"2007 № 10" - читать интересную книгу автора (Журнал «Если»)

Гвинет Джонс ЗАГРОБНАЯ ЖЕНА

В традиционном лар’зцском обществе, — говорил инопланетянин, — жену нередко хоронили вместе с мужем. Красивый обычай, как по-вашему?

Весь наличный Активный Состав межзвездного сухогруза уставился на него с некоторой тревогой. Этот прославленный пассажир, который предпочел составить им компанию, бодрствуя в перелете, любил поиграть со стереотипами. Никогда не поймешь, шутит он или нет. В черных глазах Сигурта, ромбовидных и с четким ободком, нисколько не похожих на овалы жителей Терры, поблескивали смешливые искорки.

— Нет-нет! Ее не хоронили заживо. Ничего подобного. Она поселялась в склепе: удалялась туда по собственной воле, чтобы остаток дней провести в покое и одиночестве. — Он почесал за ухом заостренным (точь-в-точь коготь) пальцем. — Знать и пейзане Лар’зца придерживались этой традиции вплоть до недавних времен. И, разумеется, изгои. Беженцы.

Они сидели в кают-компании: семеро звездоплавателей с Терры, неотъемлемые компоненты программного обеспечения, плюс один прославленный инопланетный археолог. В трюме путешествовали, держа путь на Галактическую Выставку, ценнейшие артефакты с планеты Сигурта. Атташе по культуре разных планет и их свиты совершали перелет в искусственном сне, но это черноглазое изящное существо с дымчатой кожей предпочитало бодрствовать. Терране не знали (поскольку не привыкли читать написанное мелким шрифтом), было «Сигурт» родовым именем или с ними летел тот самый Сигурт, который установил первый контакт. И пока никто не решался спросить.

Кают-компания была приятным помещением в серебряных с зеленым тонах — традиционное сочетание для цивилизации, делающей лишь первые шаги в межзвездных транспортировках. Сверху, словно сквозь листву, лился серебристый свет, покрытие пола имитировало траву и мох. Они сидели за круглым столом светлого дерева (на самом деле это было формованное керамоволокно, успешно выдававшее себя за полированную березу). Воздух казался свежим и сладким, и создавалось впечатление, будто они пребывают в просторном шатре, раскинутом на залитой солнцем поляне в какой-нибудь мягкой климатической зоне Терры. Но за стенами шатра бушевал невообразимый, безжалостный смерч. Гудение не смолкало ни на минуту, — экипаж (официально именуемый Активным Составом) его уже даже не воспринимал. А если бы этот низкий, за порогом сознания гул стих, у них все равно не хватило бы времени заметить.

Экипаж только что обнаружил призрак в одном из артефактов, которые они перевозили: со скуки суперкарго Папфило Ньюб прочел наконец строчки нонпарелью в грузовых документах. Речь шла о внушительном мавзолее, но обитающий в нем призрак принадлежал, так сказать, не официальному владельцу. Это было нечто под названием «Загробная Жена», своего рода вурдалак, в лар’зцской культуре обычно связываемый с местами погребения. Темнокожий холерик Надим, офицер по гомеостазису, в шутку спросил Сигурта: точно ли она мертва? Экипаж мало знал о его планете — помимо того, что продолжительность жизни на Лар’зце велика и представителям его расы свойственно впадать в кому, дабы пережить тяжелые времена. Сигурт беспечно ответил, мол, стопроцентной уверенности нет, отсюда и объяснение:

— Понимаете, Загробная Жена не обеспечивала себя сама, — продолжал он. — Она была отшельницей, садху,[1] — он улыбнулся Надиму, но тот только мрачно насупился. — Слуги или члены семьи приносили ей еду и все необходимое, но саму ее никогда не видели. Вдовы крестьян, разумеется, просто переселялись на кладбище, оставаясь на виду у соседей. Их уход из общества был чисто формальным, ритуальным…

Младший помощник навигатора Рафаэль тревожно нахмурился.

— Вы говорите, что не уверены, мертва ли она? Но ведь этим памятникам тысячи лет! Нет, я не против, просто хотелось бы знать… Призрак — это, конечно, круто, но живой мертвец у нас внизу, ну…

В психологической топографии звездолета трюм всегда «внизу». Никто не рассмеялся. Раф страдал от кошмаров транзита, недуга столь же мучительного, как и морская болезнь, но на его работе это не сказывалось и страсти к этому странному «океану» не умеряло.

