"Вероника" - читать интересную книгу автора (Знаменская Алина)

Глава 4

Дома Нику ждала плохая новость — родители вернулись из Одессы ни с чем. Диагноз, поставленный светилом медицины, стал для Эллы приговором. Мать слегла. Уже не слышно было ее деятельных распоряжений. Ей стало все равно, готов ли обед, выглажено ли белье и помыт ли пол. Впрочем, ее хозяйство давно действовало как отлаженный механизм — там и без распоряжений и напоминаний стиралось, варилось и убиралось по давно заведенному порядку. Только черной тенью бродила по дому тоска и заглядывала в глаза его обитателям.

Отец, раньше не особенно жаловавший подруг жены, стал то и дело зазывать их в гости. Ника накрывала чайный стол, Тамара с Розой громко сплетничали, вовсю пытаясь вовлечь в разговор Эллу, но та молча лежала и ни на что не реагировала. Ника сидела на кухне и теребила полотенце. Если бы она могла что-нибудь сделать! Теперь казались мелкими и ненужными обиды на мать. Та лежала как мумия, вызывая к себе лишь отчаянное сострадание. Если мать не хочет болтать с подружками — дело плохо.

Ведь даже слепота не отняла у нее привычку ходить по гостям. Зацепит, бывало, Нику за плечо — веди. Придет к одной из подруг, и сидят. Чай пьют, сплетничают, а Ника изнывает от скуки. А сейчас? Чай остается нетронутым. Подруги, поохав и поахав, уходят. А мать лежит, как будто и нет ее — никого не зовет, ни о чем не просит.

Однажды к матери пришли ее сестры — Альбина с Кристиной. Обе возбужденные, глаза блестят, Ника сразу догадалась — не просто так пришли. Лица у обеих какие-то суровые, губы замочками, надутые какие-то. Словно что-то несут и боятся расплескать по дороге.

Нике приказали в комнату не входить и чай не ставить. Дескать, с матерью надо им посекретничать.

А какие уж там секреты, если мать без Ники — никуда. Но девочка перечить не стала. Ушла к себе а любопытство одолевает. Если бы тетки не сказали, что секретно, то ей бы и дела не было. А тут… Ника вдруг отчетливо услышала голос матери. Мать будто вскрикнула даже, словно ее что-то очень сильно удивило или испугало. А потом голос тети Кристины. Да так громко, словно та разговаривала не со слепой, а с глухой.

quot;Разведенная, — услышала Ника. — И с ребенком.

В клубе работаетquot;.

Нике вмиг стало жарко. Узнали! Увидели и пришли доложить!

Она метнулась к розетке и выдернула шнур настольной лампы. Девчонки в лагере рассказывали, что через розетку слышно как в телефон. И действительно, Ника услышала четкие голоса.

— Соседка сказала: каждый день. Не вылазит от нее… И ночевать… На молоденького позарилась, разведенная! А он с цветами…

Пока говорили одни тетки. Мать молчала. У Ники ухо к розетке приклеилось. Спину сводило от напряжения. Тут тетя Альбина не выдержала и поставила вопрос ребром: «Ты что же, так вот и собираешься лежать, пока твоему сыну судьбу ломают?!»

— Ждать будешь, пока она его окольцует? — вторила Кристина.

Нет, по всей видимости, мать не собиралась лежать и ждать. Ника услышала, как под ней скрипнула пружина. Вероятно, она повернулась на бок, а может, даже села.

— Ника! — наконец позвала мать.

Ника, как застигнутый врасплох шпион, отпрянула от розетки.

— Да, мам.

— Беги разыщи отца. Он, наверное, в гараже. Пусть срочно идет домой.

Волосы матери, давно не чесанные, торчали в разные стороны. Бледное лицо без взгляда имело вид почти фанатичной решимости. Ника попятилась. Она выбежала из дома и остановилась. Куда бежать? Зачем мать вызывает отца? Чтобы идти с ним к Юле? Она вполне способна на такое. Можно представить, что она наговорит ей в ярости. Этого нельзя допустить. Маловероятно, что мать надеется на «мужской» разговор отца со Славиком. Скорее всего она под впечатлением новости кинется к Юле. Ника развернулась и побежала в сторону школы, туда, где жила Юля. Влетела на второй этаж и забарабанила в дверь.

— Идем-идем… — раздалось за дверью нараспев.

