"Записки о поисках духов" - читать интересную книгу автора (Гань Бао)

Цзюань шестнадцатая

У древнего правителя Чжуань-Сюя было три сына. После смерти они все трое стали демонами, насылающими болезни. Один из них обосновался в водах Цзяна и стал демоном лихорадки. Один поселился в водах реки Жошуй и стал злым демоном гор и рек Ванляном. Один вселился в дворцовые покои, изощрялся в устрашении малых детей живших там людей и стал злым демоном младенцев. После этого Чжэн-Суй повелел полководцу из рода Фансян возглавить шаманов-сыно в деле изгнания болезнетворных демонов.

«Погребальная песнь» — это музыка для семей, оплакивающих усопших. Держащие тяжи гроба двигаются в согласии с ее звуками. Слова «Погребальной песни» делятся на две строфы: «Роса на луке» и «Деревня в бурьяне». Написаны строфы были во время Хань людьми из дома Тянь Хэна. Когда Хэн покончил с собой, люди в его доме убивались по нем и пели скорбную песню, где говорилось, что человек подобен росе на листьях дикого лука и что его легко уничтожить. А далее в песне было сказано, что после смерти человека его душа удаляется в деревню, заросшую бурьяном. Таково содержание названных двух строф.

Жуань Чжань, по второму имени Цянь-Ли, был строгим сторонником воззрений, отвергающих существование духов, и ничто не могло его в этом поколебать. В спорах он каждый раз утверждал, что для уяснения истинности его взглядов достаточно разобраться, что в тени и что на свету.

И вот нежданно объявился некий гость, постигший значение имени. Он посетил Чжаня. После обычных слов о тепле и стуже у них зашел разговор о смысле имен. Гость оказался искусным в рассуждениях, и Чжань беседовал с ним долгое время. Когда же они дошли до связанного с духами и демонами, их обмен мнениями стал чрезвычайно острым. Тогда гость склонился перед хозяином, скорчил рожу и произнес:

– До нас дошли легенды о духах и демонах от мудрецов как древних, так и нынешних. Как же вы один упрямо твердите: этого не бывает? А ведь ваш покорный слуга на самом-то деле дух!

Он тут же изменил свой облик, а потом в одно мгновение растаял в воздухе. Чжань же остался сидеть Молча с полным смятением в мыслях и с растерянным видом.

Прошло около года. Он заболел и умер.

Ши Сюй из Усина, служивший ревизором в Сюньяне, был искусен в изложении своих воззрений. А один из его домочадцев тоже имел склонность к умозаключениям, причем обычно настаивал на том, что духов не существует.

Откуда ни возьмись, в тех местах появился чужестранец в черной одежде с белой подкладкой. Они вступили в беседу, и дело дошло до демонов и духов. Прошло так несколько дней. Наконец гость склонился в прощальном поклоне и произнес:

– Речи ваши искусны, но основания в них недостаточны. Ведь я как раз и есть дух, как же вы утверждаете, что духов нет?

– А зачем же духу приходить сюда? — последовал вопрос.

– Я послан, — был ответ, — чтобы забрать вас. Завтра в обеденный час истекает ваш срок.

Домочадец стал умолять сжалиться над его горькой долей. Дух спросил:

– А нет ли человека, который сходен с вами?

– С вашим слугой, — ответствовал домочадец, — сходен старший помощник ревизора из ставки Ши Сюя.

Он отправился в ставку вместе с духом, и тот уселся напротив старшего помощника ревизора. В руках у духа оказалось железное зубило длиной примерно в чи. Уперев его в голову старшего помощника ревизора, дух ударил по зубилу молотком.

– Что-то у меня голова побаливает, — промолвил старший помощник ревизора.

Чем дальше — тем сильнее, и как раз к обеду он умер.

Цзян Цзи, по второму имени Цзы-Тун, родом из уезда Пинъэ во владении Чуго, служил в царстве Вэй на должности полководца передовых отрядов. Жена его увидела во сне покойного сына, который со слезами ей сказал:

– У живых и мертвых дороги различны. При жизни я был потомком важных сановников, а ныне состою в подземных отрядах горы Тайшань и страдаю от невзгод службы так, что даже высказать не могу. Ныне западный смотритель Высочайшего храма Сунь Э получил указ о его назначении правителем горы Тайшань. Я хотел бы, чтобы матушка замолвила словечко перед хоу, моим батюшкой: если я буду в подчинении у Сунь Э, меня переместят на более легкую службу.

Когда он кончил, мать сразу же пробудилась и наутро все рассказала Цзи.

– Сон — это пустота, — сказал Цзи, — нечего из-за него тревожиться.

Когда солнце склонилось к вечеру, сын снова явился матери во сне со словами:

– Я пришел на встречу с новым правителем и остановился возле храма. Пока он не выехал сюда, только и есть время добиться моего зачисления ему в подчинение. Новый правитель должен выехать завтра в полдень. Перед отъездом у него будет много дел, и к нему тогда не пробьешься, придется мне навсегда проститься с этим местом. Хоу, мой батюшка, духом тверд, растрогать его трудно, потому-то я и обращаюсь к матушке. Прошу еще раз доложить хоу обо мне. Ведь жалко будет, если он не попытается проверить справедливость сказанного мною!