— Думаю, можно смело предположить, что она мертва, — отозвался лукавый инопланетянин. — В архивах Тене’Лар’зцх, королевского дома, которому принадлежала принцесса, есть запись, что впервые подношения остались нетронуты около полутора тысяч лет назад. По нашему времени. Кажется, это четыре тысячи терранских лет — я не ошибся?

Активный Cостав поспешил разом кивнуть. От таких величин становилось не по себе.

Чуть меньше, подумала навигатор Элен. Она знала, каково соотношение года Терры и того же периода на планете Сигурта, равно как и мельчайшие детали невероятных расчетов нынешнего путешествия. Ей захотелось поправить Сигурта, — но как выстроить фразу? Как определить это «когда»? Где точка отсчета, чья точка отсчета? Усилием воли она захлопнула ворота личного шлюза.

— Еда осталась нетронутой? — переспросила она. — Так они узнали? И что делали, когда еда Загробной Жены «оставалась нетронутой»?

— Ничего. — Заостренные зубы Сигурта блеснули в модифицированной разновидности агрессии, которая так свойственна гуманоидам во всей известной Вселенной. — Быстро вы догадались, Элен… Признаю вашу правоту. Поселившись в склепе, знатная женщина больше не показывалась никому на глаза. Слуги по-прежнему заботились о ее нуждах, но, согласно ее собственной воле и завещанию, им воспрещалось ее искать, а склепы и усыпальницы той эпохи представляли собой обширные лабиринты. Никто не может установить точную дату, когда знатная вдова переставала касаться подношений. — Он помолчал. — Разве не красиво? Через год или около того, в зависимости от литургического календаря, слуг допускали внутрь. Останки дамы находили, после чего устраивали похороны. Однако легенда гласит, что в случае с нашей принцессой тела не обнаружили. Поэтому в склепе «поселился» призрак.

— Наверное, однажды темной ночью она сбежала, — с облегчением решил Раф. И тут же покраснел: — Э… Прошу прощения. Бестактно с моей стороны, Сигурт, я не хотел вас обидеть.

— Ничего.

— Но вы ведь лар’зцец, Сигурт? — вмешался Картер, бесцеремонный судовой врач, носивший также нашивки капитана. — Ларзиот, Ларзиит? Или как оно там?

Картер был одним из тех, кому обязательно нужно самоутверждаться в присутствии ученых или знаменитостей. Он до смерти боялся выказать кому-либо или чему-либо свое уважение.

Инопланетянин было ощерился («Удивился двойному оскорблению?» — спросила себя Элен, хотя не стала бы утверждать наверняка). Лар’зцы — теперь обнищавший пережиток былой славы, утративший свое долголетие. Знаменитые гробницы, храмы, руины рассеяны по иссохшим пустошам, где фермеры с трудом добывают себе пропитание. Это все равно как сказать бразильцу, что считаешь его португальцем.

— В жилах моей семьи течет кровь Тене’Лар’зцх, хотя родство далекое.

Надим поерзал на березовом табурете: его явно тревожили мысли, с которыми остальные, судя по всему, были не согласны.

— Почему вы называете ее Загробной Женой, Сигурт? Почему не дамой, не хозяйкой гробницы? У вас ведь нет двух биологических полов, как у нас?

Надим был диалектиком до мозга костей. От скуки можно было умереть, когда он пускался в бесконечные объяснения: на самом деле нет непреложных доказательств того, что все варианты разумной двуногой модели с разных планет, наделенные искрой разума, способные к межзвездным перелетам, произошли от одного вида. Он горячо отрицал, что исходным штаммом был гоминид с Терры — предшественник Homo sapiens, который эволюционировал и исчез, оставив лишь слабые и крайне неопределенные следы. «Это лишь теория», — настаивал он.

А ведь он ученый.

Его следовало извинить (и члены экипажа прощали, поскольку очень терпимо относились к фобиям друг друга; Сигурт разделял эту черту, иначе не смог бы с ними бодрствовать). Нельзя забывать, что вера, будто Земля есть центр мироздания, когда-то считалась единственно справедливой и что многие видные ученые цеплялись за старую модель еще долгое время после появления новых фактов.

Диалектики предпочитали термин «существо». Им казалось, так они выглядят рациональными агностиками, но получалось как раз наоборот. Остальной Активный Состав называл своего именитого спутника «инопланетянином» — без малейшего смущения, потому что дома «инопланетянами» давно уже стали называть полиморфов, тех, кто поддался весьма распространенному увлечению менять свой облик и пол, и все забыли, что подобное определение может звучать обидно. Сигурт как будто ничего не имел против. Сам он звал их терранами.

