"Камень Света" - читать интересную книгу автора (Зинделл Дэвид)

Глава 20

Около Сенты в дальних пределах гор Полумесяца раскинулась цепь пещер, стены которых покрыты разноцветными кристаллами, подобно подвескам свисающими с потолков; впрочем, некоторые растут и из пола, как огромные синие колонны. Все кристаллы, независимо от формы и размера, вибрируют, словно колокольчики на ветру. Они на самом деле поют.

Говорят, что на протяжении столетий мужчины и женщины приходят в пещеры послушать эти поющие кристаллы и присоединить свои голоса к их музыке. Ибо считается, что кристаллы записывают каждое слово и хранят его так долго, насколько оно истинно и соответствует духу человека.

Войдя в пещеры, все, кроме глухих, слышат миллионы голосов, напевающих на живых и мертвых языках. Семь пещер полнятся древними балладами, любовными сонетами, гимнами, и песнями смерти тех, что приходили сюда сказать последнее «прости». Стены пещер, мерцающие сиянием от кристаллов, отражают шепот, крики, молитвы и восхваления. Эти звуки порой сводят людей с ума. Однако некоторые находили там глубокое умиротворение и ответ на великую загадку жизни. Ибо в Поющих Пещерах Сенты каждый слышит лишь то, что готов услышать. Говорят, даже глухие способны уловить там беседы Галадинов, ибо голоса ангелов переносятся не одним лишь ветром, но и безмолвной музыкой сердца.

Все это Альфандерри рассказал нам на лужайке перед дворцом короля Киритана, пока мы любовались фейерверком. Он также поведал о менестреле из Гесперу – его имя было Венкатиль, – отправившемся однажды в Сенту, дабы постичь тайны пещер. Там, совершенно случайно, Венкатиль с удивлением услышал слова древней баллады, которая говорила о том, куда Сартан Одинан принес камень Света. Несколько месяцев спустя, услышав, что будет объявлен великий Поиск, он отправился в Трайю – и потерпел кораблекрушение в Заливе Ужаса неподалеку от Гальды.

– Я встретил Венкатиля в лесу западнее Ара, – сказал Альфандерри. – Его смертельно ранили разбойники. Перед смертью он пропел мне слова баллады. Они на древнем ардике, но смысл их вполне ясен: «Если хочешь знать, где спрятан Джелстеи, отправляйся в Синие горы и отыщи Башню Солнца».

Конкретно эта Башня Солнца, по его словам, была также известна под более древним именем Тур-Солану. Когда-то величайшая святыня Эа, она лежала в руинах с тех пор, как Морйин ее разрушил.

– Там нет ничего, кроме кучи обгоревших камней, – проворчал Кейн, выслушав Альфандерри. – Почему мы должны тратить время?

– Потому что Поющие Пещеры всегда говорят правду.

– Да они только бормочут всякую бессмыслицу! – заявил Кейн с необъяснимой страстностью. – Я был в пещерах и знаю это. Если в их бессвязном лепете и есть какая-нибудь истина, то кто сможет ее отыскать?

Мы полночи обсуждали, куда ехать дальше. Кейн и Мэрэм сомневались, что стоит исследовать мертвую святыню, мастер Йувейн склонен был согласиться с ними. Однако Лильяна указала на то, что Сартан Одинан и вправду мог принести камень Света в Тур-Солану, желая спрятать его в таком месте, где даже Морйин не подумает искать. Это проклятое место, чьи руины, говорят, населяли призраки множества убитых там прорицательниц, наверняка будет обделено вниманием остальных искателей. Так как множество рыцарей отправлялись к разным святыням Эа в надежде разыскать намеки на то, где спрятан камень Света, никто – особенно клирики или шпионы Морйина – не заподозрит нашей цели.

Атара, устремив взгляд к далекому мерцанию звезд, странным голосом произнесла имя Тур-Солану. А потом посмотрела на меня.

Я долго сомневался, вслушиваясь в шелест ветра над мягкой травой лужайки.

– Если мы не в силах решить, то, видимо, надо проголосовать, – предложил Мэрэм.

– Ничего подобного. Мы должны прийти к согласию.

Потом Кейн предложил, чтобы я стал предводителем. Это я, сказал он, отправился в Трайю, тогда как остальные лишь присоединились позже. Меня разыскивает Морйин и убьет первым, если найдет. И я ношу знак Валорета.

К моему удивлению, никто не спорил. Сначала я возражал против этого решения, так как мне казалось, что старшие – Кейн, Лильяна и мастер Йувейн – смогли бы нести бремя лидерства лучше, чем я. Но что-то внутри шептало о том, что Кейн прав. У меня было странное чувство, что я смогу завершить некий узор из золотых и серебряных нитей, древний, словно звезды. Так что я неохотно склонил голову перед друзьями и принял их выбор. Потом мы разработали правила.

Правил было немного, и они были просты. В отличие от капитана корабля или военного вождя я не командую единолично и всегда должен советоваться с друзьями. Как бы ни сложились обстоятельства во время нашего путешествия, на дорогах, ведущих сквозь густые леса или еще более темные тропы души, всякий может в любое время покинуть нашу компанию. Ибо по доброй воле мы собрались как братья и сестры и по доброй воле должны следовать велению сердца.

Друзья смотрели на меня, ожидая решения, а я долго думал о том, куда стремится мое сердце.

– Поедем к башне Тур-Солану. Это место ничем не хуже других.

Потом мы приняли самое главное правило: кто первым увидит и возьмет в руки камень Света, тому и быть его охранителем.

Мы оказались среди последних гостей, покидавших этой ночью территорию дворца. Когда мы расстались с сэром Йарвэном и другими рыцарями валари, а Атара простилась с отцом и матерью, небо на востоке уже приобрело глубокий синий оттенок. Можно было бы погостить в одной из комнат дворца, но Атара, так же как и остальные, не хотела ночевать под крышей отчего дома.

