"Клан – моё Государство 5" - читать интересную книгу автора (Китлинский)

Глава 11

– Николай!- представился Крючков, не подавая руки ни Михаилу, ни Левко.- Второго не представляю. Ни к чему.

– Рук жать не обязательно,- говорит Левко.- А чего?!! Могут и враги оказаться. Да мало ли?!

– Молод, больно, меня учить,- Крючков всматривается в Михаила.

– Молодость, как водится, не порок. И старость, ясное дело, тоже, если достойно дожил. А мудрецы из воздуха. Так в Библии написано,- Левко щурится от яркого света.

– У тебя дискета Гречаниковой?- спрашивает Крючков у Михаила.- Принёс – показывай, а нет – расстанемся.

– Пошли, Миша,- предлагает Левко.- Я ошибся. Другой человек притопал. Совсем не тот, кто нужен.

– Не спеши распоряжаться,- одергивает его Крючков.

– Гавно ты!- бросает ему Левко.- Пошли, пошли, Миша. Не сомневайся. Не Крючков это.

– А, по-моему, он! Я его хорошо запомнил,- отвечает Михаил.

– И зрение, бывает, обманывает. Тот был спокойный, а перед нами пёс на цепи. Видишь, готов броситься на нас, как на кусок мяса. Тот был человек, а этот – хозяин,- Левко стал тянуть Михаила с места встречи.- Власть и деньги, Миша, и особенно безнаказанность, делают человека гавном. Идём. Не надо в него самому вступать.

– Ничего не могу понять!?- когда отошли на приличное расстояние, сказал Михаил.

– Всё тут понятно. Папашка научил его всему, но одного не смог учесть. Главного. Деньги, деньги, деньги. У него не было под рукой возможности привить сыну брезгливого отношения к купюрам.

– Да не могут они на человека так влиять!!!

– Ещё как могут, чтоб ты знал. Да не волнуйся ты! Банкомет ему сильно необходим и он за ним лично припрётся.

Они поехали домой к Михаилу. Вечером за чаем Левко подмигнул и сказал,

– Подъезжает. Извините, Альбина, но вам лучше пойти к себе. Тут будет мужской разговор. Жесткий. Без стрельбы и поножовщины, но мебель я вам новую подарю. Прости, Михаил, но тебе вмешиваться не надо. Моё это дело. За мебель, знаю, что она от батьки…

– Да ладно,- Михаил вздохнул.- Я её починю. Сам-то ты справишься? Я уйду. Если останусь, то не смогу удержаться.

– Справлюсь! И ребят своих попередь, чтобы не выскочили, когда шум начнётся.

– Хорошо,- Михаил покинул холл вместе с Альбиной.

В двери постучали.

– Открыто!- крикнул Левко.

В помещение входят трое. Крючков, его напарник и бородатый здоровенный мужик.

– Где хозяин?- спрашивает Крючков.

– Опять эта вонь!!- Левко идёт на встречу вошедшим и указывает на ботинки бородатого.- Под ноги лень глянуть?- Все трое опускаю взгляд на ботинки бородатого, и в этот момент Левко бьёт: бородатого в район уха рукой, а напарника Крючкова ногой в голову. Михаил, наблюдавший это через щель, потом в спортзале пытался сымитировать приём, но нужной четкости и резкости не выходило. Оба падают как подкошенные, а Крючков отскакивает в сторону и сразу делает выпад на Левко, но тот увертывается от удара ногой.- Я тебя, урод, сейчас стану обучать хорошим манерам, которые ты подзабыл,- дальше было то, что Михаил назвал полетом над гнездом кукушки. Крючков летал по холлу, ударяясь о стены и мебель, падал на пол, вставал, пытаясь оказать сопротивление, но у него ничего не выходило, и он снова и снова взмывал в воздух. В конце концов, он замер, распростершись на ковре. Левко присел рядом, измеряя пульс, почесал затылок и сплюнул.

