"Русский Рэмбо для бизнес-леди" - читать интересную книгу автора (Звягинцев Александр)

Глава 7

Совещание в кабинете главного редактора канала длилось уже третий час. Шел нудный разговор о низком качестве передач, о засилье американских триллеров и чрезмерной эротике на телеэкране. Выступающие обращались не к хозяину кабинета, а к восседавшему в сторонке на крутящемся офисном кресле вертлявому человечку с умным и холодным взглядом за золотыми дужками очков.

Близость этого человечка к некоторым высшим должностным лицам страны заставляла выступающих взвешивать каждое слово и с затаенным страхом читать в его ускользающем взгляде реакцию на свое выступление. Между собой телевизионщики звали его Некрофил за страсть наносить удар строптивым работникам в самый неожидаемый момент. Известные тележурналисты и популярные ведущие программ в присутствии этого человечка съеживались, и на их лицах появлялось угодливо-лакейское выражение.

"А он ловит кайф от их страха и угодливости! – наблюдая со стороны за человечком, сделала для себя открытие Ольга и вспомнила встречу в цюрихском аэропорту папашей Коробовым "новых русских", в число которых входил и этот человечек. – Вот так же он сам съеживался и по-холуйски гнул спину перед папашей Коробовым. Силен папашка! – со злорадством усмехнулась Ольга. – Цепко он их всех в руках держит…" Будто прочитав мысли Ольги, человечек перекрутился на кресле в ее сторону и заговорщицки подмигнул ей, но глаза его при этом оставались холодными и ускользающими.

"Кого он мне напоминает? – спросила себя Ольга и прикрыла ладонью улыбку. – Ну конечно – шакала из мультфильма "Маугли". Те же ужимки и тот же ускользающий взгляд и невероятная энергия в плетении интриг".

На чью-то робкую реплику: не уменьшить ли количество шоу на канале – человечек внезапно взвился как ошпаренный и забегал по кабинету.

– Надо думать о народе, господа! – частил он скороговоркой. – Жалеть, жалеть его надо!.. Надо наконец помочь народу забыть кошмар чеченской войны.

Если у народа нет хлеба, то наш долг дать ему хотя бы зрелища. Больше шоу: ярких, остроумных, действующих на подсознание, прививающих понимание демократии и общечеловеческих ценностей. Нам не переделать имперского сознания стариков, но мы можем воздействовать на молодежь. Молодежь обожает шоу.

Надо разрушать коллективистское сознание "совков" и без устали учить их надеяться не на государство, а только на себя. Учить и учить "совков" – это наш долг, долг, господа!

"Это надолго", – подумала Ольга и, не дожидаясь конца трескотни человечка, выскользнула из кабинета. По дороге она позвонила по мобильному телефону водителю. По обыкновению, личные водители машин телезвезд в ожидании хозяев в подвале под бюро пропусков резались в домино и травили анекдоты.

– Алеша, заводи машину, едем домой! – бросила она в трубку и сразу попала в объятия толстушки Верки Мамонтовой, директора молодежной программы "Обо всем понемногу". Верка была однокурсницей Ольги по журфаку МГИМО. Тележурналистки из нее не получилось по причине крайней стервозности, но, имея связи в верхах, она прочно оседлала директорское кресло. Телевизионщики знали, что любовница человечка Верка Мамонтова – его глаза и уши на канале, и по этой причине заискивали перед ней и старались водить с Веркой компанию.

– Ольгуша-дорогуша, ищу тебя по всем монтажным! – зачастила Верка. – Выручай, мать, зашились с передачей, вся надежда на тебя. Режиссер – малахольный, из старых китов, мох из ушей прет. Ведущая Ирка Прошкина – дура набитая, сама знаешь, а передача в плане… Операторы за тебя двумя руками. Я уже согласовала с главным замену Прошкиной на тебя.

– О чем передача?..

– Тошниловка! – засмеялась Верка; – С американской сдута. Что-то про голубых и зеленых. Но хохмы и "геги" – стон по стране пойдет! Классные актеры, политики, депутаты. Ты же с ними как рыба в воде. Выручай, Ольгушка-душка, горим синим пламенем!

– Дай подумать, – отбивалась Ольга. – Не моя редакция… Не мой стиль Прошкиной подлянку кидать.

– Ой, тащусь!.. Главный эту тварь уже в другую передачу ввел, Ольгуша.

– Ну, хорошо, коли так, – кивнула Ольга и, чмокнув Верку в щеку, направилась к машине.

– Съемка завтра в семь вечера, в пятой студии.

В шесть на грим, – крикнула ей вдогонку Верка.

Водитель, увидев идущую от проходной Ольгу, тронул машину ей навстречу. Когда до нее оставалось метров десять, под автомобилем сверкнула вспышка и громыхнул взрыв. Ольгу бросило на капот чьей-то машины.

