"Дорога во Францию" - читать интересную книгу автора (Верн Жюль Габриэль)

Глава десятая

Пруссия объявила Франции войну. Это был первый резкий удар, за которым должны были следовать другие, еще более резкие. Но не будем забегать вперед и подчинимся воле Провидения, как говорит наш кюре с высоты своей кафедры.

Итак, война с Францией объявлена, а я, француз, нахожусь в неприятельской стране! Пруссаки могли и не знать, что я солдат, но мне было лично очень тяжело. Долг предписывал мне явно или тайно покинуть Бельцинген и как можно скорее занять свое место в рядах полка. Теперь уже не могло быть и речи об отпуске, до окончания которого оставалось шесть недель. Королевский Пикардийский полк стоял в Шарлевиле, всего в нескольких лье от французской границы. Он, конечно, примет участие в первых боях. Надо быть там.

Но что будет с сестрой, господином де Лоране и Мартой? Ведь их национальность может вызвать очень серьезные осложнения. Немцы грубы от природы, и, когда разгораются их страсти, не понимают деликатности. Я содрогаюсь от ужаса при одной мысли о том, что Ирма, Марта и ее дедушка отправятся в путь через Верхнюю и Нижнюю Саксонию в то время, как там продвигаются прусские войска.

Им оставалось одно: уехать вместе со мной, воспользовавшись моим возвращением во Францию, причем надо было отправляться сейчас же и самым кратчайшим путем. На мою преданность, разумеется, они могли вполне положиться. Если даже Жан с матерью присоединятся к нам, то, мне кажется, мы все-таки будем в состоянии пробраться.

Но согласятся ли на это Келлеры? Мне казалось это так просто: разве госпожа Келлер не француженка? И Жан ведь тоже наполовину француз и мог ожидать только хорошего приема по ту сторону Рейна, в особенности когда его там узнают. Итак, по-моему, колебаться было нечего. Было 26-е число. Свадьба состоится 29 июня; тогда незачем будет дольше оставаться в Пруссии, и мы на другой день после свадьбы можем покинуть Бельцинген. Правда, нужно было ждать еще три дня, для которых мне надо запастись терпением. Ах, почему Жан и Марта еще не поженились!

Да, конечно! Но этот брак, которого мы так желали, о котором я так мечтал… этот брак немца с француженкой, был ли он возможен теперь, когда между обоими государствами объявлена война?..

Правду сказать, я боялся задавать себе этот вопрос, важность которого сознавали все, но в данную минуту избегали говорить о нем. Все мы чувствовали на сердце давящую тяжесть. Что-то будет?.. Нельзя было ни предвидеть, ни предотвратить событий!

26 и 27 июня ничего нового не случилось. Войска продолжали проходить. Полиция, казалось, усилила наблюдение за домом госпожи Келлер. Несколько раз я повстречался с агентом Калькрейта, бросавшим на меня взгляды, за которые непременно получил бы пощечину, если бы я не боялся этим повредить нашему делу. Это наблюдение, – главным образом за моей особой – тревожило меня; я был как на иголках, и вся семья Келлер разделяла мое беспокойство.

Видно было, Что Марта часто плачет; а господин Жан, пытаясь скрыть свое горе, страдает еще больше. Я наблюдал за ним. Он становился все мрачнее, молчал в нашем присутствии и держался в стороне. При посещении дома господина де Лоране его как будто угнетала какая-то мысль, которую он не решался высказать.

28 июня вечером мы все сидели в гостиной господина де Лоране, где Жан просил нас всех собраться, имея в виду сообщить нам что-то не терпящее отлагательства.

Пробовали говорить о том, о сем, но разговор не клеился. По-видимому, над всеми тяготело томительное чувство, давившее нас со дня объявления войны.

В самом деле, это объявление проводило еще более резкую границу между обеими национальностями. В глубине души мы все понимали это, но тяжелее всех было Жану.

Наступил канун свадьбы, но никто не говорил о ней. Тем не менее, если не произойдет никаких перемен, Жан Келлер и Марта должны завтра отправиться в церковь, чтобы выйти оттуда мужем и женой. И обо всем этом ни слова!

Марта встала, подошла к Жану, стоявшему в углу комнаты, и взволнованным голосом спросила:

– Что случилось?

– Марта! – воскликнул Жан, – с отчаянием, проникшим мне прямо в сердце.

– Говорите, Жан, говорите, – продолжала Марта, – как бы тяжело ни было слушать то, что вы скажете, – говорите.

Жан поднял голову. Он чувствовал, что его уже поняли.

