"Путешествие в страну Офир" - читать интересную книгу автора (Шишова Зинаида)

Глава четвертая РАЗГОВОР НА ПАЛУБЕ И РАССКАЗ СЕВЕРЯНИНА

– Ну, кончай наконец с лагом, Руппи! – сказал боцман вечером, проходя мимо. – Давай! Со мной дело пойдет быстрее! – и чуть не вырвал из рук Франческо ампольету.[6]

Франческо еще раз забросил лаг, а боцман в то же мгновение ловко перевернул песочные часы… Никому, конечно, и в голову не могло прийти, что делает боцман это хуже, чем тот же Педро Маленький, или Сигурд Датчанин, или Хуанито… Травить лаг все в команде любили, и к тому же это была самая легкая палубная работа.

Но ни Педро, ни Сигурд, ни Хуанито никогда не возражали, если Франческо забрасывал лаг по два, по три раза. Аккуратно переворачивая ампольету, они терпеливо следили, как тонкая струя песка сбегала вниз.

А боцман справлялся с этим делом быстрее и решительнее.

– Два замера сделали, и хватит! – сказал он. – А то вы, как малые ребята, готовы изо всего игрушки делать… Запиши в журнал… Тебя сеньорита зачем-то звала…

– Сеньор боцман, не беспокойтесь, журнал я сам снесу сеньору пилоту. А может, закинуть еще разок? – добавил Франческо просительно.

– Тебе, наверно, наговорили в большой каюте, что у нас нужно работать с утра до ночи! Они это умеют!

– Да никто мне ничего не говорил, – оправдывался Франческо, так и не выпуская лага из рук. – Просто мне самому любопытно…

– Вы скоро освободитесь, сеньор Франческо? – услышал он голос сеньориты. – Ничего, сеньоры, продолжайте, я не стану вам мешать… Даже могу помочь. Давайте сюда журнал, сеньор Франческо, – вам ведь неудобно держать его на колене… А сеньор боцман даст мне ампольету, не правда ли? – Она весело повернулась к боцману: – Сеньор Руппи еще раз закинет лаг, а я запишу…

Франческо закинул лаг и, наматывая канат на барабан, стоял, наклонившись и подсчитывая узелки. Пальцы его внезапно окоченели, а спине стало жарко.

– Все? – спросила сеньорита, записав последний замер. – Вот и хорошо… Смотрите, солнышко еще не зашло, а уже над нами слабо-слабо проступают звезды…

Боцман, покашливая, дожидался.

– По правилам, судовой журнал никому показывать не положено, – сказал он наставительно. – Но, уж конечно, ради сеньориты…

– А я в журнал и не заглядывала, – сказала девушка, – записала только нужные цифры…

Боцман не уходил.

– Сеньор боцман, не беспокойтесь: если сеньору Руппи трудно это сделать, я сама снесу журнал сеньору пилоту.

– Вот тогда пилот всыплет вам обоим! – Боцман даже фыркнул в бороду и, чуть ли не вырвав у Франческо лаг с тяжелым барабаном, а у девушки – журнал, зашагал к средней каюте. – На сегодняшний день, Руппи, можешь быть свободен, – бросил он уже на ходу, аккуратно пристраивая песочные часы на барабане и свернув кольцами канат лага. – Только фонари проверь!

– В той стране, откуда я родом, – задумчиво сказала сеньорита, – звезды такие же и созвездия те же, но небо у нас часто бывает покрыто облаками. А когда облаков нет, звезды все же затянуты какой-то дымкой…

Она помолчала, потом добавила:

– Я давно уже хотела попросить вас, сеньор Франческо, чтобы вы разрешили мне когда-нибудь отстоять с вами ваши четыре часа ночной вахты…

