"Наш Современник 2006 #2" - читать интересную книгу автора (Современник Журнал Наш)

Архиепископ Самарский и Сызранский СЕРГИЙ Победа 1945 года родилась на Куликовом поле

В истории России есть несколько судьбоносных дат, при вспоминании которых всегда дрогнет русское сердце, а в памяти возникнет целый ряд высоких образов. Эти даты генетически связаны между собой, имеют один духовный корень: они изменили ход российской истории, оказали колоссальное воздействие на все пути нашего государства. Две из этих дат — Победа в Великой Отечественной войне и Куликовская битва.

В минувшем году мы вспоминали легендарную победу русского войска над монголо-татарскими полчищами: уже современники считали эту битву величайшим событием в истории Руси, великому князю Дмитрию почти сразу после сражения было дано почетное прозвище Донского. Можно говорить о военном значении Куликовской победы. Заключается оно в том, что разгром Мамая уничтожил прежнее убеждение в непобедимости монголов и доказал, что Русь окрепла для борьбы за независимость. После Куликовской битвы изменились взаимоотношения Москвы и Орды. Набег Тохтамыша в 1382 г. и последующие походы татарских ханов больше напоминали внезапные вылазки (“изгоны”) на неприятельскую территорию. Хотя Русь платила дань еще столетие, но все больше становилось понятно, что теперь Русь не находится в полной зависимости от Орды, что татарам можно действовать только неожиданными нападениями.

Необходимо подчеркнуть национальное и политическое значение победы, которая дала решительный толчок народному объединению под властью одного государя — московского князя, потомки которого стали царями, наследниками Византийской империи. Куликовская битва — первое свидетельство нарождающегося объединения Руси. Дмитрий Донской выдвинул свою армию, защищая не один свой удел, заслоняя в Диком поле не только Москву, но целую Русь. Далеко не все князья поддержали его. Рязанский князь Олег, желая спасения своим землям, вошел в соглашение с Мамаем, суздальско-нижегородские и тверские князья притаились, ожидая результата, не спешил с помощью и Великий Новгород. И Дмитрий Донской поднялся за всю Русь. После этого шага Москва получила нравственное право встать во главе объединительных процессов в России, быть собирательницей раздробленных земель.

Но особо нужно сказать о духовном векторе этого события. В канун Куликовской битвы, перед лицом грядущих испытаний заступник Русской земли преподобный Сергий молился пред иконой Живоначальной Троицы о даровании победы русской рати. Как зримое свидетельство своего благословения он дал в помощь князю Дмитрию двух своих иноков из брянских бояр — Пересвета и Ослябю. Волею Божией битва выпала на 8 сентября — день, когда Православная Церковь празднует Рождество Пресвятой Богородицы. “Не в силе Бог, а в правде” — этот завет святого благоверного Александра Невского витал над русской ратью. И не случайно рассказ о чудесном явлении именно этого князя одному русскому воину передавался из уст в уста в ночь перед сражением. Победа на Куликовом поле имела наднациональное значение — она открыла путь к возрождению народа, возвращала Православную Русь, окрепшую в лишениях и страданиях, в число великих самостоятельных государств. Русь становилась мировой державой.

Свержение монголо-татарского ига вызвало национальное и культурное возрождение Руси. Но ему предшествовало возрождение духовное. Время преподобного Сергия Радонежского — период небывалого расцвета религиозной жизни народа. Русская Православная Церковь оказала неоценимое воздействие на все эти процессы.

Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II отметил: “Эта знаменательная дата вновь дает нам возможность вспомнить о том великом значении, которое имеет православная вера для духовного становления нашего народа, созидания российской государственности, объединения славянских народов, формирования менталитета русского человека. Хотя со времени сражения прошло более шести веков, его значение для формирования и сохранения самосознания русского народа остается огромным. Эпоха Куликовской битвы — не только точка отсчета рождающейся политической самостоятельности России, но тот водораздел, после которого в душах наших предков идея объединения возобладала над “эгоистическим стремлением к самоизоляции и эгоистическим желанием торжества собственных интересов”.