Он был не просто знаменитым ученым, а истинным террафилом. Познания в языках терран он приобрел не ради этого путешествия, эти языки были его хобби. Он в два счета разделается с Надимом.

— В точку. — Сигурт задумался, подняв брови, всего лишь запятые черного бархата, такие же плотные, как и темный ворс (или мех), покрывавший его череп и спускавшийся вниз по шее и плечам. — Дайте-ка подумать… Нет, уверен, «жена» правильный термин. Жена — тот, кто остается, кто не может разорвать связь. Это социальный пол, а не биологический.

Надима это не удовлетворило.

— В идеале, — объяснял он, — все уважающие себя существа, говоря на человеческом языке, должны называть себя «оно»…

Элен вообразила пустынный ландшафт под пыльной чашей неба, иссушенные курганы с черточками надгробных камней (почему-то сами захоронения представились ей мусульманскими). Кладбище усеяно горестными сгорбленными фигурами у порогов убогих хижин; селения, лишенные старушек. Неужели Загробные Жены действительно выбирали изгнание? Или их принуждала железная рука обычая? Впрочем, в рамках данной культуры никто не признает его подавлением. Смерч на корабле в ее воображении превращался в песчаную бурю — под стать грузу. Но там, за метафорическим бортом корабля, — лишь белизна. Белая тьма квантового вакуума.

Она заметила, что Сигурт говорит «жены», а не «вдовы», хотя английский знает неплохо. Странно, подумалось ей. Нет вдов умерших, но есть жены гробниц.

— Не обманывайте себя, Бэтмен, — взорвался Надим. — У нас с вами есть кое-что общее. Не то, что мы родом с одной планеты, нет, это время, сила тяготения, водородные связи. Мы более или менее похожи лишь благодаря случайности в конвергентной эволюции. Вы кинулись на дешевое сходство, поддались туристическому мышлению: мол, отрицая наше различие, способны нас понять.

— А вы расист-придурок, Надим, — дружелюбно отозвался Сигурт. — И вообще, вы сию минуту прокололись.

— Что?!

Инопланетянин поднял руки, расправляя перепонки между изящными пальцами-когтями.

— Вы меня очеловечили. Вы назвали меня Бэтменом.

Надев скафандр, Элен отправилась в трюм. Гравитационный туннель выбросил ее в темноту, где она поплыла от рукояти к рукояти, следуя за аварийными огнями в главный грузовой отсек. Накачав атмосферу, она, стоило тяготению принять ее в свои объятия, коснулась пола и, сняв шлем, прошла через шлюз, а потом сделала несколько шагов в подводную пещеру. Жилые отсеки казались залитым солнцем островом высоко вверху…

Силовое поле, удерживавшее артефакты, не позволяло увеличить освещение, выставленное по параметрам консервации произведений искусства. «Педанты», — пробормотала она, любуясь тусклой, мерцающей пикселями картиной. Наибольшее впечатление производила лар’зцская часть коллекции: стоило, черт побери, платить громадные деньги за ее перевозку! Гробница с призраком была поистине гигантской, многоэтажной. От вида ее захватывало дух. Элен медленно обошла гробницу кругом, думая, что все жилые отсеки с легкостью уместились бы на одной террасе Загробной Жены.

Вход имелся лишь один — черный провал в форме слезы без двери, расположенный в двух метрах над полом. Вокруг него — нагромождение барельефов и мозаик. Чтобы попасть внутрь, придется карабкаться наверх. То ли лестницу оставили на Лар’зце, то ли здесь действовал какой-то скрытый механизм, как в пирамидах Древнего Египта… Скафандр мешал Элен, она неловко села, скрестив ноги по-турецки. Как и большинство моряков странного океана меж звезд, она редко покидала порт, когда корабль пришвартовывался. Даже окажись у нее больше времени и меньше бюрократических проволочек, ее не привлек бы молниеносный тур по планете Сигурта. Чего ради? Все равно увидишь слишком мало. А узнаешь еще меньше.

До сих пор груз и его призрак вызывали у нее лишь профессиональный интерес. Наука транспортировки массивных материальных объектов только зарождалась, и перевозка произведений искусства оборачивалась сущим кошмаром. Но сейчас в полумраке она прониклась ценностью этих предметов. Виртуальная гробница лар’зцев, доставленная через транзит в памяти курьера, сгружаемая в ограниченном издании с цифровыми аналогами известнейших музеев, никогда еще не внушала ей такого благоговения. Выставка станет откровением.

