"Желания Элен" - читать интересную книгу автора (Сандерс Лоуренс)17Ее клонило в сон. – Меня клонит в сон, – сказала Элен Майли Ричарду Фэю. – Меня клонит в сон, – сказал Ричард Фэй Элен Майли. Они курили гашиш, и их разговор протекал довольно вяло. У них не очень-то получалось курить гашиш. Но они старались… – Слушай, – сказал он, начиная слегка чувствовать действие наркотика, – я считал много книг с сексуальными сценами. Они всегда такие восхитительные. – Кто восхитительные? Книги? – Нет. Сексуальные сцены. И женщина всегда кричит, задыхаясь от страсти – так пишут: «Она кричала, задыхаясь от страсти… И она стонала: „Сейчас, сейчас, сейчас“. Как так получается, что ты никогда не стонешь: „Сейчас, сейчас, сейчас“? – Сейчас, сейчас, сейчас, – простонала она. – Нет, – печально сказал он, – это не то. – Сукин сын, – печально проговорила она. Так они веселились, обнимая друг друга, покуривая свои сигареты… – Юк, ты знаешь, что с водит меня с ума? – Я? – Ну… – сказала Элен. – Да. Иногда… Но что меня действительно бесит, так это моя прачечная. – Прачечная? – Ну… да. Я складываю грязное белье в корзину, которая в ванной, и раз в неделю завязываю все это в наволочку и отвожу чинку note 19 на углу Второй авеню. У него есть маленькая девочка – ее зовут Сьюзен – и она сидит за прилавком и смеется. Боже, до чего она милая. Прямо съесть хочется. Иногда я покупаю ей конфеты. Каждое Рождество он дарит мне календарик и коробочку орехов. Ну, не мило ли? Ну вот, туда я каждую неделю отношу свое грязное белье. И химчистка у меня в том же квартале… – Ну и?.. – Ну… Еще у меня есть замечательный зубной врач на Пятьдесят седьмой улице. Он почти никогда не делает мне больно. Я хожу к нему раз в год – на проверку, понимаешь? – Конечно. – Еще у меня есть лечащий врач-гинеколог. Я сажусь к нему в кресло и он мне заглядывает туда… Он говорит, что у меня сильные мышцы живота и я нахожусь в отличной форме. Знаешь, я по утрам стараюсь делать упражнения. – Ага. – Еще у меня есть страховка, и бенифициарий – кто-то из моих племянников. Ну вот, у меня есть страховка. А в прошлом году я выбрала такую хитрую штуку – такой полис – плачу по нему каждый месяц, а потом, когда мне будет шестьдесят пять, буду получать сто долларов в месяц. Это здорово, правда? – Да, здорово. – Ну… что еще? Обувь у меня быстро снашивается, и часто приходится ставить новые набойки. Я принимаю снотворное и пользуюсь той косметикой, которую рекламируют по телевизору. В прошлое Рождество я ходила в собор Святого Патрика. Там было очень красиво. И я все делаю правильно – я соблюдаю личную гигиену и все такое. У меня пахнет изо рта? – О, нет, нет. Она разрыдалась. – Так почему же я так чертовски несчастна? – всхлипнула она. – Несчастна, – кивнул он. – Несчастна… Он не знал, как успокоить ее, и поэтому включил радио. Это был миниатюрный приемник в треснувшем пластмассовом корпусе. Рокко (да покоится в мире его душа) однажды сбросил его со стола. По радио передавали танцевальную мелодию из фильма «Грек Зорба». Элен Майли и Ричард Фэй тут же встали, подали друг другу руки и стали танцевать. Вправо, влево, очень элегантно, тщательно выполняя все фигуры. Музыка кончилась, они сели и зажгли свои потухшие сигареты. – Моя проблема… – начал он. – Твоя проблема? – Моя проблема, – сказал он, – в том, что я чувствую, что я разный с разными людьми. Понимаешь? Я один человек для моей матери, другой человек для тебя, третий человек для моего босса… Они стали хлопать в ладоши и петь: «И человек для моего босса, и человек для моего носа, и человек для моего троса…» Наконец они остановились. Он сказал: – Ну… вот видишь. – Ну, и?.. – Ну и