– Давайте убираться отсюда, – прошептал мне Кейн, добавив, что даже внутри огороженного дворца, защищенного армией величайшего из королей Трайи, меня чуть не убили. – Я знаю таверну неподалеку от доков, где никто не станет задавать нам лишних вопросов.

Мэрэм, кое-что слышавший о больших городах, нахмурил густые брови.

– А это безопасно?

– Безопасно? Ха, для нас теперь во всем Эа нет безопасных мест!

Мы сели на лошадей и совершили короткую поездку по пустынным улицам к таверне, рекомендованной Кейном. Она звалась «Таверной семи наслаждений», и там мы обрели если не все наслаждения, о которых гласила вывеска, то по крайней мере некоторые: просторные чистые комнаты, горячую ванну и добрую еду. Следующий день и ночь мы отдыхали, а наутро начали приготовления.

Сделать нужно было многое. Атара вместе с Кейном отправилась на рынок к северу от моста Элали, где вместо лошади, убитой в стычке с людьми холмов, купила прекрасного чалого жеребца; вдохновившись его огненно-рыжей гривой, Атара назвала коня Огонек. Также они сторговались насчет четырех крепких вьючных лошадей, которые повезут наши припасы в Синие горы.

Кейн хотел путешествовать налегке и возражал против того, чтобы нагружать лошадей шатрами и прочим не особенно нужным снаряжением. Однако он настоял, чтобы мы взяли как можно больше оружия. Атара с ним, конечно, согласилась. Особенно много нам нужно было стрел, так что они вместе с Кейном пошли в магазин оружейника и запаслись огромным количеством длинных оперенных древков. Кейн, сочтя, что мастер Йувейн, Лильяна и Альфандерри должны быть готовы защитить себя в бою, отправился к мастеру-мечнику и купил у него три легкие сабли. Мастер Йувейн, подержав в руках сияющий клинок, печально покачал головой и объяснил, что должен хранить обет миролюбия. Альфандерри сказал, что предпочитает петь, хотя, чтобы сделать Кейну приятное, все же прицепил саблю к поясу. Лильяна, казалось, тоже была огорчена подарком Кейна. Она застыла, держа саблю, словно змею, а потом сказала странную вещь:

– Разве я пират, чтобы носить пиратский меч?.. Впрочем, наверное, все мы пираты, раз собираемся силой добыть камень Света. И наша эпоха, как бы ее ни звали люди, все еще остается эрой Мечей.

После этого она ходила по улицам Трайи, спрятав саблю под длинным дорожным плащом.

Именно Лильяна с помощью Мэрэма взяла на себя труд запасти еду и питье для путешествия. На протяжении следующих двух дней они обошли множество магазинов у реки и закупили сушеных яблок, копченой говядины и вяленой соленой трески, тонкой и жесткой, как деревянные планки. Также они купили бочонки с мукой, чтобы печь в дороге хлеб. Были среди припасов и неизбежные сухие бисквиты, завернутые в провощенную бумагу, грецкие орехи и миндаль, привезенный из Карабука. И много чего еще. Так как мы собирались ехать через края, полные рек и источников, то не стали грузить на лошадей воду. Однако Мэрэм из своего собственного кармана оплатил другое питье: темное пиво из маленькой пивоварни рядом с доками и немного хорошего гальдианского бренди. Эти напитки, сказал он с чувством, должны согревать наши сердца холодными ночами. Я с ним согласился. К моему удивлению, остальные тоже не возражали, даже мастер Йувейн.

Короткая остановка в таверне ознаменовалась безобразным происшествием: на вторую ночь я и Кейн отыскали Атару в общей комнате за игрой в кости – надо сказать, что игра в кости была одним из семи обещанных наслаждений таверны. Атара оказалась необычайно удачлива в игре и превратила несколько оставшихся у нее монет во внушительную груду золота. Мужчины, у которых она его выиграла – здоровенные светловолосые моряки с Тали, открыто носившие свои сабли, – не хотели отпускать ее из-за стола с таким количеством денег. Они, наверное, бросились бы на Атару, если бы не дикий огонь, загоревшийся в наших с Кейном глазах. Как выразился Кейн, лучше успокоить человека, не вынимая из-под плащей яркой стали. Конечно, мы не могли надеяться, что так будет всегда; следовало вести себя потише. Поэтому, сказал он, нужно покинуть Трайю как можно быстрее.

Мы закончили приготовления к вечеру десятого дня солдры. Хотя Кейн полагал, что мы пока избегаем внимания клириков Каллимуна и других шпионов, особой уверенности в этом не было.

– Даже сейчас за таверной могут наблюдать, – сказал он, когда мы собрались в большей из двух наших комнат. – И уж точно следят за воротами. Покинуть город будет нелегко.

Он предложил проехать через доки, нанять лодку и выйти в залив Белен. Таким образом мы обогнем Трайю и ее огромные стены. Однако у Атары был иной план.

– Может, за воротами и следят, но уж наверняка не ночью, когда они закрыты.

– Если они закрыты, то как мы там проедем? – спросил Мэрэм.

– Очень просто: мы их откроем. Знаешь, у меня есть ключ. С этими словами она вытащила кошель и подбросила на ладони звенящие золотые. Кейн улыбнулся, и я тоже. Никто из нас не пылал желанием плыть на лодке.

Мы дождались полночи и вывели лошадей из конюшни на пустую улицу. Ближайшие лавки – парусника и лесоруба – были тихими и темными. Я поздоровался с Эльтару, прикоснувшись к белой звездочке в центре его лба, и сел в седло. Атара верхом на Огоньке ехала следом, потом на своих гнедых – мастер Йувейн и Мэрэм, затем парами следовали наши новые вьючные лошади, а за ними – Танар. Лильяна и Альфандерри ехали почти в самом конце – Лильяна на каштановом мерине, а Альфандерри на терволийском белом коне с изящной головой и горделиво изогнутой шеей; он называл его странным именем Йоло. Кейн, бдительно оглядываясь по сторонам, занял самое опасное место в конце.

