; все были веселы и довольны. Было выпито и съедено огромное количество вина и кушаний, и, наконец, подошло время для «охоты за сокровищами». Мама объяснила всем, что, пока ведутся поиски «сокровищ», зал освободят для танцев.

— Все отправятся на поиски поодиночке, — объясняла она правила. Никаких сговоров между участниками. Кто из дам и джентльменов первыми принесут мне шесть записок с подсказками, получат призы. Сейчас я всем вам дам одну подсказку, которая должна привести вас к следующей. Обнаружив ее она одна для всех, — ищите следующую.

Выигрывает тот, кто первым принесет мне шесть записок, и, когда все соберутся здесь, выполнив задачу или в отчаянии оставив поиски, я вручу приз. Слава Богу, ночь ясная. Луна будет освещать вам дорогу.

Все разбрелись в разных направлениях. Там и тут в темноте слышались приглушенный шум голосов и сдерживаемый смех.

Я с легкостью нашла первый ключ. Возможно, я хорошо изучила ход мыслей матушки. Кроме того, я прекрасно знала дом и могла в нем ориентироваться даже с завязанными глазами. Надо будет сказать маме, что члены семьи имеют преимущество перед гостями, и, чтобы уравнять силы, их следует ставить в более невыгодное положение.

Я поднялась по лестнице и находилась в коридоре, когда чья-то рука неожиданно схватила меня. Кто-то крепко обнял меня и страстно поцеловал.

— Джонатан! — прошептала я.

— Я поджидал тебя.

Дверь одной из комнат была открыта. Он затащил меня внутрь и закрыл ее.

— Кажется, прошла вечность, — сказал он.

Я смотрела поверх его головы туда, где на шкаф, стоящий рядом с кроватью, падали полоски лунного света.

— Джонатан… пожалуйста… нам нельзя оставаться здесь.

— Завтра, — предложил он.

— Нет… нет… никогда.

Он тихо рассмеялся.

— Сколько раз ты говорила «никогда», и сколько раз я доказывал тебе, что ты не права?

— Это должно прекратиться. Я не могу больше это выносить.

— А я не вынесу, если все кончится.

— Мы должны остановиться, Джонатан.

— Завтра днем, — настаивал он. — Все отправятся на верховую прогулку. Ты задержишься и придешь к дому. Я встречу тебя там. Старина Эндерби… в нашей комнате. Ты придешь туда, Клодина.

— Нет… нет! — протестовала я.

— Да, да! — прошептал он — В три часа.

Милая моя, как же я хочу тебя!

Я вырвалась. Как легко мы могли выдать себя! Что, если кто-нибудь войдет в комнату и застанет нас вместе? А если Дэвид? Мы должны остановиться. Мы рискуем слишком многим.

Я сбежала по лестнице.

В зале была мама.

Только не рассказывай мне, что ты уже все отыскала.

— Нет. Но мне пришло в голову, что члены нашей семьи имеют преимущество, а это нечестно. Нам следует усложнять задачу или не давать нам приз в случае победы.

— Верно, — сказала мама. — Тогда оставайся здесь. Как бы там ни было, ты выглядишь румяной и разгоряченной.

Я осталась с ней. Я боялась бродить по погруженным во тьму комнатам и коридорам, боялась встречи с Джонатаном… того, что нас застанут вместе.

Я хорошо представляла, что бы почувствовала, если бы Дэвид обнаружил измену. Он никогда, никогда не должен узнать. Нужно забыть это безрассудное увлечение, вычеркнуть его из своей жизни. Так рисковать было крайне глупо… и эгоистично.

Из дам первой закончила поиски «сокровищ» Эви, из мужчин — Гарри.

— Я подозреваю тайный сговор, — прошептала я маме.

— Это и понятно. Эви не такая, как всегда. Она кажется по-настоящему счастливой.

Эви получила веер из слоновой кости, украшенный ручной росписью розами, а Гарри — высокую оловянную пивную кружку. Громкие аплодисменты сопровождали вручение призов. Как раз к этому времени зал уже подготовили для танцев, и заиграла музыка.

По традиции вечер открыли моя мама с Диконом, и сразу же к ним присоединились мы с Дэвидом. Гарри танцевал с Эви, а Джонатан с Миллисент.

Почти механически я протанцевала менуэт и котильон и, несмотря на все мои страхи и решения, танцуя с Джонатаном, почувствовала, как во мне растет возбуждение.

— Не могу дождаться завтрашнего дня, — произнес он.