– Атас, мужики, щас рванет бак! – раздался чей-то истошный вопль в толпе.

Толпа метнулась в стороны, сбила с ног бегущих с огнетушителями пожарников.

Какие-то люди подхватили Ольгу под руки и потащили к проходной. В дверях она оглянулась на грохот взрыва за спиной – вокруг вставшей набок машины горели бетонные плиты стоянки. Изувеченный труп водителя не просматривался за пламенем и черным дымом…

В комнате дежурного по отделению милиции, охранявшей телецентр "Останкино", ей дали кофе и полстакана коньяка. Она выпила все это и ушла в прострацию. Пришла в себя она только тогда, когда какой-то крепкий мужик с волевым лицом и пронзительно-синими глазами сильно тряхнул ее за плечи.

– Очнитесь, Ольга Викторовна, и отвечайте на мои вопросы, – властно сказал он.

– Вы кто? – спросила Ольга.

– Полковник ФСБ Максим Сергеевич Шведов.

Я буду заниматься этим делом.

– Занимайтесь.

– Что вы можете сообщить по этому факту?

– Ничего.

– У вас есть враги?

– У всех они есть.

– Считаете ли, что покушение на вас связано с вашей профессиональной деятельностью.

– Нет, пожалуй. Нет.

– С вашим бизнесом?

– Теоретически возможно, но вряд ли.

– Не могли бы вы дать список ваших партнеров по бизнесу?

– Только с их согласия.

– Из-за конфиденциальности сделок?

– Да. А о законности сделок вы можете судить по документам моей фирмы "СКИФЪ".

– Если будет в том необходимость, мы заглянем в них.

– Я распоряжусь, чтобы вас с ними познакомили.

А сейчас у меня очень болит голова.

– Понимаю. Заканчиваю. Скажите, а ваш муж не мог?..

– Сима Мучник?.. Он мухи не обидит!

Шведов дал Ольге подписать протокол допроса и, прежде чем отпустить ее, спросил:

– Извините, Ольга Викторовна, вопрос, вероятно, личного порядка… У вас есть какие-нибудь сведения о вашем бывшем муже, Скворцове Игоре Федоровиче, Скифе?

– Скиф погиб в Сербии.

– Погиб? Вы уверены?

– Я узнала об этом два года назад.

– Странно, – Шведов привстал со стула. – А по моим сведениям, год назад Скиф получил звание полковника сербской армии.

– Что вам и сказать, – смутилась Ольга. – Если бы Скиф был жив, может, того… – Она кивнула на окно, за которым все еще дымилась изуродованная взрывом машина. – Может быть, того и не случилось бы… И если он жив, глупо думать, что Скиф стал бы таким образом мстить мне.

– Вы меня не так поняли, Ольга Викторовна. – Шведов отвернулся к окну. – В Афганистане Скиф спас мне жизнь.

– Мне тоже, – кивнула Ольга.

– Я слышал об этой истории. А если все же Скиф жив?..

– Я бы порадовалась за нашу с ним дочь. Извините, у меня раскалывается голова.

– Мои люди доставят вас домой.

– В этом нет необходимости, – Ольга кивнула за окно. – За мной приехал муж, Серафим Мучник, которым вы только что интересовались.

Стоя у окна, полковник Шведов наблюдал, как здоровенный толстяк в длинном черном пальто от Версаче, путаясь в полах, бестолково суетился, усаживая Ольгу в молочно-белый "Мерседес-500".

– Красиво жить не запретишь! – кинул вслед "Мерседесу" вошедший в комнату майор Кулемза и добавил, зло усмехнувшись:

– Бандиты живут красиво, но – недолго.

– Едем к Дьякову! – собирая бумаги, сказал Шведов.

…Генерал-лейтенант ФСБ Дьяков, по прозвищу Инквизитор, молча выслушал доклад полковника Шведова о неудавшемся покушении на тележурналистку Коробову и задумчиво прошелся по кабинету.

В прямой спине генерала, в его волевом, вскинутом вверх подбородке чувствовалась военная косточка.

В то же время в плавных кошачьих движениях, в его неторопливых жестах и особенно в темных непроницаемых глазах было что-то от матерого хищника, в любой миг готового к отражению агрессии и к стремительному нападению.

– Твои соображения, полковник, по этому делу? – наконец повернулся он всем корпусом к Шведову.

– Радиоуправляемая мина на двести грамм в тротиловом эквиваленте, – сказал Шведов. – И тем не менее, похоже, Коробову не хотели убивать, товарищ генерал…

– Сказал "а", говори "б", – тихим, но властным голосом сказал тот.

– Хотели пугануть грохотом, может, предупредить от какого-то ее шага…

– Основания для такой версии?

– Я спросил себя: а почему было не снять Коробову снайперу из какой-нибудь припаркованной у телецентра машины, а их там сотни. Пространство ровное, хорошо просматриваемое. Вероятность попадания для профессионала стопроцентная и шума никакого.