Так мы выехали к Тур-Солану.

Крепостные стены жутковато мерцали в лунном свете. Стук лошадиных копыт по брусчатке казался в ночной тишине оглушительно громким. В темных аллеях, которые мы проезжали, не было ни души: в городских трущобах можно было встретить лишь пьяных моряков, возвращавшихся на корабли, дворников, убиравших лошадиный помет, да бродяг, спавших под мостами. Никто не обратил на нас внимания, никто не последовал за нами.

Мы выехали на широкий проспект и остановились перед Вратами Арве. Луна клонилась к западу, проливая дождь серебра на огромные железные ворота. Спокойный воздух благоухал ароматами свежей выпечки и соленым запахом моря. Один из солдат короля Киритана, одетый в доспехи, вышел из караульного помещения, принюхиваясь, словно пытался по запаху определить, кто мы такие.

Он велел нам спешиться, и мы повиновались.

– Ворота заперты, – рявкнул стражник и наставил на нас окованное железом копье, подчеркивая закон города. – И не откроются до утра.

– Ворота предназначены для того, чтобы не пускать внутрь врагов, – сказала Атара. – А не для того, чтобы удерживать трайанцев в городе.

– Ты кто такая, чтобы указывать мне, для чего нужны ворота?! Атара выступила вперед и отбросила капюшон плаща.

– Я Атара арс Нармада.

Лицо стражника стало бледнее самой луны.

– Простите меня, принцесса. – Он повернулся, всматриваясь в Кейна, меня и остальных. – Я слышал, что вы взяли себе странных спутников.

– Странных? Гм-м… Но ты прав, это мои спутники. Мы поклялись отправиться в Поиск вместе. Дай нам пройти.

– В такой час? Король сдерет с меня кожу, если я открою ворота до утра.

Атара указала на небольшую калитку, проделанную в железе ворот. Эти воротца в воротах – чуть шире лошади и ладоней тридцать в высоту – были сделаны для того, чтобы трайанцы могли атаковать осаждающих город солдат. По усмотрению стражи калитку порой открывали и для путников, прибывших в город после заката.

– Мы и не думали открывать главные ворота. – Атара указала на калитку. – Но есть и другой путь.

Стражник ошеломленно застыл.

– Это не по правилам. Никто никогда не делал мне подобного предложения.

– Как долго ты стоишь здесь?

– Скоро год. Но перед этим меня ранило в Тарлане.

– А прежде сколько ты служил королю?

– Двадцать два года, – горделиво ответил солдат.

– Как тебя зовут?

– Лорандом меня прозывают.

– А есть ли у тебя, Лоранд, семья?

– Да, принцесса. Пятеро мальчиков и две девочки. И жена, Эделина.

– Ты был ранен на королевской службе, – сказала Атара, склонив голову. – Мой отец великий человек, но он не всегда успевает наградить своих людей так, как они того заслуживают. Должно быть, нелегко на солдатское жалованье прокормить большую семью.

– Да, принцесса, нелегко.

– Позволь тогда мне вознаградить твою преданность. Дом Нармада не забудет ее.

Атара достала из кошелька дюжину монет и одну за другой вручила их Лоранду. Золото оказало такое же магическое воздействие, как джелстеи мастера Йувейна: заспанный, с мутными глазами стражник сделался вдруг нашим яростным сторонником. Он быстренько сбегал в караулку и отыскал там железный ключ, которым открывали калитку. Еще через несколько мгновений солдат отпер заскрипевшую дверь, и перед нами открылась дорога к Синим горам.

– Спасибо. В самом деле, спасибо. – Атара тронула Лоран да за руку и заглянула ему в глаза. – Ты, наверное, слышал, что случилось во дворце три ночи назад. Тут могут быть еще убийцы, которые захотят за нами последовать.

– Но как им это удастся, принцесса? – с улыбкой спросил Лоранд. – Городские ворота откроются не раньше утра.

– Есть ведь еще и калитка… – Атара улыбнулась в ответ. Потом вложила ему в руку свой кошелек и сомкнула его пальцы на этом тяжеленьком вместилище золота.

– За ночь ее открывают лишь раз. – Лоранд посмотрел на кошелек в своей руке. – Больше чем достаточно. Поезжайте и не беспокойтесь об убийцах.

С этими словами он махнул нам, приглашая проходить. Мы провели лошадей в узкий проем и вышли на дорогу. За нами с лязгом закрылась калитка.

– Отлично, – сказал Кейн, поворачиваясь к Атаре. – Я и сам не смог бы подкупить его лучше.

В ярком лунном свете было видно, что ее лицо вдруг сделалось печальным.

– Везде одно и то же. Даже в Вендраше люди слишком любят золото.

– Ну, золото есть золото. А люди есть люди.

– Да, только надеюсь, что он и останется подкупленным, – заметил Мэрэм. – У клириков Каллимуна тоже найдется золото.

– Без всякого сомнения. Но есть нечто, что стражник должен любить больше, – ответила Атара.

– И что же это? – спросил Кейн. – Короля? Дом Нармада?

– Нет. – Ее глаза сверкнули. – Свою честь.

Лильяна, которая умела чувствовать фальшь в людях так же, как яд в вине, согласилась с Атарой в том, что Лоранду можно доверять. Я решил не тревожиться. В звездной ночи передо мной открывался целый мир, и впервые за долгое время я почувствовал себя свободным. Ветер с севера, со стороны невидимого сейчас моря, принес обещание безграничных возможностей.

Я свистнул Эльтару, и мы сели в седла.

Ночь для путешествия была великолепной. Луна лишь третий день как пошла на убыль и светила ярко, как маяк. Дорога, не такая широкая, конечно, как Нарский тракт, была в хорошем состоянии, с бортиками и разметочными столбами через каждую милю. Она вела на северо-запад, вдоль залива Белен, где располагалось множество рыбацких деревушек и небольших городков.

