"Отцы Ели Кислый Виноград. Второй Лабиринт" - читать интересную книгу автора (Шифман Фаня Давидовна)

2. Agitato в стиле диско

Закончился обычный шабат в ульпене.

После авдалы Ренана и Ширли, справившись с посудой и со своей частью уборки в общей столовой, устроились на отдых на лоджии своей крохотной квартирки.

Неожиданно зазвонил та-фон Ренаны. Судя по мелодии сигнала, это был Ирми. Ширли увидела расплывшееся в улыбке и зардевшееся лицо подруги, с интересом наблюдала за разговором, пытаясь уловить, о чём речь. Ренана закрыла аппарат и, не переставая возбуждённо и смущённо улыбаться, быстро сказала: «Давай, собирайся!

Я тебя чуть-чуть подкрашу, причешись… Одежда… О-кей!.. Пошли! Нас с тобой в проходной ждут…» — «А кто?» — «Увидишь! Сюрприз!» Девочки побежали между караванами к проходной общежития. Ширли ахнула: в крохотной комнатушке улыбались им Ирми и Ноам. Они поднялись навстречу подругам, Ноам смущённо подтолкнул Ирми:

«Давай, ты скажи!» Ирми засмеялся и прошептал: «Ты скажешь сестрёнке, а я — её подруге, хорошо?» — «Ты начинай…» — «Отлично! — радостно воскликнул Ирми, встретившись глазами с Ренаной. — Мы с Ноамом подумали и решили пригласить вас, девушки, в кафе «Шоко-мамтоко». Ноам приглашает Ширли…» — и легонько толкнул Ноама в бок, думая, что никто этого не заметил. Ноам густо покраснел, улыбнулся и, кивнув Ширли, пробормотал, обращаясь к сестре: «Да… А Ирми приглашает тебя, Ренана… Вы согласны?» — «Не устали? Между прочим, Максим и Хели уже там — мы их послали занять столик. Народу в этот вечер обычно много собирается!» — вскользь обронил Ирми. Первой опомнилась Ренана: «Ой, спасибо, мальчики. Конечно, согласны! Конечно, не устали! Это же просто замечательно! Правда, Ширли?» Ширли, покраснев, молчала.

Хозяина меирийской кондитерской «Шоко-Мамтоко» напугал слишком агрессивный тон нападок в прессе на любимую посетителями его кафе музыку, которую обычно целыми вечерами гонял его музыкальный автомат. Некоторое время назад он заметил периодически наведывающихся в кафе странных посетителей, которые резко выделялись на фоне жителей посёлка. Они обычно занимали отдельный столик с широким обзором помещения. Каждый из них заказывал чашку кофе и сдобную булочку, и так они сидели до закрытия кафе, о чём-то тихо переговариваясь. То и дело по очереди они прошивали зал странными сверлящими взглядами. Кто это были — то ли новые жители посёлка, незнакомые с его традициями, то ли гости — он поначалу не разобрал.

Чаше всех с этой компанией приходила эффектная, броская, крупная особа с шикарной пышной гривой цвета топлёного молока и круглыми глазами цвета стального клинка. Она говорила с сильным русским акцентом. Однажды она представилась репортёром телестудии агенства «OFEL–INFO». Назвалась она экзотическим именем — Далила. Именно она неизменно приставала к хозяину кафе со странными вопросами: «Почему у него такое скучное и однообразное меню? Почему он позволяет включать музыку, вредно действующую на организм и главное — на нервную систему человека, особенно юного, неокрепшего и не до конца сформировавшегося? А где в его заведении можно спокойно почитать последние номера «Silonocool-News»?" Пришлось ему, во избежание в дальнейшем столь же настойчивых, сколь и неудобных вопросов, которые каскадом обрушивала на него настырная особа, на всякий случай изменить музыкальный фон, слегка отойдя от традиций кафе и давая нечто нейтральное. Первым делом он убрал с глаз долой почти все диски групп «Хайханим» и «Тацлилим». Роскошная и дотошная Далила с пугающей чёткостью разъяснила ему, что игрища подростков группы «Тацлилим» гораздо сильнее наркотизируют слушателей, нежели «Хайханим». Ведь подростки — по природе своей необузданны и несдержанны, склонны к ярко выраженному темпераментному экстремизму, а стало быть, и прослушивание их продукции гораздо более опасно.

На маленьком столике при входе, поверх привычных детских журналов, рекламы и информационных листков посёлка, валялся последний номер «Silonocool-News», как бы случайно раскрытый на последней статье Офелии Тишкер. Ирми с Максимом знали, что во всех своих опусах последних месяцев Офелия в проникновенных и эмоциональных выражениях обрушивалась с резкими нападками «на хулиганов и фанатиков от хасидской музыки и на их инструмент звуковой агрессии — шофар».

Кое-кто из посетителей «Шоко-Мамтоко», любопытствуя, брал в руки газету, быстренько просматривал статью Офелии и недоуменно пожимал плечами: «Опять старушка-Офелия со своими вывертами! Поновей бы чего придумала!.. Или кишка тонка?» На предложение неизменного спутника этой особы (этой же особой и озвученное, поскольку он явно не владел в достаточной мере ни ивритом, ни английским), хипповато-бомжевато прикинутого типчика непонятного возраста, не допускать в кафе подозрительных на антистримерство личностей хозяин меирийского филиала любимого молодёжью кафе ответил категорическим отказом. Однако, он уже не был уверен, что если ему предложат это более влиятельные и известные личности и в более категоричной форме, он сможет устоять.

Вот и сейчас: в кафе пришли два парня и две девушки. Двое из четырёх пришедших — старшие дети известной и уважаемой в Меирии семьи Дорон. Все знают, что их братья-близнецы — солисты группы «Тацлилим». Разве он может не пустить их в своё кафе? С какой стати? Этот хиппи явно зарвался!

Войдя в кафе-кондитерскую, все четверо были неприятно удивлены, когда вместо любимых «Хайханим» услышали пресное попурри старых песен в исполнении забытых и неизвестных молодёжи старых ансамблей и артистов. Ширли прошептала Ренане: «Под эту музыку, но в современной аранжировке, я когда-то любила танцевать на Лужайке «Рикудей-Ам» в Парке». — «А почему нет наших дисков?» — удивился Ирми. — «А ты спроси!» — предложил Ноам. — «И спрошу! Но сначала надо Макса с Хели отыскать. А то, похоже, все столики заняты, а ведь нам нужно 4 места!..» В этот час в «Шоко-мамтоко» уже собралось много народу, так что пришлось долго высматривать, где обосновались и заняли места на всю компанию Максим и Хели.

Ирми первый заметил, как от столика у окна ему машет Максим, и обрадованно воскликнул: «О! Наш любимый столик! Макс с Хели молодцы! Пошли, ребята!» Усаживаясь рядышком с Ширли и напротив Ирми, Ренана сморщила нос: «А что там унылое воет из аппарата? Кого пытают?» — «А-а!.. Это хозяин приобрёл новые диски популярной группы «Петек Лаван»… Неужели не слышала?» — небрежно отозвался Ирми и, переглянувшись с Максимом, ухмыльнулся. Ренана удивлённо вскинула брови:

«Кого-кого? Это как понимать? — диски этих баранов вместо «Хайханим»? Жаль, близнецов с нами нет! Они бы отлично поработали за музыкальный автомат — всем бы понравилось!» — «Точно!» — усмехнулся Ноам. «Если бы им ещё позволили…» — пробормотал Максим.

«Мы-то давно сюда не заходили, с тех пор тут много чего поменялось. Раньше — вот и девочки подтвердят! — было лучше», — объяснил Ирми своей сестре, переглянувшись с Максимом и Ноамом. Хели застенчиво улыбалась. Она никак не могла вникнуть в странные зигзаги происходящего в Арцене вообще и в меирийском кафе, в частности. Она ощущала возбуждённое напряжение и понимала: что-то не то творится в кафе. Трудно было не почувствовать, что раздражающе-пресный музыкальный фон не нравится большинству посетителей, вызывая в лучшем случае горько-ироническую усмешку. Ей было странно, что все молча морщились, но терпели раздражающие композиции «Петеков» — и ни слова протеста!.. Нет сомнения, посетители любого, самого захудалого кафе в Лос-Анджелесе взбунтовались бы, посмей хозяин крутить диски, которые не по душе клиентам. Он бы навсегда потерял свою лучшую клиентуру и разорился бы! Впрочем, может, так оно, в конечном итоге, и будет? — на бессловесных баранов, фаталистов-пофигистов эта молодёжь уж никак не похожа.

Молодые парни тихо возмущались по этому поводу: «Какому нормальному человеку может такое нравиться!.. Освоили, видишь ли, одну гребёнку…» — «А правда: как они на ней играют все вместе?» — спросила Ширли, с любопытством прислушиваясь к несущимся из динамика странно-заунывным звукам. — «Ну, — попытался объяснить ей Ирми, — знаешь, сначала у них были гребёнки раза в четыре-пять больше нормальных расчёсок, обёрнутые в тонкую бумагу, или нечто подобное — они через этот слой в унисон что-то мычали, какую-нибудь типа мелодию…» — «Мы в детстве такими баловались, но, конечно, нормальных размеров. Взрослых это иногда ужасно раздражало, — заметил Максим. — Но это явно что-то другое, по звуку на губные гармошки похоже…» — «Конечно, можно и на таком инструменте играть и своеобразно, и интересно, — откликнулся Ирми. — Если не аранжировать весёлые детские песенки… в стиле колыбельных. Но они же вычудили: смонтировали на всю свою шайку одну гигантскую гребёнку. Это бы полбеды! Но они ещё детские песенки аранжируют под похоронные марши!..» — «Ненормальные!..» — «Ты бы видела, Ренана, сколько зевак крутится целыми днями возле Забора, чтобы их послушать…» — «Ну, если они такое учудили, то конечно… Их же ещё и показывают! Надо же! — одна гребёнка!» — «И одинаковые бараньи морды у всех четырёх!» — «Ты это серьёзно, Ирми? Но зачем им такие приколы?» — удивлённо переспросил Ноам. — «На полном серьёзе! Конечно, там, у Забора, дают не только «Петеков»… Наверно, тоже ещё услышим…» — воскликнул Ирми, но тут же прижал ладонь ко рту, потому что на него уже удивлённо оглядывался весь зал.

После очередного выверта «Петеков», более всего напоминающего уныло-назойливое жужжание нескольких мух, застрявших меж двух стёкол, Ноам, воспользовавшись короткой паузой, обратился к хозяину кафе: «А послушать «Хайханим», как у вас бывало, нельзя? Мы хотели послушать новый диск — дуэт флейты и шофара, свирели и шофара. Знаете?» Хозяин кафушки, испуганно кося глазом в разные стороны и заикаясь, пояснил: «Я не хотел бы включать музыку, которую не рекомендуют слушать наши… э-э-э… которая… Понимаете, юноша, это как бы вышло из моды. Говорят: не в струе… как бы…» — «Как бы не в струе?! А что у нас нынче за струя, можно узнать?» — невинным тоном осведомился Ирми, склонив голову и глядя хозяину кафушки прямо в глаза. — «Вот почитайте, что об этом пишет геверет Офелия! И о шофаре — тоже! Я же не зря тут последний номер «Silonocool-News» положил! — хозяин скосил глаза на газету, потом посмотрел поверх голов Ноама и Ирми и резко каркнул в сторону кухни: — Меню!.. — и понизив голос, кося глазом в сторону: — или… вы сами знаете, что хотите заказать?» — «Пожалуйста, лучше меню… — согласился примирительным тоном Ноам и тихо пояснил друзьям: — А то вдруг и в меню внесли что-то новенькое». — «Теперь уж я опасаюсь, с них станет», — пробурчал Ирми. — «Да нет… — тем же тихим голосом отвечал ему Максим. — Мы с Хели проверили: беседер».

Вдруг Ширли услышала певучий сигнал та-фона, вытащила его из сумочки, раскрыла и начала тихий разговор с отцом. Она не обратила внимания, какими глазами уставились на аппарат Ирми с Максимом. Окончив разговор, она уже собиралась закрыть аппарат и запихнуть его в сумочку. По всему видно было, что она чем-то озадачена и смущена. Ирми, не сводя глаз с прибора в руках Ширли, спросил: «Что случилось, Шир?» — «Ничего, ничего… просто… скучают они без меня… или, может, братья чего-то снова учудили…» — и она замолкла. Ноам с сочувствием уставился на неё — и тут же смущённо отвёл глаза. Ирми решительно протянул руку и попросил: «Шир, покажи нам новый та-фон, пожалуйста. Мы быстро, только взгляд кинуть. Это же больше не производственная тайна изготовителей, раз уж вышло на рынок!» — «Пожалуйста! Я из этого секрета не делаю. Весь Далет нынче с такими разгуливает! Братьям бабушка с дедушкой в Австралии подарили почти такие же красивые и оригинальные, но не такие навороченные. О какой тайне может идти речь!» — и она, усмехнувшись, показала все кнопки и рассказала о новых функциях. Ирми склонился над аппаратом, Максим тоже вытянул шею. Ноам сидел неподвижно, закусив губу. Ирми бормотал, внимательно рассматривая, так и сяк поворачивая аппарат: «Я слышал об аппаратах новой конструкции, но первый раз в руках держу…» — «А чего ты себе такой не купил?» — наконец, спросил его Ноам, упорно не глядя на Ширли.

— «А зачем? Мой отлично работает! Не в том возрасте, чтобы такими игрушками увлекаться. Но сейчас, увидев, понял, что не совсем прав был», — и он передал аппарат Ноаму, а тот кивнул Максиму. Оба они склонились над та-фоном Ширли.

Максим сфотографировал аппарат, целиком уместившийся на ладони Ноама. Ирми повертел аппарат и вернул его девочке, сказав: «Ну, спасибо. Идея мне понравилась! Не дураки над нею поработали, ох, не дураки!» — «У братьев ещё круче: там у них зачем-то цветомодуляции во время разговора включаются…» — тихо обронила Ширли.

Друзья лакомились, перебрасываясь быстрыми репликами, как мячиками пинг-понга, стараясь не обращать внимания на звуковой фон, создаваемый уныло-бодряческими композициями группы «Петек Лаван».

Через пару столиков сидела шумная группа молодёжи, несколько парней и девушек.

Наряды девушек были смелее, чем это обычно принято в Меирии. Обращали на себя внимание преобладающие в их одеяниях оттенки — яркая и чересчур пёстрая, однако, не лишённая экстравагантного изыска, смесь всех оттенков болотного с младенчески-розовым, с переливами в бордо. На головах двух парней каким-то чудом держались крохотные кипы, цвет которых сливался с цветом волос — надо было сильно приглядеться, чтобы их увидеть. Остальные парни были и вовсе без кипы.

Вдруг высокая, тощая, костлявая девица с тусклыми прямыми, похожими на сероватую солому, волосами, резко выпрямилась и демонстративно уставилась на Ренану с Ширли. Следом за нею их принялись буравить несколько пар любопытных глаз её спутников. Девицы с выражением нарочитого изумления уставились на Ширли, многозначительно переводя глаза на Ноама. Время от времени компания окидывала взором Ренану и тут же переводила взоры на Ирми.