Ничто не мешает потихоньку отключить силовое поле и заглянуть внутрь. Для экипажа нет запретных зон, кроме ужасного порога самой усыпальницы. Ей бы следовало вернуться сюда с Сигуртом, попросить его устроить ей экскурсию. Но не в гробнице, подумала она.

Если она и войдет, то уж лучше одна.

В голове у нее промелькнула страшная картинка: горка иссохших костей и кожи, чудом уцелевший скелетик — Загробная Жена в каменной комнате, старушка, упавшая и сломавшая ребро, слишком гордая, чтобы звать на помощь… Но сколько ей было лет? Может, когда подношения «остались нетронутыми», она была еще молода. Сигурт, наверное, знает. Надо его спросить. Или лучше самой посмотреть в грузовых документах, произвести на него впечатление: видишь, и мне кое-что известно. Скорее всего, информация есть в сопроводительных файлах, которые Активный Состав не потрудился прочесть.

Если обычай сохранялся до недавнего времени, возможно, такое происходит и сейчас. Сати[2] совершались в Индии еще долгое время после того, как англичане попытались искоренить эту практику, и даже возобновились в эпоху космических путешествий. Но еще больше Элен завораживал призрак. Способны ли привидения путешествовать! Просыпаются ли принесенные в жертву фараонами и инками рабы, приходят ли они в себя — растерянные, в стеклянных ящиках, за целую вечность и многие парсеки от дома? Что они чувствуют, когда осознают, что их возродили в программном обеспечении? А как насчет нового путешествия — поистине бесконечного? Какой вред причинит Шторм Относительностей сущности, столь хрупкой, словно духовные останки? Что выйдет, если предоставленные для Выставки древности прибудут без обязательной патины суеверий и мистического ореола… Какой конфуз для нарождающегося бизнеса межзвездных перевозок, если возникнет инцидент с Пропавшей Легендой!

Элен долго прислушивалась, удостоверяясь, что слышит шаги в мавзолее. Нет, все в порядке, призрак еще бродит в четырех стенах. Неспешно, мирно, безвременно Загробная Жена совершала свой молчаливый обход.

Рафа мучили кошмары, в которых лар’зцский упырь забирался ему в мозг и пожирал мысли или скребся о переборку у койки, возжаждав человечьего мяса. Искренне раскаявшийся Сигурт выискал (или выдумал) какие-то действенные лар’зцские молитвы, которые транслитерировал в английские фонемы, а потом научил Рафа их произносить. Элен умолчала о шагах в гробнице, а потому чувствовала себя виноватой. Возможно, ее мысли просочились в общую реальность жилого отсека; телепатические оплошности были проклятием звездоплавания. Довольно скоро понимаешь, что просто обязан не думать дурного о своих товарищах в матрице, не то чертовски пожалеешь.

Элен не созналась. Рафу от этого было бы только хуже.

Отключаясь от бортового компьютера в конце очередной долгой смены, чтобы вернуться в реальность корабля, она испытала привычный приступ паники: ладонь прижата к животу, по спине бегут ледяные струйки. Слава Богу, капитан в этом рейсе — Картер. Но ведь расчеты лежат на ней. В итоге она в ответе за всех на борту (не говоря уже о гигантских древностях в трюме). И самое худшее — знать, что, если она пропустит какую-нибудь мелочь в считывании генетического кода, ошибка выявится лишь на заключительной фазе. А тогда будет слишком поздно. Никуда не денешься, таковы особенности квантового исчисления.

Ее затопил ужас перед штормом. В этом океане нет ни радио, ни GPS. Никаких наземных диспетчеров, ни малейшей надежды на спасение. Она еще раз записала координаты корабля на текущий момент, хотя хранение данных вне компьютера бессмысленно, никакого «черного ящика» здесь не существует, и попыталась успокоиться, глядя на привычное мерцание экранов. Официально сухогруз назывался «Пиратка Дженни» (впрочем, экипажи не придавали значения именам), как дань брехтовским настроениям компании-учредителя и ее финансового партнера, Всепланетного Государства Земля. Были еще корабли «Элеонора Рузвельт», «Белая Дева», «Священная Викка», «Каер Сиди». Элен решила, что предпочитает оккультные имена. Никаких «черных ящиков», зато есть черная магия. Мы не ведаем, что творим. Мы выдумываем чудовищ, нам не подконтрольных.