– Это было бы для меня большое счастье, сеньорита, – смущенно отозвался Франческо, – но дело в том, что по морским правилам вахтенный обязан держать вахту один… Или с подвахтенным, таким же матросом, как и он… Иначе его внимание может отвлечь любая мелочь… Я сказал что-нибудь не так? – обеспокоенно спросил он, потому что девушка потянула его за рукав. Франческо оглянулся. Нет, лицо сеньориты было доброе и спокойное…

– А можно, – спросила она робко, – я выскажу вам другую свою просьбу? Меня так и тянет посидеть на палубе ночью и полюбоваться на звезды… Но еще в детстве, когда я видела что-нибудь прекрасное, мне всегда хотелось, чтобы кто-нибудь разделил со мною эту радость…

– О, я отлично понимаю вас, сеньорита! Действительно, вероятно, у всех бывает такое чувство. Помню, когда я в первый раз увидел созвездие Южного Креста, я чуть не закричал от восторга!

«Дядя прав, – подумала девушка, – никакой сеньор Томазо не правил его дневников!»

– Вы не поверите, сеньорита, но я готов был поднять команду звоном колокола… Мне хотелось… Нет, мне, как и вам, было просто необходимо позвать хоть кого-нибудь…

– Скажите, сеньор Франческо, у вас сегодня был очень трудный день? – спросила девушка. – Да, впрочем, что я! Ведь сама видела, как вы возились с лагом! Да еще пойдете проверять фонари, и все-таки… Хочу вас попросить: посидите часок со мной ночью на палубе… Знаю, вы, наверно, думаете: бездельница, белоручка – вот ей и охота полюбоваться на звезды… А я, поверите, уже третьи сутки сплю по три-четыре часа… Все правлю карты и записи дядины и сеньора Гарсиа.

– Сеньора капитана? Карты?

– Для дяди переписываю кое-какие бумаги, а карты – для сеньора Гарсиа… И знаете, как это ни смешно, но одну меня ночью на палубу ни тот, ни другой не пускает: как же – сыро, ветрено, малютка может схватить какую-нибудь болезнь! Или еще хуже: может – защити ее, святая дева! – услышать, как ругнется кто-нибудь из матросов или вообще увидеть что-нибудь неподобающее… – Сеньорита весело расхохоталась… – Сеньор Франческо, давайте все же сбежим сегодня ночью на палубу! Хоть на полчаса! И полюбуемся на звезды… Может быть, я за это время не увижу и не услышу ничего недозволенного…

– При вас, сеньорита, – сказал Франческо серьезно, – никто из матросов не произнесет ни одного слова, которое могло бы оскорбить ваш слух!

– Это что, отказ?

– Христос с вами, сеньорита! Я после вечерней поверки буду ждать вас у штурвальной будки.

– А о чем вы задумались? Может быть, я ошибаюсь, но мне показалось, что на лицо ваше набежала какая-то тень…

– Я не знаю даже, сеньорита, вправе ли я говорить об этом… Но вот вам известно, как меня зовут, кто я родом, куда и зачем я еду…

– Сеньор Франческо, я читала только ваши генуэзские дневники… О вашем пребывании в Сен-Дье, о поручении, которое вам там дали, я почти ничего не знаю… Простите, я перебила вас…

– Да, а я только и знаю о вас, что вы сеньорита.

– Увы, до сих пор еще не сеньора, хотя мне скоро исполнится двадцать четыре года…

Франческо молчал.

– Что же вы не уверяете, будто на вид мне можно дать гораздо меньше, как сделал бы каждый учтивый кавалер?

– Вы, вероятно, уже поняли, что это не так.

– Сеньор Франческо, – предложила девушка, – давайте присядем здесь, на бухте каната. – И добавила: – Поверьте, мне очень хотелось бы, чтобы вы знали хотя бы имя, которое мне дали при крещении. Но вы, вероятно, заметили, что ни меня, ни дядю здесь никто не называет по имени. Только и слышишь: «сеньорита» или «сеньор капитан». Притом так обращается к нам и наш дорогой друг сеньор Гарсиа. Я понимаю, вам, конечно, любопытно…

– Нет, я совсем не любопытен, сеньорита, – сказал Франческо, – но ваше имя я хотел бы знать!

