"Неукротимая герцогиня" - читать интересную книгу автора (Галан Жюли)

Глава II

Как раз в это время, когда Жанна пожинала плоды охоты на супруга, а Жаккетта устраивала судьбу беглого евнуха, Бретонское герцогство медленно, но неотвратимо вступало не в самый светлый период своего существования. Можно сказать, один из самых темных.

Неожиданно скончалась Маргарита де Фуа, жена Франсуа II Бретонского. Анна и Изабелла, дочери герцога, осиротели. Старшей, Анне, не было еще и десяти лет…

Двор погрузился в траур.

Не радовали и успехи армии коалиционеров. Успехов попросту не было. О продвижении к Парижу больше никто и не заикался. Анна Французская начала воевать всерьез.

Не обошла беда стороной и Аквитанский отель.

Неизвестно, что было тому причиной: то ли молодая жена подорвала силы герцога, то ли просто судьба такая, но на одной из охот герцог де Барруа простудился и, вернувшись домой, в три дня сгорел от лихорадки на руках у Жанны.

Жанна стала вдовой. Траурное платье надолго заняло главное место в ее гардеробе.

Не успел Бретонский двор опомниться от этих утрат, как скончалась Антуанетта де Меньле, всего лишь на несколько месяцев пережив Маргариту де Фуа.

Франсуа Бретонский потерял и жену, и любимую женщину…

Тучи над Бретанью сгущались.

Почти год после смерти герцога Жанна провела в каком-то сером унынии. Она сама удивлялась своему состоянию: ведь старость герцога была главным из его достоинств, когда Жанна избрала его своим будущим супругом. Рано или поздно, но такой конец был неизбежен.

Но оказалось, и знание это пришло, как всегда, слишком поздно, что впервые в сознательной жизни, после сурового монастыря и родного дома, где она была попросту обузой, Жанна попала в теплые руки человека, который ее по-настоящему любил и заботился о ней.

Теперь ей казалось, что она во второй раз потеряла отца…

Вдовье положение Жанны было сложным.

Кроме нее, у герцога было достаточное количество законных наследников, не считая многочисленных бастардов, а поскольку брак был коротким и ребенком не увенчался, то, кроме небольшого денежного вспомоществования, рассчитывать на что-то еще просто наивно и опасно. Примерно так объяснил ей положение дел вестник из герцогства.

Ноющее сердце Жанны подсказывало, что это еще не все беды.

Но даже горести и неприятности, если они длятся долго, становятся привычными и в их русле человек опять начинает находить маленькие радости, выводящие его в светлую полосу жизни.

Жанна нашла свою первую любовь…

Небольшой прием был устроен в честь прибытия посла Венецианской республики во Франции Дзаккарии Контарини.

Двор давно отказался от помпезных развлечений. И из-за траура по жене и любовнице герцога Франсуа, и из-за того, что «безумная война», как ее уже окрестили в кулуарах, поглощала все больше средств. Поэтому развлечения двора приобрели оттенок камерности. Недостаток денег возмещался всплеском культуры. Разговоры вертелись в основном вокруг литературы и музыки. (Что весьма, правда, не устраивало многих придворных, вынужденных ломать мозги, читая заумные произведения и заучивая нужные цитаты.) Зато посещающие Бретань гости поражались изысканной атмосфере двора.

Жанна чуть запоздала, потому что новое платье, которое привезли буквально за час до начала приема, оказалось чуть длинноватым и пришлось его срочно укорачивать. Впрочем, она задержалась бы и подольше, если бы не боязнь пропустить что-нибудь интересное.

Жанна вошла в зал с задумчивым и чуть печальным выражением лица, которое появилось у нее после смерти герцога. И очень ей шло. Жанна конечно же прекрасно об этом знала и менять его на более веселое в ближайшее время не собиралась.

Буквально с порога к ней попытался подольститься хлыщеватый шевалье из числа тех, что сонмом роились вокруг молодой красивой вдовы, вызывая чувство раздражения у остальных дам.

Завывая на весь зал, юноша прочел (как он скромно пояснил) плод исканий нескольких ночей:

И замер, ожидая похвал.

