"Дикие земли" - читать интересную книгу автора (Желязны Роджер, Хаусман Джеральд)

ВОСЕМЬ ГЛАСС

Хью проснулся еще при ярком солнечном свете. Он и сам не помнил, как растянулся и заснул. Ночное путешествие осталось в памяти путаницей снов наяву, неловких движений и неясных эмоций. Теперь солнце висело низко на западе, окрашивая края облаков красным и розовым. Хью протер глаза, осторожно потрогал струпья на лице, повернулся и поискал глазами нагорье. Половина его теперь была красноватой, словно с западных склонов стекал кровавый водопад.

Он сделал пробное движение вперед, но горло перехватила судорога. Сухо. Больше чем сухо. Словно короста. Он попытался набрать слюны, чтобы смочить горло, словно облепленное песком. Ничего не вышло. Он вырвал пучок травы, сунул в рот и жевал, жевал. Бесполезно. Трава была такой же сухой, как горло. Он выплюнул ее, нацелился на холмы и пополз.

Нога волочилась сзади, словно бревно. Солнце сползло с небосклона. Хью поймал себя на том, что слишком часто отдыхает, и увеличил время движения между привалами.

В голове застучали молоточки. Потом крики койота стали болезненно отдаваться в висках, за бровями. Навалилась страшная апатия, конечности налились свинцом, движения замедлились. В следующий раз, остановившись передохнуть, Хью заснул. Ему казалось, что он проспал совсем немного, но, когда открыл глаза, вокруг было абсолютно темно, а болезненное буханье в голове превратилось в тупую боль. Рот и горло были как обожженные.

Он пополз дальше, не вдаваясь в размышления. Процесс движения уже не зависел от его воли. Позже Хью подумал, что это, наверное, вошло в привычку, и разум уже не был нужен, а потому его можно смело отпустить в свободное плавание по морю мыслей, в то время как плоть, :в которой он жил, будет сжиматься и расслабляться, двигаясь сама по себе, чем она занимается вот уже многие века по всей Земле.

…Хью идет вдоль прохладного потока в тени фруктовых деревьев. Став на колени, опускает в воду руки, подносит их к лицу. Чувствует прохладу воды на щеках. В траве лежат красные яблоки. Рука тянется к яблоку, вот он поднял его, откусил…

Трава… Хью полз по траве к нагорью, зрение его помутилось, жажда осталась неутоленной. Не только горло, но и живот, все тело молило о воде. Он лизал травинки, но они еще не набрали росы. Возможно, он обрезал язык, но не почувствовал боли, тот совсем онемел.

Запах яблоневого сада долго преследовал его вместе с воспоминанием о воде, плещущейся у лица. Хью возвращался к этим мыслям снова и снова, пробуя их на вкус.

Немного погодя он залез в карман, где оставалось несколько хлебных корней. Жевать их было мукой, глотать – еще тяжелее, они болезненно застревали в горле. Но ведь какая-то влага в них должна была сохраниться и просочиться в организм.

…А нагорье – иногда оно было далеко впереди, иногда придвигалось совсем близко – приняло теперь голубой оттенок, словно по склонам стекала вода, рассыпаясь каскадами, стараясь оросить всю долину. Скоро ли ее прохладные волны докатятся до него? Прекрасно сознавая, что это обман, Хью лелеял нахлынувшие ощущения хотя бы за то, что они отвлекали, принося призрачное облегчение.

Ненависть, так же, как и движение, перестала быть сознательным актом. Она плыла вместе с ним, независимый продукт его воли. Она была содержанием всего, что делал, видел, о чем думал, мечтал, она стала окружающей его действительностью. Возможно, она и была тем движением, той силой, что толкала его конечности снова и снова по направлению к изменчивому и вместе с тем удивительно постоянному каменному монолиту. Звезды скрылись за облаками, но каким-то образом она знала, куда направлять его движение в кромешной тьме. Ненависть прокладывала путь впереди него – черную тропу в черном мире.