Девушка положила руку на локоть Франческо:

– И этого я сейчас сказать не вправе… Но погодите, мы доберемся до Кастилии, и вы будете посвящены во все наши тайны… А может быть, и раньше, сеньор Франческо… Фран-че-ско, – повторила сеньорита по слогам. – Это ваше полное имя, а как вас называют отец, мать или жена?

– У меня нет ни отца, ни матери, ни жены… А человек, который заменил мне и отца и мать… – Франческо с трудом проглотил слюну. – Мой дорогой хозяин и учитель сеньор Томазо умер в Генуе, и меня даже не было с ним в его последний час! Он называл меня «Ческо»… И кое-кто из друзей называл меня так… Но это было давно, в пору моей юности…

– А вы верите, что женщина может быть настоящим другом мужчине? – вдруг спросила сеньорита, помолчав.

Франческо удивленно глянул на нее.

Сеньорита вдруг поднялась с места и, сделав несколько шагов по палубе, остановилась за его спиной.

– Верил… – произнес Франческо в раздумье. – Но я ошибся. Мне казалось, что одна очень хорошая девушка была мне большим или, как вы говорите, настоящим другом… Но все вышло по-иному. Однажды в горах (это было подле Сен-Дье) мы с ней перекликались. Я стоял внизу на уступе и, как мальчишка, орал: «Ого-го!» Она тоже мне что-то кричала. Я и не заметил, как тронулась с места снежная лавина. А Камилла сразу увидела опасность. Сначала она спустила веревку, чтобы вытащить меня. Но так как это было ей не под силу, она кинулась за мной. К счастью, мы оба остались живы… Но Камилла потом долго болела.

Франческо был убежден, что сеньорита полюбопытствует о дальнейшей судьбе девушки, однако она заговорила о другом:

– А она была очень красивая?.. Нет, не та, что кидалась за вами в пропасть, а Тайбоки.

«Вы красивее», – чуть было не вырвалось у Франческо. Но нет, Тайбоки – это все-таки Тайбоки!

Он ответил не сразу:

– У нее, как и у вас, глаза были темно…

– Да, знаю, знаю, – перебила его девушка, – «темно-желтые, как у кошки или птицы»… Это место вашего дневника я запомнила. Только не подумайте, – добавила она, прищурившись, – что мною руководило любопытство. Я не любопытна, как и вы. Просто ни дядя, ни сеньор Гарсиа иной раз не могли разобрать ни слова в ваших записях и призывали меня на помощь… Я сегодня же велю в первом же порту купить или поймать кошку с темно-желтыми глазами… А в придачу – желтоглазую птицу… Моряки, правда, уверены, что кошки, как и женщины, приносят на корабле несчастье, но терпят же они меня на «Геновеве»! И надо надеяться, что кошка тут же съест птицу и вам не придется ломать голову над тем, кому отдать предпочтение… Ну скажите, – сеньорита повернулась к своему собеседнику, – разве я не проявляю по отношению к вам чисто дружескую заботу?

Но у Франческо было такое несчастное лицо, что девушка, ласково положив руку ему на локоть, сказала:

– Не сердитесь на меня! На «Геновеве» уже примирились с тем, что у меня дурной характер… Только можно мне задать вам еще один вопрос?

Сеньорита помолчала. Франческо почувствовал, как дрогнула ее рука, но девушка тотчас же убрала ее и заложила за спину.

– Признайтесь, – вдруг произнесла она решительно, – вы очень ревновали Тайбоки к своему другу Орниччо?

– Как я мог ее ревновать? Я был тогда еще мальчишка, а он – юноша… Я и тогда понимал, что он красивее, умнее и добрее меня…

– Красивее? Добрее? – переспросила сеньорита, подымая брови.

