"Неукротимая герцогиня" - читать интересную книгу автора (Галан Жюли)

Глава X

Мадам Изабелла нервно ходила по истертым плитам пола, подметая пыль шелковым подолом.

Мадам Беатриса меланхолично сосала леденцы, которые доставала из подвешенного к поясу изящного омоньера (монетки для милостыни, для которых этот парчовый мешочек и был сшит, посещали его крайне редко). И попутно рассматривала развешанные по стенам и расставленные по углам трофеи крестовых походов, в которых принимали участие мужчины рода де Монпеза.

Через несколько мгновений предстояло трудное совещание, на котором надо будет определить дальнейшую судьбу Жанны. Нечего ей на материнской шее сидеть, раз несколько благородных шевалье просят ее руки.

Торг предстоял нешуточный, и мадам Изабелла волновалась с утра. За Жанной давно послали, и она должна была вот – вот появиться.

Чтобы придать совету надлежащую торжественность и обезопасить себя от любопытных ушей, дамы решили устроить его в византийском зале.

Зал этот был средних размеров комнатой в верхнем этаже старого донжона, где хранилась боевая добыча графов – крестоносцев. Львиную долю составляли трофеи легендарного Буйного Гюго, закадычного друга и соратника Бонифация Монферратского.

Когда отличавшийся несколько неистовым характером граф отправился в дальние земли, все графство с облегчением вздохнуло и начало истово молиться, чтобы неутомимый сюзерен подольше шастал в чужих краях и обрушивал свой крестоносный пыл на тамошних жителей.

Гюго своих подданных не подвел и вместе с Бонифацием славно обчистил град Константинов, ходила даже легенда, что во время очередной попойки граф чуть не выиграл в кости у маркиза Монферратского острова Крит и Корфу, захваченные накануне. И если бы звезды в тот вечер были поснисходительней, а рука Гюго не так тряслась от сильных возлияний, то эти славные островки принадлежали бы не хитрым венецианцам, а доблестным графам де Монпеза.

Невыносимо грустно, конечно, от такой потери, но и без этого награбленного византийского добра граф Гюго приволок достаточно много. Со временем большая часть трофеев куда-то рассеялась, но и то, что осталось, впечатляло. Разумеется, держать такое старье в покоях мадам Изабелла считала признаком дурного вкуса, поэтому все снесли в донжон, где трофеи прекрасно разместились.

Стены зала были увешаны золототканой узорной парчой и цветастыми восточными шелками, до сих пор даже не выцветшими. Тут и там громоздились золотые и серебряные чаши, кубки, блюда; дамасское изысканно-коварное оружие; диковинный китайский нефритовый лев; подбитый соболем полосатый зимний халат какого-то богатого бухарского или ургентского бая, страстно любимый молью, – все, что столетиями притягивал Константинополь со всех краев ойкумены. И крохотную чешуйку с этого золотого дракона один из муравьев-победителей приволок в свою норку.

На почетном месте лежали два громадных греческим языком писании Евангелия (у сообразительного графа хватило ума прихватить их целиком, а не только ободрав богатые крышки переплета, как поступили его товарищи).

Но главной ценностью коллекции была массивная кровать на четырех львиных лапах, с витыми столбиками, поддерживающими полог, с полным набором перин и подушек и богато вышитым прелестным покрывалом: на весеннем лугу сидели стайкой серые куропатки. В общем, чудо, а не кровать!

Вернувшиеся из похода оруженосцы рассказывали, что на этой самой постели граф усиленно обращал в истинную веру хозяйку кровати, тонколицую большеглазую византийку. И даже подумывал, не взять ли эту даму в качестве трофея домой, но потом из двух чудес выбрал все-таки кровать, решив, что она ценнее.

Госпожа Беатриса все это с интересом рассматривала, коротая время в ожидании Жанны. Она, в отличие от подруги, была безмятежно спокойна: своих детей у нее не было, и материнские муки были ей, неведомы.

Наконец Жанна появилась.

