"Отцы Ели Кислый Виноград. Второй Лабиринт" - читать интересную книгу автора (Шифман Фаня Давидовна)

2. Хамсин-сюита в стиле брейк-данс

Ширли, наконец-то, дала себя уговорить (не без влияния Доронов и Ирми), и накануне Турнира Моти привёз её домой. Приняв ванну, она вышла к родителям на кухню, где мама хлопотала с ужином. Ширли спросила: «Мам, чем тебе помочь?» — «Да нет, доченька, сиди, сиди: ты у нас дорогая гостья… Всё уже почти готово…» — «А где братья?» — «Придут, как обычно, под утро… Они ж у нас дубоны!» Ширли потянулась и с блаженным видом произнесла: «Наконец-то, нормально ванну приняла!» — «А что? В Юд-Гимеле с этим проблемы?» — «Ага… С тех пор, как Меирия стала Юд-Гимелем, пошли перебои с водой, с электричеством. Никогда не знаешь, когда чего отключат». — «У них там, наверно, сети старые, вот и выходят из строя… Менять-то было недосуг. Деньги на другие вещи тратили…» — пробормотала Рути, старательно отводя глаза. — «Угу! — иронически обронила Ширли, — у них там, где ты родилась и выросла, между прочим… раньше, да и до недавнего времени, все сети работали, как часы. А как установили эти дурацкие воронки, как стали их подключать, так все сети сразу состарились и одряхлели.

Вот так вот — мгновенно! И ведь не говорят, когда им придёт в голову их врубить!

Ни порядка, ни системы…» — «Доченька, не надо, — сказал недовольно Моти, входя на кухню, — повторять чужие слова. Откуда вы знаете, что это связано с присоединением посёлка к Эрании и с подключением системы воронок?» — «Ребята знают…» — «Да откуда они-то знают! Предположения на пустом месте — и больше ничего! Адон Рошкатанкер заботится обо всём городе, и Юд-Гимелю, недавно ставшему частью Эрании, он обеспечивает то же обслуживание, что и всем остальным районам! Значит, руки не дошли! Видишь, сколько забот с этим Турниром! А какие гости на него к нам приедут!» — «Мы тоже догадываемся, что это связано с Турниром, вернее — с тем, что они замыслили после Турнира…» — тихо пробормотала Ширли. — «Только не надо повторять глупости о наших избранниках!

Мало ли, что говорят иные… э-э-э… антистримеры!..» — не глядя на дочь, проговорил Моти, густо покраснев. — «Ладно, — мрачно промолвила девушка, опустила голову, пробормотала: — Я вообще лучше буду молчать в этом доме!.. Если уж не могу ничего сказать, даже в отсутствие наших семейных дубонов…» Рути с Моти переглянулись. Весь ужин дочка молчала, не глядя на родителей, а, поев, встала, буркнула спасибо и ушла к себе.

Моти с утра нервничал, но такое его состояние после возвращения из Австралии стало и для него, и для домашних привычным делом. Все уже успели позабыть о Моти спокойном, Моти бесшабашно-весёлом, Моти, безмятежно мурлычущем какую-нибудь песенку, даже о Моти рассеянном. На него к тому же подействовала размолвка с дочерью накануне за ужином. Рути старалась ни в чём ему не перечить, предупреждала каждое его желание. Только днём шёпотом предложила отдохнуть.

Заявившиеся под утро, как и сказала Рути, близнецы проспали до часу дня, а потом, как всегда, врубили на полную громкость свой любимый силонокулл. Рути только обмолвилась: «А нельзя ли дать нам отдых перед Турниром? Ещё успеем наслушаться!..

Папа, между прочим, отдыхает…» — «Ничего с ним не станет! Вам надо приучить свой слух к современным звучаниям и гармониям. Чтобы знали, чем вас порадуют передовые группы!» — заявили братья, но всё-таки убавили громкость.

Ширли заперлась в своей комнате и до выхода из дому так там и просидела, стараясь ничем не обнаруживать своего присутствия. Чтобы успокоиться перед Турниром и запастись нервной энергией, она долго лежала в пенистой ванне, с тоской вспоминая утраченные записи, которые она теперь могла слушать только через та-фон — спасибо Ноаму и Ирми с Рувиком. Но для лежания в ванне это не подходило: уж что-нибудь одно — или ванна, или наушник с музыкой. До Ренаны дозвониться не удалось, хотя она пыталась несколько раз. Рисовать ей сегодня почему-то совершенно не хотелось. Точно так же, охваченная неясным тревожным предчувствием, она не могла заставить себя раскрыть книгу, почитать что-нибудь лёгкое и развлекательное.

Девушка долго стояла перед раскрытым шкафом, задумчиво перебирая одёжки из тех, что ещё не перетащила в общежитие. Наконец, упрямо закусив губу и встряхнув головой, она решительно закрыла шкаф. Она наденет то, в чём приехала из Меирии: любимую вышитую Ренаной кофточку переливающихся сине-фиолетовых тонов, и новенькую юбку-брюки глубокого сине-фиолетового тона. На ушах позванивали серебряные серёжки в виде крохотных свирелек, подарок Яэль и Йоэля.

Около шести вечера она медленно спустилась в салон и присела рядом с Рути, которая нервно двигала спицами и делала вид, что с интересом смотрит в экран телевизора, где калейдоскопом крутились лица, лица, лица, скорее — какие-то странные физиономии, которые и лицами-то не назовёшь, оскаленные в торжествующих ухмылках морды. Рути взглянула на дочь и робко обронила: «Доченька, у тебя нет чего-нибудь… другого… ну, не такого вызывающе фиолетового?» — «А что?.. Тебе не нравится вышивка?.. Что в ней плохого? Немодно у элитариев?» — тут же вскинулась девушка. — «Ну, не знаю… Неприлично так выделяться. Все в жёлто-зелёной гамме, модных, красивых тонов, или в красно-бордово-розовом, а ты… Ведь сидеть будем в секторе Далет! Все элитарии Арцены будут на тебя смотреть и осуждать».

Моти сидел напротив, прикрыв глаза. Перед ним на маленьком столике стоял стакан остывшего кофе, рядом валялись два надкусанных печенья. На то, как оделась дочь, идя на Турнир, он, казалось, не обращал никакого внимания.