– Да попросту я был не вправе ее ревновать!

– А разве на ревность нужны какие-то права?

– Конечно! – ответил Франческо серьезно.

– Ну, оставим это… Сейчас мне хочется о другом… Смотрите, какое небо! Ни одного облачка!.. Хорошо бы, чтобы так было и ночью… Хотя, впрочем, вернемся к ревности. Вот потому-то, что вы были тогда мальчишкой, вам и казалось, что вы не вправе ревновать… Но сейчас вам уже около сорока… Я примерно высчитала… Неужели же потом… Хотя вы не досказали истории девушки, которая бросилась за вами в пропасть.

– Это была не пропасть, – пояснил Франческо. – Лавина только начала сползать, набирая скорость… Мы с Камиллой задержались на уступе скалы, а лавина пронеслась мимо…

– А девушка?

– Камилла очень разбилась. Когда она выздоровела, мы стали мужем и женой. Только в церкви мы не венчались. Камилла отказывалась, несмотря на все мои уговоры.

– А как отнеслись к этому ее родные?

– Она была дочерью ученого-географа… Дело происходило в Сен-Дье… Если у вас будет охота послушать, я расскажу вам, какие необыкновенные люди были в кружке герцога Ренэ…

– Значит, вы все-таки учтивый кавалер… Что же вы нахмурились? Вы ее действительно полюбили? Или женились из учтивости? Или по дружбе? Но вы сказали, что жены у вас нет… Неужели Камилла умерла? Или вы ее оставили?..

Франческо молча смотрел вниз.

– Представьте себе, что я – исповедник, а вы – кающийся… Итак, сын мой, облегчите свою душу! Покайтесь, любили ли вы свою жену так, как она этого заслуживала? Или вы ее оставили, потому что брак ваш был неугоден там, – сеньорита подняла руку кверху, – в небесах?

– Не обращайте все это в шутку! – с гневом сказал Франческо, поднимаясь. – Камилла сама оставила меня. Сейчас у нее очень хороший муж и двое сыновей… Но я действительно должен облегчить свою душу и покаяться в самом страшном своем грехе: я только тогда мог с нежностью обнимать свою жену, когда представлял себе, что это не она, а Тайбоки!

«Говорят, что самая большая беда на свете – это чума или проказа, так как они передаются от человека к человеку… Но я понял, что злоба страшнее и чумы, и черной оспы, и проказы! – думал Франческо, шагая взад и вперед по палубе. – Она тоже передается от человека к человеку».

Он оглянулся. Сеньорита по-прежнему сидела на бухте свернутого каната. Она и не смотрела в его сторону.

– Эрнандо! – окликнул он проходившего мимо матроса. – Сегодня твой черед нести ночную вахту, не так ли? Эрнандо, будь другом, разреши мне сегодня тебя заменить. Потом мы сквитаемся. А с боцманом я договорюсь сам.

Даже в те самые трудные, первые дни своей «матросской жизни», когда от усталости ломило все тело, Франческо не чувствовал себя так скверно.

Долив масла в фонари, он с трудом дотащился до помещения матросов.

Ему казалось, что до ночного дежурства ему так и не удастся вздремнуть. Однако, когда он, одетый и в сапогах, рухнул на койку и только успел закрыть глаза, на него навалился сон. И очень странно было ему, что он спит и видит пологие песчаные берега, до него доносятся резкие выкрики попугаев, а наряду с этим он слышит, как переговариваются его соседи по койке.

Проснулся Франческо весь в поту.

Ему почудилось, что разбудил его скрип двери. Конечно, это ему только почудилось, потому что дверь лишь слегка приоткрылась, и сеньорита тихонечко произнесла в щелку:

– Сеньоры, никто сейчас не спит? Можно мне к вам?