Она нарочно постаралась задержаться подольше, чтобы дамы потомились в ожидании, и поэтому раза три меняла платья. В конце концов она надела нижнее шелковое белое, с узкими длинными рукавами платье и верхнее голубое, отделанное по подолу и вырезу тонкой серебряной тесьмой и с таким же узким поясом. Волосы приказала просто завить и расчесать на прямой пробор, закрепив цепочкой. Чувствуя себя в весьма боевом настрое, она довольно осмотрелась в зеркале:

– Ну вот, теперь и поговорить можно! – усмехнулась Жанна своему отражению и пошла в донжон.

– Наконец-то, Жанна, где вы пропадали? – Графиня нервным жестом предложила дочери занять место у круглого столика, где для поддержания сил во время нелегкого разговора было сервировано небольшое угощение из фруктов и сладостей.

Баронесса с сожалением оторвалась от щупания дивного покрывала и тоже заняла место за столиком.

Военный совет начался.

– Жанна! Мой святой материнский долг устроить вашу дальнейшую судьбу. К сожалению, смерть моего дорогого супруга и вашего достойного отца свалила на мои хрупкие плечи тяжкую ношу забот. Если бы был жив ваш батюшка, конечно, никаких затруднений бы не возникло и вы были бы обеспечены супругом, всецело достойным вас. Сейчас наши дела не столь блестящи – это удел вдов и сирот, на все воля Божия… – несколько сбивчиво начала графиня, пытаясь сразу дать понять дочери, что лезть из кожи вон ради ее замужества не будет, с места трогаться не желает, и подвести ее к мысли, что надо жить по средствам, выбирая супруга из реально предложенных кандидатур.

Но на Жанну это вступление никакого впечатления не произвело. Она резко, в лоб, спросила мать:

– И кого же из местных дворян вы прочите мне в мужья, матушка?

– Барон дю Санглиэр попросил вашей руки. Он, конечно, староват – все-таки двадцать пять лет разницы, но у нас в Гиени он пользуется влиянием, и земли у него неплохие, а какой виноград на них вызревает! И поверьте женскому опыту вашей матери, мужчины в этом возрасте полны жизни… – пустила пробный шар мадам Изабелла.

Жанна на секунду скривила губы и, опять невозмутимо глядя на мать и баронессу, сказала:

– Ну, во-первых, он безнадежно молод для меня. Господина барона даже привлекательным назвать трудно, а мужчины в этом возрасте полны жизни, как вы сами говорите. Что касается влияния… Любой торговец сукном из Бордо, живущий на Английской улице, имеет больший вес в наших краях, чем уважаемый барон. Да и вино его – кислая дрянь, прости Господи! То же самое я могу сказать и про господина де Арбриссо, и про господина де Грев, которые чересчур дерзко для их скромного положения попросили моей руки. Покойный батюшка не одобрил бы ни один из этих браков! В нашем захолустье людей, равных нам по происхождению, нет, матушка, вы же сами прекрасно знаете. Подобные мезальянсы лягут грязным пятном на наш герб, и мы не сможем носить наш древний девиз «Безупречный по праву!»

Графиня чуть сжалась от такого полного и логического отпора и примирительно (против девиза не возразишь!) сказала:

– Ну хорошо. Давайте отправимся ко двору Наваррского короля. Имя графов де Монпеза там в большом почете.

– Вы лучше сразу скажите, матушка, что хотите, чтобы я ушла в монастырь! – обозлилась Жанна. – Жители Наварры и Беарна годами не видят своего дорогого короля, который порхает по всем королевским дворам Европы, но почему-то упорно минует свой! Кроме того, меня здесь-то убивает запах чеснока от наших горничных, а там, говорят, и от придворных дам несет, как от деревенских кумушек на свадьбе. Покойный граф, ваш достойный супруг и мой дорогой отец очень не одобрил бы этого поступка.

– Хорошо, а что же бы одобрил покойный граф де Монпеза, мой дорогой супруг и ваш достойный отец?! – ледяным тоном процедила мадам Изабелла, покрывшись красными пятнами.

