"Дорога во Францию" - читать интересную книгу автора (Верн Жюль Габриэль)

Глава девятнадцатая

Итак, мы продвигались к концу долгого путешествия по неприятельской стране, к которому принудило нас объявление войны. Этот трудный путь во Францию мы совершили ценой страшного утомления, если не страшной опасности, так как, исключая двух-трех случаев, – между прочим, нападения Бухов, – ничто не угрожало нашей жизни и свободе.

Все вышесказанное относится также и к Жану с того момента, как мы встретились с ним в горах Тюрингии. Он цел, невредим и теперь ему остается только добраться до какого-нибудь нидерландского города, где он может в безопасности ожидать исхода событий.

Между тем граница кишела войсками. В этом районе, простирающемся до Аргонского леса, стояли австрийцы и пруссаки, так что тут мы были в такой же опасности, как в Потсдаме или Бранденбурге. После всех пережитых нами лишений и перенесенных трудов, будущее готовило нам еще большие затруднения.

Что поделаешь? Кажется, что уже доехал до места, на самом деле выходит, как будто сейчас только тронулся в путь.

В сущности, чтобы очутиться впереди неприятельских аванпостов и лагерей, нам оставалось сделать всего двадцать лье; но это прямым путем, – а с обходом городов больше!

Может быть, благоразумнее было вернуться во Францию через южную или северную Лотарингию? Но в нашем положении при отсутствии средств передвижения и без всякой надежды добыть их надо было два раза подумать, прежде чем решиться на такой большой крюк.

Проект этот обсуждался между Жаном, господином де Лоране и мною, и мы, взвесив все «за» и «против», по-моему, были вполне правы, отвергнув его.

Было восемь часов вечера, когда мы достигли границы. Перед нами потянулись огромные леса, проходить через которые ночью было бы небезопасно.

Мы ввиду этого остановились, чтобы отдохнуть до утра. Дождя не было на этих плоских возвышенностях, но было начало сентября и, следовательно, холод давал себя чувствовать.

Развести костер было бы слишком неосторожно со стороны беглецов, желающих проскользнуть незамеченными, так что мы приютились, как могли, под низкими ветвями бука. Разложили на коленях провизию, вынутую мной из повозки: хлеб; холодное мясо, сыр; к чистой ключевой воде прибавили несколько капель шнапса и подкрепились; затем, оставив господина де Лоране, Марту, госпожу Келлер и сестру отдыхать, мы с Жаном стали на стражу в десяти шагах от них.

Жан, поглощенный своими думами, некоторое время не говорил ни слова, и я не считал себя вправе нарушить его молчание, как вдруг он произнес:

– Выслушайте меня, милый Наталис, и никогда не забывайте того, что я вам сейчас скажу. Никому из нас не известно, что с нами может случиться, со мной в особенности. Я могу быть принужден бежать… так не нужно, чтобы моя мать покидала вас. Бедная женщина выбилась из сил, и, если мне придется расстаться с вами, я не хочу, чтобы она следовала за мной. Вы видите, в какое она пришла состояние, несмотря на всю свою энергию и отвагу. Я поручаю ее вам, Наталис, так же как и Марту, то есть все, что у меня есть самого дорогого в жизни!

– Положитесь на меня, господин Жан, – отвечал я. – Надеюсь, что нас уже ничто не может разлучить!.. Но если бы это и случилось, я сделаю все, что вы вправе ожидать от глубоко преданного вам человека!

Жан пожал мою руку и продолжал:

– Наталис, если меня схватят, – судьба моя известна и решится очень скоро. Помните тогда, что мать моя никогда не должна возвращаться в Пруссию. До замужества она была француженкой и, потеряв мужа и сына, должна окончить жизнь на родине.

– Она была француженка, говорите вы, господин Жан? Скажите лучше, что она и до сих пор не перестала быть ею в наших глазах.

– Да, Наталис, вы правы! Вы увезете ее в свою Пикардию, которой я никогда не видел и так жажду видеть! Будем надеяться, что моя мать найдет под конец жизни если не счастье, то по крайней мере спокойствие и отдых, которые она так заслужила! Несчастная женщина! Сколько ей пришлось и придется еще перестрадать!

