"Черепашки-ниндзя и Баркулаб фон Гарт" - читать интересную книгу автора (без автора)

ВВЕДЕНИЕ

То, что случилось, случилось не в давние времена, а в наше с вами время, в пятый день шестой луны по средневековому летоисчислению, в одном из современных американских густонаселенных городов, пропитанных дымом, пылью, наполненных лязгом и грохотом.

В домах непрерывно звонили телефоны, в газетах писали о забастовках и о новом демократическом движении женщин, а также об убийствах, совершаемых на берегу озера каким-то маньяком…

И, если бы даже на улицах города горели миллионы фонарей, было бы невозможно рассеять мрак, окутавший город с заходом солнца, мрак, в котором каждый из жителей рано или поздно задумывался о смерти.

Смерть – это белое облако над горизонтом, это тревожный шепот у озера.

Смерть – это беззубая пасть огромного монстра в маске хоккейного вратаря, восставшего со дна Вселенной, это и мутанты – черепашки, взвалившие на свои хрупкие плечи солнечные диски, это и доктор Круз, проводящий опыты на спичечных палочках…

Смерть – это очень тонкие огненные нити, лучи, исходящие от каждого человека, заключенного в них, как в белом коконе, как в черепашьем яйце, одиноко лежащем на морской отмели. В пятый день шестой луны по средневековому японскому летоисчислению над городом, как обычно, взошло солнце.

Восстали от сна одни – чтобы убивать, другие – чтобы спасать, третьи – чтобы любить.

Как обычно, взошло солнце над клиникой доктора Круза. Как обычно, зашагали санитары по небольшому уютному дворику. Взад и вперед. Взад и вперед. Словно нахохлившиеся птицы, угрюмые, – на глаза им не попадайся. Засеменили следом по аккуратно огороженным асфальтированным дорожкам медицинские сестры, указывая садовникам, где стричь разросшиеся за ночь ярко-алые цветы, раздали санитарам щетки для чистки инвентаря и инструментов, тряхнули белокурыми волосами, засмеялись, взглянув на яркое утреннее солнце. Разбежались по отделениям. Точь-в-точь, как в монастыре. Загудели машины, залязгали ключи в дверных замках. Все, как обычно. Понедельник. Утро.

Один за другим стали появляться на дорожках клиники больные. Кивали, улыбались друг другу, смотрели вокруг красными после наркотического сна глазами, напоминающими астры, ярко цветущие на больничных клумбах.

– До чего приятный день сегодня! – проходя мимо, поздоровался с больными доктор Круз. Походка его была чуть подпрыгивающая. Сказал и засмеялся. Всем и невдомек, отчего он засмеялся.

А смеялся он громко, свободно, смех его расходился кругами по всему отделению. Любил он ошарашить больных своим смехом. Насмеявшись вдоволь, взглянув на цветущие астры, кажется, он остался доволен собой и вошел в здание.

Больные, точно раки, с выпученными от тяжелого сна глазами, расползлись к скамейкам, стоящим во дворике ровнехонько друг против друга. Педантичность была если не главной, то самой неотъемлемой чертой доктора Круза.

Возле одной клумбы сидели старые больные, хроники. Их держали в клинике, практически не выпуская. Самым древним среди них был старик Пэт. Глаза у него, серые и опустошенные, – перегоревшие предохранители. Он был всегда занят одним делом. Держал перед собой какую-то старую фотографию, вертел ее в руках. Фотография замусолилась, с обеих сторон стала серой, как и его глаза.

Напротив компании хроников расположились самые молодые больные. Роберт и Жорж. Оба были необычайно красивы, худощавы и бледны.

На скамейке возле центрального входа в клинику сидела молодая женщина Элиса. Взгляд ее напоминал взгляд испуганной птицы. Да и вся она походила на взъерошенную, готовую вот-вот вспорхнуть и улететь, ласточку. Плоская, нервная. Худые плечи, длинные, белые, нежные, точно вырезанные из мыла, ладони и пальцы. Иногда они выходили из повиновения, парили сами по себе, как две белые птицы. Тогда она, спохватившись, зажимала их между коленями, стесняясь своих красивых рук.

Сидящий рядом с ней рыжий мужчина с ярко выпученными глазами, то и дело хихикал, заглядываясь на ножки, проходящих по аллеям больничного дворика, медсестер. Он ерзал и двигался с одного края скамейки на другой, так что, в конце концов, Элисе пришлось вспорхнуть и перенестись в общество двух пожилых дам. Обе дремали, похрапывая, посапывая, изредка причмокивая синими пухлыми губами.