кто я такой? – Ага! – закричала она. – Давай займемся нашим бифштексом! Это был кусок вырезки в дюйм толщиной, с костью и жиром. – Есть хороший нож? – спросил он. – Нет, только этот. Но у меня есть такая маленькая забавная штучка с металлическими дисками, ею его можно наточить. Ты знаешь как, Юк? Он бросил в ее сторону высокомерный взгляд. И стал точить нож, аккуратно проводя лезвием по вращающимся дискам. Он ни разу не порезался, даже когда пробовал остроту лезвия большим пальцем. Элен наблюдала за ним с улыбкой. – Боже, – сказала она, – да ты в самом деле знаешь как точить нож. Он обтер лезвие, а затем отрезал от куска крохотный кусочек жира. – Отнеси это в гостиную и дай своей птице, – распорядился он. – Да пошла она! – Отнеси ей, Элен, она тоже имеет право. – О, черт, – проворчала она, но взяла кусочек жира, отнесла его в гостиную и скоро вернулась. – Этот дурак так набросился на него! – Разумеется, – кивнул Юк. – А кто не набросился бы? Умелыми движениями он вырезал кость, обрезал жир и разделал мясо. – Сейчас я отрежу кусочек от этого бифштекса, – сказал он, – и съем его сырым. Он взглянул на нее. – Ты отрежь кусочек от него и для меня, – сказала она ему, – и я съем его сырым. Он отрезал два тоненьких ломтика. Мясо было нежным, сочным и ароматным. Казалось, его можно разрезать ракеткой для пинг-понга. Они съели эти кусочки. Он взглянул на нее. Она кивнула. Он нарезал оставшееся мясо на маленькие кусочки и они взяли тарелку в гостиную. – У меня есть картошка, – слабо сказала она. – Салат. Шпинат. Помидоры. Все такое. И еще выпечка. Он даже не взглянул на нее. Они сидели и жевали сырое мясо. Ох и вкусное же оно было! – Утром у меня будет расстройство желудка, – вздохнула она. Он довольно кивнул. Она посмотрела на сигарету, которую курила. – Она опять погасла. Где ты берешь эти штучки? – Молоденькая девушка в том месте, где я работаю. Милая девушка. Лицо – прямо из Ботичелли. Ну, из забегаловки Сэма Ботичелли. Знаешь, такой индийский ресторанчик в Хо-Хо-Кусе. Однажды она оставила офис открытым… – Эй! – оживленно воскликнула Элен. – Глянь-ка! Она вскочила на ноги и бросила диванную подушку в угол. И прежде, чем он успел что-то сообразить, она уже стояла на руках, головой упираясь в подушку, ногами – в стену, а юбка ее задралась. Он увидел пугающее зрелище: ее заголившиеся крепкие бедра и голубые трусики-бикини с маленькими розочками. – О, боже… – простонал он, действительно смущенный. Когда она встала на ноги, ее лицо заливала краска. – Ну, как? – воинственно потребовала она. Он вежливо поаплодировал. – Йога, – объяснила она, – это самодисциплина. Они вернулись к недоеденному мясу и недокуренным сигаретам с наркотиком. – Как ты думаешь… – спросила она, – как ты думаешь… виски с содовой нам… э… не повредит? Я… меня мучит жажда. – Ну… Она бросилась на кухню. Принесла бутылку виски и бутылку содовой. Теперь дел у них прибавилось – выпивка, сырое мясо и гашиш. Ричард Фэй, Отверженный Судьбой, который слишком много думал о собственном благе, сидел на краешке кресла, подавшись вперед. Он изрядно сбросил в весе, как и обещал. Теперь его костюм свободно сидел на нем. Маленький мальчик, надевший папин костюм и оказавшийся в нем как в домике. В какой-то момент он зачем-то расстегнул свой коричневый твидовый жилет, а затем застегнул его опять. Но неудачно: теперь справа вверху оказалась лишняя пуговица, а слева внизу – лишняя петля. Мешки под глазами еще остались и живот его по-прежнему был весьма заметен. Особенно когда Юк сидел. Но в общем, Ричард Фэй несомненно похудел. – Знаешь какое самое печальное зрелище я видел в своей жизни? – Какое самое печальное зрелище