А сам Жан разве перенес мало страданий?

– Ах, эта Франция! – продолжал он. Если бы мы могли жить там все вместе, Марта, жена моя, и мать, как было бы хорошо и как скоро забылись бы все наши испытания! Но не безумие ли мечтать об этом мне, беглецу, которому смерть грозит каждую минуту.

– Постойте, постойте, господин Жан, не говорите так! Ведь вас еще не поймали, и я буду очень удивлен, если вы дадите поймать себя.

– Нет, Наталис, конечно нет!.. Я, разумеется, буду бороться до конца.

– А я помогу вам, господин Жан!

– Уверен в этом! Ах, друг мой, позвольте мне обнять вас! В первый раз судьба посылает мне возможность обнять француза на французской земле!

– Но не в последний! – отвечал я.

Да! Все наши испытания не могли ослабить моей уверенности в хорошем исходе нашего предприятия!

Ночь проходила. Мы с Жаном отдыхали по очереди. Под деревьями было так темно, что сам черт тут ничего не разобрал бы! А ведь он был, должно быть, недалеко, этот черт, со своими западнями! И как он еще не устал причинять бедным людям столько зла!

Во время своего дежурства я чутко прислушивался. Малейший шум казался мне подозрительным. В этих местах можно было опасаться, если не солдат регулярной армии, то хотя бы разных темных людей, следовавших за нею. Ведь так и случилось в деле Буха с сыновьями.

К несчастью, двое из этих негодяев ускользнули от нас. Должно быть первым их делом будет постараться снова настигнуть нас, завербовав для большего успеха нескольких таких же проходимцев, как они, даже при условии поделиться с ними тысячью флоринов.

Да! Я размышлял обо всем этом, и не спал. Кроме того, я думал, что если Лейбский полк покинул Франкфурт двадцатью четырьмя часами позже нас, то он, должно быть, уже перешел границу и в таком случае, пожалуй, находится где-нибудь поблизости среди Аргонских лесов? Эти опасения были, конечно, более или менее преувеличены, как всегда бывает, когда ум слишком возбужден. Так было и со мной. Мне казалось, что под деревьями ходят, что за кустами скользят тени. Само собой разумеется, один пистолет был у Жана, другой у меня за поясом, и мы твердо решили никого к себе не подпускать.

В общем ночь прошла спокойно. Правда, несколько раз мы слышали отдаленные звуки труб и даже бой барабанов, выбивавших утреннюю зорю. Эти звуки доносились большей частью с юга; должно быть, там стояли войска.

По всей вероятности, это были австрийские колонны, ожидавшие момента выступления к Тионвилю или даже севернее, к Монмеди. Как известно, союзники никогда не предполагали брать эти города, а только, окружив, парализовать их гарнизоны, чтобы иметь возможность перебраться через Арденны.

Значит, мы могли встретить одну из этих колонн и тогда нас сейчас же схватили бы, а попасться в руки как пруссаков, так и австрийцев одинаково неприятно, – одно другого стоит!

Ввиду всего этого мы решили взять несколько более северное направление в сторону Стена или даже Седана, чтобы проникнуть в Аргону, избегая дорог, по которым, по всей вероятности, движутся имперские войска.

С наступлением дня мы снова тронулись в путь.

Погода была прекрасная. Слышалось посвистывание снегирей, а на опушке пели стрекозы, что было признаком жары. Далее кричали ласточки, рея высоко в воздухе.

Мы шли так скоро, как позволяла слабость госпожи Келлер. Солнце не жгло нас, шедших под густым сводом деревьев. Отдыхали каждые два часа. Меня беспокоило, что провизия наша подходила к концу, а возобновить ее не предвиделось возможности.

Согласно принятому решению мы продвигались в более северном направлении, вдали от сел и деревень, наверно занятых неприятелем.