Первая ночь Поиска… Хотя каждый из нас имел свои собственные причины разыскивать камень Света, мы двигались, ведомые одной целью, словно все наши личные мечты были лишь частью одной большой. А эта мечта – древняя, как земля, и вечная, как звезды, – будто идеальная драгоценность, сияет тем лучше, чем больше на ней граней.

За час до рассвета мы остановились передохнуть и легли, завернувшись в плащи, на травянистом пригорке, смотревшем на океан. Вид бескрайних водных просторов потряс меня и освободил где-то внутри глубокие ростки надежды. Я заснул под звук накатывающих волн и видел во сне камень Света – на башне, возвышавшейся над туманной дымкой прибоя. Над всем миром он изливал свое сияние, черпая его из какого-то бездонного источника. Я хотел открыть себя этому льющемуся свету, впивать его, пока сам не стану огромным и сильным, как океан. Мне снилось, что я способен вместить внутри себя целые океаны страдания и радости тех, кого я любил…

Красный диск солнца горел над долиной Пору, небо потихоньку принимало яркие голубые тона. Я сидел на траве и высматривал море из своего сна. Я понял, что мои причины отыскать камень Света меняются так же, как дни солдры становятся все длиннее и жарче, а весна поворачивает навстречу лету. Желание прославиться, доказать свою храбрость отцу, братьям и прочим рыцарям Меша отошло на задний план. И желание произвести впечатление на короля Киритана и таким образом завоевать руку Атары стало пустым и безнадежным: даже если он и даст согласие на наш брак, то вряд ли Атара когда-нибудь убьет сотню врагов и освободится от обета. Таким же тщетным было мое желание избавиться от вэларды, с которой я рожден. Это желание теперь казалось эгоистичным и даже позорным. Я понял, что мой дар может не только мучить меня, но и помогать моим друзьям.

Когда Атара отведала тиманы и лежала бездыханная в лесу локилэни, разве я не сумел как-то отозвать ее от пределов смерти? Разве не сумел вызвать сострадание у короля Киритана и смягчить его сердце по отношению к дочери? Какие еще возможности пропадут, если я буду исцелен от вэларды, как от жестокой болезни, позволяющей видеть ангелов во время конвульсий?

Несомненно, Чаша Небес содержит тайны, неизвестные никому из живущих. Вот и непрошеная эмпатия, что связывала меня с остальными, содержит в себе загадки, которые мне не дано понять.

Многие годы я думал о своем даре как о двери, которая может быть открыта или закрыта согласно моей воле. Некоторые ужасные вещи, такие как убийства, делали меня уязвимым для величайшей боли. Но только три ночи тому назад я расправился с четырьмя людьми барона Нэркавейджа – и страдал от ледяного прикосновения смерти не так сильно, как раньше. Научился ли я как-то закрывать дверь в свое сердце, вонзая холодную сталь в чужое? Или я просто окреп, как нежная плоть крепнет от мозолей?

Мой сон рождал надежду, что когда-нибудь вэларда поможет мне противостоять самым сильным страстям и бурям чувств. Открытый для своих спутников, я смогу им дать нечто жизненно важное. А ведь каждый из них был по-разному близок моему сердцу. Каждый имел и слабости, и великую силу, все более явные для меня. Таков уж мой дар – видеть в других то, что они не могут увидеть сами. И в Кейне, и в Атаре, не говоря уже о Мэрэме и мастере Йувейне, таилась стальная сердцевина, о которой они и не подозревали.

Мэрэм, мой толстый друг, жил в страхе перед миром и всем тем, что могло выползти из мрачных теней и причинить вред. Но главное – он жил , страстно и с великим удовольствием, на что способны лишь немногие, и я верил: однажды его любовь к жизни победит страх. Мастер Йувейн, пожалуй, слишком углублен в книги и размышления, однако я не сомневался, что он отыщет дверь в собственное сердце и станет великим целителем. Атара, наверное, чересчур увлечена идеей совершенствования мира. Но я знал, что в ней, как ни в ком другом, горела великая любовь, совершенная сама по себе и не нуждающаяся в улучшении, чтобы тронуть всех своей красотой. Кейн… его ненависть была черной и горькой, словно желчь, – и все же скрывала что-то свежее, теплое и прекрасное, словно золотое яблоко, сияющее в солнечном свете. Я молился о том, чтобы однажды он вспомнил себя и вновь стал тем благородным созданием которым был рожден.

Альфандерри и Лильяну я узнал совсем недавно. Однако уже утром проявилась забота Лильяны об остальных: она удивила нас завтраком из бекона, яиц и превкусных рогаликов, выпеченных в каменной печи, которую сама кропотливо строила, пока мы спали. А Альфандерри, закончив трапезу, взял мандолину и от всего сердца нам спел. Его музыка подняла настроение, и ноги сами запросились в дорогу.

Я верил в друзей, как верил земле и деревьям, ветру, небу и солнцу. В их присутствии я лучше ощущал свою принадлежность к роду людскому, саму жизнь. Их общество, улыбки и добрые слова стали столь же необходимы, как еда и питье. Я любил звучный голос Мэрэма, аромат густых волос Атары, даже дикое пламя в мрачных черных глазах Кейна. Они поддерживали во мне огонь вэларды, питая желание прикоснуться ко всему, невзирая на страсть и боль, сгореть и возродиться, словно серебряный лебедь. В друзьях мне слышались шепот моего глубочайшего «я» и далекий зов звезд.

Утром мы продолжили путь в прекрасном расположении духа. Теперь нас не подгоняли ни время, ни раны, ни преследователи. Мы проезжали через мирную тихую местность, усеянную фермами и рыбацкими деревушками, в воздухе больше не витал запах опасности, пахло лишь морем, и свежий бриз с берегов освежал прокаленную солнцем землю.