В это «идем-идем» вклинился детский смех колокольчиком, и дверь распахнулась.

Перед гостьей предстали две одинаково сияющие счастливые физиономии. Ника почувствовала себя так, словно нарочно собралась испортить людям настроение.

— Ника! Как хорошо, что ты пришла! Поможешь мне этого озорника купать.

Ника послушно проследовала за хозяйкой на кухню, где на двух табуретках была установлена детская ванночка.

Юля подхватила шустрого Степку, который норовил спрятаться от матери, и опустила его в воду. Тут же из ванночки вырвался фонтан брызг и окатил Нику.

Она погрозила Степке пальцем. Тот в ответ стал бить ладошкой по воде.

— Озорник Степа? — так же нараспев вопрошала Юля и сама себе отвечала:

— Ах, какой озорник Степа! А где у нас Ника?

Степка показывал на Нику пальчиком и закрывался от нее ладошкой. Обычно Ника обожала играть со Степкой, но сегодня слова не могла из себя выдавить.

И почему-то весь Никин запал, что гнал ее только что, куда-то испарился, столкнувшись с этой ванночкой, установленной нарочно на солнце, с озорной мордашкой Степки, который так вкусно хохотал, разбивая ладошкой пену.

— Что-то случилось? — догадалась Юля.

Ника кивнула. Они завернули ребенка в махровое полотенце и пошли в комнату.

Хочешь не хочешь, а пришлось Нике, с трудом подбирая и склеивая слова, которые не хотели ни подбираться, ни склеиваться, поведать Юлии Юрьевне, в чем дело. , Юля молчала. Она делала свои дела — вытирала сына, натягивала на него пижамку, собирала с пола игрушки.

— Спасибо, что сказала, — проговорила она немного погодя.

— Что ты теперь будешь делать? — спросила Ника.

— А что я должна делать? Ничего.

— Как же так? — опешила Ника. — Ведь все узнали. Мама.., против. Она не разрешит Славику жениться на тебе. А папа все делает так, как мама хочет. Особенно теперь, после того как они из Одессы приехали.

Они даже могут прийти сюда.

Юля улыбалась, глядя на Нику как на маленькую.

Вроде та не понимает обычных вещей и говорит глупости.

— Славик любит меня, — сказала Юля. — С этим придется смириться. И я его люблю. Разве мы кому-то мешаем?

— Как ты не понимаешь? — вскипела Ника. — Мама.., она в ярости. Ты не знаешь нашу маму! Нужно срочно что-то делать.

— Что ты предлагаешь? — поинтересовалась Юля.

— Нужно разыскать Славика. Нужно, чтобы вы уехали куда-нибудь и там расписались. А потом, когда вернетесь, уже никто ничего не сможет сделать!

Юля грустно улыбнулась. Степка деловито выбрасывал из коробки только что собранные игрушки.

— Нет, Ника. Никуда я убегать не собираюсь. Я не вор.

— А как же Славик?

— Славик — мужчина, пусть он и решает. Как решит, так и будет.

Ника возвращалась домой в полном смятении. Собственное представление о брате и представление о нем Юлии Юрьевны разъезжались в разные стороны. Иногда ей казалось, что они говорят о разных людях, а не об одном и том же человеке. Конечно, ее брату позволялось больше, чем ей, Нике. Он мог настоять на своем.., в мелочах. Но в главном? Вот, например, он не хотел поступать в институт, а мечтал работать водителем. Мама настояла, и он поступил как миленький. А теперь? Какие бури ожидают их семейство? Ника представляла самое разное. Вот брат, рассорившись с родителями, уходит из дома. А вот мать, смягчившись от милого лепета Степки, принимает молодых у себя. И они начинают жить одной дружной семьей.

Но, подходя к дому, Ника поняла, что вторая картинка как-то уж слишком поспешно тает, а первая маячит перед глазами. Ника поняла, что не успокоится, пока не увидит брата.

— Ника! — услышала она уж больно радостный голос отца. Поискала глазами. Отец махал ей с балкона какой-то бумажкой. Ника в недоумении уставилась на него. — Москвичи приезжают! Телеграмму прислали!

Нике не нужно было повторять. Она пулей влетела к себе на второй этаж и выхватила из рук отца телеграмму.

— Инга приезжает! Инга приезжает! Ура! — запрыгала она по всем комнатам.

