"Журнал Наш Современник 2006 #10" - читать интересную книгу автора (Современник Журнал Наш)

Русская литература и журнал “Наш современник”

В советское время писатели всех народов великой страны по праву считались привилегированным сословием. В их распоряжении было всё нужное для литературной судьбы и житейского благополучия — издательства, гонорары, Дома творчества, различные материальные льготы, радио, телевидение. Всего не перечислишь. С ними считалась власть. У них были миллионы грамотных, умных, образованных читателей. Не знаю, как сейчас живут грузинские, молдавские, таджикские и прочие “инженеры человеческих душ” из молодых государств, существующих на ещё дымящихся обломках Советского Союза, но русские писатели в большинстве своём живут одной жизнью с массой обедневшего народа…

Чья-то горькая шутка советского времени — “вышли мы все из народа, как нам вернуться в него” — стала для них суровой былью. Не все, конечно, выдержали это испытание. Но высшая честь и хвала тому, кто выстоял. Писательские письма, которые мы публикуем, свидетельствуют о нынешней жизни русских писателей и о том, как они, несмотря на унижения, отчаяние, житейские мытарства, остаются солью нашей земли, её духовными подвижниками, её молитвенниками и отшельниками, её верными детьми. Превозмогая все тяжести нынешнего быта, они не теряют ощущения Бытия. Как говорится в народе, не было бы счастья, да несчастье помогло. Или, как сказал Александр Сергеевич Пушкин о русской судьбе, “так тяжкий млат, дробя стекло, куёт булат”.

Дорогой Станислав Юрьевич!

Тебя и семью твою поздравляю с Новым годом! И становится мне грустно-грустно… В детстве и юности — всё было наоборот. Было весело и разгульно, особенно когда я учился в деревенской начальной школе под Касимовом, в деревеньке Василёво, откуда родом знаменитый флотоводец адмирал Авинов. Но в детстве мы и не знали о таком флотоводце — сменилось несколько поколений со времён пушкинской эпохи. В наших местах, неподалёку от Оки, много оврагов, глубоких, диких. Помню, старшие пугали нас: за орехами не ходите — в оврагах дезертиры прячутся, убьют, на костре зажарят. У нас в самом деле был один такой дезертир — дядя Вася Баракин. Всю войну, да и после войны долго сидел в подполье. Конечно, соседи знали, что Васька “подпольный”, но не выдавали. Его сыновья все подались в Москву. Как-то приехали в отпуск и говорят отцу: “Вылезай, отец, война давно кончилась, Сталин всех дезертиров простил, указ какой-то выпустил”. Но дядя Вася вылез на свет Божий спустя год после смерти грозного Иосифа. И я хорошо помню этот день: мы с ребятишками в корме дощаника сидели, ехали в луга копны возить. Именно в день сенокоса дядя Вася предстал перед сельчанами в большой лодке, где сидели в основном вдовы-фронтовички. Была могильная тишина. Помню, жуткий страх пронзил меня: я боялся одного — как бы женщины не кинулись на него, не побили бы до смерти; но незримой, непроницаемой стеной стояла тишина и как бы отгораживала нас от дезертира, своего, деревенского мужика, исхудавшего до прозрачности и снедаемого жгучим стыдом. Народ — молчал… Потом бабы сели за вёсла, и дощаник поплыл в луговое заречье.

Яркая картинка детства, когда было всё так интересно, какая-то зримая жизнь, исполненная великого смысла, таилась в моей душе. Жилось очень бедно, но вместе с тем был какой-то смысл в том, что мы живём. И живём не отдельно друг от друга, а кучно.

А какие были зимы, Стасик! Все зимы катались на колхозных санях. Где-то к полуночи забирались в конюшню и тайком вывозили сани, валились как попало и с бешеной скоростью неслись по склонам глубоких оврагов. Всякий раз ходил в “ряженых”, вывернув овчинный шубняк. Тётя Поля, у которой я жил несколько лет, очень любила меня, ведь я был сиротой: отец погиб на фронте, а мать со вторым мужем уехала в Сибирь, где они жили в посёлке несколько лет.

Поэтому тётя Поля стала мне второй матерью. Она умерла в 83-м году, а родилась в 1900-м.

А моя мама, дорогой Станислав Юрьевич, умерла в этом, високосном году. Похоронил я её, где она хотела, — на сельском кладбище, в тех местах, где прошли её детство и юность: кругом заросшие, пустынные поля, вымирающее село, окольцованное берёзами.

После ухода матери у меня в душе леденящая пустота. Вообще весь я сам как изо льда. Ни брата, ни сестры у меня нет, а семья тоже рухнула. Сын Серёжа окончил Лесотехническую академию, но по специальности не работает.

У него тоже очень качливая жизнь. В том году у него родилась дочка, скоро ей исполнится только первый годик.

Когда я женился на Гале (это было в 73-м году), то свидетелем в загсе был от меня — Глебушка Горбовский. Помню, как лихо катили мы с ним в выборгский Дворец бракосочетания. Какими мы были тогда молодыми, хулиганистыми и просто дурашливыми, и часто хмельными, особенно в те годы, когда Глеб жил на Пушкинской, в крохотной 8-метровой комнатухе, куда приходили избранные поэты, где бывал и Николай Рубцов. Бывало, бросишь коробок со спичками, он ударится в окно Глеба, покажется его лохматая тарзановская грива, кивнёт, гаркнет — и можно подниматься по жуткой лестнице с тонкими гнутыми перилами.

Когда откроется входная коммунальная дверь, то сначала проходишь мимо толпящихся газовых плит (их было штук 8), далее узкий коридорчик, где есть некрепкая, повизгивающая дверь, за которой Глеб и его вторая жена Анюта, впоследствии уехавшая в США.

На днях я звонил Глебу, поздравлял с Новым годом. В прошлом году он посвятил мне стихотворение, наполненное щемящей тоской, стихи, как глубокий и затяжной вздох, как будто их свет идёт с середины 60-х, когда мы ездили в геологические экспедиции.

Дорогой Стасик, звонил я в журнал, говорил с твоим Серёжей, я ему послал фото, где мы с ним фотографировались на есенинском празднике осенью этого года. Он сказал мне, что опубликовали моё письмо к тебе по поводу смерти Юрия Кузнецова.

Благодарю тебя за эту публикацию, за память о нашем замечательном друге, нашем русском брате. За всё то время, прошедшее со дня смерти Юры, читаю и перечитываю его книги, как когда-то буквально “болел” Николаем Рубцовым. И Толя Передреев тоже постоянно в душе. И всё вспоминается, вспоминается — каждый из них.

Стасик, живу я сейчас в касимовском доме, вернее, в избе, которую я когда-то (в 1956 году) помогал строить. Конечно, сейчас изба требует ремонта, как внутри, так и снаружи. Хорошо то, что вовремя провели газовое отопление, котёл спасает от холодов, а когда сильное похолодание — включаю газовую плиту. Но, дорогой Стасик, как жутко ночевать в избе, которая совсем недавно оглашалась живым голосом мамы, её образной речью, её песнями. Ах, Стасик, какие были у нас застолицы, особенно в середине 50-60-х годов, когда все мои родственники были живы. Все фронтовые песни были здесь перепеты. Я плакал от фатьяновских стихов, от стихов Твардовского и Есенина. С самого раннего детства русская песня, народный говор, как воздух, окружали меня, я ими дышал, они распаляли моё воображение.