– Мой дорогой отец желал бы видеть свою единственную дочь и наследницу дамой при королевском дворе Франции, где она найдет общество, достойное нашей фамилии, матушка! – отрезала Жанна.

– Дорогие мои, не горячитесь! – выступила в роли миротворца мадам Беатриса. – Ты, Изабелла, вспомни себя в этом возрасте: все мы стремились к сияющим вершинам. Да и странно было бы слышать от представительницы рода де Монпеза иные речи. Жанна вся в покойного графа! А ты, Жанна, не злись на мать. Она знает жестокий мир и хочет уберечь свое единственное дитя от беспощадных ударов судьбы. Поэтому не вини ее, что сияющим, но зыбким вершинам она предпочитает видеть тебя дома, в родной Аквитании, где, может, и нет такого блеска, но есть твердая уверенность в завтрашнем дне. Разреши задать тебе всего один вопрос: где сейчас находится королевский двор?

Жанна задумалась. А действительно, где? Покойный Людовик XI жил в Плесси – ле-Тур…

– Не отвечай, милочка, я недавно из тех краев и расскажу, что творится во Французских землях, – опередила ее баронесса. – Нам с твоей матушкой посчастливилось провести свою юность при блистательнейшем дворе Европы, где в ту пору находились самые красивые и изысканные дамы и самые галантные кавалеры. Я имею в виду Бургундию при неотразимом герцоге Шарле[14]. Теперь такого блестящего двора не найдешь, одни моды чего стоили, верх совершенства! Но бедняжка Шарль убит, Бургундию растащили на куски и от былой славы остались лишь лохмотья. Таков удел земной! Христианнейший король Людовик, эта Вселенская Паутина[15] тоже отдал концы, несмотря на все свои молитвы. И теперь официально нашим славным королевством правит его хилый сынок Карл. А на самом деле его старшая сестрица госпожа де Боже, мадам регентша. И вот что я тебе скажу, дорогая Жанна: королевского двора у нас нет, и делать там молодой незамужней девице нечего!

Баронесса утерла платочком лицо и продолжила:

– Посуди сама: Анна со своим братцем сидит в Амбуазе и двором тамошнее общество назвать трудно. Еще бы! Госпожа де Боже истинная дочь своего отца. А уж в покойном-то короле и капли рыцарства да галантности не было. Да и что ждать от этой семьи? На досуге я расскажу вам всю правду, вы ахнете! А уж про подружек нашего Луи я и не говорю! Пресвятая Дева! Все эти Югетты и Жигоны – да им бордель больше пристал, чем королевская опочивальня. А Перетта, притча во языцех? Помнишь, Изабелла, когда мы ездили в Париж, как раз во времена этой пикантной связи, там из всех окон сойки да вороны в клетках на все лады склоняли ее имя?

Дамы посмеялись, и баронесса продолжала:

– Ну уж об искусстве одеваться наш любезный король и вовсе не подозревал. О его линялой шляпе с оловянными образками судачила вся Европа. Невыносимо думать, что такой сморчок тайными интригами и хитрыми кознями свел красавца Шарля, настоящего рыцаря и правителя, в могилу, расправившись с ним чужими руками… Да… И Анна Французская вся в своего папашу. Если бы ей пришлось думать, куда потратить некую сумму денег, будьте уверены – она, вместо того чтобы купить себе новое платье, купит нового шпиона! Хотя этих шпионов у ней куда больше, чем платьев. Да что говорить! – махнула ручкой баронесса. – Год назад я через своего старинного знакомого сенешаля Гастона (Изабелла, ты должна его помнить!) добилась аудиенции у регентши, чтобы разрешить кое-какие вопросы о землях, оставленных мне моим дорогим Анри (это мой третий покойный супруг). Так вот, пока искали нужные бумаги, мы втроем – я, Гастон и Анна – сидели в малом кабинете. И какой беседой они меня потчевали? Думаете, о поэзии или галантных увеселениях двора? (Как подобало бы благородным воспитанным людям!) Как бы не так! Госпожа Анна и господин Гастон оживленно обсуждали, какую замечательную породу гончих они выведут из шести щенков, появившихся на свет в результате любви регентшиной выжловки Бод и гастоновского Сульяра. (Сенешаль уверяет, что этого пса подарил Гастону покойный король, хотя я уверена, что, скорее всего, тот просто выклянчил собачку!)