Сверху с грохотом скатились близнецы. Их прикид ничем не отличался от того, в котором они выступали в ОФЕЛЬ-ШОУ. Разве что на свежих, из-под утюга, рубашках ещё не проявился рисунок, который так шокировал Рути во время передачи, в тот момент, когда Гай на всю Арцену заявил, что они оба считают Тимми Пительмана своим вторым отцом за всё хорошее, что он для них сделал. Моти вздрогнул и открыл глаза, глянул на сыновей и спросил: «Что, уже пора?» — «Иди, ополосни лицо, дорогой! И допей свой кофе, он и холодный тебя освежит», — ласково пробормотала Рути. Она уже была одета в длинную блузу свободного покроя и непонятного цвета и темнозелёные брюки. Седеющие, но всё ещё пышные волосы были собраны в низкий хвост, стелясь по покатым пухлым плечам. Моти медленно встал и поплёлся к себе переодеться. Близнецы завопили: «Скорее! Скорее! Опоздаем!! Не успеем!!!» Рути и Ширли молча направились к выходу, а за ними, толкаясь, рванули близнецы.

Вскоре вышел Моти, и семья стала усаживаться в машину. Моти пристально глянул на близнецов и знаком указал дочери, чтобы села с ним рядом. Его удивило, что на этот раз сыновья не возразили. Рути старалась занять меньше места, чтобы не стеснять капризных мальчишек. Заводя машину, Моти тихонько, чтобы не слышали сыновья, спросил: «Ширли, ты случайно, или намеренно надела фиолетовое? Ты что, не знаешь, что этот цвет в глазах наших элитариев символизирует… э-э-э… антистримерство?» — «Папочка, ты забыл, что я учусь в ульпене и живу в Меирии.

Мне эта символика подходит. Но если уж тебя это так интересует, то я просто надела то, что мне идёт и нравится. Мне и Яэль сказала, что мне очень идут цвета этой гаммы. И вообще… неужели противостояние между разными музыкальными направлениями вышло на уровень цветовой гаммы?» — «Э-э-э… Ты же должна понимать: не зря говорят о струе подобающей цветовой гаммы!.. Подобающей!

Понимаешь?» — «Папа, разве вам недостаточно, что я какое-то время посижу с вами?

Вон, мальчики — те ни минуты с вами сидеть не будут!.. Кстати, почему они-то не в своей дубоньей форме?» — «У них спроси, если тебе так интересно… Ладно, закрыли тему. Не хочу тебя принуждать…» Тихое упрямство дочери в который раз поразило Моти. Он подумал: «Подростки… с ними никогда не бывало просто…»

На обширную, залитую светом площадь, которая когда-то была площадью перед Парком, а потом главным прогулочным променадом вдоль Забора, где установили уже упоминавшийся Фонтан Как-у-всехного Согласия Дова Бар-Зеэвува, задолго до начала Турнира начала стекаться масса возбуждённых эранийцев и многочисленных гостей города. Респектабельные посетители старой «Цедефошрии» с плохо скрываемой неприязнью взирали на шумный поток так не похожих на них чужаков, никогда ранее не приближавшихся к элитарной «Цедефошрии». Это были жители только что присоединённой к Эрании Меирии и их гости из ближних и дальних пригородов, в том числе из Неве-Меирии и Шалема.

Далетарии окружили Фонтан живописными кучками, сверкающими и переливающимися всеми оттенками таинственных зыбучих топей. Они не сводили глаз с заполняющих площадь перед Фонтаном необычных гостей и хихикали, как бы каким-то своим шуткам; ключевым словом в них было — фиолетовые. И верно: на многих молодых мужчинах и юношах были кипы всех оттенков фиолетово-лилового, либо бледно-серебристого или глубокого лазурного оттенка с неизменным фиолетовым орнаментом. Многие девушки накинули ажурные или полупрозрачные фиолетовые накидки ярких густо-фиолетовых оттенков.

Высоко наверху по всей территории площади были установлены огромные видеоэкраны, тупо темневшие в вышине. Спереди, за волнующимся морем голов, рук, плеч таинственно зияло тусклым мраком угольно-чёрное пространство. Пёстрая толпа постепенно разделялась на различно окрашенные потоки и ручейки, которые стремились куда-то в мерцающую слабыми точками глубину, каждый к своим секторам — согласно купленным билетам. Среди этих потоков естественным образом выделялись два шумных людских потока: один причудливо и изысканно переливался всеми оттенками классического болота, тогда как другой походил на закатное небо, окрашенное всеми оттенками фиолетового. Оба потока сошлись перед погружённым в полумрак пространством и начали разбегаться в стороны.

На хрупкую, черноглазую девушку, облачённую в бледно-синюю с густо-фиолетовой отличной вышивкой блузку, и словно случайно оказавшуюся в потоке, бурлящем всеми оттенками зыбучих топей, на счастье Рути, почти никто в возбуждённой толпе не обращал внимания.

Блохи осторожно лавировали в плотной возбуждённой толпе. Галь сказал: «Мы с братом должны хотя бы с самого начала подойти на пост. Но к вам мы обязательно будем наведываться. Вот и за сестрой проследить не мешало бы! А то… уже начались вольности… начиная с одежды…» — «Кстати, насчёт одежды… На посту вам полагается быть в форме? Или как?» — осторожно спросил Моти. — «Dad, не задавай лишних вопросов. Экипировка появится в нужный момент — и ни секундой ранее! А сейчас… постойте!.. Мы хотим разобраться, какая трасса ведёт к нашему сектору», — и, прищёлкнув каблуками почти по-военному, мальчики нырнули в толпу.

Ширли мягко высвободила локоть из маминой ладони и вдруг заявила: «Я хотела бы подойти в фиолетовый сектор, где сидят мои друзья. Уж там-то цвет моей одежды ни вопросов, ни неприятных ассоциаций не вызовет. Я же чувствую, мама, что это тебя напрягает. Ты, конечно, прости меня, но я не могу принять этот модный цвет классического болота, да и бордово-красная гамма меня не вдохновляет. Короче, эта ваша струя подобающей цветовой гаммы…» То ли братья не успели отойти далеко, то ли почти сразу вернулись, но как бы в ответ на сказанное лично матери тихим голосом Ширли тут же услышала яростный фальцет одного из братьев: «Что-о?!

Daddy! Ты слышишь, что она говорит?! Посмей только! — подошёл Галь вплотную к сестре: — Ты будешь сидеть с нами и голосовать так, как вся семья будет голосовать! Мы тебе укажем, какие кнопки на войтеромате полагается нажимать далетариям!» — «А я к далетариям никакого отношения не имею!» — дёрнула плечом Ширли. Рути быстро и удивлённо спросила, явно отводя огонь сыновнего гнева на себя: «А что, мы все должны как-то одинаково голосовать? Разве разным людям не естественно иметь разные вкусы, пристрастия и интересы?» — «А ты что думала, ма!