Ренана и Ширли отлично знали эту девицу — это была их соученица Мерав Ликуктус, известная в ульпене сплетница. В глаза бросалась слишком мощная для девочки челюсть и резкие, угловатые движения, но более всего — мимика широкого костлявого лица выдавала поразительную смесь угодливости с ехидством. На лице выделялись маленькие юркие глазки непонятного цвета. При всём, при том, в плоской фигуре, во всём облике девицы был какой-то непостижимый шарм, что притягивало к ней взоры парней. Рядом с Мерав сидела похожая на неё девушка постарше и отличающаяся от Мерав отсутствием угловатой худобы, более правильными чертами лица, да и взгляд маленьких круглых глаз был осмысленней и выразительней, чем у Мерав. Она прижималась к эффектному светловолосому парню без кипы, склонив голову ему на плечо. Это была старшая сестра Мерав, Керен. Она училась вместе с близнецами Блох в гимназии Галили (до их поездки в Австралию) и кое-что слышала от них о младшей сестре. И вот теперь она с нескрываемым интересом разглядывала эту упёртую антистримершу. Подумать только, в какой компании крутится эта сестрица близнецов Блох! — среди отпрысков известного фанатика Дорона (как раздражённо называл его отец)! Она первая просекла, какими взглядами и улыбками обмениваются между собой Ширли и Ноам, о чём тут же поведала своим спутникам. О, теперь-то будет о чём порассказать братишкам Блох при встрече, будет, чем их удивить!

По Меирии давно уже ходили слухи, что отец сестёр, Зяма Ликуктус, ныне чуть ли не правая рука одного из боссов «Лулиании», Тима Пительмана. Это явно воодушевило обеих сестёр, возомнивших себя чуть ли не принцессами-элитарочками.

Впрочем, Керен могла с полным правом отнести себя к элитариям — обучение в гимназии Галили давало ей для этого некоторые основания.

Ренана старалась не обращать внимания на компашку сестриц Ликуктус, устроившуюся неподалёку, но направленные на неё любопытные взоры раздражали. Она вспомнила рассказы близнецов и их друзей-студийцев о том, что в Меирии вокруг девиц Ликуктус и их парней начала группироваться молодёжь определённого толка. Среди них сёстры Ликуктус и внедряли открытость и интерес к новым культурным веяниям, прежде всего — к струе подобающей цветовой гаммы. Сначала они ограничивались своим узким кругом, но потом стали действовать шумней и активней, чтобы распространить своё влияние на всю меирийскую молодёжь. В сфере насаждаемых ими музыкально-эстетических предпочтений были группы «Петек лаван», «Шук Пишпишим»,

«Шавшевет», и даже таинственная (но слишком быстро куда-то испарившаяся) группа «Шампаньи». Взрослое население Меирии с этим ничего поделать не могло (а кое-кто, может, и не хотел) — в головы людям слишком прочно вбили непреходящую ценность демократии и свободы самовыражения, особенно когда дело касалось молодёжи. Позже у этой компании появились и другие, и не только музыкальные, пристрастия, но об этом они предпочитали до поры, до времени не распространяться. Эту группу молодёжи острословы из «Тацлилим» сначала назвали зямики — по имени отца сестёр Ликуктус, почти сразу переименовав их в зомбиков. Ренана почти не сомневалась, что эволюция клички была идеей её братьев-близнецов.

Зомбиков было в Меирии немного, но это не мешало им задавать тон в любимых местах отдыха молодёжи, живущей в этом пригороде Эрании, о предполагаемом слиянии которого с Эранией давно шли разговоры, в последнее время отнюдь не безуспешные. Ясное дело, зомбики были самыми горячими сторонниками «слияния города и деревни». Теперь Ренане пришлось убедиться, что зомбики не только стали постоянными посетителями любимой молодёжной кафушки «Шоко-Мамтоко» на центральной площади Меирии, но и начали незаметно вытеснять оттуда тех, кто не желал принимать их эстетическое кредо.

Неожиданно Мерав встала и приблизилась к столику, за которым сидели шестеро друзей. Она остановилась напротив Ренаны, слегка облокотившись на спинку стула Ирми. «Ой, девочки, какая неожиданная встреча! Мы и не знали, что вас можно тут встретить — ещё и не одних! А разве родители и раввин разрешают вам посещать по вечерам кафе, да ещё и с мальчиками?» — «Hi, Мерав, — прохладно откликнулась Ренана. — Никаких проблем! Мы с Ширли пришли сюда с моим братом и его друзьями.

Видишь? — нас тут целая компания. Ты же знаешь, что наше общежитие в десяти минутах ходьбы отсюда…» — «Нас с сестрой сюда пригласили наши мальчики — мы тут тоже большой компашкой! — похвасталась Мерав. — Сестрёнку… кстати, познакомьтесь: Керен, моя сестра! — и Мерав указала широким жестом на сестру и её парня, который, сдвинув брови, окидывал Ренану оценивающим взглядом, перевёл на мгновенье взгляд на Ширли и снова вперился в Ренану, — её хавер потом отвезёт домой! Вот он, рядом с нею, зовут его Антон! — и она небрежно кивнула в его сторону и пояснила с гордостью: — Он недавно окончил курс в «Самоваре» — и вот…» — «А какой курс?» — вдруг заинтересовался Максим, припомнив лицо этого парня, и эти воспоминания были не самыми приятными. — «Вы, меиричи, можете и не знать!.. — с ноткой пренебрежения бросила Мерав, на что Максим, скрыв лёгкую усмешку, пожал плечами, но ничего не сказал. — Эрания — город большой! Там есть клуб «У самовара», где организованы и уже больше года успешно действуют экспериментальные курсы… короче, неважно!.. Сам Ашлай им покровительствует.

Вот Антон их и окончил. Но об этом — тс-с-с! — и она игриво приложила палец к губам, расширив глаза, — не следует распространяться…» Ирми густо покраснел и отвернулся: он вдруг понял, чем вызван пристальный интерес Антона к Ренане, и ему это не понравилось.

Ренана спросила: «А что, разве вы тоже посещаете это кафе?» — «Ну… как сказать…

Антону захотелось посмотреть, как живёт и отдыхает молодёжь в Меирии: он и его друзья много слышали и читали о Меирии в «Silonocool-News», а вот тут никогда не бывали. Ну, и как-никак «Шоко-Мамтоко»: тут всегда собирается на weekend молодёжь. Я им тоже сейчас рассказала, как тут забавно… в смысле — раньше было!..

Шабат мы провели дома в Эрании… — она помолчала и сделала вид, будто что-то вспомнила: — А, ну, да! Ты же не знаешь: наша семья уже покинула эту убогую Меирию. Гнилое место! Тут неприлично жить людям папиного круга. И в синагоге на него косо смотрят… не стараниями ли вашего папочки?» — недобро прищурилась девица. Ренана сочла за лучшее пропустить выпад Меривы мимо ушей и промолчала.

Ноам напрягся, но ничего не сказал.

«Вот папа и купил квартиру в Эрании-Алеф — так нам его шеф адон Тимми посоветовал, и даже помог со ссудой, — похвастала Мерав. — Ну, это, конечно, не Алеф-Цафон, даже не совсем Эрания-Алеф… немного на границе с Эранией-Бет… — смутилась Мерав, помолчала, потом продолжила: — А с другой стороны, я всё ещё тут в Меирии учусь: всё-таки не просто поступить в студию Дова Бар-Зеэвува…

Особенно из этой… хм… ульпены! С такой-то подготовкой, какую она даёт!..

Ничего не дают… э-э-э… из современного искусства… э-э-э… мирового уровня!..» — и Мерав полупрезрительно скривила тонкие губы. Услышав такие откровения, Ширли удивлённо подняла брови, но ничего не сказала, отвернувшись и прикусив губу. Она только подумала: «Мне приплати — я туда и близко не подойду!» У неё чесался язык спросить: «А чего ты вообще в ульпену пошла? Шла бы сразу в престижно-элитарную Галили, как сестрица, а по вечерам — к Бар-Зеэвуву…» — но она благоразумно промолчала. Она вообще за время учёбы в одном классе с Мерав двух слов не сказала и не выражала никакого желания с нею общаться. Та между тем продолжала откровенничать с важным видом: «Во-вторых, Антон хотел бы присмотреть этот посёлок: может, ему бы удалось тут зацепиться. Тут намечается для него кое-какое поле деятельности… Кое-кто из первого выпуска их курса тут уже пристроился…

Между прочим, есть очень интересные личности… Шеф в своё время им посоветовал, сказал, что тут для них найдётся очень интересное дело! А сейчас папа и Антону подсказал». Но тут сестра шикнула на неё: «Мерав, что-то ты разболталась!» — и Мерав вернулась на место, сильно смущённая.

Она случайно кинула взгляд в сторону входной двери и громко и радостно воскликнула: «О, легки на помине: идут сюда! Это Далила!.. Неужели не знаете? — перегнувшись через стол, снова обратилась она к Ренане с Ширли, которые не изъявляли ни малейшего желания продолжать с нею беседу и даже не обернулись на её слишком возбуждённый возглас. Но Мерав, не обратив на это внимания, продолжала, всё больше возбуждаясь и повышая тон: — Да, её на самом деле зовут Далила, и она с Офелией работает. Начала сравнительно недавно — и уже преуспевает! Это на 16 канале ТВ от «OFEL–INFO», знаете? «Русский» канал… — как бы мимоходом бросила она. — А раз Далила тут, значит, и Вулий с нею! Жутко забавный тип: хиппи — не хиппи, но что-то типа того!.. — она, словно бы забыв про Ренану с Ширли, обернулась к сестре: — Керри, давай пригласим их к нашему столу! Мальчики, — громко и деловито скомандовала она, — а ну-ка, организуйте место!» Было видно, что ей не терпится показать одноклассницам, каким влиянием она пользуется в компашке зомбиков.

Тут Ренана заметила, что Ирми, услышав возглас Мерав, напрягся, густо покраснел и чуть слышно пробормотал, наклонившись к Максиму: «Надо же! — такой прокол!.. И именно сегодня, когда мы пригласили девочек… Сначала эта дурацкая музыка, и вот теперь…» Он уселся поглубже, спрятавшись за спину сестры и через плечо сестры, мрачно процедил, обратившись к Максиму: «Смотри: сюда пожаловала сама Дарьюш, она же Далила, и, кажется, её Вулий-Вован. Мало нам было одного самоварича, Антона…» — «Действительно — прокол!.. Мы-то с Хели пришли и заняли этот столик раньше, чем зомбики завалились. Кто же мог думать!.. А пересесть от них подальше… никак?» — спросил обескураженный Максим. Ирми не успел ответить, осторожно оглядывая зал в безуспешных поисках свободных мест подальше от стола, к которому на призывный клич Мерав уже приближались эффектная, как всегда, Дарьюш. И с нею — Вован, так и не пожелавший изменить свой бомжевато-хипповатый прикид.

Ирми лихорадочно раздумывал, как бы быстрее расплатиться и покинуть «Шоко-Мамтоко», пока его не увидели. Он шарил по карманам и старался не встречаться глазами с Ренаной. Но она мигом почуяла, что происходит что-то неладное, и тревожно поглядывала то на Ирми, то на ничего не понимающего, но встревоженного брата.

Ноам сначала удивлённо поглядывал на занервничавшего Ирми и насторожившегося Максима, а потом и сам принялся украдкой оглядываться по сторонам, затем с тревогой посматривать на Ширли, которая всё ещё не понимала, что происходит, приятно взбудораженная первым приглашением Ноама. Она продолжала слабо и вопросительно улыбаться, переводя взгляд с Ренаны на Ирми, потом на Ноама, ни слова при этом не говоря.

Ирми сгорбился за столом, словно хотел стать меньше ростом, и тихо прошептал девочкам каким-то странным, не своим голосом: «А не пойти ли нам отсюда, девчата?

Э-э-э… поздно уже… Жаль, «Шоко-Мамтоко» успели захватить зомбики, и музыка тут какая-то… не наша…» — «Ну, что ты, Ирми! Всё отлично, за всё спасибо! И нет нам дела до зомбиков!» — выдавила из себя улыбку Ренана. Она изумлённо поглядывала на Ирми; странное выражение неловкости на его лице и появившаяся хрипотца в голосе её неприятно поразили. Максим что-то пробурчал, мрачно оглядываясь по сторонам. Ноам смущённо улыбнулся Ширли и, чтобы сгладить тревогу, робко спросил: «Тебе понравилось? Ведь всё было вкусно, правда?» — «Ну, конечно, Ноам, спасибо тебе… Э-э-э… Вам обоим с Ирми…» Ирми вздохнул и решительно проговорил: «Ребята, я думаю, мы получили от этой кафушки весь кайф, что она нынче способна нам дать. Пора и по домам. Макс, ты не расплатишься за нас всех?

На улице разочтёмся…» — «Конечно!» — тихо откликнулся Максим, вставая и направляясь к официанту. Девочки поспешно допили свой шоколад и отодвинули бокалы, вставая вслед за Максимом. Компания двинулась на выход — девушки впереди, за ними Ноам и Ирми. На пути был стол, занимаемый зомбиками…

Дарья, или Далила (как её теперь полагается звать), усевшись рядом с сестрицами Ликуктус, с ленивым интересом шныряла глазами по переполненному залу кафушки. Её взор задержался на юной парочке: до чего же нежные и стеснительные взоры кидают друг на друга черноволосая, оливково-смуглая, худенькая девчонка и парень с кривым носом напротив неё. У обоих красивые чёрные глаза сияют, как раскалённые угольки. Вдруг она увидела Максима, встающего из-за столика, где сидит эта нежная, стеснительная парочка. Ей пришло в голову, что тут же может оказаться Ирми, которого она давно не видела. Поведя глазами, она увидела: точно! — рядом с кривоносым сгорбился, мечтая превратиться в невидимку… да-да! — её Ерёмушка!

Ну, а что это за шикарная синеглазая блондинка, похожая на Ерёмушку, сидит рядом с опустевшим стулом, с которого только что поднялся шмакодявка? Не иначе, сестрица Ерёмушки! Это значит, что его daddy уже в Арцене, и ещё значит, что они развернули производство тех самых летающих тарелок, о которых когда-то рассказывал ей Ерёмушка! Надо сказать Офелии, пусть разузнают! Интересно, где они открыли свою фирму? А может… Ведь boy-friend Офелии был очень недоволен, что она в своё время упустила Ерёмушку… Может, хоть сейчас удастся исправить тогдашнюю ошибку и поправить имидж Далилы, раз уж такое имя она себе в конце концов взяла?

Внимание Далилы переключилось на пышненькую молоденькую девчонку с толстой медно-рыжей косой через плечо и огромными каре-зелёными глазами, которых она не сводила с Ерёмушки. Так вот какую красотку подхватил себе её «америкашка»! Она не могла забыть упрёк похожего на медведя boy-friendа Офелии по поводу того, что она «упустила американца», в котором он, оказывается, был заинтересован. Далила уставилась на девчонку. Постойте, постойте!.. Да она же несовершеннолетняя! Что с того, что выглядит на все 20! — а личико-то детское, наивное!.. «А воображает-то из себя, глазками-то как играет!.. Думает, никто не понимает, что происходит между ними!..

