"Красавица и пират" - читать интересную книгу автора (Галан Жюли)

Глава IX

Но даже вооруженная собственноручно составленным «Кодексом Знатной Дамы», Жаккетта отчаянно боялась. Ведь госпожа Фатима любовно и тщательно делала из нее настоящую восточную женщину, способную соперничать с любой гаремной красавицей.

А Жанна и не собиралась превращать ее в настоящую знатную даму, она просто на скорую руку придавала камеристке вид особы относительно благородных кровей.

Жаккетта поняла это так, что хозяйка больше рассчитывает запудрить господам мозги, плетя всякие небылицы о загадочной Нарджис, чем полагается на ее, Жаккетты, таланты.

Жаккетта и боялась, и злилась: в случае чего госпожа-то отопрется, ей не привыкать. Только для чего ей все это надо, интересно знать? Не к добру, ой не к добру затеяла этот маскарад госпожа Жанна.

Веселее от таких мыслей Жаккетте не стало, и она впала в совершенно траурное настроение. Особенно когда узнала, что первый выход в роли Нарджис предстоит сделать сегодня вечером.

– Ну вот, сегодня у тебя наконец-то нормальное выражение лица, – заметила Жанна, глядя на перекошенную от страха физиономию камеристки.

У Жаккетты даже кивнуть в ответ сил не было. Трясущимися руками она натянула новое платье, сделала себе прическу, накинула свое белое покрывало.

Обихаживать дам пришлось служанке госпожи Беатрисы. Жанна хотела, чтобы она одела и причесала и Жаккетту, но та с ужасом отказалась, не представляя, как чужой человек будет хлопотать вокруг нее.

«Началось…» – с ужасом думала Жаккетта.

Карета доставила трех дам к небольшому трехэтажному особнячку на улице Джулия. Окна его были озарены теплым светом, звуки музыки были слышны издалека.

Мадам Беатриса и Жанна, подпирая Жаккетту с двух сторон, словно конвоиры узника, ввели ее в дом, где никто ведать не ведал о существовании камеристки графини де Монпеза, но скоро все должны были узнать о загадочной красавице Востока Нарджис…

Будь воля Жаккетты, она так бы и простояла все время у входа. Но Жанна с баронессой настойчиво увлекали ее вперед. Жаккетта переставляла негнущиеся ноги и тоскливо думала, как же хорошо жилось ей раньше. Если бы она попала на этот вечер в прежнем качестве – как прислуга, вот тогда бы она не растерялась!

Глаза мадам Беатрисы весело искрились. Ей было любопытно, произойдет сегодня скандал или нет. И как справится служанка с новой ролью.

Жанна была надменно спокойна и равнодушна. Казалось, она вообще в этой компании случайно.

Через несколько мгновений Жаккетта немного освоилась, Никто не тыкал в ее сторону пальцем и не кричал: «Да это же камеристка!» Хотя глазели со всех сторон. Жаккетта уверяла себя, что смотрят все на госпожу Жанну, а на нее и смотреть незачем, кому нужно… Баронесса улыбалась и раскланивалась направо и налево и при этом умудрялась тихонько говорить:

– Хорошо, милая, не трясись, хорошо.

Но стоило Жаккетте чуть-чуть расслабиться, тут же не замедлила возникнуть первая опасность.

К дамам приблизился человек в кардинальском одеянии.

«Ничего странного… – старалась успокоить себя Жаккетта, – это же Рим, тут кардиналов больше, чем на замковой кухне кастрюль. Подошел, и ладно, может, отойдет…»

Но после, короткой беседы с дамами кардинал ласково спросил ее:

– А как нашей юной гостье, почти всю жизнь проведшей за морем, понравился Рим?

У Жаккетты от страха пот потек по спине, но она тихо и ровно сказала:

– Рим красивый город, – надеясь, что этот исчерпывающий ответ закончит их беседу.

– Ты, дитя, наверное, никогда еще не видела столько храмов божьих? – не унимался кардинал. – Богомерзкие мечети вытеснили их в тех землях, где ты жила.

«Вот прицепился!» – обозлилась Жаккетта.

– Да, я не видела раньше столько храмов. Они больше похожи на творения ангелов, чем на работу людей, – с трудом, но справилась Жаккетта и с более длинной фразой.

– Наверное, нелегко быть христианкой в мусульманских землях? – продолжал допрос кардинал. – Просто удивительно, что твой шейх не обратил тебя в ислам.