— Я не приду.

— Придешь, — заверил он меня.

Он смеялся, его голубые глаза горели; я почувствовала, как во мне поднимается негодование, обида, ведь он, в отличие от меня, не мучился угрызениями совести. Он был абсолютно доволен положением дел.

Сначала мне было интересно, получает ли он удовольствие от риска, связанного с нашим положением, подогревающим его желание. Неужели ему в самом деле доставляло наслаждение обманывать своего брата, нарушать законы чести, человеческого жития… и религии? Тогда, значит, и моя мораль изменилась? Я испытывала такое же, как и он, страстное желание, но я наивно воображала, что и он тоже чувствует мое угрызение совести и глубокое раскаяние в том, что мы наделали.

Когда гости разошлись, наконец, я с радостью удалилась к себе в спальню.

— Ты очень устала, Клодина, — сказал Дэвид. Я ответила, что день был долгим.

— Тем не менее, он прошел хорошо, — продолжал он. — Несомненно, твоя мать знает, как устраивать праздники. До того как они с отцом поженились, все это проходило совсем иначе. — Он лег рядом со мной и произнес:

— Разве не приятно видеть, как двое детей живут в полном согласии?

— Иногда они спорят…

— Это тоже проявление их отношений, они не могут жить друг без друга. Я счастлив, что все их испытания закончились благополучно: он привез ее домой, и они поженились. Более того, это позволило моей бабушке на старости лет почувствовать полное удовлетворение жизнью.

Он привлек меня к себе:

— Так же будет многие годы и у нас, Клодина. Я приникла к нему и подумала: «Он никогда не должен узнать! Я лучше умру, чем позволю ему узнать».

Его нежность во время нашей близости вызвала у меня слезы.

— Клодина, — спросил он, — что с тобой? Что-нибудь не так?

— О, Дэвид, — ответила я, — я люблю тебя. Я так люблю тебя!

Он поцеловал меня, и, когда заснул, я еще долго лежала без сна, глядя в темноту.

Почему я позволила этому произойти? Как я могла обмануть этого милого человека?

«День дарения коробочек»[4] назывался так потоку, что все, кто в течение года служил нам, приглашались в большой дом, чтобы получить то, что они называли «коробочка», а на самом деле — денежное вознаграждение.

Дикон и мама сидели в зале, пока шла церемония, а мы отправились в Эндерби, так как Миллисент настаивала на том, что хочет осмотреть дом.

Мы отправились большой компанией: Дэвид, Миллисент, Джонатан, лорд и леди Петтигрю, Гвен и Джон Фаррингдоны, Гарри и я. У Дэвида был ключ, и, как только он открыл дверь и мы вошли в холл, раздались возгласы удивления. В утреннем свете его облик вновь изменился. В окна проникали бледные лучи зимнего солнца, разряжая обстановку мрачности и уныния, но, тем не менее, вокруг по-прежнему чувствовалось нечто жуткое, я была уверена, что это ощущение никогда полностью не исчезнет.

— Это и есть галерея с привидениями? — указала Миллисент.

— Так говорят, — ответил Дэвид.

— Думаю, там произошло что-то ужасное. Как хорошо, что я здесь не одна! Я бы наверняка умерла от страха.

— Не нужно бояться, — улыбнулся ей Джонатан. — Некая сила, присутствующая здесь, готова защитить тебя от звенящих бесчисленными цепями призраков и мириад стонущих привидений.

— Не отходи от меня, — распорядилась Миллисент.

— Меня не надо просить об этом.

Глупо, но этот незначительный обмен шутками Джонатана с Миллисент задел меня.

— Какая перемена! — сказал Дэвид. — Этот плотник — великий мастер. Ручаюсь, что за несколько недель он приведет дом в полный порядок.

— Тетя Софи горит желанием переехать, — отозвалась я.

— Бедняга! — прошептала Гвен Фаррингдон. — Такое несчастье! Она так сильно переживает, не так ли?

— Большое несчастье! — Леди Петтигрю оживилась. — Но нужно стойко встречать подобные испытания, и ей повезло, что удалось спастись от этих ужасных французских крестьян. Надеюсь, она благодарна вам. — Улыбаясь, она с одобрением взглянула на Джонатана. — Теперь она может позаботиться о своем будущем, и как ей повезло, что этот дом расположен так близко от Эверсли.

Меня всегда поражало, как мало беды других трогают людей, подобных леди Петтигрю, и я спрашивала себя, будет ли она с такой же легкостью относиться к своим собственным несчастьям.