И сын в точных словах описал внешность Сунь Э. Небо просветлело, и матушка снова обратилась к Цзи:

– Хотя вы и сказали, что из-за сна тревожиться не надо, но в этом уж больно все одно к одному. И ведь верно, жалко будет не проверить, правда ли это все.

И тогда Цзи послал человека к Высочайшему храму расспросить о Сунь Э. Тот и в самом деле его обнаружил, и внешность его оказалась точно такой, как описал в словах сын.

– Чуть не стал преступником перед собственным сыном! — со слезами произнес Цзи и тут же отправился к Сунь Э и поведал ему случившееся.

Скорая кончина Э не испугала, но зато он обрадовался, что станет правителем Тайшань. Боялся лишь, что слова Цзи не вполне достоверны.

– Если все будет по словам вашего превосходительства, — сказал он, — так это давнее мое желание. Не знаю только, какую должность хочет получить ваш мудрый сын?

– Дайте ему то, от чего в подземном мире можно получить радость, — ответил Цзи.

– Исполню ваши указания сразу же, — пообещал Э и с этими словами проводил Цзян Цзи, щедро его одарив.

Цзи, желая поскорее убедиться в правде сказанного, отправился к храму и через каждые десять бу поставил по человеку для немедленной передачи новостей. В час чэнь передали, что у Э заболело сердце, в час сы — что Э при смерти, а ровно в полдень — что Э скончался.

– Хотя я и скорблю о несчастьях моего сына, — заявил Цзи, — но зато могу радоваться, что перед кончиной Э узнал все, что было нужно.

Прошло около месяца. Сын снова явился и сообщил матери:

– Я получил перемещение на должность письмоводителя.

При Хань был уезд Буци, а в нем город Гучжу-Чэн, древний удел владетеля Гучжу.

В первый год правления императора Лин-ди под Девизом Гуан-хэ люди в округе Ляоси увидели, как по реке Ляошуй плывет гроб. Они уже собирались расколоть его, как вдруг из гроба раздался голос, говоривший:

– Я — младший брат Бо-И, владетель Гучжу. Морские воды размыли склеп, где стоял мой гроб. Вот я и плыву по воле волн. Что толку вам рубить мой гроб?

Люди испугались и рубить гроб не решились. А по том установили храм и в нем алтарь. Если какой-нибудь чиновник или кто-нибудь из народа пытался вскрыть гроб и посмотреть, что там, он сразу же умирал без всякой болезни.

Вэнь Сюй, по второму имени Гун-Цы, человек из уезда Ци в округе Тайюань, служил военачальником в охранном войске. Вместе с походной ставкой государя дошел до Лунси и там был схвачен полководцами мятежника Вэй Сяо, который пожелал, чтобы пленный остался живых и подчинился ему. Сюй разгневался и ударом бамбуковой палки убил одного из его людей. Злодеи кинулись на него, хотели прикончить, но Сюнь Юй остановил их со словами:

– Верный долгу муж достоин чистой смерти.

Он пожаловал Сюю меч и велел ему самому покончить с собой. Сюй принял меч, вложил себе в рот кончики усов и сказал со вздохом:

– Нельзя, чтобы усы попали в грязь.

После чего бросился на меч и умер.

Император Гэн-ши жалел его и отослал его тело для захоронения в построенном для него склепе возле городских стен Лояна. Шоу, старший сын Вэнь Сюя, стал Иньпинским хоу. Во сне ему явился Сюй и объявил:

– Я давно на чужбине и тоскую по родным местам.

Шоу тогда же ушел со службы и подал государю записку, где умолял вернуть останки отца для захоронения на родине. И император дал свое на это согласие.

Во время Хань жил Вэнь Ин из Наньяна. Второе имя его было Шу-Чжан. В годы правления под девизом Цзянь-ань он был назначен начальником управления округа Ганьлин. По пути туда он, пересекши границу округа, остановился на ночлег. Ночью, во время третьего сигнала барабана, ему во сне явился человек, который сказал, стоя на коленях:

– Некогда предки моего рода похоронили меня здесь. Вода затопила могилу, дерево гроба размокает. Сырость все время рядом, согреться мне совершенно нечем. Услыхав, что вы сегодня здесь, я пришел просить у вас защиты. Низко склонившись, прошу завтра утром немного задержаться и осчастливить меня — перенести на высокое и сухое место.

Дух расстелил перед Ином свои одежды — они были совершенно мокрые. Сердце Ина наполнилось жалостью. Однако проснувшись, он сказал людям в своей свите:

– Сон — дело пустое, удивляться тут нечему.

Он снова заснул. И опять ему привиделся сон: тот же самый человек укорял Ина:

– Я доложил вам о моих мучениях. Почему же мои слова не возбудили у вас милосердных чувств?

– А кто вы такой? — спросил приснившегося Ин.

– Я человек из владения Чжао, — ответил тот, — сейчас я причислен к духам рода Ванман.