Сражение на Куликовом поле было, естественно, не столкновением двух народов. Его значение не в победе одной национальной армии над другой, не в противостоянии двух цивилизаций или культур, но в торжестве созидательной силы Руси, исповедующей нравственные начала Православия над разбойничьей силой Орды, основанной на насилии и философии хищного зверя. Армия Дмитрия Донского была многонациональной при естественном доминировании великорусского этноса, однако историки свидетельствуют, что и мещерцы, и мордва, и другие угро-финские народы шли под знаменами московского князя. Более того, на Куликовом поле закладывалась та традиция национальной терпимости, которая помогла впоследствии московским царям образовать величайшее государство.

Об этом замечательно пишет протоиерей Сергий Четвериков: “Русский народ создал единственную в мире страну не только по размерам, но и по нравственному ее облику, сохранив добрые отношения со всеми многочисленными народами, вошедшими в состав его государства; и такие же добрые отношения он стремился поддерживать со всеми другими народами, его окружающими.

Для русского народа, проникнувшегося духом христианства, не существовало и не существует народа и племен презираемых, ненавистных, нетерпимых и гонимых. Он стоит на широком основании христианской любви… У него широкое и вместительное сердце, этому его научила не только данная ему Богом природа, но и его святая Православная вера, христианство в его чистейшем выражении без примеси человеческих домыслов, изменений и дополнений”.

Многонациональными и даже принадлежащими к различным религиям были и полчища Мамая. Автор “Слова о Мамаевом побоище” пишет, что хан Мамай к татарской Орде “присовокупил и рати иные, наняв их: бесермены (мусульманские народы), армены, фрязы (итальянцы, а точнее, генуэзцы, прочно обосновавшиеся в то время в Крыму. Их роль как одних из главных вдохновителей антирусского похода Мамая еще недооценена), черкасы, ясы и буртасы (северокавказские народности) и поиде на Русь, и заповеда улусам своим: “Ни един из вас не пашите хлеба, да будете готовы на русские хлебы”. На помощь Мамаю шел его союзник, великий князь литовский Ягайло, который вел с собой также “жмудь”, ляхов (поляков) и немцев. Итак, дело не в межнациональном противостоянии, а в разных идеалах и мировоззрениях, которые вдохновляли две армии. Мамай, жаждущий вновь завоевать русские города, изгнать князей и сесть на их место (что диаметрально отличало его от Батыя), вполне мог присоединиться к словам, сказанным основателем монгольской империи Чингисханом за 150 лет до него: “Счастливее всех тот, кто гонит перед собой толпы разбитых врагов, грабит их имущество, скачет на их конях, любуется слезами близких им людей, целуя их жен и дочерей”. Это мировоззрение завоевателя, агрессора, ставящего власть и мировое господство превыше всего, вне нравственных критериев.

Русское же войско пламенело совершенно иным идеалом. Годы национального унижения, страшного разгрома Руси многому научили и князей, и простых воинов. Сквозь христианскую призму были осмыслены истоки национального бедствия XIII века. О причинах поражения страны в битвах с Батыем русские говорили: “Из-за гордости и высокомерия князей допустил Бог такое. Ведь много было князей храбрых и надменных, и похваляющихся своей храбростью”.

И еще говорили: “Бог смирил русскую землю нашествием безбожных иноплеменников. Обнаружилась греховная злоба, и дошел вопль греховный до ушей Господа Саваофа. Потому Он допустил на землю нашу такое пагубное наказание”. Великий проповедник XIII века епископ Владимирский Серапион на пепелище столичного города, население которого было практически полностью истреблено Батыем, а все церкви “наполнены трупья и телес мертвых”, обращался к православным с огненным призывом к покаянию: “Не раскаялись мы, пока не пришел народ безжалостный, по Божиему изволению… Испытав сие, братия, убоимся наказания этого страшного и припадем ко Господу своему с исповеданием, да не навлечем на себя больший гнев Господень, не наведем казни, больше прежней! Доколе не отступим от грехов наших? Пощадим же себя и детей своих! В какие еще времена видели мы столько жестоких смертей? А предадимся мы воле Господней, то всяческим утешением утешит нас Бог небесный, аки детей своих помилует Он нас, печаль земную отымет от нас, исход мирный в другую жизнь дарует”.