Пообедать остановились в деревеньке Рэйлан. Неподалеку от лодок на берегу купили жареной рыбы и нарезанной ломтиками золотистой картошки, приправленной маслом и специями. Я долго глядел на сияющий океан, дивясь его мощи. Потом Кейн проворчал, что становится поздно и нужно ехать.

В Рэйлане мы сошли с прибрежной дороги – та вилась вдоль мыса до древнего города Ондрара, построенного в конце полуострова. Ондрар был известен своими музеями, хранящими множество артефактов эры Закона; любой, кто за нами последует, решит, что мы собираемся начать поиск там. Искушенный в подобного рода маневрах Кейн полагал, что сможет сбить врага со следа. Нашей целью оставалась Тур-Солану на юго-западе. Поэтому, как и было решено предыдущей ночью, мы повернули к маленькой проселочной дороге, ведущей из Рэйлана. Она была покрыта выбоинами и тележными следами, но в хорошую погоду оставалась вполне проходимой.

– Мы свободны! – воскликнул Мэрэм, когда вечером мы обустраивали лагерь на фермерском поле у ручья. – Наконец-то свободны! Наверняка никто из Трайа за нами не идет… Ведь правда, Вэль?

– Да, – заверил я и улыбнулся, глядя на угодья, раскинувшиеся на зеленых холмах, и рощицы над ручьями. – Похоже, что здесь нет даже медведей.

Следующим утром мы продолжили путь под прекрасным весенним солнцем. Дальше от побережья воздух стал жарче, но не таким жарким, чтобы доставлять неприятности даже мне и Кейну в наших стальных кольчугах. Так мы ехали не спеша по сухой дороге, проходя по меньшей мере пятьдесят миль в день, и каждая миля была наполнена птичьим щебетом и жужжанием пчел в чашечках цветов. На протяжении нашего пути фермы становились все меньше и были отделены друг от друга довольно большими перелесками.

На четвертый день мы въехали в баронство Йувиунн. Лесоруб, попавшийся по дороге, сообщил, что мы пересекаем владения барона Маэра. Также он сообщил, что здесь мало ферм или поселений; лес тянется на восток добрых семьдесят миль.

– Скорее на сто семьдесят, – позже сказал нам Кейн. – До самой Тур-Солану – и за ней, через горы в Вардалуун. Это величайший лес во всем Эа.

Мысль о нетронутом лесном массиве потрясла меня еще больше, чем вид океана. Стена дубов и вязов смыкалась вокруг дороги, теперь превратившейся в старую просеку.

– Здесь так мало людей…

– Да. И это то, что нам нужно, правда?

Кейн рассказал, что давным-давно эта часть Алонии от Йувиунна до доменов Нэрейн и Джеролин полнилась сельскими жителями. Однако война Камней опустошила местность, и постепенно все здесь заросло лесом. В Йувиунне еще живут люди, но только пятьюдесятью милями южнее, по берегам реки Истас.

– Наверное, там нам и стоило ехать, – пробормотал Мэрэм, вглядываясь в темнеющий лес. – Есть дорога, которая идет из Трайи в Дарджин. И хорошая, говорят.

– Что, снова задумался о медведях? – спросил Кейн.

– А если и так?

– Ну, ты видел медведей и видел слуг Морйина: клириков Каллимуна и Серых. Что предпочитаешь?

– Ничего. – Мэрэм содрогнулся. – Однако ведь не факт, что мы встретим их на дороге в Дарджин?

– Зато точно не встретим их здесь! – рявкнул Кейн. Потом, словно бы вспомнив о том, что Мэрэм теперь его побратим, смягчил голос. – По крайней мере это менее вероятно.

Ночью мы встали лагерем в густом лесу, где среди дубов и вязов встречались деревья, которые мне случалось видеть очень редко: чёрные ясени, акации, магнолии и падубы. Приход в нашу компанию Кейна, Альфандерри и Лильяны изменил каждодневную рутину по обустройству лагеря – по-моему, к лучшему. Атара обладала талантом разыскивать чистую воду, а также взяла на себя заботу наполнять фляжки и котелки и носить их от ручья до лагеря. Я ухаживал за лошадьми: стреноживал, чистил и кормил их овсом; это давало мне возможность побыть наедине с Эльтару. Мэрэм, конечно же, собирал топливо для костра, а Кейн старательно укреплял лагерь, иногда нарезая терновник и располагая его вокруг, иногда пряча сухие сучки под папоротником, чтобы неожиданный треск предупредил дежурного. Мастер Йувейн помогал Лильяне готовить. Хотя со времени нашего отъезда из Меша он здорово поднаторел в приготовлении пищи и мог напечь доброе блюдо лепешек, ему было чему поучиться у Лильяны, немедленно наложившей руку на запасы еды и практически превратившей его в мальчика на побегушках. Этим вечером она приготовила великолепные рыбные бифштексы из уродливых пластинок вяленой трески и каких-то корешков, трав, грибов и дикого лука, которые отыскала в лесу. На десерт у нас была малина и немного виски. Потом, пока мастер Йувейн мыл тарелки, Альфандерри играл на мандолине и пел.

Воистину, кроме этого, он мало что делал. Конечно, он порой помогал мне почистить лошадей или помогал Кейну срезать острые прутья, чтобы разложить потом на земле – пока тот не разозлился на то, как Альфандерри неумело обращается с топором. Он порхал от одного дела к другому, как правило, ничего не доводя до конца, но всегда имел достаточно времени, чтобы поговорить с тем, с кем работал. И все мы получали большое удовольствие от его общества, так как он был неизменно бодр и жизнерадостен и с пониманием относился к настроению других. В конце концов не важно, насколько вкусной едой набиты наши животы, острые прутья или нет; лишь укрепив свой дух, мы могли когда-нибудь отыскать камень Света.

