"Дикие земли" - читать интересную книгу автора (Желязны Роджер, Хаусман Джеральд)

ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ГЛАСС

…Сон. Он лежал весь переломанный возле собственной могилы, а друзья седлали коней, собираясь на запад. Он слышал, как они говорили об этом, но не мог ничего сказать в ответ. Стук копыт. Удаляясь, он отдавался в земле. Слова стали еле слышны.

Хью проснулся, прислушиваясь. Слова замерли вдалеке. Над головой висела усталая луна, подернутая дымкой. Рассвет робко просачивался через полосы тумана. Не было ветра, чтобы разогнать его. Стук копыт в голове не стихал. Хью припомнил вкус крови, дыхание медведя. Пополз…

Тут он окончательно проснулся и обнаружил себя на вершине своего утеса. Понял, что стук копыт ему не снится. повернулся и стал вглядываться вдаль. Пробираясь сквозь плотный туман, три индейца ехали по следам бизонов. Хью чуть было не окликнул их, это могли быть сиу, с которыми он поддерживал хорошие отношения. Но могли оказаться и ри, а он проделал весь этот путь не для того, чтобы преподнести себя на блюдечке врагам. Хью замер и вскоре они растворились в тумане на западе.

Это вполне могли быть разведчики целого племени. кочующего вслед за бизонами. Лучше немного подождать я посмотреть, как будут дальше разворачиваться события И подготовиться к встрече с большим отрядом, независимо от того, враги это или друзья. Тогда… Если это окажутся сиу. его накормят, станут ухаживать за ним, лечить. Он будет рассказывать им сказки у костра, расплачиваясь звонкой монетой удивительных историй. А потом вновь отправится в путь, пробавляясь охотой.

Так он и лежал, вслушиваясь и вглядываясь, а туман вокруг уже начал золотиться. Солнце медленно вставало на востоке, прошло уже около часа. Вдруг ниже по течению реки порскнула стая черных птиц, каркая и хлопая крыльями, и упорхнула к западу, рассевшись на ветвях тополей. Послышались лай собак и ржание лошадей. Чуть погодя появилась группа конных воинов. Они ехали недалеко от подножия утеса, направляясь на запад.

Хью всматривался, стараясь сдержать биение сердца. Впереди на пегом жеребце восседал старик с тяжелым морщинистым лицом, с сединой в волосах; Хью узнал его. Это был Язык Лося, вождь ри, вслед за ним из тумана. появлялись все новые и новые воины, огибая утес в лавинообразном движении на запад.

Потом пошли старики и женщины, дети, больные и здоровые. Это было нечто большее, чем просто охота, ибо за Языком Лося следовало не менее сорока родов, и они везли с собой все свое имущество, а не только охотничьи принадлежности. Сиу, похоже, одержали верх в войне, вытеснив соперника с восточных стойбищ. Ри отступали, пони тащили повозки, на которые были навалены меха, котлы, барабаны, корзины с едой, немногочисленные металлические инструменты; поверх скарба сидели маленькие дети; на других повозках можно было различить распростертые тела дряхлых стариков и раненых. Вот мимо проследовала группа кормящих скво с детьми на спинах. Все они выглядели измученными. Хью почудилось, будто они принесли с собой запах горящих кукурузных полей. Они идут за стадом бизонов, чтобы добыть себе пропитание, а потом скорее всего направятся к землям своих родичей пауни на Платте.

Хью фыркнул. «Рид – сокращение от „арикара“. Они несколько раз нападали на мирные торговые караваны, что и привело к Ливенвортской кампании, в ходе которой сиу вступили с союз с белыми, ибо познали бессмысленную жестокость этого племени. Пауни, родичи ри, были более терпимы и менее склонны нападать без веской причины. Хью сам считался членом племени пауни и говорил на их языке так же свободно, как на диалекте ри, но все же не был уверен, что ри признают его кровную связь со своими родичами.