Ненависть преодолевала жажду, гасила мысли о том, что он может скоро умереть, подталкивала его. И, похоже, собиралась это делать до тех пор, пока не иссякнет жизненная сила.

Так он полз и полз, а ненависть грела и кормила его, обгладывала и сжигала его во время движения. Он видел сны об охоте, он полз по звериным тропам, разглядывая неясные следы на каменистой почве и сжимая в руке ружье. Тот, за кем он охотился, оставил следы. Нужно было только читать их и не терять из виду. Рано или поздно, сколько бы времени это ни заняло, он догонит дичь. Пока есть силы, он будет идти по следу. Жизнь его жертвы в его руках, и Хью возьмет ее. Ведь он охотник. Его дыхание становится гнилостным и сладким. Он неумолимо движется вперед. Теперь он медведь.

…Яблоки в саду осыпались. Поток журчал совсем рядом. Хью пробрался к нему. Опустив голову, чтобы напиться, он увидел свое отражение – покрытые коркой брови, копна волос, темные блестящие глаза. Медведь или человек? Не все ли равно? Хью наклонился к воде, чтобы выпить свое отражение…

…А сам в это время полз и полз к темной гряде, и ветер пел над ним. Жажда вернулась и непрекращающиеся судороги заставили его скорчиться и схватиться за живот. Когда спазмы улеглись, он немного помассировал больную ногу, выдернул занозы из ладоней, пососал собственные щеки, надеясь выдавить хоть немного слюны.

Вдруг он заметил, что ветер прекратился. Тишина, разлившаяся в воздухе, казалась почти неестественной. Ветер сопровождал его так давно, что он перестал его замечать. Теперь Хью задумался: сколько времени ему понадобится, чтобы умереть, если просто лечь и ждать, пока это случится? День? Два? Несколько часов? Пока он размышлял об этом, разум вновь скользнул в небытие. Он задремал, то и дело вздрагивая.

Минуту спустя Хью открыл глаза, едва ли сознавая, что спал, кашляя и с трудом втягивая воздух. Ему казалось, будто он на дне моря, такая тяжесть вдруг навалилась на грудь, на ноющие бока. Может, это и есть ответ на вопрос, подумал он. Значит, вот оно? Последний вздох?

Но дыхание не прерывалось. Боли он уже не чувствовал, а дышать было трудно от того, что сам воздух, казалось, изменился. Удивление уступило место вернувшейся жажде. Тлеющий огонь охватил горло и проник в желудок, вызывая тошноту. Противная слабость разлилась по телу. Может, и в самом деле проще лежать и ждать?

Нет, натура приказывала ему ползти, и он будет продолжать свой путь до тех пор, пока не иссякнут последние силы и не наступит конец.

Хью напрягся, оттолкнулся здоровой ногой и снова потащил себя вперед. Теперь это стоило гораздо больших усилий, но он, стиснув зубы, полз. Еще несколько движений, и вот прежний ритм восстановился.

Не успел он проползти и десятка шагов, как послышался низкий рокот. Сначала Хью решил, что это кровь стучит в ушах. Но шум продолжался, усилился до вполне различимого рева, и шел откуда-то извне. В глаза вдруг ударила вспышка света, в небе что-то громыхнуло, словно щелканье бича. Раздался свистящий звук, вновь задул ветер. Хыо остановился.

Минуту спустя на него обрушилась могучая стена воды, гонимая сокрушительным ветром, и буквально вдавила его в землю. Еще одна вспышка света, удар грома прямо над головой. Хью мгновенно вымок до нитки. Теперь он боролся с ветром и неподвижной ногой, пытаясь перевернуться на спину, и одновременно жадно слизывая языком капли, стекающие по лицу.

Когда ему наконец удалось это, Хью растянулся и широко открыл рот. Дождь барабанил немилосердно, словно тысячи маленьких дубинок. Но вода попадала в рот, и Хью на дубинки не обращал внимания. С первым же глотком он подавился, но продолжал пить, задрал намокшую рубашку и стал выжимать воду в рот, делая большие глотки. Холодный душ обдал голый живот. Хью вновь опустил рубашку и, когда она почти мгновенно намокла, выжал снова.

