"Со щитом и мечом" - читать интересную книгу автора (Коллективные сборники)

Александр Федрицкий ЧИСТЫМИ РУКАМИ

Сорок лет – не сорок дней, и далеко не всегда подтверждается пословица о том, что лишь гора с горой не сходится. Но они все-таки встретились и узнали друг друга – двое немолодых, с густо посеребренными сединой висками.

– Ну, как живется, что нового с тех пор?

Прудко мог бы и не спрашивать об этом. Лучше всяких слов ему ответило крепкое рукопожатие. А еще взгляд – прямой и открытый, как у людей, которым нечего бояться и нечего стыдиться.

Когда прощались, он еще раз услышал благодарное:

– Спасибо вам, Матвеич! Спасибо за все…

А город продолжал шуметь вокруг гулом машин, многолюдным гомоном, и в утреннем оживлении осталась незамеченной эта встреча. Только им обоим еще долго будут припоминаться и теплое рукопожатие, и искренне, от души сказанные слова. Потому что путь к той встрече измерялся не просто десятком метров от троллейбусной остановки на ровенской улице.

…Пели соловьи. Ох, как пели тогда соловьи! Иссеченные осколками и пулями, перепаханные снарядами и бомбами сады возвращались к жизни, подернулись робкой нежной дымкой первой зелени. И до самого рассвета доносились из лунного полумрака серебряные трели, тревожа восемнадцатилетние курсантские сердца.

Птицы умолкли лишь однажды – когда в небо взлетели ракеты и разноцветные снопы трассирующих пуль, а улицы наполнились криками и светом окон, казавшимся ослепительным после долгих лет затемнения. В ту майскую ночь были похожи на разгулявшихся мальчишек бывалые фронтовики, звеневшие орденами и медалями, степенные интенданты и даже обычно неприступно-строгие патрули. Они палили вверх из всего, что было под рукой, – винтовок и автоматов, пистолетов и ракетниц. Стреляли без устали, приветствуя долгожданную Победу.

Нарушая все наставления и инструкции, повыхватывали из пирамиды карабины и они, курсанты. Из окон казармы выпускали пулю за пулей в темное небо, и казалось им тогда, что это уже последние выстрелы, после которых на земле навсегда наступят мир и тишина.

Так думали не только они, возмужавшие в суровую военную пору и лишь недавно надевшие курсантскую форму. Но судьба распорядилась иначе. Через несколько месяцев младший лейтенант Владимир Прудко лежал с четырьмя бойцами в засаде у Сапожинских хуторов и наблюдал, как на противоположном берегу заросшей камышом речушке спускается от ветряка банда Деркача.

Он уже привык к ответственности, каждый раз ложившейся на плечи в подобных случаях. Привык к сосредоточенным, ожидающим взглядам товарищей: решай, командир! Решай быстро, за считанные секунды, а главное, безошибочно. Вот и сейчас: промедлишь с приказом, и этих мгновений хватит «провидныку», чтобы уйти со своими головорезами за поросший кустарником холм и ворваться в ближайшее село, где люди готовятся выйти в поле и провожают детей в школу. А на что способна банда, ты, командир, знаешь уже очень хорошо. Так что ни к чему подсчеты – их вон сколько, а нас всего пятеро…

– Огонь!

Дружно ударили оба пулемета оперативной группы, в их глуховатый стук вплелись резкие очереди ППШ. На той стороне пронзительно заржала раненая лошадь, над болотом послышались крики и стоны, несшиеся вперемешку с бранью.

Напрасно метался, размахивая «шмайсером» Деркач среди своих растерявшихся «друзив». Бандитам казалось, что огненные струи хлещут со всех сторон и против них действует крупное подразделение. Ненадолго хватило и самого «пана провидныка»: когда пули взбили облачко пыли у ног его коня, «отаман» припал к гриве и, не оглядываясь, драпанул к лесу, темневшему у горизонта.

Медленно таял в чистом утреннем воздухе горьковатый пороховой дым. Неярко поблескивала на осеннем солнце золотистая россыпь гильз. Задумчиво поглаживая нагревшийся кожух автомата, Прудко в который раз вспомнил майский вечер, расцвеченный победным салютом.

Нет, не стали для него те выстрелы последними. Уже не раз смотрел смерти в глаза здесь, на Ровенщине, где еще прятались по лесам головорезы, громко именовавшие себя «Украинской повстанческой армией». Не раз приходилось в гневе сжимать кулаки над телами павших товарищей, слышать прощальные залпы над свежими могилами.