По правде сказать, пауни тоже были не слишком-то добродушны…

Когда племя прошло, Хью позволил мыслям уплыть в далекое прошлое. Когда же это началось? То, что привело его сюда? Не на той пенсильванской равнине, где он родился и вырос, много раньше. Это была судьба. Судьба и человеческая подлость – подлость белого человека, француза, такого же проклятого, как и любой из тех, кого он встречал на земле, неважно, белого ли или индейца. Ни одна раса, ни одна нация, ни одно племя не имело монополии на проклятие; оно было неотъемлемым свойством человека. Он вспомнил море.

После войны 1812 года он служил на торговых судах в Карибском море. У него никогда не было настоящего желания лазить в горах или скитаться по равнинам. Он посещал тропические порты, выпивал свою порцию рома, выходил невредимым из жестоких штормов. Ему нравилось море, его запах и дух, нравились яркие птицы, цветы и девушки в портах, нравился вкус экзотической пищи и вин. Он и сейчас предпочел бы плавать, если бы не тот случай в заливе.

Когда щеголеватое судно со множеством парусов показалось на горизонте, никто особенно не беспокоился до тех пор, пока оно не выбросило свой настоящий флаг, дав предупредительный выстрел.

Капитан попытался удрать, и это было ошибкой. Пиратское судно оказалось быстроходнее. Тогда он решил принять бой, вторая ошибка. Пираты были лучше вооружены, у них было больше людей, а судно маневреннее. Теперь-то ясно, что он тогда ничего не мог сделать правильно, подытожил Хью. Просто сдаться без боя после первого предупредительного выстрела тоже было бы ошибкой. Хью смог убедиться в этом позже, и это лишь подтвердило слухи, годами ходившие среди моряков. Капитан в любом случае не смог бы спасти команду от Джина Лафитта, который не имел привычки оставлять живых свидетелей своих деяний.

Хью видел, как зарезали капитана и всех офицеров. А потом принялись за матросов. Хью решил не сдаваться в плен и вознамерился продать свою жизнь как можно дороже. Стоя спина к спине с другим матросом, Томом Дикенсом, с абордажной саблей в одной руке и крепежным шкворнем в другой, он рубил каждого, кто пытался приблизиться, выпускал им кишки, дубасил по голове, резал руки и лица. Палуба под ними стала скользкой от крови, и сам он обливался кровью из множества ран. Чуть погодя интенсивность атак стала ослабевать; пираты старались держаться подальше, опасаясь подходить слишком близко. Вдруг Хью заметил долговязого субъекта, который стоял и спокойно наблюдал за бойней.

Неожиданно человек заговорил: «Довольно! – приказал он. – Я сам поговорю с ними». Хью различил французский акцент и понял, что это и есть капитан пиратов, о котором ходило столько жутких историй.

– Вы, двое, – сказал капитан, – жить хотите?

– Глупый вопрос, – отозвался Хью. – Разве бы мы стали драться, если бы не хотели жить? Француз улыбнулся.

– Я могу приказать своим людям заколоть вас или вызвать стрелков и просто расстрелять вас, – перечислил он. – А могу взять вас в свою команду и сохранить вам. жизни. У меня сейчас ощущается нехватка людей, отчасти благодаря вашим усилиям. Я бы не отказался от пары хороших бойцов.

– Предпочитаю жизнь, – быстро сказал Том.

– Я тоже, – кивнул Хью.

– В таком случае сложите оружие – можете сохранить его – и помогайте таскать груз на мой корабль. Если хотите взять что-то себе, ради Бога. Мы все равно затопим эту посудину, как только выгребем добро.

– Есть, сэр, – отсалютовал Хью, опустив саблю и засунув дубинку за пояс.

