"Семь смертей Лешего" - читать интересную книгу автора

1.12. Преступление и наказание

С наступлением рассвета жизнь в селе закипела, заговорила на все голоса. Замычали выгоняемые с личных подворий в колхозное стадо коровы, заблеяли спешащие на пастбище овцы, загоготали, захлопали крыльями спешащие на пруд гуси, загомонила, зашумела на разные голоса всякая прочая живность. В деревьях запели, защебетали на разные голоса, невидимые глазу птахи. Даже ветер, дремавший ночью, ожил, взбивая дыбом волосы не спавшей всю ночь пацанвы, опухшей, с кругами под глазами.

Кто-то из них, не дожидаясь команды, сбегал к колхозному механику, который приходил на работу раньше всех, чтобы окинуть все хозяйским взглядом, продумать масштабы предстоящих дневных работ. Слушая торопливый и сбивчивый рассказ мальчишки, механик досадливо крякал, качал головой, да дергал себя за ус, словно твердо вознамерился оторвать его, лишить себя, наиглавнейшего украшения.

Когда мальчишка умолк, механик, не дожидаясь прихода механизаторов на работу, приходили они в лучшем случае точь-в-точь в назначенное для начала работы время, всякий раз норовя начать рабочий день как можно позже, а закончить, как можно раньше, засуетился. Механик и сам когда-то был рядовым механизатором, поэтому прекрасно знал все их уловки и отговорки и по возможности старался с этим. Он никогда не стремился перегибать палку, понимая, что добьется прямо противоположного эффекта. Он был раньше простым работягой, и знал, также как и они, сотню и один способ, без особого ущерба для себя, надолго испортить жизнь слишком ретивому и придирчивому начальнику. Но и быть с работягами запанибрата, тоже не мог. Как-никак начальство, а поэтому вел с ними затяжную, безвыигрышную для любой из сторон, войну.

Рассчитывать на помощь какого-нибудь, страдающего бессонницей и припершегося на работу ни свет, ни заря, не приходилось. Уж что-что, а поспать они любили, дай им волю, допусти слабину, и они готовы дрыхнуть хоть весь день, особенно если это рабочий день. И поэтому, уж будьте уверены, раньше означенного часа, в колхозные гаражи и мастерские, никто не заявится.

И поэтому механик не дожидаясь помощи, завел старый, видавший виды трактор с небольшой тележкой впереди и дал полный газ в направлении колхозного сада, где в немедленной эвакуации нуждался колхозный сторож Никанорыч, после приключившегося с ним несчастья. Механик нутром чувствовал, что здесь не обошлось без мальчишеского вмешательства.

Пацаны замешаны в этом деле и пострадал старик явно не без их участия. Но он решил не лезть в это дело, не вмешиваться. Для этого есть милиция, есть Авдеич, который получает за это зарплату. И хотя механика так и подмывало задать мальчишкам парочку каверзных вопросов, подловить на слове, но он решил промолчать.

Лишком свежи были в памяти воспоминания о событиях, связанных с делом об исчезновении, а затем благополучном возвращении в колхозный гараж, партии ломов. Тогда он не сдержался и дал волю языку, в определенных, конечно, пределах. Не поленился обойти дома замешанных в деле пацанов, и переговорить с родителями, об их детишках, и о проделках, за которые не долго и в тюрьму угодить. Никого он тогда не забыл. Крик потом стоял по всей деревне, так отчаянно вопили выпоротые самым безжалостным образом, пацаны. С неделю было тихо, деревенские хулиганы на время прекратили безобразничать, зализывая раны.

А неделю спустя, ночью, когда механик с семьей мирно почивал, сладко похрапывая во сне, в окна его дома, полетели камни. Он помнил, как вскочил ошалевший со сна от звона разбивающихся вдребезги стекол, пронзительного визга жены и криков детей, перепуганных насмерть полуночным погромом.

Он путался в штанинах, никак не мог в них попасть со сна. Когда он в них все-таки попал и схватив стоящий в сенях топор выскочил наружу, чтобы посчитаться с погромщиками, на улице было тихо и пусто. И только где-то вдали, был еле различим топот множества убегающих ног.

Мчаться куда-то в ночи не имело смысла, все равно никого не догонит, стучаться ночью в чужие избы и что-то предъявлять, значит выставить себя в дурацком свете. Можно и по шее схлопотать от мужиков, с вечера изрядно заложивших за воротник, по случаю окончания рабочей недели.