Трудно привыкнуть к мысли, что тебя могут ранить, могут убить, когда закончилась война и твои одногодки шумной толпой идут на заводы и в институты, кружатся в вальсе на веселых вечерах. Но Прудко было известно то короткое и жесткое слово, которое отметало все сомнения и сожаления, оставляя в жизни место лишь для самого главного: «Надо!».

Если бы действительно существовала фантастическая машина времени, которая возвратила бы его в самое начало, в тревожный октябрь сорок четвертого, он бы снова не отступил от своего решения. Молодой рабочий-железнодорожник Владимир Прудко тогда стал чекистом – в органы госбезопасности его рекомендовал Синельниковский райком комсомола, что на Днепропетровщине. Да и сейчас, уже зная, насколько трудна и опасна эта работа, он ответил бы точно так же:

– Согласен!

Ему пришлось немало хлебнуть из солдатской чаши. Короткие, но ожесточенные стычки с бандитами, сменялись долгими, изнуряющими часами в засадах – под знойным небом, в унылое ненастье или трескучий мороз. Не всегда чекистам сопутствовал успех, но они умели извлекать пользу и из неудач. Все эти напряженные дни и ночи в конце концов сплавлялись в зерна опыта, который помогал в каждом деле. А в том, которое навсегда врезалось в память Прудко, опыт требовался особенно.

В селе Лопавше создавали колхоз. На сход собрались в самой просторной хате, и все-таки в ней, как говорится, не было где яблоку упасть. Тусклый свет коптилки и керосиновых ламп выхватывал из облака табачного дыма обветренные крестьянские лица, десятки глаз, обращенных к покрытому кумачовой скатертью столу.

Простые и понятные каждому слова представителя райкома партии были сказаны не впустую. Когда пришло время голосовать за создание колхоза, над рядами взметнулись мозолистые хлеборобские руки – одна, вторая, третья…

А через несколько дней в село ворвались «самостийники». Их злодеяния потрясли всю округу. Бандиты отрубили правую руку тем, кто первым проголосовал за новую жизнь и написал заявления в колхоз.

Чекисты поклялись мученикам и всем их односельчанам, что головорезы будут схвачены и получат по заслугам. Но для этого необходимо было решить задачу со многими неизвестными. Пока же не удалось еще заполучить особых примет ночных «гостей».

Вот тут-то он и пригодился, по крупицам собранный опыт. Тщательный анализ вели и здесь, на месте, и в районном и областном управлении госбезопасности.

Исключительная жестокость расправы наводила на мысль, что это скорее всего дело рук СБ – бандеровской службы безопасности, которая была создана и действовала по образу и подобию своей гитлеровской «тезки». Некоторые косвенные улики совпадали с почерком эсбистской боевки, которую возглавлял отпетый бандюга Щит. Недавно он поплатился головой за свои черные дела. Не исключено, что у него появился преемник. Придя в себя после потери вожака, боевка снова взялась за свое и может наделать еще немало бед. Так кто же теперь вместо Щита, сколько у него людей и где они прячутся? Над ответом на все эти вопросы кропотливо, проводя бессонные ночи, работали чекисты Демидовского райотдела во главе с опытным оперативным работником капитаном Степаном Григорьевичем Гненюком, чекистами из управления. С этой же задачей оперативная группа Прудко ушла в Хренниковский лес.

Массив этот весьма обширный, а эсбистские боевки, как правило, намного меньше обычных банд и ведут себя с удвоенной осторожностью. Рассчитывать на пощаду мастерам заплечных дел не приходилось, слишком много преступлений было на их совести.

Словом, задание напоминало пресловутую поговорку об иголке в стоге сена. Но с существенной поправкой: искать эту иголку чекистам помогало много людей. Вначале это были местные активисты, бойцы отрядов самообороны. А затем, когда зона поиска сузилась, произошло неожиданное.

Над просекой сеялась надоедливая, по-осеннему холодная изморозь, с голых веток срывались и шлепали о землю тяжелые капли. Усталые, промокшие до нитки чекисты расположились на короткий привал. Вдруг из-за деревьев показалась сгорбленная фигура с натянутым на голову мешком – так местные селяне прячутся от дождя.

Старик, который вел на веревке корову, нерешительно остановился на поляне и оглянулся. Гненюк понял его и отошел к густому орешнику, затененному могучими кронами деревьев. Здесь их трудно было заметить недоброму глазу. К тому же бойцы, разобрав оружие, быстро рассредоточились в охранении.