Мадам де Шатонуар перевела дух и отпила хороший глоток кларета.

– Мои дорогие, я не ханжа и не избалованная неженка! И тоже люблю благородное искусство охоты. Тем более что привалы в лесах, ночевки в охотничьих домиках дают чудесную возможность завязать отношений с интересующим тебя кавалером… Но даме обсуждать собачьи стати и достоинства?! Немудрено, что после Генеральных Штатов[16] благородные сеньоры обходят Амбуаз стороной. Ах, если бы тогда регентом стал душка Людовик Орлеанский, мы бы вспомнили, что такое настоящая придворная жизнь! Вот уж кто понимает толк в увеселениях и красивых дамах! Но и он, и другие принцы, герцоги и графы стараются в королевской резиденции не задерживаться, хотя некоторые знающие люди говорят, что Анна не прочь заполучить своего главного противника в свою постель. Но красавец Луи бегает от нее как от чумы: дочери покойного короля ему не по вкусу, что жена, что свояченица. Ах да, я чуть не позабыла, что мы имеем королеву Франции. Почти имеем. Разумеется, свой двор есть и у малютки Марго Австрийской, которая должна выйти замуж за Карла по Аррасскому договору[17]. Но там больше дрессированных зверюшек, чем кавалеров… А самой старшей придворной даме лет тринадцать от силы, не считая этих вездесущих статс – старух. Конечно, если ты хочешь спотыкаться там о козлят и барашков и играть целыми днями в мячик… Но мужа там найти трудно… – усмехнулась баронесса. – И, кроме того, дорогая Жанна, не забывай, что ты – аквитанка. Наш край, слава Богу, всегда жил собственным умом, и Англия нам ничуть не дальше, чем Франция. Эта мерзкая война, которую англичане позорно проиграли, нанесла Гиени непоправимый урон. Где то золото, что текло в Бордо из английских карманов? Благодарение Господу, Аквитания потихоньку оправилась от присоединения к французской короне, но до былого величия нам как до Рима пешком. А потом, уже в наше время, разве можно было назвать твоего отца, милочка, преданнейшим слугой короля? Я помню те дни, когда в каждом замке на все лады кричали «Лига, Лига!»[18], если бы наши грозные мужчины были воинственны на деле так же, как и на словах, и тратили свой боевой пыл не только на дижонских потаскушек, но и на дела… То не пришлось бы мне сейчас вымаливать у семейства де Боже то, что и так принадлежит мне по полному праву вдовы. Хитрюга Людовик обвел их всех вокруг пальца! Уж он-то, в отличие от бедняжки герцога, полагался на свою голову, а не на мешок с алмазами которые Шарль (Считая, что алмазы приносят счастье, удачу и победу в сражениях, Карл Смелый, помимо всемирно известного алмаза Санси, постоянно носил с собой мешочек с отборными алмазами. Когда он Погиб при Нав$и, победители-швейцарцы сняли с его тела этот мешок. Они решили проверить камни и, перепутав твердость с прочностью, расколотили громадное состояние в алмазную пыль. На том в успокоились) таскал с собой! Попомни мои слова, Жанна! Как только ты появишься при дворе, твое имя и твоя красота быстро заставят зловредных дам регентшиной свиты вспомнить, за какие грехи у вас отняли ваши земли и оставили угасать великий род на крохотном клочке графства. А Анна Французская весьма подозрительна и мстительна…

– И лучше мне все-таки уйти от греха подальше в монастырь! – насмешливо закончила Жанна, очень внимательно слушавшая баронессу, но делавшая в уме свои выводы.