И из-за этой марроканской соплюхи он меня бросил?! Ну, этого я ему так просто не прощу! Да и положение обязывает!..» Далила не могла сама себе толком объяснить, почему она решила, что молодая девушка напротив Ирми — марроканка. Но она так для себя решила, что ненавистная соперница может принадлежать только к ненавистному ей и её компании сектору арценского общества, и от этого уже не хотела отступать.

Она резко выпрямилась, потом наклонилась поближе к Мерав и прошептала, глазами указав на Ренану: «Ты случайно вон ту рыжую девицу с наглыми глазами не знаешь?» — «Конечно, знаю! Мы тут всех знаем, кого близко, кого не очень. А эта со мной в школе учится!» — «Так значит, она, как и ты, несовершеннолетняя?» — «Ага! Я думаю, месяца на 2–3 младше меня, или наоборот. Но ей точно 16 лет! Вторая ещё младше…» — «Значит, я не ошибаюсь!» — «А что?» — «Неважно… А ты не можешь мне помочь?» — «Что надо сделать?» — с готовностью откликнулась Мерав. — «Втяни их обеих в небольшой скандальчик, или хотя бы заблокируй… В долгу не останусь…» — и Далила ласково подтолкнула Мерав, которая тут же склонилась к уху сестры.

Они энергично зашептались. Далила услышала хихиканье и смогла ухватить несколько раз повторенное слово: «Антистримеры».

Она выждала минутку-другую, потом встала и, покачивая шикарными плечами, сделала движение в сторону Ирми. Ребята, как уже было сказано, направлялись к выходу и добрались до стола зомбиков. Глаза Далилы встретились с глазами Ирми, синие глаза которого мгновенно потемнели. Во взгляде Ирми она прочитала смесь вызова, презрения и страха; ей показалось, что где-то в самой глубине этого взгляда затаилось ещё что-то, от чего, как ей хотелось думать, никаких лекарств не существует.

Максим расплатился и, увидев, что друзья застряли у стола зомбиков, вернулся к ним. Он тут же понял, что явилось причиной задержки, и с неприязненным удивлением уставился на Далилу, как бы спрашивая: «Что тебе от нас нужно?» Ирми в упор посмотрел на неожиданно загородившую ему дорогу Далилу, его синие глаза сузились, он холодно спросил: «Вы что-то хотели сказать, или спросить? Если нет, позвольте пройти!» — «Нет… — по-английски тихо и вкрадчиво заговорила Далила.

— Мне просто интересно знать, что тут, да в такой-то компании, делает мой Ерёмушка?» — «Твой? Давно уже не твой, если ты не забыла… А по поводу твоего интереса — ну, что можно делать в кафе на исходе шабата — в любой компании!

Проводили время с друзьями, а сейчас уходим… — смешался Ирми, и тут же из него вырвался встречный вопрос: — А ты-то что тут в наших краях делаешь?» — «Ну, что можно делать в кафе-кондитерской, как ты справедливо заметил!.. Я хочу написать репортаж об отдыхе религиозной молодёжи Меирии в weekend. Вот, изучаю. Вас-то я тут раньше не видала».

Ренана резко обернулась и увидела, что некая непомерно крупная особа преградила Ирми дорогу и заслонила его от неё, задерживая его у стола зомбиков. Максим что-то обронил по-русски, Ренана увидела, как при этом он смерил эту особу взглядом недобро сузившихся глаз, а та сверкнула на него таким же уничтожающим взглядом, но ничего не ответила. Ирми молчал, упорно глядя в сторону.

«Ерёмушка, а чего ж ты не спросишь, как мои дела, закончила ли я курс, прошла ли этот ваш… э-э-э… гиер? — спросила Далила, вклиниваясь между ним и худощавым Ноамом и небрежно бросив ошеломлённому парню: — А ну-ка, отодвинься, малыш!.. Не видишь, что мешаешь?» Ноам пожал плечами и чуть-чуть отстранился, недоуменно поглядывая на ошеломлённого друга. «Да ты садись, садись, Ерёмушка! Что ты встал?

Нам некуда спешить!» Ирми охватила паника, он, не понимая, что делает, плюхнулся на неожиданно подвернувшийся свободный стул за столом зомбиков, да только и смог еле слышно выдавить: «А что, неужели всё-таки прошла? Впрочем, — опомнившись и делая попытку встать: — это совсем не моё дело!..» — «Нам всем выдали документик — честь по чести! Теперь я — Далила, но для тебя, в честь особого расположения,

— Дальюш, не так ли? — похвасталась Далила, игриво стрельнув глазами, вскинув голову и поводя плечами. — Теперь дедушки и воспоминания о них нам без надобности! Лучших из нас обеспечили хорошей работой. Вот, Вован… э-э-э…

Вулий!.. Ну, про него я молчу: он у нас человек суперсекретный!» — проникновенно произнесла Далила, понизив голос. Ирми старался на неё не смотреть, только проговорил: «Я очень рад за тебя… и за суперсекретного Вулия…» — и постарался отодвинуться от придвигающейся к нему вплотную Далилы.

Девочки остановились и обернулись, недоуменно уставившись на крупную особу, которая непонятно зачем неожиданно влезла в их компанию и задерживает Ирми, не давая ему пройти. Максим что-то тихо сказал Хели, и она приобняла Ренану и Ширли, пытаясь вывести их из кафе. Ноам тихо пробормотал: «Девочки, давайте на выход…» — но Ренана не двинулась с места, с беспокойством глядя на Ирми и на особу, слишком откровенно заигрывавшую с ним. Она сразу почувствовала, что Ирми явно не по себе. Не понимая, что происходит, она только ощущала исходящую от крупной особы, загородившей дорогу Ирми, угрозу. Наблюдая за Ирми, Ренана не заметила, как зомбики взяли их с Ширли в полукольцо, отделив от остальных. Мерав втиснулась между Ренаной и Ширли, приобняв обеих за плечи, Керен влезла между ними и Хели с Ноамом — девочки даже не поняли, как сестрицам это удалось. Через их плечи Ренана ухитрялась следить, как Далила двигает стул следом за стулом Ирми и что-то говорит, близко склонившись к нему, а он, краснея всё больше, отклоняется и пытается отодвинуться. Что она говорила, Ренана слышать не могла.

А тут ещё Мерав принялась преувеличенно ласковым голосом нашёптывать им с Ширли гадости, в которые поначалу Ренана не очень вслушивалась, пытаясь понять, что происходит между Ирми и этой громадной особой.

Далила наклонилась к Ирми и спросила его проникновенным, тихим голосом: «А чего же ты, Ерёмушка, не интересуешься, с кем я теперь?..» — «Дарья… э-э-э… sorry, Далила… меня это совершенно не интересует…» — отвечал Ирми, продолжая попытки отодвинуть стул и порываясь встать. Далила придвинула свой стул ещё ближе, и встать он уже не мог, разве что… сначала плюхнуться ей на колени. «Неужели?!

Ты же когда-то прямо сох по мне и готов был на всё, если бы ниточки твои тебе не мешали! И вдруг тебя не интересует, с кем я теперь?!» — «Послушай, Дарья… э-э-э… sorry, Далила… или как-там-тебя? — я тебе уже сказал: меня ни твои дела не интересуют, ни новое твоё имя. У меня своя жизнь, у тебя своя. Пусть она у тебя будет самая интересная и счастливая… Желательно как можно дальше от меня и моих друзей!.. А теперь прости: ты не вовремя. Мы уходим… — и он, покраснев, отстранился от неё, снова порываясь встать. — Короче… good night and forewell!» — «Я вижу, что вежливости и обхождению с дамами тебя так и не научили… — не отставала Далила, повысив голос и одновременно шныряя серыми глазищами по сторонам: ей хотелось, чтобы на них обратили внимание: — Думаешь, я забыла, как ты трусливо сбежал от меня — дай Б-г памяти… — несколько месяцев назад? — прошипела она почти на ухо Ирми, потом откинулась и громко, так, чтобы слышали все в зале, вопросила: — А кто у тебя теперь? Вижу, малолетку охмуряешь!» — и она ткнула пальцем в сторону Ренаны, которая вместе с Ширли не знала, как выбраться из плотного кольца зомбиков, откуда Ноам с Хели безуспешно пытались их вызволить.

«Но вас же кореша пригласили к своему столу, да и ты тут не просто так — по работе! Зачем же отвлекаться?.. — неожиданно раздался голос Максима, которого Антон незаметно оттирал подальше от друга, — вот и займись делом, а нас оставь в покое!» — «А я при деле! И матерьяльчик отличный наклёвывается! Религиозные мальчики, все в характерном прикиде, и с ними в кафе — ночью! — несовершеннолетние девочки! — она ткнула пальцем в сторону Ренаны, сверля её глазами. — Ишь ты, Ерёмушка, какую девочку отхватил! Молодец! Пышненькая!» — «А ты, конечно, стройна, как кипарис, Далила! Имечко ты себе подходящее нашла!

Просто зашибись! Молодец!» — ехидно заметил Максим через плечо Антона, но Далила отмахнулась: «Ты бы лучше помолчал, шмакодявка!.. — заглянула Ирми в глаза и придвинулась к нему: — Что, Ерёмушка, докатился до совращения малолетних?» — эта фраза, произнесённая на иврите с сильным акцентом, прозвучала на весь зал.

Ренане показалось, что резкий голос громадной особы со странным именем Далила перекатывается по залу фанфарами Арпадофеля. Она беспомощно глянула на потрясённого брата, на опрокинутое лицо Ширли. И снова — на сверкающие бешеной яростью, смешанной со стыдом, глаза Ирми и на густо покрасневшее лицо Максима, который из-за плеча Антона порывался что-то сказать. Делая безуспешные попытки вклиниться между Далилой и Ирми, он не заметил, как Антон и один его приятель окончательно отделили его от Ирми и остальных друзей.

Прямо перед Ренаной маячили ехидно ухмыляющиеся глазки Мерав, в уши лезло её звенящее шипенье: «Кто бы мог подумать! Известная на всю Меирию скромница, а такого парня отбила у русской журналистки!.. И как тебе удалось? Научи нас! А твоя подруга, тихоня из Далета! Полюбуйтесь: с антистримером гуляет! Как ты думаешь, что скажет директор ульпены, когда узнает, что его ученицы по ночам с парнями в кафе развлекаются! Сколько ему потребуется времени, чтобы вас исключить? А-а-а?» — «А ты? Не гуляешь?» — только и бросила в ответ Ренана, мотнув головой, словно бы отгоняя надоедливую муху, и через плечо Мерав уставилась на Ирми и не отпускающую его Далилу. «А ведь он обязательно узнает!

Смотри, сколько тут свидетелей вашего позора!» — припечатала тем же звенящим шёпотом Мерав, явно не собираясь отпускать Ренану. Девушка почувствовала себя в ловушке, из которой не видела выхода. Глянув на лицо Ширли, она поняла, что та ощущает почти то же самое. Звенящий шепоток Мерав под хохот её сестры и остальных зомбиков, казалось, заполнил весь зал кафе, перекатываясь от стены к стене. И все слышат, что дочь Ликуктуса говорит дочери Бенци Дорона!

Пока Мерав нашёптывала Ренане гадости и сыпала угрозами, которые в обычное время на Ренану не произвели бы ни малейшего впечатления, а сейчас отзывались очень болезненно, тут же, в двух шагах от них Далила разбиралась с Ирми. Пытаясь отвязаться от неё, он переживал, что не может защитить свою девушку от оскорблений Далилы — и всё это на глазах множества людей! И куда-то испарился верный Максим…

Дальнейшее Ренана воспринимала, как в тумане. Она только переводила расширенные глаза от красного лица Ирми на широкую физиономию этой кошмарной женщины, ледяной взгляд серых глазищ которой как бы вонзался в неё острым клинком. «Наверно, такая же Далила соблазнила Шимшона», — подумала Ренана, в то время как перед глазами назойливо маячили сверкающие торжествующим ехидством глазки Меривы, источающие безудержное злорадное веселье. Чуть не слюни пускает первая сплетница их ульпены! А ведь до сих пор Ренан ни разу не попалась на её острый, длинный язычок! «Погоди, вот когда вас обеих с позором из ульпены выкинут, а твоего дружка засадят за совращение малолетней — тогда посмотрим, что ты запоёшь, что твой папочка скажет! Вспомнит, как из миньяна моего папу выгнал — после того, как его повысили… Мой-то папа на коне, а твой… погоди! За всё заплатите — и папочка, и вся ваша семья! И студию твоих братишек прикроют! Вот увидите!» — свистящий шёпот Мерав так и свербил ухо…

Ренана загнанно оглянулась по сторонам и увидела море любопытных глаз, окруживших её со всех сторон. Ей показалось, она тонет в этом море любопытного и недоброжелательного ехидства. И на первом плане — маленькие ехидные глазки Мерав!

Боковым зрением она зафиксировала невзрачного мужичка, спутника жуткой Далилы: он сидел за столом и с важным видом опрокидывал в себя стакан вина, тут же занюхивая его рукавом вытянутого свитера непонятного цвета. При этом он во все глаза глядел на свою ненаглядную Дарью (он упорно звал её исконным именем, не желая признавать её нового, пусть и самого экзотического, имени), мучительно пытаясь понять, что это она так быстро и с благородной яростью выкрикивает.

Ренана плохо понимала смысл Далилиных слов — мешал тяжёлый акцент, то, что она мешала иврит с английским, да к тому же время от времени вставляла пару фраз по-русски, отвечая то ли выпавшему из поля зрения Максиму, то ли ещё кому-то. В уши лез гнусный шепоток Меривы, она как бы «переводила» то, что вкрадчиво, и в то же время громко, на весь зал, вещала Далила, проникновенно глядя прямо в глаза Ирми.

По лицу Ирми, по окружающим их любопытным взглядам присутствующих в кафе и со слов Меривы ей стало ясно: эта особа оскорбляет и унижает их обоих на глазах всего кафе.

Ирми, наконец, удалось вскочить, отбросив в сторону стул: «А ну, пропусти!» — «Зачем пропускать? Мы с тобой ещё не всё выяснили! Я ничего не забыла, Ерёмушка! И сейчас я тебе это тоже напомню…» — с торжеством заявила Далила, прихлопнув ладонью по столу, и вскочила вслед за Ирми. Ирми пытался что-то сказать, но Далила продолжала говорить, повышая и повышая голос. Длинную тираду, кроме слова «миленький», произнесённого по-русски, она выдала на английском прямо в лицо Ирми.

Ноаму, как видно, удалось уловить больше из слов жуткой особы с ледяным взором — ему зомбики почти не мешали, разве что их с Хели целеправленно отодвигали от девочек. Ренана увидела, что брат густо покраснел, его потрясённый взор долго и медленно описывал траекторию — от сестры к Ирми, от Ирми — к наводящей жуть особе и снова к сестре. Ренана увидела его глаза, потом совсем близко — испуганные огромные чёрные глаза Ширли, и с другой стороны — ехидные, несказанно счастливые маленькие глазки-пуговки Мерав. Она перевела глаза на Ирми, её больно потрясло выражение его лица — непереносимая смесь стыда и беспомощности…

Далила замолчала и, обернувшись в сторону сестёр Ликуктус, сделала едва заметное движение бровью. Сестрицы её поняли: Мерав резко повернулась и, словно бы случайно с силой толкнула плечом Ренану, её сестра наступила на ногу Ширли, небрежно отбросив её в другую сторону. И тут Ренана не выдержала. Не помня себя, она влепила обидчице звонкую пощёчину. Мерав завизжала. Задыхаясь, Ренана выкрикивала резкие и грубые слова, каких никогда в жизни не произносила, которых потом даже не могла вспомнить. В следующий миг под показавшиеся ей нескончаемыми трелями чьи-то оглушительные визги и вопли она отлетела и упала между стульями, ударившись головой. Она не сразу поняла, что это Далила ввязалась в драку.