Отец, щуря в улыбке глаза, смотрел на нее.

— А тете Оксане ты что, не рада? — ревниво поинтересовалась мать.

— Рада, рада, тысячу раз рада! — Ника бросилась к матери и расцеловала ей лицо. — Ты теперь встанешь, мамочка?

— А куда же деваться?.. — ворчит мать, но Нику не обманешь. Это она так, для порядка ворчит, а сама рада. Она любит жену своего брата, почти боготворит ее и Ингу тоже. Хотя Ника уже не маленькая и догадывается, что мать чувствует себя отчасти виноватой, ведь ее брат бросил тетю Оксану, ушел в другую семью. А тетя Оксана такая… Она совсем не похожа на маминых подруг Розу с Тамарой. Она и держится иначе, и говорит, и одевается по-другому. Она интеллигентная. Теперь скорее всего мать не станет разговаривать со Славиком, дождется, когда москвичи уедут, а это еще не скоро. Хлопоты захватили всю семью. Весь день они мыли, скребли, стряпали.

Ника мурчала песни себе под нос и с упоением думала о том, что Инга с тетей Оксаной приезжают оттуда, куда уехал Коля.., будто тонкая паутинка связала ее с Москвой, со своими детскими мечтами.

— Ну посмотрите на них! Чем не Розочка с Беляночкой! — не уставала повторять тетя Оксана, когда они большой компанией стояли на площадке автовокзала. Ну точь-в-точь — две сестры из сказки братьев Гримм! Одна темненькая, другая светленькая!

Ника и Инга взглядывали друг на друга и дружно прыскали. Им все сегодня казалось смешным. Предчувствие неожиданного приключения щекотало животы. Еще бы! Все семейство, включая тетю Оксану и Славика, уезжает в деревню, а их оставляют смотреть за домом и дачей! Это ли не приключение? Вдвоем, без взрослых, на целых две недели! Девчонки не могли укротить разбушевавшийся восторг — без конца тормошили друг друга, шептались и хихикали.

— Ника, не забывай поливать капусту и огурцы, — напомнил отец, — не то посохнут.

— Не посохнут, пап! — весело отозвалась Ника.

— Не посохнут! — передразнила ее Инга, и обе покатились со смеху.

Славик бродил вдоль автобусов и курил. До армии он стеснялся курить при родителях, прятал сигарету за спину, если его заставали за этим делом на балконе. А после армии уже не стеснялся. Не прятался. Перехватив хмурый взгляд брата, Ника стушевалась. Они как дуры прыгают, радуются, а ему хуже всех. Можно представить, как ему не хочется уезжать в деревню.

Юля в отпуске, а он уезжает.

— Слава, — позвала тетя Оксана. — Купи, пожалуйста, в киоске боржоми, боюсь, в автобусе меня укачает.

Брат молча выбросил окурок и двинулся в сторону киосков.

— — Может, нужно было Славика оставить дома, а девочек взять с собой? — засомневалась Оксана. — Что-то он не очень горит желанием ехать.

— Еще чего! — оборвала мать. — Он как из армии пришел, так ни разу у стариков не был. Да и потом, там помочь нужно. А что девчонки? Какая от них помощь? Там хозяйство, скотина… Там мужские руки нужны.

— Может, у него тут невеста? — предположила Оксана с улыбкой.

— Подождут невесты! — буркнула Элла.

Оксана только плечами пожала.

Тут подкатил автобус. Ника с Ингой, подпрыгивая от нетерпения, торопливо махали руками и посылали воздушные поцелуи. А как только автобус, отфыркиваясь, выехал с территории автовокзала, огласили окрестности истошным воплем. Ура! Свобода!

Весь центр города она прошли пешком, на каждом углу останавливаясь, чтобы попить газировки с двойным сиропом, а потом сели в автобус и всю дорогу облизывали пломбир, вспоминая свои прошлые встречи.

— Помнишь, ты спрашивала: а почему у вас в поселке нет метро?

— Ага! А ты говорила, что зато у вас есть шахта, где добывают сланец. Я представляла сланец как холодец.

— А помнишь, когда еще твой папа жил с вами, вы приезжали к нам втроем, и он таскал нас двоих на загривке.

Инга весело закивала.

— А потом, когда твои родители разошлись, то ты хвастала, что теперь у тебя два папы и каждый дарит тебе подарки.