– Спасибо, дорогой Жан, вы мне льстите! – улыбнулась Жанна. – Правда, я всегда думала, что Раймбаут Вакейрасский в своей «Песне о величии и непобедимости любовного чувства» писал: «На Беатрис из Монферрата эта кансона льется Вашей славе вслед». Видимо, вы невнимательно искали…

Под хохот окружающих пойманный за руку плагиатор с пунцовыми ушами скрылся в толпе.

Венецианский посол с поклоном приветствовал Жанну и, целуя кончики ее пальцев, спросил:

– Дорогая госпожа, откуда у столь прелестной дамы такие глубокие познания в поэзии Раймбаута? Я предполагал, что он является нашей средиземноморской знаменитостью, а на севере Франции о нем и не подозревают.

– Раймбаут был другом маркиза Бонифация Монферратского и графа Гюго де Монпеза, моего предка. У нас в замке сохранилось несколько кансон, написанных его рукой! – охотно ответила Жанна.

– О! Ваша земля имеет или имела владения в Латинской Романии? – поинтересовался посол.

– Нет, граф Гюго считал, что негоже поборнику Святой Веры обзаводиться землями, пока Святая Земля и Гроб Господень в руках неверных. Увы, он погиб рядом с Бонифацием Монферратским, как нам известно, так и не увидев осуществления своей мечты.

Жанна решила несколько причесать разухабистую биографию Буйного Гюго и умолчала, во-первых, о том, что все свои завоеванные земли граф по пьяной лавочке проиграл, и, во-вторых, умер он за день до той смертельной для Бонифация битвы с болгарами в 1207 году. Умер, когда немного возмущенный крестьянин, чью жену Гюго посетил в овине, подпер двери и поджег строение, искренне сожалея, что так рано становится вдовцом.

Вот так мило беседуя, они подошли к группе, слушающей трагическую балладу о Розе, рассказываемую одной из дам. Запомнить ее в стихах она не успела, поэтому излагала, как могла, прозой:

– Роза была прекраснейшей из трех сестер и стала возлюбленной дамой одного могучего короля, императора Востока и Запада, Злая королева, узнав об их любви, решила в отсутствие супруга погубить его даму сердца. Первый раз она пригласила Розу во дворец и, скрывая клокочущую в душе злобу, обращалась с ней как с родной сестрой. Весь день королева была приветлива, делила с гостьей трапезы, гуляла по саду. И только при расставании она не ответила на слова прощания прекрасной Розы. Обидевшись, та неосторожно воскликнула: «И об этой беззубой, мужиковатой, сиплого-лосой королеве рассказывают, что она прекрасна!»

Жанна незаметно рассматривала венецианских гостей, сравнивая их с придворными.

Почти все итальянцы, кроме самых пожилых, были одеты в короткие просторные бархатные куртки с широкими рукавами и большими отложными воротниками. Никаких вычурностей типа длинных носов обуви или зубчатых краев одежды, которыми еще щеголяли местные франты, в их одежде не было. В легких переглядах итальянцев читалась некоторая насмешка над отставанием местных фасонов от итальянских.

Жанна порадовалась, что на ней платье вполне флорентийского стиля (с пресловутым квадратным вырезом лифа, попортившим много крови местным портным). Успокоившись на свой счет, она чуть склонила голову к левому плечу, чтобы усилить эффект задумчивости, и опять сосредоточилась на пискляво-высоком, на кого-то обиженном голосе рассказчицы.

– … И теперь королева совсем не церемонилась, оттаскала ее за волосы и приказала готовиться к смерти. Король почувствовал, что с его возлюбленной беда, и в мгновение ока прискакал из дальних стран. Но прекрасная Роза была уже обезглавлена. Он прогнал злую королеву из дворца, а тело своей дамы сердца похоронил с царскими почестями. Вот такая печальная история, дамы и господа… – плаксиво закончила она.

– А какова мораль сей баллады? – спросил посол. – Дама скисла окончательно. Несмотря на то, что мораль следовало запомнить в первую очередь, она в ухоженной головке почему-то совсем не задержалась.

– Пусть долго живут те, кто услышит эту песню, и пусть все, кто услышал, уронят две слезы. И пусть все, кто услышал, будут счастливы, а тот, кто женат, пусть простится с любовью! – неожиданно раздался мужской голос.

Жанна взглянула на незаметно подошедшего к их компании молодого человека и впервые в жизни почувствовала, как бешено застучало сердце и тепло охватило ее расслабленной истомой.