Ренана вскочила и, не помня себя, обеими руками вцепилась в чьё-то, показавшееся ей огромным, лицо, принялась щипать и ожесточённо царапать щёки и подбородок, не вполне понимая, с кем сцепилась. Перед глазами Ренаны словно плескалась пелена тумана, она почти не слышала оглушительные вопли сестёр Ликуктус, которые норовили ей ножку подставить, но почему-то безуспешно, и крики Далилы: «Посмотрите на эту малолетнюю хулиганку! Это она затеяла драку, убить меня грозилась! Все свидетели!» Толчок в грудь оказался неожиданным и от этого ещё более сильным.

Ренана пошатнулась и налетела спиной на угол стола, одновременно ощутив острую боль в вывернутой руке и на лице от сильной пощёчины. По щекам Ренаны текли слёзы боли и унижения, но она уже ничего не замечала. В возбуждении она не слышала ни поднявшейся волны криков, ни испуганных всхлипов Ширли откуда-то снизу, ни гневных голосов Ирми и Ноама, неожиданно вклинившихся между нею и зомбиками… Она ничего не видела, кроме окружавших её спин. Как из тумана до неё донёсся голос брата, но она разобрала только: «Полиция… Смываемся…» Больше ничего она не помнила…

С улицы через толстые стены камеры, куда поместили Ирми и Ноама, невнятным гулом доносились выкрики толпы подростков-студийцев, которых привели к участку близнецы Дорон. Выкрики перемежались звуками гитары и дерзким речитативом, на ходу импровизируемым Рувиком. Немного поодаль взволнованной стайкой собрались одноклассницы Ренаны. В какой-то момент невнятный гул усилился до громкого возмущённого воя, поднятого подростками, стоявшими стеной у входа. Но Ноам, похоже, ничего не слышал; он сидел на каменном полу и беззвучно шевелил губами, углубившись в книжечку псалмов. Ирми не сразу осознал, что давно не видел Максима. Сидя на тонком топчане, брошенном на пол камеры, он впервые задался вопросом — где Максим? Слыша крики подростков-студийцев, он почему-то подумал, что, наверняка, их привёл сюда именно Максим, и это его немного успокоило.

Он ещё не знал, что Максима держат в одиночке, что ему задают «наводящие» вопросы, вроде: «Расскажи, кто тебе посоветовал поселиться в Меирии, вернее — кто тебя туда направил? Кто именно из антистримерских лидеров тебя послал в «Самовар», с какой целью? Сколько человек ты отвратил от программы «Самовара»? Нападение на полицейского доказано, и от этого тебе не отвертеться — придётся отвечать. Но для полноты картины ты должен чистосердечно признать свою вину, раскаяться и рассказать всё о своей подрывной деятельности по разложению меирийской общины и группы, прибывшей в Арцену по специальной программе прохождения гиюра». Максим с самого начала решил молчать, за что его наградили несколькими увесистыми тумаками и оставили в покое… если «покоем» можно назвать сидение в крохотной, грязной камере с тёмными, зеркальными стенами, словно бы непрестанно издающими силонокулл-пассажи. Так прошло три дня, после чего его привели в комендатуру.

Сидящий за столом солидный полицейский чин, не глядя на него, процедил, что у него неожиданно нашлись доброхоты, согласившиеся заплатить залог для его освобождения из-под ареста. Но пусть он не думает, что он волен продолжать свою антистримерскую деятельность — отныне он будет находиться под постоянным наблюдением органов власти и ему придётся еженедельно являться в полицию.

Собравшиеся у входных дверей участка подруги Ренаны увидели, как Далила в окружении своих друзей выходила из двери в торце здания участка, о чём они тут же передали студийцам. Это вызвало возмущённую реакцию друзей Доронов, отголоски которой докатились до Бенци, сидевшего в приёмной. В комнату вошёл полицейский и поманил Бенци: «Забирайте ваших хулиганов. И… угомоните тех, что безобразничают на улице: они мешают нам работать! Сил никаких нет!» Близнецы, которые под утро привели к участку толпу своих друзей, не знали и не могли знать, что до наступления полуночи из полиции тихо и без лишнего шума отпустили и сдали Зяме на руки его дочерей, несмотря на то, что большинство свидетелей показали: именно сестрицы Ликуктус — главные зачинщицы драки в «Шоко-Мамтоко».

Свидетелям (то есть почти всем, кто в тот вечер находился в кафе) в доступной форме при посредстве достижений фанфармационной техники растолковали, что драку в популярном кафе в центре Меирии устроили фанатичные фиолетовые девицы, подстрекаемые «русским» антистримером, затесавшимся в их компанию. Этот тип под своей щуплой комплекцией скрывает мощный разрушительный антистримерский потенциал — достаточно внимательно заглянуть в его маленькие, хитро прищуренные глазки. Скрытые манипуляции этого типа (не исключено, с помощью скрытого излучателя обертонов вредных звучаний) оказали на посетителей кафе слишком сильное воздействие — вплоть до галлюцинаций.

Пристроившийся за столиком сбоку бесцветный субъект в штатском словно бы мимоходом бесцветным голосом задал вопрос: не слышали ли они перед началом драки в кафе звуков шофара? Это вызвало среди свидетелей замешательство, выраженное в нестройном галдеже: «Нет… Вроде, ничего подобного не было… И в автомате таких композиций не было…» — «Вот-вот! Вроде бы! Значит, это были обертоны…» — коротко бросил бесцветный субъект, а сидевший за столом офицер пояснил ласковым, проникновенным тоном: «Потому-то вам и привиделось, что две хрупкие девушки из хорошей семьи затеяли драку. На самом деле они — невинно пострадавшие в ней, потому что защитили оказавшуюся в кафе «русскую» журналистку, воспитанницу «Самовара». Ведь драка, как таковая, началась с оскорбления, нанесённого журналистке, находящейся при исполнении, двумя фанатично настроенными фиолетовыми девицами. Жаль, что им, непонятно, каким образом, удалось скрыться от законного возмездия».

После того, как отпустили свидетелей, основательно сбитых с толку и уже не понимающих, что они видели на самом деле, а что им могло привидеться, начали допрос Ирми и Ноама. Они безуспешно пытались рассказать, что именно Далила начала с приставания к Ирми, каким-то образом ей удалось привлечь к этому сестриц Ликуктус. Но их никто не стал слушать, их слова натыкались на ледяное молчание, только под конец им обоим пригрозили: «Смотрите, как бы не пришлось отвечать за злостную клевету на невинных девушек из приличной семьи, за инсинуации в адрес репатриантки и попытки таким образом уйти от ответа за собственные преступления — а это серьёзное обвинение!» Обоим сбитым с толка парням ничего не оставалось, как прекратить попытки что-то доказать, и они замолчали. И тут начался странный и показавшийся им бессмысленным допрос: «Куда вы спрятали шофар? Кому вы его отдали? Тому «русскому»?" Ребята никак не могли понять, какое отношение имеет шофар к драке девчонок в кафе, в конце концов, этот, многократно повторенный, вопрос их окончательно запутал. Зато поняли, что Максим арестован, но где он и что с ним, они не знали.

Их продержали в камере больше двух суток, после чего неожиданно выпустили под залог. Перед оформлением необходимых документов им в самой суровой и грозной форме было сказано: «Мы вам настоятельно советуем (если вы не хотите себе крупных неприятностей!) прекратить распускать клеветнические слухи о якобы участии в драке двух скромных девушек из хорошей семьи. Вам всё ясно? Мы знаем, кто начал драку, кто напал на полицейского… Скажите спасибо, что вас на сей раз прощают!» На несколько раз повторенное: «Вам ясно?!» — они так ничего и не ответили.

Значительно позже Бенци Дорон им рассказал: из-за активного участия в драке сестриц Ликуктус было решено «считать это дело не представляющим общественного интереса». Посему сочли за лучшее замять дело и только раскрутить часть этой истории в прессе, придав ей романтическую окраску, и этим ограничиться. Что и было проделано Офелией и тружениками агентства «OFEL–INFO» в лучшем виде.

Прошла неделя, и неожиданно спохватился Тимми. Он прибежал в полицию и поднял крик: «Почему отпустили антистримеров? Кто вам разрешил? Кто отдал такое распоряжение?!!» — «Так ведь было указание считать это «дело не представляющим общественного интереса»! За них и приличный залог внесли…» — «Дело «не представляет общественного — общественного, тембели вы несчастные! — интереса»!

Сами эти фиолетовые для нас представляют совершенно определённый интерес!

Неужели неясно?» — «Успокойся, Тимми! Ты же сам знаешь, что сейчас, в свете наших планов, не время возбуждать страсти в среде меиричей. Тинэйджеры-хулиганы тут устроили настоящую демонстрацию! Нам оно нужно? Никуда они от нас не уйдут…

Повод их непременно найдёт — в другой раз… Считай, что они у нас почти что в руках», — подошёл к нему сзади и обнял за плечи его приятель полковник полиции.

Тимми с трудом успокоился, и полковник увёл его к себе в кабинет.

Далила вышла с противоположного входа в полицейский участок и попала прямо в объятья Офелии. «Ну, как ты? Выглядишь о-кей!» — «Кормили неважно», — оглядываясь по сторонам, проговорила Далила. — «Поехали ко мне, я тебя накормлю а ты всё мне расскажешь… Нам с тобой надо хорошенько поработать над материалом, чтобы снова не фашлануться… Ты ж понимаешь, как твой правильно построенный рассказ может повлиять на твою судьбу! — деловито и озабоченно проговорила Офелия, сделав ударение на словах «правильно построенный». — Заодно решим, что дальше с тобой делать… Дело-то обернулось не так просто, как нам бы хотелось.

Твой русский акцент сыграл свою роль, ты уж извини… Нам очень важно, просто необходимо, было отмазать сестричек… Только не спрашивай, почему! Вообще об их участии решено ни слова не говорить… Зря ты к ним обратилась…» — «Но они же знали эту девицу…» — «Ну, и что!.. Ты, детка, не всё знаешь… Осторожней надо быть!» Приветливо помахивая рукой пришедшим её встречать «самоваричам», Далила с гордым видом уселась в машину толстого лысого увальня Тима (сразу видно — крупный босс!), который отвёз её в уютную маленькую квартиру Офелии, а сам ушёл по своим делам, о чём-то пошептавшись с подругой.

Спустя полтора часа в салоне напротив Офелии появилась ярко, умело накрашеная Далила, она устроилась в глубоком мягком кресле и принялась с изысканной жадностью поглощать поданный ей завтрак. Офелия сочувственно поглядела на Далилу и заговорила: «Дорогая Далила, ты ещё недостаточно знакома моим зрителям. А мне хотелось бы представить тебя. Расскажи немного о себе»? — и она положила на низенький столик свой универсальный репортёрский цакцакон.

«Я буду говорить по-английски? Так я буду чувствовать себя свободней…» — «Ну…

Не совсем хорошо, но… Ладно… Зрители тебя поймут… Я переведу…» — «Почти два года назад, — заговорила Далила таким тоном, будто давала интервью, — по программе… — а впрочем, не столь уж важно, по какой… — мы прибыли в Арцену.

Нам порекомендовали поселиться в Эрании на берегу тёплого моря… Ведь в России мало кто из нашей группы жил рядом с тёплым морем. Я приехала из российской столицы Москвы, где окончила Московский университет. Словом, нас, группу молодых людей, отобрали для участия в программе, которую я условно назову… э-э-э… «Самовар»…" Офелия понимающе кивнула, Далила, словно не заметив этого, продолжала: «Так, кстати, называется открытый как раз к прибытию нашей группы прекрасный клуб, где мы и жили, и учились, и проводили свободное время. А когда пришло время, получили документ о прохождении гиюра — и вот… Ты, дорогая Офелия, наверно, помнишь, как помогла мне найти работу на 16-м канале, где я веду музыкальную программу. За что я и мои друзья тебе очень благодарны! Ныне я не только веду упомянутую программу, но и встречаюсь с народом, беру интервью, попутно изучая различные стороны жизни Арцены. Это желание поближе узнать, чем живёт религиозный сектор Арцены, привело к печальному эпизоду…» Офелия снова понимающе кивнула: «Расскажи мне, милая, об этом печальном эпизоде. Очень не хотелось бы бередить нанесённые тебе моральные раны, но ты же сильная, справишься — во имя истины!» — и снова Офелия изобразила глубочайшее понимание.

Она приготовила себе и Далиле кофе, включила цакцакон и приготовилась внимательно слушать. Далила, получив столь благодарную слушательницу, принялась рассказывать.