— Ты мне завидовала, признайся?

— Нет, — протянула Ника. — Я не представляю, если бы отец ушел от нас. Я бы умерла!

— Ну! Зачем воспринимать все так трагично? — возразила Инга. — Нужно во всем искать положительные стороны. Я, например, всегда получаю в праздники вдвое больше подарков. Только намекну, что мне нужно то-то, — мои отцы кидаются на поиски. Кто быстрей найдет.

Инга засмеялась. Нике она казалась непревзойденной красавицей. Волосы у Инги белые с золотисто-желтым отливом. Настоящая блондинка. А ресницы темные и брови тоже. Глаза хоть и серые, но от соседства с голубым становятся голубыми. Вот как сейчас — в своем синем сарафане она казалась голубоглазой. Ее оживленное лицо притягивало к себе как магнит.

— Сейчас наварим картошки, посыплем ее чесноком и будем пировать! — заявила Инга, и они опять расхохотались. И пассажиры, оглядываясь на них, улыбались. И даже кондукторша.

Дома они так и сделали: наварили молодой картошки, посыпали чесноком и укропом, а потом уминали ее, запивая деревенским молоком, пока не объелись. После пирушки Инга затеяла танцы в купальниках — проигрыватель орал на полную громкость, а Инга с Никой еще и подпевали, прыгая босиком по паласу.

Ника была на седьмом небе. Никто не мог так отчаянно веселиться, как Инга. С ней никогда не бывало скучно — выдумка так и лезла из нее. До двух часов ночи они играли в карты. Спать совершенно не хотелось — потянуло на разговоры.

— Тебе кто-нибудь нравится? — спросила Инга,! завернувшись в простыню. Синий свет окутывал комнату, а ветер снисходительно и несильно трепал занавеску.

— Да… — выдохнула Ника.

— Расскажи! — Инга поудобнее устроилась на подушке.

Ника глубоко вздохнула и начала повествование.

Сейчас, ночью, ее история выходила особенно значительной, полной таинственных полунамеков, животрепещущей интриги и до предела романтичной.

Как придуманной. Ей и самой уже плохо верилось, что ее звали Белоснежкой, что взрослый парень держал ее за руку, и они загадывали желание на падающую звезду.

— Вы целовались? — неожиданно громко спросила Инга.

— Нет… — с сожалением призналась Ника и тут же, как в оправдание, схватилась за обстоятельство:

— Он же был наш вожатый!

— Какие формальности! Он всего на три года тебя старше. Впрочем, это ничего. Это даже говорит в его пользу. Ну а теперь-то вы видитесь?

Инга придвинулась поближе. Ее деловитость нарушила романтический настрой Ники. Она как-то сразу сникла, захотела спать.

— Он уехал поступать в Москву, — поспешно сообщила она, пропустив сцену прощания, поскольку ее просто не было. И добавила:

— В педагогический.

— Фи-и! — сморщилась Инга. — Кто же теперь поступает в педагогический? Сразу чувствуется — провинция… — Она взбила подушку и зевнула.

— Ну и что же? — вступилась Ника. — Он — спортсмен. Он на тренера будет учиться. Коля и меня звал.

Мы договорились, что я окончу школу и тоже приеду в Москву.

— Вот это правильно! — оживилась Инга. — Приедешь и будешь жить у нас. Представляешь, как будет здорово! Мы с тобой кругом станем вместе ходить. Мы тогда с тобой будем так дружить, так…

— Да, но… — вздохнула Ника, вдруг спустившись с небес на землю. — Ты думаешь, меня отпустят?

— Как это — не отпустят? — Инга даже подпрыгнула от удивления. — Ты ведь должна где-то учиться? Ведь лучше там, где есть родственники, это каждому ясно.

— Мама теперь никогда не будет видеть. Врач сказал, что у нее атрофия зрительного нерва. Она без меня не может.

— Какая ты, Ника! — возмутилась сестра. — Тетя Элла должна научиться справляться без тебя, А потом — здесь твой брат. Он-то не собирается уезжать?

— А как же папа без меня? Знаешь, как ему трудно!

— Но ты ведь будешь приезжать на каникулы!

Инга вскочила и встала посреди комнаты, обернутая в простыню.