– Перестарался?- спросил Михаил, входя.

– Пока жив, сердце бьётся. Ему не привыкать, если от мамы проститутки досталось с генами. Её частенько лупили сутенеры и ещё чаще клиенты. Она была страшно гоноровая. Хуже, если ему от неё досталось с ними это качество.

Михаил ощупал пульс у двоих. Он был в норме.

– С этими что делать?

– Они вот-вот очухаются,- Левко осмотрел помещение.- Я думал, что будет много хуже. Повезло тебе, Михаил. Стол, диван и два стула – минимум потерь.

– Красиво ты его кидал,- похвалил Михаил.- Что за вид?

– Хрен его знает. Пять лет нудьги. Симбиоз какой-то. Собран, из расчёта минимального расхода энергии при большом количестве противника.

– За пять лет!?!!

– Да. Вон здоровяк веками дергает,- Левко тычет в бородатого.

– Как его звать?

– Норманов Ринат Борисович, а второго – Сергей Анатольевич Воробьёв.

– Солидный, слушай, татарин!

– Точненько подмечено. У него мать татарка, отец – представитель алтайского племени шорцев. Когда их крестили, русский дьячок, узрел его предка и не знал, какую же фамилию дать громиле и почему-то посчитал, что он похож на нормандца. Те, якобы, огромного все роста. Сам-то дьячок был малограмотным, но где-то про нормандцев слышал. Оттель и фамилия.

Детина садится и говорит:

– Не дьяк крестил, будь он проклят, а монах, бывший в составе группы казаков первопроходцев.

– Не зашиб?- спрашивает у бородатого Левко.

– Удар что надо! Даже искр не было. Сразу темнота. Сочтёмся, аль, мы не российские!?

Вдвоём, Норманов и Михаил, переносят Крючкова на диван в другой комнате. Минут через десять пришёл в себя и Воробьёв. Вчетвером идут на кухню, где бородатый спрашивает:

– Ты ему ничего не сломал? Основание черепа, к примеру! Или там печень вынул хитрым приёмом кузаватуси.

– Ринат, я тебя предупредил ещё год назад. Вдарь его между глаз. Предупредил?- Левко лезет в холодильник, достаёт пиво в бутылках и выставляет на стол.

– А вы знакомы?- Михаил совсем запутался в таких взаимоотношениях.

– Имею честь знать этого засранца давно,- отвечает Борисович.- Шесть лет назад в Лондоне познакомились, а потом в Саудовской Аравии, в Мекке, сидели в тюрьме за дебош.

– Ты мусульманин?- Михаил обращается к Левко.

– Совсем не верю. И он тоже. Про тюрьму врёт. В СА, если попал в тюрьма, то лет на сто. Сроки до года – в участке. До двух недель – комнаты при отделении постовой службы безопасности. А вообще, чаще, палками бьют по одному месту.

– Пей пиво. Чего ты рот как рыба открываешь?- Борисович ставит перед Воробьёвым бутылку.

– Челюсть болит и в голове шумит,- Сергей берет в руки бутылку и глотает.

– В Мекке что делали?- Михаилу интересно.

– Лазили в гарем за одной телкой,- Борисович гогочет.- И заблудились. В одном из секторов нашли девок, которые вообще о существовании мужчин ничего не знали. Вот была потеха! Еле ноги унесли. Только мы через забор, а там патруль. Ночью в этом месте ходить нельзя. У нас с собой не было ни одной подходящей писульки. Так и сели.

Михаил смотрит на Левко и тот подтверждающе кивает.

На кухню входит Альбина и Ют с Юсом.

– Хозяйка!- Борисович встаёт.- Извините за беспокойство. Не хорошо получилось как-то. Извините. Ринат Борисович Норманов,- представляется он.

– Воробьёв Сергей!- Воробьёв не в своей тарелке. Он краснеет.

