"Здесь вам не причинят никакого вреда" - читать интересную книгу автораГлава 7 Чего боятся кошмарыУтро Мари посвятила подготовке к допросу особо опасного ужаса. Начать подготовку она решила с особо плотного завтрака. Девушка вдумчиво жевала «Курсантский комплекс № 1», когда к ее столику подошел лейтенант О. Нос его непрерывно двигался, уклоняясь от резких запахов, заполнявших столовую. – Как практика? – спросил О. – Все в норме, – отрапортовала Мари. Лейтенант чихнул. – В норме? Быть того не может. В нашем подразделении нормы не бывает. Скорее нормальным будет отсутствие нормы. Мари задумалась и сказала: – Тогда тем более в норме. Лейтенант почесал нос. Он так и не научился разбираться, когда Мари издевается, а когда просто язвит. – Хорошо, – решил он, – а ты дневник производственной практики ведешь? Мари подавилась жидкой составляющей «Комплекса № 1». – Понятно, – сказал О. – Непонятно, о чем ты думаешь. Как собираешься отчет о практике сдавать? – Приду, доложу… – Да кто ж тебе на слово поверит? Каждый день должен быть записан в дневнике, а каждая запись утверждена руководителем практики. А на каждом утверждении должна быть подпись командира отряда. Иначе ты, твой руководитель практики и твой командир отряда получат по… Лейтенант замер. На раздаче открыли котел со свежей порцией «Комплекса № 3». О. прикрылся носовым платком и молча удалился. «Дневник нужно срочно завести, – подумала Мари, глядя в удаляющуюся командирскую спину. – Завести, заполнить, отнести Георгу, утвердить, вернуться, предъявить. Срочно… Очень срочно… Желательно немедленно… Жанна должна дневник вести!» Дожевывая на ходу твердую составляющую «Комплекса» и рассовывая по карманам его десертную составляющую, девушка бодрой рысью двинулась в спальню. Однако Командирша вела не дневник, а праздный образ жизни: валялась на койке с книгой «Новый взгляд на третий глаз». – Жанна, – сказала Мари, – дай дневник практики переписать, а то лейтенант съест. А ты что, оптику учишь? – Да нет, это мистические практики древнего Востока. Теоретический курс. – А какое отношение практики имеют к теоретическому курсу? – Мистическое, – сказала Жанна. – Дневник на подоконнике. Только переписывать не советую. На обложке толстой серой тетради значилось: Дневник производственной практики курсанта lt;3асекреченоgt; подразделения lt;3асекреченоgt; отряда lt;3асекреченоgt; Высшей lt;3асекреченоgt; Полиции. Тема практики lt;3асекреченоgt;. Руководитель практики lt;3асекреченоgt;. Мари открыла секретный дневник. Серые страницы в клеточку заполнял твердый почерк, по которому невозможно провести графологическую экспертизу. Первый день. Дата lt;3асекреченоgt;. Тема занятия lt;3асекреченоgt;. Подпись руководителя практики lt;3асекреченоgt;. Виза командира подразделения lt;3асекреченоgt;. Второй день… – А переписывать нельзя, – спросила Мари, – потому что все засекречено? – Да переписывай, если заняться нечем. Но не советую. Советую взять этот дневник и показать лейтенанту. – Это ты здорово придумала. – Да это не я. И дневник не мой… – А, это кто-то еще из подразделения 11, – сообразила Мари. – Кстати, ты не знаешь, чем остальные наши занимаются? – Какие наши? – Ну остальные курсанты из «двух дубин». Особенно тот… этот… – Мари пощелкала пальцами, – ну как его… Который на построении то ли был, то ли не был. Ну, он еще… – Хватит щелкать, подруга, – Командирша перевернула страницу, – карманных денег не будет. Мари подумала. – То есть ты не знаешь, чем остальные занимаются? – Радость моя, – сказала Жанна, – я толком не знаю, чем сама занимаюсь. А уж остальные… Зачем тебе это? – Интересно. – Интересно ей… – проворчала Командирша, неохотно прикрыла левый глаз рукой и вдруг быстро-быстро заговорила. – Курсант Р. находится в пространстве С+, выпаривает субстанцию Ре-До до состояния До-Фа, успешно. Курсант К. сдает норматив по виртуализации регенерируемой мнимости… Уже провалился, будет пересдавать. Курсант Ж. проникает в сущность условно сущего, подвергается