ты видел в своей жизни? – В прошлом году на день Благодарения я видел в витрине пуэрториканского ресторана такое объявление: «Специальный обед в день Благодарения. Индейка со всеми патрохами». Так и было написано: «патрохами». Я чуть не расплакался. – Слушай, – сказала она, – я когда-нибудь говорила тебе, что могу достать языком до кончика носа? – Да. Ты говорила мне и даже показывала. – Плевать, – сказала она. – Я собираюсь сделать это еще раз. И она сделала это. Он поднялся на ноги. В одной руке он держал сигарету, изящно сжимая ее между большим и указательным пальцем, а в другой – стакан. Кровь стучала у него в висках. – Сейчас мы будем снимать кино, – провозгласил он. Элен Майли вскочила на ноги и отсалютовала: – Сэр! Должна ли я снять с себя одежду? – Нет, дорогая моя, не такой это будет фильм. – А какой? – Это любовная история. – О, да. Сейчас, сейчас, сейчас, – восхищенно сказала она, хлопая в ладоши. – Обожаю любовные истории. Какова моя роль? – Ты жена, а я муж. – Замечательное кино. Мне оно уже нравится. Что я должна делать? Он затянулся, отхлебнул глоток, затянулся, отхлебнул еще глоток. – Действие фильма, – начал он, – происходит в тысяча девятьсот двадцать пятом году. Мы живем в пригороде Филадельфии, штат Пенсильвания. Я работаю в большой, преуспевающей компании, которая производит пробковые прокладки для крышек на бутылках «Мокси». – «Мокси»? – «Мокси». Вкуснейший прохладительный напиток без искусственных ингредиентов. Шоколадный. Я… я завпроизводством, в обязанности которого входит следить за тем, чтобы пробковые прокладки в срок сходили с конвейера. – А кто я? Что я делаю? – Ты моя любящая жена. По сценарию. Мы живем в собственном доме за городом. Стены снаружи покрашены в белый цвет. – И зеленые ставни? – И зеленые ставни, – он кивнул, – а на южной стороне розы. – Вьющиеся розы, – счастливым голосом сказала Элен. – Мне нравится этот фильм. У нас есть дети? – Да. У нас двое детей. Фонди – наш старший. Ему десять лет и он очень смышленый. На прошлой неделе он продал четырнадцать подписок на журнал «Либерти» и выиграл велосипед. Девочку зовут Таск, и она очень миленькая. Все время что-нибудь лепечет. – И носит бант? – Верно, – одобрительно кивнул он, – розовый. – И она ужасно милая? И с нею вечно происходят какие-нибудь неприятности. Так вчера она упала и ушибла коленку, а я должна была поцеловать ее, чтобы быстрее зажило. Он мрачно посмотрел на нее. – Ты уже видела этот фильм. – Нет, Юк. Клянусь, я не видела. – Ну, ладно… Она упала и ушибла коленку, и ты должна была поцеловать, чтобы скорее зажило. Когда начинается фильм, я еду домой с фабрики. Вечер пятницы. Я в электробусе и… – Электробусе? – На прошлой неделе я предпринял настоящее изыскание по этому вопросу. Это нечто вроде троллейбусов и они курсируют между городом и ближайшим пригородом. Они мчатся по полям и лугам, такие электрические вагончики. Боже, это так красиво. Ну, вот я возвращаюсь домой на электробусе, и мой сосед спрашивает меня идем ли мы сегодня на танцы в клуб «Кантри». – Мы члены этого клуба? – О, да. Мы очень состоятельные. Пробковые прокладки, сама понимаешь. Я говорю: «Да, мы собираемся на танцы. А наш верный слуга побудет с детьми». Затем мы подъезжаем к станции, расположенной прямо в поле и… – И я жду тебя там! – Точно! Ты ждешь меня вместе с детьми. Вы приехали за мной на автомобиле марки «Джон О'Хара» выпуска двадцать второго года. Дети кричат: «Папа! Папа!» и бросаются мне в объятия. Я целую Фонди, он рассказывает мне о проданных подписках на журнал «Либерти» и о том, как он выиграл велосипед. Я целую Таск, и она рассказывает мне о том, как упала и ушибла колено