Желудок сжался, расслабился, скрутился в судороге, опять расслабился. Жжение и сухость во рту исчезли. Хью продолжал глотать. Снова и снова поднимал рубашку, выжимал, пил. Вода сочилась сквозь волосы, бороду, смягчала кожу, казалось, впитываясь внутрь.

Еще одна молния. Еще удар грома. Ливень усилился. Дрожа всем телом, Хью жадно пил. Это была жизнь, она била его, благословляя, а он продолжал впитывать ее в себя, давно напившись. А потом пожелал, чтобы дождь прекратился.

Но вода продолжала колотить его, как бешеный налетал ветер. Земля превратилась в грязь. Вода намочила каждый Дюйм его тела. Хью закрыл глаза и стал ждать, но и сквозь закрытые веки видел вспышки молний. Вода заливалась в нос, приходилось поворачивать голову и выдувать ее. Устав бороться, он закрыл лицо руками.

Лежащему Хью мерещилось, будто земля так размякла, что он провалился в нее, в подземный мир, где пребывал когда-то так долго… как долго? Похоже, целая вечность прошла с тех пор, как он очнулся в пустынном лагере. Вода унесла его в другой мир, где он смотрел на все с точки зрения животного – зайца или дикой собаки. Так было проще различать следы, но и легче стать чьей-то добычей.

Вода продолжала падать с небес, а Хью представлял себе, что на него обрушился горный водопад, унося его к океану.

Вот он вонзился в его воды, позволяя волнам охватить себя со всех сторон, оттолкнулся, упал в мокрую зелень, вытянулся на спине, поплыл, дрейфуя, потом попытался встать, почувствовал, что ноги не достают до дна… секундное замешательство… и волны, большие волны… это все равно что взбегать на холм… он помнил океан. Весь вымок. Смех – это он смеется – и волны. Он помнил.

На какое-то время Хью затерялся в волнах и воспоминаниях. Проснулся, закашлявшись. Рука откинулась, и вода снова стала затекать в нос.

Кашляя, он сел. Дождь еще шел, и вода струилась по спине, по бокам. Еще одна вспышка и раскат грома долетели издалека, со стороны нагорья, ветер немного стих. Ливень теперь барабанил мягче, как бы шутя.

Хью немного попил, выжимая рубашку. Жажды больше не было, он просто хотел вобрать всю влагу, какую сможет удержать, и пил, пока живот не раздулся. Потом опять лег навзничь и позволил дождю омыть себя.

Эпицентр грозы продолжал удаляться. Шум его стал глуше. Хью лежал, тяжело дыша, словно от крайней усталости, живот его был, как бочонок.

И вдруг все кончилось. Сначала он даже опешил на секунду. Потом понял, что дождь перестал, и вскрикнул. Дождь прекратился! Все тело покалывало, будто дождь-призрак еще капал на него.

Чуть погодя его начало трясти: мокрая одежда прилипла к телу, ее обдувал легкий ветерок. Хью представил себя, чихающего и кашляющего, с мокрым носом. Пора было начать двигаться, только так можно согреться.

Он перевернулся на живот, неуклюже, словно весь состоял из воды. Пополз, пальцы утопали в земле. Тем не менее он толкал себя вперед под аккомпанемент хлюпающей грязи.

И снова мерный цикл отдыха и движения. Гроза отступала все дальше. Над головой облака рассыпались клочьями, а между ними мерцали звездные реки. Еще немного и тепло усталости выдавило озноб из тела. Позже – он не мог точно вспомнить, сколько прошло времени – облака уплыли и Хыо увидел, что небо на востоке уже побледнело.

Нагорье исчезло, но тело его, казалось, само знало, где оно должно находиться, там, за колышущейся белой стеной. Над долиной вязкими клубами поднимался пар. Хью полз в этой дымке, следя, чтобы нарастающая лавина света оставалась слева.