– Ну, ты погляди на него!- Борисович в восторге.- Кто бы мог подумать! Аж румянец по всем осям. Извините, хозяйка, он очень стеснительный.

– Я думаю, пройдёт,- Альбина идёт к плите.- Вам пельменей сварить?

– Вот спасибочки!!- Борисович отставляет бутылку в сторону.- Потом допью.

– Ют! Принеси из подвала ящик,- просит Альбина.- Чувствую это на всю ночь.

– Аля, иди, я сам сварю,- Михаил подходит к ней.- Уже всё будет тихо. Как там наш Сашок?

– И бровью не повёл. Спит. Я его попоила. Ты прав. Пойду, прилягу. А с тем ничего не будет?

– Не волнуйтесь, Альбина,- Левко галантно целует ей руку.- С тем уже ничего не будет. Это я во всём виноват.

– Без драки!- предупреждает Альбина всех, и все поднимают руки вверх и усердно мотают головами.

Когда она уходит, Михаил просит у Борисовича:

– Ты, я вижу, травить мастак. Толкай про гарем, а то мне подозрительно.

– Что?- Борисович сводит брови.

– Я шейхов большого роста не видел,- поясняет Михаил.

– И они, вот те крест, обязательно появятся. Не сойти мне с этого места. Там не гарем, а город. Я ж говорю – заблудились. Сколько мы там рыскали?

– Девять дней,- Левко улыбается.

– Во! Девять! Бабы там на любой вкус,- Борисович чмокает от сладкого воспоминания губами.

– И все давали?- не верит Юс.

– Так их в гареме тысяч десять и их привозят со всего мира. Они порой и не знают, как муж выглядит в лицо…

– У них в комнатах, а у каждой своя отдельная квартирка, портрет есть. Ты, Борисович, коль базаришь, соблюдай правила приличия. Уж на что я могу трепануть, но опускать до уровня отсутствия в СА полиграфии – это край,- Левко грозит Борисовичу кулаком.

– И ведь верно подметил,- соглашается Борисович.- Стоят на столиках портретики в таких рамках оригинальных, только я не приглядывался, кто там изображён, да и хозяина я, клянусь, в лицо раньше не видел.

– Так ты там кого-то или тебя?- подкалывает его Юс.

– Молодец! Далеко пойдёшь. Умеешь слушать и делать выводы. Я сам не знаю кто там кого. Долго описывать не буду, так как всё происходящее в гаремах тайна из тайн, тщательно охраняемая со всех боков. Но не думаю, что шейх обеспокоится пополнением в своём родоводе. У меня подозрение, что их там оплодотворяют как коров. Искусственно.

Всю ночь болтали о бабах. К утру на кухню пришкандыбал Крючков. Он сполоснул лицо в мойке под краном и аккуратно опустился на стул. Было видно, что у него всё болит.

– Колёк! Я же тебя предупреждал. Не надо ходить в гости так поздно, да ещё без приглашения,- Борисович усмехается.- К людям совсем не знакомым, да ещё с претензиями.

– Короче, Склифосовский!- бросает Крючков.- Дадите дискету? Или продайте, мне всё равно.

– Ты, Николай, стал порядочным гавном,- вступает в разговор Левко,- и посему с тобой никто дел иметь не станет. А дискеты уже нет. Её сплавили.

– Я не верю, что вы так поступили,- Крючком слегка наклоняет голову.

– Объяснять мы тебе ничего не намерены. Иди ты со своими амбициями в задницу. То, что ты при хорошем куше, ещё не означает, что тебе дали разрешение запускать свои грязные руки в "банкомет". Ты для этого лицом не вышел.

– Завтра сделаю пластику,- отшучивается Крючков.- Ты вообще-то кто? Может ты главный?

– Я человек сторонний, но вонизма не выношу. Тошнит меня от запахов.

– Каких? Человек из хаоса, да?!