и как ты должна была поцеловать его, чтобы оно скорее зажило. А потом я целую тебя. – О, Юк. Мне это нравится. – Хорошо. Теперь наша первая большая сцена в фильме, и мы должны сразу определить, какие у нас взаимоотношения. О'кей? А теперь давай. Ты говоришь первой. ЭЛЕН: Здравствуй, о мой любимый. Тяжелый у тебя был день? РИЧАРД: Да, моя самая любимая, у меня был тяжелый день. Сама понимаешь, нелегкое это дело – следить за изготовлением пробковых прокладок для крышек на бутылках «Мокси» – напитка, известного всему цивилизованному миру. Однако, что поддерживает меня в течении дня, так это мечта о возвращении домой, к моей самой дорогой жене и детям в мой собственный маленький домик с вьющимися розами на южной стороне… А как ты провела день, о, жена моя? ЭЛЕН: Мясник обсчитал меня на два цента, когда взвешивал мне фунт свиных отбивных. – Да, – кивнул он одобрительно, – очень хорошо. Я думаю это прекрасная заключительная реплика для этой сцены. Не подумай только, что я критикую тебя, Элен, Но я думаю ты могла бы играть с большим чувством. Я хочу сказать, что твоя реплика про свиные котлеты имеет огромное значение и если бы ты прочувствовала ее чуть глубже… – Я попытаюсь, – покорно сказала она. Они немного передохнули, съели по кусочку мяса, затянулись и выпили еще по глотку. – Так вот, – торопливо сказал он. – Мы установили дух взаимной любви и понимания. Верно? – Верно, шеф. – Теперь мы у себя дома, в коттедже. Свиные котлеты уже съедены, мы с тобой, ты и я, поднялись в нашу спальню и одеваемся, чтобы отправиться на танцевальный вечер в клуб. – Замечательно! Какая сцена! Критики будут от меня без ума! На мне будет белое кружевное белье и… – На тебе будет сорочка. – Сорочка? – Да, сорочка. В те времена женщины носили сорочки. Это вроде как лифчик, комбинация и трусики – все вместе. – Да, я знаю. Я такие видела. Они еще застегиваются сзади на крючочки. – Да, верно. Ну, сцена начинается. Я говорю первый: РИЧАРД: Мне уже больше не нужна ванная, моя драгоценная, на случай если ты желаешь туда войти. ЭЛЕН: Нет, любовь моя, я уже закончила омовение. Сейчас сяду за туалетный столик с одним большим зеркалом посередине и двумя маленькими на петлях по бокам, и закончу свой туалет. Ты замечательно пахнешь сегодня, муж мой. РИЧАРД: Да, жена моя. В качестве лосьона после бритья я воспользовался спиртовым настоем грушанки. Ты находишь это вызывающим? ЭЛЕН: An contraire, свет моей жизни, an contraire note 20. РИЧАРД: Танцевальный вечер в клубе начнется не раньше девяти, так что мы можем не торопиться. ЭЛЕН (самодовольно): Да, можем не торопиться. РИЧАРД: Ты выглядишь чертовски привлекательно при этом лунном свете, Аманда. – Что? – спросила она, изумленная. – Что ты сказал? – Прости. Это, так сказать, плагиат. Но я вырежу это в окончательном варианте. Итак, значит… говорю: РИЧАРД: Итак, мы можем не торопиться. Тебе ведь не нужно одеваться прямо сейчас, жена моя? ЭЛЕН: О, нет, мой единственный мужчина, мне не нужно одеваться прямо сейчас. А дети в своих комнатах под наблюдением нашего верного слуги. У нас есть по крайней мере час. РИЧАРД: В течение которого мы предадимся утехам? ЭЛЕН: Истинно так. РИЧАРД: Как прекрасна ты, сидящая в своем маркизетовом халатике на маленькой скамеечке перед туалетным столиком с одним большим зеркалом посередине и двумя маленькими на петлях по бокам. Говорил ли я тебе сегодня, что я люблю тебя? ЭЛЕН: Ты говорил мне это трижды, но этого едва ли достаточно. В первый раз ты сказал мне это, когда уезжал утром на работу. Второй раз, когда звонил мне, вернувшись с ланча, и в третий раз, когда мы ехали домой со станции. Тем не менее, мой ненаглядный, я