Мир вновь обретал краски, вокруг заблестели лужи. Сегодня, решил он, сегодня я не стану отдыхать днем, буду двигаться, пока хватит сил. Влажная земля смягчит солнечный зной, и можно будет пить на ходу, пока лужи не высохнут.

Небо над ним совсем очистилось. Туман понемногу рассеялся. Ни одного облачка не виднелось в синеве. Земля все еще хлюпала под ним. Нагорье снова открылось взору, как раз там, где он и предполагал. Утро было прохладным, и он чувствовал, что правильно поступил, решив двигаться вперед, а отдых отложить до темноты.

Хыо постарался вспомнить, сколько дней прошло с тех пор, как он покинул лагерь, но воспоминания путались. Все, что осталось в голове, было движение ползком по невероятно сложной местности – вверх по склону ущелья, сквозь заросли, кустарники, а еще те благословенные места, вроде соленого бассейна и виноградно-сливового сада. Все остальное сливалось в памяти в унылый ландшафт из грязи, скал и травы. Время превратилось в сплошное утомление и медленно проплывающие мимо пейзажи. Только воспоминание о винограде и сливах доставляло удовольствие, не столько из-за их утоляющей жажду сладости, сколько из-за сочной мякоти. Он вспоминал каждый кусочек, плотно наполняющий желудок. Он жаждал теперь не воды, а пищи, которую можно жевать и глотать, насыщаясь. Порывшись в карманах, Хыо нашел несколько тонких корешков, быстро сунул в рот, разжевал, проглотил. Ощущение пищи на зубах было восхитительным, но через секунду от них ничего не осталось. Его тут же охватил страшный голод. Корешки только напомнили телу о том, сколько времени прошло с тех пор, как он по-настоящему ел. По ходу движения он начал рассматривать траву, отыскивая признаки чего-либо съедобного, и останавливался у каждой лужицы, чтобы попить впрок. Жажды он не чувствовал, обманывая желудок ложной наполненностью.

Когда утро было в самом разгаре, Хью заметил, что передышки стали дольше, а двигаться было все труднее. Несколько раз он закрывал глаза и засыпал, просыпаясь, когда голова стукалась о землю. Он стал избегать класть голову на руки во время привалов; а потом запретил себе закрывать глаза, чтобы не заснуть.

Некоторое время он еще медленно полз, с небольшой передышкой после каждого рывка вперед, чтобы сэкономить силы и обмануть усталость. А потом заметил, что на каждой остановке глаза закрываются сами собой. Однажды острая боль в израненном лбу разбудила его, когда голова упала в грязь. Хью попытался ползти быстрее, мысленно подгоняя себя, но на первом же привале его охватила настоящая летаргия. Он попил из ближайшей лужицы. Протер глаза. И решил во время каждой передышки совершать определенный ритуал: помассировать ногу, внимательно посмотреть по сторонам, вглядеться в холмистую гряду на горизонте, размять плечи, поморгать, глянуть на солнце, снова поморгать, глубоко вздохнуть, найти гладкий камушек, пососать его, помурлыкать песенку, выплюнуть камушек, провести рукой по волосам, потрогать рану на лице, почувствовав боль, поискать что-нибудь съедобное.

Голод… Похоже, это может сработать. Если не утолить его, то хотя бы использовать. Думать о еде каждый раз, как усталость начнет туманить голову…

Продвигаясь вперед, Хью думал о бифштексах с яйцами, хлебе, кофе, чае, вине, плитке шоколада. Плотная, тяжелая масса, способная заполнить пустой желудок. А как славно поспать после хорошей еды…

И он начинал снова, с бекона, рыбы, лука, кукурузы, яблок, вишневого пирога…

Когда он остановился, чтобы попить, желудок скрутил спазм. Хью зажмурился, сморгнул миражи. Пополз дальше. На время перестал думать о еде. Слишком много жидкости внутри.

Спустя несколько минут сонливость вернулась, он заметил, что то и дело зевает. Принялся бороться со сном прежним способом. Вдруг справа словно что-то взорвалось, это промчался мимо перепуганный кролик.