Лишь после этого незнакомец заговорил:

– А я вас узнал, товарищ начальник, вы в нашем селе в прошлую субботу были… Уже третий день за вами хожу. Хочу кое-что рассказать…

Он еще раз оглянулся и торопливо зашептал:

– Есть у меня одно соображение. Помните, вы обещали разыскать тех сокирников, что людей в Лопавше покалечили? Сдается мне, должен вас заинтересовать один пришелец – все к нашему селу стежку топчет. Чужой человек, я здешних знаю. Приходите вечером, покажу ту тропу, которой он крадется.

Гненюк крепко пожал мокрую, замерзшую руку старика:

– Спасибо, батько! И будьте осторожны – они тоже не дремлют. В случае чего можете на нас рассчитывать.

– Не про меня речь, я свое уже отжил, – отмахнулся тот. – Постарайтесь лучше, чтобы им сполна наши слезы отлились, чтобы не затуманивали выродки свет людям!

«Человечка» взяли в следующую же ночь, устроив засаду на его постоянном маршруте. Были приняты особые меры предосторожности. Если лесной пришелец связан с эсбистами, лишний шум поставит на грань провала всю операцию. Боевка затаится по лесным схронам.

Захват был проведен чисто, однако начало допроса сразу же озадачило чекистов. Еще не старый, но весь какой-то помятый и равнодушный человек и не думал запираться, отрицать свою принадлежность к банде. Он лишь устало бросил:

– Оттуда я… из леса. И кончайте скорее, мне теперь все равно.

– С концом успеется, – возразили проводившие с ним беседу чекисты Журавлев, Гненюк и Прудко. – А вот рассказать кое-что придется. Кстати, почему это вам «все равно»?

– Почему? А вы видели, как детей живьем в огонь бросают? Как штыками в живот беременной женщине? А я видел. Не первый день смерти ищу. Не хочу, да и не могу на то глядеть.

– Так что же мешает вам выйти из банды? Вон сколько ваших с повинной пришло, и Советская власть их простила. Вы тоже могли бы честным человеком стать, к настоящей жизни вернуться.

– Я, может, и стал бы. Только тогда вся моя семья трупами стала бы, это точно. Дунай шутить не любит, а у меня трое детей.

Вот это и была ниточка, показавшаяся из запутанного клубка. Догадки подтвердились: преступление в Лопавше, действительно, совершила боевка Щита, которую теперь возглавил его заместитель Дунай. Кроме него, в боевке было еще двое таких же жестоких и хладнокровных изуверов да еще этот селянин, которого бандиты держали возле себя для хозяйственных нужд – «господарчим», угрожая в случае побега «рассчитаться» с его семьей.

Кончик был, но слишком уж тонкий и непрочный. Ведь если «господарчий» не вернется обратно в схрон, это чревато многими и многими осложнениями. Допустим, его семью удастся вывести из-под удара. Но тогда Дунай уже наверняка закопается в самую глубокую нору, и поиски затянутся еще не на один месяц. А что, если…

Возникшая у чекистов идея была заманчива, но полной уверенности в успехе не вселяла.

– Давайте говорить начистоту, – было предложено арестованному. – То, что вы сейчас проклинаете Дуная, ничего ровным счетом не меняет. Возможно, он где-нибудь сейчас убивает таких же детей, как ваши. Помогите нам делом – и если говорите правду, смоете черное пятно со своей совести. Только предупреждаем: торговаться не будем. Последнее слово остается за судом, он учтет вашу помощь. Не имеете на руках крови – сможете стать человеком. Если же… В общем, скрываться вместе с Дунаем не советуем – от народа не упрячетесь нигде. Да и от себя самого тоже.

Чекисты, безусловно, рисковали. Ведь пойманный мог просто умело прикидываться обманутым и запуганным, а на самом деле лишь выжидал момент, чтобы задать стрекача. Что ж, в таком случае он мог рассказать своему атаману немногое. Допрос был устроен так, что «господарчий» не мог установить численность группы, да и вообще никого, кроме упомянутых чекистов, не видел в лицо. Зато если он говорит искренне, его раскаяние выводило кратчайшим путем на схрон Дуная.

Все это были разумные и убедительные аргументы, только и они не облегчали тяжесть ответственности, которую брали на себя чекисты. Честно говоря, принимать такое решение оказалось ничуть не легче, чем, скажем, лежать на открытой местности под плотным вражеским огнем.