– Кто я, тебе знать необязательно. Достаточно того, что я знаю кто ты. Этим и ограничимся,- Левко повернулся к Воробьёву.- И кто он для меня не секрет. А про Борисовича не упоминаю. Мы с ним приятели давние.

Крючков смотрит недоверчиво, но Борисович говорит:

– Это, Колёк, правда.

– И ты всё ему сдавал?

– Зря ты, ишак, плохо думаешь о Борисовиче. Если бы он хоть словом, то деньги, что ты сделал, давно перекочевали бы в мои карманы, и ты был бы нищим козлом на огороде провинциальной прессы. Я к тебе интереса не имею, к деньгам тоже, но при условии, что ты станешь соблюдать законы среды, в которую попал. Будешь артачиться, заберу всё: и деньги, и жизнь.

– Законы кто пишет?

– Вот жизнь и пишет,- Левко смеётся и добавляет:- Срамная наша жизнь. Или ты хочешь записаться в отморозки, которым всё похуй?

– А что я из имеющихся законов нарушил?

– После распада Союза в среде спецслужб всё переменилось, и право верховенства кануло в лету. А ты позарился на "банкомет". Там конечно не все есть имена, но их вполне достаточно для создания доминанты. И в ней, так получается, ты отвёл себе главную роль. Божественную.

– А тебе это не нравится?

– Если бы ты мне дорогу перебежал, то место твоё было бы на кладбище. Моего имени нет в "банкомете". Я не против, чтоб кто-то взялся за сведение всех под общий знаменатель. Я даже тому, кто это будет делать, готов помочь и всяческое содействие оказать, но… Один человек этого сделать не может. Ты мужик не плохой, однако, мозгов всех удержать, тебе господь не дал.

– Так я же не дурак, чтоб на такое замахиваться. Оно, и тут ты прав, мне недоступно. Не собирался я использовать банкомет в целях объединения. Уж что что, а это не мой удел. Не прав ты, совсем не прав,- Крючков резко изменил тон.

– Вот сейчас ты похож на свою маму. Копия.

– А ты её знал?

– Имел честь,- Левко полез в карман и подал Крючкову фотографию старой выцветшей женщины.- Это было десять лет назад. За год до её смерти. Она обитала в коммуналке. Окно её комнатки выходило прямо на пешеходный Арбат. Я у неё прожил два месяца. Мне надо было кой за кем присмотреть, а ей нужны были деньги, чтобы заменить головку бедра. Она пятью годами раньше попала под автомашину. Ей вживили искусственную вместо полностью раздробленной. Дело новое и состав той головки не подошёл ей. Сплошная боль и постоянные абсцессы. Она умерла на операционном столе от внезапной остановки сердца, хоть признаков на это предоперационнная кардиограмма не показала. Могила на Новодевичьем.

– Ты её туда определил?

– Нет. Дядька один. Очень её любивший. Он ещё при жизни сделал ей там место. Она возле него лежит. Сходишь – увидишь.

– Моя мамашка была сильно болтливая. Про это я от отца знаю, и сочинять умела на ходу. Не наговорила ли она тебе лишку.

– Ни о тебе, ни о твоём доблестном папа, она не заикнулась. Иначе мы бы с тобой раньше встретились. Поговорить любила. Старая, больная, одинокая женщина. Пять лет в инвалидном кресле для неё как сто в одиночке в тюрьме.

– Значит, с тех пор вы меня пасёте?!!

– Никто тебя не пас. Надобности в том нет. Не мни о себе так высоко. У мамы твоей были потрясающие знакомства. Уже после её смерти я всё проверил, и всё до мелочей подтвердилось. Она лгать не умела. Притом, что врать-то ей приходилось всю жизнь. К старости устала.

– Ты её никак уважаешь?