В этой избе я написал первые стихи. Сейчас я переживаю состояние леденящее, когда “бездна пространства — и некуда деться”, как когда-то написал Глеб. Посмотри, милый Станислав Юрьевич, высылаемый цикл стихов.

Ещё раз поздравляю с Новым годом!

Твой Геннадий Морозов

Касимов

30.12.04 г.

Дорогой Станислав Юрьевич!

С огромным интересом прочитал Вашу новую публикацию “Вы мне надоели”, ещё раз восхитился мастерством, эрудицией и, главное, гражданским мужеством. Немного пожалел лишь о том, что не спел Вам по пути из Лесосибирска в Красноярск песню о “злых чехах” — у Сашки Бушкова, которого Вы процитировали, как-то куце и неточно. И почему — “пели в 70-х годах”? Её и сейчас поют. Даже у меня не бывает дружеского застолья, на котором бы я не затянул, а хор не подхватывал:

Отец мой был природный пахарь,

А я работал вместе с ним.

На нас напали злые чехи,

Село родное подожгли.

Отца убили с первой пули,

А мать живьём в костре сожгли.

Сестру родную в плен забрали -

И я остался сиротой.

Три дня, три ночи я старался,

Сестру из плена выручал.

А на четвёрту постарался -

Сестру из плена я украл.

С сестрой мы в лодочку садились

И тихо плыли по реке.

Но вдруг кусты зашевелились -

Раздался выстрел роковой.

Сестра из лодочки упала -

И понесло её волной…

Взойду я на гору крутую,

Село большое посмотрю.

Горит, горит село родное,

Горит отцовский дом родной.

Горит, горит село родное -

Горит вся родина моя!

Все двустишия-куплеты повторяются дважды, в той же “редакции”. Кроме последнего, где первый раз поётся, что “горит отцовский дом”, а второй раз — “горит вся родина моя!”. Как это сегодня актуально и современно звучит, верно?

Всего Вам доброго, главное, здоровья и новых купаний в Енисее, Дону и далее везде…

Остаюсь верным вашим читателем.

С искренним уважением

Александр Щербаков

Красноярск

13.10.05

От редакции: В книге красноярского писателя А. Бушкова история о мятеже “злых чехов”, обо всём, что они творили в Сибири во время гражданской войны по пути на Восток, рассказана так:

“Память о себе в Сибири они оставили сквернейшую. В середине семидесятых (!) мне доводилось присутствовать в застольях, где ещё, случалось, пели старую-престарую народную песню, сложенную в двадцатых: “Отца убили злые чехи”. Подобные народные песни рождаются неспроста! Достоверно известно, как вели себя чехи во время всеобщего отступления белых на восток: силой отобрали паровозы и кинулись драпать. На путях — лютой зимой — осталось примерно двести поездов с беженцами, их семьями, ранеными. Погибли многие тысячи…”

* * *

От редакции: В следующем письме из Башкирии речь идёт об одном из уральских заводов, выпускавшем уникальные навигационные приборы для морских судов и противошумную оболочку для ядерных подводных лодок.

Узнав, что этот завод сознательно банкротится, лишается заказов и гибнет, один из бизнесменов-патриотов (назовём его Д.) использовал все свои связи в Уфе, купил этот завод, спас от неминуемой гибели уникальное предприятие, а коллектив — от увольнения и безработицы… Когда я разговаривал с ним, то Д. мне сказал: “Попытаюсь удержать завод на плаву до тех пор, пока его продукция снова не понадобится отечеству”…

Вот о какой ситуации рассказано в письме М. Чванова…

Дорогой Станислав Юрьевич!

Всего по телефону не скажешь, потому вслед пишу письмо.

Вчера был Д. Продолжается борьба за завод: теперь, оправдывая тем, что это частный завод, тормозят государственный заказ, в том числе на бесшумные оболочки для ядерных подводных лодок. А может, они теперь просто не нужны. Попытки мои помочь через Главное управление спецпрограмм президента России (стратегические объекты и ядерная безопасность) мало чем помогли. Сейчас пытаюсь подключить к этому Торшина, заместителя председателя Совета Федерации, председателя комиссии по Беслану. Но сдвиги все-таки есть, в том числе такие: если год назад ежедневно в заводской столовой покупалось 900 булок хлеба, то теперь около 250. Люди стали есть не только хлеб, пошли налоги в городскую казну, несколько изменился ассортимент в магазинах, так как люди наконец стали получать зарплату и появился спрос. От некоторой подозрительности перешел к поддержке губернатор Сумин. Пошли заказы с пограничного флота, с ним легче, ведь он все-таки подчиняется ФСБ, и то пытались мешать. Но с месяц назад к Д. приехали двое дельцов из Петербурга, из тех, что уничтожили аналогичный завод в Петербурге: “Слушай, ты такой молодой, а уже такой седой. Зачем тебе это нужно? Мы тебе даем 10 миллионов долларов откупных плюс то, что получишь за оборудование и станки, которые ты сдашь в металлолом, только уходи подобру-поздорову в сторону…”.

Все-таки не дает мне покоя идея номера “НС” Аксаковского фонда, куда бы вошли и проза и поэзия. И, разумеется, публицистика. И статьи о современном отечественном предпринимательстве, о Валере Тетереве, в том числе его рассказ или статья. Может быть, статья о борьбе за завод Д. Чтобы люди увидели, что в стране не только Гусинские и Ходорковские, которые изначально испоганили само понятие предпринимательства. Что касается последних, есть возможность сделать беседу с “киллером олигархов”, следователем по особо важным делам Генеральной прокуратуры Салаватом Каримовым, который вел дела Гусинского, Березовского, Голдовского. А главное, был во главе следственной группы по делу Ходорковского. Его пытались шантажировать, подкупить, убить. По окончании дела Ходорковского его перевели из Москвы на родину в Уфу заместителем прокурора республики, скорее, в целях безопасности: сам он говорит — в силу чрезвычайной усталости. А может, просили задвинуть другие, “хорошие”, “наши” олигархи…

Дурное сель-половодье, несущее обломки Советского Союза, чуть не снесло мост российской державности, ведущий из прошлого в будущее. Устояло всего несколько опор, на которых, стоная и содрогаясь, готовый вот-вот рухнуть, чудом продолжал держаться Русский Мост, пока опомнившиеся русские люди не принялись восстанавливать или менять рухнувшие опоры.

Одной из таких устоявших, несмотря ни на что, опор был журнал “Наш современник”.

Что касается меня лично, было время, когда, наверное, единственной духовной опорой, может, спасшей от петли или пули, для меня оставался журнал “Наш современник”. И было страшно от мысли, что его однажды вдруг не будет.

Жаль, что не дожил до славного юбилея журнала Сергей Васильевич Викулов.

Горько, что очень малый процент российских писателей читают “Наш современник”, одни экономят на подписке ради хлеба насущного, другие — обидевшись, что их журнал не печатает.

Да, когда в апреле был в Париже на книжном салоне, то говорил о “Нашем современнике”. Что любопытно: ко мне подошёл некто Марк Авербух из США, пожал руку и сказал: “Это единственный журнал в России, который стоит читать. Разумеется, я не разделяю Ваших взглядов, на за журналом слежу и уважаю”.

Ваш Михаил Чванов

Уфа

6.7.2005 г.

Поклон из Саратова!