Увидев первую из отметин – царапину на сосновом стволе, Прудко ощутил, как с него спадает огромное напряжение. Конечно, главное было еще впереди, но и уже достигнутый результат не мог не радовать: «господарчий» старается оправдать доверие чекистов.

Только острый, наблюдательный глаз мог заметить эти редкие, не каждый день оставлявшиеся сигналы. И лишь посвященным был доступен смысл осторожно надломленных сучьев, пометок на глухих лесных тропах. На прямую связь с «господарчим» выходили лишь несколько раз, в случае необходимости и с чрезвычайными мерами предосторожности. Выручало то, что ему приходилось время от времени отлучаться в окрестные села на заготовку продуктов.

В одну из таких встреч он сообщил: готовясь к зиме, бандиты собираются оборудовать новый схрон. Тогда и был окончательно определен день их захвата.

…Дунай остался доволен местом будущего бункера. Оно было диким и безлюдным, удаленным от населенных пунктов и дорог. Подступы к нему прикрывал непролазный кустарник, и это обеспечивало дополнительные преимущества – подобраться сюда незамеченным практически было невозможно.

Не догадывались эсбисты лишь об одном – что эта лощина была выбрана «господарчим» по указанию поисково-разведывательной группы. Чекистов она также вполне устраивала. Кустарник был отличным местом засады, а если Дунаю с подручными каким-то образом и удастся ускользнуть, продираться сквозь колючие заросли будет очень непросто.

Лежа на прибитой заморозками жесткой траве, оперативная группа явственно слышала надсадное дыхание бандитов. Они орудовали лопатами буквально в нескольких шагах.

Работа Дунаю, Вуйку и Мильку – чекисты теперь уже знали их клички – выпала не из легких. Копали в темноте, постепенно расширяя ход от лаза во влажной и вязкой почве. Атаман торопил своих подчиненных: ведь до рассвета надо было еще унести и где-нибудь незаметно спрятать вынутую землю.

Шли часы, сквозь набухшую плащ-палатку все ощутимее проникал холод. Прудко мысленно посочувствовал товарищам, которые тоже затаились вокруг лощины. Все они, правда, люди выносливые и закаленные, побывавшие во всяких переделках. Да и ему самому редко выпадал в жизни хотя бы относительный комфорт – даже на «гражданке». К примеру, в эвакуации, в Атбасарском депо, куда пятнадцати лет пришел учеником слесаря. Металл там примерзал так, что греться приходилось в еще не остывших топках паровозов. В них же нередко и ночевали. И на паровозе работа не была раем. Перекидаешь за рейс не одну тонну угля, в лицо из топки жар, а в мокрую спину из окошка – ледяной степной ветер…

Нить воспоминаний прервал хриплый голос Дуная в предрассветной тишине:

– Кончай, хлопцы, на сегодня хватит. Нам еще для активистов надо силы сберечь. Слишком уж они что-то в последнее время разактивничались. Не мешало бы им крылышки снова подрезать, хе-хе-хе!

И сразу же напомнил о себе «господарчий»:

– Я тут первачка доброго раздобыл, с холоду в самый раз на душу пойдет.

– Ужин с музыкой – это дело! Ты, друже, не тужи, завтра одну лавочку в селе тряхнем. Тогда найдется у тебя к первачку и еще кое-что!

«Ужин с музыкой» был также предусмотрен планом операции. Вскоре из лощины донесся дружный храп.

То ли после щедрой выпивки, то ли из-за усталости Дунай даже не выставил часового. Но пожалел об этом слишком поздно. На бандитов навалились крепкие люди, заломили им за спину руки. Вместе с резким светом фонариков, ударившим в глаза, прозвучало властное:

– Встать

Налитым кровью взглядом Дунай покосился на «господарчего», молча стоявшего в стороне, и все понял…

…Почетному чекисту подполковнику в отставке Владимиру Матвеевичу Прудко часто приходится выступать перед молодыми работниками органов госбезопасности. Возвращаясь мыслями к тем далеким годам, к нелегкой своей юности, он вспоминает не только засады, погони и перестрелки, хоть и этого щедро отмерила ему судьба. Есть и иной итог прожитого и пройденного – радость от того, что удалось многим таким, как «господарчий», помочь вернуться к родным очагам, оградить невидимым щитом тех людей, на которых расставляли свои сети лесные вовкулаки и их прислужники.

Вот и эта встреча на утренней ровенской улице…