– История, которая положена в основу этой прелестной баллады, произошла у нас на острове. Если позволите, дамы и господа, я вам ее расскажу! – продолжил незнакомец.

Несогласных слушать продолжение не оказалось.

– Это было во время правления короля Пьетро Первого. Он страстно полюбил и добился взаимности Жанны д'Алеман, вдовы сира Жана де Мовтолифа, сеньора Хулу. Однажды король отправился, как и мы, во Францию, а дама Жанна ждала ребенка. Королева Элеонора Арагонская была напугана тем, что у короля может появиться наследник не от нее, а от другой женщины, и решила действовать. Не желая отягощать свою душу грехом убийства, она пригласила Жанну во дворец и, когда та прибыла, приказала ее пытать, чтобы вызвать преждевременные роды. Но эти гнусные меры ни к чему не привели. Тогда королева приставила к Жанне двух служанок, которые, как только она разрешилась от бремени, доставили ребенка во дворец. Больше о нем никто не слышал… Жанну же королева Элеонора велела бросить в подземелье замка Кирении, без пищи и постели, где бедная узница жестоко страдала, медленно умирая от голода и холода.

Король узнал о случившемся и срочно отправил супруге письмо. Он написал, что узнал про все ее злодейства, и посоветовал спешить сделать все худшее, что она может, ибо скоро он вернется домой и тогда воздаст ей по заслугам. Элеонора Арагонская, получив такое предупреждение, испугалась и освободила Жанну из подземелья, но заставила ее уйти в монастырь святой Клары. Когда король Пьетро вернулся, он бросился в монастырь и забрал оттуда свою даму сердца, вознаградив ее за страдания крупной суммой денег.

Преданный королю домоуправитель Джованни Висконти изобличил королеву Элеонору, помимо прочих ее злодеяний, еще и в супружеской неверности. Желая быть справедливым и не по гневу, а по делам покарать Элеонору Арагонскую, король собрал высокий суд баронов. Но трусливые бароны, зная, что королева из знатного каталонского рода и что ее родственники мстительны и беспощадны, испугались нашествия испанцев и предпочли осудить на смерть невинного до – моуправителя. Честный Джованни Висконти за преданность королю был уморен голодом в тюрьме Буф-фавенто, а король Пьетро проникся неистребимой, ненавистью к своим подлым вассалам и принялся всячески их преследовать, почему и сложил вскоре голову.

Увы, в жизни зло не удалось покарать, как оно того заслуживало… Вот не менее печальная история, господа и дамы! – закончил незнакомец.

– Позвольте вам представить Марина Фальера! – отрекомендовал посол столь эффектно подавшего себя молодого человека. – Он сын Марко Фальера, крупного кипрского землевладельца, принадлежащего к лучшим венецианским фамилиям. А его дед, Марин Фальер, гордость и слава Кипра, его лучший поэт! Он скончался двенадцать лет назад.

– О! Так вот почему вы так образованны и сведущи в литературе! – пискляво возмутилась дама без морали, всем своим видом давая понять, что при таком дедушке, она бы еще и не то рассказала.

Во время повествования Жанна, оцепенев, смотрела на красивое бледное лицо Фальера с черной гривой тщательно ухоженных кудрей и темными пламенными глазами. Эти страстные очи резко контрастировали с холодной бледностью кожи, делая его вдвойне привлекательным.

«Боже, как он прекрасен!» – колоколом звенело в голове Жанны, и она заворожено впитывала его голос, жесты, улыбку…

Но восклицание плаксивой особы вывело ее из блаженного состояния и Жанна с печальным видом, но решительно двинулась к киприоту.

– Вы познакомите нас, дорогой господин Фальер, с произведениями вашего деда? – произнесла она и вопросительно подняла на него прекрасные, подернутые дымкой грусти глаза, весь вечер до того задумчиво опущенные.

– О, донна миа! – внезапно воскликнул восхищенный Фальер. – Да вы вживую сошедшая с полотна «Мадонна с гранатами», которую я видел в мастерской Сандро Боттичелли!

– А кто этот Боттичелли? – недовольно скривила губки плаксивая дама. – Никогда о таком не слышала… Это у вас, на Кипре?

