"Грезить в Городе Печалей" - читать интересную книгу автора (Дреннан Катрин)

Глава 30, в которой один ворлонец все отрицает, а другой ничего не обещает

Поврежденным истребителям потребовалось пять часов на то, чтобы вернуться к Эпсилону 3. Приняв их на борт, транспорт сразу же направился к зоне перехода. Ратенн встретил Синклера с Маркусом в доке, чтобы выразить свои соболезнования. Синклера поспешно препроводили в небольшой госпиталь корабля. По пути Маркус быстро доложил Ратенну о случившемся, но, минбарец, казалось, уже знал большую часть происшедшего, — очевидно, со слов Драала.

После обработки раны и удаления осколков из щеки Синклера, врач-минбарец сказал, что все будет хорошо, но чтобы избавиться от шрама, ему необходимо дальнейшее лечение на Минбаре.

Синклер покачал головой, ничего не ответив. Он поднялся на ноги, несмотря на протесты врача, настаивавшего на том, что Энтил'За нужен покой.

— Я отдохну в своей каюте, — сказал он и ушел.

Оставив Ратенна совещаться с врачом, обеспокоенный Маркус последовал за Синклером. Они молча шли по коридорам старого корабля. Синклер почти не разговаривал во время обратного полета от разлома, и Маркус, как и тогда, не хотел показаться навязчивым, пытаясь помочь просто своим присутствием. Маркус понимал, что это такое — потерять очень близкого тебе человека. Знал, какие чувства сейчас владели Синклером. Сейчас словами ему не поможешь.

Когда они достигли жилой зоны, Синклер замер около двери в свою каюту.

— Спасибо, Маркус, — сказал он, не глядя на него, а потом исчез за дверью.

Темная узкая каюта походила на склеп. Он стоял около двери, не в силах пошевелиться. Синклеру казалось, что не он, а кто-то другой жил все эти семь часов, казалось, будто он наблюдал со стороны за кем-то другим, кому зашивали рану и с кем разговаривали тихим, печальным голосом.

Он обнаружил, что дрожит и понял, что не может больше стоять, но и не в силах заставить себя дойти до кровати. Его колени подогнулись, и он позволил себе сползти на пол. Кажется, он просидел около двери целую вечность. Постепенно он заметил, что смотрит на дорожную сумку Кэтрин, которая лежала поверх его собственной.

— Проклятие! — сказал Синклер, стукнув кулаком по твердому металлическому полу. Ему хотелось заплакать, но он не мог это сделать, и это лишь разозлило его.

Столько времени было потеряно, столько лет они провели порознь, зачастую по глупости и из-за несерьезных причин, из-за упрямства и уязвленной гордости, из-за нелепых споров и конфликтов из-за работы… и ради чего? А теперь, когда они, наконец-то, обрели друг друга, поняли, что созданы друг для друга, он снова потерял ее.

И на этот раз все случилось по его вине. Он не должен был позволять ей отправляться на это задание. Он должен был найти способ добраться до ее корабля до того, как тот прошел через барьер и прыгнул в прошлое. Он должен был хоть что-нибудь сделать, чтобы ее спасти. Хоть что-нибудь.

Он не имел представления о том, как долго просидел вот так, неподвижно, глядя перед собой, пока не услышал стук в дверь.

— С вами все в порядке, Энтил'За?

Это был Маркус, в его голосе слышалось беспокойство.

Он чуть не засмеялся, услышав этот вопрос. «Нет, — хотелось ему закричать, — я не в порядке. Какого черта вы так решили? Уходите прочь и оставьте меня в покое!» Но все, что он произнес, было:

— Да.

Возвращение на Минбар прошло как в тумане из-за боли и гнева. Он ничего не ел и толком не спал, и сказал лишь пару слов Маркусу. Он все еще не мог плакать.

Вместо этого он думал о разломе. И о том, что истребитель Кэтрин был цел, когда прошел сквозь него.

После возвращения на базу рейнджеров, врачи настаивали, чтобы Синклер остался на ночь в госпитале для обследования. Он согласился без возражений и впервые за четыре дня заснул. На следующее утро он потребовал немедленной встречи с Ратенном и Улкешем. Он продолжал отказываться от любого дальнейшего лечения раны на своем лице.

Казалось, это очень беспокоило Ратенна, когда Синклер встретился с членом Серого Совета и ворлонцем в небольшой комнате для совещаний.

— Энтил'За, врачи говорят, что если вы не позволите им заняться вашим лечением, то этот шрам останется навсегда, а потом его будет трудно удалить.

— Рана сама заживет, — сказал Синклер. — У нас есть более важные темы для обсуждения.