невербализируемой опасности, уходит через двойной абецедарий… – Что? – уточнила Мари. – Понятия не имею, – сказала Жанна, открывая глаз. – А чего ты хотела? Ты дневник производственной практики внимательно прочла? Мари посмотрела на засекреченные страницы и только сейчас осознала смысл тайного лозунга спецслужб: «Секретность – это гуманно». Она подождала для правдоподобия десять минут и отправилась искать лейтенанта. Сделав круг по Школе, Мари спросила у дежурного по этажу, третьекурсника Алоиза: – Не видал нашего отрядного? Скучающий Алоиз с готовностью откликнулся: – В оружейке он, новое личное оружие курсантов принимает. Дежурный неуместно хихикнул. – Чего смешного? – спросила Мари. – Так оружие новое, а лейтенант старый. Мари следовало заступиться за честь лейтенанта (который был вовсе не старый, хотя уже и не молодой – лет 25), но спорить с хихикающим Алоизом не хотелось. Девушка изобразила рукой нечто вроде благодарности и направилась к оружейной комнате. Смех за спиной внезапно затих. – Эй, – сказал посерьезневший дежурный, – ты туда лучше не ходи. – Почему? – А вдруг он голый? – сказал Алоиз и загоготал. Мари чуть ли не бегом постаралась унести свое пунцовеющее лицо подальше от дежурного. «Ну чего я краснею? – разозлилась на себя девушка. – Подумаешь, лейтенант. Голый». Мари покраснела так, что кожа на щеках заболела. Лейтенант сидел за столом для смазки вооружения и грустил. Он был совершенно не голый, наоборот, вооруженный отвертками, ершиками и даже консервным ножом. Новое личное оружие представляло собой гладкий черный цилиндр, единственной неровностью которого являлась мелкая кнопка на боку. – Ваше приказание выполнено, – доложила курсантка, не отрывая взгляда от цилиндра. – Молодец, – рассеяно ответил О., вертя личное оружие. – А что это? – Индивидуальный инфрамет. Массового действия. – И как он действует? Лейтенант направил конец цилиндра в окно и нажал кнопку. «Наверное, тоже секретное», – решила Мари, потому что ничего не произошло. Хотя нет, произошло. Лейтенант О. всхлипнул, хлюпнул носом, чертыхнулся и перевернул инфрамет к окну другим концом. За окном находилось стрельбище, которое в перерывах между стрельбами занимали бездомные коты и собаки. Впервые в жизни Мари услышала, как коты воют в унисон собакам. О. отпустил кнопку, и вой прекратился. – Инфразвуковой излучатель, – сказал он. – Направишь такой на толпу погромщиков, и все впадают в уныние, теряют боевой дух и безропотно сдаются представителям власти. Никто не ранен. И никаких повреждений материальных ценностей. Очень удобно. Нужно только содержать инфрамет в порядке, правильно и своевременно его чистить… Лейтенанта перекосило так, словно оружие массового поражения продолжало действовать. Тщательно обнюхав цилиндр, он взял отвертку и принялся колупать инфрамет. – Удобно, – согласилась Мари. – Главное не перепутать, где у него дуло, а то в уныние впадет полицейский. Лейтенант пожал правым плечом, пытаясь засунуть отвертку в несуществующее отверстие инфрамета. – Хотя, если на тебя идет толпа погромщиков, – сказала курсантка, – ты и так в унынии, так что ничего страшного, если перепутаешь. Лейтенант переложил отвертку в другую руку и пожал левым плечом. Инфрамет не поддавался. – Только откуда у нас погромщики? – продолжила философствовать Мари. – Да еще целая толпа? Лейтенант передернул плечами. Его гораздо больше занимали конструктивные особенности чудо-оружия. – Я поняла! У нас потому и нет погромщиков, что есть инфраметы. – Раз ты такая понятливая, – сказал О., – вот тебе тест на смекалку. Как правильно чистить индивидуальный инфрамет? Командир протянул Мари цилиндр и встал рядом с видом человека, который сам-то все знает, но хочет посмотреть, на что способен подчиненный. Для убедительности лейтенант даже включил на наручных часах секундомер. Мари взяла кусок ветоши, протерла поверхность цилиндра и положила инфрамет на стол. О. похлопал глазами. – Хм… – сказал он. – Действительно, чисто. – Секундомер