Этой ночью, пока мы сидели на спальных шкурах, а прекрасный голос Альфандерри разносился в ночи, возник Огонек и закружился под музыку. Мы почти не видели его с тех пор, как въехали в Трайю, и очень обрадовались. Теперь темнота между деревьями была заполнена маленькими мерцающими звездочками. Я засмеялся, глядя на его танец среди цветов, и даже Кейн улыбнулся, когда Огонек издал ряд вспышек в такт песне Альфандерри.

– Твой маленький друг вернулся, – сказал он мне, показывая на деревья.

Альфандерри, сидевший у огня, неожиданно отложил мандолину и завертел головой. Он посмотрел в лес, потом на огонь, потом на Атару, Мэрэма, мастера Йувейна и меня.

– Куда вы все уставились?

Хотя Огонек сопровождал нас со времени ночи фейерверков, мы еще не говорили о его присутствии новым друзьям. Обращает ли кто-нибудь внимание, как каждой ночью выходят звезды?.. Хотя порой, когда великое созвездие Лебедя и другие особенно ярки, трудно не смотреть на них как на чудо.

– Это один из тимпимпири, – сказал Кейн. – Он следовал за нами почти через всю Алонию.

Альфандерри моргнул и старательно уставился на деревья. Лильяна тоже. Но никто из них не увидел ничего, кроме теней.

– Ты надо мной подшутил, да? – улыбнулся Кейну Альфандерри.

– Подшутил? Я похож на шутника?

– Нет, – согласился Альфандерри. – И это, между прочим, надо менять.

– С таким же успехом можешь попытаться изменить лик луны, – заметил Мэрэм.

Альфандерри снова улыбнулся, изучая лес.

– О да, теперь я вижу! У него уши, длинные, как у кролика, а лицо зеленое, как эти листья!

– Глупый менестрель, – проворчал Кейн, потягивая бренди. Однако, поднимая к губам стакан, не смог скрыть улыбки, тронувшей губы.

– Сюда, Огонек! – воззвал Альфандерри к деревьям. – Почему бы тебе не подойти и не сказать «привет!»?

Он начал насвистывать, искусно подражая сладкому звуку свирели. К нашему изумлению, Огонек, кружась, отлетел от деревьев и завис перед лицом Альфандерри.

– Огонек, ты отличный парень, не так ли? – сказал менестрель воздуху перед собой. – Плохо только, что мы съели все жаркое и можем разделить с тобой лишь хлеб.

С этими словами он отыскал корочку хлеба и взял ее в руку, словно собирался покормить белку.

– Но ведь на самом деле ты его не видишь? – удивился Мэрэм.

– Разумеется! Альфандерри никогда не ел тиманы, – ответил мастер Йувейн.

– Конечно, вижу! Он просто стеснительный. Давай, Огонек, ничего тебе от хлеба не будет.

Чтобы доказать это, Альфандерри откусил большой кусок и придержал губами. Потом поднял руку, словно приглашая Огонька прыгнуть на нее и взять кусочек хлеба у него изо рта.

Как ни странно, Огонек сел к нему на ладонь. Спиральные переливы его тела озарились сиреневыми искорками.

– Ха! – сказал Кейн. – Он понимает больше, чем мы думали.

– Конечно, – сказал Альфандерри, проглатывая хлеб. – Если эти волшебные существа примут у тебя еду, то должны выполнить три желания.

– Огонек вообще-то не способен есть, – сказал Мэрэм.

– Разумеется, способен! И ест! Разве вы не видите?

– О, я, наверное, отвернулся, – усмехнулся Мэрэм. – И какие у тебя желания?

– Мое первое желание состоит в том, чтобы Огонек выполнял все мои последующие желания.

– Это нечестно! – воскликнула Атара.

– А второе желание – чтобы мы совершили невозможное и отыскали камень Света.

– Уже лучше, – улыбнулась она.

– Мое третье желание заключается в том, чтобы мы свершили действительно невозможное и рассмешили Кейна.

Кейн сидел у огня, мрачно глядя на Альфандерри, и своей неподвижностью мог соперничать с каменной статуей.

– Итак, э-э… тимпимпири способны на многие фокусы, магические и обыкновенные. Прошу, смотрите внимательно или все пропустите.

Альфандерри, как выяснилось, был искушен не только в музыке и пении, но и в искусстве пантомимы. Он стоял, глядя на раскрытую ладонь, и разговаривал со Огоньком, пытаясь уговорить невидимого друга устроить для нас представление. Все это время его лицо принимало различные выражения, меняясь так же легко, как тесто в руках Лильяны. Потрясающая подвижность его лица и неожиданные комические нотки в голосе заставили захихикать всех, кроме Кейна.

– Ну, Огонек, ты ел нашу еду и теперь должен нам служить, – произнес Альфандерри голосом высокомерным и строгим, как у короля Киритана. – По моей команде перепрыгни на другую мою руку.

Альфандерри повел левой рукой вверх от себя, потом посмотрел на правую, где сидел Огонек.

– Ты готов?

Потом его лицо вдруг изменилось и сделалось мягче. Голос тоже смягчился и стал совершенно женским. Когда он заговорил, это был голос королевы Дарьяны.

– Разве тимпимпири раб? Отпусти его!

Тут лицо и голос Альфандерри стали как у короля Киритана:

– Здесь кто король, ты или я? – Он посмотрел на ладонь. – Когда король велит прыгать, прыгай!

– Король велел прыгать… Прекрасно, прыгай! – раздался голос королевы Дарьяны.

В ту же секунду Огонек взлетел с правой руки менестреля и сияющей полосой перенесся на другую. А Альфандерри вновь превратился в короля Киритана: его лицо побагровело, глаза широко раскрылись из-за недовольства королевой и выпучились, как шары.

Тут каменная сдержанность Кейна неожиданно дала трещину. Слабая улыбка скользнула по его губам.

– Огонек, быстро прыгай! Прыгай снова, прыгай сейчас!..

Огонек перелетал с одной руки на другую, туда и сюда, как сияющая радуга.

Все, кроме Кейна, смеялись от души. Неподатливость Кейна, наверное, огорчила Альфандерри – он прекратил шутить.