— Ты только представь: мы будем вместе с тобой ходить в театры, гулять. Я тебе Москву покажу. Дядя Гена покатает нас ночью на машине. Ты не видела ночную Москву! Она вся в огнях, переливается, сверкает!

Не то что ваш Рудник…

Инга так вдохновенно рассказывала о Москве, что Ника слушала ее, открыв рот. Она уже мысленно была там, вместе с Ингой и тетей Оксаной. Вместе с Колей…

— Хорошо бы… — мечтательно проговорила Ника, когда вдохновение сестры иссякло.

— Так и будет! Только ты должна быть понастойчивей. Я и с мамой поговорю, она уговорит твоих, вот увидишь.

— Мама может не послушать тетю Оксану.

Инга прыгнула на диван.

— Нет, Ника! Я не понимаю! Будь я на твоем месте — никому не позволила бы решать за себя. В конце концов, ты всю свою жизнь безвылазно провела рядом с матерью. Фактически тебя лишили детства!

Инга рассуждала так здраво и так по-взрослому, что Ника не знала, что возразить на ее разумные доводы. Тем более, что Инга только поверхностно знала Никину жизнь. Лишь то, что сама видела и замечала. Остальное Ника никогда никому не рассказывала. Тем более Инге. Мать, ослепнув, вольно или невольно потащила дочь за собой в тот мир, куда никого не приглашают, не то что детей. Но Ника была — поводырь. Она водила мать к подругам, на прием к врачу и еще — примерно два раза в месяц — к сапожнику. Мать берет старые туфли, и они едут. Ника хорошо помнит эти поездки, потому что обычно ей приходится сидеть на грязной кухне, где шныряют тараканы, и дожидаться мать. Ожидание томительно и неприятно. Мать никогда не бывает у сапожника меньше часа. А однажды они не поехали к нему домой, а вышли раньше, на повороте. С одной стороны — дорога, дома, больница, с другой — лесопосадка. Густо посаженные короткие сосенки.

— Иди по тропинке, — приказывает мать.

Ника послушно топает по усеянной хвоей тропке и ведет за руку мать. Еще издали она заметила дядю Сашу, сапожника. Он сидит на кочке и курит. Увидев их с матерью, поднимается. Ника не задает вопросов, но вопросы изнутри распирают ее. Зачем они пришли сюда? Почему мать вспыхивает и заливается румянцем, когда сапожник здоровается с ними и берет ее за руку? Почему мать не торопится отдать туфли и уйти?

— Иди погуляй! — бросает Элла дочери и выдергивает свою руку из ее ладошки.

Ника в недоумении стоит на месте. Где же ей тут гулять? В посадке неинтересно, на дорогу нельзя. Элла с сапожником углубляются в лес. Отстав немного, Ника бредет следом за матерью. Дядя Саша обнимает мать за талию. Ника почему-то не может оторвать глаз от его руки. Она ждет, что мать стряхнет чужую руку, но та будто не замечает ничего.

Дядя Саша подзывает Нику к себе. У него маленькие масленые глазки и большой красный рот. Нике неприятно смотреть на него.

— На вот, возьми на мороженое. Сбегай в магазин, купи.

Говорит он ласково, но Нике неприятен его сладкий голос, его мясистые пальцы с мятой рублевкой.

— Я не хочу! — упрямо отказывается она.

— Ты все еще здесь? — В голосе матери звенящие ноты. — ,Я тебе русским языком сказала: иди погуляй!

Повторять не понадобилось. Ника отступила на несколько шагов и, оглядываясь, побрела в сторону остановки. Там она увидела какую-то суету и подошла поближе — посмотреть. Оказалось — драка. Взрослые парни лупят друг друга чем попало. В ход идут пустые бутылки из-под пива, обломки деревянных ящиков.

Брызги стекла, мат, кровь. Ника отступает в спасительную тень деревьев. Она старается идти не спеша.

Мать с дядей Сашей уже наверняка наговорились и попадутся ей навстречу.

Но Ника идет все дальше, а матери не видно. Наконец девочка замечает знакомую косынку далеко между рядами сосен. Ника сходит с тропинки и идет по рыжей прошлогодней хвое в направлении оранжевой косынки. Подойдя ближе, Ника останавливается. То, что предстает ее глазам, повергает ее в оцепенение.