Мы же одна семья! Daddy работает в фирме СТАФИ (бывшей «Лулиании»), и наша ячейка — в элитарном секторе Далет новой «Цедефошрии»! Элитарии все, как один, — за нашу струю подобающей цветовой гаммы! Да как это элитарий, тем более — далетарий посмеет не принять культуру самого прогрессивного, самого-самого-самого!..» — захлёбываясь от возбуждения, нестройно прокричали близнецы. Рути возразила: «А если я хочу отдать голос нашему с папой любимому камерному оркестру?.. Мы в молодости любили ходить на его концерты, помнишь, Мотеле?» Моти мечтательно улыбнулся жене — и тут же беспомощно оглянулся на сыновей, поймав их насмешливые улыбки. А Рути продолжала: «Или любимому джазу, или вокальному дуэту… Хуже они с тех пор не стали!» — «Ну, маманька, это же сентиментальщина… прошлый век!» — «Или… э-э-э… рок-мюзиклу! Скорей всего, именно мюзиклу! В нём есть всё, что я люблю и ценю в музыке, и в современности ему не откажешь. И исполнители там просто великолепные!» — «Насчёт современности… это ты, пожалуй, хватанула через край. Но речь не о том!.. Ты что, не собираешься отдать свой голос «Звёздным силоноидам»?" — «Конечно, нет! Я не понимаю их… э-э-э… музыки. Что поделать!

Это я-то, профессиональный музыкант, не понимаю!» — «Ну, если ты не принимаешь, если тебе, великой profy, кажется слишком сложной над-мелодическая, над-ритмическая, космическая музыка, так есть ведь ещё группа «Шавшевет» — далетарный рэпп под стиральные доски ихних бабушек. Очень звучный инструмент! Или, на худой конец «Петек Лаван»!" — «Это что, указание на цвет их кнопки?» — рассеянно спросил Моти. Галь озадаченно взглянул на него, раздумывая, не издевается ли отец над этой группой, потом ответил: «Я ещё не разобрался, какого цвета кнопка у этого ансамбля… Гай, а ну-ка, сгоняй, принеси программку, там всё расписано», — послал он брата, который тут же нырнул в толпу.

Рути спросила: «А чего это ты им раскомандовался?» — «Мать, ты что! Он у меня всегда был как бы в денщиках. А теперь и наш командир Кошель Шибушич распорядился. Ты что, не знаешь субординации?» — «Ладно, вы с ним сами разберётесь. Ты лучше расскажи, какие ещё группы ты любишь. Просто интересно…

Ведь не только же…» — смешалась мать. — «Ещё есть Виви Гуффи. Но он уж точно — только для продвинутой в культурном отношении молодёжи. Ему аккомпанируют всё те же… Не буду предварять, сами услышите!» — прервал сам себя Галь. Из толпы вынырнул немного встрёпанный Гай и развернул перед отцом программку: «Вот видишь?

«Шавшевет» — кнопка желто-зелёная… «Шук Пишпишим» почему-то отсутствует… И «Шампаньев»… тоже почему-то нет в списке… Постой… Галь, это почему?» — «Ты что, не знаешь, что они уже объединились в одну группу?!.. Про «Шампаньев» давно уже вслух упоминать категорически не рекомендуется! — грозно сверкнул на брата глазами и понизил голос Галь. — Ты что, совсем забылся?! Недоработочка с твоей стороны!

Вот только не знаю, кто у них теперь солист. И что интересно! — они решили это в процессе состязания по классическому боксу! Кто-то кого-то в нокаут отправил — и стал солистом в группе! Ясно, это солист «Шавшевет» — он и повыше, и помощнее будет. И прыгучесть у него — даже я завидую!» — «Что? — у Моти от изумления отвисла челюсть. — Какая прыгучесть?! Что значит — помощнее! Это же музыканты!..

Значит, и выбор солиста должен происходить на музыкальном конкурсе… с участием специалистов!..» — «Daddy, ты отстал! У нас в «Далетарии» давно уже все вопросы решаются на ковре или на ринге. Кто сильней и ловчей — тот и солист!» — снисходительно посмотрел Галь на отца. Тому только и осталось недоуменно плечами пожать и переглянуться с женой, которая от изумления, смешанного со слабым испугом, побледнела.

Галь, глядя в программку и кого-то энергично отводя плечом, продолжил: «Итак, победил солист «Шавшевет», поэтому это название и дали объединённой группе. Вам, учитывая ваш… э-э-э… уровень, я рекомендую группу «Шавшевет». Их кнопка, как я уже сказал, жёлто-зелёная, но цвет ярче и веселее, чем у «Звёздных силоноидов».

А «Петек Лаван» — у них густо-розовая кнопка с отливом в молочный цвет. Ну, как бы стакан молока, в который попали капли крови. Это мы вас информируем — для точности и… э-э-э… образности. А всякие там джазы, камерники, мюзиклы… У них… а чёрт-их-знает, какие у них цвета. Посмотрите сами в программке… мне неохота… Какие-нибудь оранжевые, синие, персиковые, витаминные…» — «Да-да, мы с мамой сами почитаем… Идите, вас, наверно, там ждут», — пробормотал Моти, беря из рук сына программку и продолжая шагать по направлению к нужному сектору.

— «Учтите, все элитарии — за силонокулл или Виви Гуффи, «Шавшевет» или «Петек Лаван». Иначе как-то некрасиво получится… Несовременно! Посмешищем себя сделаете, не впишетесь в статистический колокол, построенный аналитиками «OFEL–INFO» на основе представительной выборки!» — «А если у нас другие вкусы?» — «Пожалуйста!

Только не знаю, как вам удастся проголосовать на войтеромате — и не вписаться в элитарную статистическую кривую…» — со странной, загадочной улыбкой, в которой туманно мерцала угроза, проговорил Галь, Гай привычно согласно закивал.

«А как будут голосовать ваши дубоны? Как командир прикажет, или дана команда вольно?» Галь пристально глянул на отца, но решил не обострять дискуссию и ответил: «Ну, у нас богатый выбор!» — и он поднял вверх два растопыренных пальца, а Гай поддакнул, но поднял и показал пятерню. Моти важно кивнул: «Да-а! Не просто богатый — богатейший! У далетариев, из которых, как нам известно, вышли знаменитые офелелюбивые «Шавшеветы» — выбор ещё богаче!» — «Послушай, dad! — угрожающе прошипел Галь, но, оглянувшись по сторонам, замолк и изобразил напряжённую улыбку. — Я понимаю, что мы с братом немножко недоработали с вами.

