"Русский Рэмбо для бизнес-леди" - читать интересную книгу автора (Звягинцев Александр)Глава 11Скиф только сейчас заметил, каким нарядным выдался этот декабрьский денек. Из динамиков на столбах гремели бравурные марши всех лейб-гвардии царских полков, "Прощание славянки", песни военных лет. Сегодня зимний парк напоминал странный карнавал. Гордо высились над толпой на конях кубанские казаки в каракулевых кубанках, папахах и бурках, донцы в синеватых шинелях, уральцы и сибиряки в кожухах и косматых папахах. – В пешем строю терли на морозе уши престарелые белогвардейские поручики в фуражках под башлыками. Явно сторонились беляков национал-социалисты в кожаных куртках под портупеей и классических немецких пилотках с отворотами. На рукавах у них были красные повязки со стилизованной под древнеславянскую свастикой. Над ними реяло красное полотнище с тем же знаком посередине. Другое красное знамя, с серпом и молотом, держали над своим отрядом красногвардейцы, тоже в кожаных куртках, правда без портупей, кепках-тельманках и кепках-ленинках, тоже в красных повязках, с алыми бантами на груди. Но больше всех было отставных пограничников и десантников-афганцев. Все были без оружия, только казаки всех мастей бряцали опереточными шашками и шпорами. Скиф предположил, что затевается какое-то опереточное действо с участием военно-исторических клубов разных эпох. – Скиф? С того света! Блондинистый, с холодными голубыми глазами штурмовик, каким и подобает быть стопроцентному арийцу, помахал ему пилоткой со свастикой. – Кобидзе? – недоверчиво спросил Скиф, вглядываясь в бывшего вертолетчика-афганца. – Узнал, чертяка, боевого друга… Меня тогда в Афгане после твоего лихого вылета тоже чуть не посадили, но чудом выкрутился. Кобидзе наступал на него с вопросами по-кавказски пылко, оттесняя с вычищенной дорожки на глубокий, по колено, снег. – Погоди, не тараторь. Я первый день в Москве, и голова от ваших перемен кругом идет. – Давно на воле? – Смотря что считать волей, а что свободой. Ну, допустим – четвертый день. – Все – ты мой гость! Живешь у меня. – Извини, Кобидзе, у меня один адресок есть. – Женщина? – Угу… – Заочница по лагерной перелиске? Представляю себе – в девах состарилась и клюнула на выпущенного зека? Ладно, после лагеря баба – святое дело, но через неделю я вытащу тебя из-под бабьего подола. Ты, наверное, уже и стрелять разучился? – Да как тебе сказать, – слукавил Скиф. – Не горюй, у нашего батальона сегодня полевая подготовка. Вот тебе моя визитка. По ней тебя хоть на тайную вечерю пропустят! Пропуск как в рейхсканцелярии. Скиф пристально вгляделся в причудливую свастику на визитке. – Скажи, Кобидзе, ты это серьезно или игра такая?.. "Радикальное движение за новый русский порядок"… Ты ведь нерусский. – Обижаешь, дорогой, это я не русский? Русский – всякий, кто любит Россию. Я русский по языку, культуре и религии. А теперь пошли, скоро начинается митинг. На трибуне толпились генералы в потертых шинелях и побитых молью папахах. Полковников было поменьше. Попадались среди них и переодетые штатские в смешных куцых пальтишках новой русской армии, подполковники и майоры запаса – политики из третьего эшелона власти. Все разглагольствовали о гражданской ответственности за судьбы родины. Призывали каждого к покаянию за развал отечества. – Уж я-то ничего не разваливал, господа хорошие, – пробурчал Скиф. – На наших же костях снова хотите сесть нам на шею и нами же погонять. – Не бубни, дорогой, – одернул его Кобидзе. – Это ж депутаты Госдумы! Глядя на трясущиеся щеки ораторов, на их трусоватые глазки, Скиф вновь пожалел, что попал в этот музей доисторических мумий. Потом была поездка на автобусах в центр военной подготовки. Располневшие на гражданке бравые парни