– Что же может заставить тебя рассмеяться?

– Пусть он покрутится у тебя на носу, – глазом не моргнув, ответил Кейн.

– Это унизит наше достоинство, – заявил Альфандерри, снова превращаясь в короля Киритана. И продолжил уже в роли королевы Дарьяны: – Может быть, он покрутится на моем носу? Давай, Огонек, я так хочу…

– Довольно! – воскликнул Кейн, указав на Огонька, вертевшегося рядом с его рукой. – Тимпимпири реальны . Они водятся в лесах локилэни.

– А кто такие локилэни?

– Маленький народец лесов. – Кейн приложил руку к груди, словно измеряя чей-то рост.

– Я думаю, что у них длинные уши, как у кролика, и зеленые лица. – Альфандерри подмигнул Мэрэму. – Видишь, я заставил его пошутить!

Кейн снова указал на Огонька.

– Это не шутка. Не знаю почему, но он, похоже, слышит тебя и делает, что ты велишь.

– Неужели? Тогда пусть он повертится на моем пальце. – Альфандерри поднял палец к звездам. – Вертится?

Не успел менестрель произнести эти слова, как Огонек подлетел и обернулся вокруг его пальца, как драгоценное кольцо.

Альфандерри нагнулся и взял свой рюкзачок, лежавший в ногах спальника. Оттуда достал иглу и поднял ее в свете костра.

– А теперь, полагаю, он танцует на кончике иглы?

Прекрасно удерживая равновесие, Огонек быстро закружился на кончике иглы.

– Ну а теперь, конечно, он кружится у меня на носу?

Чтобы подчеркнуть комичность своих слов, Альфандерри скосил глаза, будто наблюдая за мухой у себя на кончике носа. И там, невидимый для него, возник Огонек, исполняя дикий блистательный танец.

Это уже было для Кейна слишком. Трещина в его упрямстве неожиданно расширилась до размеров бездонной пропасти. Лицо прорезала широчайшая улыбка, и его объял дикий хохот. Он просто не мог остановиться – упал на колени, корчась от смеха, из глаз потекли слезы. Я думал, что разверзнется земля – смех, сотрясавший его, был больше похож на землетрясение, чем на человеческое чувство. Казалось, что от Кейна исходили клубы огня и дыма, гром и молнии. Он лежал на земле и долго смеялся, держась за живот.

Признаться, мы были даже немного напуганы.

Наконец Кейн успокоился и сел, тяжело дыша. Яркие черные глаза сияли сквозь слезы счастьем. На мгновение я прозрел в нем великое существо: радостное, открытое и мудрое.

– Глупый менестрель – может, для чего-то ты и годишься, – с улыбкой сказал Кейн.

Потом жесткие вертикальные морщины вернулись на его лицо, плоть снова превратилась в камень.

Настало время для объяснений. Пока догорал костер и великие созвездия в небесах совершали свой путь, мы по очереди рассказывали о событиях в лесу локилэни. Я рассказал, как впервые увидел сияющих тимпумов, и Альфандерри мне поверил – вера давалась ему легко. Потом Атара со слезами на глазах рассказала, как чуть не умерла, вкусив тиманы.

– Ты спас ей жизнь, – Альфандерри посмотрел на меня, – даром, что Кейн называет вэларда? Из-за него Огонек последовал за тобой из вильда?

Огонек приблизился ко мне и примостился на плече. Я мог почти физически ощущать водовороты пламени, составлявшие его существо.

– Кто знает?

– Наверное, из-за того же, что и все мы, – задумчиво произнес Альфандерри. – Ладно, может, когда-нибудь и я смогу его увидеть.

Все это время Лильяна хранила молчание. Теперь, как только стало ясно, какая великая тайна находится перед ней, она сказала просто:

– Я бы тоже хотела попробовать тиманы.

Следующим утром мы продолжили путь через лес, достаточно густой и широкий, чтобы таить в себе десяток вильдов локилэни. Но мы не нашли ни еще одного племени, ни их священных фруктов, и я подумал, что Лильяне придется довольно долго ждать, прежде чем ее желание исполнится.

По мере того, как мы углублялись в земли Йувиунна, округлые холмы уступали место огромной поросшей лесом равнине. Тропа меж деревьев порой петляла и сужалась, но в основном вела прямо на запад. Если повезет, то, по моим подсчетам, дней через семь мы достигнем Синих гор.

На следующий день с моря натянуло большие серые облака и начался дождь. Наша тропа превратилась в раскисшую грязь. Ехать стало неприятно, так как холодный затянувшийся дождь промочил плащи и проник под одежду. Он не прекращался весь день и следующий. На четвертый день такой погоды мы были на грани отчаяния. Все потеряли сон, ворочались и дрожали на промокшей земле.

– Я замерз, я устал, я промок, – жаловался Мэрэм. – Впрочем, по крайней мере я не голоден – и надо поблагодарить за это Лильяну. О Господи, кто еще может приготовить столь прекрасный ужин в такую отвратительную погоду!

Лильяна ехала на усталом мерине, копыта которого увязали в топкой грязи. Ее альтруизм был примером для нас всех. Она всегда безропотно вставала, когда приходило время нести вахту, и дважды дежурила вместо измученного Альфандерри, чтобы дать ему поспать. Как она объяснила, некоторые люди больше нуждаются в отдыхе, чем другие, а мы все заметили, что его талант ко сну был едва ли не большим, чем к музыке и песням.

Что до меня самого, то я в темные часы любил бродить вокруг лагеря. Ясными ночами у меня выдавался шанс побыть наедине со звездами – с теми, что удавалось разглядеть сквозь густой покров листвы, а дождливыми я любовался Огоньком. Он, похоже, чувствовал мое желание достичь Тур-Солану; с каждым следующим днем поиска его сияние становилось ярче и вселяло в меня надежду. Самый сильный дождь проходил сквозь тимпума, не гася его свет; напротив, в те моменты когда дождь, киракс или страх перед злыми силами нагоняли на меня тоску, он сиял ярче обычного.