Франческо тотчас же поднял голову со скатанной валиком куртки, заменяющей ему подушку, но немедленно опустил ее снова и закрыл глаза. Господи, надо же быть такой неосмотрительной! Не зная, что произойдет дальше, он в тревоге застыл в своем углу.

Встревожился, однако, он понапрасну: по тому, как дружно отозвались матросы на приветствие сеньориты, он понял, что это не первое ее посещение.

– Спят у нас сейчас только те, кому надо ночью на вахту, – успокоил девушку Педро Маленький, сосед Франческо справа. – Но у нас, если уж кто заснет, того и ломбардами не разбудишь!

Фрапческо лежал на койке с плотно закрытыми глазами.

Сеньорита хозяйственно оглядела помещение.

– Ах, Хуанито, Хуанито! – Она укоризненно покачала головой. – Смотрите, как он наследил подле своей койки! Опять поленился помыть ноги! – сказала девушка, делая вид, что не замечает, как поспешно Бастидас затолкал под койку свои грязные сапоги.

Следы у койки Хуанито мог оставить и Франческо, но сеньорита на него даже не глянула.

– А где же сеньор Бьярн? – осведомилась она.

– Сейчас придет!.. Скоро вернется!.. Сегодня он будет рассказывать свою сагу!.. – откликнулось разом несколько голосов.

– А я потому и пришла, – отозвалась девушка.

– А вы, сеньорита, и не замечаете: «Спасенный»-то уже вторая неделя, как перебрался к нам, – сказал матрос с перевязанной щекой. – Хотя что же это я спрашиваю – ведь вы-то его и выходили!

– Ну как, справляется он с работой? – спросила девушка, точно Франческо не было в помещении.

«Она думает, что я сплю, – пытался успокоить он себя. – Да нет же, она видела, как я подымал голову».

– Привыкает! – ответил Рыжий. – Только жалуется, что немного отвык от моря… А так, по всему, – матрос он исправный. Даже боцман его хвалит!

– Франческо Руппи матрос почище нас с тобой! – отозвался Федерико, тот самый, что невзлюбил императора Карла Пятого. – Руппи два раза с генуэзцем в Индию ходил. А тогда, брат, это было потруднее, чем сейчас. И потруднее, чем на «Геновеве».

– Сеньоры, у меня к вам просьба: после того как послушаем сеньора Бьярна, не сможет ли кто-нибудь из вас хотя бы часок посидеть со мной на палубе? Такая погода долго продержаться не может, а как хочется полюбоваться ночью на звезды!

На приглашение сеньориты сразу с места поднялись четверо молодых матросов.

– Сеньор капитан меня ночью одну на палубу не пускает… Боится, вероятно, чтобы меня не смыло волной. – Сеньорита улыбнулась.

Кое-кто из команды засмеялся. Кто-то весело крикнул:

– Не смоет, борта у «Геновевы» высокие!

Однако и смех и разговоры прекратил тот же Федерико.

– Сеньор капитан прав, – произнес он наставительно, – мало ли что молодой девушке может почудиться в темноте… И вы, сеньорита, лучше всего с тем же Северянином и посидите. Он часто ночами расхаживает по палубе.

– Да? А я и не знала… Попросила было сеньора Руппи со мной посидеть, да ему сегодня на ночную вахту… Перед вахтой, конечно, следует отдохнуть…

– А это Эрнандо с ним дежурствами поменялся… Ишь, хитрец Эрнандо, тебе, как видно, была охота Северянина послушать?

– Да успел бы Руппи и Северянина послушать, – оправдывался Эрнандо, – и отдохнуть успел бы… Ему ведь на вахту под самое утро заступать.

Как ни был Франческо расстроен в тот вечер, он порадовался, что приход сеньориты прервал его первый тяжкий сон. Иначе он пропустил бы рассказ Северянина.