выключите, – попросила Мари, – а то вдруг в норматив не уложусь. – Слово «норматив» мне что-то напоминает, – сказал лейтенант. – Почему-то столовую. Почему бы это? Курсантка протянула дневник. О. зашуршал серыми страницами: – …Засекречено, засекречено, засекречено… Все в порядке… Постой-ка! – лейтенант провел носом непосредственно над страницей. – А я, что, уже подписал? А когда я успел? – А это секрет, – сказала Мари. Единственный Городской Изолятор (ЕГИ) стоял в самом видном месте столицы. Он предназначался для граждан, совершивших незначительные правонарушения, а также преступников, значительность правонарушений которых еще предстояло выяснить. По замыслу властей, этот предбанник настоящей тюрьмы должен постоянно напоминать потенциальным преступникам о том, что их ждет, если что. И действительно, в криминальной среде попасть в ЕГИ – словно мелкая сошка! на глазах всего города! – считалось позором. Поэтому уголовники были готовы пойти на любое злодеяние, лишь бы угодить в тюрьму напрямую, минуя изолятор. Тюрьма же располагалась в таком укромном уголке, что законопослушные горожане даже не подозревали о ее существовании. Это значительно облегчало работу правоохранительных органов: у подозрительного гражданина достаточно было спросить, как пройти к тюрьме. И если гражданин знал – все, его можно смело брать и препровождать по указанному маршруту. Поэтому опытные преступники никогда и никому не подсказывали дорогу, даже если это был их собственный дедушка, желающий добраться до гуманитарного фонда. В свою очередь правоохранительные органы, ориентируясь по этой особой примете… Все, пора останавливаться, тем более что Мари уже подошла к ЕГИ. У ворот изолятора грустил Георг с большим черным зонтом. Сегодня старший инспектор проявил предусмотрительность, но погода снова подкачала. Затянутое ровным слоем облаков небо не оставляло шансов ни проливному дождю, ни палящему солнцу. – Ты опять вовремя, – сказал Георг. Понять по тону инструктора, похвала это или замечание, не удалось, поэтому Мари неопределенно кивнула. Такой кивок можно было расценить как скромную благодарность или сдержанное признание вины. – Сегодня мы проводим допрос, – добавил полицейский. – Образцово-показательный? – Образ… – шеф запнулся и подозрительно посмотрел на курсантку. Мари образцово-показательно показала себя образцом подчиненного: стояла смирно, не мигала и не думала. По крайней мере, снаружи мыслей заметно не было. – Намеки и параллели с образцово-показательным задержанием неуместны, – на всякий случай предупредил полицейский. – Допрос будет учебно-практический. Ты на практике покажешь, чему научилась в Школе. Иди строго за мной, свернешь – попадешь в камеру. Георг направился в изолятор. Курсантка двинулась за ним шагом, который можно было определить как кошачий строевой – четкий, но беззвучный. В самом конце коридора, у камеры, запертой гораздо крепче, чем остальные, дежурил дежурный сержант. Время от времени он поворачивался к зарешеченному окошку и дежурно покрикивал «Не разговаривать!» Заприметив Георга, сержант привстал со стула, подумал и помахал рукой у фуражки, изображая отдание чести старшему по званию, которому честь отдавать – слишком много чести. Мари и Георг заглянули в окошко. Кококлокль сидел посреди ярко освещенной камеры на приваренном к полу табурете и переговаривался между собой. – Прям чудеса какие-то, – произнес за спиной сержант. – Слышу: говорят вроде трое, смотрю в камеру – пусто. Командую «Не разговаривать». Кстати… Не разговаривать! О, замолчали. А кто замолчал-то? – Это невидимый трехголовый петух, – сказала Мари. – Да ладно тебе, – не поверил дежурный. – Не может быть, чтобы трехголовый. – Голов у него точно больше, чем у тебя, – сказал Георг. – Давай уже, открывай. Сержант покопался в связке ключей, отцепил самый увесистый и отдал Георгу. – Сам открывай. Я с твоими клиентами связываться не хочу. Не заметишь, как улизнет, отвечай потом перед начальством, почему в камере