Не нужно куда-то бежать и искать погромщиков. Хоть он никого и не застукал на месте преступления, но знал, кто и почему это сделал. Сподобиться на такой поступок могла лишь нещадно выпоротая по его доносу пацанва, сводящая таким образом счеты. Гнаться за ними не имело смысла, все они давно лежат в кроватях и изображают спящих сладким сном ангелочков. Словно у них и в мыслях не было вставать ночью, куда-то идти, и кому-то пакостить. И доказать обратное будет очень сложно, если вообще возможно. Ведь для такого серьезного обвинения одних подозрений мало, а доказательств их участия в ночном нападении, у него не было.

Сон был безнадежно испорчен. И не только он один бессонно возлежал на семейной кровати, уставившись в потолок, прислушиваясь к размеренному тиканью часов. Не спала и жена, и дети, смертельно напуганные, настороженно прислушиваясь к звукам, доносящимся из темноты. Словно стремясь и страшась одновременно уловить из заоконья, крадущиеся шаги незримой опасности, готовой обрушиться на их дом. Так и провалялись они до утра не сомкнув глаз, а утром не выспавшиеся, злые как черти, с больными головами и кругами под глазами, разбрелись по делам.

Механик сбегал к председателю, к участковому Авдеичу, поделился с ними своей бедой и подозрениями. Председатель выписал ему стекол взамен побитых, в счет будущей зарплаты, а Авдеич пообещал немедленно отправиться по домам сорванцов и постараться выяснить степень их участия в ночном погроме. И ежели данное участие подтвердится, оштрафовать родителей, дабы покрыть затраты на стекло и работу по остеклению дома.

Авдеич сдержал слово и пока механик с призванной на помощь парой соседских мужиков согласившихся помочь за магарыч, остеклял зияющий пустотными провалами окон дом, обошел названные механиком адреса, и имел серьезный разговор с родителями означенных чад. Но итог воспитательной беседы был по большей части нулевой. Никто из сорванцов, находясь под двойным давлением, не сознался в своем участии в ночном нападении на дом механика. Не признался сам и не выдал дружков под градом тумаков и затрещин, щедро отвешиваемых желающими знать правду, родителями.

Так и ушел Авдеич ни с чем, сопровождаемый ревом и визгом безжалостно поротых пацанов. Родителей не провести и хоть их чада клялись и божились в своем неучастии в нападении на дом механика, им никто не верил, и удары ремнем становились все хлестче, а крики поротых, все громче.

Визг пошедший по деревне от одного подворья к другому не прошел мимо ушей главного механика, застекляющего пустые глазницы выбитых окон. Вопли вызывали в душе двойственные чувства. С одной стороны он злорадно ухмылялся, радуясь, что поганцам досталось от души, хотя наверняка они ни в чем не сознались. С другой стороны имел нехорошие предчувствия, как бы все это снова не кончилось плохо. И хотя на этот раз ходил по дворам и жаловался участковый Авдеич, все равно. Авдеичу стекла бить не станут, побоятся, а вот заявиться к нему снова, это они могут. Он чувствовал подобную развязку, когда в разговоре с председателем и Авдеичем, просил последнего сильно не давить на пацанов, когда взял со склада стекла вдвое больше, чем было нужно. Так, на всякий случай, ибо предчувствия у него были хреновые.

До вечера провозился механик, с помощниками вставляя стекла, пока дом не засиял, как новенький. Но едва ночь укрыла все непроницаемым, темным покрывалом, как в окна вновь полетели камни. Но он даже не встал с постели, не попытался куда-то бежать. Он не обращал внимания на вопли жены и визг испуганных детей. Он просто лежал, невидящими глазами уставившись в темноту, и лишь под утро провалился в бездонный омут забытья, черный, как ночь.

Едва забрезжил рассвет, он вновь принялся за работу, молча, сосредоточенно, ни обращаясь, ни к кому за помощью, не отвлекаясь на еду, работая, словно заведенный весь день и до полуночи, пока в одиночку не застеклил весь дом.

Он как-то отболтался от пришедшего его проведать Авдеича, что-то ответил набивающимся в помощники соседям, не прекращая работы до полного ее завершения.

В эту ночь он спал спокойно, как и во все последующие ночи, твердо уяснив для себя одно, связываться с местным малолетним хулиганьем, себе дороже, что на некоторые их шалости, можно закрыть глаза, и не болтать языком лишнего.

Вот и сейчас, трясясь в кабине трактора, он не задавал вопросов, просто спешил на выручку человеку, пусть это даже такой странный и нелюдимый тип, как колхозный сторож Никанорыч. Пару минут тряски по сельским колдобинам и ухабам, и они на месте, у сторожки, где тусуется испуганно озираясь, местная пацанва, да белеет халат доктора Мельниченко.