– Нет, сеньора! – Неприкрытая жалость к отсталости дамы прозвучала в словах Фальера. – Сандро Боттичелли – искуснейший художник Флоренции и мой хороший приятель. Он расписывал виллы герцогов Лоренцо и Джулиано, для лучших домов Флоренции написал прелестные тондо[24], а в доме мессира Джованни Веспуччи, что живет на виа деи Серви, он выполнил картины в ореховых рамках в виде бордюра и шпалер.

– Обнаженных женщин он ловко рисует! – усмехнувшись, подтвердил посол. – И вы уж простите меня, старика, но личиками они немного напоминают прелестную даму Жанну, будто и вправду с нее писаны. Хотя болтают, что натурщицей была любимица герцога Джулиано. Но кто поймет этих художников – их души бродят по всему свету в поисках прекрасного! – Он галантно склонился над ручкой Жанны.

Я видел две его картинки в Кастелло, на вилле герцога Козимо, на которых он под видом новомодных языческих богинь изобразил нежных прелестниц Флоренции. Чудное зрелище!

– А это тондо, где Мадонна окружена ангелами, Сандро пишет для Палаццо Веккьо. Говорят, оно будет украшать зал для аудиенций… – объяснил Фальер и добавил, обращаясь к Жанне: – Но, Боже, какое поразительное сходство с вами, госпожа Жанна! Скажите, вы давно покинули Флоренцию?

– Я никогда не была в Итальянских землях, хотя, конечно, и горю желанием их увидеть. – несколько удивилась Жанна. – А почему вы так решили?

– Но у вас платье точно такого фасона, какой недавно стали носить модницы Флоренции. В других местах он еще не так распространен. – растерялся Фальер.

Глаза Жанны полыхнули. Теперь три козыря в игре завязывания знакомств были у нее на руках: шикарное модное платье, интригующая внешность и, наконец, козырной туз – родовая гордость, Буйный Гюго, который, возможно, при жизни и причинял окружающим массу неудобств, но зато после смерти стал просто незаменим в примерах, упоминаниях и ссылках на славное прошлое семейства де Монпеза.

Ни секунды не колеблясь, Жанна решила бить тузом и, нагло проигнорировав попытки других дам завязать с чернокудрым красавцем беседу, с легкой скорбью на лице вытянула его на пространство побезлюдней, говоря:

– Ах, дорогой господин Фальер, после смерти моего горячо любимого супруга я привыкла к одиночеству. И время от времени мне необходимо покидать общество. Проводите меня, пожалуйста, до портретной галереи – там душевные силы быстро восстанавливаются от созерцания полотен. А знаете, мой предок, граф Гюго, во время четвертого крестового похода посещал ваш остров и был от него в полном восторге! А ваша семья когда на нем поселилась? Расскажите мне, пожалуйста, о Кипре! Почему его называют Сладкой Землей? И зовите меня, пожалуйста, просто Жанной…

Последняя фраза, которую удалось услышать любопытствующим из диалога покидающей зал пары, была:

– Тогда, дорогая Жанна, называйте и меня просто Марином! Наш остров потому и зовется Сладкой Землей, что он так же бесподобно прекрасен, как и вы…

Жанна отсутствовала всю ночь. Видимо, в галерее оказалось больше портретов, чем она предполагала.

Наутро, уже дома, в Аквитанском отеле, когда Жаккетта разбирала ее растрепавшуюся прическу, она, счастливо улыбаясь в зеркало, поймала взглядом фигуру Жаккетты и в который раз критически ее осмотрела. Понимая, что здесь она бессильна что-либо изменить, Жанна опять прицепилась к имени камеристки:

– Ну почему у всех девушек имена как имена, и только от твоего за лье коровником несет! Жак-простак, да и только! Ну ладно, не расстраивайся… Ты теперь будешь на итальянский манер Жаккеттиной. Это куда благозвучней! Поняла?!

– Я же Якобина… – Жаккетта совсем не обрадовалась очередному облагораживанию своего имени. – Сами говорили…

– Была Якобина, теперь Жаккеттина! Что тебе не нравится? Ты камеристка не у кого-нибудь, а у вдовы герцога, сама соображать должна! Приготовь мне постель, спать хочется жутко…

Жаккетте оставалось только надеяться, что госпожа сама же первая забудет о второй реформе ее имени.