"Человек под копирку" - читать интересную книгу автора (Юрьев Зиновий Юрьевич)Глава 18–Как ты себя чувствуешь, Лопо? Он неуверенно посмотрел на меня и хотел было тут же по привычке спрятать глаза, но вспомнил, что я ему говорил. – Я спал. Не хотел, а спал. Теперь, когда я мог смотреть на него и он не отводил взгляда, я впервые увидел, какие у него были удивительные глаза – доверчивые и нетерпеливые. Как у ребенка. – Так нужно было, Лопо. И давай договоримся: я буду называть тебя не Лопо, а Оскаром. – Оскаром? – Да, Оскаром. Так звали твоего человека-брата. Он умер. – Что значит «умер»? Ушел в Первый корпус? Почему я его не вижу тут? Мы ведь в Первом корпусе? – Да… Оскар, в Первом. Представь себе, что ты видишь птицу. – Какую птицу? – Все равно какую. Просто птицу. – Просто птиц не бывает. Есть урубу, колибри, мараканы, байтаки… – Ну хорошо. Ты байтака. В тебя выстрелили из ружья и попали. Что с тобой станет? – Я упаду на землю. А может быть, застряну в сучьях и меня будет трудно найти. – Это понятно, дорогой… Оскар. Но ты будешь живой? – Нет, конечно. Байтака не будет живой. – Но ведь она не попала в Первый корпус? – Нет. Байтака не слепок и не человек. Зачем ей в Первый корпус? Я вздохнул. Я на мгновение представил себе, что мне со временем придется объяснять ему, как функционирует биржа и что такое университет. Но Лопо – "Оскар не вызывал у меня раздражения. В нем было, наверное, килограммов семьдесят пять веса, и вряд ли я мог бы легко справиться с ним, но я испытывал чувство покровительства. – Байтаке, конечно, не нужно в Первый корпус. Давай по-другому. Ты умеешь представлять? Видеть в голове то, что глаза сейчас не видят? Ты можешь представить себе сейчас Заику? – Могу. – Он улыбнулся удивительно нежной улыбкой. – Конечно, могу. Я всегда вижу ее, даже когда глаза ее не видят. – Тогда представь, что мы идем по лесу. Нет, лучше представь, что мы плывем по реке в лодке. Представляешь? – Да. – Ты слышал о таких злых рыбках пираньях, которые набрасываются на все, что попадает в воду? – Нет. – Ну, поверь мне: такие рыбы есть. И вот я неосторожно перегнулся через борт лодки и упал в воду. Плавать я не умею и сразу пошел ко дну… – Нет, ты не пойдешь на дно, – твердо сказал Лопо-Оскар. – Почему? – Потому что я брошусь в воду и вытащу тебя. Я не хочу, чтобы тебя съели рыбы. Как я вернусь один, как я буду без тебя? – О господи! – Господи? – Некоторые люди считают, что господь все знает, все видит и распоряжается ими. – Большой Доктор? Он Большой Доктор? – Гм, дорогой мой, вряд ли стоит его называть доктором. Но давай не все сразу. Я упал в воду, и на меня набросились пираньи, кайманы. Я проломил голову о сук под водой. Ты видишь эту картину? – Вижу. И мне очень жаль тебя. – Я буду после этого живой? Ты сможешь со мной разговаривать? Ты сможешь видеть меня глазами? – Н-нет. – А я перед этим ведь не ушел в Первый корпус. – Это верно, но как ты не понимаешь… Ты попал в Первый корпус, когда упал в воду и тебя разорвали пираньи. – Но тело мое осталось ведь в воде, в желудках у пираньи, в пасти кайманов? – Конечно. Но рыбы ведь не могли съесть твои слова. А у тебя много слов. Почти все слова у людей, у слепков совсем мало слов. Поэтому все слова, которые остаются после человека, забирают в Первый корпус. Теперь ты понял? Лопо-Оскар смотрел на меня со снисходительной добротой. Должно быть, он думал: вот сидит человек. У него, казалось бы, много слов, не то что у бедного слепка. И он ничего не понимает. Я улыбнулся и положил ему на голову руку. Я не большой дока по части ласки, но мне этот жест почему-то всегда кажется необыкновенно интимным. Лопо-Оскар замер на мгновение. Как зверек, который