Раскрыл четвёртый номер журнала, перечитал отрывок из поэмы, опубликованной к моему семидесятипятилетию, и обрадовался не той мальчишеской радостью, с которой встречал свои первые опубликованные стихи, а той тихой радостью старого человека, когда некоторые другие поэты в этом возрасте уже забыли, с какой стороны в ручке вставлено перо. А я всё ещё пытаюсь что-то изобразить и выразить. И судя по тому, что лучший журнал России меня печатает — получается. Спасибо. Отрадно для меня и то, что журнал появился на моём столе в знаменательное время весны между Первомаем и Днём Победы. В этом для меня тоже есть особый знак.

Храни Вас Господь!

Николай Палькин

Саратов

4 мая 2004 г.

Уважаемый Станислав Юрьевич!

Последние два месяца я очень редко выхожу из квартиры. Сегодня, собрав мелочь, поднялся вынужденно в лавку за чаем и папиросами. На хлеб уже не хватало. Смотрю: в ящике бандероль с журналом. То, что от Вас — разобрал. Спасибо за публикацию стихотворения. Именно оно и спасло мне жизнь три года назад. Тогда я подпивал иногда, не часто, но размашисто. Возвращался из бара-полуподвала в 1-м часу ночи. Чуть живой телесно, но с ясной пустотой в подсознании: читал стихи вслух, устал, охрип. А предмостная площадь опоясана сплошным рядом павильонов, за которыми надо миновать пустырь. На нём меня и остановил окрик из сутемени. Луна с востока и хороша, но пока не высокая, тени длинные. В тени — двое: “Стой, батя! Снимай шапку и куртку”. Лиц не вижу — спиной к луне стоят. А я весь на виду — в норковой шапке, добротной турецкой кожанке. У крайнего в руке лезвие, от луны кончик ртутной капелькой светится. “Неужели русского поэта убьёте? — говорю спокойно и без тени заискивания. — Давайте я вам лучше стихи почитаю”. И читаю первое, что ты напечатал: ”Пьёт кровавую воду заря”. Прочитал и говорю: “Спрячь нож!” Парень — лезвие в ручку. А я уже к ним пригляделся. Обоим около тридцати. Одеты круто: в кожанки длиннополые, шапки из чернобурки. Будто близнецы по одежде. А я читаю следующее: “Я жизнь воюю — не живу”. Парень суёт руку со складнем в карман: “Иди, батя, с миром!" А мне же собеседник нужен! Дома — никого. Я и спрашиваю: “Что же так на гоп-стоп? Я вот на Колыме 25 лет отработал геологом, спички нигде не украл”. “Семь лет, — отвечают они, — оттянули в зоне. Откинулись недавно. Кто нас возьмёт на работу?”

О моих письмах Михаил Петрович Лобанов говорит: “Вы, Валерий, как Моцарт, право, их пишете“. В общем, я понимаю — о чём говорит мой Учитель. Ибо знаю десятки людей, пишущих стихи, но не могущих и два слова связать в простейшей зарисовке о человеке для газеты. С десяток писателей знаю, кто “сочиняет”, и довольно успешно, а коснись письма частного — вся убогость души и видна. Я-то давно знаю, что умён — сердцем и душою, без этого бы и не поверил в свою творческую путеводницу, да и с совестью у меня с самого детства всё в порядке и в ладу с ней. Только вот письма — “как Моцарт”, я теперь редко кому пишу.

Не стройте иллюзий, спрашивая себя: “Нужен ли русским писателям “Наш современник”?” Русским — нужен, но их осталось единицы. В остальном же, всё больше и дальше — одни генетические космополиты. Нет и не будет больше ни Е. И. Носова, ни Н. Рубцова. Подобные В. П. Астафьеву — будут и ещё не раз, а вот как Валентин Саввич Пикуль — увы, никогда. Я сегодня с чувством ребёнка молюсь на В. Г. Распутина, В. И. Белова, Б. П. Екимова, люблю Ю. Лощица за “Дмитрия Донского”, радуюсь за Станислава Золотцева и очень горюю за Колю Шепилова — почему-то его не видно читателю. В Красноярском крае нет сегодня русских писателей кроме Саши Щербакова, Олега Пащенко да вот вашего покорного слуги. Нищенствую, но не сдаюсь: коль не пишется, занимаюсь самообразованием, и то, что надо бы взять было до 30 лет, постигаю сейчас, читая "Недоросля", "Историю Государства Российского” и много-много чего ещё, чего так требует моя казачья душа.

Так что же ещё? Читал письма “Сибирь, Сибирь…” Валентина Григорьевича и мысленно думалось: мне-то уже до таких зрелых высот вряд ли подняться. Возраст поджимает, а знаю так мало. Да и где здесь взять тех же источников о казачестве Сибири? Канску ныне 370 лет. Хочется что-то дать для читателя, но история — не моя тема. Я, как и все люди, думающие сердцем, никогда и ничего не запоминал. Память больно пылкая, шалава. Не люблю я свою память мозговую, она мне за это и мстит всю жизнь. Но искомая и истинная — в сердце, в крови. Вот и идёт борьба уже 22 года, с того дня, как впервые взялся за перо. Толку, правда, мало в творческом плане; в человеческом же:

Как же с честью дожить эту жизнь,

Не утратив былого начала…

Нынче этот вопрос, будто смерть, за дверью стоит, только открой её, эту дверь из квартиры на площадку. Я год назад ещё подумывал уйти в Енисейск в монастырь. Бросить всё и уйти. Но, благо, настоятель Свято-Троицкого о. Владимир без слов понял моё отчаяние, откровенно сказал: “Тебе — не надо. Поэту не место в монастыре. И там ведь человеческий фактор силён. И глупых, к сожалению, очень много”. Смирился, живу анахоретом, в городе вот уже 1,5 месяца не был. Мне ещё 3 года до пенсии, хотя 25 лет северного стажа, но годы не вышли. За квартирные долги не трясут, понимают, чем я живу и как. Мне грешно обижаться на людей и на Бога. Вера их, с кем по жизни иду, обязывает ко многому. И прежде всего: не бросать своего Дела. И не бросаю. Хотя, когда ещё сам себе смогу сказать: ну вот, брат, наконец-то ты испёкся, как добрый хлеб из доброй закваски. Пока же я ещё брожу в опарой и брожу не из-за малости дара Божьего, а из-за того, что холодно мне в этом космосе и мою “опару” не греет действительность и будущее страны. И только Вера — истинная — помогает жить и надеяться, что, как это и было уже в Истории России, Божией милости и Благодати ей не занимать. Есть она, эта Благодать, в русском человеке. Веками пили и не спились. Умалится числом народ, но не духом. И не стоит Вам, Станислав Юрьевич, горевать над вопросом: нужен ли русским писателям “Наш современник”? Нужен, хотя бы даже для одного Шелегова, пока он жив. В 1972 году я прилетел в Магадан из Томска. Первое лето читали в поле журналы. Полюбился “Наш современник” с тех лет. Им и воспитан. Его и на Севере выписывал постоянно.

Станислав Юрьевич, отправьте письмо Олегу Пащенко, в котором и Анатолия Быкова попросите выписать журналы для сельских библиотек. Он сейчас довольно успешно поднял земли и людей в брошенных районах.

Пишите, коль глянется. Здоровья Вам.

С уважением

Валерий Шелегов

Канск

1.02.2006 г.

Станислав, дорогой, добрый день!