Офелия ласково спросила: «С чего всё началось?» — «Да в общем-то ни с чего… я даже толком не поняла, чего они от меня хотят! — Далила вскинула голову, горделиво и кокетливо повела плечами. — Мы с моим другом Вулием Зейфером вечером в субботу зашли в кафе «Шоко-Мамтоко», необычайно популярное в молодёжной среде Меирии. Надо сказать, что когда мы там поселились, в это кафе невозможно было зайти. Постоянный жуткий грохот, по голове непрерывно били звуки наркотического шофара». Офелия загадочно пожала плечами, и на лице её мелькнула странная ухмылка. Она подумала: «Похоже, она понятия не имеет, что такое шофар. Поэтому «для убедительности и образности» сморозила эту чушь… Ну, да ладно! Пипл схавает…» Далила меж тем продолжала: «Звуковую атмосферу этого заведения когда-то насквозь пронизывали пронзительные звуки так называемой хасидской музыки. Но в последнее время там стало гораздо приятней. Оказалось, в этом посёлке выросла и очень достойная молодёжь. Эти ребята не без успеха стараются взять дело музыкальной культуры в свои руки, настойчиво приобщая ровесников если не к силонокуллу, то к продвинутым ансамблям и группам исполнителей. Таким, как «Петек Лаван», «Шук Пишпишим», «Шавшевет»… Это именно они потребовали от хозяина меирийского филиала «Шоко-Мамтоко» прекратить отравлять посетителей агрессивными звуками шофара. Благодаря их настойчивости хозяин кафе сменил репертуар исполняемых его музыкальным аппаратом записей, приблизив его, насколько возможно, к современным стандартам. Это привлекло в кафе более продвинутую и современную молодёжь, к их компании мы в тот вечер и подсели за столик. Должна отметить: очень приятные ребята, вежливые, открытые, доброжелательные, культурные, не отягощённые замшелыми принципами!» — «О! Рассказ о них мы с тобой дадим в одной из наших совместных передач! Отлично сказано!» — воскликнула Офелия, едва успев нажать на паузу. Далила продолжала: «Неожиданно до меня донёсся глумливый и грубый женский смех. Я повернула голову и увидела двух парней, которые какое-то время работали уборщиками у нас в «Самоваре», пока их оттуда не изгнали за неподобающее поведение по отношению к нашим девушкам. Один из них, к сожалению и стыду, мой бывший соотечественник, работая у нас, подстрекал наших ребят против курса, который мы изучали в «Самоваре», за что и был изгнан с позором». — «Это, я понимаю, религиозные парни?» — «Конечно! Религиозные, ещё какие! Со всеми известными атрибутами их показной религиозности: глубокие кипы фиолетового цвета, неопрятные нитки так называемых цицит по бокам…» — «А вы, в смысле — ваши мужчины… так не одеваются, конечно? Ну, после гиюра, я хочу сказать…» — «Конечно, нет! Нам нет надобности в этом маскараде напоказ. Мы живём с Б-гом в душе, а не в одежде!» — гордо заявила Далила. — «Хорошо… — помолчав, обронила Офелия, поощрительно кивая Далиле. Та, чуть поигрывая бровями, поджала губы и продолжила:

«Короче… Эти оба бывших уборщика сидели за соседним столиком в обществе двух несовершеннолетних девиц наглого вида, и ярко выраженная, я бы сказала — кричащая! — религиозность их одеяний не могла скрыть, скорее — подчёркивала характер их отношений с упомянутыми парнями. Там сидел парень, чей уродливо искривлённый нос говорил красноречивее всего о характере его занятий. Потом мне сказали, что он старший сын семейки известных фанатиков-антистримеров. А одна из девиц — его сестрица. Наши глаза случайно встретились, и девицы заржали ещё глумливей, перекидываясь между собой репликами и жестами, которые любой бы счёл оскорбительными. Я потребовала от них извиниться за неподобающее поведение, на что сидящие за этим столиком (девицы чуть ли не на коленях у парней) ответили мне громовым хохотом. Когда я повторила своё требование и, встав, подошла к их столу, упомянутая девица (по закону я не имею права упоминать её имя, она же несовершеннолетняя!) вскочила мне навстречу и неожиданно наотмашь ударила меня по лицу. Она совершенно озверела от ярости! Я никогда не видела на лицах такой чёрной злобы!» — «Вот так вот ни за что, ни про что?» — подняла Офелия брови. — «Ага! А её приятельница, похожая на дикую кошку, чёрные глаза которой излучали не менее дикую злобу, тут же вскочила с колен уродливого братца своей подруги, замахала руками и пронзительно заверещала: Бей эту мерзавку! Пусти ей кровь!

Пусть убирается отсюда подальше! Как мне потом сказали, её зовут… э-э-э… по той же причине не имею права упоминать… Тоже, наверно, известная в Меирии семейка фанатиков… Йемениты, судя по её дикому виду… — небрежно обронила Далила чуть слышно и добавила с надрывом, повысив голос: — Мне до сих пор неясно, почему приехавшая полиция этих хулиганок, подстрекательниц не задержала…

Наверно, кривоносый тип с мордой уголовника помог им скрыться… Или эти два уборщика… Это они подстрекали!.. Их всех задержали, ведь один из них ещё и ударил полицейского! Его имя, по понятным причинам, назвать не могу. Я просила, чтобы этих парней привлекли к суду за совращение несовершеннолетних, но мне сказали, что это к делу не относится. Наверно, поэтому не могут арестовать мою обидчицу, правда, я не поняла, в чём проблема…» — «Милая Далила, это действительно к делу не относится — девственность хулиганки! Мы не можем голословно обвинять… даже если между ними что-то было! Да и зачем нам неприятности с семьёй, с общиной… Особенно сейчас… Не тот момент, так сказать… Она учится в религиозном учебном заведении… Есть, знаешь ли, некоторые тонкости в этом деле… Возмущение в общине… шум, демонстрации, кидание камней, то-сё… зачем нам это… ещё и сейчас!.. Не время… И парней придётся выпустить — под залог… Ну, того, кто напал на полицейского, придётся немного подержать…» — загадочно подчеркнула Офелия. — «Вот и мне сказали, что история на данном этапе не представляет общественного интереса… Как будто это может оправдать физическое насилие или подстрекательство к нему! Я этого не понимаю…»

Офелия то выключала цакцакон, поправляя сказанное Далилой, то внова включала его.

Вдвоём они пришли к договорённости, что лучше вообще всё свести к ничем не оправданным оскорблениям со стороны двух разнузданных, диких фиолетовых девиц в адрес репатриантки, но — ни слова о драке!

«Дело того парня, что напал на полицейского, пойдёт отдельно, постараемся его особо не афишировать: нам только не хватало сейчас проблем с вашей общиной! Ты ж понимаешь, милая Далила… У тебя красивое имя… Словом, тебе крупно повезло, что девица, с которой сейчас имеет дело твой бывший возлюбленный, фиолетовая, да ещё из антистримерской среды… Будь она из элитариев, я бы тебе не позавидовала: ничего бы ты не доказала, и ещё за драку ответила бы по полной программе… Я даже не знаю, хватило ли бы у нас с Тимми сил вызволить тебя… Между прочим, она не из марроканцев — семья её матери из иракских или кого-то вроде того, а отец — и вовсе из южноамериканцев… чёрт-их-знает, чего там у них намешано…

Ну, корни, я имею в виду… Что, впрочем, совершенно неважно, когда речь идёт об антистримерах… А та, кого ты назвала дикой йемениткой — вообще из элитарного семейства в Эрании-Далет. Просто предала свою семью, сбежала к антистримерам…» — «У неё там тоже любовь… — проинформировала Офелию Далила. — Уж поверь моему острому глазу!» — «Ага! Мы эту информацию прибережём до нужного момента! — многозначительно кивнула Офелия, но тут же продолжила с озабоченной миной на лице: — Нехорошо, что ты так засветилась! Это мне Тимми сказал: романтические глупости не должны мешать нашему делу!» — «Так я же хотела, как лучше! Я думала, что мы его поприжмём, хорошенько припугнём — и он наш со всеми потрохами и… с летающими тарелками!» — «А вот за это не волнуйся! Тимми лично займётся проблемой летающих тарелок! Он не зря как раз сейчас начинает потихоньку раскручивать их новое название! Только не спрашивай, какое… Всю эту шоблу прижмут в нужный момент и определённым способом. Положись на Тима и не лезь в это дело!.. Но может, ты на этого «америкашку» очень запала? Тогда почему не удержала?» — «Да нет, знаешь ли, не очень… За кого ты меня принимаешь! — картинно возмутилась Далила, потом задумчиво протянула: — Поначалу — да: красивый «америкашка», перед девицами пофорсить — это же так престижно! А он сам мне не нужен… Что я, не могу найти себе любовника получше, и без этого дурацкого прикида?» — «Конечно, можешь! Ты же у нас красавица! Но вас с Вулием придётся на время разлучить… Тем более в Меирии мы вас оставить не можем: вы крупно засветились со всей этой историей, что недопустимо. Поэтому сиди тихо.

Вулия мы отправим на Юг или на Север. А тебя на какое-то время мы поселим в Эрании. Работать будешь, как и прежде, в эранийской студии при агентстве «OFEL–INFO», вести свою программу — я тебе буду давать вводную. Её время мы тоже изменим… — Офелия подмигнула Далиле. — События грядут нешуточные. Вплоть до окончания Турнира придётся вам затаиться… Зато уж потом!..»

Ни в верность, ни в преданность Тимми Пительман давно не верил — ещё с той поры, когда его звали не Тим, даже не Туми, а Томер. Сын Шайке Пительмана на том был воспитан, на том стоял — и знал, что всё имеет свою весомо выраженную цену. На данном этапе было необходимо, чтобы он, Тим, исправно платил эту цену нужному ему (пока нужен) Зяме. Они с Офелией вели тонкую и сложную игру, и Пительман был весьма заинтересован, чтобы малышки Ликуктус оставались по возможности в стороне от всех скандалов — до поры, до времени. Поэтому по просьбе Зямы, глубоко уязвлённого тем, что девчонке Дорона удалось ускользнуть от наказания, участие его дочерей в драке было тихо и умело спущено на тормозах, и их имена в связи с этой историей нигде не упоминались. Дело в конечном итоге представили таким образом, что именно дочь Дорона по непонятной (скорей всего — романтической) причине затеяла с пришедшей в кафе журналисткой ссору, перешедшую в драку.

Словом, было сделано всё, чтобы в этой связи имя Ликуктуса не прозвучало ни в каком контексте. Ну, а публику гораздо больше устраивала версия драки фиолетовой девицы с русской репатрианткой на почве ревности. Впрочем, по непонятной причине имя объекта ревности тоже не называлось.

Громкий крик сотрясал стены салона новой квартиры Ликуктусов. Отец кричал на старших дочерей, которых накануне после полуночи, стараниями шефа, адона Пительмана, он привёз из полиции. Его костистое, грушеподобное лицо, покрывшееся пылающими пятнами праведного гнева, было искажено яростью. В углу робко притаились, опустив глаза, жена и младшая дочь — их глава семейства заставил присутствовать при крупном разговоре с провинившимися старшими дочерьми.

«Я вам сколько раз говорил! — можете делать что угодно, но отца позорить на всю Эранию — не сметь!!! Вы что, ещё не поняли, кто такой ваш отец, какую должность занимает? Я что, должен каждый раз унижаться перед шефом, перед его приятелем в полиции, чтобы замять ваши ссоры с теми, с кем вы, мои дочери, и сидеть-то на одном поле не должны?! С антистримерами они дела имеют! С Доронами! И это дочери Зямы Ликуктуса, заместителя начсектора фанфармации адона Пительмана! Да кто этот Бенци — и кто я?!» — «Да мы не имели с ними дела! — кричала, всхлипывая, Мерав.

— Она сама к нам пристала, нашу подругу оскорбила, из-за какого-то парня всякие гадости ей наговорила!» — «И вообще, какого чёрта вас понесло в эту поганую Меирию, в убогое меирийское кафе! Съехали мы оттуда! Съехали, понимаете? Чтобы быть в обществе элитариев, а не фанатиков и антистримеров!» — «Нас туда мальчики пригласили! Им было интересно, как и чем фиолетовые дышат, как развлекаются! Вот и телеведущая Далила тоже туда пришла! У них, она говорит, важное задание!.. А мы им, типа, помогали!» Жена тихо подала голос: «Это что, моих дочерей?.. В Меирии, где я выросла, где все знают моего папу, моего деда… Вас видели с мальчиками в кафе?..» — «А ты помолчи, когда я говорю! — резко оборвал жену Зяма и снова повернулся к дочерям, но не успел ничего сказать — зазвонил телефон.

Зяма взял трубку, и тут же голос его понизился, стал нежным до приторности: «Да, адони, вы совершенно правы, адони… Я им сейчас делаю внушение!.. Что?.. — он некоторое время молча прислушивался, с лица не сходила просительная улыбка. — Ну, это, конечно, меняет дело… Конечно, молодцы, что за подругу вступились, отбили антистримерскую агрессию!.. Да, вы правы, бандитское нападение… Ну, что вы хотите от внучки сапожника и фанатичного рава… Нет, адони… Я же не знал, что так дело было… Девочки просто не успели мне рассказать… Да, конечно, я им скажу, чтобы молчали… Зачем нам лишние разговоры… Спасибо вам, адони! — лицо Зямы светилось, как новая монетка, а Керен и Мерав удивлённо переглядывались между собой, стараясь не смотреть на мать и сестру. — Моя благодарность вам не имеет границ! Конечно, не извольте сомневаться!» Положив трубку, Зяма, лицо которого немного смягчилось, более спокойным голосом проговорил, глядя поверх голов дочерей: «Я вам настоятельно советую… э-э-э… нигде и никогда ни слова… э-э-э… никаких разговоров об этом деле! Вы поняли?» Девочки молча кивнули. «Не слышу! — загремел снова Зяма, — Вы поняли, или нет?» — «По… поня-ли…» — хором пролепетали сёстры. — «Идите к себе… И неделю — никаких мальчиков, никаких встреч с вашей компанией! А тебя, Мерав, я устрою в другой тихон… Нечего тебе учиться с фиолетовыми антистримерами!» Мерав, а за нею Керен молча направились в свою комнату, а Зяма уселся за компьютер и открыл сайт австралийской биржи. Игры на бирже его почти всегда успокаивали.

Последующие несколько суток после событий в «Шоко Мамтоко» остались в памяти Ренаны фантасмагорическими обрывками — словно странный сон, от которого никак окончательно не пробудиться.

Вдруг она обнаружила, что лежит на спине на своём диване в маленьком салоне их с Ширли квартирки в общежитии, и рядом сидит хмурая Хели. Она что-то говорит, но Ренана воспринимает только её сильный акцент и, жмурясь, повторяет: «Не надо…

Не хочу… Я боюсь…» — «Чего ты боишься? Нечего уже бояться…» — и, отвернувшись, неожиданно всхлипнула. — «Где Ирмуш?» — «Их с Ноамом сегодня должны отпустить… Папа тебя на несколько дней отвезёт домой, с директором ульпены он договорился…» — «А где Шир?» — Ренана приподнялась и оглянулась на диван Ширли, но там никого не было. — «Её, вроде, домой отвезли… — Хели отвела красные глаза, потом пристально глянула на Ренану и зачастила: — А как ты?

Больше суток проспала, стонала, металась, проснулась, наконец!..» — «Больше суток? Не может быть… Я беседер… Немного голова тяжёлая…» — «Ещё бы! — столько проспать!» — «Но я должна знать!.. Ты что-то скрываешь!» — голос Ренаны зазвенел.

Хели вздохнула и заговорила: «О-кей… Когда ты дала пощёчину этой жуткой девице, похожей на помесь рыбы с крокодилом… а может, немножко раньше… В общем, Ширли кто-то толкнул, она упала. Сама не знаю, как мне удалось вытащить тебя из возникшей свалки, вывести оттуда, подальше от толпы. А Ноам увидел, что Ширли под чьими-то ногами, рванул в самую толпу, схватил её за руку… вроде поднял…

Кто-то их растаскивал… Сама же знаешь, как твой брат «умеет» драться! Он только и успел поднять Ширли, как его схватила полиция. В участок привезли всех вместе — сестриц Ликуктус с нашими мальчиками… Ширли, наверно, ушиблась при падении, или кто-то её в этой свалке ногой по голове задел. Как я поняла, её из рук Ноама подхватили и спасли от полиции, а потом отвезли в больницу. То есть её точно не арестовали. Словом, вам с нею удалось выскочить…» — «Но она же, наверняка, не хотела домой! Ведь теперь братья могут её запереть в доме… после всего! И не пустят в ульпену!» — воскликнула Ренана. — «Не думаю, что они будут решать! Есть же папа с мамой! — пожала Хели плечами и неожиданно проговорила хриплым голосом: — Максима тоже арестовали, даже раньше, чем Ирми и Ноама — его Антон сдал. И обвиняют его — не поверишь! — в нападении на полицейского…» — «Максима?!» — Ренана села в постели. — «Да, Максима! Но больше о нём ничего не знаю… — Хели помолчала, потом проговорила: — Как только мальчиков отпустят, они с твоим папой сюда приедут за тобой, Ирми отвезёт вас домой… Ты, я вижу, почти оклемалась, длительный сон на пользу пошёл».