никогда не устаю слушать эти слова. РИЧАРД: Эти три коротких слова? ЭЛЕН: Эти три коротких слова. РИЧАРД: Я люблю тебя. – Боже мой! – сказала она. РИЧАРД: То, что мы здесь с тобой в этом маленьком домике в пригороде Филадельфии, штат Пенсильвания, и у нас есть наши замечательные дети, и придает смысл производству крышечек для бутылочек «Мокси». Ты понимаешь? ЭЛЕН: Полагаю, да. РИЧАРД: Я люблю тебя и своих детей, и сейчас тысяча девятьсот двадцать пятый год, нет войны, все богаты, и становятся еще богаче, и пьют «Мокси». Редиска на твоем огороде уродилась хорошо, и из Фонди вырастет велосипедный магнат, а Таск выйдет замуж за сына контр-адмирала. Я это вижу. О, боже, дорогая моя, я так люблю тебя… ЭЛЕН: А у меня есть мой собственный, единственный мужчина. Я просыпаюсь каждое утро и ты рядом. И у меня есть сын и дочь, и дом с розами на южной стороне, и редиска… – Теперь я подхожу к тебе, – указал он, и ты поднимаешься, и мы обнимаемся. Мы выглядим как тот парень со скрипкой и женщина за пианино в рекламе духов. На мне серое шерстяное белье, кальсоны до колен. И вот… РИЧАРД: Мадам, знаете ли вы, что одна из ваших молочных желез видна в вырез вашего пеньюара? ЭЛЕН: Ты хочешь сказать, что у меня сосок торчит? РИЧАРД: Мадам, неужели на вас нет лифчика? ЭЛЕН: Нет и в помине. – Теперь я начинаю вести тебя к кровати, потому что у нас есть целый час, чтобы предаться любви. И вот наступает ключевой момент – самый драматический момент во всем фильме. Потому что именно здесь ты говоришь… – Знаю! Знаю! – весело закричала она, хлопая в ладоши. – Здесь я должна стонать: «Сейчас, сейчас, сейчас…» – Точно. Думаешь, у тебя получится? ЭЛЕН (стонет): Сейчас, сейчас, сейчас. – Замечательно, – сказал он, направляясь в спальню. – Не будешь ли ты, моя маленькая домохозяйка из пригорода Филадельфии, столь любезна сбегать на кухню и соорудить нам еще по коктейлю. А пока я прикурю единственную оставшуюся у нас сигарету и разоблачусь. – Да, о мой супруг, – покорно пробормотала она. Когда она вернулась с коктейлями, дверь спальни была приоткрыта. Свет был выключен, шторы задвинуты. Но в бледном свете, пробивавшемся из гостиной, она видела, что он голый. Он стоял перед большим зеркалом на двери. Она вспомнила Гарри Теннанта, делавшего тоже самое, и на мгновение испугалась: почему все ее мужчины пытаются найти свое отражение в этом зеркале? Но Бог щедро одарил ее добрым сердцем и веселым нравом, и она, отбросив темные мысли, скинула платье. Через мгновение она уже стояла перед ним обнаженная. Он положил руки ей на плечи. Они посмотрели на свое отражение в зеркале, казавшееся очень поэтичным в бледном серебристом свете. – Полночь, – сказал он, и голос его дрогнул. – Сейчас я превращусь в тыкву. Он посмотрел в зеркало поверх ореола ее золотистых кудрей. Он мог различить свое лицо. Несомненно, это был он, Ричард Фэй. Но от шеи вниз… От шеи вниз струилась женская плоть, грациозная и манящая, от вида которой захватывало дух. Он дотронулся до ее плеч, провел ладонями по ее рукам. Она вздрогнула от его прикосновения и чуть слышно застонала. В неясном отражении зеркала казалось, будто он ласкает самого себя. Руки скользили по гладкой спине к тонкой талии, следовали изгибу бедер, касались трепещущих ягодиц. Счастье переполняло его, сознание устремилось куда-то… Они стояли так довольно долго, словно одно большое, неповоротливое животное, наблюдающее, как изголодавшиеся, цепкие руки двигаются по его телу. Исступление накатывало на них теплыми волнами, и они издавали странные звуки. Она прижалась к нему еще теснее, ничего не соображая, и он начал целовать ее волосы. Вот так это все было. |
|
|