Занятый за последние дни своими новыми обязанностями и хлопотами, Франческо только перед сном встречался с Хуанито. Тот все время пропадал в средней каюте. Оказывается, сеньор Гарсиа всерьез принялся учить мальчишку грамоте.

«Ну, уж чего только теперь не наговорит Хуанито! – думал Франческо. – Ему дай только узор, а уж он разошьет его шелками всех цветов!»

Когда Хуанито ворвался в большую каюту с сообщением, что Северянин уже идет сюда и сегодня до конца расскажет ту сагу, что начал на днях, Франческо подвинулся на койке, освобождая место для мальчугана.

Однако тот, как и сеньорита, пристроился рядом с Федерико.

– Все будут слушать? – войдя, спросил Бьярн.

Где-то в углу уже с полчаса Рыжий переругивался со своим соседом. Речь шла о каких-то недоданных ему деньгах.

Бьярн Бьярнарссон поднял руку, и в каюте все стихло.

– Все слышали начало саги? – осведомился он.

И тогда сорвался с места Хуанито.

– Можно я скажу? – спросил он умоляюще. – Вот сеньорита не слышала начала саги… И наш новенький, «Спасенный»… А там рассказывалось, как предки нашего Северянина нашли путь к какой-то новой земле на западе. Корабль их разбился, они сняли с него паруса и приладили к лодкам. Лодок у них было много. Люди очень мучились, но все-таки добрались до какой-то страны на западе.

Бьярн Бьярнарссон начал свой рассказ до того тихо, что первых его слов Франческо не расслышал. Приподняв голову, он встретился взглядом с сеньоритой и тут же отвел глаза.

И как ни был он зол на девушку, но внезапно нежное тепло наполнило его грудь: было что-то материнское в том, как она обхватила руками тоненькие плечи Хуанито.

«Надо хотя бы как следует, не отвлекаясь, послушать Бьярна Бьярнарссона!» – подумал Франческо.

– …Они сказали старому Скугге, – вел дальше свой рассказ Северянин: – «Дай нам твой соларстейн. Если останемся живы, привезем его обратно. Но пока стоит ночь, нам нельзя без него!» Но старый Скугге сказал: «Это камень моих предков, его передают из рода в род старшим сыновьям. А если вы утонете, камень утонет вместе с вами!» – «Утонет твой соларстейн, если придется, и вместе с тобой. Не всегда же тебе сидеть подле жениной юбки! Лучше уж было его сразу оставить старшему сыну, – сказал Харальд. – Но не горюйте, – добавил он, – я привез с собой соларстейн, только в наших местах он зовется „кер“.

…Франческо, оглядев лица людей, с которыми он делил труд и отдых, поразился тому, как мало он их знает. Даже Рыжий с перевязанной щекой, даже славный парень, но пьяница и сквернослов Педро Маленький, которого недавно в наказание за драку посадили в клетку на палубе, даже веселый шутник Педро Большой – все они слушали Северянина, как слушают в церкви проповедь.

– Уже пора было показаться солнцу, – вел дальше свой рассказ Северянин, – но солнце не всходило, и даже на горизонте не видать было земли… Люди съели все запасы и выпили все масло из светильников. Харальд ел и пил не больше, чем другие. От голода и жажды люди стали слабеть, и Харальд велел им сосать лед. Льдины все время толкались в борта лодок. От страшной длительной ночи люди теряли разум. Один сказал: «Когда я сосу лед, у меня в животе все становится ледяным. Перережу себе жилы и напьюсь горячего!..»

Хуанито все время порывался что-то сказать и, как только Северянин попросил воды, мальчишка снова вскочил с места.

– Вот сеньорита и Руппи не знают даже, что такое соларстейн или кер, а это просто по-нашему компас! Кер Северянина стоит в будке рядом с нашим – магнитным!