– Где сейчас ваш гроб? — продолжал спрашивать Ин.

– Неподалеку, в десяти с чем-то бу от вашего шатра, — сообщил дух, — под сухим тополем на берегу реки, там я и есть. Когда небо совсем осветится, тополь на берегу станет не виден. Вы должны помнить об этом.

– Ладно, — ответил Ин и вдруг проснулся. В небе едва занималась заря. Он сказал: — Хотя и говорят, что во сне удивляться ничему не стоит, но уж очень все сходится.

– Так надо, не теряя ни мгновения, приняться за проверку! — заговорили в свите.

Тут Ин поднялся с постели и во главе десятка человек пошел вверх по течению реки, как ему указал дух. Они и в самом деле обнаружили сухой тополь.

– Это здесь, — определил Ин. Стали рыть под тополем. Вскоре и вправду нашли гроб. Гроб стал уже трухлявым и был наполовину погружен в воду.

– А я, — заявил свите Ин, — слушал, что говорят люди, и сам было уверился, что сны — дело пустое. Выходит, все, что слышишь в мирской суете, необходимо проверять.

Они перенесли гроб в другое место, захоронили его там и отправились в дальнейший путь.

При Хань жил Хэ Чан, уроженец Цзюцзяна. Он был назначен наместником в область Цзяочжоу. Со своей походной канцелярией он доехал до уезда Гаоань, что в округе Цанъу, и вечером остановился на ночлег на станции Губэньтин. Ночь еще не дошла до середины, как вдруг из светелки вышла женщина и окликнула его:

– Фамилия вашей служанки Су, имя Э. Жила я раньше в деревне Сюли уезда Гуансинь. Рано потеряла отца и мать, братьев у меня тоже не было. Замуж пошла в семью Ши в том же уезде. Но несчастлива моя судьба: муж мой умер, оставив мне сто двадцать штук разных шелковых тканей и служанку по имени Чжи-Фу. Осталась я одинокой, бедной, слабой и беззащитной. Не могла сама себя поддерживать и решила отправиться в соседний уезд, продать там шелка. Заняла у юноши из нашего уезда Ван Бо вола и повозку, оцененные в двенадцать тысяч монет. Он посадил меня в повозку, а править ею велел Чжи-Фу. Так мы в десятый день четвертой луны прошедшего года добрались до этой станции. В это время солнце клонилось к закату, на дороге уже не встречалось путников. Мы не посмели двигаться дальше и сделали остановку как раз здесь, возле этой станции. Вдруг у Чжи-Фу начались острые боли в животе, и я нашла дом начальника станции, где попросила отвара и огня. Начальник станции Гун Шоу, вооружившись копьем и пикой, подошел к нашей повозке и спросил меня: «Откуда ты приехала, женщина? Чем у тебя нагружена повозка? Где твой муж? Почему ты едешь одна?» — «Зачем ты спрашиваешь меня об этом?» — возразила я ему. «Молодые люди любят красавиц, — сказал он, схватив меня за руку, — я желаю насладиться с тобою». Я перепугалась, но не поддалась ему. Тогда он приставил мне к ребрам нож. Убив меня первым же ударом, он потом заколол и Чжи-Фу. Гун Шоу закопал нас вместе под этим строением, меня положил снизу, а служанку мою сверху и ушел, забрав наше имущество. Вола он убил, повозку сжег, а остов повозки и кости вола свалил в пустом колодце на восток от станции. Моя безвинная смерть растрогала всевышнее Небо, но поведать мою обиду мне некому — и вот я пришла сюда и вручаю ее мудрости наместника.

– Если я сегодня извлеку твое тело, — спросил Чан, — по каким признакам я его опознаю?

– На мне и сверху и снизу белые одежды, — отвечала женщина, — туфли из темно-синего шелка. Все это еще не истлело. Я бы хотела, чтобы мои останки вернулись в родные края к моему покойному мужу.

Раскопали — все и в самом деле сошлось. Тогда Чан поспешил обратно, послав чиновника, чтобы он схватил виновного, предъявил ему обвинение и допросил его. Добравшись до Гуансиня, тот учинил дознание — все оказалось точно так, как сказала Су Э. Схватили Гун Шоу, его отца, мать и братьев, всех связали и бросили в темницу. Чан подал государю доклад о Шоу, гласивший:

«По обычным законам за убийство человека семья убийцы казни не подлежит. Однако они все несколько лет держали в тайне дела столь крупного злодея, как Шоу, и по императорским законам не могут избежать кары. То, что ныне было сообщено духом убитой, не всегда случается даже раз за тысячу лет. Прошу казнить всю семью и сообщить об этом духам, чтобы помочь разобраться в этом деле властям Преисподней».

И государь склонил свой слух к его докладу.

В устье реки Жусюй есть большая барка. Барка эта скрыта в воде, но когда вода низкая, она выступает наружу. Старцы говорят: «Это лодка Цао-гуна».

Однажды один рыбак остановился на ночь на берегу реки, причалив здесь свой челнок. И вот он услыхал звуки песен, свирелей, флейт и струн, сопровождаемые необыкновенным ароматом. Потом рыбак погрузился в сон и во сне слышал, как кто-то кого-то прогоняет прочь со словами: «Не смей приближаться к дворцовым певицам!»

