"Всегда в продаже" - читать интересную книгу автора (Аксенов Василий Павлович)
ЭПИЛОГ ПЕРВЫЙ
После многочисленных астрально-спектральных трюков, эффектов и ужасов сцена наконец ярко и спокойно освещается.
Наверху огромный плакат:
N-ское ИЗМЕРЕНИЕ. ВСЕ ИДЕТ ХОРОШО.
Белейшие стены, как будто бы чуть подсвеченные изнутри. Белые столики и стулики, между ними белые канаты, как бы лабиринт. Какой-то из тайных путей лабиринта ведет к ослепительно белой трибуне (бывший буфет). За столиками на стуликах сидят в скованных позах существа в белых комбинезонах и белых масках – всего десять душ. Несколько в стороне и как бы возвышаясь на огромном унитазе, сидит еще одно, явно начальственное существо, оно тоже в белом комбинезоне, но без маски, и по жирному порочному лицу мы можем угадать в нем бывшую Буфетчицу. В глубине сцены стоит рояль, к нему прикованы цепями Пастушок и Пастушка в соответствующих дурацких масках.
Казалось бы, все действительно идет хорошо, но существует и некоторая странность. В просцениуме на отшибе стоит колченогий стол, заваленный объедками и заставленный бутылками и банками, а за ним сидят два пьяных хмурых Космических матроса – вполне земная парочка.
Грешную нашу планету напоминает еще один странный предмет – обвиснувшее старое Радио, похожее на довоенный репродуктор.
НАЧАЛЬСТВЕННОЕ СУЩЕСТВО НА УНИТАЗЕ. Молчать! Встать! Не блевать!
Все молча встают, сдерживая приступы рвоты. Входит Кисточкин.
КИСТОЧКИН. Привет! Привет! Я – Евгений Кисточкин! Почему молчим? Я вообще-то по адресу?
Начсущ широко разводит руками, показывая на лабиринт: дескать, разбирайтесь сами:
Кисточкин лихо бросается в лабиринт, петляет и выскакивает к двум матросам, которые как раз в этот момент разливают. Кисточкин вопросительно смотрит на Начсуща.
НАЧСУЩ (мрачновато). Не наши. Матросня из вашего измерения. Дегенераты.
КИСТОЧКИН (осторожно матросам). Привет, ребята! Третий нужен?
МАТРОСЫ. Катись отседа!
КИСТОЧКИН. Есть что-нибудь на продажу? Или сами чего ищете?
МАТРОСЫ. Задница ты, а не человек. Линяй, падла!
КИСТОЧКИН. Я вижу, вы и полиции стратегической не боитесь?
МАТРОСЫ. Барали мы ее, твою полицию! В гробу! В белых тапочках!
КИСТОЧКИН (Начсущу). С этими все ясно – знакомые речи. (Матросам.) Не мы вас всосем! Жизнь вас всосет! Народ всосет!
Быстро отбегает и снова петляет по лабиринту, пока не выскакивает к роялю, возле которого робко трепещут Пастушок и Пастушка.
НАЧСУЩ. Пастушок и Пастушка. Рабы. Ждут милости от природы.
КИСТОЧКИН. Взять их у нее – наша задача! (Хватает Пастушка за цепь, сажает к роялю, дает листок бумаги.) Вот тебе ноты, ублюдок! Начнешь по команде! (Быстро затаскивает Пастушку за рояль, расстегивает у нее на спине что-то, очень быстро что-то с ней делает за роялем и выходит, оправляясь, с притворным смущением.) Пардон, привычки, страстишки, хе-хе, все мы человеки… (Быстро разбегается по лабиринту и выскакивает на существа в белом, которые все это время молча смотрели нанего.)
Кисточкин проходит мимо существ, считая их по головам.
СУЩЕСТВА (бормочут). Джему – в пончики… Из пончиков? В пончики? Из пончиков? В пончики! Не из пончиков! Туда – в пончики! Джему – в пончики! А потом – из пончиков! Джему и пончиков, джему и пончиков, дж-ж-ж-ж…
Кисточкин наконец подходит к Начсущу, который по-прежнему восседает на унитазе.
НАЧСУЩ. Вели себя абсолютно правильно! Восхищен! Вот вам моя рука! Нравятся мозоли? Рад! Теперь вам путь один? (Показывает на трибуну.)
КИСТОЧКИН (взлетает на трибуну, начинает речь). Прелюбопытнейшие существа N-ского измерения и вы, дорогой товарищ Начсущ! Теория без практики мертва везде, а потому – никакой практики! Власть – бремя! Вот вам мои плечи, дорогие существа! Почему молчим? Здесь полагаются аплодисменты!