– Да. "Меня сгубила природная врожденная страсть к сильному полу". Так она мне сказала. Этот зверь не давал ей покоя. В остальном, она была порядочным человеком. В ней не было жадности к деньгам, украшениям, шмоткам. Ко всему она была равнодушна, кроме секса. А в чём её винить? Красоты она была неописуемой, со слов знавших её в молодости – ангельской фигурой обладала. Скандальность же её от мерзости мужской. Она хотела любви чистой, а ей предлагали откровенный порнушный низкий секс, который был ей противен.

– Не буду спорить о её возвышенной душе,- Крючков посмотрел на Михаила и попросил:- Чайку бы?!

Михаил пошёл к плите, по ходу открыл занавески. На улице серел рассвет.

– Время завтракать,- сказал он, водружая пятилитровый чайник на плиту.

– Так уничтожили дискету или нет?

– Я не знаю, зачем тебе информация из "банкомета",- Левко раздавал кружки,- но время есть, выясню. С этой подводной лодки тебе не сойти. Она так глубоко нырнула, что с неё в лёгком скафандре водолазном не выйти. Давлением разорвёт. Моли своего бога, чтобы об этом не пошла гулять информация по стране и миру. За миллиарды, что ты сделал, тебя стали уважать, но эта игра по выявлению умных идёт давно. За такие вещи в среде нашей не убивают, а за длинные руки… Тут смотреть на твой вес и мозги не станут. То, что ты подсел на крюк, сам, собственноручно – понял?

– Только при одном условии. Нужна женщина, которая эту дискету взяла и её ссылка на меня как требователя. После этого можно пустить слух, что информация мной получена. Тогда мне каюк. Сотрут в порошок,- Крючков кивает.- Но она в зоне с большим сроком, а дискету вы сплавили.

– Сплавили, точно,- подтверждает Левко.- А вот с женщиной неувязка. Она в побеге и объявлена во всероссийский розыск.

– Как в бегах!!- Крючков не верит.

– Сомнения твои напрасны,- Левко разливает кипяток в кружки, а Михаил заварку.- Она в бегах уже больше месяца. Вот поэтому мы дискету и сплавили. В чистом виде отдавать нельзя, могут смекнуть о подвохе. Ни скопировать, ни распечатать с дискеты нельзя. А информации там много. Лет на десять просмотра, при условии, что ты знаешь код дешифровки. Так лучше отдать сплав, чтобы все успокоились, чем вселить подозрение и обречь себя на сверхриск.

– Логично! А ты умнее, чем я думал,- Крючков пьёт из кружки чай.- Хоть и молод. Так кто ты?

– Я твоего папы троюродный внучатый сукин сын. И как не верти, тебе такой фактуры не понять. Одно я могу тебе поведать наверняка: батька твой был в этой стране "чужак". Но служил ей верой и правдой. Ибо готовили его люди, хоть и за границей, однако свои, блядь, русские, которым было не наплевать на Родину, и которые понимали, что великая страна состоится только при сильной разведке. И оттуда всячески помогали стране Советов, ненавидели этот строй, но, стиснув зубы, помогали.

– Что-то новенькое!- Крючков усмехается сказанному, как старому анекдоту.

– Сейчас ты похохочешь!- Левко снова лезет в карман, и достаёт фотографию.- На столе у твоего отца всегда было фото. Он в шортах и майке на теннисном корте в городке Лос-Аламос. Так?

– Он служил там по линии обеспечения безопасности объектов и числился на должности директора спортивной базы городка. Это было его любимое фото,- говорит Крючков и ждёт, когда Левко даст ему картон, но тот не спешит.

– Значит, папу в молодые годы ты опознать готов?

– Да!

– Тогда держи!- Левко передает ему пожелтевший картон.

– Это отец!- после долгого молчания произносит Николай.- Откуда у тебя этот снимок?