Мадам Беатриса, покочевавшая по всем мало-мальски пристойным дворам Европы, была (в отличие от мадам Изабеллы) закалена в словесных дуэлях, поэтому на насмешку и бровью не повела. Выпив для подкрепления сил еще один бокальчик, она с новым пылом ринулась в бой.

– Совсем нет, дорогая. Ты мне как родная дочь, и мой христианский долг помочь тебе и твоей матери в этом сложном деле. Я просто делюсь с тобой своими впечатлениями. Думаю, что блистательный бургундский двор канул в Лету. Настоящий французский королевский двор появится только тогда когда Карл примет из рук сестры бразды правления страной и вступит в брак. В Англии смута, туда даже соваться не стонем, но остался еще один весьма приличный двор, который, как мне кажется, прекрасно тебе подойдет. Я говорю о герцогстве Бретонском!

– Еще одно захолустье! – фыркнула Жанна и взяла миндальную лепешечку.

– О нет, моя девочка! Посуди сама: герцогство – единственная независимая французская земля, которую проныра Людовик не смог захапать. Поэтому с ней считаются и Франция, и Англия, и Германские земли. Самое же главное для тебя – у герцога нет сына, и Бретань наследует его старшая дочь, госпожа Анна. Кто получит ее руку, тот получит Бретань. Поэтому в Ренне толпятся благородные сеньоры со всех концов и окраин. И каждый, заметь, с подобающей его положению свитой. Вот там ты не будешь чужой. Бретань, Аквитания и Бургундия всегда были связаны общими интересами.

– Кроме того, Жанна, – вступила в разговор мадам Изабелла, – ваш отец был хорошим другом Франсуа Второго Бретонского. В Ренне у нас есть небольшой, но приличный отель, пожалованный графу герцогом в пору их дружбы. – «За какую-то сверхпокладистую шлюху!» – добавила она про себя.

– И благородное французское дворянство, создавшее Лигу Общественного Спасения, направленную на то, чтобы оградить нашего юного короля от тирании этой мерзкой семейки де Боже, охотнее проводит время в Ренне, нежели в Амбуазе!

Этими пророческими словами баронесса завершила свое страстное выступление и полезла в омоньер за очередной карамелькой.

Жанна совсем не торопилась с окончательным ответом. С одной стороны, мадам Беатриса нарисовала весьма убедительную картину. Если так обстоят дела, то соваться в королевскую резиденцию действительно особого смысла нет. Южная провинциалочка из нелояльного рода королевской фамилии. Видимо, в самом деле, придется начать с Бретани. С другой же стороны, матушка явно заинтересована в Ренне, поэтому надо поторговаться.

– Хорошо, я согласна. Но с таким гардеробом, как у меня, появляться при герцогском дворе просто позорно! Нужно сшить несколько платьев (кстати, хорошо, что бархатные уже шьются у Мадлен), подкупить теплых тканей, мехов, ведь в вашей хваленой Бретани холодно и сыро! – наконец отрезала она.

Мадам Изабелла поняла, что торговаться опасно, и без слов утверждающе склонила голову.

– Вот и прекрасно! Милые дамы, я тоже поеду с вами до Ренна, там у меня несколько дел! – подытожила совещание довольная баронесса.

Пришедшие к долгожданному соглашению высокие договаривающиеся стороны с облегчением накинулись на угощение.

Бедная Бретань еще и не догадывалась, что ее собрались покорить серьезные аквитанские дамы.

Известие о том, что в скором времени мадам Изабелла и мадам Жанна намерены ехать в Бретонское герцогство ко двору герцога Франсуа, оживленно обсуждалось вечером того же дня на кухне, где трапезничала челядь замка, свободная в этот час.

Само собой разумеется, это был страшный секрет и жгучая тайна.

В отличие от камеристок, несколько испуганных, но восхищенных такой смелостью графинь, тетушка Франсуаза была настроена очень мрачно, если не сказать трагично.