Спасибо за подарок тебе, за книгу — и прости, что не ответил сразу, хотелось уже с результатом некоторым написать. Но тут весенний разброд пошёл, все в разъезды ударились, как раки на песке, не соберёшь; все в более или менее опрятной бедности, на нищету несколько смахивающей, здесь-то куда трудней заработать, чем в белокаменной, одному только удивляюсь — на что пьют?..

Собрали деньги на десятка полтора книг твоих и на днях найдём способ передать их тебе (или кому из редакции, если тебя не будет) и забрать сами книги. Пытались с библиотекарями говорить, с бибколлектором, но они бедны до неприличия уже, представь: в главной областной библиотеке 1 (один!) экземпляр "Философических писем" Чаадаева, и его даже студентам, читателям вообще, не выдают, элементарных учебников не хватает… Ну, ты лучше других это знаешь сам, как знаешь и типичное большинство нашей пишущей братии, готовой по пьянке рубаху на себе и других порвать за идею, ползарплаты просадить, а словаря Даля не имеющей. Жёнам подчиниться, какой-нибудь “престижный” пустяк купить — это пожалуйста, но не книгу хорошую.

В М-ве давненько был, по осени, в местах кучкованья нашего тебя не встретил тогда, а посему посылаю книжку свою, тогда вышедшую. Журнал получаем, спасибо, и это помогает крепко, держит провинциалов наших в курсе литновостей и идей. А книга твоя — очень нужная, она многое расставляет по своим заслуженным местам, в стихийной каше нынешнего интеллигентского сознания и толком не оформившихся интуиций и догадок, сами-то ленятся — всё ещё! — мыслить, выстраивать, доброго дядю всё ждут, “авось” компонуют с “небосем”.

Ещё раз спасибо, Станислав, обнимаю!

Твой

Иван Евсеенко

16 мая 2001 г.

Дорогой Станислав Юрьевич!

Лёне Гержидовичу семьдесят лет стукнуло. В конце января звал в новый дом, что в Юго-Александровке. Звал на рябчиков, сигов да холодец из медвежьих лап.

Семидесятилетие Лёни Гержидовича в Березовском отмечали пышно в ДК шахтостроителей. Хоть по Первому каналу телевидения показывай. В глубине сцены — звёздное небо с созвездием Орион. Всё вспыхивает, мигает, превращается в ослепительно-белое сияющее ядро. Зрителям объясняют, что это звезда Гержидовича. Зовут на сцену Лёню. Он в джинсах, мягком свитере и седой, как леший. Потом выскочили с обеих сторон сцены девчонки в белом, стремительные, красивые. Произвели вокруг Лёни балет. Затем на огромном экране показывали фильм Светлакова. Лёня на фоне кедровой тайги вещал с экрана, будто Моисей израильтянам, типа “То ли заяц, то ли белка, то ли ёжик, то ли лось…”.

После фильма был танец медведей. Зайцы и белочки дарили подарки, как герои Лёниных стихов. После этого завыла пурга, полетели кучи конфетти, и на сцену вышли, стуча лыжами, туристы, идущие в тайгу к Лёне. Зажгли костёр на листе асбеста, поставили треногу с котелком и стали читать Лёнины стихи по новеньким книжкам. Метель стихла, и на сцене появилась декорация нового Лёниного дома, почему-то с шатровой церковью и указателем — Юго-Александровка. Оказалось, что лыжники принесли в рюкзаках весь тираж новой Лёниной книги. А в завершение вышел хор ветеранов, совсем старухи и старики, с пихтовыми ветками. Пели песню на стихи Гержидовича и музыку Сергеева “Банька”. Спели, затем каждый похлопал Лёню веником и свалили все веники во внушительную кучу.

После представления пили холодное белое вино и шампанское под сувенирный шоколад. Замёрзли как цуцики.

Я договорился весной устроить читку своих стихов в содружестве с Камерным симфоническим оркестром Кузбасса, чтобы побольше Гершвина и Миллера было. Вот не знаю, какую музыку подобрать к “Маше-сиротке”.

Ваш

Виталий Крёков

8 февраля 2005 г.

Дорогой Станислав Юрьевич, Стасик!

Двухтомник твой прилетел ко мне неожиданно. Спасибо. Многие главы я читал в “НС” и называл тебя отважным. В первый же день перечитал главы об Америке и заново — о В. Шутаеве, Б. Слуцком.

Фотографии твоих предков заставляют еще раз поплакать о старой России. Ее чудо, величие, красоту лиц, породу русскую надо бы почаще славить в “Нашем современнике”, а?

Я думаю, Стасик, в будущем нам следует написать хоть немножко о младых летах… Под музыку нежной благодарности сожаления о разрушенном царстве, в котором мы росли.

Виктор Лихоносов

Дорогой Станислав Юрьевич!

Продолжаю наш разговор о судьбе писателя в провинции. Мне кажется, что тема эта весьма спекулятивная. Я не считаю, что любой поэт или прозаик, живущий не в столице, чувствует себя плохо. Надо признать, многие наши собратья по перу весьма лукаво тянут в общем хоре: “Ах я бедный, живу вдали, все другим, а мне — ничего”. Между тем большинство уважаемых коллег успешно реализуют свои дарования там, где родились, — в том числе и в провинции.

Дело в том, что творчество большинства писателей, даже весьма талантливых, нуждается в контексте. И часто этот контекст — их малая родина. Описания родной местности, узнаваемые персонажи, личное знакомство писателя со своими читателями в таком случае только помогают успеху произведений. Если бы то же самое написал литератор “со стороны” — на его творения, может быть, и не обратили бы такого внимания. Но когда “свой” пишет о “своих” и его можно встретить на улице и в магазине — это повод для всенародной любви в пределах своей местности. Это не плохо, не хорошо, это особенность дарования. Переселись такой писатель в столицу — и к нему уже не будет подобного интереса ни в столице, ни на родине.

Многие об этом даже не догадываются, а иные и лукавят: “Жил бы я в Москве — знал бы обо мне весь мир!”.

Куда как вреднее жить в провинции литераторам, в творчестве которых есть широкие обобщения. Они мало кому интересны на родине и вдобавок ощущают свое одиночество в отрыве от плодотворной для них среды, а она по известным причинам как раз именно в столице и находится.

Мой земляк Николай Заболоцкий догадался уехать в столичные города еще в юности, это благотворно сказалось на развитии его таланта. Но на родной для него вятской земле мало кто знает его имя, хотя Заболоцкого изучают в школе. Зато страшно вымолвить, кого иной раз ценят как поэта.

Увы, Заболоцкий ничего не написал об Уржуме, где он рос; не удосужился воспеть географию родных мест. А что воспевал? Гурзуф, Сухуми, Сибирь, Комсомольск-на-Амуре и “абстрактную природу”. Короче говоря, “не наш” поэт, неблагодарный какой-то.

Капитализм, усиливая местнические настроения, не особенно ущемляет писателей, ориентированных на свою местность. Практика показывает, что они легко находят спонсоров для издания своих произведений, уважаемы в обществе и ограничены разве что в тиражах своих книг; но это уже, как говорится, макроэкономический фактор.

Куда беспощаднее сегодня работает в писательской среде другой закон капитализма — “Боливар не вынесет двоих”.

Не секрет, что определенная часть российских писателей хотя бы в какой-то мере сохранила возможность “жить нормальной жизнью”, то есть полноправно участвовать в литературном процессе, зарабатывать на жизнь писательским трудом или организаторской работой в сфере литературы. Это можно считать большой удачей, если учесть, что остальные “сброшены” капиталистическим Боливаром на грешную землю.

