"Дневник Дельфины" - читать интересную книгу автора (Жуайе Одетт)

Глава V ВЕЧЕРОМ

Я на пределе. Наконец-то я добралась до своей кровати. Это мое убежище. Здесь можно спокойно поплакать. Никто меня не увидит.

Как это ужасно — врать! Нужно без конца что-то придумывать и передергивать, и при этом сохранять самый что ни на есть натуральный вид, хотя ты сама не своя. Со мной такого никогда не было и больше никогда не будет. Но сейчас я уже завелась, и мне необходимо сохранить спокойствие и доверие мамы.

Этим вечером в Гранд-Опера идет «Фауст». Я должна была играть там крестьянку в первом акте и негритенка в «Вальпургиевой ночи». Меня провожает мадам Обри. Доктор посоветовал маме быть поосторожнее и не выходить еще, по крайней мере, два-три дня. До тех пор, надеюсь, все мои неприятности закончатся.

Мне было ужасно трудно придумать, чем бы заняться в течение всего вечера. Было решено, что месье Обри заберет меня после спектакля. Следовательно, я должна делать вид, что ничего не случилось, ну, я и села в автобус с мадам Обри.

Но куда же мне все-таки девать время?

Вообще-то мне повезло: мама так ни о чем и не подозревает. Надо признать, Фредерик Обри — молодец, ничего ей не сказал. Это правда, он не доносчик. Можно ему доверять. Но только что, когда я полдничала, мама вдруг стала вести себя как-то странно, немножко застенчиво и кокетливо, что ли. Даже больная, она очень красивая, моя мама… Она неожиданно спросила меня, как я отношусь к тому, чтобы она вышла замуж, естественно, за Фредерика, — Бернадетта была права! Мама сказала, что ничего не сделает без моего согласия. Она хочет, чтобы я тоже была счастлива. Ну, и она велела мне подумать, а сама, сказала, подождет моего ответа. В этот момент я не могла, разумеется, ей ни в чем отказать, слишком была виновата перед ней, но как-то уж очень много сразу на меня свалилось.

В автобусе мадам Обри говорила не смолкая. У нее в голове только одна мысль: как бы женить Фредерика на маме, и если она видела, что я встревожена, то ей казалось исключительно из-за этого проекта, она ни на секунду не заподозрила, что у меня могут быть какие-то свои, совсем другие проблемы.

При иных обстоятельствах мне бы, наверное, понравилось вот так, на равных, разговаривать с пожилой дамой, ведь я всего лишь маленькая девочка. А она разговаривала со мной очень серьезно, но временами это было как-то странно, потому что вообще мадам Обри любит посмеяться, и мама всегда говорит, у нее замечательное чувство юмора.

Юмор… Не знаю толком, что это означает. По-моему, это когда ты сохраняешь способность улыбаться даже во время катастрофы. Наверное, очень приятно иметь чувство юмора, но у меня его, кажется, нет: при всех моих несчастьях я не способна выдавить из себя улыбку.

Ну вот, значит, мадам Обри всю дорогу болтала, расспрашивала меня, давала советы:

— Вроде бы у Терезы (так зовут мою маму) и Фредерика дело не ладится… Мне даже кажется, все идет хуже и хуже… К Фредерику прямо и не подступишься… И все это — из-за тебя!

— Из-за меня?

Мадам Обри стала очень серьезной и начала говорить со мной, как с подругой своих лет:

— Послушай. Что, если нам объясниться напрямую? Между нами говоря, твоя мама и мой сын не такие уж бойкие сами по себе. Но не так же трудно объясниться! У тебя чудесная мама, ты понимаешь, я сама тоже хорошая мать, и меня просто бесит, когда я вижу, что ты стоишь между Терезой и Фредериком. Если бы ты захотела, — вполне могла бы все уладить… Тебе же нравится Фредерик?

— Да.

— Ну вот, я бы на твоем месте поговорила бы с ним, успокоила бы его, приободрила. Вот уже шесть лет, как он ждет, пока ты подрастешь и с тобой можно будет поговорить. Можно сказать, он до безумия влюблен в твою маму! Ну, ладно, потом ты сама поймешь это… ОН ХОЧЕТ ЖЕНИТЬСЯ НА ТВОЕЙ МАМЕ!

Меня это не удивило, я так и сказала мадам Обри.

— Я знаю. Как раз сегодня утром мама мне сказала.

Мадам Обри вздохнула, еле удержавшись от смеха.

— Ах, вот как! А я-то тут распинаюсь… Но я думала, она никогда не решится! Ну и что — она спрашивала твоего разрешения?

Действительно, все произошло почти так.

Мадам Обри немного помолчала. Мимо нас протекали улицы. Мы были уже у Пале-Рояля, и мне хотелось, чтобы эта поездка никогда не кончалась…

Мадам Обри похлопала меня по руке.

— Так что же ты ответила?

— Ну… Что я не против…

— Слава Богу! Это прекрасно! Почему же у тебя такой похоронный вид? По-моему, все идет отлично, ведь я очень люблю тебя и очень люблю твою маму. Вы мне обе нравитесь.

Я спросила:

— А что мне теперь делать?

— Дать абсолютно ясный ответ. Прямо сказать, что ты согласна. Они только этого и ждут.

Увы! Автобус остановился на роковой остановке: Опера! Мы вышли из него. Мадам Обри поцеловала меня.

— Фредерик зайдет за тобой, как обычно.

У входа в театр мы наконец расстались. Она подождала, пока я открою дверь, чтобы уйти самой, а на прощанье велела мне быть умницей. Взрослые всегда советуют нам быть умниками, и я начинаю понимать: возможно, они не так уж и неправы!