пусто. – В камере не пусто, – сказал Георг. – Я же вижу, что пусто, – возразил дежурный. – Но теперь за это отвечать будешь ты. Старший инспектор проводил сержанта кислым взглядом и повернулся к Мари. – Итак, с какого вопроса нужно начать допрос? – А почему сержант его не видит? – Не боится – вот и не видит. – А я, значит, боюсь? – испугалась Мари. – Нет, ты знаешь, что он есть. – Но ведь сержант… – Вообще-то, – сказал Георг, отпирая дверь, – когда я говорил про допрос, то имел в виду задержанного. Три петушиные головы повернулись к вошедшим полицейским. – Начальник пришел, – сказала одна голова. – Зонт принес, – сказала другая. – Бить будет, – сказала третья. – Стажер Мари, – сказал инструктор, игнорируя кудахтанье кошмара, – приступайте к допросу. Мари быстренько пролистала в уме страницы конспекта. – Где зарыл труп? – рявкнула она сразу в три клюва. – Отвечай, быстро! Кококлокль синхронно икнул. – Ко-ко-какой труп? Куд-куд-куда зарыл? – Вопросы здесь задаю я! – продолжала наступать Мари. – Ого! – остановил ее Георг. – Неожиданно. Но преждевременно. Девушка перелистала мысленный конспект к началу. – Извините, я страницей ошиблась. Фамилия, имя, год рождения? – Кококлокль, – сообщил петух. – Фамилии нет. Года рождения не помню. А в чем, собственно, дело, гражданка? Мари пожалела, что вернулась к правильному началу допроса. Хохлатый ужас явно собирался наглеть. Поэтому она снова пролистала конспект – далеко вперед, и гаркнула: – Где орудие преступления? От неожиданности тот стукнулся головами. – Какое орудие какого преступления? Не было ни того, ни другого! –А ножницы? Которыми ты девочку пугал? – Девочка все перепутала! Какие такие ножницы? Никаких таких ножниц! Это Я шутил! Перышками так – чик-чик! Кококлокль пощелкал перьями, демонстрируя их похожесть на ножницы. – Звук очень похож, – похвастался он, – и цвет. Неудивительно, что ребенок перепутал. А я просто шутил! Чик-чик! Мари ловко вставила протокол допроса между щелкающими перьями. Кококлокль не успел среагировать, и на пол посыпалась мелкая бумажная стружка. – Очень похоже, – оценил Георг. – Так и запишем, – курсантка выдернула из петуха-шредера остаток протокола. – Орудие преступления обнаружено… но еще не изъято. Непорядок. Кококлокль поспешно спрятал крылья за спину, чуть подумал – и сел на них. – Видишь, к чему приводит упрямство? – сказал инструктор. – Хорошо еще, я здесь. Если она по моему недосмотру останется с тобой наедине, я тебе не позавидую. Глупо завидовать куриному бульону. – Вы неправильно применяете метод «Злой следователь, добрый следователь», – вдруг сказал Кококлокль. – Злым должен быть Георг, потому что он старый и некрасивый. – А вот такой я урод, – сказал Георг. – Старый, некрасивый, но добрый. И по доброте я тебя безо всяких угроз и допросов отправлю прямиком в… Догадался? – Ох, ох, ох! – наперебой закудахтали головы. – Нет, нет, нет, только не в семью, не в семью! Впервые Мари увидела ужас, который впал в ужас. Кококлокль забился под табуретку, коротко с собой подрался – три головы пытались спрятаться под двумя крыльями – и затих. Мари решила, что у нее начались проблемы со слухом. – В семью? – переспросила она. – Он хотел сказать, в тюрьму? – Ну, кому и семья хуже тюрьмы, – усмехнулся инструктор. – Ссылка в многодетную семью без права выхода – это для кошмаров самое страшное наказание. Когда детей много, они ужасов не боятся, они с ними… играют, скажем так. Трехголовый петух нестройно икнул. Георг заглянул под табуретку. – Эй, ты, Петух Горыныч! У меня как раз есть на примете чудная семья; папа, мама и пятеро детишек от года до девяти. Родители недавно взрослого питбуля завели, так он от них через три дня сбежал. А детям с кем играть? С кем детишкам играть, я тебя спрашиваю? – Не надо, начальник, – жалобно пропищали из-под табуретки, – давай по-другому… – Можем и по-другому, – охотно согласился старший инспектор. – Оформляем тебе неумышленное, пишешь подписку о невыезде, получаешь свои тридцать