Здесь уж как кому повезет. Если Боливар сбросил именно тебя, обремененного семьей и не имеющего других навыков, кроме литературных, да если некому тебя содержать, — забудь о том, что ты писатель! Тебя ждет каторжный труд, далекий от литературы и не оставляющий возможности когда-нибудь “догнать” тех, кого Боливар умчал далеко вперед. В известном смысле, это судьба пастернаковского доктора Живаго, который как поэт тоже стал жертвой революционных катаклизмов (ссылаюсь на этот пример не потому, что он особенно мною любим, а оттого, что наиболее показателен).

Тут не на кого пенять: судьба, рок. Впрочем, я не исключаю, что некоторые сильные личности сумеют справиться и с такими обстоятельствами, если позволит здоровье и нервная система. Был такой американский фильм — “Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?”. Много раз я ловила себя на мысли, что меня давно уже пора пристрелить, но ведь еще не пристрелили!

Я из тех многих, кого “сбросил Боливар”, кто может надеяться только на свои силы и выносливость. Если все ресурсы подсчитать, в том числе и возраст (вдвое превышающий стартовый возраст, допустим, Мартина Идена), то прогноз явно неблагоприятный. Поэтому некоторые критики меня заранее похоронили. Я на это не обижаюсь, да и сил на литературные споры у меня нет.

Перестройка застала меня в тот момент, когда я уже отошла от журна-листской работы и пыталась серьезно заниматься литературой, работая лифтером. Убедившись, что на зарплату лифтера прожить нельзя, я несколько лет бегала по шабашкам и хваталась за любые виды заработка.

У меня не было ни выходных, ни отпусков, ни больничных — никакой социальной защиты. Надо было на чем-то специализироваться, случайно подвернулась информационная работа в правительстве области, и я остановилась на ней. С 2000 года работаю сотрудником пресс-служб государственных органов власти и муниципалитетов, в настоящее время — в секретариате губернатора Кировской области.

Эта деятельность плохо совместима с литературными занятиями. Она очень изнуряет человека, требует постоянного напряжения, большой дисциплины и терпения. К тому же со сменой власти обычно меняют состав информационных работников, поэтому я кочую с одного места на другое: от губернатора к мэру, от мэра к полпреду и т. д. За это время я лишь раз сумела полностью использовать свой отпуск, да еще однажды два месяца просидела уволенная в связи со сменой власти. Только в такие минуты передышки и удается вернуться к литературе.

Часто, в том числе и в прессе, я встречаю упреки: не дело, мол, поэту работать на власть, позорное это занятие. Объясняться по этому поводу я не собираюсь. Иначе мне, человеку семейному, не прожить, ведь литературный труд в моем варианте — занятие дотационное, а содержать меня некому. Все мои родственники — простые люди, сами еле сводят концы с концами.

За годы моей работы во властных структурах я увидела и узнала очень многое. Лишь недалекий человек может считать, что все это — “грязная политика”: это жизнь, а писатель не может от нее отворачиваться с пренебрежением, какой бы она ни была.

Контекст моего существования мешает восприятию моих стихов. В них читатели невольно ищут политические мотивы, приверженность к “левым” или “правым”. Думаю, что это ошибочный подход, смысл моих стихов более общий. Вероятно, так могли бы сказать о своих стихах и Вы, дорогой Станислав Юрьевич.

К моей сегодняшней ситуации, я надеюсь, подходят песни военных времён: “Вся команда цела, и машина пришла на честном слове и на одном крыле”. Думаю, то же самое можно сказать о “Нашем современнике”: много очень тяжелых утрат, но мы добрались до юбилея, будем жить и дальше. С чем я искренне нас всех поздравляю!

Светлана Сырнева

Киров (Вятка)

29.07.2006 г.

Глубокоуважаемый Станислав Юрьевич, добрый день!

До сих пор жжет мне душу фраза твоя, которой ты завершил, после добрых слов о моем таланте, дарственную надпись на своей книге стихов: “человеку без корней”. Это — 80-е годы.

Наверное, ты был прав. Так я жил, таким казался. Но со временем всё родовое вылезает на лице — у людей всех национальностей: у кого зубы, у кого плешь… и теперь, заглядывая в предстоящую ночь, я перестал играть.

Рад был получить от тебя письмо, дружественное, откровенное, пусть даже и горестное… Я понимаю, лучший русский журнал надо поддерживать всеми силами, вне зависимости от того, печатают в нём нас или нет. Для меня опубликоваться в “Нашем современнике” — большая честь. Но и в пору, когда я не был автором твоего журнала, я постоянно читал его, — мне номера передавал Виктор Петрович с просьбой или непременно прочесть то-то и то-то, или прочесть то, что он сам не смог. В последние годы читаю в краевой библиотеке. А вот что касается подписки — я уже второй, нет, третий год не подписываюсь ни на один журнал — дорого, живём мы здесь скудно. Но, честное слово, я всегда был рад, что у “Нашего современника” самый большой тираж среди всех литературных журналов, и убеждённо полагал, что так и должно быть. “Знамя” — “тусовочный журнал”, “Новый мир” — печатаюсь в нём, но не могу понять до сих пор — куда этот угрюмый плот катится…

Я даже представить не мог — может быть, по своему легкомыслию, а скорее — из завистливой надежды, что в Москве-то спонсоров завались, а уж Россия всегда поддержит “НС”, как и всегда поддерживала… Но, видно, усталость и нищета читающей России и здесь сказалась. Конечно же, я сделаю для подписки всё, что смогу. У нас беда — все хозяева края живут в Москве, в Лондоне и т. д. Кое-кто сидит в тюрьме. Но есть несколько знакомых, некоторые полагают себя патриотами (это депутаты, обеспеченные мужики), я с ними уже говорил — обещают… С директорами заводов поговорю.

Поклон собратьям по перу! Если не против, буду присылать для знакомства и наш журнал “День и ночь”, пока ещё с трудом я его издаю, тираж мизерный, правда, многие читают через Интернет. Почта — даже удивляюсь. Что им за радость печататься без гонораров в далекой Сибири! С Украины пишут. Из Латвии. Из Германии.

Роман Солнцев

Красноярск

2.02.2006 г.

Здравствуй, Станислав Юрьевич!

Приветствую тебя с нерчинской духовной каторги и каторги повседневности!!!

Так всё совпало: мои горькие думы июля, да твоё письмо, да твоя публицистика в “НС” о Глазунове, да некоторые статьи в “ЛГ” (о неоткрытии памятника Шолохову по зловредительству Швыдкого — чё он не может попасть в автоаварию, а?) — темно в душе, как у сатаны…

Вопрос подписки на “НС”, как и на любое иное издание, разветвился на А и Б. Если на Б (почему именно на “НС”?) — я отвечаю легко, цитируя тебя, себя, Распутина и т. д., то А — “ЗАЧЕМ ВООБЩЕ ЧТО-ТО ЧИТАТЬ?” — ставит меня в тупик. Густо ссылаются на Интернет, на бесполезность чтения какой-либо гуманитарной литературы, кроме справочников. Интересы массового читателя крутятся вокруг рубля и доллара — народ скупает все брошюры типа “Как стать богатым”, “Секрет успеха в бизнесе” и т. д.

Я иногда ради прожиточного минимума пишу листовки, деловые бумаги, поздравления. И меня замучили упрёком: “Очень уж, Михаил Евсеевич, сложно по мысли и сложно по слову, надо бы проще”.