Шаги у нее за спиной, дыхание ей в затылок, насмешливый вздох.

— Значит, ты выбралась, — шепчет Элен и медленно поворачивается в надежде уловить хотя бы тень Загробной Жены…

Никого. Она никогда не показывается…

Они свыклись с дополнительным пассажиром.

— Это я во всем виноват, — твердил Сигурт.

Но, по сути, винить ему себя было не в чем: психиатры считали «призраков» на кораблях симптомом достаточно распространенным и технически безвредным, суеверные же члены экипажей полагали, что они даже охраняют звездолет. Раф не мог снять тяжесть с души, но был способен отгонять страхи молитвами. Сигурт травил байки. Комиссар Надим крутил роман со старшим инженером. Флиртовавший с ней раньше младший навигатор ухлестывал за третьим помощником капитана.

Элен снова спускалась в трюм. И опять одна.

Усевшись перед черным отверстием входа, она погрузилась в полудрему; и в забытьи традиция Загробных Жен показалась ей вдруг не тиранией, а проявлением решимости и внутренней силы. Не продолжать, не отпускать прошлое. Осознать: все — и не шагу дальше. Принцесса предпочла держаться за горе утраты. Остаться с потерей, не дать горю разжижиться в стертые годовщины, поблекшие розовые лепестки памяти. Неужели хранить — это чисто женская черта? Или это черта всех терран? Как бы то ни было, это близко самой Элен. Всем и каждому — членам семьи, мужчинам, случайным знакомым — Элен твердила, что пошла в звездные навигаторы ради приключений. Ради самого экзотического из волшебных путешествий. Но ведь «путешествие» означает преодоление пути, думала она, а мы ни на йоту не продвигаемся. Когда закончатся считывания и перезаписи генетического кода (что значит «когда» там, где нет времени?), мы совершим переход в практически нулевой точке, в пространстве без протяженности.

Мы лишь застываем в парадоксальном мгновении…

Она импульсивно встала и, набрав с пульта управления на рукаве скафандра код, отключающий силовое поле гробницы, положила руки в перчатках на порог. Скафандр, спроектированный для активного пользования, был гибким. Толчок, прыжок — и вот она уже оперлась коленом о камень. Когда она встала на ноги, на нее волнами нахлынул рассеянный свет. Гробница подготовлена к приходу гостей. Элен с разочарованием поняла, что далеко не первая, кто входит сюда со времен Загробной Жены, вероятно, даже не первая из терранок! Короткий коридор вел в каменную комнату, где у внутренней стены стоял стол, похожий на алтарный. Над ним — фреска, где в ярких красках изображены двое: одного роста, одинакового телосложения, сидят друг против друга, касаясь коленями. Оба смутно напоминают Сигурта.

Они смотрели друг на друга: ромбовидные глаза, полные печали, застывшие в улыбке губы. У обоих на плечах — короткие плащи черного бархатистого меха. На одном словно бы черная полумаска. Как раз эта фигура протягивала к другой — будто в незавершенной ласке — тонкую руку. Под фреской на алтаре — череда плошек, выгнутое деревянное блюдо, горка ветхого тряпья.

Элен заглянула в плошки. Сухие листья, гранулы пыли…

Неужели ритуалы оплакивания неизменны во всей Вселенной? Элен вспомнились этрусские захоронения, культ предков у китайцев. В файлах она не нашла конкретных сведений, только осторожные гипотезы, но была почти уверена: фреска — истинный шедевр. В рассеянности она, наверное, задела перчаткой один из предметов, потому что над плошками возникла табличка-голограмма, объясняющая, что оригинальные плошки и блюда с их древним содержимым убрали и заменили репликами. Значит, и ветхое тряпье — реплика истлевших одежд, найденных…

Прошлое, как парк аттракционов, константа для всей Вселенной.

Уже не отвлекаясь на фрески, она обошла каменные коридоры первого этажа, разглядывая все с извращенным любопытством и надеждой ребенка, ищущего скелет, который до сих пор не сумели найти. Она обнаружила только пыль — да и то немного. Никаких лестниц на верхние этажи нет, как нет ничего, похожего на жилые помещения. Из-за искусственного освещения она начинала чувствовать себя туристкой и, найдя убежище в самом сумрачном внутреннем дворике, села, глядя на другой вход-слезу — на половине высоты стены. Она тихонько разговаривала с тенью давно умершей принцессы…

Бесконечный покой… Всепоглощающий душевный покой.