Мать лежит на земле, ее кофта валяется на хвое, косынка повисла на ветвях. Голая рука матери сжимает горсть хвои, а другая обхватывает красную шею сапожника! Тот яростно вдавливает мать в усыпанную хвоей землю, пыхтит и дергается. Что он делает с ее матерью? Ника хочет кричать, но из горла вырывается только невнятный сип. Ужас сковывает ее по рукам и ногам. Что делать? Бежать на остановку?

Ехать домой? Но отец еще не вернулся с работы. Бежать на шахту? Ее туда не пустят. Да пока она бегает, этот мерзкий дядя Саша убьет мать!

В голове всплывают все страшные истории, слышанные от соседей. Ника каменеет. Живы только глаза. То, что они видят, недоступно ее пониманию.

И вдруг Ника слышит смех. Нет, это не хриплые смешки сапожника, это звонкий смех ее матери! Догадавшись, что увидела что-то нехорошее, преступное, Ника пятится назад. Торопливо, будто за ней кто-то гонится, добирается до края посадки. По дороге носятся машины, люди спешат куда-то. Наконец из леса появляется мать — щеки горят, волосы растрепались.

— Ни-ка! — громко и протяжно зовет она, не видя, что дочь стоит прямо перед ней. Лицо дяди Саши разъезжается в непонятной ухмылке. Он подмигивает Нике, словно матери и нет тут рядом. И возникшее ощущение до того неприятно Нике, что она хватает мать за руку и торопится ее увести.

Эти картинки Ника спрятала глубоко-глубоко в своей памяти. Она бы и совсем от них избавилась, если было бы возможно. Но теперь, повзрослев, она стала понимать их значение и не могла не вспоминать. Они возвращались неумолимо, как приступы хронической болезни, и Ника переживала их молча и терпеливо как неизбежное.

…Жить одним оказалось так упоительно! Спали девчонки до двенадцати, а потом бежали купаться на реку. Вечером шли на огород и поливали огурцы, дурачась и брызгая друг на друга из шланга. А по ночам мечтали, болтая о самом сокровенном.

А через неделю вдруг совершенно неожиданно приехала тетя Оксана. Одна.

— Устала я от деревни. Отвыкла. Мухи, комары.

Да и вы тут одни без присмотра, — щебетала она, разбирая сумки с деревенскими гостинцами. Эта необычная болтливость не шла ей, делала неискренней.

Ника сразу догадалась: что-то не так. Чем-то взволнована тетка. Что-то испортило ее поездку. Но что именно?

Оксана с удовольствием отправилась с детьми «на дачу». Нужно же как-то выровнять душевное состояние. Дачей здесь называют четыре сотки земли, обнесенные хлипким штакетником. Эти участки тщательно вылизываются и возделываются хозяевами с такой любовью и усердием, что только диву даешься.

Девчонки бежали впереди, сталкиваясь плечами, перешептываясь и хихикая. Зря она согласилась поехать с золовкой. Только настроение себе испортила.

Лучше бы взяла девчонок и съездила к старикам с ними.

Оксана считала, что с родителями бывшего мужа должна поддерживать прежние отношения. Они Инге дед с бабкой, что бы там ни было. Но то, что затеяла Элла, ни в какие рамки не лезет! Болезнь ее явно испортила.

Это же каменный век какой-то! Домострой. Славка взрослый парень, щетиной оброс, а они с ним как с недорослем! А Сергей? Ведь видно же, что ему эта затея не по душе, а слова поперек жене не скажет. Подкаблучник!

Оксана так разбушевалась, что не заметила, как перегнала девчонок, оставила их далеко позади. Дачи уже смотрели на нее своими вишнями и сливами.

— Сначала к ягодам! — скомандовала Инга и поскакала к зарослям крыжовника.

Ника неторопливо и обстоятельно закрыла за всеми калитку и, направившись следом за сестрой, оглянулась и как-то странно взглянула на Оксану. Та поспешно натянула улыбку на лицо.

quot;У меня все на физиономии написано! — спохватилась она. — Девочка такая чуткая, не в пример Инге.

Все замечает. Инга — мотылек. Я сама всегда старалась оградить дочь от забот и потрясений. А Ника другая. Эта рано узнала почем фунт лиха. Вон у нее глазенки-то совсем взрослые. Что это я разнервничалась? Семья не моя, пусть что хотят, то и делают.