В то время штаб-квартира Джина Лафитта находилась на острове Гальвестон. Там они и получили свое новое пристанище. Том держался особняком, а Хью вскоре перезнакомился со всей пиратской командой. Поначалу новички вызывали неприязнь, но память об их стойком сопротивлении на палубе злополучного судна удерживала большинство от того, чтобы перейти от слов к делу; исключение составляли лишь два головореза. Это были хорошо вооруженные, широкоплечие скандалисты с лицами, иссеченными шрамами. Как-то раз перепалка все же закончилась дракой. Коренастый Хью быстро повалил своего противника и лежачего избил до бесчувствия. Том боксировал сое время.

– Но ты же не сможешь украсть лодку, Хью. С них глаз не спускают.

Хью покачал головой:

– Думаю дождаться темноты и пуститься вплавь до материка.

– Это очень далеко.

– Я хороший пловец.

– А как же акулы?

– Ну, акул может и не быть, а здесь наверняка пропадешь.

– И что ты будешь делать, если тебе повезет и ты доберешься до берега?

– Отправлюсь пешком в Новый Орлеан.

– Я с тобой, Хью. Мне здесь тоже не нравится. Рано или поздно он велит мне сделать то же самое, и я попаду в аналогичную передрягу.

– Собери маленький узелок. Я дам тебе знать, когда тронемся в путь.

Хью дождался, пока пираты начали свою ежевечернюю пьянку, и, кивнув Тому, сказал: «Пора».

Они поодиночке пробрались на северный берег острова, освещенный ущербным месяцем и звездами. Легкие волны танцевали в их слабом свете, когда Хью и Том подошли к воде.

– Путь неблизкий, – сказал Том. – Как ты думаешь, скоро нас хватятся?

– Утром, если повезет. Или совсем скоро, если уже сегодня ночью кто-нибудь придет по мою душу. Но и в этом случае они ничего не смогут сделать до утра, а утром нас либо утопят, либо мы сможем достаточно далеко уплыть.

Том кивнул.

– Я готов.

– Тогда вперед.

Они разделись, завернули в одежду свои пожитки, привязали узелки на спину и вошли в воду. Она оказалась прохладнее, чем ночной воздух, но начали они энергично и спустя короткое время согрелись. Теперь они размеренно плыли к материку, и Хью вспоминал месяцы пиратства. Он давно хотел бежать, но его удерживал страх. Теперь он жалел, что не сделал этого раньше. Воровать, убивать, ежедневно напиваться и вместе с тем чувствовать себя пленником – все это наводило его на мысли о подлости этого мира. Она была всюду, куда ни кинь взгляд. Ему хотелось остаться одному, подальше от ненадежных друзей, хотелось стать свободным. Он задумался, была ли у убитого матроса семья. Сам он не был уверен, хочет ли жениться. Пожалуй, это тоже своего рода плен.

Скользя в воде, он потерял ощущение времени. Осталась только монотонность волн, равномерные взмахи рук Тома, да ночная темнота, в которой сливалось все окружающее. Оба берега давно стали мечтой, реальность свелась к мерному движению в воде.

Ему отчетливо запомнилось, как они добрались до берега. Теперь воды залива Гальвестона казались сном, а реальностью была земля, завоеванная с таким трудом. До сих пор в ушах стоял его смех и смех Тома. Они растянулись на берегу, тяжело дыша, кожу покалывало от переутомления, и не заметили, как уснули.

…Теперь, лежа на утесе, он разглядывал сквозь дымку тумана и пыли хвост уходящей процессии – хромые и старые шли, опираясь на палки или плечи родных, скво тащили ребятишек и мешки с припасами. Они заботятся друг о друге, отметил он, и в душе шевельнулось что-то, похожее на сочувствие к ним, бегущим от сиу, хотя на эту тропу их привела собственная жестокость. Как-то, скитаясь по Техасу, они с Томом попали в лапы ри, но тогда им удалось сбежать. Индейцы замучили их до полусмерти. Но никакие страдания не сравнятся с тем ужасом, который они испытали, когда отряд всадников вновь заприметил их на равнине.