Родители и общественность бунтуют против кафедры журналистики в Чите: мол, такие деньги вбухали в обучение, прокорм, проезд, одежду Танечки-Ванечки, а они писать не умеют, на работу устроиться на ТВ в роли Якубовича не могут. Говорят, мол, таланта нет. “А почему не научили таланту? Мы бабки вбухали”. …У-фф! Как мне всё это надоело…

ТЕМ НЕ МЕНЕЕ В ОТНОШЕНИИ ПОДПИСКИ НА “НС” НА 2006 г. РУКИ НЕ ОПУСКАЮ — БУДУ ДЕЛАТЬ, ЧТО В МОИХ СИЛАХ.

Хорошо, что твоя статья-эссе о Глазунове вышла в одном номере с Олегом Михайловым, который словами Палиевского “о гениях без Гения” усилил твои аргументы. Вообще, я Палиевского читал. Но не так много и полно. Придётся восполнять пробел, ибо мужик он серьёзный и крупный, могущий будить мысль. Знать Палиевского (при всём при том) надо. И — прости — может, показалось, но где-то по тону, что ли, прошла тень твоей обиды на Глазунова. М. б., всё естественно: а чему тут радоваться при таком разочаровании — обидно, что не самый глупый художник пошел по дороге ожесточенного требования всемирной славы. На меньшее он не рассчитывает. Кто-то да ведь должен был высказать сие открыто, ибо верно подметила в этом же номере Ирина Стрелкова словами Евгения Носова: “Обвес и обмер в обращении с правдой безнравственны”. Спасибо за мужество, С. Ю.!

А вот твою шутку насчёт зимовья и рябчиков воспринял всерьёз. Поговорил с друзьями-охотниками. Есть варианты не “героического штурма”, а вполне нормальной поездки на зимовье в 50-70-100 км от Читы — на выбор. Я ведь не могу потащить старика Куняева по хребтам-дебрям-россыпям-буреломам с запасом хлеба да сала (на уровне выживания). Да и сам старею, уже не тот ухарь 50 лет. Конечно, я не могу тебя повезти и по ранжиру — “машину к порогу зимовья”, это — шумно, людно, пьяно и малоинтересно. Если ехать, то высадиться на пади, протопать 5-6 км в сивер, одинокое зимовье. Можно взять человечка на заход, обустройство, огляд. А если будут силы да тропа, то и сами доберёмся с условием, что дрова “Дружбой” будут напилены. Не тюкать же нам топорами мерзлый листвяк. А время хорошее, ещё тепло и живность еще не нахлёстана из карабинов да дробовиков. Реально, зная тебя, надо рассчитывать на 2-3 ночи — на большее у тебя вряд ли время есть. Вот каковы мои соображения. Обуть-одеть-вооружить — решаемо. Можешь приезжать в галстуке.

Сообщал ли я тебе, что вот-вот в Москве в издательстве “Русь” выходит мой двухтомник “Стихи и поэмы”, где кроме оных — “Перо краевое” в первом томе, а во втором — “Раноставы Великого Слова”. Записки переводчика. Да статья обо мне, да библиография (я противился — кому это надо, в каком Нижнезадрищенске я печатался? — но издатель настоял). Редактор Николай Коняев.

А радости никакой. Такая пакость — дожить в России до 60-ти, до начала нищенской пенсии, ненужности общественной, немощи старческой и т. д. Счастлив Юра Кузнецов, уйдя в свои залетейские дали. Я даже юбилейные столы не люблю — кушанья пахнут поминками, поэтому даже не знаю, что делать 2 сентября. А-а, как жена решит, так и будет! Всё по-русски — перекладываю предварительное и окончательное решение на её плечи.

Пришлось ради семьи писать 16 стихотворений по 20 строк каждое в виде подписи под 16 портретами бульдозеристов Харанорского разреза. Садизм, но 10 тыс. руб. на ремонт в квартире одной комнаты заработал и отремонтировал. Барахтаюсь, но остаюсь жив-здоров, творчески работоспособен на 4 балла, закончил читать томище мемуаров Бисмарка, коего одна фраза будет уместна по окончании письма:

“Константинополь легче защищать от русской опасности на польской границе, чем на афганской” — прозорлив, гад, был.

Твой

Михаил Вишняков

Чита

1-5 августа 2005 г.

Уважаемый Станислав Юрьевич!

Вручая мне свой трехтомник, вы, полагаю, были уверены, что ваш “испепеляющий бестселлер” будет воспринят мною критически. У меня же по прочтении возникли только незначительные пожелания.

Но все по порядку.

Том 1

Все три книги отличает совершенно точный диагноз окружающего, удивительные характеристики поэтического бомонда 60-х годов: Сельвинского, Асеева, Пастернака, Слуцкого. Да разве можно было встретить в те годы такие заметки о поэзии Соколова или Евтушенко?.. Нет и нет! Кстати, это были годы вашего вхождения в советскую литературу, а я барахтался в прибалтийских лесах, участвуя в создании ракетного щита нашей страны.

Не случайно Передреев поклонялся Есенину. В творческом плане он, по-моему, как-то повторил судьбу константиновского самородка.

Ваше проникновение в мир Рубцова, вологодского беспризорника, многого стоит.

Ваше пророчество в 60-е годы сродни сегодняшнему беспардонному наступлению еврейства, вылезшего из всех нор. Особенно это касается высших эшелонов власти.

Свидетельства о “советской диктатуре” и “постсоветской демократии” точны и справедливы. У вас даже хватило мужества назвать поименно всех лжедемократов.

Из текста о геноциде русского народа в 20-30-е годы — я бы убрал “30-е”. Да, пострадало немало честных и преданных советской власти людей, но сама чистка в канун войны от наследников Троцкого была совершенно необходима! Тут я всецело согласен с выводом В. Карпова.

Мощь нашей послевоенной общеобразовательной школы подтверждаю. Двое из одиннадцати моих одноклассников удостоились золотых медалей и в 1949 г. поступили и успешно окончили МГУ!

Что такое тоталитаризм?.. Тридцать пять лет учу молодежь, что мы жили в условиях авторитарной системы. Тоталитаризм свойствен был режимам Италии, Германии и Испании 30-40-х годов, эпохе Муссолини, Гитлера и Франко.

Том 2

Кто еще, кроме вас, мог так представить Смелякова! Но, по-моему, не стоит противопоставлять Смелякова и Твардовского. Последний все же на порядок выше. Равно как Пушкина и Тютчева. Последний умница, но Пушкин первопроходец.

Вроде походя, но очень метко показаны правдолюбцы — Василь Быков, Юрий Черниченко, Анатолий Приставкин. О литературных и жизненных подлостях Астафьева, несостоявшегося нобелевского лауреата, я глубоко узнал только от вас. Политика — грязное дело… Гитлер ни разу не встретился с предателем Власовым, потому что считал, и правильно, что тот при случае может предать и его.

Ну и досталось же от вас Евтушне, этому законченному негодяю с сибирской станции Зима!.. Век будет помнить.

Это правильно: в музыке надо понимать саму суть, чтобы так написать по адресу такого феноменального композитора, каким был Георгий Свиридов!

Том 3

Нет, Станислав Юрьевич, в марте 1940 г. польские офицеры были расстреляны в Катынском лесу, в 15 км от Смоленска, подручными Берии… Я лично тому свидетель. Все расскажу при личной встрече.