«Да отвяжись ты!» – Жаккетте стало тоскливо. Похоже, кардинал собрался пытать ее до Страшного Суда.

– Я католичка, – только и вымолвила Жаккетта.

Жанна пришла ей на помощь.

– Да, ваше высокопреосвященство, остаться верной истинной вере в тех краях нелегко, но Господь не оставляет своих чад и в мусульманском плену. Госпожа Нарджис никогда не забывала свою веру и не расставалась с крестиком, подаренным ей матушкой.

Жаккетта неохотно предъявила кардиналу крест.

Подарок нубийца Абдуллы вызвал восхищение. Правда, баронессе показалось, что рубин, украшающий крест, формой, цветом и размером как-то очень ей знаком.

А Жанна довольно отметила, что его высокопреосвященство, приговаривая: «Действительно, чудо! Какой теплый розовый цвет, какая округлость форм!» – смотрит совсем не на восхитительный розовый жемчуг креста, именуемый «Золотая роза», нет, его взгляд точнехонько нацелен на полуобнаженную грудь Жаккетты, еле умещающуюся в тесном корсаже.

Глаза у его высокопреосвященства стали добрыми и ласковыми. А взгляд очень заботливым. Неся на лице печать высоких дум, его высокопреосвященство удалился.

Вечер продолжался, и от полной безнадежности Жаккетта неожиданно сделала небольшое открытие, облегчившее ей жизнь. Оказывается, когда уж совсем невмоготу, можно не отвечать на некоторые вопросы. Нужно лишь улыбнуться в ответ или печально вздохнуть.

Окрыленная открытием, Жаккетта улыбалась и вздыхала направо и налево. И постепенно забыла про свои страхи. Освоившись, она уже начала осторожно поглядывать по сторонам, соображая, когда же гостей будут кормить. Такой вечер, да без трапезы? Быть не может!

Баронесса отделилась от Жанны с Жаккеттой и, стоя у красивой мраморной статуи, вела оживленные переговоры с господином, одетым в роскошные, но мрачноватые одежды.

Это и был маркиз дю Моншов, шевалье де ла Грангренуйер де ла Жавель, благодетель, покровительствующий сбегающим из гаремов красавицам.

То, что к очаровательной госпоже Жанне присоединилась не менее очаровательная госпожа Нарджис, привело его просто в телячий восторг, и он дал баронессе рыцарское слово лично ввести обеих беглянок в Аквитанский отель графини де Монпеза в Ренне.

Таким образом, наиважнейшее дело было изящно улажено, и Жанна получила возможность добраться до дома.

В это время гостей, к радости Жаккетты, пригласили к столам.

На длинных дубовых столах, освещенных множеством белых восковых свечей, важно расположились на снежных скатертях все дары земель и морей щедрой Италии. Безопасность гостям гарантировало «змеиное дерево» работы нюрнбергских мастеров[3].

Жаккетте «змеиное дерево» показалось чудом из чудес: из позолоченного холмика поднимался вверх дивный серебряный цветок. В его чашечке сидела Дева Мария с Младенцем. Золотом блестели ее одежды и волосы. Покой Пресвятой Девы охранял у подножия цветка святой Георгий, поражавший змия. С другой стороны подножия мирно спал библейский старец. А с каждого лепестка свисала подвеска со змеиным зубом.

Это было прекрасное зрелище, но сама трапеза разочаровала Жаккетту до слез. Мало того, что еды на столах могло быть и побольше, так еще стоящий за спиной слуга лез явно не в свое дело, накладывая те кушанья и в том количестве, как сам считал нужным. На мнение госпожи Нарджис ему было откровенно начихать.

Жаккетте стало понятно, почему лица знатных дам печальные. Немудрено, при таких-то порядках! А тут еще ко всему прочему выяснилось, что с соседями по столу надлежит вести вежливую беседу… Это не поев-то как следует!!!

Окончательно потеряв робкую надежду на то, что жизнь начнет понемногу налаживаться, Жаккетта мрачно вооружилась вилкой и приступила к еде; Даже, факт, что сосед слева говорил только по-итальянски, не утешил ее.

Коварная вилка была в заговоре со слугой и все норовила промахнуться мимо намеченного кусочка;

Сосед справа заметил страдания Жаккетты и мягко спросил:

– Не сочтите за дерзость, госпожа Нарджис, но, видимо, при дворах мусульманских владык вилка не в почете? А чем же там едят?