Оказавшись в вестибюле, я бегом поднялась на три этажа по лестнице, ведущей на сцену. Там есть множество коридоров, темных уголков и расставленных повсюду декораций, где можно спрятаться. Вот я и проскользнула за старого картонного сфинкса из «Аиды» и стала ждать там, не появится ли кто-нибудь из моих подружек. Других встреч я боялась и, как какая-нибудь воровка, принимала всякие меры предосторожности.

Скрывшись в тени, я наблюдала, как мимо проходят люди со знакомыми лицами: надзирательницы, девочки из школы, хористы в костюмах из первого акта. Потом я увидела Мефистофеля в его фантастическом одеянии дьявола. Он готовился выйти на сцену и распевался во весь голос, откашливаясь, чтобы прочистить горло. У него очень красивый голос — у этого дьявола: баритон. И он всегда очень ласков со мной. Он великий певец, но это не мешает ему любить детей, и мне кажется, у него слабость ко мне, потому что он часто угощает меня конфетами и болтает со мной, как будто мы лучшие друзья.

Увидев моего друга, певца-дьявола, я невольно шевельнулась, и это выдало мое присутствие за сфинксом. Мефисто заметил меня и подошел.

— Что это ты тут делаешь?

Я была застигнута врасплох.

— Хотела поздороваться с вами…

— Какая ты милая, ты ангел, просто ангел, уж я-то знаю, что говорю! — и он сам засмеялся своей шутке.

Мефисто протянул мне пастилку, которая пахла лекарством.

— Хочешь конфетку? Отлично для горла… Но вот что касается ног, — тут я не гарантирую…

Потом он спросил меня:

— А как Галатея? Все в порядке?

Я растерянно кивнула головой. Мефисто был в прекрасном настроении, но меня, видимо, находил какой-то странной:

— Вот еще, вот еще, что это ты так? Надо быть повеселее! Я приду посмотреть на тебя и глаз с тебя не спущу! (Он опять засмеялся.) Дьявольских глаз! Ну, ладно, ладно, не волнуйся, я добрый дьявол. До скорого: увидимся в «Вальпургиевой ночи»!

Я смотрела, как он исчезает за декорациями, завернувшись в свои огромные красные крылья.

«Вальпургиева ночь»… Большой праздник, на котором дьявол предлагает Фаусту все соблазны мира… Балет всегда нравится публике в этой части оперы, а звезды по очереди танцуют в ней главные партии: Клеопатру, Лаис, Фринию…

Наконец я увидела, как Марселина идет из гримерки на сцену. Я подозвала ее. Было приятно с ней встретиться: она меня очень мило поцеловала и рассказала новости. Что месье Барлоф вроде бы не очень доволен Жюли и что я могу верить в него. Что девочки, кажется, нервничают… Одни хотят рассказать, как все было на самом деле, другие предпочитают выждать. Но что-то по-прежнему происходит: инспекторша не вылезает из театра и расследование продолжается.

Но когда Марселина сказала мне, что Мерседес поручили разобрать мой шкафчик, у меня закололо сердце. Марселина стала утешать меня, она обещала попросить Веру (ее шкафчик рядом с моим) взять к себе мои вещи, пока все не закончится.

По всему театру громкоговорители возвестили, что занавес поднимается. Нам пора было расставаться. Марселина казалась расстроенной:

— Что ты будешь делать весь вечер?

— Ничего…

— Держи!

И она дала мне газету, чтобы я могла хоть как-то отвлечься.

Как будто я могу отвлечься! Никто не заметил, как я спустилась вниз и вышла на улицу.

С этих пор Опера будет продолжать свою жизнь без меня. Я не в счет, меня больше не существует.


Появление на улице поздно вечером маленькой девочки, которая бредет незнамо куда, наверное, кажется странным. Все смотрели на меня.

Ночной город усилил мою тоску, мою тревогу, я бродила без всякой цели, не слишком удаляясь от театра. Я рассматривала витрины магазинов, одного, другого, третьего… Потом встала на переходе, будто пережидаю красный свет, но на зеленый переходить не стала. Машины снова помчались мимо меня. Полицейский заметил мою нерешительность, подумал, что я боюсь, и остановил движение. Мне пришлось перейти мостовую. Оказавшись на другой стороне бульвара, я снова повернула назад. Полицейский наблюдал за мной и дружелюбно помахал мне. Ну, и я удрала как можно быстрее.

В конце концов, я добралась до самых темных, вызывающих страх улиц. Начался дождь. Оказалось, что я — на улице Матадор, дождь усиливался, надо было спрятаться, чтобы переждать его. Я зашла в ворота, где рядом со мной стояли две очень милых дамы. Они улыбнулись мне, потом заговорили со мной. Как это странно: взрослые всегда задают такие вопросы, которые ставят тебя в трудное положение!

— Что ты здесь делаешь чуть ли не ночью под дождем? Ты потерялась, малышка?

Я не ответила. Но дама настаивала:

— Тебе надо скорее идти домой…

Пришлось покинуть мое убежище, и ноги сами привели меня обратно к Опере. Я обошла театр, подняв голову к бронзовым статуям, держащим канделябры. Я обошла здание много раз…

В это время там шел спектакль. «Фауста» я знала наизусть. Хор солдат… Встреча Фауста и Маргариты… И Мефистофель — такой ужасный в этой истории и такой симпатичный за кулисами*… Дьявол, который угощает конфетами! А потом — сцена, когда Маргарита находит драгоценности в шкатулке… А потом — балет, «Вальпургиева ночь»… Там я обычно танцевала негритенка… А потом — финал, смерть Маргариты, вознесение ее на небеса среди ангелов…

Я ходила и ходила по улицам, дожидаясь конца спектакля. Подошла к стоянке. К счастью, машина Фредерика была не закрыта, и я устроилась в ней, как в маленьком домике.