три раза условно, и лети на все двенадцать сторон! Не нарушая условий подписки, разумеется. – Что такое «тридцать три раза условно»? – спросила Мари. – Следующие тридцать три раза пугать условно, то есть понарошку. – «Понарошку», – проворчал Кококлокль, выбираясь наружу. – Клоуна из меня сделать хотите. Ладно, ваша взяла, согласен я. Спрашивайте, всех заложу. – Всех не надо. Расскажи нам про одного. Про Омордня. Петух застыл, глядя одной головой на Георга, второй – на первую голову, а третьей – куда-то в потолок. – Глубоко копнул, начальник, – наконец сказал он. – Под самый корень. Я, конечно, не в курсе, но знаю одно мурло, которое знает одно чучело, которое знает одного обормота, который может что-то знать… – Нет, надо действовать иначе, – сказал Георг, когда полицейские сделали восьмой круг по подвалу, но обещанное Кококлоклем мурло не объявилось. – Надо, – согласилась Мари, глядя на затянутое паутиной подвальное окошко. В паутине висели мухи. Мухи давно умерли. Паук, похоже, тоже. – Нужна приманка. Какой-нибудь лакомый кусочек, на который он выманится. Давай подумаем, на что он скорее клюнет. Я уже старый и некрасивый, а ты… – Не такой уж вы и старый. Георг выжидательно промолчал. «Надо еще про красивого сказать», – подумала Мари, но соврать не смогла. – Я опытный, – сказал инспектор, не дождавшись комплимента. – Поэтому ты оставайся, приманивай, а я в нужный момент выскочу. Включи воображение. Представь, что меня здесь нет, и в этом темном пустом подвале ты одна… С этим словами Георг вышел из подвала – видимо, чтобы упростить задачу воображению курсантки. Правда Мари не совсем поняла, откуда инструктор внезапно выскочит, если его здесь не будет. «Нельзя сомневаться в наставнике! – упрекнула она себя, усаживаясь на широкую трубу. – Он высококвалифицированный специалист. – Похожее на скороговорку слово „высококвалифицированный“ Мари понравилось, и она его повторила. – Высококвалифицированный специалист, знающий, опытный, бывалый, старый, некрасивый… На самом деле, не такой уж и некрасивый, только старый. Если он закончил Школу в 1981-м, то ему больше сорока… но меньше пятидесяти». Где-то закапала вода – сначала быстро и хаотично, потом все медленнее и размереннее. Кап. Кап. Кап. Отчего-то стало тревожно. Скоро девушка поймала себя на том, что ждет каждую следующую каплю. В мгновение перед тем, как раздастся очередное «кап», у нее чуть-чуть перехватывало дыхание. Вот уже Мари и дышала в заданном ритме: «кап» – вдох, «кап» – выдох. С каждым разом расстояние между вдохом и выдохом чуть удлинялось, словно кто-то растягивал тугую резину. Девушка облизала пересохшие губы. «Что за ерунда! Это всего лишь вода…» Кап. Кап. Кап. Мари почувствовала, что ее пульс замедляется, подстраиваясь под ритм капель. Она прислушалась к себе, и поняла, что сердце бьется в унисон с падающей водой – все реже и все громче. Кап. Каап. Кааап. Сейчас упадет последняя капля, и сердце остановится. «Да это же кошмар! – поняла Мари, и ей сразу полегчало. – Вот оно что! Он кошмар, я боюсь. А я-то перепугалась». Подвальное окно треснуло, брызнули белесые стекла, влетела, шипя и плюясь, сигнальная ракета. Стало светло как днем, если, конечно, днем выпалить в подвале из ракетницы. – Мордой на землю! – раздался рык Георга. Девушка много раз на тренировках слышала эту команду, и ее тело автоматически пришло в движение. Раз – занять выгодную позицию. Два – оценить обстановку (подозреваемый один, оружия не видно). Три – переместиться к подозреваемому и помочь ему выполнить указание старшего группы. Только после этого Мари начала соображать… и едва не выпустила подозреваемого. Он оказался мелкий, холодный, склизкий, обросший бородавками да еще с глазами на коротких стебельках. Но курсантка тут же опомнилась и ухватила задержанного покрепче. Мало ли какие подозреваемые бывают. Тем более что вел он себя, как обычный воришка, который попался на кармане. – Да фто ш это такое! – шепелявил задержанный, вращая стебельками. – Я