и боится чужого прикосновения и смакует его. – Ты смягчаешь мое сердце, – мягко сказал он. – Как покровительница. Она также кладет мне иногда руку на голову… Мне вдруг стало стыдно за все те чувства, что я испытывал к бедной Изабелле Джервоне. Если мое сердце тянется к этому существу, что же должна была испытывать немолодая, некрасивая, одинокая женщина, которая с риском для жизни научила его словам. Она любила его. Она убила Оскара Клевинджера, убила себя и спасла тем самым Лопо. Какая мать могла сделать больше? – Отдохни, Оскар, боюсь, что мы с тобой слишком много говорили. – А ты уйдешь? – спросил он меня. – Да. – И выйдешь из Первого корпуса? – Да. – И увидишь Заику? – Да. – А я могу пойти с тобой? – Нет, Оскар, ты должен остаться здесь. – Да, – вздохнул он, – ты говоришь правильно. Из Первого корпуса никто не выходит. Знаешь что? – Его лицо вдруг озарилось улыбкой. – Может быть, мне дадут твердую руку или ногу, называется про-тез, и тогда я смогу выйти и увидеть Заику? Так ведь бывает. – Нет, никто не заберет ни твоих ног, ни твоих рук, Оскар. Ты теперь не слепок Лопо, ты человек Оскар. Ты обменялся с твоим больным человеком-братом. – И я теперь не увижу Заику? И своего младшего брата Лопо-второго? И покровительницу? Тогда я не хочу быть человеком. Я хочу быть слепком. Я думал, что в Первом корпусе отнимают и слова и те картинки, что живут в голове. А ты мне оставляешь все. Я не могу так… На второй день пришлось привести Заику. Когда она вошла в комнату и увидела Лопо, она вся засветилась. Засветилась улыбкой и тут же печально пригасила ее. Ее бедный маленький ум не мог ничего понять. Из глаз выкатилось несколько маленьких и удивительно ярких слезинок. Она замерла в двух шагах от Лопо. Я чувствовал, как она колеблется. Она боялась протянуть руку, чтобы не спугнуть пригрезившегося ей Лопо. И хотела коснуться его. Я почувствовал комок в горле. Старый сентиментальный дурак… Лопо тихо позвал: – Заика… Она сделала еще полшажка к Лопо, а тот все стоял, не двигаясь с места. Почему? Может быть, он не хотел напугать ее? Может быть, он хотел, чтобы она пересилила страх? И словно в ответ на мои мысли он пробормотал: – Не бойся. Она вся сжалась, напряглась, зажмурилась и словно слепая неуверенно протянула вперед руку. И коснулась протянутой руки Лопо. И забыла обо всем. И он. Они нежно касались друг друга, снова и снова проводили ладонями по лицам, по телу, заново создавая себе друг друга. Я никогда не думал, что два нелепых слова, «Заика» и «Лопо», могут произноситься так по-разному. Они ухитрялись вложить в эти слова все, что чувствовали. …Спустя примерно месяца полтора меня позвал к себе доктор Грейсон. Должно быть, он тоже почувствовал, что наши отношения после той ночи, когда Изабелла Джервоне убила Оскара Клевинджера, изменились. О нем можно было сказать что угодно, но он нюхом определял отношение людей к себе. Я постучал и вошел в его кабинет. Он слегка приподнялся и кивнул мне. И встать не встал, и сидеть не остался. – Я слышал, – сказал он, – что дела у вас идут неплохо. Я пожал плечами. Что я ему мог сказать, когда все здесь прослушивается насквозь? Я и так не сомневался, что он не раз слушал наши разговоры с Лопо. – Вчера я разговаривал с Генри Клевинджером. Нежный отец соскучился по сыночку. (Мне показалось, что Грейсон раздражен.) Я уже намекнул ему, что операция прошла не совсем гладко, что мы столкнулись с малопонятным случаем частичной потери памяти, но состояние Оскара все время улучшается… Вот. – Грейсон протянул мне несколько листков бумаги, скрепленных скрепкой, и конверт. – Мне пришлось заплатить за это целую кучу денег. Здесь различные детали семейной жизни в