Они попытались спрятаться в кустах, но воины знали, что они там и быстро выкурили их оттуда. Хью попытался произнести несколько слов на диалекте ри, которые запомнил во время недолгого плена, и индейцы, похоже, поняли их, так же, как и миролюбивые жесты. Однако недвусмысленно дали понять, что Хью и Том являются пленниками, отобрали у них ножи и отвели в лагерь.

Их связали и охраняли всю ночь и, хотя и дали воды, но не покормили, разрешив тем не менее закусить собственными припасами из фруктов и корешков, которые они раздобыли во время бегства. На следующий день их оставили в покое, хотя свободно перемещаться не разрешили, а ночью опять приставили охрану. Каждый вечер из соседней палатки допоздна раздавались звуки жаркого спора на незнакомом языке.

На следующий день им принесли поесть и стали относиться более дружелюбно: дали чистую одежду и показали лагерь. К концу дня Хью попытался наладить контакт с охранниками в надежде на некоторые послабления, но ему только намекнули, что им будет разрешено поучаствовать в празднике этим вечером.

На закате их отвели туда, где собралось все племя. Повсюду пылали костры и разносился запах жареного мяса бизонов, оленей и птицы. Им пришлось попробовать каждое блюдо, как на том настаивали хозяева, ибо на главном празднике племени каждый должен был наесться до отвала.

Постепенно царившее в племени хорошее настроение передалось друзьям, они расслабились и начали отпускать шутки. Наконец, сытые и немного сонные, Том и Хью стали ожидать окончания праздника, когда можно будет устроиться на ночлег. Но вдруг несколько воинов крепко схватили их и связали по рукам и ногам ремнями из сыромятной кожи.

– Эй! – завопил Хью и добавил слово, которое, как он запомнил, означало «друг».

Никто ему не ответил. Вместо этого Тома привязали к высокому столбу. Скво обнажили его, срезав одежду, и сложили у ног хворост.

– Отпустите парня! – закричал Хью. – Друг! Друг! На него не обратили никакого внимания, и женщины принялись работать над Томом ножами, срезая полоски кожи.

– Остановитесь! Остановитесь ради Бога! – кричал Хью, и крики его наполовину тонули в воплях Тома.

Женщины сосредоточенно занимались своим делом, не спеша отрывая кожу клочок за клочком, время от времени втыкая в него кончики ножей. Хью прекрасно понял, что последует дальше. Он закрыл глаза, чтобы не видеть этого кошмара, стиснул зубы и попытался не слышать крики Тома. Это не помогало. Не видеть было еще хуже, воображение рисовало картины Ада.

Пытка продолжалась еще некоторое время, в конце концов Том стал умолять убить его. Но они только разожгли костер у его ног и подбросили еще хвороста. Хью кричал, но на него не обращали внимания. Потом он заплакал. Перестал и теперь молча смотрел, как поджаривают друга. Он пытался не смотреть, но взгляд сам собой возвращался к кошмарному зрелищу. Скоро все кончится. И тогда наступит его очередь.

Вдруг он вспомнил про маленькую коробочку с киноварью, которую захватил с острова Гальвестона. Поскольку она имела некоторую коммерческую ценность, он рассчитывал продать ее. Жалко, если она сгорит впустую; из нее получится отличная боевая раскраска, вещь, которую индейцы очень ценили. Чем черт не шутит, решил он. Может, она сослужит мне службу.

Он нащупал связанными руками мешочек, привязанный к поясу. Морщась от боли, развязал узелок. Когда мешочек упал, Хью крепко схватил его и встал.

Бросив сверток вождю, он крикнул: «Вот тебе подарок! Не хочу, чтобы это пропало даром!»

Вождь внимательно осмотрел мешочек, потом протянул руку и поднял его. Вынув из кожаного футляра жестяную коробочку, он долго изучал ее, пока не разобрался, как она открывается. Глаза его вдруг округлились. Он осторожно потрогал вещество пальцем, понюхал его, провел на лбу жирную черту.