Предание гласит, что Цао-гун спрятал здесь барку, в которую погрузил своих певиц; эта лодка и сейчас все еще цела.

Сяхоу Кай, по второму имени Вань-Жэнь, заболел и умер. Потом мальчику из их рода Гоу-Ну все время являлось привидение: несколько раз подряд он видел Кая, который все пытался вывести коня и увезти на нем свою больную жену. На нем была гладкая головная повязка, простое платье. Он входил и усаживался на ложе у западной стены, как при жизни, — и даже пил чай совсем как человек.

Сянь-И, единственная дочь Чжу Чжун-У, вышла замуж за Ми Юань-Цзуна и умерла при родах в его доме. По обычаю умершей от родов на лицо наносили пятнышки тушью. Матушка ее не нашла в себе сил это сделать, и Чжун-У сам нанес ей на лицо пятнышки, скрываясь от людей, так что никто этого не увидел.

В это время Юань-Цзун был назначен начальником уезда Шисинь. Он увидел во сне, что его жена восходит к нему на ложе. При этом он ясно различил на свеженабеленном лице выступавшие черные пятнышки.

В Цзиньскую эпоху одноосная воловья повозка, стоявшая во дворе присутствия у Синьцайского вана Чжао, сама, без видимой причины, вкатилась в его кабинет, ткнулась в стену и выкатилась обратно. Потом еще много раз были слышны звуки — как удары в стену, — доносившиеся со всех четырех сторон. И вот Чжао собрал людей, велел им приготовить луки и арбалеты, словно бы для сражения, и всем разом выстрелить в направлении звуков. Стрелы несколько раз поражали демонов. Они вскрикивали, падали и уходили в землю.

В царстве У в третий год правления под девизом Чи-у простолюдин из Цзюйчжана по имени Ян Ду поехал в Юйяо. Ехал он ночью и встретил какого-то отрока. В руках у него была лютня-пипа?. Отрок попросился на повозку, и Ду его принял. Потом сыграл на своей лютне несколько десятков песенок. Когда же песенки кончились, выплюнул свой язык и вырвал у себя глаз, перепугав этим Ду. После чего ушел прочь.

Проехав еще десятка два ли, Ду повстречал на дороге старца, который сразу же сообщил, что фамилия его Ван, а имя Цзе. После чего Ду помог ему погрузиться на повозку.

– Тут один дух, — поведал Ду, — искусно играл на пипе?, очень жалостно.

– Я тоже умею играть, — ответил Цзе, — он ведь из наших духов.

Как и тот, он вырвал свой глаз, выплюнул язык и напугал Ду чуть ли не до смерти.

Цинь Цзюй-Бо, уроженец Ланье, когда ему было лет шесть-десять, как-то ночью отправился выпить вина, по пути проходил мимо храма горы Пэншань и вдруг увидел, что его встречают два его внука. Провели его почтительно примерно сто бу. Тут один из внуков схватил Бо за горло, стал бранить, прижав его к земле:

– Старый дурак! Ты выдрал меня — в такой-то день — так я сегодня прикончу тебя!

Бо припомнил, что в названный день он и в самом деле вздул этого внука. Бо прикинулся мертвым — внуки оставили его и ушли. Возвратившись домой, Бо намеревался этих двоих наказать, но они оба уверяли его, отбивая земные поклоны:

– Ни ваши дети, ни внуки никак не могут себе такого позволить. Это, верно, оборотни. Умоляем проверить еще раз, так ли это.

Бо поверил, что они говорят правду. Через несколько дней он, притворившись пьяным, разгуливал по храму. И снова появились два его внука и почтительно повели куда-то Бо. Но в этот раз Бо поспешил схватить их, и демоны ничего с ним не смогли поделать. Дотащив их до дома, он принялся прижигать их огнем, пока спины и животы у них не обуглились и не потрескались. Потом выпустил их во двор, и ночью они пропали. Бо досадовал, что не убил их.

Прошло около месяца. Он снова, прикинувшись пьяным, отправился ночью на прогулку, а за пазухой спрятал клинок. В доме об этом никто не знал. К полуночи он не вернулся. Внуки, боясь, что те духи ему причинят зло, пошли его встречать. И Бо заколол своих внуков.

Во время Хань, в первый год под девизом Цзянь-у в Дунлае жил человек по фамилии Чи. У него в доме постоянно изготовляли вино. Однажды появились три гостя странного вида. Они принесли с собою лепешки и потребовали, чтобы им дали вина. Выпив все без остатка, ушли. А через некоторое время пришел один человек и рассказал, что видел в лесу трех совершенно пьяных демонов.

Первый повелитель царства У казнил солдата из военной охраны Цянь Сяо-Сяо. Призрак казненного появился на главной улице. Заметив ростовщика У Юна, призрак послал его со своим письмом в храм, стоявший в южном конце улицы. Для скорости он дал Юну двух деревянных коней. Вспрыснул их вином, и они превратились в настоящих добрых коней, причем в полной сбруе.