Русский народ воспринял татарское иго как наказание за грехи, вразумление свыше, в “свирепых пришельцах” он увидел бич Божий, направленный, по слову митрополита Иоанна, на то, чтобы “найдя в Церкви единственную опору, Русь, хотя бы и нехотя, отступила от бесконечных усобиц, поняв свое высокое предназначение”. Молодая державность Московского государства была выпестована Церковью, на долгие годы ставшей единственной хранительницей идеи о сильной и независимой Руси, в то время как князья продолжали враждовать между собой, заискивая перед ханами и раздирая и без того истерзанное тело страны. Возвышение Москвы началось с момента превращения ее в центр русского Православия при митрополите Петре. И духовное трезвение стало возвращаться народу по молитвам Церкви. Не случайно именно воспитанник святителя Алексия, митрополита Московского, благоверный князь Дмитрий Донской стал тем вождем, который повел Русь к свободе. Древнерусские писатели согласно свидетельствуют, что московского князя вдохновляло мужество и желание встать “за землю Русскую, за веру христианскую”.

Нельзя пройти мимо и еще одного летописного указания, которое проливает свет на два туманных момента: почему великий князь Дмитрий, только что уплативший Орде дань и всячески стремившийся сохранить с ней мир, выступает против Мамая? И почему преподобный Сергий Радонежский, который незадолго до того не хотел благословить Дмитрия на войну с ханом, теперь говорит ему: “Подобает тебе, господине, пещися о врученном от Бога христоименитом стаде. Пойди против безбожных, и, Богу помогающу тебе, победиши”? Многие русские авторы XIV-XV вв. дают на эти вопросы однозначный ответ. Мамай изменил традиционную ордынскую политику веротерпимости и покровительства религиям покоренных народов. На Русь он идет с мыслью “разорити Православную веру и осквернити святые церкви, и всему христианству хощет покорену от него быти”. Сокрушение Православия и желание осесть на завоеванной территории — таковы мотивы Мамая, чуждые его предшественникам. При таком положении вещей под вопрос ставилось само историческое бытие Руси, сам факт ее дальнейшего существования, и Куликовская битва приобретала поистине наднациональное значение. Здесь и кроется, скорее всего, ответ на главный вопрос той эпохи: почему Русь почти 150 лет не вступала в противоборство с Золотой Ордой, а против Мамая вышла на бой столь решительно?

Авторы летописного “Сказания о Мамаевом побоище” и поэтической “Задонщины” видят в даровании русским победы на Куликовом поле прощение Богом Руси ее грехов. “Возвыси Господь род христианский, а поганых уничтожи и посрами их суровство”. Хоть и были сильны ордынцы, но “сынове русские силою Святаго Духа бияху их”. В восприятии современников победа над Мамаем явилась Божиим даром. “По милости Божией и Пречистой Его Матери и молитвами сродников наших Бориса и Глеба, и Петра, Московского святителя (митрополит Киприан) и игумена Сергия, и всех святых молитвами врази наши побеждены суть, а мы спасохомся”, — говорят воеводы уцелевшему в бою князю Дмитрию.

Итак, Дмитрий Донской, а вместе с ним и вся Русь, стремится к совершенно иному идеалу, чем Чингисхан и тем более Мамай: это христианский идеал тишины: “Да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте”. А потому как о высшем благе, наступившем после Куликовской победы, летописец говорит предельно кратко: “И бысть тишина в Русской земли”.

Силой своей христианской веры и воодушевления русский народ смог преодолеть все выпавшие на его долю тяжкие испытания — усобицы князей, набеги кочевников, почти трехвековое татарское иго. Вера помогала ему и позже отстаивать от иноземцев и иноверцев свою культуру: не пустить на родную землю шведов и немецких рыцарей, изгнать поляков и преодолеть разлагающую смуту, пережить нашествие французов, создав при этом грандиозную Российскую империю от Черного моря до Белого и от Балтики до Тихого океана. Эта же христианская сила русской души действовала и в последней, самой кровавой в истории человечества Второй мировой войне, ставшей для России поистине Великой Отечественной. “Поле Куликово и Отечественная война, разделенные более чем полутысячелетием, — сказал в своем выступлении на IX Всемирном Русском Народном Соборе писатель Валентин Распутин, — невольно в нашем представлении возвышаются над Россией огромными скорбными курганами. Но они встают рядом еще и потому, что там и там вместе с огневым разящим оружием в не меньшей степени действовало оружие духовное, скреплявшее защитников Отечества в единую плоть и единый дух, в цельную неодолимую преграду”.