Но это поправимо, для этого проводится наш Турнир. Он вам наглядно покажет культурные предпочтения масс!»

В образовавшееся в некотором отдалении от Фонтана скопище голов, покрытых кипами и шляпками всех оттенков от густо-фиолетового до чёрного, энергично проталкивалась Ширли, чтобы встретиться с друзьями.

Первыми увидели лавирующую в густой толпе Ширли близнецы и испустили призывный клич. Рувик вспыхнул. Ренана хотела было привычно одёрнуть близнецов, но тут и сама увидела подругу и протолкалась к ней. Девочки пылко расцеловались.

Запыхавшаяся Ширли только и успела выдохнуть: «Я тебе пыталась дозвониться весь день…» — «Ничего, зато мы встретились!» Ширли обратила внимание на красивую кружевную шаль ярко-фиолетового оттенка, с изысканной небрежностью накинутую на плечи Ренаны. А Ренана обратила внимание на фиолетово переливающуюся блузку Ширли: «О, знакомая кофточка! В такой кофточке надо сидеть с нами!» — «И так еле смогла к вам прорваться! Пока братишки растолковывают родителям цвета кнопок на войтеромате, и на меня ноль внимания…» — вздохнула Ширли. — «А что! Пошли с нами, Ширли! Цвет у тебя, что надо! В самый раз для нашего сектора!» — предложил ей Рувик и тут же покраснел. Шмулик ей весело подмигнул: «Не унывай! Всё будет хорошо!» — «Фиолет — что за ласковый цвет! Самый ласковый, самый красивый!

Фиолет, он любимый мой цвет!» — пропел Рувик, поглаживая свою темнофиолетовую кипу с ярколиловым орнаментом, которая зеркально отражала рисунок кипы Шмулика.

У обоих близнецов за спиной ритмично покачивались большие и пухлые футляры.

Только теперь Ширли увидела, что у Шмулика его футляр слегка изменил форму.

Ренана поняла, о чём думает Ширли, и ласково прошептала: «Никто на это не обратит внимания! Я ему скажу, помогу поправить…» Рувик протянул Ширли маленькую книжечку: «На, вот, возьми. Когда ввинтится силуфокульт, открой, почитай… Поможет, ручаюсь!» Ширли благодарно улыбнулась мальчику, зажав в ладони книжечку псалмов, грустно улыбнулась Ренане, та ласково погладила её по руке: «Не грусти…»

К Доронам сквозь толпу пробились встревоженные Моти и Рути Блох, которые искали свою внезапно исчезнувшую в густой толпе дочь и очень обрадовались, увидев её.

Ширли вспыхнула и тут же, сгорая от смущения, зачастила: «О-ой! Папа, мама, вот — познакомьтесь: мои друзья Дороны!» Моти улыбнулся шагавшему позади детей Бенци и оба одновременно произнесли: «А мы знакомы!» — «О-о, Рути! А тебя я давно не видел! Ты ничуть не изменилась! — улыбнулся Бенци и повёл рукой, указывая на своих детей: — Знакомься: моя команда! Старшая дочка Ренана, надеюсь, вы о ней слышали от Ширли?» — «О, да!.. Ещё бы… — натужно улыбаясь и глядя куда-то вбок, выговорила Рути, искоса глядя на девушку, которая, в свою очередь, прямо, но без вызова, посмотрела на скошенные куда-то вбок глаза матери своей подруги и школьной подруги своей матери. — И не только от Ширли», — еле слышно выдохнула Рути. Бенци, как бы ничего не замечая, продолжил: «А это мои близнецы Шмуэль и Реувен, учатся в музыкальном йешиват-тихоне в Неве-Меирии. Они у нас музыканты, а Рувик — и он приобнял сына за плечи, — ещё и поэт!» Моти и Рути с интересом посмотрели на близнецов и с вежливыми улыбками кивнули покрасневшим от смущения мальчикам. Моти обронил: «Очень приятно!» — «А вот — мой первенец Ноам», — и Бенци, просияв гордой улыбкой, кивнул на подошедшего старшего сына. Рути уставилась на парня странным, немного ревнивым взглядом, поджав губы и едва кивнув ему. Ноам смутился, он решил, что матери любимой девушки он не очень понравился.

Рути между тем придирчиво оглядывала всех по очереди детей Нехамы и Бенци, попутно спрашивая: «А что Нехамеле?» — «Ну, мы же перебрались в Неве-Меирию. Она сейчас там с младшими детьми… Ей-то ни к чему этот Турнир, а малышам и тем более, особенно Бухи… — объяснил Бенци и тут же спросил, старательно скрывая иронию, но слегка поджав губы: — А ваши орлы где?» — «О, они у нас в охране Турнира! — с иронической гордостью заявил Моти. — А твой… э-э-э… Ноам? Он что, не служит?» — «Он в военной йешиве, у них на курсе только через год по программе начинается служба…» — «А-а-а!..» — протянул Моти, вслед за женой придирчиво глянув на окончательно смутившегося парня.

Рути меж тем, намётанным материнским глазом оценив взгляды, которые Рувик украдкой кидал на её дочь, подумала: «Я так понимаю, моя дочь нравится не только этому, прямо скажем, некрасивому мальчику… до чего же его этот нос уродует!..

Она нравится ещё и одному из близнецов… вот этому… Что-то в нём есть… милое и симпатичное… но — мальчишка, сопляк… А она у меня упрямая!.. — и тут же сама себя одёрнула: — Как будто я в молодости не была такой же… Сама же всё решила!» Потом, значительно позже, Рути часто видела перед мысленным взором смущённое лицо Ноама, но виделся ей уже не искривлённый нос, а огромные, как чёрные маслины, красивые глаза мальчика, которого полюбила её дочь.

В этот момент толпа начала их с Моти относить в сторону аллейки, которая вела от площади к их сектору. Они наскоро раскланялись с Бенци, не заметив любопытно-насмешливых взглядов, которыми их наградили шедшие рядом с Ноамом Ирми и Максим с Хели.