– Мой тоже магнитный, но это не компас, – заметил Северянин. – Слушайте дальше. Другой сказал: «Напьешься крови ты один, а как же мы? Выберем такого, у кого нет семьи, заколем его и насытимся». Харальд велел кремнем выбить искры и зажег факел. Море было тихое. Перебираясь из одной лодки в другую по доске, он светил всем в лица. И однажды так наклонил факел, что у Ивара Иварссона загорелась борода. Харальд спросил: «Это не ты ли хотел есть человечину?» Ивар сказал, что не он. Харальд спросил: «А где тот, что хотел перерезать себе жилы?» Человек отозвался. Харальд спросил еще раз: «Кто хотел есть мясо своего товарища?» Один заплакал и сказал: «Ты, наверно, так набил брюхо дома, что сыт и до сих пор. А я мучаюсь от холода и голода!» – «Сейчас твоим мучениям придет конец!» – сказал Харальд и ударил человека ножом в грудь. Потом с мертвого сняли одежду и меховые сапоги и надели на того, который был уже синий от холода. Труп выбросили в море. До этого все осматривали мертвеца и дивились, как можно умереть от такой маленькой ранки. Из нее вытекла только одна капля крови. Харальд спросил, кто приходится мертвецу другом или родичем. Ивар сказал: «Это брат моей жены». – «Когда вернемся домой, – сказал Харальд, – ты сведешь со мной счеты. А пока я нужен здесь». Ивар сказал: «Я не буду сводить с тобой счеты – он и так умер бы. Но у него есть старуха мать, ей надо помочь». – «Хорошо», – сказал Харальд. «Но за бороду ты мне ответишь!» – сказал Ивар. Харальд засмеялся. Он велел зажечь факел и спалил половину своей бороды. Хотел жечь ее и дальше, но Ивар вырвал у него факел и потушил в море.

Взошло солнце, но оно принесло не тепло, а еще более страшный мороз. Люди коченели и умирали от холода и голода. Всего в живых осталось шестнадцать человек. Они говорили Харальду: «Ты сотворен не так, как мы. Мы больше не можем терпеть. Зажжем факел, пускай он сгорит дотла, но мы погреемся!» – «Бог вас лишил разума, – сказал Харальд. – Скоро доберемся до суши, а без факела трудно развести костер». – «Тогда помолись своему камню керу», – сказал один, захохотал, бросился в море и утонул. Харальд прочитал над ним молитву, так как человек этот лишил себя жизни, будучи не в своем уме.

Наконец заплыли в большой залив и высадились на песчаном берегу. Харальд сказал: «Здесь или поблизости наши люди убили шестерых скрелингов, отняли у них еду и лодку. Мы должны быть готовы к бою». – «Как нам готовиться к бою, если мы еле-еле передвигаем ноги!» – сказали люди. И Харальд с ними согласился. «Пускай скрелинги нас убьют, – сказал один, – но пускай нас сначала накормят и напоят!» – «Этого от них нельзя ждать», – сказал Харальд.

Из лишней лодки и весел развели костер и грелись. Тогда к ним подошли маленькие люди в мехах. «Это скрелинги», – сказал Харальд тихо. Но маленькие люди не замышляли ничего дурного. Они стояли вокруг костра и говорили что-то по-своему. Потом они дали пришлым рыбы и смеялись, когда Харальд велел испечь ее на костре, Скрелинги ели рыбу сырою. Насытившись, люди поплыли дальше. Скрелинги дали им в дорогу рыбы – сырой и вяленой».

Северянин уже несколько раз останавливался и просил пить, но Франческо этого не замечал. Он с таким нетерпением ждал прибытия отважных мореходов в заокеанскую страну, что у него начало колотиться сердце.