Два воина были готовы наброситься на Хью, но вождь поднял руку и что-то сказал. Воины остановились.

Вождь подошел к Хью и обратился к нему с речью, но тот лишь покачал головой и сказал: «Подарок. Я не понимаю, что ты говоришь».

Вождь, однако, продолжил свою речь, а потом сделал кому-то знак через плечо. К Хью приблизился воин с ножом. Тот стиснул зубы, ибо лезвие чуть не скользнуло по животу, но индеец всего лишь разрезал ремни.

Воин помог ему встать, вождь подошел и подхватил Хью с другой стороны. Они вместе отвели его в палатку и уложили на шкуры. Вождь еще что-то сказал, улыбнулся, и ушел. Человек, который разрезал ремни, остался снаружи на страже.

Хью думал, что не сможет уснуть в ту ночь, но все же уснул. События прошедшего вечера возвращались в снах, и утром он вспомнил, что несколько раз просыпался от звука собственного голоса, звавшего Тома. Немного погодя женщина принесла ему завтрак, и он сам подивился своему аппетиту. Он съел все, а когда она принесла еще, съел и это.

Время шло, но ничего не происходило. В полдень его покормили еще раз. Кроме женщины, приносившей еду, никто к нему не приближался. Хью не делал попытки выйти за пределы отведенного ему места. Он просто сидел и думал о Томе, Лафитте, Карибском море, кораблях, о солнечном дне в открытом море и пенсильванском лете.

Наконец за ним пришли и отвели на то место, где вчера состоялся праздник. Он опасливо огляделся, но на этот раз торчащих столбов нигде не было видно. Хью собрался было сесть туда, где сидел вчера, но его остановили и подтолкнули вперед, пригласив занять место подле вождя.

Ужин отличался от вчерашнего тем, что на сей раз его предварила краткая речь вождя и своеобразный ритуал: вождь несколько раз положил руки на плечи и голову Хью, слегка ударил его связкой прутиков, повязал голову расшитой бисером лентой и наконец накинул на плечи небольшой кусок дубленой шкуры. После чего праздник продолжился в атмосфере всеобщей радости; индейцы племени подходили, чтобы обнять Хью или возложить на него руки. Постепенно до него дошло, что вождь совершил обряд посвящения, и теперь он стал членом племени, теперь он – пауни.

Затем в течение месяца он изучал их язык, обычаи, обнаружил в себе способности к выслеживанию зверей, научился без промаха стрелять из лука, взял в жены женщину-пауни и сделался одним из лучших охотников племени. Понял он также и то, что охотничьи тропы привлекают его больше, чем морские суда с их тесными каютами. В равнинах была та же свобода, что и в бескрайнем, изменчивом море, но они не грозили поглотить тебя в своей пучине. Он и сам точно не знал, когда решил остаться в пограничье. Это решение вызревало постепенно. Однако к исходу первой зимы Хью не сомневался, что с морем покончено.

Размышляя об этом теперь, когда менее удачливые родичи пауни скрылись в западном направлении за облаком золотистой пыли, он вновь пережил ужас той ночи, когда женщины пауни пытали Тома. Да, у них были основания для ненависти к белым, но пуля в голову или молниеносный удар ножом ничуть не хуже утоляет жажду мести. У Хью не было каких-то особых претензий к пауни, которые были очень добры к нему, когда он жил среди них. Скорее, думал он, жестокость была свойственна им, поскольку они принадлежали к тому же виду, что и все остальные племена и народности этой земли.

Он протер запорошенные пылью глаза и облизал сухие губы. Пора было сползти с утеса, попить из реки, поискать пропитание.