Растерянность Сталина?.. Думаю, что имело место сильное переживание из-за того, что не удалось реализовать свой план и оттянуть начало войны хотя бы на год.

Вся глава о Вадиме Кожинове — шедевр публицистики и искреннего уважения к одному из литературных гениев России! Лучше не напишешь.

Очень верно подмечено: русские стремились к справедливости, а евреи — к власти! Талдычат: “Сталин — убийца, тиран”… Троцкий в годы гражданской уничтожил без суда и следствия тысячи красных командиров!

Пожелания:

— Письма обязательно надо овременить. Они — летопись эпохи… А может, их вообще издать отдельной книгой по разделам, как в беседе с Кожемяко?

— Не лучше ли было переставить местами Передреева и Слуцкого?.. Автоматически ушли бы из текста ненужные повторы.

— Статья о Глазунове — это новая глава четвертой книги?.. Очень здорово написано. Требуется небольшая редакция.

Станислав Юрьевич, вы оперативно ввели меня в курс литературной московской жизни 60-90-х годов. Большое спасибо.

А. Александров

Смоленск

май 2005 г.

Здравствуй, Станислав Юрьевич!

Высылаю, как обещал, посильную помощь на памятник Юрию Кузнецову, которого я и знал, и уважал, но в тени его славы мёрз. Поэтому сторонился. Тем не менее мудрые люди в Челябинске чтут его память и ценят всё, что он сделал для русского читателя. У меня тоже “к перемене народа” болит душа, я уже еле сдерживаю распад организации, но пока некоторые коллеги способны откликаться на благие дела, есть смысл сопротивляться золотому тельцу.

Если надумаешь отметить в журнале наши усилия, скажи обо всей организации. Лично обо мне (я не кривляюсь) не надо…

Олег Павлов, который передаёт тебе деньги, руководит областным литературным клубом “Светунец” им. В. Богданова. Имеет он 5 детей и получает от государства 1200 руб. Это ли не альтруизм? У него прекрасные русские стихи, и если ты что-нибудь возьмёшь для своего журнала — буду премного благодарен.

Обнимаю. Держись.

Сергей Семянников

Челябинск

От редакции: Стихи Олега Павлова мы опубликовали в майском номере журнала за 2006 год.

Дорогой Станислав Юрьевич!

Не нахожу достойных слов, чтобы выразить мою благодарность! Право, не ожидал. Теперь некоторые проблемы будут решены.

У меня прямо-таки сердце разгорелось! (Редакция журнала помогла В. Лапшину погасить долги за коммунальные услуги. — Ред.) моя пенсия чуть более 1000 рублей. Долго не работал, не мог найти работу. Долги накопились. Теперь в течение года надо выплачивать по 540 рублей. Я как волк в красных флажках. Одна радость — журнал, который воспринимаю как дом родной. (Каков N 12-й! Сколько весомейших материалов!)

Да, вы мои друзья. Москва ударила меня смертью Кузнецова и Кожинова. Хорошо ещё, что я не видел их мёртвые лица. Они как бы живы…

На всякий случай — с Новым годом! Несмотря на то, что он будет непременно гаже нынешнего.

Ваш Виктор Лапшин

Галич

16.12.05 г.

Уважаемый Станислав Юрьевич! Во владивостокском читательском клубе “Наш современник” прошла встреча с Вашей посланницей Ниной Карташёвой. Народу было немного — встреча не в последний четверг, как мы уже привыкли, а в начале месяца, поэтому всего человек 30 сумел я собрать. Но православный русский разговор получился очень впечатляющим. Да Нина Васильевна, наверное, сама всё Вам рассказала.

У меня к Вам большая просьба: пожалуйста, передайте Нине Карташёвой газету с добрым словом о ней. Я, к сожалению, в суматохе встреч не спросил её адрес.

А Нина Карташёва чудо как замечательна! Зинаида Ивановна Дубинина, руководитель “Рубцовской горницы”, сожалеет, что не знала о приезде — приехали бы из Артёма всей “Горницей”. Нина Карташёва — её любимая современная поэтесса. После встреч все спрашивают у нас: почему так мало её стихов публикует “Наш современник”? Владыко Вениамин пообещал пригласить её на наши Кирилло-Мефодьевские чтения — дай-то Бог.

Спасибо за отличный материал, опубликованный в 9-м номере, — о сдаче русской земли. Очень читабельный роман Юрия Полякова “Грибной царь”. Я в восторге от стихов Владимира Кострова, особенно о Гоголе! Оставляют впечатление стихи Ольги Фокиной. Какая-то новая интонация у неё появилась. И какое мастерское использование хрестоматийного некрасовского, отчего возникает ирония — я говорю о подборке в 8-м номере.

Словом, великое спасибо за Ваш журнал!

С поклоном

Борис Лапузин

Владивосток

5.03.05 г.

Здравствуй, “Наш современник”!

Начну с книг, которые в Омске всё-таки были изданы, правда, не понятно, для кого и зачем. Дело в том, что на складе областного министерства культуры книжной продукции скопилось, по имеющейся у меня информации, на 40-45 миллионов рублей. Это и большая часть тиража так называемого Полного собрания сочинений Ф. М. Достоевского, так называемое Полное собрание сочинений Ивана Бунина, пятитомник Георгия Вяткина, сборник стихов и рассказов молодых омских авторов, первый том Антологии произведений омских писателей, альбом омских художников, Владимира Макарова, моя книга, открывшая серию “Библиотека омской лирики”, и ещё ряд названий. Оказывается, местное министерство по делам имущества категорически запрещает “разбазаривать областное имущество”, то бишь распродавать или раздаривать оное. Мало что у нас на сегодняшний день не разбазарили и не распродали. Но сей процесс на месте не стоит, и, может быть, после аферы с куплей-продажей “Сибнефти”, перерегистрацией её в Санкт-Петербурге в скором времени продадут и кресло из-под нашего губернатора-книголюба, который громогласно заявил, что “собрание Достоевского будет в квартире каждого омича”.

Иными словами, названные книги должны, по здешним законам, лежать на складе, а для того чтобы разрушить эту совершенно абсурдную ситуацию, необходимо принимать соответствующие законодательные решения. Но я так думаю, что и Достоевский, и Бунин, и Вяткин понадобились Полежаеву для “пиара”. Теперь Омская область, как говорят по местным телеканалам, “центр культурной, литературной, издательской жизни страны”. Неправда. У нас похоронен один из лучших литературно-художественных альманахов Сибири “Иртыш”, фактически прекратил, так и не начав, по большому счёту, своё существование, журнал “Литературный Омск”. На классиках, как я уже сказал, “попиарили” и выбросили их на склад. Книги омские писатели если и выпускают, то исключительно за счёт спонсорской помощи, да и какие это книги — на резографе и прочей такой технике, вышедшие в типографиях, в которых нет никакого понятия о книгоиздательской культуре.

Ещё два года назад известный омский поэт Владимир Балачан писал губернатору: “…В Омске и области живут и работают несколько десятков писателей: прозаики, поэты, критики, публицисты. И немало среди них настоящих мастеров слова. Однако писатели лишены возможности зарабатывать своим трудом. Дом, где находится наша организация, — в аварийном состоянии. Штатные работники не получают зарплаты. Словом, омские писатели влачат нищенское существование, особенно — пенсионеры. Я, например, получаю пенсию немногим более 1,5 тысячи рублей…… А какие в недавнем прошлом проходили на омской земле литературные праздники! — “Омская зима”, “Книжкина неделя”, Мартыновские и Белозёровские чтения. Живое писательское общение одухотворяло наших слушателей, способствовало формированию нравственного начала в сердцах молодёжи и детей. И писатели получали за свою работу скромные, но живые деньги, которые могли употребить на необходимую литературу, на подписные издания, на другие нужды. В настоящее время наши писатели всего этого лишены. Даже их книги не закупаются в городские и сельские библиотеки.