– Кинжалом! – отрезала обиженная на весь, мир Жаккетта.

Жанна, хоть и сидела поодаль, услышала диалог и бросила на нее очень выразительный взгляд.

– Многие кушанья принято есть просто руками, – решила не злить госпожу Жаккетта. – А после еды руки омывают водой, в которую добавляют лепестки роз. Мой господин любил, чтобы ему воду подавали с ломтиками лимона.

– Безумно интересно! – с непонятным энтузиазмом воскликнул сосед справа. – Сколько народов – столько обычаев. Разрешите, милая госпожа Нарджис, если так можно выразится, поставить вам руку.

У Жаккетты чуть не вырвалось категорическое:

«Еще чего!» Но госпожа не сводила с нее глаз, и пришлось терпеть приставалу.

Он завладел ее кулачком, сжимающим вилку, разжал его и вложил коварный инструмент заново. Затем, не выпуская ладони Жаккетты из своей руки, принялся показывать, как удобнее цеплять кусочки мяса и овощей.

Сидящие поблизости кавалеры посматривали на эту идиллию с плохо скрываемой завистью.

– Видите, как прекрасно пошло у нас дело? – обрадовался сосед справа. – У вас очень музыкальные руки, вы, наверное, прекрасно играете на восточных инструментах.

– К сожалению, нет, – вздохнула Жаккетта, печально глядя на недосягаемую пищу на тарелке.

Что толку, что галантный кавалер научил вилку правильно держать, поесть-то все равно не дает!

– Девушка, которая играет на арабской лютне, должна еще и петь, – объяснила она, сама поражаясь, откуда взялись у нее такие правильные слова, – но меня играть и петь не учили. Я танцевала для господина любовные танцы перед тем, как он шел на женскую половину исполнять долг мужчины. Это позволяло ему быть на высоте.

В последних фразах, видимо, было что-то не то, потому что мужчины как-то заинтересованно замерли. Дамы же, наоборот, очень неодобрительно передернулись.

Кавалер Жаккетты тоже, насторожился и даже ослабил захват ее правой руки.

Воспользовавшись моментом, Жаккетта решительно вонзила вилку в мясо и засунула долгожданную еду в рот, клянясь в душе проглотить этот кусочек, даже если черти его из зубов будут рвать.

Жанна с легким ужасом смотрела на выходки своей Нарджис.

– Вам нравилось это занятие? – осторожно спросил сосед справа.

– Это интереснее, чем ткать коврики, – безмятежно ответила неторопливо прожевавшая мясо Жаккетта.

Кавалер не нашелся, что ответить, и Жаккетта получила возможность немного поесть.

Пока она ела, сосед справа немного пришел в себя и спросил:

– А вы видели, очаровательная госпожа Нарджис, местные состязания, именуемые багордо?

– Увы, не видела, – печально вздохнула Жаккетта.

– Тогда льщу себя надеждой, что увижу вас и госпожу де Монпеза завтра среди зрителей этого дивного зрелища.

Жаккетта улыбнулась.

Вечером того же дня посланник маркграфства Бранденбургского при папском дворе заносил в дневник впечатления дня:

«На вечере, данном господином и госпожой N, я имел удовольствие видеть дам, о которых много говорят теперь в здешнем обществе. Даже у самого черствого душой человека история бедствий в арабском плену отважной графини де Монпеза не может не вызвать сострадания и восхищения ее мужеством. Не менее трогательна судьба госпожи Нарджис, которая сегодня впервые появилась на публике. Французское дитя, воспитанное в мусульманской стране и взращенное для утех шейха, превратилось в очаровательнейшую девушку, в которой пленительно соединились лучшие качества восточных и западных прелестниц. Грация госпожи Нарджис бесподобна и неподражаема. Лишь девушка, с детства воспитанная на Востоке, способна придавать своим движениям столько прелести. Лань, серна, газель – вот слова, которые сам выговаривает восхищенный язык. Манеры госпожи Нарджис просты и безыскусны, как и подобает отпрыску благородного рода. Даже мусульманский плен не смог заглушить в ней то, что дается чистой кровью. А воспитание, полученное в условиях, увы, далеких от надлежащих ей по происхождению, придало поведению госпожи Нарджис легкую пикантность и непередаваемое очарование. Она положительно обворожила римское общество. В число поклонников госпожи Нарджис записался и скромный автор этих строк!»