По жесту Начсуща обитатели аплодируют сначала робко, потом все более яростно. Пастушок и Пастушка на рояле и свирели играют жуткий гимн.
КИСТОЧКИН (продолжает). Я прибыл сюда не для того, чтобы внедрять здесь привычки нашей родины. Наше измерение все размокло от слез и соплей. Я прибыл сюда, чтобы ковать железо! Пока горячо! А горячо будет всегда! Чем дальше, тем горячее! Общеизвестно, что ни одна наука не может развиваться и преуспевать без борьбы мнений, без свободы критики! А потому – заглушим критику в зачатке! Ура! Протянем эту проститутку цивилизацию между молотом и наковальней! Кто запретит нам срезать подметки на ходу, мазать пятки салом, вынимать джем из пончиков?! Никто! Ура! Вершины уйдут в низины! Низины завалим! Хорошей традицией станет новая игра «Прятки»! Все будут искать меня, но я найду всех! Ура! Ура! Ура, сволочи!
Наэлектризованная толпа орет и вдруг замолкает, чувствуя, что происходит что-то неладное. Кисточкин тяжелым взглядом смотрит в глубь сцены. Там происходит кощунство – Пастушок и Пастушка, забыв про гимн, целуют и ласкают друг друга.
НАЧСУЩ. Какой позор! (Испытующе смотрит на Кисточкина.) Товарищ Кисточкин, это позор нашего измерения. Что будем делать?
КИСТОЧКИН. Не мы их всосем! Народ всосет! Всосать!
НАЧСУЩ (коварно). Обоих?
КИСТОЧКИН (после секунды колебания). Обоих!
НАЧСУЩ. Браво! Молодец! Я заменю вам ее! А вы мне его! Всосать!
ТОЛПА. Всосать! Всосать! (Приближается к Пастушку и Пастушке, которые не замечают ничего вокруг и только лишь щебечут «люблю, люблю».)
СТАРОЕ РАДИО (вдруг просыпаясь). Ах, как невыносимо… невыносимо… Я Старое Радио… мне это невыносимо… (Начинает передавать арию Каварадосси.)
Вдруг, опрокинув столик, вскакивают матросы. Подняв стулья, бросаются на толпу.
МАТРОСЫ. У, паразиты! Кыш отсюда! Ты чего, блядь позорная, девчонку лапаешь! И чувака не трогайте, жабы! Сейчас всех вас понесем!
НАЧСУЩ (обнимает Кисточкина, прижимается к нему всем телом). Вот это и есть миг страшного испытания, Женя!
КИСТОЧКИН. Неужели все погибло, Начсущ?
НАЧСУЩ (громогласно). Стены! Всосать иностранцев!
Вновь возникает чудовищная музыка, но уже усиленная электроникой. Стены освещаются изнутри, захватывают и начинают всасывать матросов, которые, страшно матерясь, сопротивляются, но безуспешно, и погибают, всасываются, напоминая временами классические примеры, а временами художника Буркалло и урналиста Сережу.
СТАРОЕ РАДИО. Это невыносимо! Просто невыносимо! (Продолжается ария Каварадосси.)
КИСТОЧКИН. Молчи, сука, падла, климактеричка! (Набрасывается на Старое Радио и душит.)
ПАСТУШОК (отчаянным тенором). Ах, никогда я так не жаждал жизни!… (Продолжает арию Каварадосси.)
Кисточкин бросает Старое Радио и подбегает к Пастушку, срывает с него маску.
Перед нами, конечно, Треугольников.
КИСТОЧКИН, Ах, это ты! ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Разве не знал?
НАЧСУЩ (подает Кисточкину какое-то оружие вроде автомата). Пожалуйста, Женя, продолжай, мой любимый человечище!
КИСТОЧКИН (хохочет). Струсил, сволочь?! (Шепчет.) Это ты повсюду таскаешься за мной, как Суровый в Лиловом? Ты?
ТРЕУГОЛЬНИКОВ. А разве ты не знал?
Далее начинаются сильные световые и акустические эффекты.
«А разве ты не знал?», «А разве ты не знал?» – раздается из разных углов сцены и там высвечивается высокая лиловая фигура. Раздавленный этим голосом, Кисточкин бросает оружие и отползает к Начсущу, но тот быстро подрывает от него и, захватив унитаз, скрывается в трибуне.