Я-то чего переживаю? Лучше буду радоваться на девчат — вон как они сдружились. И это при том, что Инга — москвичка до мозга костей. Родилась там и выросла. А Ника, напротив, дитя провинции. Со своей скромностью, с ответственностью за всех и вся, с ее ранней домовитостью и серьезностью. Хорошо, что Инга общается с ней. В Москве у девочки мало подруг — со всеми умудряется каким-то образом перессориться. Да и дружить-то, собственно, некогда. Девочка слишком загружена — фигурное катание, английский…quot;

— Тетя Оксана, можно вас спросить?

Оксана вздрогнула. Она не видела, как подошла племянница.

— Да, милая.

Ника протянула ей горсть темного, почти бордового крыжовника.

— Он сладкий, попробуйте.

Они отошли в тень яблони и сели на лавочку. За кустами крыжовника мелькала Ингина косынка.

— Ну так что ты хотела спросить?

— Теть Оксан, вы на маму обиделись?

— С чего ты взяла?

— Я вижу. Вы приехали из деревни сама не своя. И не шутите, как обычно, и не смеетесь.

— Ну.., просто мне стало скучно. Это ведь не мои родители, а бывшего мужа. Друзей у меня там нет… А почему ты решила, что я с мамой поссорилась?

— Ну, потому что мама бывает раздражительна, может сказать обидное, но на самом деле она не злая, это от болезни. Вы не обижайтесь на нее, она вас очень любит.

— Я и не обижаюсь, Ника. Я все понимаю. Я и приехала потому, что твой отец сообщил, что маме стало хуже.

— Мы очень надеялись, что врач сделает операцию, но…

— Скажи, Ника, а у твоего брата есть девушка?

Ника вскинула на тетку удивленные глаза, а та, наоборот, свои опустила и стала рассматривать маникюр. Ника тоже невольно залюбовалась Оксаниными руками — ухоженными, мягкими, белыми. «Вырасту, у меня тоже будут такие руки», — решила Ника и поинтересовалась:

— А почему вы спрашиваете?

— Мне показалось.

— Вам, наверное, родители рассказали. Мама, когда узнала, была в ярости.

— Почему?

— Потому что у Юли ребенок. Степка. Ему полтора годика.

— Вот оно что! — воскликнула Оксана.

— Она такая красивая. Умеет куклы делать из гипса. И я научилась у нее. Юля такая.., она необыкновенная!

— Слава собирался жениться на ней?

— Конечно! А почему — собирался?

— Да так…

Ника тревожно шарила глазами по теткиному лицу. Не тут ли причина ее странного настроения?

— Тетя Оксана, вы можете мне доверять, я вижу, что вы не такая, как всегда. Они — мама и папа разговаривали со Славиком?

— Нет… — протянула тетя Оксана со странной улыбкой. — В том-то и дело, что нет. Но, думаю, твои родители сделают все, чтобы этот брак не состоялся.

Тетя Оксана решительно поднялась.

— Впрочем, это не нашего с тобой ума дело. Правильно? Собирайте-ка с Ингой огурцы. Иначе у нее живот от крыжовника разболится.

Ника продолжала сидеть, обдумывая только, что услышанное.

— Но ведь Славик любит Юлю! Я, сама видела, я знаю! — наконец горячо возразила она.

— Он говорил об этом маме?

— Нет, что вы! Мама не от него узнала. И не от меня. Он и мне не велел говорить. Это тетя Альбина с тетей Кристиной сказали, им соседи насплетничали.

— Понятно. Ну что ж, Ника, твой брат взрослый человек, он сам разберется. Зови Ингу.

Оксана посмотрела вслед убегающей Нике и снова подумала о том, что хорошо бы Инге побольше общаться с сестрой. Возможно, Инга научилась бы чуткости. Удивительно! Ника стоит горой за брата, который, в сущности, не принимает ее всерьез. Еще раньше, когда Оксана теснее общалась с этой семьей, она замечала, что здесь больше внимания оказывают старшему брату. На Нику обычно шикали, как на котенка, если она пыталась заглянуть в комнату брата, где он делал уроки. Ей не разрешалось прикасаться к его вещам, брать его игрушки. При таком воспитании девочка должна испытывать по меньшей мере ревность.

А она, гляди-ка, оберегает его любовь. Что это? Слепой инстинкт родной крови или же мечта о собственной большой любви?