Бенци и Ноам молча сидели на лавочке возле калитки общежития меирийской ульпены, ожидая, когда выйдут Хели и Ренана. Наконец, они обе появились. Бенци потрясённо смотрел на лицо дочери, одновременно осунувшееся и опухшее. Он подошёл к ней, поглядел на неё и тихо спросил: «Ну, девочка моя, зачем ты?.. Я не ругаю тебя, просто хочу понять — почему ты не сдержалась и влезла в эту глупую драку, да ещё с… Мы же с мамой всю жизнь учили тебя сдерживаться…» — «Папочка… Ты же не знаешь, как они меня оскорбляли… Окружили и такие гадости нашёптывали, угрожали, запугивали… Это невозможно было выдержать!» — «Тише, дорогая моя…

Только не называй ничьих имён, ничего не спрашивай, просто не называй: нас предупредили…» Ренана удивилась, но продолжила: «Тов… Всё равно они первые начали, а она… ну, младшая… э-э-э… меня сильно толкнула. Я и не сдержалась!..» — «Да, мне ребята рассказали. А в газетах пишут, что ты вроде как оскорбила происхождение… э-э-э… ну, этой журналистки, которая… Далила… — Бенци немного покраснел. — Неужели это правда?» Помолчав, он проговорил: «Ну, пошли, что ли… По дороге расскажешь… — понизил голос: — И говорить будет легче…» Они медленно направились за ворота. Хели с Ноамом шли немного позади и беседовали. Хели, расспрашивая его, пыталась незаметно выведать, не знает ли он, что с Максимом. Ноам сокрушённо покачал головой, пробурчав, что знает только одно — Максима обвиняют в нападении на полицейского. Это Хели и сама знала.

Ренана между тем тихим голосом отвечала на вопросы отца: «Я, честно говоря, даже не слышала, что они там вопили — после того, что мне Ме…» — «Тише, доченька, не называй никаких имён…» — опасливо прошептал Бенци. Ренана осеклась, помолчала и продолжила: «А это мне никогда даже в голову бы не пришло, честно, папуля! Вот мы же отлично дружим с Максимом, он близкий друг Ноама! Разве тебе ребята не рассказали? Ну, а я… это правда! — врезала… За всё! Ты бы знал, как она нас оскорбляла! На нас уже все оглядывались и смеялись над нами…» — упрямо повторяла Ренана, глядя отцу прямо в глаза. Бенци с тревожной лаской и болью смотрел на дочь, укоризненно качал головой и прошелестел одними губами: «Он же мой сотрудник, мы с ним чуть не каждый день на работе сталкиваемся в коридоре…» — потом ласково дотронулся и погладил её руку. Ренана меж тем шептала: «Она мне шептала, что они потребуют суда… и… э-э-э… добьются… ну, чтобы меня врач осмотрел…» — «То есть как?» — поднял отец брови. — «Она мне прямо в ухо шипела, что после этого осмотра мы ничего не сможем доказать… и Ирми обязательно засудят за совращение… а меня из ульпены исключат с волчьим билетом… Они, мол, знают, как такие дела делаются… Я боюсь, папа…» Бенци ничего не сказал, лишь ощутил, как грудь ему захлестнул холодок, голову сжало клещами страха, а щёки опалило жаром. Он остановился, ощущая, что надо перевести дух, остановилась и Ренана, умоляюще и вопросительно глядя на отца. «Ну, что ты, дочка! — сглотнув, еле выговорил он, стараясь выглядеть спокойным: — Никто не заинтересован устраивать шум по этому поводу. Не беспокойся: они совсем не всесильны! Ребята случайно слышали, что высшие чины в полиции говорили: им ни к чему сейчас волнения ни в религиозном секторе, ни на «русской улице».

Полуофициальная версия — вся эта история с романтической окраской на данном этапе не представляет общественного интереса. Разве что Офелия, как всегда, старается в прессе эту историю раскрутить, сделав главный упор, конечно же, на романтической окраске! Но, кроме этого, ничего и не будет».

Бенци слабо улыбнулся и снова покачал головой: «Ты у меня вообще известная драчунья! — и грустно прибавил: — Ох, доченька… Помнишь? — Ноама побили, нос ему сломали, а штраф я платил. А теперь… вас оскорбили при всех — и опять… мы виноваты… И Ноам ни за что попал в тюрьму… Они хотели вас, девчат, прикрыть… Ты это понимаешь?» Ренана опустила голову. «А мама… — продолжал отец, не глядя на неё, — Мы уж ей говорить боимся… Дедушка с бабушкой осторожно… да и то не всё…» — «И не надо ей знать лишнего… Она меня всё равно не поймёт…» — буркнула Ренана, опустив голову. — «Ну, зря ты так… Она очень за тебя переживает! И за Ноама, конечно…» — укоризненно покачал Бенци головой. — «А как там наш Бухи?» — Ренана перевела разговор на другую тему. — «Ну, Бухи… он, как всегда, хулиганит, лапочка!.. — ласково улыбнулся Бенци и тут же возбуждённо заговорил: — Близнецы у участка устроили демонстрацию с гитарами и с шофаром… И твои подруги по ульпене тоже пришли поддержать ребят… А с Максимом… Я не верю, что это он напал на полицейского… В толпе ходили слухи, что его сдал один из «своих»… который был вместе с зомбиками». — «А мы знаем, кто это…» Ренана не решилась задать отцу самый важный для неё вопрос, но тот её прекрасно понял и опередил: «Нас Ирми отвезёт домой, вон, его машина ждёт…» Сердце Ренаны тревожно забилось.

Но они уже подошли к стоянке, и навстречу Ренане бросился бледный от беспокойства Ирми. Девушка уставилась на него, и вдруг её огромные, припухшие глаза наполнились слезами. Она опустила голову и тихо забормотала: «Ирми, прости меня… Я не должна была… Не могла сдержаться… Прости… Из-за меня вас задержали… Во всём я виновата… Прости…» Ирми взял Ренану за руку. Он долго молчал и смотрел на неё, слегка поглаживая её руку, потом заговорил, тихо повторяя одно и то же: «Это ты прости меня, девочка моя… Прости… Это всё моя вина… старые грехи… И я не смог тебя защитить!.. Прости меня…» Ренана смотрела на него, не отводя огромных глаз, а по лицу текли и текли слёзы. Она не заметила, как её подвели к машине Ирми и усадили на переднее сидение, а Ирми уже заводил машину. Сзади уселись отец и Ноам.

Хели и близнецы направились к участку, решив подождать освобождения Максима. Там уже не было никого из студийцев. Только поздно вечером вышел Максим с распухшим лицом, покрытым ссадинами. Хели вскрикнула, но Максим криво ухмыльнулся и проговорил: «Это след от моего нападения на полицейского и антистримерского манипулирования излучателем вредных обертонов! Не балуйтесь, дети, с обертонами!» — «А что это значит?» — «То и значит… Спасибо твоему daddy, Хели, darling?» — постаравшись вложить всю нежность в улыбку, в которую он сложил разбитые губы, проговорил Максим. Хели смахнула слезу и, улыбнувшись, откликнулась: «Главное, что ты снова с нами!»

Никто в семье так никогда и не узнал, что Бенци, сильный муж и отец, олицетворение спокойного и весёлого достоинства, часто вспоминал беседу со старшей дочерью по пути от общежития через пустую в этот час площадь, её немного припухшее лицо, покрасневшие глаза. С мучительным страхом, смешанным со стыдом, он вспоминал, что Далила грозила Ирми судом, а Мерав грозила его дочери медицинским освидетельствованием. Он знал, что это чушь, что ни у кого нет и быть не может никаких оснований требовать такого. Но вот ведь — пущенные сестрицами Ликуктус слухи уже гуляют по Меирии. Друзьям Доронов будет очень непросто погасить волну грязных слушков.

Когда Ренана появилась дома в Неве-Меирии, Нехама только искоса взглянула на дочь и ничего ей не сказала, даже не ответила на робкое приветствие. Сидя в кресле, она кормила Бухи и молчала, поджав губы, и это было красноречивее слов.

Только вдруг, как бы ни к кому не обращаясь и глядя в пространство, проговорила:

«Если бы близнецы пошли с ними, ничего такого бы не было, и Ноам бы не пострадал.

Папа мне рассказал». Шилат сидела рядом с матерью и гневно поглядывала на вошедшую сестру. Поздороваться с нею она тоже отказалась. Когда Ренана хотела подойти и поцеловать Бухи, Нехама, не глядя на дочь и ни слова не говоря, отстранила ребёнка от её рук и лица. Ренана обескуражено вышла из салона, кусая губы. Бенци, наблюдая эту сцену, только беспомощно и чуть осуждающе покачал головой. Значительно позже близнецы рассказали сестре, что у папы с мамой был после этого очень серьёзный разговор, а потом с равом Давидом и рабанит Ривкой, но о чём, они так и не узнали.

Моти сидел в салоне, рассеянно поглядывая в телевизор. Накануне ночью ему позвонил некто, представившийся мужем преподавательницы ульпены, где учится Ширли. Он поведал, что Ширли попала в больницу, пострадав в драке, произошедшей вечером в меирийском кафе «Шоко-Мамтоко», что они с женой сами её туда отвезли.

Но он полагает, что лучше было бы забрать её домой. Моти поехал в больницу и привёз дочку домой. Сейчас Ширли дремала у себя в комнате, а они с матерью старались не беспокоить её. Все разговоры и вопросы они отложили на потом, когда девочка придёт в себя и немного успокоится.

Рути крутилась на кухне. По телевизору передавали новости, перемежая их, по последней моде, силонокулл-пассажами. Диктор рассказывал о потасовке в меирийском «Шоко-Мамтоко» на исходе субботы. Моти вздрогнул и кликнул жену. Рути прибежала из кухни, на ходу вытирая руки. В этот момент диктор громко и веско, но как бы вскользь, упомянул — со слов анонимной пострадавшей! — про худую и чёрную, с горящими злобой глазами, подругу хулиганки, почему-то назвав её Шир Балхи. Моти и Рути в страхе переглянулись друг с другом, и Рути уже не сводила глаз с телевизора, продолжая нервно вытирать руки бумажной салфеткой. Моти пробормотал: «Что-то я не помню, чтобы так вот называли имена несовершеннолетних, совершивших какие-то нарушения, даже искажая их… По закону это запрещено».

Моти и Рути настолько сосредоточились на телепередаче, что не заметили, как в салон протопали их сыновья, позади которых, по обыкновению, маячил Тим Пительман, его лицо расплылось в сладчайшей улыбке. «Моти, дай-ка мне твой та-фон», — ласково проворковал Тим. Он глянул на экран, потом на та-фон в руке Моти, улыбнулся ещё нежнее (если такое было возможно) и пояснил: «У моего села батарея, а мне надо срочно позвонить». — «Позвони по телефону, вот он стоит — и, между прочим, работает! И дешевле…» — «Ты что, армейскому другу жалеешь?» — «Не понимаю, чего тебе сдался именно мой та-фон, когда тебе предлагают равноценный вариант…» — «Да-а… Моти… Не уважаешь ты начальство… Не уважаешь…» — тихо и нежно проворковал Тимми. Моти не мог понять, зачем Тимми понадобился именно его аппарат, может, он хотел между делом выяснить содержание записной книжки? Это именно то, чего Моти не хотел доводить ни до чьего сведения.

«Давно ли ты моим начальством стал?» — «А что, тебе ещё не сообщили? Ну, скажут на днях, не волнуйся! В «Лулиании» полным ходом идёт большая реорганизация и перепрофилирование фирмы!» — «Да уж знаю: как-никак на работу хожу ежедневно», — холодно заметил Моти. Тим, как будто не слыша, важно продолжал: «Всё это по случаю окончания — вот-вот! — Великой Реконструкции. Бесконечно-великий Забор сливается с кое-чем… э-э-э… Между прочим, с помощью твоего старого компьютера и нашей с тобой запускающей программы!..» — «Нашей с тобой?! — с яростной горечью промолвил Моти. — Как и Кобуй-тетрис, не так ли?» — «Так-так! — часто и радостно закивал Тим. — Ну, и… Мезимотес, в соответствии с новыми планами, не будет главой фирмы: он добровольно передаёт свои полномочия Кобе Арпадофелю, а сам займёт должность внештатного советника Главного Фанфаролога, то есть Арпадофеля… Главный Фанфаролог — так отныне будет именоваться должность главы нашей фирмы! Есть предложение назвать фирму Научно-исследовательским Фанфарологическим Центром, или СТАФИ… так сказать… Решение будет принято буквально на днях…» — «Ну и?..» — чуть слышно протянул Моти, глядя в сторону.

Он вспомнил, что в конце прошлой недели Миней сделал ему странное предложение — вести курсы усовершенствования, а точнее компьютерной грамоты для новых сотрудников «Лулиании», набранных из жителей посёлка Аувен-Мирмия. При этом он словно бы вскользь обронил: «Сейчас у нас взят курс на компенсирующую дискриминацию… э-э-э… сам понимаешь… А эти новые сотрудники… они нам нужны, в том числе и в рамках этого… э-э-э… курса… Это ближайшие родичи Ад-Малека, но… не все школу смогли окончить…» Искоса глянув на Пительмана, увидев его торжествующую ухмылку, Моти вспомнил о странном предложении Минея и подумал: «НЕТ!» Он не станет учить компьютерной грамоте членов мирмейских кланов Аль Тарейфа или Навзи. Фирма, которую с его подачи в своё время создал Миней, — это не начальная школа и даже не курсы компьютерного ликбеза. В «Лулианию» принимали специалистов с университетским дипломом, в крайнем случае — выпускников колледжей с первой академической степенью, как вот Бенци Дорона. Он, Моти Блох, в этой вспомогательной школе, в которую хотят превратить престижную эранийскую фирму, учителем не будет. Тем более Миней (если можно верить Пительману) больше не ген-босс «Лулиании», медленно, но верно превращающейся в какой-то там СТАФИ. Но он-то, Моти Блох, тут при чём?..

Тим продолжал заливаться соловьём: «А меня назначают первым заместителем Арпадофеля, а по совместительству — главным специалистом СТАФИ. То, что ты больше не главный специалист перепрофилированной фирмы, ты должен быть понять уже после возвращения из отпуска». — «Ладно, ладно, Пительман, мы сейчас не на работе. Я, знаешь ли, вечером отдыхаю. И ты не ко мне в гости пришёл, вот и иди себе к мальчикам. Им я не могу запретить принимать даже таких, как ты…» Галь сердито шикнул, обведя бешеным взглядом находящихся в салоне: «Тихо вы!

Дайте послушать! Там про последнюю драчку в Меирии сообщают! А потом и мы с братом ещё кое-чем интересным дополним!» Моти уставился в экран, более ни на кого не глядя. Он кожей ощущал нервное напряжение, излучаемое женой, продолжающей стоять в неудобной позе за его креслом, не зная, куда девать влажные руки, и по её лицу разливался румянец гнева и страха. Наверняка, Рути, как и он, Моти, больше всего боялась, как бы сыновьям не взгрустнулось подняться к сестре в комнату.