Зверек остановился недалеко от человека, подергивая носом. Хью облизнулся, закинул левую руку назад, нащупал сапог и стал его осторожно стягивать, чтобы не спугнуть животное резким движением. Думая о том, как убьет кролика, он представлял себе Джеми, которого не достать. Пока. Хью переложил сапог в правую руку, отвел ее назад.

Джеми…

Выругавшись, бросил сапог. Промазал. Кролик скрылся из виду. Джеми.

Подполз, подобрал ботинок, поискал глазами кролика, не нашел. Продолжая ругаться, засунул в сапог ногу. Какую-то выгоду все-таки извлечь удалось: спать больше не хотелось.

Хью медленно пополз дальше. Если показался один кролик, значит, поблизости должны быть и другие. Будут еще попытки, нужно только проявить большее самообладание.

Но больше в тот день кроликов он не видел. Он пил из каждой ямки, из каждого отпечатка бизоньего копыта, но ничего съедобного не нашел, как ни искал. Тем не менее он полз весь день и большую часть ночи. А может, он спал? Хью и сам не знал толком. Движение во сне и движение наяву были неотличимы. Он помнил только, что полз до самого рассвета.

А теперь был уже вечер. Хью посмотрел на гряду. По расчетам, он должен добраться до ее левых отрогов. Интересно, сколько же он прополз? Трудно сказать, он ведь даже не знал, сколько дней прошло. Но что это?.. Далеко-далеко, за вершинами нагорья, вдоль южного горизонта можно было разглядеть зазубренный край хребта. Гребень водораздела. Там лежит долина, где растут фруктовые деревья, и несут свои воды реки. Там – жизнь, нужно только добраться до нее. Во всяком случае подползти так близко к цели, что держать ее в поле зрения – это уже маленький триумф. Гряда холмов уже близко, можно даже различить ее рельеф. Хью почувствовал небольшой прилив сил. Отчетливый вид реальной цели, независимо от того, как далеко она была удалена, радикально изменил его самочувствие. Взамен всех тягот и страданий он получил мгновение счастья, и теперь предстояло выторговать у судьбы еще немного удачи.

Подъем сил помог ему продержаться большую часть ночи. Хотя все так же слипались временами глаза и на протяжении всего пути преследовали видения пищи, кое-где встречались лужицы воды, и тело двигалось с ясным осознанием цели. Возможно, завтра найдется еда…

Всю ночь ярко светили звезды, двигаясь по своей вечной карусели. Где-то далеко кричали койоты. Ветерок был прохладным, но не более того. Хью принял решение ползти как можно дольше, чтобы восстановить цикл ночного движения и дневного сна. Двигаться. Двигаться. Сам процесс движения значил больше, чем пройденное расстояние.

Незаметно прошла большая часть ночи. Передышки становились все длиннее. Перед рассветом Хью заснул, и ему приснилась долина за хребтом.

Он проснулся от полуденного зноя. Подняв голову, присмотрелся к хребту на горизонте. Холмы теперь были справа. Он помассировал ногу, задаваясь вопросом, осталась ли где-нибудь на поверхности вода. Потянулся, зевнул. Протер глаза, потрогал изорванный лоб. Облизал губы. Почесал шею. Есть пока не хотелось, но он знал, что это не продлится долго. Некоторое время Хью испытывал такой комфорт, что казалось, готов был встать и пойти. Но знал, конечно, что эта иллюзия исчезнет, как только он начнет двигаться. И все же… двигаться необходимо.

Хью вытянул руки вперед, выпрямил тело, подтянулся, оттолкнулся здоровой ногой. Хорошо хоть земля просохла и тело теперь не вязнет в грязи. Опять подтянулся.

Так он полз большую часть дня. Вдруг справа донесся тихий стрекочущий звук. Хью сразу узнал крик суслика, желудок его сжался. Он остановился, определил направление и тихо, медленно пополз на звук. Осторожно раздвинув траву, выглянул на поляну, где возле норы увидел зверька.