Моти ласково взял её за локоть и прошептал: «У Бенци хорошие дети, вот только в какие-то истории влипают последнее время…» — «А что ты хочешь!.. Мать болеет всё время… Кому их воспитывать, кому за ними следить?..» — «Как будто за нашими мы смогли уследить!.. У меня времени не хватило, у тебя характера… Если бы их хотя бы не растолкало в разные, полярные стороны!..» — в голосе Моти прозвучала такая горечь, что у Рути защемило сердце. Они снова одновременно оглянулись, пошарив глазами в поисках Ширли, но она уже затерялась в фиолетовой толпе, нырнув туда вместе с друзьями. И в этот момент перед ними, как и перед всей возбуждённой толпой открылось совершенно необычное и немного пугающее в своей необычности зрелище.

Прямо по фронту, словно бы на расстоянии протянутой руки, и в то же время где-то далеко впереди, заслоняя горизонт, нависал гигантский дисплей компьютера странной формы, напоминающей то ли слегка скукоженный эллипс, то ли сгорбленный четырёхугольник. Перед дисплеем — огромная клавиатура, похожая на распахнутую огромную свирепую крысью пасть. Сбоку слегка вибрировало нечто, напоминающее одновременно и крысиный хвост, и змеиное жало. «Ну и ну! Дизайнеры от Арпадофеля и Мезимотеса постарались на славу», — прошептал Моти на ухо Рути, гораздо больше него потрясённой этим жутковатым зрелищем. Увидев клави-крысыча, они в потрясении забыли, что снова куда-то пропала их девочка. Моти на миг показалось, что где-то глубоко в глотке этой оскаленной пасти бешено вращается огромное колесо, очень похожее на колесо банальной рулетки — и он зажмурился и замотал головой, как бы стряхивая с себя жутковатое наваждение. На память пришло совсем недавно услышанное от кого-то из боссов словечко компи-казино. В голове у него прозвенел собственный потрясённый вопль: «Неужели?!»… И только спустя несколько секунд они одновременно подняли глаза на дисплей. На весь экран сверкала радужными щёчками огромная ракушка, одновременно похожая на ухмыляющуюся и подмигивающую непропорционально широкую физиономию. Моти не удержался и неожиданно громко произнёс: «Узнаю старого друга! Это же мой компьютер! С тех пор, как мы расстались, он знатно распух! Я его покинул, когда он был примерно в 10 раз меньше… Впрочем, что-то они сделали с виртуальной перспективой, поэтому я не могу оценить на глаз ни расстояния до него, ни его размеров».

На них стали оглядываться, и Рути испуганно прикрыла своей маленькой пухленькой ладошкой рот Моти. Толпа несла их дальше, туда, где служащие новой «Цедефошрии» должны были принять от него персональный билет и зарегистрировать их, направив в сторону их сектора Далет.

Тесной (чтобы не потеряться) компанией — Бенци Дорон, рядышком с ним близнецы, следом Ширли, прильнувшая к Ренане, за ними Ирми с Ноамом, старшие Неэманы и Максим с Хели, — они свернули вправо вместе со всей гомонящей фиолетовой толпой.

Туда, куда вело мерцающее изображение строго-указующего перста, на котором подпрыгивала и хмурилась надпись «Сектор Юд-Гимель». Удивлял и смущал диссонирующий с пышно разрекламированным, праздничным событием неказистый вид густо усеянной ухабами тропинки, которая вела к их сектору. Впрочем, удивляться нечему: эта тропинка не предназначалась для элитарной публики, а тем более — для членов Жюри.

Шмулик, оскальзываясь через каждые три-четыре шага, пробормотал: «Мда-а-а…

Отличное упражнение для ног… Чем это они выстелили нашу тропу?.. Действительно — как внутренняя поверхность ракушки, но увеличенная в миллионы раз…» — «Фантазии же у тебя, братик!» — улыбнулась Ренана и… тут же слегка поскользнулась, уцепившись за плечо Ширли. — «А ты глянь под ноги! — проворчал уже Рувик. — Брат совершенно прав!» — «Советую всем внимательно смотреть под ноги!» — оглянувшись по сторонам, громко сказал Ирми, поравнявшись с девочками. На него недоуменно и с некоторой опаской поглядело множество глаз из толпы, и люди начали осторожно продвигаться за ними следом. «Да уж! Они, верно, решили с порога сопроводить Турнир острыми ощущениями…» — ворчал кто-то сзади. Бенци оглядел своих детей.

Вдруг его взгляд остановился на Ширли, и он удивлённо спросил: «Ширли! И ты тут?

Всё-таки решила сесть с нами? Не побоялась? Смотри, дорога тут очень неприятная…» — «Так уж получилось… не успела… Но это ваша дорога, значит — и моя…» — еле слышно промямлила девушка, ещё крепче прижавшись к Ренане и стараясь не глядеть на мальчиков Дорон. — «Смотри, как бы не было неприятностей…» — «Я не боюсь! Я уже своим сказала, что моё право сидеть с теми, с кем учусь!.. И вообще…

Кто мне может запретить сесть на полу возле вас?» — «Ну, смотри сама…» — озабоченно покачал Бенци головой и тут же чуть не поскользнулся, старательно сбалансировал и уцепился за Ноама. Тот подхватил отца под руку и уже не отпускал.

«Ты только псалмы не забывай читать… — между тем шепнул Рувик Ширли и слегка подмигнул ей. — Сама сориентируешься, когда…» Скользя, спотыкаясь и чуть не падая, они подошли к контролю при входе в сектор.

И застыли при виде впечатляющей картины, которая успела ошеломить Блохов.

Молодёжь с любопытством, публика постарше потрясённо и с удивлением разглядывали открывшуюся перед ними словно бы вблизи и в то же время как бы на огромном расстоянии панораму огигантевшего компьютера. Эта картина до того захватила внимание, что никто не заметил бешено вращающегося колеса рулетки, на мгновение мелькнувшего в недрах похожей на оскаленную зубастую пасть клавиатуры. «Наверняка, этот дисплей и есть сцена, на которой будет разыгрываться драма Турнира», — негромко пробормотал Ирми, обращаясь к Ноаму и Максиму. Хели молча фотографировала на ницафон то, что представлялось ей интересным.