— Но, Энтил'За, — настаивал Ратенн, — это же не подобает лидеру вашего ранга — носить столь явные следы физических повреждений, особенно, когда их так легко можно удалить. Вы — символ…

— Все меняется, — отрезал Синклер. — Мне не хочется больше говорить об этом. Я буду благодарен вам, если вы передадите эти слова врачам.

Ратенн начал было протестовать, но, заметив выражение лица Синклера, передумал.

— Я хочу получить полный отчет о том, что случилось во временном разломе, — сказал Синклер.

— Взрыв причинил разлому более сильные повреждения, чем мы предполагали, — рассказал Ратенн. — Всплеск энергии ненадолго вывел из строя Драала, связанного с Великой Машиной.

— Когда разлом снова откроется?

Ратенн посмотрел на молчаливого Улкеша.

— Это займет несколько месяцев, по крайней мере, Драалу нужно устранить повреждения.

— Как только это случится, я отправлюсь за Кэтрин…

— Нет, — произнес Улкеш.

— Есть вероятность, — сказал Синклер, не обращая внимания на его возражение, — что она выжила при атаке и после прохода сквозь разлом.

— Она ушла, — заявил Улкеш. — И никогда не вернется.

— Вы не знаете этого! — ответил Синклер. — Я уверен, что она была жива, когда прошла через разлом…

— Энтил'За, — сказал Ратенн, — Этого нельзя сделать.

— Я не согласен.

— Мне говорили, что она наверняка не смогла бы выжить при прыжке сквозь время. Вы слишком мало знаете о трудностях и опасностях путешествия сквозь разлом. Мне говорили, что для этого нужно гораздо больше, чем простой стабилизатор времени. Через разлом невозможно пройти без риска, даже если принять меры предосторожности, а такой возможности у нее не было. Но, даже если бы она выжила, где вы хотите ее искать? — спокойно спросил его Ратенн. — Разлом находился вне контроля Драала, когда она прошла сквозь него. Даже Драал не может сказать, в каком именно времени она оказалась. Как же вы сможете найти ее среди миллионов прошедших лет?

— Драал должен хотя бы предполагать, куда она попала.

— Он не знает.

— Мы должны, по крайней мере, попытаться.

— Должны ли мы просить других рисковать своей жизнью в столь опасной миссии, имея столь небольшие шансы на успех? — спросил Ратенн.

— Нет, но сам я рискну.

— Вы не имеете права рисковать, Энтил'За. Ворлонцы сказали, что для вас это равносильно смертному приговору.

— О чем вы говорите?

— С подобающими предосторожностями вы можете прыгнуть сквозь разлом и попасть в прошлое без особого вреда для себя. Но вы не сможете вернуться обратно, не старея. Возможно, вы даже умрете, если временной промежуток достаточно велик.

— Не понимаю, я думал, что стабилизатор все это устраняет.

— Но вы были без стабилизатора времени, когда год назад попали в разлом. Вы были без защиты, попав под вспышку тахионного излучения, когда Вавилон 4 прыгнул сквозь разлом. Пребывание в разломе без стабилизатора времени делает любые следующие прыжки потенциально смертельными, неважно, будет у вас стабилизатор или нет. Даже если она каким-то образом выжила во время прыжка во времени, что маловероятно, и вы будете способны, что совершенно невозможно, найти то время, в которое она попала, то вы не сможете вернуться назад вместе с ней.

— Почему вы не сказали мне об этом раньше? — зло спросил Синклер.

Ратенн, казалось, задумался над очевидным ответом.

— У нас не было повода думать о том, что вы совершите временной прыжок во время этого задания.

Синклер не хотел верить этому.

— Должен быть какой-то выход. Что еще вы мне не сообщили? Как насчет этого, посол Улкеш? Может быть, то, что не знает Драал, знают ворлонцы? Вам известно, куда она попала? В какой год? В какой век?

— Это неважно, — ответил Улкеш.

— Неважно?! — Синклер внезапно вскочил из-за стола. — Ах, ты, ублюдок!

Ратенн быстро встал между ворлонцем и взбешенным Энтил'За.

— Пожалуйста! Энтил'за! Ваше горе можно понять, но не позволяйте ему затуманивать ваш разум. Я говорю вам правду.

Синклер попытался взять себя в руки.

— Уверен, что это так, Ратенн. По крайней мере, вы говорите то, что говорили вам.