Мы поднялись по лестнице и прошли на галерею менестрелей. Сейчас, когда тяжелые красные занавеси были сняты для чистки и реставрации, галерея почти потеряла свой таинственный вид.

Джонатан подошел сзади к Миллисент и прогудел:

— У-у!

Она подскочила и обернулась, улыбаясь ему:

— Ты решил напугать меня?

— И, признайся, напугал, — ответил он.

— Нет, ведь рядом столько людей.

— Ах так, а если бы их здесь не было… — засмеялся он.

— Ты хочешь сказать, если бы я была здесь наедине с тобой!

Невероятная ситуация, верно?

— Увы! — промолвил он с притворным смирением. Я подумала: «Именно так он обычно и поступает.

Именно так он поступил со мной… и с другими женщинами».

Мы прошли по коридорам, и он открыл дверь той комнаты, где мы так страстно любили друг друга.

— По-моему, большая часть мебели осталась здесь, — сказала Гвен Фаррингдон.

— Ее продали вместе с домом, — объяснил ей Дэвид.

— Какой подарок! Не нужно покупать много мебели.

— Хорошая комната. Мне нравится, — сказала Миллисент. Она подошла к кровати и села, потом приподняла ноги и улеглась на ней.

— Очень удобно, — заявила она.

— Уверен в этом, — пробурчал Джонатан. Он поймал мой взгляд, и уголок его рта приподнялся.

Его шутка пришлась мне не по душе. Для меня это было крайне серьезно.

Мы обошли дом и оказались в огромной кухне с каменным полом.

В какой-то момент Джонатан и я остались наедине; другие прошли за перегородку, а мы задержались.

Он взял мою руку и произнес:

— Сегодня после полудня.

Я покачала головой.

Он приблизился и поцеловал меня. Я не противилась, хотя и хотела. Меня пугало, что он все еще имеет надо мной власть.

Я была рада, что экскурсия по дому закончилась, и мы вышли на свежий воздух.

Обратно мы шли пешком напрямик через поля, и все обсуждали, какой Эндерби очаровательный дом и как повезло Софи, что подвернулась такая удачная сделка.

— К сожалению, не все французские беженцы столь удачливы, — сказала леди Петтигрю.

— Ей очень повезло, что удалось вывезти драгоценности, — объяснила Миллисент.

— И спасти свою жизнь, — прибавил лорд Петтигрю.

— За это ей надо благодарить Джонатана, — напомнил Дэвид.

— Прекрасно! — воскликнула Миллисент, улыбаясь Джонатану.

— О, это было нетрудно, — весело заявил он, — Нам выпала удача, и мы с мадемуазель Софи и ее служанкой сбежали, а эта умница, оказалось, зашила драгоценности в одежду и не сказала мне об этом, пока мы не пересекли канал.[5]

— Ты напрасно хочешь показать, что в этом не было ничего особенного, строго сказала Миллисент. — Ты в самом деле очень храбрый.

— Я самый настоящий великодушный рыцарь, — возвестил Джонатан. — Я заслуживаю твоих похвал и с огромной благодарностью принимаю их… и, вероятно, попрошу еще. Это такая штука, которую я очень люблю. Похвалы никогда не бывает слишком много для меня.

Миллисент взяла его под руку. Пожалуй, по нынешним временам она вела себя несколько вызывающе, но ее мать не выказала ни малейших признаков неодобрения, и это подсказало мне, что грозная леди Петтигрю относится к Джонатану как к будущему зятю.

Меня охватило беспокойство, я колебалась. Я хотела встретиться с Джонатаном наедине. Хотела сказать ему, что между нами не должно быть больше близости. Мне хотелось спросить о его чувствах к Миллисент Петтигрю, имеет ли тот легкий флирт, который постоянно присутствовал в их отношениях, более глубокое значение.

Я говорила себе, что не пойду сегодня на рандеву, но опять лгала. Я хочу просто поговорить с ним, убеждала я себя, и убедить его, что наши опасные отношения должны прекратиться.

А может, я просто хотела побыть с ним наедине. В глубине души я понимала, что стоит нам оказаться в той комнате, стоит ему только прижать меня к себе, и я, как и раньше, уступлю.

Я видела, как они отправились на прогулку. Я заявила, что занята и не могу присоединиться к ним. Уезжая, Джонатан помахал мне. Он собирался как можно скорее отстать от них, вернуться в конюшни и оставить лошадь, иначе ее, привязанную у дома, могут увидеть, а это опасно. Тем более, что все это не займет много времени.