У местных чиновников вообще отсутствует понимание писательских нужд. И не только. Когда шла избирательная кампания по выборам мэра, приходил к нам молодой человек из команды будущего (нынешнего) городского правителя. По его мнению, он совершал обход общественных организаций, и он так и не понял разницы между обществом собаководов и омским отделением Союза писателей России. Как не видит её господин из Росимущества по фамилии Шишкин, который в конце июля, притащив на писательское собрание (и самого никто не звал) представителя некой медицинско-страховой компании, которую намеревались вселить в наш Дом, позволил себе орать на писателей, мол, всё равно выселим. Всё может быть. По соседству-то ранее, в таком же старинном особняке, находилось Омское книжное издательство, ныне ютящееся по съёмным углам. Сейчас там некая коммерческая структура.

А Владимир Фёдорович Балачан никакого ответа по сей день так и не получил.

В конце августа 2005 года в Омске открылась выставка картин Ильи Глазунова. Позднее на всю область раздался гром фанфар — было объявлено, что Глазунов подарил музею имени Врубеля картину “Голгофа”. Особо подчёркивалось, что “Голгофа” ещё недавно “украшала Русский зал Большого Кремлёвского дворца”.

Мне, конечно, не известно, что сейчас украшает Русский зал на месте “Голгофы”, но, зная страсть омского губернатора к дорогостоящему “пиару”, засомневался в том, что речь действительно идёт о подарке. Предчувствие не обмануло.

В октябре того же года на заседании Законодательного собрания Омской области выяснилось, что Глазунову за картину “Голгофа” было отвалено из облбюджета… десять миллионов рублей! То есть об этом свидетельствовала соответствующая строчка в так называемой “бюджетной росписи”.

Для сравнения: недавно областным правительством было принято решение выделить на улучшение жилищных условий ветеранов войны аж 5 миллионов 800 тысяч рублей. Ну, или такой факт: областной организации Союза художников России в 2006 году из бюджета было выделено всего 700 тысяч рублей. Плата же за аренду мастерских скоро станет неподъемной для большинства художников. Если уже не стала.

…Но мы тут — живые, и околевать бессловесно не собираемся. Многие продолжают вдохновенно работать, невзирая ни на какие трудности. Недавно мы провели при редакции “Омского времени” организационное собрание Круга русских читателей журнала “Наш современник”. Насколько хватит силёнок, будем заниматься его пропагандой — устраивать читательские конференции и т. д. В основном от 25 до 45 лет. Понятно, главная задача — подписка. Попробуем. Хотя народ у нас, мягко говоря, не роскошествует.

Но хочу сказать, что “Наш современник” ОБЯЗАТЕЛЬНО ДОЛЖЕН ЖИТЬ. Ваш (наш!) журнал удесятеряет наши силы, во многом и спасает наши души. Не знаю, может быть, в столице по многим причинам эта необходимость не так остро ощущается, но здесь, за три тысячи вёрст от Москвы, чувствуешь “самую кровную, самую жгучую связь” с самым русским и самым лучшим журналом России.

Сердечно поздравляю “Наш современник” с юбилеем! Уверен, что этот юбилей — не последний. Последнего не будет.

С уважением

Юрий Перминов,

член Союза писателей России,

главный редактор газеты “Омское время”

Станислав Юрьевич!

Удалось на днях в букинистическом отделе купить вашу книгу “Возвращенцы”. В ней я увидел немало для себя нового, кроме правомерно использованного вами материала из трёхтомника “Поэзия. Судьба. Россия”, за публикациями которого следил пристально по журнальным номерам и, помнится, выражал вам своё мнение, которое было даже напечатано в вашем журнале. Тогда вы в ответном письмеце пообещали выслать мне отдельной книгой, когда она выйдет…… Я не в обиде, что у вас до меня не дошли руки при ваших таких обширнейших знакомствах, обязательствах и ограниченном времени на всё это. Мне просто приятно знать, что вы есть, действуете, пишете и, в свою очередь, уверены в своих единомышленниках, которые следят за вашими выступлениями во всех провинциальных больших и малых городах. Да, почему так мал тираж — всего 3000 экз.? Это же крохи для России. Сделайте переиздание!

Выражаю сочувствие журналу и друзьям по поводу ушедшего из жизни Сергея Викулова, с которым, конечно, я был знаком. Когда мы с В. Беловым были студентами Литинститута, С. Викулов, Б. Можаев, В. Астафьев и другие славные люди этого круга были слушателями ВЛК. И мы с ними общались. Пишу об этих встречах свои посильные воспоминания.

Дивлюсь плодотворности А. Казинцева. Очень внимательно слежу за его публикациями. Считаю, что это один из лучших сегодняшних публицистов России.

На днях перечитал Ю. Кузнецова. Пришёл в восторг от его стихов. Таких поэтов (хотя он единственный) надо перечитывать, и тогда откроются новые, ранее невидимые грани творчества, философия жизни. Почему о нём мало пишут, почти не издают, в отличие от “демократов” Евтушенко, Вознесенского, Ахмадулиной? Хорошо, что ещё хоть Рубцова переиздают. Что касается Кузнецова, то он ещё не по зубам нашей механической критике, и читатель настоящий ещё не народился. Помните у Мережковского статью о Лермонтове “Поэт сверхчеловечества”? Вообще-то я Мережковского не люблю с его мистическими туманами, но эта статья глубокая. Вот и Ю. Кузнецов тоже поэт из этого ряда. Кажется, он сам где-то обронил мысль о том, что у современной критики нет того инструментария, чтобы разобраться в его поэме о Христе. Но ведь это относится и к значительной части его творчества.

Завершу письмо, опять же возвращаясь к вашей книжке. Она поможет многим окончательно разобраться, “кто такие друзья народа” и носителями какой демократии они являются. Я ведь и сам, сказать откровенно, был демократом первой волны. Почему? Надоела тупая партийная пропаганда, разговоры с партчиновниками, когда они считали себя во всём первыми и разговаривали только с позиции силы. А я позволял в своих высказываниях всяческие вольности, забывая о том, что у КГБ был очень чуткий слух. И в конце концов ко мне на рабочее место в Союз писателей пришёл человек, полковник КГБ, для профилактического разговора. Он перечислил 17 пунктов, по которым меня можно было бы привлечь к той или иной мере ответственности. Среди них — хранение перепечаток (сделанных мной ещё в годы учёбы в Москве) сборников Гумилёва, “Реквиема” Ахматовой, Нарбута, Ходасевича (тогда я не разбирался, кто еврей, кто русский, была бы яркая поэзия). Дело кончилось разговором, потому что этот человек, в прошлом журналист, был мне неплохо знаком, а сам я был в ту пору секретарём парторганизации Союза писателей. В общем, не стали поднимать шум……

Вот видите, сколько мыслей прямых и дополнительных вызвало у меня прочтение вашей книги. Будьте здоровы и по-прежнему стойки и знайте, ваши единомышленники есть в каждом городе и даже на селе, куда доходит “Наш современник”.

Жму руку.

Иван Костин

Петрозаводск