— Тогда, Энтил'За, позвольте снова выразить вам свои соболезнования. Анла'шок Сакай была любима и уважаема всеми, и мы скорбим вместе с вами. Но работа, которую мы выполняем…

— Она важна для вас, да? — Синклер глубоко вздохнул. — Не волнуйтесь. Работа с рейнджерами будет продолжаться. Но здесь будет несколько изменений. С этого дня я буду иметь дело только с вами, Ратенн. Я не хочу даже видеть посла Ворлона, разве что в случае крайней необходимости.

Ратенн в нерешительности посмотрел на Улкеша, а потом склонил голову в знак согласия. Синклер повернулся и ушел.

Он брел, не зная, куда направляется. Он не мог вынести возвращения в дом, в котором так недолго прожил вместе с Кэтрин. Все там сейчас напоминало об его утрате.

Но сказали ли ему всю правду? Ворлонец был прав? Не было шанса, не было вовсе никакой надежды? Неужели Кэтрин вправду навсегда исчезла? Он шел, не разбирая дороги, снова и снова задавая себе эти вопросы. Он не беспокоился за себя, но Ратенн был прав: даже если ему удастся как-нибудь убедить ворлонцев и Драала открыть доступ в разлом, он не сможет потребовать от других рискнуть своей жизнью без малейших шансов на успех. И не было возможности выяснить, хотя бы в каком тысячелетии она сейчас находится. Он не мог даже представить себе это.

«Боже, за что? — снова и снова спрашивал он. — За что?»

Он увидел перед собой Часовню. Не зная, куда еще ему идти, он шагнул внутрь. В храме сидел, медитируя, Маркус, но, увидев Синклера, быстро вскочил на ноги.

— Простите, Энтил'За. Я сейчас уйду.

— Нет, Маркус. Останься там, где был. Я не хотел тебе мешать.

Между ними повисло молчание.

— Я никогда не имел возможности по-настоящему сказать вам о том, как я сожалею о случившемся, — сказал Маркус. — Анла'шок Сакай была лучшей среди нас. Среди всех нас, всех рейнджеров. Нам всем ее не хватает.

Неожиданно на глаза Синклеру навернулись слезы.

«Здесь не место для слез,» — подумал он почти гневно. Он — Энтил'За. Под его началом не было рейнджера, который не пережил бы утраты. Он был символом, как сказал Ратенн.

Чтобы сдержать слезы, он поднял взгляд на статую Валена, на темшви, что гнездились под крышей храма, на послеполуденные лучи солнца, струившиеся сверху. Что он здесь делает? Он осознал, что думает о том дне, когда в последний раз был здесь, когда он вручил брошь рейнджера Кэтрин, увидел радость на ее лице…

— Радость, уважение и сострадание, — произнес он чуть слышно.

— Простите, Энтил'За?

Эмоции было легче сдерживать, когда поднимаешь взгляд вверх. Он сосредоточился на спокойном лице статуи, и понял, что ему хочется поговорить.

— Радость, уважение и сострадание. Вален утверждал, что это главное для рейнджеров. Много написано о сострадании Валена и о его уважении к другим. Но нигде не написано о том, что его радовало, что его веселило. Об этом почти ничего не говорится. Может быть он не был счастлив в жизни. Может быть, именно поэтому Вален настаивал на необходимости смеха, ибо знал, что это преходяще. Как тяжело найти счастье и удержать его, если найдешь. Наслаждайся краткими мгновениями радости, пока можешь, потому что все это преходяще.

— Может быть, Вален, — спокойно сказал Маркус, — пытался также сказать, чтобы мы помнили о том, что хотя боль никогда не исчезнет, всегда есть шанс найти радость и веселье снова, где-нибудь на пути. И ухватиться за него.

Синклер с легким удивлением оглянулся на Маркуса. Этот человек тоже пережил большое горе.

— Может быть и так, Маркус. Но иногда в это так трудно поверить.

Маркус понимающе кивнул.

Надо было возвращаться домой. Синклер попрощался с Маркусом и направился через весь лагерь обратно. Все выглядело для него сейчас по-другому, стало как-то холоднее и суровее. Но дома было хуже всего. Даже снаружи он выглядел невыносимо пустым и холодным. Синклер вошел, с трудом различая что-либо, под влиянием воспоминаний, нахлынувших на него, как только он захлопнул за собой дверь. Когда все катилось кувырком, Кэтрин была единственным человеком, кто мог помочь ему собраться. А теперь он должен сделать это без нее. Он знал, что она хотела бы, чтобы он поступил именно так, но это было слабым утешением.