Солнце поднималось все выше и выше, освещая каждый уголок уютного больничного дворика, так напоминающего изысканностью и аккуратностью средневековой японский садик.

На самой дальней скамейке, одной-единственной как бы оторванной от всех остальных, но удаленной ровно настолько, насколько это возможно, чтобы видеть ее, если смотреть прямо со ступенек веранды, в тени старой ивы, проросшей корнями глубоко в песок, сидела Тина.

Больше всего в клинике Круза она ненавидела астры. Яркие алые цветы напоминали ей о чем-то таком, название и объяснение чему она дать не могла, но чувствовала какую-то вражду к красивым, раскрывшимся на солнце, цветам. Она специально выбирала для своих прогулок самую отдаленную скамью, где не пестрели эти, как ей казалось, зловещие цветы.

– До чего приятный сегодня денек! – услышала она рядом с собой голос доктора Круза.

Тина нехотя кивнула, чтобы избавиться от лишних вопросов. Она очень устала от бесконечных опытов доктора. Вчера он предложил провести очередной эксперимент на спичках.

– Я хочу, чтобы ты собралась с мыслями, подумала о своих чувствах! – говорил доктор Круз. – Сосредоточься на этом коробке. Попытайся сдвинуть его с места, – слышала Тина его голос.

– Зачем? Зачем? У меня не получится! Я не могу специально! – кричала она.

Но в глазах доктора Круза была такая злость, что Тина заплакала.

– Сосредоточься! Еще раз! – кричал возбужденный Круз.

Тина вспоминала. Спичечный коробок дернулся на столике. Доктор Круз, как напуганный зверь, ощетинился. Волосы его стали похожи на иголки дикобраза; Тина задрожала.

– О чем ты думала? О чем?

– О вас.

– Что ты думала? Что? Тина снова заплакала.

– Ты не можешь и не хочешь избавиться от чувства вины за смерть своего отца и злишься! А когда ты злишься, ты можешь все! Маленькая моя фурия! – кричал Круз в экстазе.

«Ты можешь все!» – звучало в голове у Тины. Бледная, с русыми распущенными волосами, она напоминала тусклую нераспустившуюся водяную лилию, качавшуюся на поверхности озера и вздрагивающую от каждого дуновения ветра.

«Сегодня мама и доктор Круз повезут меня к озеру, где утонул папа, зачем, зачем?» – думала Тина, сжимая пальцы.

Она вся съежилась, но поняла, что от самой себя и от своей судьбы и от воспоминаний ей не уйти.

Словно мягкий светящийся шар коснулся ее руки, и кто-то шепнул на ухо:

– Не бойся! Отец твой жив! Жив! Поезжай к озеру с доктором Крузом. Вспомни все. Мы любим тебя, Тина.

– Кто это? Кто? – встрепенулась девушка. – Кто говорил со мной?

Но рядом не было ни единого существа, который мог бы произнести эти слова.

На месте светящегося шара между своими ладонями Тина увидела маленькую черепашку, сползающую в искусственный бассейн среди камней. Но и та тотчас исчезла.

«Может, я сплю?» – Тина ущипнула себя за палец. Поморщилась от острой боли. Сердце ее забилось сильней. И откуда-то появилась, влилась в сердце неожиданная, непрошенная радость. Радость и сила. Тина взглянула на Солнце и рассмеялась.

Мимо нее быстро прошагал в глубь дворика доктор Круз. Он был мрачен.

Тина не испугалась. Она вспомнила, впервые без страха восстанавливая во всех подробностях, историю смерти своего отца. И вместе с ней свою собственную историю.

«Отчего меня так раздражает этот доктор Круз?» – задумалась Тина. «Неужели только оттого, что он стал воплощением всех насильственных действий по отношению к больным и ко мне в клинике? Нет, не только. А ведь он многому научил меня. Он первый сказал, что я особенная, что у меня необыкновенный дар, что я смогу, если захочу, все. Тогда почему он мне неприятен?»

Тина улыбнулась и подумала: «Можно было бы и привыкнуть. Ведь я уже почти полжизни провела в клинике. И если бы не мое знакомство с Джерри… Бог знает, на кого я была бы похожа. На Элису? Или на Жоржа? Или стала бы, в конце концов, такой же, как старик Пэт?»

«Какое счастье – влюбиться», – подумала она и мысленно поцеловала своего друга Джерри. Вспомнила, что сегодня он обещал прийти и вместе с ней и доктором Крузом поехать к озеру. И вдруг, как молния, Тину поразила простая мысль: доктор Круз ей напоминал отца. «Да, да, – пронеслось у нее в голове, – разговором он напоминает папу: голос громкий и озорной, но сам на папу не похож. Папа был больше похож на индейца, а этот… скорей на самурая. Твердость в нем какая-то другая, не папина… Твердость бейсбольного мяча под обшарпанной кожей, – Тина рассмеялась вслух.