Дороны подошли вплотную к контролю и увидели перед собой мускулистого парня в форме цвета мокрого асфальта с зеленоватым отливом. Его руки свободно и расслабленно лежали на непривычно широкой и обильной кнопками клавиатуре стоящего перед ним компьютера. Надутая от важности физиономия не вязалась с расслабленной позой и вяло брошенными на клавиатуру руками. Впрочем, в тот же день, но гораздо позже, кое-кому из друзей и близких семьи Дорон довелось изведать силу этих рук. Бенци взглянул на экран, изумлённо уставился в него — и не удержался от громкого возгласа: «Да это же моя финансовая программа!» — «Что-что? — подозрительно обернулся к нему дубон и уткнул взор поверх бровей Бенци. — Первым делом… э-э-э… билет!.. Ого!.. — полупрезрительно поджав губы, процедил дубон. — Это что — фиолетовым дают бесплатные билеты на Турнир? За какие такие заслуги?» — «Это мой билет на всю семью… — Бенци повёл рукой в сторону окружавшей его молодёжи, — он не бесплатный, а с небольшой скидкой. Я до недавнего времени работал в «Лулиании», уволился считанные дни назад. Но билет успел получить!» — «Не угодно ли назвать причину, по которой вы покинули такое престижное место?» — «Это вообще-то не имеет отношения к проверке билетов!» — «Это ваше мнение, а мы думаем иначе… Важно, что думаем мы, а не вы…» — «Но это всегда было личным делом работника…» — сверкнув глазами, пояснил Бенци. — «Ладно… у нас есть свои способы выяснить это… — туманно и с угрожающей ноткой процедил дубон. — Тогда скажите мне, пожалуйста… Э-э-э… Ага! За что вам дали семейный билет на столь льготных условиях?» — «Я… э-э-э… Всем сотрудникам фирмы давали билеты или бесплатные, или со скидкой. Кроме того, я…» — Бенци хотел пояснить, что это он разработал финансовую программу, заглавный лист которой красовался на экране компьютера, но вовремя прикусил язык.

Этот диалог, который контролёр в черно-зелёной форме вёл нарочито медленно, делая длинные многозначительные паузы, остановил напирающую толпу, которая спустя короткое время начала проявлять признаки нетерпеливого, тревожного волнения. Заволновались не только Дороны, но и Неэманы. Но дубон не обращал на это никакого внимания, он вперил в Бенци ледяной взгляд серо-голубых глаз, потом перевёл его на билет, повторив это ленивое и медленное движение несколько раз.

Стоя за спиной Бенци и прислушиваясь к его разговору с дубоном, Ирми с Максимом неожиданно узнали в дубоне того самого Антона, приятеля Керен Ликуктус, который в тот злосчастный вечер в «Шоко-Мамтоко» фактически сдал Максима полиции. Оба друга обменялись тревожными взглядами.

Дубон-контролёр с показной скрупулёзностью изучал билет, который протянул ему Бенци, и, не глядя на него, цедил: «Не понимаю и понимать не хочу, о чём вы тут толкуете, — цедил дубон, прищурившись на глубокую темно-фиолетовую кипу Бенци. — Я доложу о вас командованию».

Бенци покраснел от гнева, но мистер Неэман слегка прикоснулся к его плечу, и Бенци промолчал, тем более народ сзади уже взволнованно гудел.

«Я занесу в компьютер ваши данные…» — дубон залихватским кликом мышки открыл на экране анкетную форму и провёл по желобку сбоку от клавиатуры магнитной карточкой. Бенци и его дети наблюдали, как стремительно заполнялась форма. Бенци снова пытался что-то сказать, но дубон демонстративно не обращал на него никакого внимания. Закончив и приняв выскочившую откуда-то снизу карточку, он пересчитал по головам всех, кто был с Бенци, протянул его Бенци и буркнул сквозь зубы, скривив тонкие губы: «Вот ваша карта регистрации в «Цедефошрии». Запомните её номер — и вы, и ваши многочисленные дети…» Тут его взгляд упал на Ширли: «А это кто? Тоже ваша? Почему не рыжая, как все?» — «А у нас в семье не только рыжие, но и чёрненькие», — запнулся Бенци. Дубон подозрительно и оценивающе поглядел на неё, потом снова уставился в компьютер, где всё ещё мерцала анкета Дорона, и сделал там какую-то пометку, снова обратившись к Бенци: «Так-так-так…

Какое у вас место?» — он снова внимательно и оценивающе посмотрел на него. Бенци пробурчал номер столика и поспешил пройти вперёд, увлекая за собой свою компанию.

Случайно оглянувшись напоследок на дубона и на экран компьютера, он на краткое мгновение увидел, как на экране мелькнула и тут же исчезла картинка бешено крутанувшего колеса рулетки. Только поздно ночью, почти под утро, обстоятельства заставили его вспомнить это унижение на контроле и задуматься о причинах такого пристального интереса незнакомого ему дубона к своей персоне.

Неэманы на удивление быстро и без проблем преодолели строгий контроль. Зато Максима, который шёл рука об руку с Хели, дубон-контролёр задержал, отделил от Хели и потребовал предъявить удостоверение личности. Он долго и нудно допрашивал его по каждому пункту анкеты, несколько раз с глумливой вежливостью и нарочито громко переспрашивал, действительно ли он, щуплый коротышка, жених этой высокой синеглазой девушки, да ещё и «американки»? Он явно хотел задержать Максима на контроле. Хели с мольбой оглядывалась по сторонам. Но тут в происходящее вмешался мистер Неэман: перейдя на английский язык, он внушительным тоном подтвердил всё сказанное Максимом и попросил прекратить тормозить прохождение контроля и унижать людей бессмысленными допросами.

За контролем Доронов и Неэманов нагнал Гидон с двумя старшими сыновьями-подростками, Цуриэлем и Ореном. Бенци тихим голосом сообщил Гидону поразившую его новость: в новой «Цедефошрии» задействовали его финансовую программу, разработанную, якобы, для заказчика-хуль. «Да, знаю, — кивнул Гиди, — но разработчиком её уже числится приспешник Пительмана, Зяма Ликуктус. О тебе же распустили слух, что ты запорол разработку, из-за чего её и передали другому, «грамотному специалисту»… Но не имеет смысла и не стоит ничего доказывать».

«Ведь я оставляю в каждой разработке, так сказать, свою метку, ты знаешь. Это такие маленькие бледные буковки, бет и далет, в уголке титульного листа, которым открывается программа. Они действительно бледнее, чем были при сдаче программы шефу и чуть-чуть другой оттенок — это значит, что есть изменения по сравнению с разработанным вариантом. Если бы они были значительными, эти буковки бы полностью исчезли». — «Я тебя понимаю: это обидно. Но плюнь ты на это, Бенци!

Главное-то не в этом! Ты, наверно, знаешь: закрытая часть проекта названа компи-казино.