Сун Дин-Бо из Наньяна в молодые годы как-то отправился ночью в дорогу. Встретил оборотня и поинтересовался, кто он.

– Я — дух умершего, — ответил тот и потом в свою очередь спросил: — А ты кто?

Дин-Бо решил слукавить и сказал:

– Я тоже дух умершего.

Оборотень осведомился, куда Дин-Бо держит путь, и тот сообщил:

– Направляюсь на рынок в Вань.

– Я тоже на рынок в Вань, — заявил оборотень.

Прошли несколько ли, оборотень и говорит:

– Мы шагаем слишком медленно. Что если мы попеременно будем друг друга нести?

– Ладно, — ответил Дин-Бо.

Оборотень первым взвалил Дин-Бо на себя, пронес несколько ли и говорит:

– Что-то ты больно тяжел. Ты, верно, не дух.

– Я — дух недавно умершего, — отвечает Дин-Бо, — потому еще тяжел.

Потом понес на себе оборотня Дин-Бо — в нем почти не было весу. Так переменились они раза два-три. Дин-Бо опять говорит:

– Я дух еще молодой, не знаю, чего мне нужно бояться.

– Скверно, если в тебя кто-нибудь плюнет, — отвечает оборотень.

Так шли они вместе, и встретилась им река. Дин-Бо сказал, чтобы оборотень переходил ее первым; прислушался — не слышно ни звука. Потом Дин-Бо стал переходить реку сам и сильно нашумел на глубоком и быстром месте. Оборотень снова спрашивает:

– Что это от тебя так много шума?

– Я недавно умер, — отвечает Дин-Бо, — не привык еще переходить реки, не удивляйся.

Когда подходили к Ваньскому рынку, Дин-Бо, несший оборотня на своих плечах, внезапно его схватил. Оборотень закричал громким голосом, требовал отпустить, но Дин-Бо его не слушал. Лишь дойдя до рынка, спустил его на землю. Оборотень превратился в барана. Боясь, что он еще кем-нибудь обернется, Дин-Бо плюнул в него, продал на рынке, выручив за него тысячу пятьсот цяней, и ушел.

Именно об этом написано у Ши Чуна:

Младшая дочь Фу-Ча, вана владения У, которую звали Цзы-Юй, в свои восемнадцать лет была прекрасна как обликом, так и талантами. А молодой человек Хань Чжун, которому было девятнадцать, владел магическим искусством. Девушка влюбилась в него, вступила с ним в тайную связь, доверившись его словам, что он возьмет ее в жены. Чжун уезжал учиться в местность между владениями Ци и Лу. Перед отъездом он наказал отцу и матери посвататься к девушке. Ван разгневался и дочь за него не отдал. У дочери его, Юй, перехватило дыхание, она умерла и была схоронена за воротами дворцовых покоев.

Через три года Чжун возвратился. На его вопросы отец и мать отвечали:

– Ван впал в такой гнев, что у Юй перехватило дыхание, она умерла и похоронена.

Чжун проливал горькие слезы. Он приготовил жертвенные деньги и пошел оплакивать умершую у ее могилы. Душа Юй вышла из могилы, увидела Чжуна и со слезами поведала ему:

– После того как ты тогда уехал от меня, родители твои по твоему поручению просили моей руки. Все как будто должно было статься по нашим великим желаниям. Кто знал, что после разлуки нас постигнет такая судьба!

Тут Юй, изогнув шею и повернув голову влево, запела песню:

Окончив песню, она залилась слезами и собиралась вернуться в свою могилу.

– Пути живых и мертвых несходны, — сказал Чжун, — но боюсь, что за мои грехи мне нет смысла жить дольше.

– Конечно, пути живых и мертвых несходны, — возразила Юй, — и я это тоже знаю. И значит, что если мы сейчас расстанемся, то никогда уже больше не встретимся. Вы, верно, страшитесь, что я — дух умершей и могу причинить вам много бед? Но ведь я всем сердцем хочу одарить вас, неужели вы мне не поверите?

Чжун был растроган ее речами и проводил ее до могилы. Юй устроила угощение, и они три дня и три ночи совершали все, что полагается мужу и жене. Когда же Чжун собрался уходить, она вручила ему светлую жемчужину поперечником в цунь со словами:

– Что может сказать та, чье имя опорочено и чьи надежды рухнули? Сейчас для вас самое подходящее время. Ступайте в мой дом и выразите свое почтение нашему великому вану.

Чжун покинул ее, а сам отправился к вану и рассказал ему все, что произошло. Ван сильно разгневался:

– Если моя дочь мертва, зачем ты плетешь тут разную чушь, порочащую душу усопшей? Нет, ты просто вскрыл могилу, чтобы с помощью злых духов забрать оттуда вещи!

Он хотел схватить Чжуна, но тому удалось убежать. Придя к могиле Юй, он поведал ей о случившемся.

– Не горюйте, — сказала Юй, — я сама пойду и скажу все вану.

Ван убирался и причесывался — и вдруг увидел перед собою Юй. Он и испугался и обрадовался.

– Ты разве живая? — спросил он.