– И это все? – строго посмотрел на Шведова Инквизитор. – Хило, полковник!

– Не все, товарищ генерал, – возразил тот. – Запугивание с громыханием – из арсенала Фармазона…

Фармазоном только в своем кругу они называли генерала Кострова.

– Это серьезней, – качнул подбородком Инквизитор. – Думаешь, у Фармазона появились веские причины для подобного риска?

– Все может быть, – пожал плечами Шведов.

Инквизитор бросил на Шведова короткий взгляд и зашагал по кабинету. Минуты через две он остановился вплотную к нему и тихо сказал:

– Под "зонтиком" дело о покушении на журналистку, отложи все текущие дела и осторожно копни его. Но.., но главное, мне нужна информация о цели визита Коробовой и Фармазона к Питону в Цюрих.

Питоном окрестил Виктора Коробова лично Инквизитор еще десять лет назад за его умение "заглатывать" свои жертвы целиком и умело уползать от возмездия за черные дела, которые он, Инквизитор, кропотливо распутывает все эти десять лет.

Увидев хмурое лицо Шведова, Инквизитор спросил:

– Не любишь копаться в семейном грязном белье, полковник?

– Признаться, да, товарищ генерал. Мне кажется, лучше копнуть сделки Коробовой. До ее папаши Питона в Швейцарии нам не дотянуться, а тратить время на его семейные отношения с дочерью и Фармазоном…

– Англичане говорят: "В каждом доме есть свой скелет в семейном шкафу", – сказал он и добавил вполголоса:

– Мне нужно знать все про скелет в шкафу Питона. Мои люди в Швейцарии, разумеется, заглянут в его дом, но ты постарайся открыть мне его семейный шкаф здесь, в Москве. Но открыть абсолютно без скрипа… Иначе таких полканов спустят, что на нас никто не поставит и ломаного гроша.

– Понял, Егор Иванович, – кивнул Шведов. – Через Фармазона и Коробову…

– Люблю понятливых!..

– Разрешите вопрос, Егор Иванович?..

– Разрешаю.

– А если эта версия тупиковая?

Инквизитор чему-то затаенно усмехнулся и показал на дверь.

После ухода полковника Шведова он достал из сейфа тоненькую папку без номера, с одной лишь надписью от руки: "Совершенно секретно. Дело Питона". Начато десятого января 1985 года. Десять лет назад схватку с Питоном Инквизитор проиграл, и не в том было дело, что он не любил проигрывать. Инквизитор твердо знал, что несовершившееся возмездие даже одному высокопоставленному преступнику развращает все общество в целом. Поэтому момента, когда под благовидным предлогом появится шанс добраться до бывшего функционера ЦК КПСС Виктора Коробова, жирующего ныне в Швейцарии, Инквизитор ждал все эти годы. И вот теперь, кажется, забрезжил шанс…

Пробежав глазами содержимое нескольких листков из папки, Инквизитор потер ладонью в области сердца и трясущимися руками открыл коробочку с валидолом. Сунув таблетку под язык, он подождал, когда боль отпустит, и снова склонился над папкой…

Прочитав последний листок. Инквизитор подошел к окну и долго смотрел на копошащийся в предзимних сумерках человеческий муравейник. Там, в этих в угрюмых домах, уходящих в серое небо, криком кричит от страшных унижений, голода и холода человеческая плоть. Там умирают ограбленные больным шизофренией государством никому не нужные старики и старухи, ночуют в подвалах и на вокзалах брошенные нищими родителями дети. Там роятся стаи бандитских группировок, расплодившихся на их слезах, как мухи в жаркое лето, и бандитской масти чиновники – мздоимцы и казнокрады. И те и другие теперь рвутся к власти, чтобы, как упыри, сосать из народа последние соки без страха возмездия задела свои черные. Там шныряют по улицам наркоманы, сутенеры и проститутки, ставшие ими по вине бездарных и алчных правителей. Цена человеческой жизни стала там – копейка.

"Прошлое стреляет прямой наводкой из пушек в день сегодняшний, – подумал Инквизитор. – Но надо ли стрелять из пушек в прошлое? – задал он вопрос себе. – Может, пусть жируют Питоны и Фармазоны?.. Может, они и впрямь – соль нашей несчастной, богом проклятой земли? Как бы не так! – озлился на себя Инквизитор. – Упыри они болотные, опившиеся кровью и слезами людскими! Кол осиновый в их могилы, чтобы потомками были прокляты вовеки…"

– "И вечный бой!.. Покой нам только снится…" – вслух произнес он и подумал: "Главное – не жалеть себя". Он был законченным прагматиком, но обожал поэзию и знал ее. И особенно поэзию серебряного века. И еще: он совершенно разучился жалеть себя… "Не жалеть себя" – было девизом и смыслом его жизни.