"Красотка-еврейка" - читать интересную книгу автора (дю Террайль Понсон)VIЧерез три дня после этого приключения Генрих Наваррский и его спутник проходили по мосту Святого Михаила в Париже. Подобно всем парижским мостам того времени, мост Святого Михаила был сплошь усеян лавочками, вывески которых заманчиво говорили о всяких прелестях. Но одна из этих вывесок обратила особенное внимание наших путешественников. Она гла сила: «Рене, прозванный Флорентийцем, тосканский дворянин и парфюмер ее величества королевы Екатерины Медичи». — Как вы думаете, Анри, — сказал Ноэ, — не заглянуть ли нам в эту лавочку? О, не делайте таких удивленных глаз! Во-первых, интересно узнать, вернулся ли итальянец из своего неудачного путешествия, а во-вторых, о мазях и притираниях Рене говорят столько чудес, что я охотно оставлю у него на прилавке золотую монетку! В лавке, куда они вошли, их встретил юноша лет шестнадцати очень странного вида. Он поражал какой-то бесцветностью, хрупкостью, таинственной грустью. — Чем могу служить вашей чести? — вежливо спросил он. — Мы хотим купить кое-что, а кстати и поздороваться с мессиром Рене, — ответил Ноэ. — А, так вы его знаете? — вздрогнув, спросил приказчик. — Господи, да мы его лучшие друзья! — ответил Генрих. — К сожалению, мессира нет дома. — Он, верно, в Лувре? — Нет, мессир Рене отправился в деловую поездку. — А когда его ждут? — Да мы его ждем уже третий день, и синьорина Паола, его дочь, уже начинает сильно беспокоиться. Не успел приказчик договорить последнюю фразу, как дверь в глубине лавки открылась и на пороге показалась сама синьорина Паола, дочь Рене Флорентийца. Это была жгучая красавица, мимо которой нельзя было пройти, не заметив ее. Но ее красота, если и могла увлечь, все-таки производила неприятное, мрачное впечатление: уж слишком много дикой энергии, решительности, вызова было во всей ее фигуре, а лицо, сильно напоминавшее лицо Рене, говорило о жестокости и необузданности. В манерах Паолы тоже было много надменности и честолюбия. Да, честолюбие было не последней чертой в характере прекрасной Паолы. С детства она мечтала о том, что благодаря влиятельному положению отца будет в состоянии сделать хорошую партию и играть выдающуюся роль при дворе. Но по непонятному ей капризу Рене и слышать не хотел о каких-либо брачных проектах и всеми силами изолировал дочь от возможных встреч и разговоров с придворными щеголями. Девушка скучала, томилась, но воля отца была непреклонной, и в присутствии самого Рене Паола никогда не смела переступить порог лавочки, если там был какой-нибудь покупатель. Отсутствие отца придало ей смелости — вот почему она вышла к нашим героям. Впечатление, произведенное Паолой и Ноэ друг на друга, было обоюдно выгодным. Ноэ подумал, что девушка красива на редкость, а Паола решила, что Ноэ удивительно шикарный кавалер. Поэтому она слегка покраснела, когда Ноэ учтиво обратился к ней со следующими словами: — Красавица, примите привет от провинциальных дворян, которые впервые попали в Париж и с первых шагов встречают в вашем лице такого ангела небесного! — По вашим манерам не скажешь, что вы из провинции, — ответила Паола, вспыхнув от удовольствия. — Но если вы в первый раз приехали в Париж, то откуда вы знаете моего отца, как вы только что упомянули? — Мы познакомились с ним на дороге между Блуа и Орлеаном, — ответил Ноэ. Юный Амори не привык терять время даром, а потому тут же принялся ковать железо, пока оно горячо, и, в то время как Генрих выбирал духи и притирания, успел шепнуть девушке, что она рождена не для лавочки, а для придворного блеска, что ее красота могла бы соблазнить даже святого, и многое другое в том же изысканном роде. Он долго пролюбезничал бы с красавицей итальянкой, если бы Генрих не окрикнул его: — Ну, Ноэ, я купил все, что нужно. Пойдем? — Прекрасная! — сказал Ноэ. — Соблаговолите передать вашему батюшке мой нижайший привет! — С удовольствием, мессир, — ответила девушка. — А могу ли я узнать ваше имя? — Ноэ, беарнский дворянин! Буду очень благодарен вам, если вы передадите мой привет своему батюшке, хотя…— тут Амори де Ноэ бросил на девушку убийственный взгляд, — хотя я с удовольствием зашел бы сам, если бы знал, когда буду иметь возможность застать его! — Отец бывает дома каждый вечер. Приходите, как только будет дан сигнал к тушению огня, и вы непременно застанете его. Ноэ откланялся, взял под руку своего царственного друга, кинул последний взгляд на прекрасную флорентийку и вышел из лавки,говоря Генриху: — Пойдемте в Лувр. Господин Пибрак, наверное, будет удивлен нашим посещением! Когда молодые люди ушли, Паола повернулась, чтобы скрыться в комнаты. Но приказчик удержал ее, сказав: — Синьорина, вы опять нарушили приказ батюшки! — Тебе-то какое дело, Годольфин! — надменно ответила она. — Мне дано приказание следить за вами… — А, так ты разыгрываешь подле меня низкую роль шпиона? — крикнула Паола. — Ты доносишь ему о каждом моем слове и поступке? При виде разгневанного лица Паолы Годольфин, побледневший еще больше, упал пред ней на колени и с рыданием крикнул, простирая к ней руки: — О, прости меня, Паола! Прости меня! — Ты грязный урод, безродный проходимец, подлый лакеишка…— продолжала неистовствовать Паола. При последнем ее слове Годольфин встал с колен и твердо перебил ее, сказав: — Я не лакей, Паола, я служащий! — Ты лакей, потому что мой отец подобрал тебя черт знает где и взял к себе в услужение. Но это неважно!.. Помни одно: если ты не откажешься от мысли шпионить за мной, я подыщу себе какого-нибудь дворянина, который переломает тебе кости так, что впору будет сделать из тебя паштет для собак короля Карла! — И, окинув Годольфина надменным взглядом, Паола вышла из комнаты. Юноша упал головой на прилавок и с бешенством прошептал: — О, я ненавижу и люблю ее!.. Я хотел бы убить ее и… отдал бы жизнь за один ее поцелуй! |
|
|