– Некогда студент Хань Чжун просил руки вашей дочери Юй, — ответствовала она, — но великий ван своего согласия не дал, опорочил тем мое имя и не позволил мне исполнить свой долг. От этого я скончалась. Когда Чжун возвратился, он услышал, что ваша Юй умерла. Достав жертвенные деньги, пришел к могиле, чтобы оплакать меня. Сжалившись над его бедами, я встретилась с ним и потом подарила ему жемчужину. Он не совершал вскрытия могилы, не надо его наказывать.

Жена вана услыхала голос дочери, вышла, чтобы обнять ее — но Юй была как дым.

Cинь Дао-Ду, уроженец Лунси, поехал учиться. Добрался до местности в четырех-пяти ли от Юнчжоу, и тут увидел большой дом, в дверях которого стояла служанка в синих одеждах. Приблизившись к дверям, Ду попросил покормить его. Служанка пошла доложить о нем своей барышне Цинь, барышня же пригласила Ду войти в дом. Ду поспешил в комнаты. Барышня Цинь сидела на лежанке с западной стороны. Ду назвал свою фамилию и имя, описал свое путешествие, а когда кончил она велела ему сесть на лежанку на восточной стороне Было приготовлено угощение, а когда он поел, барышня обратилась к нему с такими словами:

– Я — дочь Циньского Минь-вана. Была просватана за владетеля удела Цаого, но, к несчастью, умерла до замужества. После моей смерти прошло уже двадцать три года, а я все одиноко живу в этом доме. Сегодня же приехали вы, и я хочу, чтобы мы стали мужем и женой.

Потом, когда миновали три ночи и три дня, женщина сказала:

– Вы — живой человек, а я — дух умершей. Наш договор с вами о совместной жизни по этой причине действителен на три дня и три ночи. Дольше нам оставаться вместе нельзя, это навлечет на вас беду. Однако в эти добрые ночи еще не все завершено как должно. И если нам пора разлетаться в разные стороны, какие я могу вам дать доказательства случившегося между нами?

Она велела ему взять шкатулку, спрятанную позади ложа, и открыть ее. Оттуда она извлекла золотое изголовье и вручила Ду в качестве свидетельства о произошедшем. После чего они расстались, проливая слезы, и была послана служанка в синих одеждах проводить его за ворота... Не успел он пройти и нескольких шагов, как дом исчез, а на его месте оказалась могила.

Ду поспешил не теряя времени уйти подальше и стал разглядывать золотое изголовье, которое потом положил за пазуху, — оно ничуть не изменилось. Он решил отправиться в удел Циньго, собираясь там продать изголовье на рынке. И как раз повстречал там супругу Циньского вана, покупавшую провизию. Она увидела изголовье, которое продавал Ду, и в душу ее закралось сомнение. Она потребовала, чтобы ей дали рассмотреть вещицу, и стала допрашивать Ду, откуда она взята. Ду рассказал все как было. Супруга вана, слушая его, не могла удержаться от слез, но сомнение все-таки осталось. Тогда она послала людей вскрыть могилу, открыть гроб и все проверить. Все в захоронении оказалось на месте, пропало только изголовье. Раздели тело и увидели, что на нем сохранились все признаки любовных сношений. Только теперь супруга Циньского вана убедилась, что рассказанное — правда.

– Моя дочь — великая святая, — вздохнула она, — двадцать три года прошло со дня ее смерти, а она все еще может иметь связь с живым человеком. И он мне, конечно, зять.

После этого Ду получил титул «Страж при конях в упряжке», был одарен золотом, шелками, повозками и лошадьми. И велено было ему со всем этим вернуться в родные места.

Начиная с этого времени люди называют зятя «конь в упряжке». И нынешние императорские зятья тоже именуются «конями в упряжке».

Во время Хань жил студент, фамилия которого была Тань. В сорок лет он не был еще женат, и всегдашним его счастьем и отрадой было чтение «Книги песен».

Как-то в полночь перед ним появилась девушка лет пятнадцати-шестнадцати. Ни по прелести лица, ни по изукрашенности одежд равной ей не найдешь в Поднебесной. Вскоре по ее приходе зашел разговор, чтобы им стать мужем и женой.

– Но только я не как все люди, — предупредила она, — меня нельзя освещать огнем. Можно же будет осветить только когда пройдет три года.

Так она стала ему женой и родила сына. На исходе двух лет студент не утерпел и ночью, дождавшись, пока она уснет, осветил ее и увидел, что выше пояса у нее живая плоть, как у всех людей, а ниже пояса одни сухие кости. Женщина проснулась.

– Вы провинились передо мной, — сказала она ему. — Раз уж я снизошла до вас, почему бы вам не потерпеть еще год — а там, пожалуйста, освещайте!

Студент, проливая слезы, вымолил у нее прощение, но удержать ее было уже нельзя.

«...»сти вы не сможете его прокормить! Пойдемте сейчас со мною, я кое-что вам оставлю.

Студент пошел следом. Они вошли в узорные покои, в помещение, уставленное необычной утварью. Она дала ему халат жемчужного цвета со словами:

– Этим вы сможете обеспечить себя.