И тут же смолкла. Вспомнила, каким стал отец в последние месяцы жизни. Худой, как скелет, он проплыл перед глазами, с раскинутыми в стороны руками, будто медуза, погружающаяся на дно.

«Последнее время он жил как во сне, – вспоминала Тина, – наверное, потому что мама завела себе любовника. Он стал похож на тощую унылую ворону. Даже плакала.

Тина закрыла глаза. Накануне того злополучного дня шел дождь. Капли застывали под взметнувшимися к небу холодными потоками ветра. Капли представлялись человеческими глазами.

Тина шла с отцом по безлюдной улице. Ей было страшно ступать по человеческим, глазам. А отец так сильно сжимал ее руку, что она вскрикивала от боли. Он же смотрел перед собой невидящим взглядом. На следующий день вечером они втроем, вместе с мамой, уехали к озеру. Лесное озеро называлось Лебяжьим. После затяжных дождей вода в нем стала настолько чистой и прозрачной, что можно было в отражении узнавать созвездия.

Отдыхающие сюда еще не приехали, и казалось, ничто не могло нарушить первозданной тишины божественного уголка.

Но в первый же вечер мама и отец поссорились. Тина знала из-за чего.

– Аманда, я давно знаю, что ты изменяешь мне, – говорил отец. Он был пьян. В неистовстве бросился на жену и ударил ее по щеке.

Глаза матери наполнились слезами.

– Что ты делаешь? – кричала она. Отец грубо схватил ее и прижал к стене. Сорвал с маминого плеча кофту.

– Я буду с тобой играть, – играть, как это теперь делают другие. Как делал это твой Эллис.

– Что ты говоришь? Эллис не позволял себе ничего подобного, – отбивалась мать. – Ты пьян, Джон.

– Я знаю все. Давно знаю! – отец, размахивая руками, грубо, гадко, напоминая Тине какое-то скользкое, попавшее в ловушку насекомое.

– Нас видит Тина! – кричала мать.

– Плевать.

Тина, сжавшись в комок, долго смотрела на их возню. Комок слез и ненависти подступил к горлу.

– Я тебя ненавижу, папа! – вдруг твердо и глухо произнесла она.

Сказала и выбежала из дома.

Отец, хлопнув дверью, осмотрелся, – пытался понять, куда скрылась девочка.

Тина помчалась по темной липовой аллее к озеру. Тени деревьев вставали из-за спины одна за другой, будто великаны, низкие заросли тростника бросались навстречу. Она бежала, гулко отпечатывая в летней ночной тишине каждый шаг, бежала к деревянному помосту, уходящему метров на двадцать в озеро.

«Умереть! Теперь только умереть!» – стучало у нее в висках.

– Тина! Вернись! – кричал отец, топая непослушными ногами по деревянному мосту.

Девочке показалось, что за ней гонятся какие-то огромные чудовища с разинутыми ртами, выпученными глазами, готовые вот-вот разорвать ее на части.

Добежав до конца помоста, Тина на мгновение остановилась, вскинула вверх руки и бросилась в воду, точно в пропасть.

– Чтоб ты умер! – прокричала она и сама удивилась своему голосу.

Множество бесцветных прозрачных пузырьков стали подниматься со дна озера, превращая его гладкую поверхность, в кипящую и бурлящую.

Последнее, что увидела Тина, было бледное, растерянное лицо отца, погружающегося в бездну.

«Точно медуза, с раскинутыми в стороны руками», – успела подумать она.

Тина потеряла сознание. Или спала и видела сны. Только звезды мерцали вокруг. Она сидела на какой-то отмели, окруженная, словно в сказке, желтыми и голубыми светящимися существами, напоминающими черепашек. Вместе с ней они резвились до изнеможения; бывало погружались в темные морские глубины, чтобы выскочить затем на яркий свет.

«Ты не больна, ты не урод и не чудовище, – слышала она волшебные голоса черепашек, – от самих людей происходят все их беды; от людей, которые себя не понимают, не слышат и боятся. Ты сильная и добрая, запомни это!»

Затем одна из черепашек погрузилась на дно и принесла Тине громадную жемчужину, самую красивую из тех, что видела девочка когда-либо.

Из мрака медленно выплыли остальные серебристые черепашки, сочувственно коснулись Тины своими ножками и исчезли.