Рука снова ухватилась за сапог, стаскивая его с ноги. На этот раз он не бросил его, а тихо отложил в сторону и стянул толстый шерстяной носок. Устроившись поудобнее, принялся распускать вязание.

Носок изобиловал дырками. Тогда приходилось вытягивать нитку за ниткой, связывая их узелками между собой. Наконец, в его распоряжении оказался длинный шнур, который Хью смотал в моток.

Потом он сделал петлю, надел сапог и пополз к норе. Услышав его, суслик нырнул в свое убежище.

Хью осторожно разложил петлю перед норкой, разгладил ее. Не выпуская из рук шнура, отполз назад, устроился как можно удобнее и приготовился ждать. Ждать долго. В голове тут же зашевелились мысли о мясе.

Несколько раз он менял положение тела, предвкушая обед. Время от времени прикладывал ухо к земле и прислушивался к подземным звукам. Ни разу ничего не расслышал, но не был обескуражен; норка должна была иметь несколько входов и выходов, множество галерей и ответвлений. Трудно было рассчитывать, что зверек часто пользуется именно этим отверстием. Тем не менее, если однажды он это сделал, то рано или поздно появится опять.

Шнур он держал все время натянутым. Сам же расположился так, чтобы тень не падала на входное отверстие норки. Дышать старался потише. Тень передвинулась на восток. Время от времени Хью посматривал на вершину хребта. Да, горы теперь были заметно ближе. И снова думал о еде, напрягая мышцы живота, чтобы заглушить урчание.

Должно быть, прошел час или два – Хью не смог бы сказать точно, – когда ему показалось, что какая-то тень шевельнулась в глубине норы. Рука машинально напряглась и он заметил, что затаил дыхание. Еще одно еле заметное движение. Хью терпеливо ждал, позволив себе отдышаться. Минуты шли одна за другой. Ничего,

День клонился к закату. Зверек, видимо, передумал, нашел себе другое занятие. Хью переменил позу, помассировал ногу, прикинул длину своей тени. Он умел ждать. Очень давно научился искусству ожидания.

Хью опять подумал о еде и о том, как Джеми поиздевался бы над ним – сидящим вот так около норы какого-то грызуна в надежде раздобыть крошечный кусочек сырого мяса. Ах, Джеми… Где ты сейчас? Закусываешь бифштексом из бизона и жареной картошкой с толстым ломтем хлеба вместе с майором Генри и его ребятами? А на десерт яблоко? Думаешь ли ты о старом Хью и о том, что с ним стало? Или я полностью вычеркнут из твоей памяти?

Хью снова приложил ухо к земле и опять ничего не услышал. Солнце продолжало свой поход на запад, и пить теперь хотелось почти так же сильно, как есть. Он беззвучно выругался и продолжил бдение.

Вот! Еле уловимое движение в норке. Хью напрягся. Опять! Зверек подобрался к выходу, выглянул наружу. Хью подумал о Джеми, и стал упрашивать зверька вылезти наружу, представил себя этим сусликом, побуждая его двигаться вперед.

Животное сделало несколько шажков, издав воркующий звук. Хью почувствовал, как слюна наполняет рот. Суслик вновь высунулся из отверстия.

Ну еще немного… Вышел. Встал. Хью дернул шнурок. Петля затянулась на шее суслика. И тут шнурок лопнул.

С рычанием Хью бросился вперед, протянул руки, пытаясь схватить зверька прежде, чем тот скроется в норке. Но суслик исчез, негодующе стрекоча. Было слышно, как грызун скребется и пищит где-то под землей. На глаза Хью навернулись слезы.Он долго и громко ругался, думая о своем желудке, о долгом ожидании, о Джеми. Охотник, целый день карауливший грызуна и оставшийся ни с чем… Это было бы почти смешно, если бы от этого не зависела его жизнь.

Хью развернулся лицом к нагорью и снова пополз. В животе урчало, во рту опять пересохло. Ругаясь, он упрямо полз вперед, во мглу.