Моти обратил внимание, что у Офелии, ведущей репортаж на эту тему, хватило ума не заострять внимание «на похожей на дикую кошку подстрекательнице, носящей странную йеменитскую фамилию». Но как только передача завершилась головокружительным вращением пёстрых спиралей по всему экрану и негромкими вкрадчивыми звуками силонофона, которые вызвали у Рути лёгкий приступ тошноты, близнецы подступили к родителям. Тим остался стоять в стороне, и на лице его поигрывала странная усмешка. Моти встал, намереваясь направиться на кухню.

Сыновья стояли напротив него, загораживая экран телевизора. Галь был одного роста с отцом, но рядом с широкоплечим, необычайно мускулистым сыном худощавый Моти показался самому себе маленьким и щуплым.

«Ну, что скажете, предки? — загремел Галь. — Доигрались? Вот куда вы послали вашу дочь учиться! Вот с кем она якшается!? Учтите, вся Эрания слышала! Всем в Далете ясно, что означает йеменитская фамилия! Тем более Офелия (со слов Далилы) очень красочно расписала эту тощую дикую кошку… При всех!.. в переполненном кафе!.. наша сестра!.. НА КО-ЛЕ-НЯ-А-А-Х сидела у мезкого урода и хулигана! Да ещё и подстрекала к избиению журналистки! Репатриантки, между прочим!!! Позор нашему семейству! Теперь-то вы видите, какую шлюху вырастили?» Моти ошеломлённо смотрел на сына, глаза которого сверлили то его, то мать с откровенной ненавистью и презрением. Моти вскинул правую руку и, скрипнув зубами, тонко выкрикнул: «Не смей так разговаривать со мной! И не смей оскорблять сестру! Ты же слышал, что ни одного имени не назвали!» Галь сверкнул глазами: «Учти, daddy, один раз я тебе простил пощёчину, которой ты меня наградил за то, что я защищал честь нашей гимназии от фанатиков-йешиботников из hилеля. За то, что мы с Гаем разукрасили мерзавца Ноама Дорона, в которого твоя доченька влюблена, как кошка, и поэтому всё время там у них пасётся… По ресторанам шляется, на коленях у бандита сидит — на глазах у всех!.. Семью позорит!..» — «Что ты мелешь! Что ты повторяешь ерунду вслед за… Не знаю, кто там всякие слухи распускает!.. Наша Ширли — тихая, скромная девочка!.. Там у неё подруга Ренана…» — ошеломлённо опустил руку Моти, вдруг подумав, в каких словах и выражениях с экрана только что говорилось об этой самой подруге Ренане (впрочем, не упоминая имени). — «Вот-вот!

Хулиганка Ренана! Мы уж тебе растолкуем и дополним, чего они не могли сказать — по причине политкорректности. Нам, дубонам, все имена назвали!» — тут же подхватил Гай, а Галь со злостью зашипел: «Только что вся Арцена слышала про девицу из антистримерской фиолетовой семейки, про то, какой дебош она в кафе учинила! То, что её не задержали, ни о чём не говорит! А про твою доченьку, про её амурные дела все в Эрании теперь знают! Весь Далет уже об этом говорит! А уж как гимназия Галили, где учится добрая половина её бывшего класса, взволнована!

Нам Керен… помните? — из нашего потока девочка… Её boy-friend Антон, мы его немного знаем — он в подразделении… э-э-э… штилей… как бы особый отряд при батальоне дубонов… ну, это неважно! — осёкся он, увидев, как напрягся Тим. — Он тоже видел!.. Всё, о чём Офелия сейчас рассказывала, они видели своими глазами! Эти фиолетовые только кричат о своей скромности и невинности, а на самом деле — фиолетовая начала драку из-за мужика!.. И это все знают и видели!» — «Вот они, эти фиолетовые!..» — поддакнул Гай, но Галь свирепо посмотрел на него, и брат заткнулся.

Галь снова процедил сквозь зубы, и глаза его засверкали свирепыми льдинками: «А ты ни о чём не хочешь знать… Для тебя пигалица и её прихоти превыше всего! Нет, чтобы по-отцовски, как полагается, мозги ей вправить!.. Ты обязан вернуть её домой, забрать из бандитской школы, где её уже много чему научили — и ничему хорошему…» — «Это её личное дело, где учиться, с кем дружить!.. Она уже большая девочка, почти 16 лет. И я не желаю больше ничего слышать об этой истории, пока не услышу от дочки! Имён-то никаких не называли…» — «Ну, конечно!

Офелия, по-твоему, врёт, диктор врёт, зато фанатичная доченька и её фиолетовые дружки-антистримеры правду скажут?! Не так ли? А сёстры Ликуктус — они тоже, по-твоему, врут? Вот, кстати: девочки из религиозной семейки, а отошли… И нашли себе компанию в нормальной среде, и мальчики у них нормальные, с которыми не стыдно в обществе показаться! А ваша дура при всех уселась на колени хулигана и урода в фиолетовой кипе и с пейсами… а потом вскочила — и принялась незнакомую ей женщину оскорблять! А эта… её бандитская подруга из семейки антистримеров!..

Ведьма рыжая! Я не понимаю, почему их не задержали…» — с яростью цедил Галь, а Гай привычно поддакивал, рубя ладонью воздух.

Рути подошла к мужу и погладила его по плечу, пытаясь оттянуть в сторону: «Не связывайся, дорогой! Поговорим с Ширли, выслушаем другую сторону…» Галь не удостоил мать взглядом. Он только свысока поглядывал на отца и поигрывал бицепсами. Моти сжал кулаки. Неизвестно, чем бы это кончилось, если бы Тим не подскочил и не встал между ними: «Тише, мальчики! Не надо ссориться. Маму обижать нельзя! Галь, лапуль, пошли наверх. Я вам кое-что принёс… Ты что, забыл? А тебе, Моти, я по-дружески советую: поговори с дочерью. Она должна прекратить всякие контакты с фиолетовым рассадником антистримерства в мракобесной школе… Если, конечно, ей дороги мир и спокойствие в семье! И собственное благополучие!» — подчеркнул Тим, поджав губы. — «Тимми, дай, я скажу!

Я — брат! — Галь чуть заметно толкнул локтем Тима, и тот замолчал, однако, не отошёл, продолжая стоять между отцом и сыном. — О моральном облике нашей сестры!

Она целыми днями проводит время в обществе злостных антистримеров, и ва-а-ще… втюрилась в фиолетового бандита из семейки Дорон… Об этом вся Эрания говорит с возмущением! Знаешь, что это такое — якшаться с такой компанией?!» — прошипел Галь. Моти ничего не сказал, только отвернулся и бессильно опустился на диван.

Галь нехотя отошёл от экрана и только, поднимаясь по лестнице, обернулся и спросил из-под руки Тима, сверкая сталью глаз: «А, кстати, где сейчас твоя дочь?

Шатается допоздна? В своей мракобесной школе, притоне антистримерства и фанатизма? А может, с хулиганкой Дорон или с её кривоносым братишкой? Смотри, чтобы мы ею не занялись!» Моти снова промолчал, резко встал и пошёл на кухню, где Рути готовила ужин. Галь угрожающе процедил сквозь зубы отцу в спину: «Учти — её фиолетовому хахалю мы нос на другую сторону выправим, если он не оставит нашу сестру в покое!.. Вообще всю эту гнусную семейку в тюрягу упрячем, там им в доступной форме растолкуют, что значит — антистримерское подстрекательство! У нас на это сил хватит, так и знай!»

Наутро Моти перед завтраком поднялся к дочери. Он тихонько постучал к ней в комнату и еле слышно проронил: «Открой, дочка, это я, не бойся: братья ушли поздно ночью… Я хочу, чтобы ты спустилась на кухню, мы с мамой хотим с тобой поговорить…» Девочка открыла дверь, и Моти вошёл. Она уже встала, оделась, в комнате было прибрано.

«Ширли, ты вчера слышала наш разговор с мальчиками?» — спросил Моти, прикрывая дверь. — «Отчасти…» — «Ну, пошли, позавтракаешь. Что-то ты плохо выглядишь…» — «Просто понервничала…» — не глядя на отца, пролепетала девочка. Они вдвоём спустились на кухню, и Моти на всякий случай плотно закрыл за нею дверь и тщательно задёрнул занавески на маленьком окошечке на двери: мало ли что…

Рути смотрела на остановившуюся возле кухонного стола дочь долгим взглядом и как будто не узнавала её. Растерянно глядя на Ширли, Рути вдруг поняла, что не знает, как с нею разговаривать, с чего начать этот неприятный и важный разговор. Она принялась вытаскивать из холодильника всякую снедь, делая сэндвичи, которые, как она знала, любила дочка, и нарезая овощи для салата. Моти щёлкнул кнопкой чайника.

Некоторое время Рути молча наблюдала за дочерью. Она поразилась тому, насколько изменился её облик, даже выражение лица. Как же она была непохожа на маленькую, застенчивую девочку с открытым, доверчивым личиком! Это было гордое, с ноткой упорства, при этом не лишённое природной мягкости и нежности, лицо взрослой девушки, почти женщины. Правда, сейчас её, и без того худенькое, лицо ещё более осунулось и выглядело сероватым, как после болезни. Рути вскользь отметила про себя, что на дочери почти такая же длинная юбка, какие носила она в дни молодости, пока в её жизнь не вошёл Мотеле. «А покрой-то у юбки какой изысканный!

Наверно, и вправду дочка Нехамы отличная мастерица… А может, всё дело в стройной фигурке нашей Ширли? Да-а, выросла доченька наша, а мы и не заметили…» — подумала Рути, искоса поглядывая на дочь. О, это была истинная внучка старого Гедальи, такой отец хотел и её, Рути, видеть.

Рути поставила на стол блюдо с салатом, сэндвичи, омлет, села и жестом предложила девочке сесть напротив. Моти, поглядывая на дочку, заваривал чай и выкладывал на блюдечко сласти. «Надо поговорить, дочь», — мягко произнесла Рути, но её глаза настороженно и неожиданно строго взирали на девочку. Моти сел напротив дочери, выжидающе и серьёзно переводя взгляд с одного родного лица на другое. «Пожалуйста, мама…» — вопросительно посмотрела ей в глаза Ширли, принимаясь за еду. Рути снова поразилась открытому и смелому взгляду дочери, который она сама давно утратила, сменив его на потупленный взор куда-то вниз и вбок, как бы мимо собеседника.

«Э-э-э… Вчера по телевизору передавали подробности драки в кафе, которую учудила дочка Нехамы, об этом говорит вся Эрания… Э-э-э… Ты слышала?» Ширли молча кивнула и взглядом пригласила мать продолжать. «Говорят, конечно, больше всего в связи с этой дракой о том, что твоя подруга устроила этой русской журналистке сцену ревности… Какие-то расистские выкрики… Это, как ты понимаешь, совершенно недостойно религиозной девушки из приличной семьи… э-э-э…

Я всё-таки считаю семью Нехамы и Бенци приличной семьёй! Хотя их дети постоянно влезают в какие-то дурацкие истории. И ещё… эта драка на почве ревности…

Нехорошо, очень нехорошо!» — «Мама, о чём ты говоришь! Всё было совсем не так!

Эта особа попросту полезла к нам, когда мы уже собирались уходить… Тут же встряли Мерива с сестрицей! Вот ей Ренана и дала пощёчину — за то, что та её оскорбила. А эта… потом уже встряла в драку, расцарапала лицо Ренане. До этого она ни с того, ни с сего оскорбляла и Ренану, и Ирми… Кричала на всё кафе… почти то же, что Мерива нашёптывала Ренане. Это они оскорбляли и угрожали!.. Да, когда-то Ирми ею увлёкся, был у них роман. Но это не повод, чтобы к нему приставать, его и нас всех оскорблять! Мы-то её не трогали! И не мы к ней — она к нам подошла!» — «Но вы задели её происхождение! А она гиюр прошла… так в статье написано и по телевизору сказали…» — промямлил Моти. — «Неправда! — выкрикнула Ширли. — Ни слова никто из нас не сказал на эту тему. Хотя по её виду и поведению нисколько непохоже, что это был настоящий гиюр, да она и сама смеялась над этим: мол, документы они себе сделали, а больше им ничего не надо!

Это она начала очень грязно говорить и об Ирми, и о Ренане! Я вообще молчала, потому что сначала даже не вслушивалась. Тем более у них немного сложный английский, не сразу и поймёшь. И ни в какую драку я не ввязывалась — в отличие от Меривы!» — «Кстати, что это за Ирми? Это не тот, что у нас в «Лулиании» работал?» — осведомился Моти. — «Да, папа. Ирмиягу Неэман и Максим Лев работали у Бенци. Ты должен их знать». — «Ну, в общем-то, да. Ничего плохого о них сказать не могу, — пожал Моти плечами, обращаясь к жене, которая опасливо поглядывала то на дочь, то на мужа. — Насмешники, правда, но работали хорошо.

Мне не сказали, почему они вдруг ушли с фирмы, да я и не интересовался особо.

Это проблема Бенци, не моя — он же их обоих привёл. Но они же очень взрослые… я имею в виду — для вас с Ренаной…» — «Максим — это который полицейского избил?» — тихо спросила Рути. — «Что? Да я вообще не знаю, что с ним! Но я не верю, что такой, как Макс, может кого-то избить… Они все здоровые мужики, а он…» — «Но ведь врать-то полиция не будет! — покачала Рути головой и тут же снова строго взглянула на дочь: — «А у кого ты там сидела на коленях?» — «Мама, неужели ты-то этому веришь? — с обидой выговорила Ширли сдавленным голосом. — Разве хотя бы это не убедило вас, что ложь всё — от начала и до конца? Да, нас ребята пригласили в кафе на исходе шабата, и мы сидели друг против друга, только Макси и Хели сидели рядом… ну, так они уже взрослые и вообще собираются пожениться… — и Ширли принялась на столе сжатыми кулачками показывать, как они все сидели в кафе: — Мы сидели за столом на 6 человек, я рядом с Ренаной, а напротив нас…

Но… — Ширли смутилась и покраснела. — Э-э-э… брат Ренаны, а рядом — Ирми, они друзья. Мы сидели, как я сказала, не рядом, а друг против друга — мы, девочки, по одну сторону стола, а мальчики по другую! А когда мы уже двинули на выход, эта… встряла между Ирми и… братом Ренаны, оттолкнула его…» — «Но это не повод драться… тем более — девочкам!» — Рути нахмурилась. — «Ну, конечно! Я же говорю: вмешалась Мерав, говорила всякие гадости… Это она грубо нас с Ренаной растолкала, я из-за этого упала… Спасибо, мне… э-э-э… помогли, вытащили оттуда…» — «Ну, ладно… Неважно, может, нечаянно…» — «Ничего не нечаянно!» — залившись краской, возмутилась Ширли. — «Но это же не главное? — спросил Моти. — Я так понял…» — «Да, папочка! Главное — что эта особа начала говорить, как она Ирми оскорбила и угрожала ему! И то же самое Мерива нашёптывала Ренане. Вот Ренана и дала ей пощёчину — но только после того, как Мерива её толкнула, и меня тоже… Там вообще такая неразбериха началась, меня чуть не затоптали… А вы слушаете братьев, которые сами там не были, а повторяют враньё Офелии! И меня обвиняете!» — голос Ширли задрожал.

