"Парень, который будет жить вечно" - читать интересную книгу автора (Пол Фредерик)

23. В корабле Орбиса

Этот выскочка, который называет себя Марком Антонием, меня не спрашивал, но у меня есть имя. Меня зовут Фригия Лорена Тодд. Если он винит меня в том, что я работала на этого психа Вэна, это его проблемы. Я определенно не хотела участвовать в деле у Лишенной Планет Очень Большой Белой Очень Горячей звезды, но Вэн не оставил мне выбора. Он утверждал, что может делать со мной все, что захочет, потому что после того, как это проклятое здание в Куала-Лумпуре провалилось в станцию подземной железной дороги, где я в это время вела поезд, он твердил, что я ему принадлежу.

Он не первый мужчина, утверждавший это. Но первый, на чьей стороне оказался закон. Поэтому, когда он приказал мне отвезти Орбиса Макклюна туда, где тот сможет взорвать звезду, я не видела выхода.

Он мне говорил, что взрыв не обязательно произойдет. Я сама слышала его обращение: он говорил, что, если ему вернут его проклятых пещерных людей, он отменит взрыв.

Не следовало верить такому подонку. Но ведь у меня не было возможности спорить? Если вы считаете, что справились бы лучше меня, что ж, может, так оно и есть, и я надеюсь, что в следующий раз придется справляться вам, а не мне. Все равно, всем очень повезло, что я оказалась в корабле Орбиса.

Может, мне не следовало обижаться на то, как обращается со мной Марк Антоний. Он со всеми так обращается. Тем не менее я не могла удержаться от смеха, когда его настигло возмездие.

Понимаете, как только мы преодолели сферу Шварцшильда, он тут же заговорил в коммуникатор; говорил он с тем, кого оставил за себя, когда улетел на Арабеллу; можете быть уверены: то, что он услышал, ему не понравилось. Большинство искусственных интеллектов всегда сохраняют хладнокровие, но Марк Антоний свое определенно утратил.

— Вы все еще не нашли корабль с уничтожающим устройством? — взревел он. Это было не утверждение, а вопрос, но риторический. — Это неприемлемо! Неприемлемо также то, что вы не можете завершить эту задачу за двести миллионов добавочных миллисекунд. Этого времени должно быть вполне достаточно!

Когда Марк Антоний прервал сообщение, он выглядел — ну, не встревоженным, я бы сказала, потому что искусственные интеллекты не знают тревог, но каким-то озадаченным. Я спросила:

— В чем дело?

Впрочем, ответ не очень меня интересовал.

Вначале мне показалось, что он не ответит.

— Не думаю, чтобы вы поняли, — сказал он, — но дело очень серьезное. Я дал своим подпрограммам задание на время моего отсутствия. Работа трудная и скучная, но, несомненно, выполнимая. Однако они задачу не выполнили. И теперь у меня нет возможности найти корабль и предотвратить взрыв.

— Ха, — ответила я, — а у меня есть.

Это привлекло его внимание.

— Не надо со мной шутить, — угрожающе сказал он.

— Я не шучу. Именно я вывела этот корабль на орбиту. И могу вас отвести прямо к нему.

Антоний, вероятно, не сразу мне поверил, но выбора у него не было. Когда мы туда добрались и я показала ему на экране корабль Орбиса, мне казалось, что он как-нибудь извинится. Но он не стал этого делать.

— Пилот, — сказал он, глядя на меня. — Сейчас вы кое-что для меня сделаете.

И объяснил, в чем заключается это кое-что. Мне не очень хотелось получать приказы от искусственного интеллекта с тяжелым характером, в фартуке и белом поварском колпаке, особенно когда он приказал мне сделать то, чего я раньше никогда не делала.

— Давайте кое-что проясним, — сказала я. — Вы хотите, чтобы я спроецировала себя на корабль Орбиса? Откуда я знаю, что у меня получится?

Он нетерпеливо кивнул.

— Это всегда получается. Я сам это проделывал.

— Хорошо, — сказала я, не до конца убежденная. — Почему же тогда вам не сделать это самому?

— Потому что он вас знает. Я буду с вами, но не стану показываться. Не хочу его испугать.

Я не сказала, что вряд ли мужчина в поварском костюме может испугать Орбиса Макклюна. Я просто ответила:

— Мне все равно неспокойно.

Тогда он сказал:

— Действуйте, пилот, — и тон его свидетельствовал, что он больше не потерпит споров. И знаете, оказалось, что это действительно не так уж трудно. Мне казалось, нужно только убедить Орбиса — если он нажмет на кнопку, то и сам умрет. Поэтому я сделала то, о чем просил Марк Антоний.