Несмотря на данное себе обещание, я пошла. Я должна поговорить с ним, должна, повторяла я. Но это был только предлог.

Я пришла немного раньше условленного времени. У двери я в сомнении остановилась. Мне хотелось подождать снаружи, но это оказалось глупым. А вдруг кто-нибудь пойдет мимо и увидит меня? Я все еще колебалась. А может, боялась старого дома? Чтобы доказать себе, что это не так, я достала из кармана ключ, открыла дверь и вошла, заперев ее. Когда Джонатан придет, то позвонит в колокольчик. Он немного проржавел, но работал.

Я прошла в зал. Он явно изменился, и галерея менестрелей, лишенная занавесей, выглядела безобидно. Я не могла представить, что сейчас там прячутся привидения. Все это из области тьмы и теней. Как прав был Дэвид насчет зарослей кустарника. Им еще не занимались, Софи дала указание только подстричь его, тем самым в какой-то степени сохранив атмосферу старого дома.

Я взбежала по лестнице в нашу комнату.

Я стояла и вспоминала, как все было в первый раз. Все произошло так быстро, что застало меня врасплох. Стоило этому только случиться, и я попалась; как же легко было пойти дальше, сделав первый шаг!

Как тихо в доме!

«Скорее, Джонатан!» — думала я.

Тогда я и услышала тот голос… шорох, короткий смешок:

— Миссис Френшоу… вспомните седьмую заповедь, миссис Френшоу.

Я на несколько секунд остолбенела. Я вслушивалась изо всех сил. Ничего, кроме пугающей тишины.

Я выскочила из комнаты, и как раз, когда я добежала до лестницы, раздался резкий звук дверного колокольчика. Я сбежала вниз и отворила дверь.

Там стоял Джонатан. Он обнял меня.

— Что случилось, Клодина?

— Я снова слышала его, — сказала я. — Этот голос…

— Голос?

Где?

— В той комнате.

В нашей.

— Здесь никого нет…

— Я слышала.

Слышала отчетливо.

— Пойдем посмотрим, — предложил он.

Он обнял меня одной рукой, и я прильнула к нему. Мы поднялись по лестнице.

Там никого не было.

Он посмотрел на меня с недоумением.

— Что это было?

— То же самое, что и раньше… Как эхо… Странно приглушенное.

— Ты хочешь сказать, это звучало, словно кто-то пытался изменить свой голос?

— Не знаю. Смех раздался после слов: «Помни седьмую заповедь».

— Какая чепуха!

— Однако к месту сказанная, не так ли? Этот голос… он знает.

— Моя дорогая Клодина, я не верю в бестелесные голоса.

— Говорю тебе, я слышала его… отчетливо.

Совсем, как раньше.

— Значит, здесь кто-то есть.

— Но как он может находиться… в той комнате?

— Это единственное место, где ты слышала голос? Я кивнула.

— Пойдем, — сказал он. — Посмотрим.

Мы прошли по всем комнатам, вплоть до верхнего этажа и чердачных помещений. Затем спустились через холл в кухню. Как я и догадывалась, они были пусты.

Единственными живыми существами в доме были мы.

— Где ты? — крикнул Джонатан. — Ты, идиотский голос!

Выходи, покажись!

Его голос отозвался слабым эхом. Дом был тих и спокоен. Ни звука. Я подняла глаза к сводчатому потолку, оглядела каменные стены, галерею.

— Никого нет, — подвел итог Джонатан.

— Его посещают призраки, — настаивала я. — Это что-то ужасное… кто-то из прошлого.

— Едва ли ты на самом деле веришь этому. Должно быть какое-то логическое объяснение.

— Какое?

— Здесь есть кто-то… был… какой-то шутник.

— Но он знает про нас.

— Да, — серьезно согласился он, — кто-то знает про нас.

Или, — прибавил он, — этот голос тебе показался…

— Я отчетливо слышала его.

— Ты принимаешь это всерьез, да?

— Всерьез? Конечно! В отличие от тебя, Джонатан. И я начинаю понимать это.

— Клодина, самое важное для меня во всем мире — это ты.

Я покачала головой.

— Ты — раба условностей, — сказал он. — Воспитана обществом, живущим по определенным правилам, так? Во французах меня всегда удивлял контраст между строжайшим соблюдением установленных правил и удовольствиями, которым они предаются… тайно, конечно. Тем не менее, они воспитали тебя в этом же духе, и теперь тебя мучает совесть. Я начинаю думать, что именно ее голос ты и слышала.