Увиденное потрясло даже готового к худшему, механика. Лицо сторожа после вмешательства доктора Мельниченко напоминало сетку-авоську, с вложенным в нее арбузом. Сходство с данным образом было полным, тем более что рожа старика из-за потери крови приняла синюшно-зеленоватый оттенок. С каждым часом его состояние продолжало ухудшаться.

Поднятый с постели, недовольно бурчащий и матерящийся сквозь зубы водила колхозной полуторки изменился в лице, узнав, ради чего его так бесцеремонно подняли в столь ранний час. Остатки сна моментально слетели с него, и он умчался заводить ночующую на подворье, колхозную машину.

Вскоре шустрая полуторка резво мчалась по пролегающей через лес дороге, унося в кузове по направлению к городу старика-сторожа, наблюдающего за ним доктора Мельниченко, и колхозного механика, забравшегося в кабину, на случай объяснений с милицией.

Старика тогда удалось спасти, умелые действия сельского доктора были отмечены ценным подарком, - наручными часами, с благодарственной гравировкой, коими он потом не раз и не два хвастался перед сельчанами, находясь в состоянии очередного подпития.

Старика спасли, но лицо его осталось изуродованным на всю оставшуюся жизнь. Может по этой причине, а может из-за полученного сотрясения мозга и шока, пришедший в себя после операции Никанорыч, перестал быть тем человеком, каким был раньше. Он никого не узнавал, не помнил самого себя. Кто он, откуда? Не отвечал на вопросы и ни на что не реагировал. Весь день сидел неподвижно, невидящими глазами у ставившись в пустоту, словно пытаясь мучительно что-то вспомнить, но это что-то постоянно ускользало от него. Когда физиономия окончательно зажила, и за жизнь старика у медиков более не было опасений, он был переведен в другую больницу, расположенную поблизости, где ему суждено было провести остаток жизни.

По иронии судьбы, или же злой шутке персонала, он был помещен в одну палату со своим земляком-односельчанином, бывшим санитаром Свидером, более известным в Шишигино под прозвищем «Жук». Так и закончили свою жизнь в специализированном медицинском учреждении, эти две смердящие твари, пару лет спустя. И похоронены были рядом, также, как и жили, за оградой запущенного больничного кладбища, никому не нужные и всеми позабытые.

По итогам случившегося инцидента, Авдеичем было произведено расследование. Хотя его активная деятельность носила скорее показной характер и проделывалась не из-за желания найти истинных виновников случившегося с колхозным сторожем несчастья, а ради очередной галочки в официальном отчете. Официальная причина случившегося была обозначена четко, - несчастный случай, по причине халатного обращения с оружием. Авдеич четко придерживался выбранной линии, выгодной как ему лично, не нужно рыть землю носом в поисках виновных, так и районному начальству, не желающему портить показатели в отчетности, отправляемой в вышестоящие инстанции. Авдеич без указаний сверху, списал случившееся со стариком-сторожем на несчастный случай. После истории с Халявиным и понижения Авдеича в звании за несговорчивость, нежелание идти на компромисс с начальством, сельский участковый, обиженный до глубины души несправедливостью по отношению к нему, нес службу без прежнего рвения, по привычке, благо большего от него и не требовалось. Была и вторая причина его не большой активности в расследовании данного дела. Слишком отрицательно он относился к самой фигуре Никанорыча, злобного старикана, ненавидящего весь род человеческий. Где-то в глубине души Авдеич считал, что злобного старикана постигла небесная кара за сволочной и склочный характер, неумение, да и нежелание, ладить с людьми.

Авдеич был стар и опытен, и ему не составило труда составить истинную картину происшедшего с колхозным сторожем несчастья, и сделать соответствующие выводы, делиться которыми с начальством не посчитал нужным. В район пошли бумаги, которых от него и ждали, подтверждающие официальную версию случившегося, несчастном случае из-за неосторожного обращения с оружием.

Провел беседу с родителями замешанных в деле пацанов, припугнув их, и пригрозив наказанием в случае повторения случившегося. А для себя сделал в памяти отметку о хулиганствующих подростках, отмеченных не в первый раз присутствием в его мысленном списке. Он с тревогой думал о том, что из них выйдет в дальнейшем, если родители не выбьют из их голов, всю эту детскую дурь.

Отцы провинившихся чад с азартом, принялись выбивать из любимых отпрысков эту самую дурь, глубоко засевшую в мозгах, через наиболее приспособленную для этого дела, заднюю часть тела. Наказание было двойным. Недельный домашний арест, в пыльном, заросшем паутиной чулане, на хлебе и воде, с ежедневной, утренней и вечерней, порками. Перед уходом родителей на работу, вместо зарядки и по приходу с оной, вместо разминки, для лучшего аппетита. Два раза в день, в течении показавшейся пацанам бесконечной недели, село оглашал дружный вопль десятка поротых без жалости пацанов.