Северянин продолжал:

– Люди поплыли вперед и увидели берега, поросшие лесом. Лес был густой и высокий. «Это то, что нам надо: Маркланд![7] – сказал Харальд. – Теперь вслед за нами прибудут дружины. У наших детей и внуков будет много леса для постройки кораблей и травы – для прокорма скота». На лесистом берегу стояло множество маленьких людей, но издали их трудно было разглядеть. Харальд был зорок, как белая рысь. «Это скрелинги, – сказал он, – а в руках они держат луки со стрелами наготове. Ближе подходить нельзя: они нас перестреляют. – И пояснил: – Вот тут-то, наверно, наши и убили шестерых!»

Люди повернули лодки и поплыли обратно. Снег и лед так сверкали под солнцем, что люди начали слепнуть. Наступил такой холод, что никто не мог говорить из-за пара, который клубами вылетал изо рта. Харальд велел снять паруса с лодок и закутать всем ноги. И повелел им взяться за весла. «Вот тогда-то мы согреемся!» Когда хотели обернуть парусиной ноги Олафу, у того отвалились все десять пальцев с обеих ног. «Выбросьте меня в море, только сначала убейте! – просил Олаф. – Я не хочу быть вам в тягость». – «Ты не будешь нам в тягость, – сказал Харальд, – так как сможешь грести. А когда вернемся, я возьму тебя в свой дом, и моя жена будет ходить за тобою. Ты будешь считаться моим крестовым братом. Мы уже сейчас можем поменяться крестами». Харальд вытащил свой нательный крест и надел его на шею Олафу и хотел было снять крест с Олафа, но тот сказал, что в крест он не верит и молится старым богам. Харальд сказал: «Значит, теперь ты будешь христианин, а я – язычник. – И захохотал. – Это мне больше подходит!»

Северянин хотел было продолжать, несколько раз открывал рот, но ни одного звука не вылетало из его горла. Датчанин поднес было ему кружку с водой, но Бьярнарссон отвел его руку. Сеньорита, не говоря ни слова, выбежала из каюты. Вернулась она, осторожно неся застольную чашу, полную до краев вина. Северянин поднялся ей навстречу.

– Сеньор Бьярн, вы не устали? – спросила она заботливо.

– Скоро конец, – сказал он, принял из ее рук чашу, сделал глоток, закашлялся, а потом выпил все, что было ему предложено. И, только дождавшись, когда сеньорита заняла свое место, он и повел рассказ дальше. Голос его звучал хрипло:

– Потом люди плыли много времени. Солнце не заходило. Тень борта лодки все время падала то справа, то слева на лицо человека, лежавшего на скамье поперек лодки. Этот мертвый был именит у себя на родине, его должны были довезти домой и похоронить с почестями. Пока доплыли до Гернума, умерло еще трое людей. Тот, который лежал поперек лодки, звался Магнусом Ясновидящим. Это был прадед прадеда моей матери, и все, что здесь рассказано, правда.

Сосед Франческо по койке, Педро Маленький, легонько тронул его за плечо.

– Подумай-ка, Руппи, – сказал он тихо, – даже в те очень давние времена люди, как и мы сейчас, думали не о себе, а о своих детях и внуках!

Франческо не ответил. Он привстал было, но снова опустился на место. Если бы он и решился расспросить Северянина поподробнее о стране Маркланд, то уже не смог бы этого сделать: Бьярн Бьярнарссон лег, сложил руки на груди и через минуту захрапел.

Сеньорита шепнула что-то на ухо Хуанито, и тот уже сорвался было с места, но девушка тотчас же вернула его назад.

– Сеньор Франческо, – сказала она так громко, что ее могли расслышать все находившиеся в каюте, – я вижу, вам так и не удалось заснуть. А сеньора Бьярна, как видите, сморил сон. Может быть, вы все же не откажетесь посидеть со мной часок на палубе? До вашей смены еще далеко… Спокойной вам ночи, сеньоры, – обратилась она к остальным. – Спасибо, что дали мне возможность послушать нашего Северянина!

И, высоко подняв голову, сеньорита покинула каюту, даже не оглянувшись, чтобы удостовериться, последовал ли за нею Франческо.