Наверное, я говорила с Орбисом тридцать одну или тридцать две минуты органического времени. Вам может показаться, что это немного, но вы не понимаете. В каждой минуте по шестьдесят секунд, а в каждой секунде — по тысяче миллисекунд; это ужасно много. Не могу сказать, что охрипла. Сохраненные сознания не могут охрипнуть. Но от этого Орбиса я едва не спятила сама.

Осмотрев маленький корабль Орбиса, я подумала, что он с ним не связывает никаких надежд. Он даже не приготовил для себя окружение. Место напоминало свалку. На полу валялись всякие вещи — физические реальные вещи на физическом реальном полу.

Понимаете, Орбис не дал мне ни одного шанса помешать ему. Он уже держал в руках спусковой механизм — конечно, виртуальный, но тем не менее вполне функционирующий спусковой механизм. Не знаю зачем. Может, посчитал меня более опасной, чем на самом деле. Может, просто забавлялся мыслью о том, что нажимает на кнопку. Знаете, как псих с бритвой. Он несколько раз прикладывает бритву тупым краем к запястью, пока не решается использовать острый край.

Мы начали спорить.

— Если вы так торопитесь умереть, — сказала я ему, — по-настоящему умереть, так что вы не будете даже сохраненным сознанием, почему бы просто не взять пистолет и не вышибить себе мозги? Или что-нибудь другое; вы понимаете, о чем я говорю.

— Этого я не могу сделать, — ответил он. — Самоубийство — грех.

— Тогда грех и нажимать на кнопку. Потому что при этом вы убиваете.

Он широко улыбнулся.

— Этого я еще для себя не решил. В конце концов, Вэн ведь не сказал, что я убью себя. Мне приходится верить вам на слово. И есть и другие соображения.

Но какие именно соображения, он не объяснил, и я начинала кричать:

— Вы спятили? Убить себя — грех, но убить бог знает сколько миллионов людей — ведь они умрут, когда взорвется эта проклятая звезда, — это что, по-вашему, просто нашкодить?

Тут он снова улыбнулся мне — я такого улыбчивого психа никогда не видела — и сказал, что он обдумает этот вопрос и даст мне знать, когда примет решение. Боже всемогущий! Я могла бы убить этого ублюдка! С радостью убила бы, если бы нашла способ это сделать.

Я сдалась — то есть я хочу сказать, сдалась тысячу раз, но каждый раз ненадолго замолкала, пытаясь успокоиться и подумать о чем-то другом — как будто я могла думать о чем-то другом! — и гадала, здесь ли Марк Антоний, и чем он занят, и почему не показывается, потому что силы мои были на исходе. Но потом я думала: если он покажется, то что сможет сделать? И снова начинала думать о том же и ничего не могла придумать.

Я тревожилась не о своей жизни. Не только о себе, во всяком случае. Честно скажу, те миллионы и миллионы, которым предстояло умереть, тоже не шли у меня из головы. Может, они были не на первом плане. Но были.

Мы постоянно возвращались к одному и тому же. Я: «Пожалуйста, Орбис!» Он: «Отстань, Фригия!» — в том или ином варианте. Я все испробовала. Пыталась завязать с ним дружескую беседу — могут же пообщаться два человека, застрявшие в одном месте? Пыталась расспросить, чего ему больше всего не хватает из его органической жизни. (Он ответил, что не хватает паствы, к которой он мог бы обратиться с проповедью.) В другом случае мы говорили о том, каким образом Вэн стал нашим хозяином. Я рассказывала ему о проклятой Индокитайско-малайзийской войне и о том, как бомбили Куала-Лумпур, и башни рухнули, и погибло сразу столько людей, что работники «Жизни После» не успевали проверять кредитоспособность, просто сохраняли сознания быстро, как могли. (Только потом проверили мой кредит; у меня его не оказалось, и Вэн смог меня купить.) С Орбисом произошло примерно то же, только погубила его не война, а землетрясение: сбросило ему на голову большую каменную статую. (Забавно. Кажется, его, протестанта, больше всего мучило то, что это было изображение католического священника.)

И так далее, и тому подобное.

И вот, сделав все возможное, чтобы заставить Орбиса передумать, я начала с нуля. Рассказала Орбису, как из королевы вечера выпускников Восточного университета Нью-Мехико стала крупье в одном из казино Лос-Анджелеса, рассказывала обо всем, до самой последней работы — машиниста поезда подземки в Куала Лумпуре. (Вот что смешно. Когда Вэн узнал, что я водила поезда подземки, он решил, что я смогу пилотировать космические корабли. Можете себе представить?)