— Другими словами, ты считаешь, что я внушила себе, что слышу голоса.

— Возможно, и так, Клодина.

— Нет.

— Тогда кто это? Мы обошли весь дом. Кроме нас, здесь никого нет.

Кто мог войти в дом? Ты вошла, открыв дверь ключом, и заперла ее.

У кого-нибудь есть другой ключ?

Внезапно меня осенило:

— Окно.

Конечно же.

Как-то раз мы с Дэвидом приходили осмотреть дом. Я рассказывала тебе. И мы влезли через окно.

— Где?

— Где-то в холле. — Я быстро прошла по каменному полу.

— Вот оно. Смотри, — указала я. — Сломана щеколда. Любой, знающий о ней, мог легко попасть в дом.

Он стоял, с тревогой глядя на меня.

— Так ты думаешь, кто-то был в доме, когда ты вошла? Но каким образом этот человек мог говорить с тобой в той комнате?

Если бы он бежал вниз по лестнице и вылезал в окно, ты бы услышала, ведь так?

— Я не уверена…

— Клодина, тебе показалось… Это единственное возможное объяснение.

— Нет. Я понимаю разницу между воображением и реальностью.

— У всех нас иногда разыгрывается воображение.

— Я слышала тот голос, — твердо сказала я. — Ты понимаешь, что это значит?

Кто-то знает… о нас.

Он пожал плечами:

— Ты сама себя взвинчиваешь. Забудь об этом. Мы здесь, не так ли?

Я приложил чертовски огромные усилия, чтобы ускользнуть от них.

— Полагаю, прицепилась Миллисент.

— Да, и довольно крепко. Но я был полон решимости встретиться с тобой, вот и удрал.

— Джонатан, я хочу уйти.

— Уйти?

Почему, мы ведь только что пришли?

— Я пришла сказать себе, что наши отношения должны прекратиться.

Он поднял брови и посмотрел на меня с выражением притворного раздражения.

— Я не могу больше обманывать Дэвида. Я решила положить этому конец. Я постараюсь забыть о происшедшем. И ты тоже должен забыть.

— Никогда, — произнес он. — Забыть самое лучшее событие моей жизни. Ты требуешь слишком многого. Пойдем, любимая. Ты же знаешь, у нас мало времени.

— Нет, — настаивала я. — Я не могу.

Мне нужно идти.

Он привлек меня к себе, но на этот раз я держалась твердо. У меня перед глазами стояло лицо Дэвида, я все время помнила, как сильно люблю его.

Я заявила:

— Я возвращаюсь в Эверсли. Мне не стоит больше приходить сюда. Джонатан, я не вынесу, если об этом узнает Дэвид': Я хочу, чтобы между нами все оставалось, как прежде.

— Не правда ли, немного поздно говорить об этом?

— Не знаю. Не могу ни о чем думать. Знаю только, что сейчас я больше всего хочу уйти из этого дома.

— Дурацкий старый голос лишил тебя духа.

— Он напугал меня, Джонатан, и заставил осознать все зло, которое я причинила… себе, Дэвиду и тебе. Я изменила мужу. Ты предал брата.

— Клодина, любимая, давай прекратим этот спектакль. Я люблю тебя. Я хочу тебя. Хочу больше всего на свете.

Разве этого мало?

— Как можно, ведь я жена твоего брата?

— Ты опять за свое! Я хочу тебя. Ты хочешь меня. Мы чудесно проводили время вместе. Не забывай, ты страстная женщина. Ты пробудилась. Если бы не твои угрызения совести! Нужно только соблюдать осторожность, и все будет в порядке.

В его голосе чувствовалось легкое раздражение. Он пришел, чтобы получить сексуальное удовлетворение, а я не уступала ему. Теперь-то я наконец ясно увидела, что он собой представляет, и меня постигло страшное разочарование. Я разрушила собственную семейную жизнь ради мимолетного чувственного наслаждения.

Я ошиблась, приняв тень за реальность.

Мне отчаянно захотелось повернуть время вспять, но кому и когда это удавалось?

Я выскочила прочь из этого дома. Он поспешил следом, повторяя мое имя.

Мы остановились снаружи, и я дрожащими руками заперла дверь. Я чувствовала, что закрыла сейчас эту часть своей жизни.

И всю дорогу назад в Эверсли я непрерывно думала: «Что же это за голос… Чей это голос? Голос кого-то, кто знает о моем тайном грехе».