Тебе, когда давали задание, конечно, сказали, что эта программа исключительно на экспорт — ведь в Арцене азартные игры запрещены!» — «Принцип этой программы таков: в память вводятся все данные клиента… — горячо заговорил Бенци, невольно повысив голос: — И в результате клиент попадает в финансовый капкан компании, продавшей ему абонемент. А уже без меня они и разовое посещение превратили в абонементный капкан. Вот это действительно «великое достижение» Тумбеля и его прихлебателей!» — «Не надо было спорить с дубоном, с мальчишкой».

— «Да не спорил я с ним! — воскликнул Бенци. — Ну, пошли по местам? Ты только своих старших взял? Где вы тут сидите? А… отлично — мы рядом…»

Сектор, где сидели Дороны и их друзья, на Центропульте был обозначен кодом «Юд-Гимель».

Как и во всей «Цедефошрии», тут имелся большой экран, только подвесили его выше, чем в других секторах, да ещё криво-косо. Время от времени он то подрагивал, то слегка поворачивался. Зрители сектора вскоре по достоинству оценили эту маленькую небрежность. А пока что никто на это внимания не обращал: висит и висит себе (лишь бы не упал от собственной тяжести!). Точно так же никого до поры до времени не волновал избыток прожекторов — словно половину их общего количества собрали в этом относительно небольшом секторе. До того, как зазвучал дробно-фанфарический пассаж силонофона, знаменующий открытие Турнира, прожектора проливали на зрителей ровный и мягкий свет. Естественно, никто не придал значения и гроздьям воронок из стекловидного материала, переливающегося всеми оттенками зыбучей трясины, развешанным по всей «Цедефошрии» на уровне верхушек самых высоких ветвей деревьев.

Близнецы Блох стояли в позе вольно посреди главного прохода, рассекающего «Цедефошрию» на две неравные части, и лениво отслеживали происходящее. Оба потягивали источающие сладковатый аромат сигареты и, как мячиками пинг-понга, перебрасывались короткими замечаниями по адресу шумно и возбуждённо гомонящей толпы, занимающей места. Понятно, что самые острые и ехидные реплики они отпускали в адрес тех, кто сейчас с весёлыми лицами занимал места в секторе Юд-Гимель, а главное — в адрес пересекающей его цепочки фиолетовых подростков, которые, держась за руки, пели одну из любимых мелодий на слова псалмов, совсем недавно ставшую у них популярной.

Галь ухмыльнулся, злобно и презрительно проследил за ними глазами: «Пойте, пойте, фиолетовые, пока позволяем… После Турнира мы все ваши песни запретим, как вредные и подстрекательские — с точки зрения, конечно же, текстов…» — «Но это же на слова псалмов!» — «Вот и запретим их, как не соответствующие новой культуре, за которую — вот увидишь! — проголосует подавляющее число сидящих здесь зрителей! Ты же знаком с анализом колокола статистических предпочтений!» Гай небрежно бросил: «Хочу верить, что орлы нашего Тимми уже настроили ктивтимоны соответствующим образом. Лично я просто бы отключил фиолетовую кнопку, и — нет проблемы! Мороки меньше, чем с ихними непонятными ста-тис-ти-ти-ти-скими колоколами…» Кто-то с удивлением посмотрел на него и, озадаченно нахмурившись, покачал головой: парень проболтался об одном из секретов фанфармационной кухни.

Сзади подошёл Тим и, обняв парня за плечи, прожурчал чуть ли не ему в ухо ласковым голосом, в котором, впрочем, отчётливо звучал металл: «Гай, детка, ну, что ты раньше времени народ будоражишь? Ты что, не понимаешь? — на каждом столе мы смонтировали стандартный… э-э-э… а стало быть — со всеми кнопками! Так мой… э-э-э… Только, пожалуйста, не называйте его ктивтимон, — понизил голос Тим до еле слышного шёпота, — у него есть вполне официальное и общепринятое, цивильное название — войтеромат! Он так устроен, что его не смонтируешь частично!» — «А почему?» — полюбопытствовал Галь. — «А потому что в конструкции и в дизайне главной панели прибора посредством новейших технических средств заложен принцип прав личности на свободу выбора, он же демократический принцип нашего Турнира.

Понял?» — «А-а-а…» — неопределённо протянул Гай и покраснел, а Тим погладил его по плечу и улыбнулся: «Так что не беспокойся и народ не будоражь! Каждый — ты понял? — каждый! — волен выбирать то, что соответствует его вкусу, культурным пристрастиям и уровню!» — «Вот именно — уровню!» — подчеркнул Галь, многозначительно поглядывая по сторонам. — «Это ведь первый в нашей истории Большой музыкальный Турнир! Сегодня каждому станет ясно, что народ предпочитает!

Пусть победит сильнейший! Видите?.. там наверху над прожекторами — Счётная комиссия Жюри. Её возглавляет триада — Миней Мезимотес, Дов Бар-Зеэвув и, конечно же, наша Офелия. На Центропульт поступят сигналы от войтероматов каждого столика. Когда поступят все сигналы — в течение промежутка времени, заданного Центропультом (он же — главный компьютер), — угишотрия начнёт обработку поступивших сигналов и результат выдаст на экран Высшего Жюри. Окончательные итоги подведёт Международный Силонокулл-Совет, или МСС».

«Вот, Тимми, как много ты знаешь!» — с восторгом воскликнул Галь, а Гай радостно закивал. После удачной операции в магазине Иммануэля и в период подготовки в Турниру Тим снова стал нежен и ласков со своими лапочками. Это грело и бодрило.

Тим приобнял близнецов и повёл их вдоль прохода, поглядывая то на одного, то на другого, кидая беглый взор на кого-нибудь из зрителей и важно вещая: «Сегодня возглавляет Жюри вице-президент МСС, посланник мистера Бизона Хэрпанса и светило археологии мистер Кулло Здоннерс. С ним всемирно известный музыковед-силоновед мистер Клим Мазикин. Ощущаете уровень? Офелия меня уже познакомила с ним — матёрый человечище! Так, как он, никто не разбирается в силонокулле, ну, разве что… его создатели! С ним сначала немного робеешь, а потом так просто и естественно себя чувствуешь! Он лично, своим авторитетом, подтвердил мне, что так называемое отсутствие традиционного музыкального слуха свидетельствует об истинной восприимчивости к силонокуллу».