Хью медленно спустился, добрался до реки, попил, вымыл лицо, шею и руки. Местность впереди была слишком вытоптана, чтобы там сохранились корни или ягоды. Он подполз к туше, от которой поживился вчерашним вечером. Она была чисто-начисто обглодана, даже кости выломаны и разбросаны или унесены прочь.

И тут невдалеке от утеса, на котором провел ночь, Хью заметил какое-то движение. Он затаился и стал наблюдать. Это был кто-то из отставших ри.

Хью подполз поближе, пробираясь через заросли кустарника, чтобы оказаться там раньше, чем ковыляющая по дороге фигура.

Одинокая старуха, закутанная в оленью шкуру, осторожно ковыляла по дороге с маленьким узелком в руках. Хью облизнулся и внимательно посмотрел на дорогу вперед и назад. Сзади никого не было видно, да и хвост процессии давно скрылся. Наверняка в ее мешочке есть еда, а соплеменники едва ли скоро хватятся той, кого даже не удосужились подождать. Кремневый скребок, стальной нож… Даже в его состоянии не составит труда отнять у нее эти незамысловатые пожитки. За топотом арьергард не услышит криков.

Хью смотрел, как она идет. Старуха приближалась, и он задумался о ее жизни. Сколько детей она родила? Сколько из них осталось в живых? Простая старуха… Он смотрел, как она прошла мимо, и не шевелился до тех пор, пока она не скрылась за деревьями.

– Дурак! – промычал он, досадуя на самого себя за то, что дал ей уйти, этой старой матери ри. Это было совсем не то, как тогда, когда он отказался убить беззащитного моряка. Она была врагом. Он потряс головой. «Дурак!» – тихо повторил он. Порой он бывал таким дураком…

Рыча, он повернулся и пополз назад к реке. Хью направился вниз по течению, дорогой, которой прошли ри. Ползти было нетрудно, хотя пыль забивалась в нос, и ему то и дело приходилось останавливаться и ополаскивать лицо. Ягодные кустарники вдоль дороги были ободраны, так же, как и нижние ветви фруктовых деревьев. Возле реки он выкопал несколько корешков и заморил червячка.

Вскоре туман растаял, и пыль улеглась. За час он продвинулся довольно далеко. Солнце начало припекать сквозь желто-зеленые кроны деревьев, и Хью чувствовал прилив сил.

Поднявшись на небольшую возвышенность, он остановился и принюхался.

Дым. Ветерок донес до него запах дыма. Начало военных действий или, наоборот, их конец? А, может, просто кто-то невдалеке развел костер?

Ветер переменился, и запах исчез. Может быть, это ему почудилось?

Хью пополз дальше, то и дело принюхиваясь. Ничего. И все же…

Через несколько минут дымок долетел вновь. Запах был по-прежнему слабый и капризный, ветерок опять унес его, Но теперь Хью был уверен, что ему не чудится. Это запах древесного дыма. Определить направление пока было невозможно, и он пополз дальше по дороге.

Еще сотня ярдов, и запах дыма стал отчетливее. Дорога шла своим курсом. Интересно, чью весточку доносит до него ветер? Друга? Или врага?

Хью свернул с дороги и пополз среди деревьев, кустов, валунов. Двигаться стало гораздо труднее, но предосторожность была нелишней, ибо наивно было думать, что можно увидеть лагерь, не будучи замеченным самому.

Запах костра становился все сильнее. Почувствовав, что приближается, Хью замедлил ход. Наконец он остановился и долго лежал без движения, прислушиваясь. Но голосов слышно не было, хотя иной раз ему чудилось, что до него доносится лай одной-двух собак.

Немного погодя он подполз к краю зарослей. Раздвинул ветки кустов, выглянул. Совершенно очевидно, что здесь совсем недавно был лагерь. Людей видно не было, лишь несколько собак рыскали кругом, копаясь в мусоре.

Осмотрев землю, по которой ночью прошло огромное количество людей, он понял, что это должно быть была последняя стоянка ри. Они вышли отсюда и прошествовали мимо его утеса. Хью еще некоторое время присматривался, пока окончательно не убедился в том, что лагерь пуст.

