"Информационные войны и будущее" - читать интересную книгу автора (без автора)

Разгадка психологической загадки?

Эрих Фромм исходит из представления, согласно которому "деструктивность и жестокость не являются сущностными чертами человеческой натуры". Вместе с тем массовое применение насилия — признак того, что общий разум «ушел» из реальной жизни.

С точки зрения государственной ментальности применение насилия так же естественно, как то, что лев питается мясом. Вопрос возникает лишь в связи с мерой использования насилия как средства управления общественной жизнью.

Здесь можно выделить два возможных полярных подхода.

Первый. Сужение сферы действия индивидуального насилия, подчинение разрозненных индивидуальных воль единой государственной воле требуют утверждения страха, заставляющего всех подчиняться верховной власти. А это возможно в том случае, если воля верховной власти подкреплена реальной возможностью применения насилия на всех уровнях и во всех основных звеньях жизни общества. Имеется в виду, что люди не способны сами по себе следовать принципам общего разума, они следуют лишь своей собственной воле, что превращает общественную жизнь в хаос.

Второй. Индивиды могут сформировать в себе такие качества, установить такую систему взаимных отношений и правил общежития, которые, сохраняя их свободу и, освобождая их от страха, позволяют сделать жизнь общества мирной, целесообразной и упорядоченной. Кризис веры в общий порядок жизни ведет к серьезным психологическим сдвигам, к расширению бессмысленной деструктивности, возникновению ненависти ко всему.

Э. Фромм выделил факторы, побуждающие к тому, чтобы разрушать ради разрушения, ненавидеть ради самой ненависти. Это некрофилия, т. е. любовь к мертвому, закоренелый нарциссизм и симбиозно-инцестуальное влечение. На этой почве получают развитие так называемые злокачественные формы деструктивности. Эти факторы оказывают широкое воздействие в условиях, когда надежность бытия становится фундаментальной проблемой.

По мысли Э. Фромма, биологически адаптивная агрессия способствует поддержанию жизни. Она является доброкачественной. Злокачественная агрессия не связана с сохранением жизни. Главные ее проявления — убийство и жестокие истязания — не имеют никакой цели, кроме получения удовольствия.

Непреднамеренная агрессия (случайное нанесение ущерба), игровая агрессия (учебные тренировки, не имеющие разрушительных целей), агрессия как самоутверждение (наступательность, необходимая для достижения цели), оборонительная агрессия (как реакция на угрозу жизненным интересам), агрессия как выражение потребности в свободе, конформистская агрессия и инструментальная агрессия как стремление к тому, что желательно, — все это, считает Э. Фромм, нормальные формы поведения человека в обществе. Они служат делу жизни.

Злокачественная же агрессия связана со специфическим влечением мучить и убивать, поскольку при этом испытывается, как было сказано выше, удовольствие. К. Лоренц рассматривает внутривидовую агрессивность как функцию биологического выживания рода. Он видит в человеке лишь продолжение биологического вида, цельного в своей инстинктивной определенности. И это весьма сомнительно. Если агрессивность носит инстинктивный характер, то остается неясным, почему она проявляется по-разному у различных людей и обретает бессмысленную форму. Специфика инстинкта — это рациональность и единообразие действия у всех без исключения представителей данного вида. Другой стороной односторонней биологизации человека является не менее искусственное превращение живого мыслящего человека в бездумного робота. Это новая форма самоизоляции человека от тех нравственных проблем, которые не могут решаться разумом.

Аналогичную функцию может выполнять рождение новой мифологической волны. В этой связи нельзя не обратить внимание на реанимацию древних мифологических представлений в качестве символа родины, крови, расы, корня и вместе с тем хаоса смерти. Мать-Земля — это почва всего живого и вместе с тем его могила. Классический тип этого представления — индийская богиня Кали, богиня смерти и разрушения. Любовь матери невозможно заслужить, ибо она не ставит никаких условий, но и ненависти ее невозможно избежать, ибо для нее также нет «причин».

На фоне таких мифологических представлений кажется, более рациональной интерпретация жизненных злоключений человека как следствия влияния на его судьбу тех людей, которые реально желают ему зла. Когда очевидцы сталкиваются с такими явлениями, как движение Мау Мау в Кении, которое характеризуется как тайная секта, стремящаяся к дикости и ведьмовству, то они пытаются объяснить их возникновение по аналогии с известными социальными явлениями — движениями за независимость или колдовской практикой в Европе. Между тем неприличные ритуалы, характерные для этого движения, не укладываются ни в одно привычное представление. Ритуалы и клятвы, присущие адептам этого движения, направлены на то, чтобы развязать все сдерживающие неприличные формы поведения узлы. Инструкции по каннибализму и сексуальным ритуалам в ходе церемоний принятия клятвы более изобретательны по сравнению с любым европейским учебником по ведьмовству или с африканской мифологией. Приверженцы Мау Мау дают клятву в том, что они по первому требованию совершат подвиг или убийство врага, если даже этим врагом окажутся отец или мать, брат или сестра.

Человек становится подлинным приверженцем правил Мау Мау, если он признается в самых низменных поступках, которые совершил. Речь, таким образом, идет о том, чтобы выявить свою низменную сущность, а затем стать сознательным участником движения, которое такого рода сущность превращает в общий принцип поведения. Этот принцип утверждается для того, чтобы адептов сделать потенциальными предателями в отношении всех, не входящих в круг движения Мау Мау.

Мы имеем дело со специфическим смешением эмпирической ментальности, свойственной науке, с фетишистским сознанием. И в том и в другом случаях абсолютным ориентиром служит конкретный эмпирический ориентир — движение, партия, лидер, а не принцип как таковой. Правомерно предположить, что эмпирическая нравственная ориентация и делает неизбежным массовое насилие, становящееся следствием войны всех против всех. В этой ситуации и выявляется специфическая социальная функция антропоцентрической философии.