Тим подвёл парней к столику, который занимали Блохи, и продолжал вещать, делая вид, что не замечает растерянно-неприязненных взглядов Рути и Моти: «Ну, а наш Миней, — его все знают! — будет официально представлять Турнир!» — «А где Кулло Здоннерс? Покажи нам его!» — подпрыгивали приходящие во всё большее возбуждение близнецы. — «Он в глубине ложи, вон тот, видите?» — и он указал на возвышающуюся над всеми, сидящими в ложе, идеально-круглую, как чугунный шар, голову, покрытую чем-то, типа чёрного ёжика, из-под которого зловеще посверкивали глаза. Но более всего бросались в глаза толстые, чуть не в пол-лица, губы. Тим заметил: «Обратите особое внимание на его губы, они у него весьма красноречивы! Он не из тех, кто выставляет себя на передний план, весьма и весьма скромен — не по высокому своему рангу светила на археологическом небосклоне». Тим помолчал и веско заключил: «Вот оно, наше Жюри, в объективности которого никто не сомневается!..

А вот иностранные корреспонденты — от концерна «Mushkhat-info» и сам синьор Мушхатти пожаловали! Вот какое значение придают в мире нашему Турниру!» Моти не выдержал и спросил сквозь зубы, глядя словно бы сквозь Тима: «А какое дело этому самому эм-ыс-ыс-у, или как-там-его, до нашего частного, очень местного и провинциального, по их просвещённому мнению, эранийского музыкального конкурса, или как-там-его?» — «Да ты что, Моти! Это очень важное, всемирного значения, мероприятие. От того, как, в общем и целом, настроены массы Арцены, какого культурного течения придерживаются, зависит очень многое в окружающем нас мире! И потом, заметь: мы уже далеко не глухая провинция, особенно наша Эрания.

Шалем… ну, где-то как-то… если судить по доминанте его населения. Но если судить по месту, занимаемому им в мировых приоритетах и притязаниях… Но не будем сейчас об этом… Эх, если бы ты смог взрастить в себе большую открытость… и поговорить с Ад-Малеком… Ад-Малек — это тебе не просто так! Он гений! А как его ценят во всём цивилизованном мире! Ты бы знал, в какие сферы он вхож!» — и Тим вскинул подбородок и высоко поднял палец. Тут Моти неожиданно задал вопрос, который мог бы показаться очень странным и неуместным: «А кто у вас нынче будет работать Ад-Малеком? Неужели он сам вынырнул из виртуала и вернулся к артистической деятельности, или всё-таки свой знаменитый плащ и чёрные очки на пол-морды передаст кому-то другому из родного клана?..» — «Я бы на твоём месте, Моти, воздержался! Я ничего не говорю, но и тебе лишнего тоже говорить не стоило бы…» — тихим, слишком ласковым голосом предостерёг его Тим. Моти, переглянувшись с испуганной Рути, отвернулся от Тима. Они уселись с Рути за столик и, сдвинув плечи, принялись изучать программу Турнира.

«Но вернёмся к нашим баранам. Этот Турнир призван продемонстрировать всему миру, что элитарии Арцены идут в ногу с цивилизованным человечеством по части отношения к современной культуре и искусству, к её всеобъемлющей космической и гуманистической направленности! Вот уж не думал я, что ты, Моти Блох, признанный интеллектуал, гений и умница, таких простых вещей не способен воспринять! Не ожидал, право же, не ожидал…» — сокрушённо качал головой Тим. Но сквозь слишком явное огорчение мерцали в его глазах высокомерные и насмешливые искорки.

«Нет… не могу поверить!.. Наверно, ты просто меня разыгрываешь!.. Как друг, тебе советую: не шути так больше. Я-то способен понять твои шутки, а кто другой услышит! А если ещё кое-что тут у вас увидит… Ой-ва-вой! Поверь мне — время таких шуток уходит навсегда!» — и Тим, посерьёзнев, снова многозначительно поднял палец. Рути подняла голову от программки, которую они с Моти читали, и осведомилась безразличным тоном, не глядя на Тима и обращаясь главным образом к мужу: «А что — нынче у нас Дов Бар-Зеэвув — великий художник? Тот самый, который изваял гениальный Фонтан, прыскающий на забитое навозом ослиное копыто?» — «Ты, Рути, всего лишь музыкант старой, до-струйной формации, тебе не стоило бы с таким апломбом судить об изобразительном искусстве вообще. Тем более — о прогрессивной, новейшей эстетике! Ваша дочь вообще, как мне доложили, непотребным дальтонизмом страдает. А кстати, где она?» — «Ширли?.. — не сразу нашёлся Моти, слегка побледнел, принялся нервно оглядываться, но быстро справился с собой и объяснил: — А… Она в туалет пошла, причесаться…» — «А-а-а… — неопределённо протянул Тим, тоже начав оглядываться по сторонам, — это мы проверим… Может, её не пустили в элитарный сектор из-за одежды? Далетарии нынче настроены по-боевому ко всему, что не вписывается в подобающую цветовую гамму…» — «Неужели? Новое достижение компенсирующей демократии — запрет на определённые оттенки?» — поднял брови Моти. — «Ну, дружище, ты уж скажешь!..

Никто никому ничего не запрещает! Поэтому не советую ехидничать…» — ласково проговорил Тим и наклонился к Рути, которая тут же отстранилась. Раздался голос Галя: «Предки, не заговаривайтесь! Мы говорим всем: малюйся любыми красками, какими хочешь! Хоть всего себя радугой распиши! Мы ж разве против?! Только к нам с чуждыми неподобающими цветами нечего соваться! Нечего нам навязывать унылый мракобесный фиолет!» Тим обернулся к начавшему впадать в ярость парню и, приобняв его за плечи, проговорил мягчайшим голоском, в котором за нежностью отчётливо звучали жёсткие металлические нотки: «Не кипятись, детка… Идите лучше к своим, я думаю, вам пора… Я скоро тоже подойду… — и повернулся снова к Рути, продолжая начатый разговор: — …А символы наши тебе не стоило бы задевать! Ты, как всегда, очень мила… И вот ведь — выбрала правильные тона своей одежды… Но даже моя симпатия к тебе лично не даёт тебе ни малейшего права на такой тон!» — веско и значительно произнёс он, всем своим тучным телом чуть не нависая над Рути и уставившись на неё многозначительно затуманенным взором. Рути ничего не ответила, упорно игнорируя пительмановский ласковый упрёк с намёком, тогда как Моти растерянно озирался по сторонам. Тим, постояв немного, счёл за лучшее ретироваться.