Тогда он выбрался из кустов и пополз в лагерь. Убегающее племя могло что-нибудь оставить или забыть. Костры полностью прогорели, но, помня о наступающих на пятки сиу, ри, видимо, снимались довольно поспешно. Лагерь явно заслуживал беглого осмотра. Хью прикрикнул на собак на наречии пауни, и те отбежали подальше от него.

Хью подполз к одному костру, который еще дымился, помедлил и лег возле него. Как же давно он не видел костра, этого признака цивилизации! Сколько времени прошло с тех пор, как он имел возможность разжечь его сам! Он думал о великом множестве огней, возле которых сиживал за свою жизнь – лагерных кострах, домашних очагах, – и понял вдруг, что действительно преодолел огромное расстояние и куда-то вернулся. Хью усмехнулся, поймав себя на мысли, что лежит перед костром, как перед святилищем. Его жизнь прошла на природе, но все же было нечто, отличавшее его от зверей. Ни один медведь не мог чувствовать то, что чувствовал он сейчас при одном лишь намеке на возвращение к прежнему существованию. Хью погладил землю перед костром и двинулся дальше.

Глазом опытного следопыта он отмечал все признаки лагеря – вот место, где его обитатели ели, здесь они спали, а вот тропинки к воде и в отхожее место. Даже если бы он не видел, как племя проходило мимо, ему было бы нетрудно определить их численность, причем тропинки стариков и детей отличались от тропинок взрослых. Собаки посматривали на него издалека, но опасались приближаться к существу, издающему человеческий запах, но с повадками зверя.

Хью палкой разгребал пепел костров, где осталось немало мусора: куски одежды, кожи, дерева, все обгоревшее, но не заслуживающее внимания. Наконец он добрался до пятого костра…

Копаясь в мягкой серой горке, обрамленной кругом из камней, он чуть не пропустил мгновенный проблеск. Хью начал активно орудовать палкой, очищая поверхность неизвестного предмета. Среди пепла лежал истонченный стальной клинок с обломанным кончиком и обуглившейся рукояткой.

Он отбросил палку и схватил его. Сталь, Боже, настоящая сталь…

Хью вытер клинок о штаны и поднес его к глазам, рассматривая лезвие. Туповатое, но заточить будет нетрудно. Рукоятку можно обернуть куском ткани, оторванным от рубашки. Если найти кусочек кремня, он сумеет разжечь огонь, когда захочет. Хью улыбнулся.

Можно будет вырезать костыль. Бедро теперь болело не так сильно. Возможно, если будет на что опереться, он сможет двигаться в вертикальной позиции.

Хью осмотрел камни, окружавшие остывший костер, и выбрал один небольшой и плоский, который мог сойти за оселок. Да. Теперь вперед и вправо…

Хью закрепил камень и начал точить клинок. Он поймал себя на мысли, что чуть не засвистел за работой, и сдержался.

Через некоторое время, заточив лезвие и затупив зазубренный обломанный кончик, он принялся осматривать деревья, отыскивая подходящую ветку для костыля.

Почти час он провел, ползая между деревьями, прежде чем наметил хороший сук, до которого мог дотянуться, сначала ухватившись за ствол, а затем держась за нижние ветви и сжимая клинок зубами. Сделав зарубку у основания и наконец отломив ветку, он не меньше часа провозился, сидя у подножия дерева и прислонившись спиной к стволу, – зачищал от сучков, подгонял под свой рост, то и дело проверяя длину, вырезал удобную ручку.

Наконец он положил палку на колени и полюбовался на нее. Нож и костыль за одно утро… Если второе окажется столь же полезным, как и первое, это будет поистине знаменательный день.