С внезапным ужасом она вслушалась: кажется, шаги!..

Вдруг вскочила, поспешно вернулась к входу и спрыгнула на пол.

Когда, конфузясь собственной паники, она закрывала за собой силовое поле, над головой у нее скользнула в темноте океанской впадины черная мантия. Охнув, Элен огляделась по сторонам. Тень зашла на второй круг. Сердце гулко стучало у нее в ушах. Да что же это, Господи? Что со мной?

— Кто?…

Никакого ответа, лишь шелест потревоженного воздуха.

— Эй! Кто здесь?

С мягким шорохом рядом с ней приземлился Сигурт, складывая за спиной черные кожистые крылья.

— Ага, — с заинтересованной улыбкой произнес он. — Так это вы, Элен.

Она в ужасе уставилась на него.

— Господи! Сигурт! Что вы вытворяете?! Вы же не способны летать! Это не игра!

— Напротив, — весело отозвался инопланетянин. — Вся Вселенная — игра. Гигантская гора фрагментов, а общую картинку этого паззла можно в любой момент поменять — спасибо чудесному программному обеспечению, вживленному в натренированное сознание. Я не эксперт, но разве не на этом основана вся межзвездная «навигация»?

Элен трясло.

— Вы не можете! Нельзя валять дурака во время перехода! Да черт бы вас побрал, в каждый данный момент наши жизни… наши жизни зависят…

— От нашего убеждения, что все кругом реально, — нисколько не раскаиваясь, закончил он и переключил тумблер виртуальных спецэффектов на рукаве комбинезона. Кожистые крылья исчезли.

— Ведь доступ к игрушкам из корабельной библиотеки можно получить, и не нарушая исчисления, так? Я просто играл. Я гораздо легче терран, а тяготения здесь и так немного. Я прыгал с крыш монументов.

Она закрыла лицо руками, испытав внезапное облегчение. Звездоплаватели живут в постоянном страхе, как моряки в океанах. Пока не произойдет срыв, не поймешь, как давит, зашкаливает, штормит…

— К вашему сведению, Сигурт, нет никакого программного обеспечения, во всяком случае такого, как вы его понимаете.

— Я знаю, что мы поддерживаем все это. — Тонкой и бледной, словно тень, рукой он обвел трюм. — Между нами… я так и не понял до конца, как это делается. Все секреты у вас, терран. Правда, что членам экипажей звездных кораблей делают операцию на мозге?

Раса Сигурта отличалась поразительной клеточной регенерацией. Практически любую травму они считали чисто терапевтической проблемой. Земная хирургия и (хуже того!) генные технологии явились для них ужасным шоком.

— Никакой хирургии. Никаких имплантантов. Скорее, новый тип тканей. Для начала нужно, чтобы ваш мозг был с ними совместим. Вы сами способны бодрствовать потому, что похожи на нас, Сигурт, но вы, так сказать, натурал. А мы прошли курс подготовки, которая заставляет наш мозг наращивать дополнительную нейронную архитектуру, которая… э… которой не существует в обычном пространстве…

— Не то вы были бы гидроцефалами-элоями с головами размером с тыкву.

Она кивнула, хотя понятия не имела, кто такие элои. Они сидели, поджав колени, словно фигуры на фреске.

— Извините мои дурачества, Элен. Я напугал вас. Кажется, я схожу с ума от скуки.

— Или плохо реагируете на расистские шуточки, Бэтмен. Рассмеявшись, Сигурт почесал ухо.

— Бэтмен! Полумаска, забавный плащик… Если уж подыскивать сравнения, мы больше похожи на плащеносных ящериц, чем на летучих мышей.

Элен задумалась. Шутник Сигурт знал: кто-то навещает артефакты, но поскольку был лишь вторым помощником суперкарго и не принадлежал к экипажу, не мог уловить, кто именно.

— Я навещала Загробную Жену, — сказала она вслух. — Мне не дает покоя мысль о призраке на борту. Вам о ней что-нибудь известно?

Инопланетянин пожал плечами.

— Например?

Гробница припала к земле, как огромный терпеливый зверь. Древние артефакты подсматривали из сумрака, силуэты расплывались в смутное подобие жизни.

— Сколько ей было лет? Она молода?… У нее был любовник?