Синклер прошел в спальню и сел на ее стороне кровати, взял их фотографию, которую она всегда носила с собой с тех пор, как они сфотографировались незадолго до войны. Фотография была в рамке, которую он подарил: из черного лакированного дерева, отделанного золотыми звездами, купленная во время поездки к ее тете в Гонконг…

Он почувствовал стеснение в груди, когда представил, что ему придется позвонить старой женщине и сообщить о том, что случилось с Кэтрин, и внезапно ее отсутствие стало реальностью. Слезы потекли по его лицу. На сей раз он позволил им течь, не пытаясь сдерживаться, но это не облегчило его боль.

Лишь через несколько минут он осознал, что не один здесь.

Обернувшись, он замер, пораженный, увидев Коша. Синклер встал, все еще сжимая в руке фотографию. Он немедленно узнал посла Ворлона на Вавилоне 5, не только по другому скафандру, но и по другому ощущению, исходившему от этого ворлонца.

— Что вы здесь делаете?

Ворлонец скользнул вперед и, казалось, некоторое время изучал Синклера.

— Принести соболезнования.

Это было последнее, чего ожидал Синклер, особенно после ссоры с Улкешем.

— Спасибо.

— Это не было предусмотрено. Но ты должен продолжать.

Это было уже слишком. Они никогда не оставят его в покое, наедине с собой, не перестанут давить, вмешиваться, манипулировать. Они даже не позволяют ему горевать!

И что за чертовщину нес Кош? Синклер достаточно хорошо знал ворлонцев, чтобы решить, что он понял о чем сказал Кош. Что, например, не было предусмотрено? Кто этого не предусмотрел? И что именно он должен продолжать? Долгое общение с ворлонцами научило его автоматически задумываться над этими вопросами после каждого их высказывания, перебирать все возможные варианты ответов, избегая легких выводов.

Если попросить ворлонца объяснить смысл его слов, то это могло привести к еще большей путанице. Но Синклер снова разозлился.

— Зачем? Почему я должен продолжать? Почему я так важен для ворлонцев, Кош? И не гоните чушь про переселение душ минбарцев и исполнение пророчества! Не играйте со мной в те же игры, что и с минбарцами. Почему именно я?

— Ты должен сыграть свою роль.

— И я — единственный, кто может ее сыграть? В это с трудом верится. Я всегда считал, что мы, простые смертные — люди и минбарцы, — просто разменные монеты для вас, ворлонцев.

— Только ты можешь сыграть роль так, как нужно. Только ты можешь увидеть разницу.

— Могу ли я попросить вас выражаться поточнее?

Кош не ответил.

— Я так не считаю, — наконец, ответил Синклер. — Если даже частица из того, что вы, ворлонцы, говорите — правда, но я не уверен, что это часть из всей правды, — он запнулся, надеясь увидеть хоть какую-нибудь реакцию на свои слова, но ничуть не удивился, когда ничего не последовало, — но я буду «продолжать», раз вы настаиваете. Я буду работать с рейнджерами. Потому что это означает спасение жизней, а это важно для меня. Что же до того, что важно для вас и остальных ворлонцев, то я на самом деле не знаю. Но иногда я чувствую, что то, что важно для вас, посол Кош, не то же самое, что важно для посла Улкеша.

И снова Кош промолчал. Но и не повернулся и не ушел.

Он стоял здесь, как будто ожидая, что еще скажет Синклер.

Он посмотрел на фото, которое все еще держал в руке, и ощутил внезапную надежду. Он никогда не получал прямого ответа от Улкеша. Но вдруг с Кошем все будет иначе?

«Или я просто хватаюсь за соломинку? — подумал он. — За любую надежду, даже самую невероятную?»

Он ничего не потеряет, если задаст этот вопрос. Но может выиграть все.

— Кош, вам известно, куда разлом отправил Кэтрин, и выжила ли она во время прыжка?

Ворлонец не ответил, но и не стал подтверждать то, что говорил Улкеш. Может быть, он просто не так задал вопрос?

— Хорошо. Тогда просто ответьте на один вопрос. Я верю, что вы ответите мне, ибо считаю, что мы достаточно уважаем друг друга. Неважно, каков будет ваш ответ, я обещаю, что не оставлю свою работу. Но скажите мне вот что: есть ли надежда на то, что я снова ее найду?

Горько разочарованный, что было особо болезненно оттого, что он позволил себе надеяться, Синклер увидел, что Кош развернулся и молча ушел. Он последовал за ворлонцем, наблюдая за тем, как тот идет к выходу. Было глупо даже на секунду вообразить себе, что он получит ответ.

Но когда дверь за ворлонцем закрылась, Синклер услышал ответ. Прозвучал ли ответ в его мыслях, или раздался вслух, он не был уверен.

— Может быть.