День окончился благополучно, но прошли мы по прямой линии немного. Госпожа Келлер уже не шла, а едва тащилась. Она, которую я знал в Бельцингене прямой и стройной, как пальма, теперь сгорбилась, ноги ее подкашивались на каждом шагу, и я предвидел минуту, когда она совсем не будет в состоянии идти.

Ночью непрерывно раздавался отдаленный гул орудий. Это гремела артиллерия в стороне Вердена.

Местность, по которой мы шли, состояла из небольших лесочков и равнин, испещренных многочисленными потоками, представляющими в сухое время года лишь ручейки, легко переходимые вброд. Мы старались по возможности идти под прикрытием деревьев, чтобы труднее было напасть на наш след.

Было 6 сентября, а четырьмя днями ранее, как мы потом узнали, Верден, после геройской защиты под начальством Ворнера (решившего убить себя, но не сдаться), открыл ворота перед 50 000 пруссаков. Взятие этого города позволило союзникам остановиться несколько дней на равнинах Мааса. Герцог Брауншвейгский должен был удовольствоваться взятием Стенэ, между тем как Дюмурье – хитрец! – оставался в Седане, тайно составляя свой план обороны.

Возвращаясь к нашим личным делам, необходимо сказать следующее. Мы не знали, что неделю тому назад 30 августа, Дильон с 8000 человек пробрался между Аргонной и Маасом. Отбросив на один берег реки Клерфайта и австрийцев, занимавших оба берега, он продвигался таким образом, чтобы пройти лесом как можно южнее. Знай мы об этом, так вместо того, чтобы удлинять путь, поднимаясь к северу, продолжали бы идти прямо, встретились бы с войсками Дильона и среди французских солдат обрели бы полнейшую безопасность. Но мы никоим образом не могли узнать об этом движении Дильона, а судьба между тем готовила нам еще не мало испытаний!

На другой день, 7 сентября, мы уничтожили свои последние припасы, так что необходимо было возобновить их во что бы то ни стало. К вечеру мы увидели уединенный домик, стоявший около колодца, на опушке небольшого леса. Колебаться было немыслимо, – я постучал. Нам открыли и мы вошли в домик. Спешу добавить, что мы очутились в семье честного крестьянина.

Прежде всего эти люди сообщили нам, что пруссаки стоят спокойно в своих лагерях, но зато здесь ожидаются австрийцы. Что же касается французов, то слух идет, будто Дюмурье, наконец, покинул Седан, последовал за Дильоном и теперь двигается к югу между Аргонной и Маасом с целью отбросить Брауншвейга по ту сторону границы.

Ниже будет видно, что это была ошибка, но ошибка, к счастью, не причинившая нам вреда.

Приютившие нас крестьяне оказали нам настолько полное гостеприимство, насколько это было возможно при окружавших их ужасных условиях. Очаг запылал ярким огнем, и мы отлично закусили яйцами, жареными сосисками, большим ломтем ячменного хлеба, анисовыми галетками, называемыми в Лотарингии «киш», и зелеными яблоками, а запили все это легким белым мозельвейном.

Вдобавок мы забрали там провизии на несколько дней, причем я не забыл и табак, в котором начинал испытывать недостаток. V Господину де Лоране не без труда удалось уплатить этим людям, что им следовало; обстоятельство это могло служить Жану образчиком французского великодушия и сердечности. Отдохнув за ночь под кровом этих добрых людей, мы вышли на следующий день с рассветом.

Казалось, природа нарочно загромоздила путь всевозможными препятствиями. Тут были обвалы, непроходимые кустарники, трясины, где легко было увязнуть по пояс, и ни одной тропинки, по которой можно было бы с уверенностью идти; кустарники здесь были так же густы, как в тех местах Нового Света, где еще не работал топор пионера. Разница была только в том, что кое-где в дуплах деревьев, выдолбленных в виде ниш, ютились статуэтки Мадонны и святых. Изредка попадались нам навстречу пастухи, козопасы, бродяги, дровосеки в своих фетровых наколенниках, свинопасы, ведущие своих свиней на желудиный корм. Завидя нас, все эти люди тотчас же прятались в чащу, так что нам удалось не более двух раз добыть от них кое-какие сведения.