— Вдовы — угроза сплоченности общества, — ответил инопланетянин. — Пережиток партнерства следует нейтрализовать, иначе возникнут мезальянсы, споры из-за наследства. Следовательно, вдова должна снова выйти замуж, без вреда для семьи. Она должна вступить в брак… с гробницей.

— Звучит очень по-человечески. Надим пришел бы в ужас. Сигурт как будто задумался.

— У древних лар’зцев были государственные архивы, — сказал он наконец. — Еще они хранили счета. А вообще-то мало что записывалось. Боюсь, нам известно немногое. В склепе есть барельефы, но это предмет высокого искусства, а потому не дает достоверных сведений. Кроме того, сюжет придумала не она. Фрески — мемориал, заказанный ее мужем.

Элен хотелось спросить, как звали ту женщину, но она испугалась, что это прозвучит бестактно или окажется культурным табу. Ей в голову пришел другой вопрос:

— Правильно ли называть ее призраком? Или для древних лар’зцев это слово означало что-то другое?

— Разумеется, отчасти то же самое, отчасти — другое. Извечный крик одного разумного двуногого другому. — Сигурт усмехнулся: — Попробую объяснить… На моей планете верят, что люди способны — как бы это сказать — в некоторые моменты, на определенных перекрестках жизни оставить себя. Ты остаешься, а жить продолжает кто-то другой. Говоря о «призраках», мы имеем в виду того, кто остался, а не… дух кого-то, кто физически умер. Понимаете?

— Да, — Элен была удивлена и тронута. — Кажется, да.

Ей казалось, что после этого разговора она лучше узнала Сигурта. Между ними — навигатором и известным на всю Диаспору археологом — возникла некая связь, неожиданная, но реальная.

Страну без времени нельзя увидеть извне. Нельзя оглянуться и сказать: «Там я был» или «Вот, что случилось». Все «случившееся» во время перехода обречено исчезнуть, как сон, стоит им выйти в нормальное пространство. Пока «Пиратка Дженни» двигалась без движения, направлялась к концу без конца, в парадоксальном мгновении. Напряжение на борту росло. Активный Состав терзала раздражительность, отодвинувшая на задний план призрак и кошмары Рафа, а также мелкие интрижки. К Сигурту, чье бодрствование было частью их бремени, они теперь относились не как к диковине, а как к требовательной кошке. Прозвище Бэтмен всем набило оскомину.

Картер летал на звездолетах с самой первой навигации в космических морях и, конечно же, различил письмена на стене.

— «Пиратка Дженни» — безлошадная повозка, — стенал он, горюя по залитым солнцем зеленым стенам, мшистой земле, полированной березе. — Вскоре все это исчезнет, все уйдет в прошлое. Пассажиры будут сами себя перевозить, а мы устареем.

— Заткнись! — одернула его Элен. — Заткнись, заткнись, заткнись! Я пытаюсь сосредоточиться…

Она смертельно боялась, что совершила ошибку. Она раз за разом перепроверяла коды в поисках хотя бы какого-то следа призрака (должен же быть какой-то след!), не находила ничего, но знала, что упустила нечто важное.

Ошибка. Ошибка! Воспоминание, что на завершающей фазе полета она всегда так мучится, нисколько не утешало.

— А как же грузы? — подняла глаза от пасьянса роскошная красавица Симона, их старший инженер. — Кто будет перевозить грузы, доктор? Кто, как не мы, станет тащить их через бесконечную пустоту? Черт, подумай только, какие мощности им понадобятся!

— Не ругаться! — вставил Раф, который всегда оживлялся, когда остальные делались угрюмыми, и сейчас сделался мелью, скалой, ненавистной помехой рейса.

— А пошел ты!..

— А если какой-нибудь свихнувшийся киборг нарушит Конвенцию? Или создадут разумную нанотехнологию и начнут впрыскивать искусственный интеллект в материю? — продолжал апокалиптически настроенный Картер.

— Ну и что, черт побери! Ты не станешь лишним, ты же врач.

— Эй, полегче с ругательствами!

— Не сходится, приятель. Если это будет настоящий искин, его наделят гражданскими правами, и никто не сможет заставить его что-то делать против воли. Мы возьмем его к себе в профсоюз, и он окажется на нашей стороне…

Опустив чернобархатную голову на тонкие руки, инопланетянин тихонько вздохнул. Все семеро восприняли это как возмутительное оскорбление. Они бы набросились на Бэтмена и разорвали в клочья, вот только знали, что за такое преступление придется жестоко поплатиться. Элен предпочла сбежать к терминалу бортового компьютера. Господи, пусть это уже кульминация! Пусть мы вот-вот перевалим через вершину, это невыносимо.