Оторвала полу одежды студента, спрятала ее и удалилась.

Потом студент понес халат на рынок. Купил человек из дома Цзюйянского вана, и получено за него было тысяча раз по десять тысяч монет. Ван узнал халат:

– Это же халат моей дочери. Как он попал на рынок? Ясное дело, тут была вскрыта могила! — И, схватив студента, допросил его.

Студент рассказал все как было, но ван все никак не мог поверить и пошел, чтобы осмотреть могилу дочери. — Могила оставалась нетронутой. Когда ее вскрыли, то в самом деле под крышкой гроба обнаружили полу одежды. Ван велел позвать ее сына — и увидел мальчика, очень похожего на его дочь. Тут только ван всему поверил, приказал призвать студента Таня, вернул подаренное ему и признал своим зятем. Мальчик же был представлен к должности ланчжуна.

В тридцати ли на запад от жилища Лу Чуна, Уроженца Фаньяна, есть могила, где погребен Цуй-шаофу. Когда Чуну было двадцать лет, он в один из дней начала зимы выехал из дому и охотился в западной стороне. Увидев сайгу, поднял лук, выстрелил и ранил ее. Сайга упала, но тут же вскочила снова. Преследуя ее, Чун незаметно далеко ушел от прежнего места и вдруг увидал на расстоянии примерно в ли высокие ворота, а по четырем сторонам крытые черепицей строения, напоминавшие дома уездного присутствия. Сайгу он больше не видел. Стражник в воротах провозгласил:

– Просим в гости!

– Чья это канцелярия? — спросил Чун.

– Это канцелярия шаофу, — был ответ.

– Мое платье ужасно, — сказал Чун, — как я могу в нем появиться перед шаофу?

Какой-то человек немедля поднес ему новую одежду, добавив при этом:

– Повелитель округа посылает вам это одеяние. Чун тут же переоделся, вошел внутрь присутствия и, представ перед шаофу, сообщил ему свою фамилию и имя. Несколько раз подавали вино и жаркое. Чуну было сказано так:

– Наш почитаемый повелитель округа не какой-нибудь мужик или слуга. Недавно он получил письмо, где от него требуют отдать вам в жены его младшую дочь. Потому-то мы и почтили вас такой встречей.

Письмо было предъявлено Чуну. Хотя Чун был еще мал, когда скончался его отец, но руку отца он сразу же узнал. Почтительно вздохнул и не стал отказываться. Шаофу приказал слугам:

– Господин Лу уже здесь. Можно велеть барышне наняться туалетом. — И добавил, обращаясь к Чуну: — Вы можете удалиться в восточную половину дома.

Наступили сумерки. Слуги доложили:

– Туалет барышни завершен.

Когда Чун пришел в восточную галерею, девица в это время уже сошла с повозки. Они вдвоем встали перед циновкой у алтаря и вместе совершили поклон. Пир продолжался три дня. По истечении же трех дней Цуй сказала Чуну:

– Вы теперь можете оставить меня. У меня появились признаки беременности. Если я рожу мальчика, он будет отослан вам, можете в этом не сомневаться. Если же рожу девочку, выкормлю ее сама.

Она приказала проводить гостя в ожидавшую его снаружи изукрашенную повозку. Чун распрощался и вышел. Цуй провожала его до главных ворот, держа его за руку и роняя слезы. Выйдя из ворот, Чун увидал там повозку, запряженную волом, с возницей в черной одежде. Прежнее свое платье, лук и стрелы он нашел лежащими за воротами — все, как он оставил. Но тут оказался еще офицер, передающий повеления. Он вручил Чуну полное одеяние и на вопрос ответил так:

– Это только начало вашей судьбы. Не надо очень печалиться. Ныне вам опять послано платье, чтобы можно было хоть срам прикрыть.

Чун сел в повозку, и она помчалась как молния. В тот же миг он достиг своего дома. Домочадцы, увидав его, не знали, печалиться или радоваться. Порасспросив людей, он понял, что этот Цуй — покойник. И что попал в его могилу, о чем запоздало сокрушался.

На четвертый год после разлуки, в третий день третьей луны, Чун пошел смотреть игры на воде. И вдруг увидел в реке недалеко от берега две повозки, запряженные волами, то всплывающие, то тонущие. Когда же они приблизились к самому берегу, их увидели все сидевшие рядом с ним. После этого Чун подошел, открыл дверцу позади повозки и обнаружил там дочь Цуя и с ней вместе трехлетнего мальчика. Увидав ее, Чун обрадовался, хотел взять ее за руку, но она, поднявши руку и указав на заднюю повозку, произнесла:

– Начальник округа хочет вас видеть. — И оттуда появился шаофу.

Чун к нему подошел, спросил, какие новости. Женщина, обняв сына, передала его Чуну и еще вручила ему золотую чашку. А кроме того, преподнесла стихи, гласившие:

Чун принял сына, чашку и стихи, и внезапно ничего не стало видно на том месте, где стояли только что две повозки. Чун взял сына и пошел прочь. Люди же с четырех сторон все утверждали, что это оборотень и издалека в него плевали, но вид мальчика оставался прежним. А они спрашивали:

– Ты чей такой ублюдок? — А мальчик всю дорогу прятался у Чуна за пазухой.