доме Клевинджеров, имена приятелей и приятельниц Оскара, их привычки и, разумеется, фотографии. Я даю вам неделю, чтобы вы с ним хорошенько все это проштудировали, а потом вы вернетесь с юным Клевинджером в лоно любящей его семьи. Первое время Оскар будет жить вне дома и, уж конечно, не вернется в университет. Он будет жить с вами в гостинице. – Но как на это посмотрит его семья? – Я уже сказал, что кое о чем предупредил мистера Клевинджера. Пока память полностью не восстановилась, да и вообще пока Оскар не окреп в достаточной степени, ему лучше не находиться в чересчур эмоционально насыщенной атмосфере семьи. Логично? – Вполне. – Тем более, мистер Дики, что атмосфера там, похоже, действительно насыщенная. – Но наш Оскар ведь должен будет увидеться с отцом, матерью и сестрой? – Конечно. Но лишь в вашем присутствии. А вы уж постарайтесь, чтобы, с одной стороны, у них не возникло никаких подозрений, с другой – чтобы все выглядело вполне естественно. Чтобы Лопо старался, внушите ему мысль, что судьба Заики будет полностью зависеть только от него. – То есть? – Вы ему скажете, что, если он хорошо сыграет свою роль, мы пришлем ему туда Заику. – Но… ведь ее двойник – я имею в виду ее человеческого двойника – могут… – Да нет же, это лишь версия для Лопо, Конечно, она никуда не уедет отсюда. Ее хозяйка оплачивает ее существование, и меньше всего на свете я хотел бы возвращать эти деньги. – Но Лопо… Он… – Мало ли что он вздумает! Нам важно, чтобы папаша и вся семья убедилась, что их сынок вернулся, а там видно будет. Вы меня понимаете, мистер Дики? – Не слишком, доктор Грейсон. – Им и в голову никогда не придет, что они могли так ошибиться и что их Оскар на самом деле слепок Лопо. Если же позднее и возникнут какие-то сомнения, они. скорее всего, решат, что он сошел с ума… А такие вещи в приличном обществе особенно афишировать не принято. Теперь вы понимаете? – Да, понимаю. – Теперь о вас. Когда вы в качестве помона начали разыскивать Синтакиса и довольно быстро вышли на Генри Клевинджера, я мог вас просто убрать. Уверяю вас, это было бы совсем нетрудно. – Не сомневаюсь. – Я предпочел привезти вас сюда. Во-первых, мне всегда здесь нужны люди вашей профессии. Лишняя пара опытных глаз в Нове – это большое дело. А потом, мне давно хотелось проверить самому, как действует принцип «промывания мозгов». – Это то, что делали со мной? – Совершенно верно. Старинный способ. Когда-то его применяли в Германии во времена Адольфа Гитлера. С тех пор появились ускоренные методы с применением химических препаратов, но все они не слишком надежны. Вначале мне казалось, что промывание удалось на славу, но, очевидно, я выпустил вас немного рановато. Надо было больше расшатать вашу психику… – Благодарю вас, – сказал я и посмотрел на Грейсона. Он не улыбался. Он говорил будничным голосом, выражение лица у него было самое обычное. Мне вдруг показалось, что он давно сам сошел с ума. – За время пребывания здесь вы будете компенсированы. За все время пребывания с Лопо-Оскаром там вы тоже будете компенсированы. Если вы откажетесь от денег, они могут остаться на вашем счету. Если вы захотите, вы сможете вернуться к вашей работе помоном. – А если меня спросят, где я был? – Вас не спросят. Вас не только не спросят, но вам даже незачем будет возносить вашей Машине инлитву о пребывании здесь. – Почему? – Это уже не так важно, мистер Дики. – Доктор Грейсон слегка улыбнулся, и улыбка была самодовольной. «Священный Алгоритм, – подумал я, – неужели же Машина что-нибудь знает о Нове? Нет, не может быть…» – Вы вылетите со своим подопечным ровно через неделю. Когда прибудете на место, остановитесь в гостинице «Сансет вэлли»… |
||
|