– Виданное ли дело! – голосом дельфийской сивиллы вещала она, ожесточенно кидая в миски тушеные бобы и поливая их «гасконским маслом». – Не нашли лучшего места, куда податься! Добром это не кончится, помяните мое слово!

– Это почему же? – добродушно спросил Большой Пьер, а девушки возмущенно загалдели.

– Потому! – решительно отрезала тетушка Франсуаза, сунув ему миску с бобами. – Самое треклятое место! Нарочно искать станешь, а хуже не сыщешь!

Она резко махнула рукой и чуть не сшибла миску со стола.

– Всякий знает, что около ихней Бретани волшебный остров стоит, где феи одни только и живут. Оттуда-то они по всему королевству и расплодились. Ладно, у нас они все больше в родниках сидят, гор-то нет, как они привыкли. А уж в Бретани шагу ступить нельзя, чтобы на фею не наткнуться. А по ночам эти старухи в лохмотьях шныряют во всех деревнях, в дома невесть как забираются. Никакой запор их не удержит. И поди разберись, какая к тебе фея забрела, – та, что по хозяйству помогает, или злыдня зловредная. А бретонцы эти, даром что христиане, таскают им своих младенцев народившихся, чтобы те их по-своему окрестили. Тьфу! Ровно еретики какие! И море там другое, неправильное. Не то что наше. Скалы, острова – и у каждого острова хозяйка есть. Белая там дама, черная, серая – на любой цвет. Как луна полная, так они и носятся над волнами и рыбаков от рыбы отворачивают.

– Ах, мама, ты все перепутала! – вмешалась в страстный монолог матери Аньес.

Она, как и тетушка Франсуаза, была большой любительницей и великим знатоком по части фей, эльфов, кобольдов, гномов и прочей волшебной магии и нечисти. Но если тетушка Франсуаза черпала сведения из чистого народного источника, то Аньес серьезно обогатила их еще и слушанием многочисленных романов и поэм в покоях графинь.

– Феи вовсе не шныряют по Бретани. Они переселились на север, на остров яблок Авалон и там у них королевство. В их домах и замках крыши золотые, а в стены вделаны изумруды, топазы и гиацинты. Туда попадают благородные рыцари, где они и живут, не зная горестей и забот. А правит ими король Артур, которого фея Моргана перенесла туда и залечила волшебством его ужасные раны. А феи, которые живут у нас во Франции, вовсе не сморщенные злые старушки. Это прекрасные дамы в богатых платьях. Они выходят замуж за самых благородных рыцарей, но связывают своих супругов клятвой. И раз в неделю, когда остаются совсем одни, превращаются в кого-нибудь. Или запрещают мужу видеть себя без одежды. Мелузина вон каждую субботу превращалась в крылатую змею. И вообще. Неприлично и старомодно называть их феями. Надо говорить «Дама Абонда»!

– Может, для госпожи Жанны фея и Дама Абонда, а нам, вилланам, лучше держаться от них подальше. Надежней будет! И народ бретонский совсем дикий: нахлещутся своего ужасного сидра – а доброго вина там не найти! – и давай в свои мешки с трубками дудеть. Хлебнете вы там горя, ой хлебнете! Живыми бы хоть вернулись когда-нибудь! – Тетушка смахнула уголком фартука слезу.

Рассказ дочери ее ничуть не успокоил, и она твердо стояла на своем:

– Нет бы замуж спокойно выйти, детишек рожать да нянчить, все здешние господа от госпожи Жанны без ума, так нет, надо нестись куда-то к черту на кулички. Совсем мозги от гордости посвертывались!

– Да что вы такое говорите, тетушка Франсуаза? – засмеялся Большой Пьер. – Бывал я с покойным графом в Бретани, и не раз. Никаких страстей, о которых вы толковали, не заметил. Народ чудной, это верно. И говорят не по-нашему, но больше по деревням, в городах-то нормально. И сидр у них неплохой, когда привыкнешь. Сыро только и холодно, с нашими местами не сравнить. Но не всем же так везет, а жить можно, точно вам говорю.