«Мы тебя не обвиняем, — постарался успокоить дочку Моти, — просто нам нужно выслушать обе стороны. Я полагаю, что с этим вопросом всё ясно, правда, Рути?» — «Да, я тоже надеюсь, что моя дочь говорит правду». — «А что до творчества Офелии и её агентства, то мы с ним уже неплохо знакомы…» — пробормотал Моти. — «Ты, дочка, упомянула брата Ренаны. Вот и об этом мы бы хотели с тобой поговорить… — осторожно начала Рути. Ширли напряглась, и на её лице появилось смущённо-упрямое выражение. — Насчёт того, что ты сидела у него на коленях… — это, я так понимаю, фантазии…» — «Ты-то, мама, должна знать, что в кафе и закусочных Меирии никто ни у кого на коленях не сидит! Просто не принято! Я же вам всё показала: кто, где и как сидел за этим столом! Чего вам ещё нужно?!» — взвилась Ширли. — «Тихо, тихо, девочка! Это же со слов одной вашей соученицы (имя не назвали), которая там случайно оказалась и всё видела…» — «Ну, конечно! — «случайно там оказалась и всё видела»! Она же первая драку и затеяла!..» — возмущённо пробормотала Ширли, но родители не обратили на это внимания. — «Это они с сестрой всей Эрании рассказали, что ты влюбилась в старшего сына Доронов. Между прочим, мальчика из совершенно другого круга, никакого отношения к элитариям не имеющего». — «Ага… Если учесть, мамуля, что вы с их мамой когда-то в одном классе учились и очень дружили… И что… — тихим голосом добавила она, — в этот «другой круг» входят твои родные…» Рути вспыхнула, голос у неё затвердел:

«Но мы не об этом, не так ли? В кафе все обратили внимание, какими глазами ты смотрела на мальчика — наверно, поэтому людям и показалось, что ты у него на коленях сидишь…» — «Мы так и знали, что эти две сороки понесут новость на хвостах… А с кем сестрица Мерав была, они не упомянули? И как она там себя вела?» — возмущённо воскликнула Ширли. — «Это её дело! О ней в газетах ничего не написали, и она не мой ребёнок! Меня интересует, как ведёт себя моя дочь… — не глядя на неё, процедила Рути. — Я так думаю, что именно поэтому ты всё время крутишься у них дома. Не уверена, что это выглядит прилично… в глазах его же родителей…» — «Прости, мама, я не поняла, что я делаю плохого, если провожу время в доме своих друзей? В тёплом доме, где мне приятно, где меня понимают, где у меня хорошие, верные друзья! А что до моих чувств, то это моё — и только моё, личное дело. Я не думаю, что вся-вся-вся Эрания действительно это обсуждает.

Не много ли чести для одной из многих пар в Эрании? Мы даже парой не успели стать…» — с плохо скрываемой горечью произнесла Ширли.

Рути с изумлением увидела нечто новое, непреклонное и гордое во взгляде дочери.

«Даже того мальчика, о котором в связи со мной говорят, — между прочим, правду говорят! — упрямо вскинула Ширли голову: — это пока не касается. Почти у всех моих бывших одноклассников уже есть boy-friends или girl-friends, с которыми они постоянно проводят время. О характере их отношений я уж не говорю, взрослые отношения, если хотите. Есть и… э-э-э… скажем так, нестандартные пары: мальчик с мальчиком или… девочка с девочкой, и никто ничего не скрывает, даже гордятся, что такие современные и отвязанные! — мучительно краснея и заикаясь, проговорила Ширли. — Далеко не у всех партнёры — элитарии из Далета или Алеф-Цафон.

Так чего плохого делаю я, ваша дочь?» — «Понимаешь, Ширли, мы ничего не имеем против Бенци и Нехамы, в молодости мы дружили. Потом наши пути разошлись…» — медленно и осторожно начал Моти, внимательно изучая свои руки. — «И очень жаль!» — отчеканила Ширли. — «И потом… у твоих бывших одноклассников нет… фиолетовых партнёров… А он ещё и учится в Неве-Меирии…» — тихо вставила Рути.

— «Мама, ты что!? Разве фиолетовые друзья — это более постыдно, чем те пары, о которых я только что говорила? Или, может, хуже употребления наркотиков? А ты-то сама, мама, откуда вышла в элитарии? Кто на самом деле твои родители, братья и сестра?» — «Это ничего не значит… Это… было раньше… это моё… прошлое… только моё… никого не касается…» — «Но ты же сама говорила!..» — воскликнула девочка. — «Э-э-э… доченька… понимаешь? Дороны — хорошие люди, но они, как бы это сказать… то есть — не в струе… Более того! Их считают антистримерами… — чуть слышно пробормотала Рути. — Ты же знаешь, какая у них репутация! А ты с ними в такой тесной дружбе!» — «Да, они мои близкие друзья! И меня не интересует, что о них говорят, как и нет дела до какой-то там струи! Ясно?!» — выкрикнула девочка. — «Но твои братья уже предупредили, что…» — «А я плевать хотела, что они говорят! Во всяком случае, ни про меня, ни про кого из Доронов никто не скажет, что мы торгуем наркотиками в туалете гимназии… или паба «У Одеда»! Или в «Романтических гротах»… или у Забора… Пусть на себя посмотрят! Вот о них таки-да говорят, и это похуже того, что говорят обо мне! Разве что в «Silonocool-News» не пишут…» — «Но они друзья Тима… Он устроил их в батальон дубонов… очень престижно… Доченька, ты не понимаешь, что это значит…» — понизив голос, произнёс Моти. — «А почему вы позволяете приходить этому в наш дом?.. Я друзей не могу пригласить, а эти постоянно…» — «Тише, тише, дорогая… Мы просто хотели узнать, как у тебя обстоят дела. Неужели папе с мамой это знать запрещено? — прошептала Рути, протягивая к дочке руки. — Я тоже надеюсь, что ничего плохого ты не делаешь, но… будь осторожна — об этом мы тебя и просим…» — «Я понимаю, но и вы поймите… Мне вас жаль, но я так больше не могу. Дом для меня с некоторых пор перестал быть домом. У других людей я себя чувствую гораздо уютнее, там меня понимают и принимают. Тут у меня своя комната и всё, чего душа желает, но нет самого главного. Не могу провести дома шабат! А там — теснее, но зато весело, уютно и — тепло. Этот наш разговор лишний раз это показал… Хорошо, что у меня появился уголок в общежитии…» Моти глядел на дочь, и во взгляде сквозила обида: он старался, создавая тёплый уютный дом — для детей, старался!.. А дочка говорит, что дом перестал быть домом, что ей лучше в шуме и тесноте семьи его старого армейского приятеля. А сыновьям лучше с его другим армейским приятелем, пусть и бывшим… Как это у него сложилось в семье?.. Неожиданно Рути, поджав губы, чуть слышно пробормотала: «И к Доронам ближе, правда?» Моти бросил укоризненный взгляд на жену. Ширли покраснела, но, пропустив мимо ушей ревнивое замечание матери, продолжила: «Через год мы будем учиться в Неве-Меирии в старших классах ульпены, там отличное общежитие, гораздо просторней и благоустроенней. А вас я буду навещать… когда их дома не будет. А может, и вы будете меня навещать… Пока они так себя ведут и всех запугали… и не только в семье… — вот, кстати, о чём гораздо больше, чем обо мне, говорит вся Эрания!..» — «Ширли, доченька, но это же твои родные братья! Они по-своему понимают, что лучше для тебя, стараются тебе это привить…» — «Вот когда перестанут стараться…» — и девочка неожиданно всхлипнула. Затем встала и поднялась к себе. Моти с горьким выражением лица уставился в пол. Он оглядел просторный салон двухэтажного коттеджа, в который вложил в своё время столько сил и средств, и внезапно с горечью подумал, что им с женой в этих хоромах предстоит стареть без детей.

Рути выслушала дочь, поджав губы, и больше ничего не сказала. Она беспомощно поглядела на Моти, но тот уже вперился невидящим взглядом в какой-то журнал, всем своим видом давая понять, что больше обсуждать этот вопрос не намерен.

Назавтра утром Ширли села в машину рядом с отцом, и они молча доехали до ульпены.

Она ласково коснулась губами щеки отца и выбралась из машины. Моти помахал ей рукой и низко наклонился, вставляя ключ зажигания, чтобы дочь не видела его лица.

А она долго следила грустными глазами за удаляющейся машиной, и виноватая улыбка долго не сходила с её лица. Ни слова не было сказано на прощанье…

Мерав появилась в ульпене через два дня после драки в «Шоко-Мамтоко», накануне возвращения Ренаны и Ширли. Она целый день рассказывала свою версию происшедшего, не делая упор на драке, как таковой. Она рассказывала, что «у тихони из Эрании-Далет, сестры братьев Блох, появился boy-friend, с ним она ходит по вечерам по ресторанам и прочим злачным местам… — и тут же прибавляла: — А Ренана-то, ваша скромница! Она устроила своей сопернице в «Шоко-Мамтоко» настоящую сцену ревности… между прочим, из-за оч-ч-ень эффектного парня, «американца»!" Спасибо Даси, она сразу же её при всех осадила: оказалось, там присутствовали «двоюродные родичи» Даси и кое-что видели и слышали. В конце дня Мерав вызвали к директору, откуда она вышла тише воды, ниже травы. Назавтра она покинула ульпену, и только близким подругам поведала, что папа устроил её в студию Дова Бар-Зеэвува и в гимназию Галили.

А назавтра после ухода Мерав и Ренана вернулась в ульпену на занятия. Неожиданно на большой перемене в классе появилась Ширли. Она была очень бледна, её лицо выглядело ещё более тонким, чем всегда. Ренана случайно обернулась — и, увидев подругу, почти потеряла дар речи, только и смогла еле слышно выговорить: «Ты?..

Откуда?! Что с тобой?! Да на тебе лица нет!» — «Я… Меня папа привёз… Иначе я бы сбежала из дому… через окно… — еле слышно пролепетала девочка. — Потом расскажу…» На большой перемене обеих девочек пригласили к директору. В коридоре их в волнении ожидали подруги не только из их художественного класса, но и из музыкального отделения. Первой появилась Ренана, со слабой, немного виноватой улыбкой на необычно красном, смущённом лице. На немой вопрос подруг с деланной весёлостью махнула рукой: «Ничего страшного… Выговор и отработка… Ведь он обещал шефу полиции, что мы будем строго наказаны, вот и наказал. А Шир и вовсе ничего… Она же никого не побила — наоборот…»

Вечером, во время ужина в их комнатке в общежитии, подруги обсуждали произошедшее. После ужина они уселись на крохотной лоджии и, по привычке, под музыку рисовали каждая свой орнамент. Вдруг Ренана спросила: «А что с тобой было?

Ты мне так и не рассказала…» Ширли рассказала подруге о разговоре с родителями и о том, что ей лично сказал директор.

Та-фон Ренаны мелодично запел. Она вздрогнула, приглушила магнитофон и прижала та-фон к уху: «Алё-у!.. Ирмуш? Ты звонишь — и та-фон у меня играет очень красивую мелодию! Я беседер… Синяки почти сошли — передай спасибо своей сестрёнке! Шир тоже беседер, она передаёт тебе привет! Да, она уже тут, рядом…

Ага… Макс тоже с вами? Отлично! Вы молодцы — мы тоже так считаем… Ну, что ты, Ирмуш, я не сержусь на тебя, я уже давно «отсердилась»… Нет, ты ни в чём не виноват… Ну, ладно, до встречи в шабат!» — и она закрыла та-фон. На лице играла лёгкая грустноватая улыбка. Ширли прекратила рисовать и вопросительно поглядела на подругу, которая продолжала рассеянно улыбаться. Потом проговорила медленно и раздумчиво: «Ирми сказал, что они с друзьями решили объявить этой кафушке и её хозяину бойкот — за всё хорошее, что там сейчас творится! За «Петек Лаван», за отказ проигрывать музыку, которую мы хотим слушать, за атмосферку, за Максима, за то, что он лжесвидетельствовал против нас всех и в пользу зомбиков и этой мерзкой Далилы… как-там-её? Неважно!.. Пусть ему теперь залётные зомбики делают парнасу!» — «Правильно, молодцы ребята, отлично решили. Но жалко: уж очень я любила там горячий шоколад со сливками и ещё кое-что из фирменных блюд…» — «Уж если ужасно хочется отведать фирменные лакомства, которыми «Шоко-Мамтоко» всегда славился, то и мы с тобой смогли бы приготовить кое-что не хуже! Не так, как наша Шилати, конечно. Она у нас вообще мастерица, ещё лучше умеет!» — «Вырастет — свою кафушку откроет…» — «Нет, она хочет, когда подрастёт, открыть домашний садик, мишпахтон, для малышей — только для мальчишек! Поэтому считает, что учиться ей необязательно!» — «А может, в чём-то она и права… Кто знает… Не мальчик ведь!» В этот вечер перед сном, выйдя из душа и разглаживая на себе перед зеркалом новую ночную рубашку, Ширли с грустью обронила: «Вот видишь, среди фиолетовых появились открыватели открытости. А в Далете наверняка нет и не будет больше таких, как я. Я там белая ворона. Мне братья уже не раз это говорили…» Ренана удивлённо глянула на подругу и отозвалась: «Во-первых, ты знаешь только наших ровесников, узкий круг. А что у людей постарше, ты не знаешь. Наверняка, есть немало таких, как ты. Просто они не бросаются в глаза. Ну, вот возьми свою тётю Яэль…» — «Но она же не в Эрании, а в Австралии… Там это проще…» — «Да, — грустно согласилась с нею Ренана и тут же попросила: — Только, пожалуйста, не называй этих так называемых открытых — фиолетовыми. Это мы фиолетовые, а они со своей открытостью — зомбики!» — «Да, зомбики — в самую точку!» — улыбнулась Ширли. — «А ты знала раньше, что сестрица Мерав, Керен, училась в Галили с твоими братишками? Она же ровесница нашего Ноама, как и твои братья». — «Я не знаю, кто там у них учился. Знаю только про их подруг, тоже близнецов, Смадар и Далью. Только не знаю, кто из них чья девушка — то ли Смадар девушка Галя, то ли Далья, а может, наоборот… Говорят, они из Эрании-Бет…» — «Об этой драчке в кафе, Ирми рассказывал, Офелия та-акого расписала!» — «Ага… И по телевизору передавали… Но уж так всё переврали!..» — помрачнела Ширли. — Ведь знаешь, по мнению элитариев, лучше в наркотики удариться, чем завести фиолетового парня.

Даже если ничего такого и нет… А тут ещё и драка, которую мы с тобой, якобы, развязали!.. Вернее, как её описали в «Silonocool-News»…" Ренана, взглянув на растерянное лицо Ширли, рассмеялась: «Ты знаешь, я после всего почему-то боялась встречи с мамой! Ты же знаешь, у нас с ней всё непросто. Но она мне ничего не сказала… Только сестрёнка дулась на меня, но тоже ничего не сказала. Зато бабуля!.. Ты бы видела, сколько к моему приходу напекла пирожков и булочек, чтобы меня после всего этого подкормить — как будто мне вредно денёк поголодать!

Смешная она, бабушка Шоши! Как будто мы не постимся несколько раз в году!»