Еще неделя ушла на то, чтобы отлежаться в огороде на брюхе, под сенью яблонь, поглощая в немыслимом количестве витамины, содержащиеся в яблоках и отпиваясь молоком. Они изрядно осунулись за неделю, проведенную на хлебе и воде, получая вместо витаминов от родителя дважды в день, увесистую порцию ремня. Матерям, братьям-сестрам было строго-настрого запрещено посещение пленников, тем более передача им съестных припасов. Папаша мог заявиться домой в неурочное время, чтобы проверить, как выполняется приказ и горе домочадцам, если он замечал хоть малейшее поползновение в сторону попытки нарушить его запрет и облегчить участь малолетнему узнику чулана.

Пацаны понесли наказание в полном объеме, безо всяких поблажек и скидок на возраст. Понесенное ими наказание, по мнению Авдеича, возымело нужное воздействие. После грандиозной, многодневной порки, дури в мальчишеских головах заметно поубавилось, и более ни в чем криминальном они, замечены не были. Конечно, они оставались мальчишками и по-прежнему продолжали шалить, дурачиться, но так, по мелочам, не привлекая к себе внимания Авдеича.

Досталось пацанам изрядно всем, пожалуй, за исключением Петьки, который так и не дался в руки непутевой мамаше, ночуя исключительно на сеновале и появляясь в хате, лишь после ее ухода на работу. Он был единственным безотцовщиной в компании и извлек из этой, в общем-то, безрадостной ситуации, положительный момент. В отсутствии друзей и привычных игр, он развлекался тем, что набрав полную запазуху яблок, украдкой, минуя заборы и ограды, проникал к заточенным в чуланах приятелям, делясь принесенными из дома витаминами. Пересказывал последние сплетни, поддерживая друзей в трудную минуту, за что они были ему признательны, несмотря на то, что он избежал испытания ремнем, голодом и заточением в пыльный чулан.

Немного повезло и Лешке. Хоть он и оказался, подобно друзьям, заточенным в чулане на хлебе и воде, но выпорот он был всего единожды, но весьма крепко. В результате, остаток недели провалялся на брюхе, на охапке соломы и старой дерюге, поскольку пятая точка надсадно зудела после дедовой разборки. Дед был мужчина здоровенный, как мачта и крепкий, как дуб, и зашибить своим ударом мог любого, даже гораздо моложе по возрасту, мужика. Так что дед выдал ему за один раз, недельную порцию тумаков и на этом посчитал миссию выполненной. В противном случае, пойди он на поводу у сельских мужиков, порющих своих чад по два раза на дню, в течении недели, Лешка оказался бы самой пострадавшей стороной. А так, он вроде бы легко отделался, и в этом немаловажную роль сыграло и то обстоятельство, что не было у него ни братьев, ни сестер, мать умерла, а отец где-то далеко-далеко отбывает назначенное наказание, и даже писем от него не было. Он остался единственным, в ком текла дедова кровь и это обстоятельство если и не спасло целиком его шкуру, то по крайней мере не дало ей, попортиться излишне.

К тому же он был наказан в другом, провел в заточении очередной день рождения. Правда, потом он получил, отсидев срок, положенный за провинность, давно обещанный подарок, купленный еще отцом, отливающий серебристой краской с блестящим на солнце рулем. Велосипед, заветная мечта последних лет, стоящая кучу денег, на которые не были столь богаты сельские жители, в отличии от обитателей городов, получавших за труд, куда более весомое денежное вознаграждение.

Долгожданный подарок порадовал Лешкино сердце, но только отчасти, слишком велика была обида на деда, продержавшего его весь праздник, которого он с нетерпением ждал целый год, в пыльном и грязном чулане. К тому же радость владения велосипедом омрачала одна досадная деталь. Как бы не хотелось Лехе немедленно похвастаться подарком, со свистом и гиканьем пронестись на нем по деревне, взметая тучи пыли, разгоняя бродячих собак, кошек, и прочую поселковую живность, сделать он этого не мог по уважительной причине. Даже по прошествии недели, его зад, подвергшийся экзекуции, продолжал надоедливо ныть и садиться сейчас на велосипед, значило обрекать себя на дополнительные муки. Да и друзьям, вряд ли придется по душе идея погонять на велосипеде ближайшие несколько дней. Каждому из его приятелей безумно захочется прокатиться на сверкающем металлическом чуде, но сделать этого они не смогут, так как их, в отличии от Лешки, воспитывали ремнем каждый день, да не по разу, и им понадобится недели две, чтобы зад зажил и обрел былую прочность.