тут себе стою, фоздухом себе дыфу, а тут на тебе! Хватают, лапы ломают, даже документоф не спрашифают! – Я тебя, Мокрохлюп, сейчас спрошу, – произнес Георг ласковым голосом приходского священника, застукавшего в церковной кладовой представителя другой конфессии. Склизкий сразу перестал булькать. «Не тот Мокрохлюп, который Чвак Колодезный, – вспомнила Мари показания барабашек, – а который Каранбуль». – И про документы спрошу, и про воздух, и про условия досрочного освобождения. Понравилось, значит, тебе с детишками? Соскучился по Рите с Адой? – Рита с Адой? – удивилась курсантка. – Кто это? –Две девчонки-невелички. Три года и четыре. Помнишь, я рассказывал про питбуля, которого в многодетную семью купили? Так вот, Рите с Адой родители никогда собаку не купят. Потому что родителям, – Георг повысил голос, – жалко собак. – Нафальник, – голос подозреваемого всплеснул тревогой, – не фути так, да? – Какие шутки? Нарушение условно-досрочного – это не шутки. Ты, Каранбуль, теперь у нас рецидивист. То-то Ада будет рада. – Не имеефь прафоф, – мокро хлюпнул Мокрохлюп, – и доказательстф у тебя нету. – Как это нету? – Георг повертел перед носом задержанного предметом, напоминающим диктофон. – Тут все записано: и как ты капал, и как она боялась, Кстати, молодец, стажер. Боялась качественно. Запись хорошая получилась. «Ничего себе приборчик, – подумала Мари. – А нам про такие не рассказывали!» – Ладно, курсант, – сказал шеф, – слезай с него. Теперь, когда у нас есть оперативная запись, никуда он не денется. – Ну ты и противный, Каранбуль, – сказала Мари, отирая руки о штаны. – Ты бы хоть мылся иногда. – А смысф? – удивился кошмар. – Я и так мокфый. Георг с хлопком раскрыл зонт и достал из него мешок. – Нафальник, – снова начал разводить мокроту Каранбуль, – может, дововоримся? – Может, и договоримся, – кивнул Георг. – Нам нужен Омордень. – Нифего не фнаю, – тут же квакнул бородавочный ужас. Полицейский прищурился. – Я как на духу, – воскликнул кошмар, растопырив для убедительности глаза-стебельки. – Фсе, фто знал! Фсе, чтоб мне засфефиться! Я федь мог нафрать тебе пофную шляпу, но я фе с поняфием! – Решил под дурачка косить? Хочешь, чтобы я на тебя Мари напустил? Мари, допрос! – Где зарыл труп?! – гавкнула Мари. – В смысле, где утопил труп?! – Она фто у тебя, бефеная? – уважительно спросил Каранбуль. – А то, – гордо сказал Георг. Кошмар раскатисто шмыгнул носом. – Мне нуфно подумать. – Может, тебя еще сигаретой угостить? – рассердился Георг. – Иди думай, у тебя тридцать секунд. Склизкий ушлепал в темноту, где принялся думать – протяжно вздыхать. – Надо же, до чего наука дошла, – сказала Мари. – Теперь и страх записывать можно! – Что? – оживился Георг. – Правда? Здорово! А то я этой штукой (он помахал диктофоном) уже который год шпану развожу! Все боюсь на какого-нибудь умника нарваться. Надо будет заказать в Управлении. Эй, мыслитель! Время вышло! Или информация, или тебя ждет ад… Ада. И Рита! Каранбуль вышел на свет и несколько раз горестно вздохнул, напомнив Мари забарахливший кран. – Ну, корофе, фнаю я офного охламона, который фнает офного отфорозка, который фнает офного обалдуя… Объект № 664 ЧВАК КОЛОДЕЗНЫЙ Вид:мокрохлюп (подвид: деревенский) Нижнего действия. Издает пугающие звуки под ногами у пугаемого. Малоподвижен, но и малозаметен. По-своему мил. Ареал преимущественного обитания (место лежки): дворы с колодцами в сельской местности. Способ нейтрализации: а зачем? Пусть себе хлюпает. Количество поимок: 12897 Боится других ужасов, особенно городских родственников. Объект № 1281 КАРАНБУЛЬ Вид: мокрохлюп (подвид: городской). Малоподвижный, плаксивый. Предпочитает акустические эффекты, так как внешность его ужаса не внушает. Характер вредный. Ареал преимущественного обитания (место лежки): ванные комнаты, которые давно пора отремонтировать, да все руки не доходят. Способ нейтрализации: затычки для ушей или ванн. Количество поимок: 17 Часто появляется после визита сантехника. |
||
|