Исторические реалии этих двух событий и схожи, и различны. Схожи, так как в обоих случаях Русь испытала нашествие иноплемённых. Различны, так как с 1917 года душа России, хранимая Православной Церковью, подвергалась неослабевающему, неслыханному надруганию, и не было никакой возможности начаться тем духовным оздоровительным процессам, которые оживили Древнюю Русь при святителе Алексии и преподобном Сергии. Однако за неполных двадцать четыре года (с 1917 по 1941 г.) душа народная до конца исказиться не могла. Русский человек на ментальном уровне оставался православным, он “весь был пронизан, несмотря на новые веяния, дыханием тысячелетней России, он сам был ее дыханием, будучи частицей ее тела. Еще не было и быть не могло того, что появилось потом: будто человек выше Родины и живет в ее стенах по какому-то юридическому соглашению…” За этот период времени еще не удалось народную душу, столетиями воспитанную на незыблемых духовно-нравственных традициях, в почитании дарованной Богом Родины, отторгнуть от ее корней. Родина — Мать! Это слово жило в сердце каждого русского, а не только сходило с пропагандистских плакатов. В Отечественную войну русский народ вступил с тем же духовным стержнем, так и не сокрушенным большевиками, что и в Куликовскую битву. И потому трудно не согласиться со словами В. Распутина, что “навались Великая Отечественная еще лет через двадцать, воевать и побеждать оказалось бы гораздо труднее. Сказались бы и духовная потрепанность, и постепенное отслоение от родной земли”.

В этом и состоит генетическая связь наших великих побед от Куликова поля и Ледового побоища до Сталинграда и Курской дуги: один дух водительствовал русскими воинами XIV и XX столетий: это тот дух, который созидал и хранил Святую Русь — Великую Россию — страну “Жар-птицу”. Потому со всей очевидностью можно утверждать, что победа в Великой Отечественной войне родилась на Куликовом поле, плоть от плоти и кровь от крови ее.

Не раз иностранцы удивлялись тому религиозно-эпическому отношению к смерти, которое демонстрировали русские солдаты, умиравшие от страшных ран и невыносимой боли. Откуда оно? Как прошло сквозь века от Александра Невского и Дмитрия Донского до Кутузова, Скобелева, героев Великой Отечественной войны?

Лишь в сознательном, а порой бессознательном ощущении бессмертной души, предстоящей Богу, могли черпать русские воины это мужественное спокойствие перед лицом последнего своего часа.

В эти дни мы вспоминаем великое историческое событие, изменившее судьбу русского народа, судьбу страны, событие, которое еще раз заставляет нас всмотреться в пути России. В борьбе с монголо-татарским игом русский народ доказал свою великую духовную и национальную жизненную силу. Он поднял и пересилил гнет могущественной Монгольской империи, которая, как свидетельствует непредвзятая историческая наука, представляла собой “высокоорганизованное государство, сумевшее установить единый и прочный порядок на гигантской, не имеющей прецедентов территории — от Тихого океана до Карпат”. Но Русь оказалась сильней. Три столетия “колобродили монголы на Руси; жгли и грабили; возвращались, свергнутые, и вламывались, изгнанные. Но не одолели Руси; сами изжились и выродились, иссякли и захирели, но не истощили утробу нашего духа”. Именно России было суждено стать наследницей основных территорий Белой и Золотой Орды. Война, горе и лишения (600 лет войны на 1100 лет истории) ковали дух Руси. Великий русский философ И. Ильин пишет: “История России есть история муки и войны. От печенегов и хазар — до великой войны XX века. Отовсюду доступные, ниоткуда не защищенные — мы веками оставались приманкой для оседлого Запада и вожделенной добычей для кочевого Востока и Юга. Нам как будто на роду было написано — всю жизнь ждать к себе лихих гостей, всю жизнь видеть разгром, горе и разочарование; созидать и лишаться; строить и разоряться; творить в неуверенности; жить в вечной опасности, расти в страданиях и зреть в беде”.

Муками десятков поколений научились мы духовно укрепляться в беде и смуте, “в распадении не теряться; в страдании трезветь и молиться; в несчастии собирать силы… жить в крайней скудости, незримо богатея духом; не иссякать в истощении; не опустошаться в запустении; но возрождаться из пепла и на костях; все начинать “ни с чего”; из ничего создавать значительное, прекрасное, великое… И быстро доводить возрожденную жизнь до расцвета”.