в камуфляже лихо "махались" с условным противником. Скиф всего неделю тому назад видел такие представления в натуре, потому местная художественная самодеятельность показалась ему слишком пресной. В Москву вернулись вечером и всей гурьбой завернули в какой-то подвальчик. Столы уже были накрыты. Официанты в русских косоворотках раскладывали по столам расписные деревянные ложки. Музыканты в таких же косоворотках наяривали кабацкие песенки: "Девочка Надя", "Бублички", "У самовара – я и моя Маша". Кобидзе распоряжался здесь как хозяин. – А я и есть хозяин, – объяснил он Скифу. – "Блок нацединства" купил кабачок у одного еврея, который слинял в Израиль. Думали назвать его "Мюнхенский гаштетт", да префектура не позволила. – Префектура, – хмыкнул Скиф. – А констеблей, нукеров или мандаринов еще не завели реформаторы? – В Ленинграде.., то есть в Питере, городовые держиморды ходят. – Тогда скоро Ельцина коронуют… События давних лет, которые так живо стояли в памяти Скифа, у его старых приятелей давно поблекли. Тут почти все – от монархистов до фашистов – прошли через Чечню. Первое в истории национальное унижение, изгнание русских из насиженных мест за Сунженской линией, потеря построенного и населенного русскими Грозного кровавым рубцом проходила по их памяти. Скиф мог их понять. Он своими глазами видел, как была распластана Югославия, стравлены на резню братьев ее народы. Было и в этих русских солдатах, собравшихся в кабачке, что-то униженное, затравленное. Разговора не получилось. Потому что каждому очень скоро надоедает врать, а горькую правду в глаза говорить ох как не хотелось… – Славяне, можно к вам присоединиться? – Длиннющий казак в донской форме, бренча шашкой, подошел к их столику с бутылкой водки и миской пельменей. – Задолбали братцы-казаки своей политикой, пожрать спокойно не дадут. Он опустился за стол рядом со Скифом и принялся ловко закидывать в себя пельмени. Ел много и жадно. Как большинство очень худых людей, он, наверное, мечтал когда-нибудь солидно поправиться. Как и все очень худые и очень высокие люди, он сильно горбился, втягивая голову в плечи, но все равно издалека был похож на жердь. Черные отвислые усы под длинным крючковатым носом делали его лицо тоже сильно вытянутым. – Сними ты картузик свой, – сказал Скиф. – Амуничку поэкономь и расслабься. – Казацкий обычай, – вздохнул долговязый, – велит сымать фурагу только в церкви или перед знаменем. – Ты передо мной атамана Платова не строй, – сказал Скиф, похлопав есаула по плечу. – Я сам дончак. Забудем политику, весь этот бал-маскарад и погутарим по душам. Казак придирчиво заглянул в глаза Скифа. – Вижу, наших кровей, да загар армянский больно. – Загар балканский, – ухмыльнулся Скиф, разливая водку по граненым стаканам. Казак кинул на него уважительный взгляд. – Тебе это только в Москве маскарадом кажется, – крякнул он после стакана. – В Москве все маскарад вертепный. А на Дону у нас из-под наносимого дерьма свежая травка проклевывается. Павло я, – неожиданно повернулся лицом к Скифу казак и протянул длинную руку. – А фамилия Лопатин. По-казацкому – Лопа. – А я Вася Луковкин, по кликухе Скиф. – Кликуха блатная? – недоверчиво пригладил длинные усы казак. – Нет, по детству. Лучше расскажи, чем казаки дышат? – Подышишь тут, если кислород перекрыли. С юга, с гор, давят черные, с севера, как исстари, – Москва. Казак нынче в своем же курене у чужого дяди дозволения просит, чтоб под лавкой переночевать. – А кто вам виноват? – Народ измельчал. Порода вывелась. Видать, всему конец. – Не конец это, Павло. Только начало. Распадется Русь великая на княжества. Передерутся между собой русские, как сербы с босняками и хорватами. Потом с больной головы протрезвятся, и вновь пойдут казаки дороги