Порой доносилась стрельба рядами, что указывало на аванпостное сражение.

Между тем, несмотря на препятствия и страшную усталость, не позволявшую нам делать более двух лье в день, мы все-таки продвигались к Стенэ.

Так было 9, 10 и 11 сентября. Путь наш был труден, но, во всяком случае, обеспечивал полную безопасность. Не произошло ни одной неприятной встречи, и нечего было бояться услышать страшное прусское: «Wer da?» (кто идет?).

Избрали мы этот путь в надежде встретить корпус Дюмурье, так как не могли знать, что он пошел южнее, имея в виду занять ущелье Гран-Пре в Аргонском лесу.

Повторяю: по временам до нас долетал гул стрельбы, и когда он был слишком близок, мы останавливались. По-видимому, в то время на берегах Мааса еще не было серьезных сражений, а происходили только нападения на местечки и деревни; на последнее указывали поднимавшиеся иногда из-за деревьев столбы дыма, тогда как ночью лес освещало зарево дальних пожаров.

Наконец, вечером 11 сентября мы решили не идти к Стенэ, а направиться прямо в Аргону.

На следующий день проект этот был приведен в исполнение. Мы едва тащились, поддерживая друг друга. Душа болела при виде этих бедных женщин, когда-то таких бодрых и энергичных, теперь же бледных, бессильных! Одежда их, ободранная колючими кустарниками, висела клочками, между тем как они плелись друг за другом в полном изнеможении.

Около полудня подошли мы к вырубленному лесочку, позволявшему видеть вдаль на большое расстояние.

Здесь недавно было сражение. На земле лежали трупы. Я узнал этих мертвецов по синим мундирам с красными отворотами, по белым гетрам и крестообразной перевязи; они были так не похожи на пруссаков в мундирах небесного цвета или на австрийцев в белой форме и остроконечных шапках.

Это были французы, добровольцы, которых, вероятно, внезапно застигла какая-нибудь колонна Клерфайта или Брауншвейга. Они пали не без борьбы: возле них лежали немцы и даже пруссаки в своих кожаных киверах с цепочкой.

Приблизившись, я с ужасом глядел на эти трупы; я никогда не мог привыкнуть к виду поля сражения.

Вдруг из груди моей вырвался крик.

Господин де Лоране, госпожа Келлер, сын ее, Марта, сестра, стоявшие за деревьями шагах в пятидесяти от того места, где я находился, смотрели на меня, не решаясь выйти на открытую полянку.

Жан тотчас подбежал ко мне.

– В чем дело, Наталис?

Как я раскаивался в своем неумении владеть собой! Я хотел удалить Жана, но было поздно. Он в ту же минуту понял причину моего волнения.

У ног моих лежал труп. Жану не нужно было долго всматриваться, чтобы узнать его, и он, покачав головой и скрестив на груди руки, произнес:

– Не надо, чтобы моя мать и Марта знали об этом…

Но госпожа Келлер добрела до нас и увидала то, что мы хотели от нее скрыть, то есть тело прусского солдата, в форме Лейбского полка, лежавшее на земле рядом с тридцатью другими.

Принимая во внимание, что может быть, полк этот менее суток тому назад проходил здесь и теперь находится где-нибудь поблизости, нельзя не согласиться, что Жан Келлер до сих пор еще ни разу не подвергался более серьезной опасности! Если его поймают, то личность его сейчас же будет установлена и последует неминуемая казнь.

Нужно было скорее бежать из этого опасного для нас места, броситься в самую гущу Аргоны, куда не может проникнуть марширующая колонна! Если бы нам даже пришлось скрываться там несколько дней, то все-таки колебаться было невозможно. Это был наш последний путь к спасению.

Шли целый день, целую ночь. Нет, впрочем, не или, а плелись! Плелись весь следующий день и 13-го к вечеру были у границы знаменитого Аргонского леса, про который Дюмурье сказал:

– Это Фермопилы Франции, но я буду счастливее Леонида!

Предсказание сбылось. И вот каким образом тысячи таких же невежд, как я узнали, кто был Леонид, и что такое Фермопилы!