Гул одобрения пронесся над мисками, и тетушка Франсуаза осталась в меньшинстве. Махнув рукой, она молча подсела к столу и, ковыряя бобы, стала думать, какие кусочки мощей, ладанки и амулеты надо раздобыть, чтобы надежно оградить Аньес от колдовских и людских напастей в далеком чужом краю…

Куда ехать за семейным счастьем, наконец решили. Теперь надо было подумать – как.

На следующее утро в Бретань неторопливо отправилась крепкая повозка с несколькими расторопными парнями, чтобы проверить дорогу и привести реннский отель в порядок. Половина слуг должна была вернуться, а остальные оставались дожидаться приезда хозяек.

И замок Монпеза понемногу стал готовиться к предстоящему отъезду графинь и баронессы.

Как и предполагала Аньес, известие о внезапной и необъяснимой близости мессира Марчелло и Жаккетты серьезно попортило кровь молодому женскому населению.

Такое возмутительное событие не лезло ни в какие ворота. Три дня Жаккетта перемещалась по замку под беспощадным обстрелом любопытных глаз, проникающих в нее до костей. Но даже самые дотошные исследовательницы не могли найти в ней той искры, что могла зажечь разборчивого итальянца.

Ну хоть убейте, колесуйте или сожгите, не обладала эта деревенская плюшка ни легкостью и детской игривой лукавостью Аньес; ни жизнерадостной, победной, плещущей через край красотой Маргариты; ни заимствованной у благородных дам изысканной манерностью Шарлотты!

Спросить мужской пол о достоинствах Жаккетты прекрасная половина обитателей замка почему-то не догадалась. А на женский взгляд она была удручающе, просто безнадежно проста.

– Ничего не пойму! – первой сдалась и отказалась от дальнейших раздумий Маргарита, когда девушки в который уже раз сообща пытались понять это чудо.

– Ну ладно, понимаю, когда мессир Марчелло и баронесса. Она хоть в два раза старше, но в пять раз красивее Жаккетты. А Жаккетта хоть и неплохая девчонка, но так же изящна и привлекательна, как кованый гвоздь!

Все с ней согласились, и мудрый инстинкт самосохранения наконец подсказал камеристкам две возможные, приятные для самолюбия версии: или итальянец малость свихнулся, глядючи по ночам на звезды; или как истинному гурману Жаккетта нужна ему в противовес мадам Беатрисе, чтобы острей ощущать изысканность последней.

У Аньес язык чесался рассказать тайну, но старой девой оставаться не хотелось, поэтому она, стиснув зубы и кляня в душе страшную клятву, молчала.

Унося в растрепанных душах недоумение по поводу загадочной мужской натуры, девушки разошлись, так и не приблизившись к разгадке.

А Жаккетта, по своему обыкновению, и не заметила, что ее достоинства подвергаются всестороннему анализу, и не изображала ни особой радости, ни особого горя по поводу своей волнующей весь замок связи.

Да и какая тут радость: мессир Марчелло оказался не только страстным партнером, но и строгим, дотошным учителем. И во время их занятий учил и любил на совесть, так что Жаккетта после визитов в башню чувствовала себя выжатым лимоном. В непривычной к таким усилиям голове путались и переплетались многочисленные рецепты. Руки ныли от причесываний, начесываний, расчесываний, зачесываний, а, уж коленки – те просто дрожали и подгибались от всего остального.

Этого нельзя было не заметить: за неделю Жаккетта заметно похудела и лицо ее осунулось. И – редкий случай в практике женских отношений! – недоумение и зависть девушек сменились недоумением и сочувствием.

Но постепенно к концу недели Жаккетта почувствовала, что понемногу втягивается в непривычное дело. Руки приобретают сноровку, рецепты запоминаются все легче и не наводят прежнего ужаса своей сложностью. Да и неутомимый итальянец малость выдохся, работая сразу на два фронта, благо баронесса была тоже дама не промах и поблажек ему не давала, и поэтому жизнь для Жаккетты опять приобрела прежнюю привлекательность.