Вначале люди чурались Чуна, но, вникнув в смысл того стихотворения, горестно вздыхали: сколь сокровенны связи между мертвыми и живыми!

Через некоторое время Чун, сев в повозку, поехал на рынок и продавал там чашку. Цену он назначил высокую, не стремясь сбыть вещь побыстрее, и редко кто к ней приценивался. Но вот нашлась старая служанка, которая чашку опознала и, вернувшись, рассказала о ней старшей в доме:

– На рынке я видела сегодня одного человека в повозке. Он продавал чашку, которую положили в гроб к девушке из семьи Цуй.

А старшая в доме была родной теткой девицы Цуй. Она послала сына посмотреть на чашку, и все оказалось точно так, как говорила служанка. Он влез в повозку, назвал свою фамилию и имя и сказал Чуну:

– Некогда моя тетушка была отдана за шаофу и родила дочь, которая скончалась, еще не выйдя замуж. Родные скорбели о ней и преподнесли золотую чашку, положив ее в гроб вместе с покойницей. Не можете ли вы рассказать мне историю вашей чашки?

Чун поведал все, с ним случившееся, и молодой человек тоже был растроган его рассказом. С этой историей он и вернулся к матери. Тогда мать велела проводить ее к дому Чуна, нашла ребенка и осмотрела его. Собрала всех родственников. Оказалось, что мальчик имел в облике родовые черты семейства Цуй, но и на Чуна тоже был похож. Освидетельствовав и мальчика, и чашку, тетушка заявила:

– Мой внучатый племянник родился в конце третьей луны. Отец его тогда произнес: «Весна нынче теплая (вэнь), желания лишены (сю) силы» — и дал ему имя Вэнь-Сю. А сочетание «вэнь — сю» в переносном смысле указывает на тайную женитьбу. Значит, судьба его была предсказана заранее.

Мальчик и в самом деле вырос весьма способным и дошел по службе до должности правителя округа с содержанием в две тысячи даней зерна. Дети и внуки его носили чиновничьи шапки, а Лу Чжи, по второму имени Цзы-Гань, внук Лу Чуна, даже прославился по всей Поднебесной.

Во время Поздней Хань на станции Западных ворот в уезде Жуян округа Жунань водилась нечистая сила. Если кто-то из проезжающих останавливался тут на ночлег, он тут же умирал. Те же, кому удавалось перебороть эту напасть, лишались волос и теряли твердость духа. Некто спросил: в чем причина всего этого? Ему рассказали:

– В прежние времена здесь произошла странная вещь. На службу в управление округа был назначен Чжэн Ци, уроженец уезда Илу. Не доезжая до станции шести-семи ли, ему повстречалась очаровательная женщина, умолявшая подвезти ее. Вначале Ци не мог решиться, но потом взял ее в повозку. Добравшись до станции, он подъехал к воротам. Стражник предупредил его: «На башню подниматься опасно!» «Я ничего не боюсь», — ответил Ци. В это время уже стемнело. Он поднялся на башню и провел там ночь с этой женщиной. В дальнейший путь он отправился засветло. Стражник хотел подмести помещение в башне и обнаружил там эту женщину мертвой. Он перепугался и поспешил сообщить о случившемся начальнику станции. Начальник велел ударами в барабан собрать всех служащих для опознания трупа. Оказалось, что эта женщина из семьи У, проживавшей в восьми ли на северо-запад от станции. Ночью, как раз перед погребением новопреставившейся, случился пожар, и когда огонь подступил к станции, тело пропало. Видно, ее семья сумела забрать женщину. А Ци едва успел проехать несколько ли, как у него заболел живот. Он добрался до станции Лиянтин, что в уезде Наньдунь, и там скончался в муках. С тех пор никто не осмеливается подниматься на эту башню.

Чжун Яо из Иньчуани, по второму имени Юань-Чан, по нескольку месяцев не появлялся при дворе, выказывая при этом необычайную строптивость. Кто-то спросил его: в чем дело? Он ответил:

– Все мое время занимает любезная мне женщина необыкновенной красоты.

– Так это, верно, оборотень, — заявил вопрошавший, — ее надо уничтожить.

Когда женщина пришла в очередной раз, она в дом не вошла, остановившись перед дверьми.

– Что случилось? — спросил Яо.

– Вы задумали убить меня, — отвечала она.

– Да нет же! — уверил Яо.

Он упорно зазывал ее, и она вошла к нему в дом. Но Яо, подозревая с ее стороны недоброе, не смог сдержать себя и ударил ее секирой, поранив ей бедро. Женщина выскочила наружу, приложила к ране чистую хлопковую вату, и кровь перестала течь.

На следующий день послали людей выследить, где она. Нашли большой могильный склеп. В колоде лежала красавица, обликом совершенно как живая, одетая в белую шелковую рубашку и красную вышитую безрукавку. На левом бедре у нее была рана, а кровь была вытерта ватой, выдернутой из безрукавки.