Сто лет проживу, никогда не забуду подробностей этой сцены!

Жан стоял перед невестой, держа ее руку в своей и, сделав над собой усилие, проговорил:

– Марта, пока между Германией и Францией не была объявлена война, я мог мечтать сделаться вашим мужем. Теперь же мое отечество готово вступить в борьбу с вашим, и отрывать вас от вашей родины, от вашей национальности… я не смею… не имею права!.. Потом пришлось бы всю жизнь каяться в этом!.. Вы понимаете меня… Я не могу…

Как не понять! Бедный Жан не находил слов… Но его и без слов понимали!

– Марта, – продолжал он, – нас будет разделять пролитая кровь, ваша родная, французская кровь!..

Госпожа Келлер выпрямилась в своем кресле и, опустив глаза, не смела взглянуть на сына. Легкое дрожание губ, судорожно сжатые пальцы-все указывало, как сильно она страдала.

Господин де Лоране опустил голову на руки. На глазах сестры моей блеснули слезы.

– Мои соотечественники, – снова заговорил Жан, – идут против Франции, против страны, которую я так люблю!.. И, кто знает, может быть, и я вскоре должен буду присоединиться…

Он не закончил. Его душили рыдания, сдерживаемые нечеловеческой силой воли, так как мужчине плакать не годится.

– Говорите, Жан, – сказала Марта, – говорите, пока я еще в состоянии вас слушать!

– Марта, – отвечал он, – вы знаете, как я люблю вас!.. Но вы француженка, и я не вправе требовать, чтобы вы изменили своей национальности, своему отечеству…

– Жан, – промолвила Марта, – я тоже люблю вас! И что бы ни случилось в будущем, чувства мои не изменятся! Я вас люблю и всегда буду любить!

– Марта, – воскликнул Жан, упав к ее ногам, – дорогая Марта! Слышать все это и не быть в состоянии сказать вам: «Да, завтра мы идем в церковь! Завтра вы будете моей женой, и ничто уже не может разлучить нас!» Нет! Это невозможно!..

– Жан, – обратился к нему господин де Лоране, – что кажется невозможным теперь…

– …станет возможным впоследствии! – воскликнул Жан. – Да, господин де Лоране! Эта отвратительная война кончится! Тогда я снова вернусь к вам, Марта, и могу с чистой совестью стать вашим мужем!.. Боже, как мне тяжело!..

И несчастный, поднявшись с колен, шатался так, что едва стоял на ногах.

Марта подошла к нему и голосом, исполненным нежности, произнесла:

– Жан, мне остается вам сказать одно: когда бы мы ни встретились, вы найдете меня такой же, как сегодня. Я понимаю чувство, заставляющее вас поступать таким образом. Да, я вижу: между нами в данную минуту – пропасть! Но, клянусь Богом, если я и не буду вашей женой, то никогда не выйду за другого. Никогда!

Госпожа Келлер в неудержимом порыве привлекла Марту в свои объятия.

– Марта, – сказала она, – поступок моего сына делает его еще более достойным тебя! Да… потом… не в этой стране, где я не хочу оставаться, а во Франции, мы увидимся! Ты воистину будешь моей дочерью, и если сын мой немец, то ты заставишь его простить мне это!

Госпожа Келлер произнесла эти слова с таким отчаянием в голосе, что Жан бросился к ней, перебивая ее.

– Мама, мама! – воскликнул он. – Разве я могу упрекать тебя!

– Жан! – сказала Марта. – Ваша мать – моя мать!

Госпожа Келлер соединила их в своем объятии.

Обстоятельства мешали браку совершиться в глазах людей, но перед Богом он был заключен. Теперь нам оставалось только сделать последние распоряжения и двинуться в путь.

В тот же вечер решено было окончательно, что мы покидаем Бельцинген, Пруссию и эту Германию, где после объявления войны положение французов будет невыносимо. Процесс уже не мог задерживать семью Келлер, да, впрочем, было очевидно, что разрешение его затянется до бесконечности, а ждать было нельзя.

Вот что еще решили: господин де Лоране, Марта, сестра и я возвратимся на родину, а госпоже Келлер с сыном неудобно было бы во Франции до окончания этой ужасной войны, так как в случае нашествия союзных войск мать и сын могут встретиться там с пруссаками, ввиду чего они решила искать убежища в Нидерландах и там ожидать исхода событий. Но, само собой разумеется, что выехать мы должны были все вместе и расстаться только на границе Франции…

Порешив все это и оставив несколько дней на необходимые приготовления, мы назначали отъезд на 2 июля.