Они над вершиной.

Элен зафиксировала координаты, сама эта новость принесла облегчение. Теперь ей остается только смотреть, как ползут понемногу вниз показания датчиков, как не расходятся на фазы реальностей, а складываются в конвергентности каскадом цифры. Она любила и ненавидела эту часть путешествия…

В последний раз она спустилась в трюм навестить Загробную Жену. Прошел слух, что всей команде дадут бесплатный пропуск на Выставку, но Элен решила, что не пойдет. Отношения сложились здесь, в тускло освещенной пещере. В нормальном пространстве будет уже не то. Гробница встретила ее мерцающим безмолвием, неподвижностью горя, запечатленного в камне.

— Привет! — шепнула Элен. — Наверное, я пришла попрощаться.

Она не удивилась, когда к ней присоединился Сигурт. Улыбнувшись друг другу, они немного посидели, но обоих манил темный провал-слеза. Первым сдался инопланетянин. Зацепившись длинными пальцами-когтями за два выступа в рельефе, которых Элен… не замечала раньше, он плавно взмыл к проему. Тут нет ступенек, подумала Элен, это правильно, таков и должен быть вход. Она попыталась повторить действие инопланетного археолога, но не смогла найти опоры. Пришлось снова карабкаться, как и в прошлый раз.

В каменной комнате партнеры по-прежнему сидели лицом друг к другу, «жена» навеки застыла в позе прощания.

Чувства, запечатленные в искусстве, были Розеттским камнем,[3] единственным (и зачастую ненадежным) общим языком диаспоры. Элен не знала наверняка, что исходно означало выражение «Розеттский камень». Сигурт, скорее всего, знает. Но ей казалось, она понимает смысл незавершенной ласки, разбирает речь в блестящих, полуприкрытых глазах. Мертвых больше нет. Загробная Жена осталась сама с собой. Осталась в той жизни, которая завершилась, отказалась продолжать, а другая…

Как странно, как прекрасно…

Сигурт ушел в недра гробницы. Некоторое время спустя Элен услышала, как он возвращается. Ей незачем было оглядываться, она ясно представляла себе, как он опирается о косяк старинного дверного проема. Она воображала, как остается сама с собой, в стране без длительности. Сколько бы раз она ни покидала этот истинный свой дом и не просыпалась в забвении, но так и не смогла привыкнуть к боли расставания. «Но ведь мне нет нужды уходить, — думала она. — Я могу остаться. Если бы я не полетела в этот рейс, если бы не встретила Сигурта, то никогда бы не поняла, что такое возможно!»

С бесконечной признательностью к инопланетянину она опустилась на колени, поползла к столу с копиями даров и свернулась калачиком у камня.

— Загробная Жена была обязана остаться со своим мужем, их связь была закована навечно, — тоном мягкого извинения говорил у нее за спиной археолог. — Но в особых случаях допускался… ну… своего рода обмен. Один призрак на другой. Возможно, я немного солгал вам. Мы по-разному воспринимаем время. Для вас принцесса умерла очень, очень давно. В моем времени, в моей жизни, в тех годах, которые я провел, бодрствуя, это было совсем недавно.

Смутно Элен увидела, где и как допустила ошибку в расчетах, и понимала, что происходящее с ней сейчас — следствие этой ошибки. С точки зрения абсолютной реальности, нет ни кают-компании, ни знаменитого на всю Вселенную археолога, ни полного гробниц трюма — ничего, кроме шторма вовне, и она падает в него, в манящую пустоту ужаса, который, как известно любому звездоплавателю, поджидает…

Чувства бывают обманчивы. Разумные двуногие едва знают что-либо друг о друге — пока. Ложные представления множатся, дикие ошибки вскрываются, но, увы, слишком поздно. Элен знала, что все это — камень у нее под щекой, обман Бэтмена — лишь мысленные проекции, а в реальности нет ничего, кроме шторма. Но в последнее мгновение, в парадоксальное мгновение перехода, негодуя на неизбежность пробуждения, на то, что нельзя остаться здесь навечно, она почувствовала, как раскалывается, дает жизнь другой, которая пойдет дальше.

…и увидела, как уходит рука об руку с Сигуртом.

А еще — сквозь прозрачную завесу физической оболочки навигатора — Элен увидела укрытые мехом плечи Загробной Жены, бархатную черную полумаску, блеск глаз влюбленных.