На четвертую ночь дождя я проснулся задолго до того, как настала моя очередь дежурить. Я услышал крики Кейна и немедленно схватился за меч. Вместе со мной вскочили Атара и Лильяна, а чуть погодя Мэрэм и мастер Йувейн. Все мы бросились к границе лагеря. Разъяренный Кейн стоял над Альфандерри, который с виноватым видом сидел под пронизывающим дождем. Если бы не костер, разожженный Мэрэмом раньше, и не свет, исходивший от Огонька, – было бы так темно, что мы бы их вообще не увидели.

– Он заснул! – Кейн указывал на Альфандерри, и его глаза полыхали, как угли костра. – Заснул во время дежурства!

– Я не знаю, что случилось. – Альфандерри сонно потер глаза, посмотрел на Кейна и смущенно улыбнулся. – Было так темно, а я так устал и присел буквально на минутку. Я только хотел дать отдых глазам, закрыл их и…

– Ты заснул! – вновь закричал Кейн. – Пока ты давал отдых своим чертовым глазам, нас всех могли убить!

Я испугался, что он поднимет на Альфандерри руку, и придержал Кейна за локоть.

Он повернулся и уставился на меня; его тело напряглось. Я знал, что если Кейн решит вырваться, то я не смогу ему помешать – разве удержишь тигра?

На мгновение я посмотрел ему в глаза, и этого было достаточно.

– Так, Вэль, – сказал он. – Так.

Едва я отпустил его, подошла Лильяна и уперла палец ему в грудь. Мягкое, обычно доброжелательное лицо женщины стало жестким и суровым.

– Не смей кричать на Альфандерри! Мы все братья и сестры – или ты забыл?

Ее предостережение поразило Кейна; он сделал шаг назад и еще один, так как ее палец снова уперся ему в грудь. Я однажды видел нечто подобное неподалеку от озера Уэска, когда разъяренная росомаха бросилась на огромного горного льва, пытавшегося забрать одного из ее детенышей.

– Братья и сестры! – повторила Лильяна. – Если мы будем сражаться друг с другом, то как мы можем надеяться на успех?

Кейн посмотрел на меня в поисках спасения. Но некоторое время, пока Лильяна ругала его, я молчал.

– Хорошо, хорошо! – Кейн улыбнулся ей. – Я извиняюсь за свой тон… Но меры-то надо принять!

Он кивнул в сторону Альфандерри, затем повернулся ко мне.

– Что делают с воином валари, который спит на посту во вражеской стране?

Альфандерри пригладил волнистые волосы и оглядел темный лес.

– Но здесь нет врагов!

– Ты этого не знаешь! – рявкнул Кейн.

– Ну, по крайней мере я не видел никаких врагов. – Альфандерри опустил голову.

Я подумал, что обычное наказание для таких воинов – не спать три последующие ночи под жалящими лезвиями кэлам его спутников – принесет Альфандерри мало хорошего. Он отлично все понимал – и все равно мог уснуть от усталости в следующий раз. Однако что-то нужно было делать.

– Мне не по душе наказания. Полагаю, следует изменить время дежурства. – Я повернулся к Кейну. – Ты никогда не засыпаешь на посту, не важно в какое время?

– Никогда, – прорычал тот. – Мне пришлось научиться этому.

– Тогда, может быть, ты научишь этому своего друга? Почему бы Альфандерри не составить тебе компанию на следующие несколько ночей?

Я на самом деле надеялся, что, подобно палке, брошенной в печь, Альфандерри мог перенять немного пламени Кейна.

– Компанию?! – взревел Кейн. – Я просил наказать его , а не меня!

Склонив голову, Альфандерри принял такое наказание. Потом он улыбнулся Кейну.

– Я не в силах видеть Огонька… но рад, что буду видеть тебя.

Тоска в его голосе и то, как менестрель говорил об Огоньке, должно быть, тронули Кейна, так как он неожиданно замолчал и нахмурился.

Альфандерри сокрушенно покачал головой.

– Прошу прощения за то, что проспал. Это больше не повторится.

Искренность в его голосе обезоружила Кейна. Казалось, никто не способен долго сердиться на Альфандерри.

– Ладно, можешь составить мне компанию… Но если я застану тебя спящим в мою смену, то поджарю тебе ноги в костре!

Не желая проверять его слова, Альфандерри с тех пор не спал на дежурстве. И все же, невероятно рассеянный, он не мог сосредоточить внимания даже на простейшей хозяйственной работе. Отправь его в лес за малиной – а он будет бродить часами и вместо малины принесет букет прекрасных цветов. Похоже, Альфандерри вообще ничего не мог делать долго; он был мечтателем, грезящим о звездах и волшебных землях, о которых говорилось в его песнях.

Удивительно, но они с Кейном стали друзьями. Мы не знаем, что происходило между ними во время ночных дежурств. Альфандерри благоговел перед силой и жизнеспособностью Кейна; он рассказал, что Кейн научил его, как не спать: ходить, смотреть на звезды и сочинять что-нибудь. Кейн же всегда внимательно слушал, как Альфандерри поет, особенно те песни на странном и прекрасном языке, которого мы никогда раньше не слыхали. Наши сердца радовались, когда Кейн смеялся в его присутствии – с каждым днем все чаще и чаще.

На следующее утро после неудачного дежурства Альфандерри дождь наконец перестал и мы впервые увидели Синие горы – через просвет в деревьях в тумане вырисовывались их темные очертания. Это были старые горы, низкие, с закругленными вершинами, но в тот момент я подумал, что более красивых и внушительных гор я никогда не видел. Следующие два дня пути приведут нас к древней Тур-Солану. И если слова, что Альфандерри услышал в Пещерах Сенты, были правдой, среди древних руин мы наконец отыщем золотую чашу, с которой связаны все наши надежды и мечты.