– Из архива "Резеды". Я у них получил уголовное дело твоего отца. Фото это попало в Союз в 1946 году. Идентификацию исполнили только в 1961 году. И просто вложили фото в дело твоего отца. Пришло оно из Германии в составе архивов немецкой разведки. К ним попало в 1940 году из Парижа, где был взят один человек, хранивший это фото. Гестапо работало хреново, и человек был замучен насмерть. Узнать они у него смогли только одно. Что изображенный на снимке убыл в СССР. А он в то время был уже в США. В Париже в начале века теннис был в моде. Элитный вид спорта. Говорят, что отец твой хорошо играл.

– Это правда.

– Экспертиза подтвердила, что фотография сделана в 1922 году именно в Париже на корте "Плимесс". А больше тебе что сказать? Ты биографию отца знаешь лучше меня. Попытайся туда вставить Париж в означенное мной время.

– Это невозможно!

– Я тебе фото дарю. Себе сделал копию. А вот про мой ум тебе отвечу так. Сынок ты ещё против меня тягаться, хоть и старше по годам. Блох я не подковываю, но двигать умею отлично любое расследование. Так мне пускать информацию о том, что "банкомет" к тебе дошёл или ты мне скажешь, какая у тебя возникла в нём необходимость?

– Мне по случаю достался архив бывшего заместителя главы администрации президента России. Он замерз на улице в Новогоднюю ночь. В нём были подозрения на китайскую разведку. А Китая есть два. Я ходил с подачи Ковалёва на головной компьютер, Сергей подтвердит, и всё прогнал. Выпало, что у нас есть внедренные агенты Гоминдана, работающие скорее всего на Тайвань и "Золотой треугольник" через Вьетнам. Наркотики. Отец был уверен, что их подставили в США отсюда и сделали это именно китайцы. Определить это можно, попав в "банкомет". Мне были нужны только данные входа лиц в организацию при приёме. Вот и всё. Есть ещё личный в том регионе интерес. Меня в Азию тянет. Такой ответ устроит?

– К сведению принимаю,- кивает Левко.- Тайвань мог быть в подсадке в те годы. К ним плотно пришвартовались янки. Назревала война в Корее. Проверим такой вариант. Неужто ты так любил отца, что ради выяснения его провала, готов пожертвовать своей жизнью?

– Готов! Не верю, что отец виновен. И тебе не верю, что он "чужак".

– Вот тебе адрес,- Левко даёт Крючкову визитку.- В Париже живёт внучка твоего отца. Её мать умерла от рака в ранней молодости. Поезжай и удостоверься. Есть в этой семье и воспоминания первой жены твоего отца. В том браке детей не было. И ракетку, с которой он снят на корте, хранят как реликвию. Вот так, корешок. Находим мы там, где меньше всего ждём. Внучка, кстати, держит свой спорткомплекс и лихо гоняет мяч. У неё трое детей, два пацана и девочка, но замужем она не была. Для Франции это обычная практика. Спорткомплекс называется "Плимесс и К". Она его унаследовала от своей бабушки. Подлечишься там после полётов,- Левко рассмеялся.- Гусь репчатый! На перелётах, это совет, громко не крякай, а то получишь заряд картечи.

– Как была его фамилия?

– Они тебе всё расскажут. Внучка и сестра её матери, а у него было две дочери, одна старая дева, кто он был и что. А вообще-то родни у тебя там много. И коль тут поискать, так думаю, тоже порядком сыщется. Мирославский он по отцу. Во Франции после смерти мужа бабка твоя, в девичестве Петгольц, княгиня, кстати, вышла замуж за полковника белой армии, барона Долгушева. Под этой фамилией отец твой там женился дважды. Об этом есть записи в книгах регистрации собора святого Павла. А Крючков, фамилия Сибирского атамана, у которого была уйма детей от трёх браков. Он с девятнадцатого обитал в Харбине, а в 1928 году вернулся добровольно в Россию. Дальше по биографии отца читай.

Михаил достал из холодильника литровую бутылку водки "Довгань". Разливали в чайные кружки.

– За тех, для кого Родина не пустой звук!- предложил Борисович.