торить. Станицы ставить, по рекам к углю и нефти пробиваться, земли свои собирать… Скиф не успел договорить, как громко хлопнул холостой выстрел из "нагана". Кобидзе сдул дымок со ствола и забрался на стол, чтобы привлечь общее внимание. – Пусть музыка смолкнет, это я, Кобидзе, вам приказываю! Господа!.. Прошу бурную овацию!.. Сегодня у нас проездом из братской Сербии на всемирный конгресс гадалок и прорицателей великий маэстро… "Черная маска"… Па-а-апрашу аплодисменты!.. Скиф зло одернул Кобидзе за штаны, но тот уже понес, закусив удила. – Включите свет! Господа! На правах хозяина заведения хочу предупредить, что маэстро – мой боевой товарищ. Он еще до падения Берлинской стены предсказал развал Союза. Не советую с ним пикироваться. При желании он может вышвырнуть отсюда всю возмущенную публику за пять минут, но для этой цели у меня есть вышибалы. Поэтому прошу всех господ монархистов, нацистов и коммунистов выпить за здоровье моего друга. Да здравствует единство! – Ура-а-а-а! – грянули дружно, со значением. Отыскалось много желающих чокнуться с великим маэстро и даже выпить с ним на брудершафт. Настойчивей всех был пузатый господин в театральном фраке с мятыми фалдами – постсоветский аристократ, еще не выучившийся сидеть во фраке на простонародном стуле. – Несказанно рад столь неожиданному знакомству со знаменитым магом. Позвольте с вами чокнуться и скромно отрекомендоваться. Всегда к вашим услугам – предводитель дворянства Юго-Западного округа граф Казимир Нидковский. Моя генеалогическая линия восходит к польским магнатам Радзивиллам. – Вас ждут великие дела, – сказал Скиф, – пшепрашам lt;Прошу прощения (польск.). gt;, – и повернулся к нему спиной. – Не обижаюсь, нисколечко не обижаюсь, ибо в холопью советскую эпоху страну отучили от аристократического обхождения. – Да уйдешь ты, козлятина, отсюда или нет? – взорвался Кобидзе. – Чтоб духом твоим в моем заведении не пахло. У графа от обиды щеки обвисли, как уши у легавой. Он элегантно раскланялся, отставив правую ножку, и удалился с невыпитой рюмкой в руке. Настроение пьяной компании менялось быстро. Кто-то из казаков, вытянув из-под стола видавшую виды гармошку, грянул на всю ивановскую "Барыню", и все политические масти разом смешались в буйном, бесшабашном плясе: закружился вприсядку перед нацистом анархист, монархист пошел выламывать коленца перед коммунистом. "Барыню" сменила "Калинка" – засверкали, выписывая замысловатые рисунки, клинки в руках пляшущих казаков, задрожали стекла заведения от гиканья и разбойного свиста. Скиф поднялся из-за стола, чтобы направиться к выходу. – Дарагой, зачем меня обижаешь? – закричал подскочивший Кобидзе. – Я же не могу оставить заведение до закрытия. – Я на машине, – поднялся казак Лопа. – Ты ж водку пил, станишник! – осадил его Кобидзе. – Ну и чо?.. Меня подхорунжий в машине караулит. Нынче его очередь. – Павло, а на какие деньги они гуляют? – поинтересовался Скиф, пробираясь к выходу. – Дурни всегда на дурные гуляют. Пожертвования от доброжелателей, которые сами боятся замараться. Кто долларов, кто машину подкинет. – Тогда и я вам кое-что подкину. Держи ключи от машины и гаража, мне они сто лет без надобности. Мне в Москве задерживаться опасно. – Бандюки на хвост сели? – спросил казак, усаживаясь в машину. – Хуже, – ответил Скиф, захлопнув дверцу. – Экспроприация экспроприаторов или попотрошили кого-то из толстопузых? – спросил Лопа, помахав вышедшему на порог кабачка Кобидзе. – Да нет… За "подвиги" в Карабахе и Сербии. – Вона что! – присвистнул казак и, бросив через плечо косой взгляд на Скифа, добавил: – Пока мои станичники в Москве, ничего не бойся. Чем дальше отъезжали от центра, тем темней и неприглядней становились заснеженные улицы. |
||
|