Но тут я заметила, что Орбис на меня не смотрит. Он смотрел на экран, и я тоже посмотрела туда. (Ну ладно, ничего я на экране не видела. У нас нет экранов. Они нам не нужны, как не нужно нам и показывать себя друг другу. Мы исключаем посредников и наблюдаем непосредственный источник информации.)

Источником информации оказалась сама звезда.

Большинство звезд выглядит обычно. А эта — нет. Она казалась очень белой и ужасно горячей, и я могла себе представить, что будет, если она взорвется. И я сдалась.

— Марк Антоний, — сказал я, — сдаюсь. Покажитесь. Пора вам браться за дело.

Но он не сделал этого. Не показался. Только прошептал мне на ухо — ну хорошо, «прошептал» мне на «ухо». И вот что сказал этот сукин сын:

— Не нужно. Вы прекрасно справляетесь.

Я не справлялась. Я это знала. И он знал, что я не справляюсь. Я вздохнула и вернулась к тому, чем занималась и что, по его мнению, делала неплохо. Я сказала:

— Дерьмо! О, Орбис, простите…

Он спокойно ответил:

— Среди заповедей нет ничего против сквернословия. Можете говорить что хотите, Фригия.

— Я собиралась сказать, что не знаю, в чем ваша проблема. Если вы хотите умереть, то я не хочу.

Он укоризненно ответил:

— Самоубийство — грех. Я не хочу перед встречей с Создателем добавлять еще один грех к своему бремени.

— Но взорвать звезду и убить миллионы людей…

— Не людей. Это в основном будут хичи.

— Опять дерьмо. По-вашему, убийство даже одного человека не грех?

— Разве я уже не ответил на это? — Голос его звучал отвлеченно. Он как будто о чем-то думал. И смотрел на пилотский экран, не обращая на меня внимания.

Тогда я заметила, что он, сосредоточенно наблюдая за этой страшной звездой, повел вниз рукоять, управляющую сервомодулем. Казалось, это мой единственный шанс. Я скользнула к нему, стараясь оставаться незамеченной…

И сплоховала. Он посмотрел на меня и широко улыбнулся.

— Хотите сами привести в действие? Давайте. Можете нажать на кнопку. Но это совершенно неважно.

Я сердито посмотрела на него.

— О чем вы?

Он вздохнул.

— О, Фригия, разве вы еще не поняли? Вэн знает, как я отношусь к самоубийству. Он не доверил мне эту часть работы. Он установил таймер. Мне не нужно нажимать на кнопку, взрыв все равно произойдет. Мне вообще ничего не нужно делать. Все произойдет само собой. И знаете, что это значит?

Я не знала. Он понял это и стал объяснять.

— Это означает, что если я умру, то, сколько бы людей ни прихватил с собой, греха в том не будет. Понимаете, — продолжал он, рассуждая скорее как юрист, чем как обычный человек, говорящий о собственной смерти, — я очень много думал об этом. Если я что-нибудь предприму, получится, что моя смерть связана с насилием. А значит — это самоубийство, а я не хочу такого бремени для своей души. Понимаете?

Я не понимала, в чем и созналась, но он все равно продолжил:

— Но выход существует. По крайней мере я на это надеюсь.

Тут он положил руки на приборы пилотирования — ну хорошо, «положил» «руки» на «приборы», и мусор, усеивавший пол корабля, вдруг поднялся в воздух.

— Что вы делаете? — заорала я.

Он ответил не прямо.

— Можете покинуть корабль, — сказал он. — Ваш друг, который прячется от меня, тоже.

Хлоп! Марк Антоний мгновенно появился, он стоял прямо за мной и впервые за время нашего с ним знакомства выглядел озадаченным.

Но не стал вмешиваться.

— Вы ведете корабль прямо на звезду, мистер Макклюн, — сказал он. — Зачем вы это делаете?

— На самом деле, — поправил его Орбис, — я это уже сделал. Думаю, сейчас мы уже в так называемой фотосфере.

Мы оказались в поистине очень негостеприимном месте. Все вокруг меня змеилось, дергалось и странно колебалось — не знаю, подвергался ли корабль физическому давлению или излучение звезды влияло на наши виртуальные изображения.

— Мы ведь не хотим, чтобы эта бомба оставалась на околозвездной орбите? — сказал Орбис. — Такое может повториться. Лучше превратить ее в плазму и покончить с этим. — Он посмотрел на нас, дергающийся, расплывающийся по краям, но с широчайшей улыбкой, какую я когда-либо видела. Последними его словами были: — Несомненно, самоубийство — это грех, но я совершенно уверен, что человек имеет право отдать свою жизнь ради спасения других…

И больше я ничего от него не слышала.