Держась за ствол, он подтянулся, встал во весь рост, распрямив левую ногу, и укрепил костыль под мышкой. Все еще держась за ствол левой рукой, он перенес вес тела на костыль. Палка выдержала. Он дал правой ноге слегка коснуться земли.

Потом сделал шаг левой ногой, перенес на нее центр тяжести, слегка передвинул костыль, оперся на него. Оторвал левую руку от ствола. Еще один шаг левой. Перенос центра тяжести. Перемещение костыля. Опора на него.

Он двигался вертикально – хоть и с помощью костыля, – не полз больше – да, это был знаменательный день. Хью улыбнулся. Прошелся по лагерю. Собаки наблюдали за ним, но держались на расстоянии и опускали хвосты, когда он обращал на них внимание. Он подумывал о том, чтобы убить одну и съесть, но звери были начеку. Да, похоже, это действительно человек, наверное, думали они, только какой-то странный.

Теперь вот чем надо заняться. Отыскать кусок кремня. Поиски в лагере результатов не дали. Он решил двигаться дальше, внимательно разглядывая каменистую почву.

Не ползти больше, задирая голову. Хью довольно быстро отыскал оптимальный ритм своей новой поступи. Периодически он присаживался, чтобы дать отдохнуть левой ноге и правому плечу. Сейчас трудно было определить, возросла ли скорость его движения по сравнению с теми днями, когда он полз изо всех сил. Тем не менее Хью был уверен в том, что, по мере того как он будет осваивать костыль и набираться сил, преимущества нового способа передвижения не замедлят сказаться.

Так, раскачиваясь, он продолжал двигаться далеко за полдень, пока жажда не заставила свернуть его с тропы к реке. Там-то он и отыскал кремень. Чуть не запев от радости, Хью добрался до берега. Когда его тень накрыла воду, он разглядел быстро мелькающие тени. Рыба кормилась на мелководье.

Напившись, он лезвием заточил палку в виде копья. Затаился в такой позе, чтобы тень не падала на намеченную полосу воды, и через полчаса безуспешных попыток добыл наконец двух сомов.

Потом, с помощью нескольких ниток из рукава рубашки и вороха коры, Хью удалось разжечь огонь. Сначала он подбрасывал тонкие ветки, а когда костер разгорелся, положил в него толстые палки и занялся чисткой рыбы на плоском валуне. Обжаривая ее на ивовых прутиках, он старался подсчитать, сколько времени прошло с тех пор, как он последний раз ел пищу, приготовленную на огне. Однако вскоре отказался от этой затеи, поняв, что давно потерял счет дням своей ползучей одиссеи.

Поев, Хью разделся и искупался в реке, вспоминая тот горький пруд в самом начале пути. Теперь достаточно было наклонить голову, чтобы напиться досыта. Плескаясь, он чувствовал, что вновь становится самим собой.

Выстирал заскорузлую одежду и надел ее мокрой. Сначала Хью намеревался отдохнуть до конца дня и высушить одежду на кустах, но ри были слишком близко, и он не чувствовал себя в безопасности. Едва ли кто-то из них вернется назад, чтобы проверить, нет ли погони, но такая возможность не исключалась, учитывая тот факт, что сиу в самом деле преследовали их довольно долгое время. Наткнуться на отставших теперь уже тоже было маловероятно, и все же какая-нибудь случайность могла задержать нескольких индейцев, которые теперь могли спешить вдогонку за остальными. Поэтому Хью оставался настороже и двинулся дальше своим раскачивающимся шагом, готовый в любой момент скрыться в придорожных кустах, завидев людей.

Однако день клонился к вечеру, а единственными звуками, составлявшими компанию стуку костыля, оставались птичьи трели да редкие всплески воды. Несколько желтых листьев сорвались и спланировали перед ним. Подмышка и плечо затекли, зато состояние ноги заметно улучшилось, она не болела теперь даже при случайных касаниях земли. Кожа на голове, лоб и нос также заживали, часть струпьев отвалилась во время купания. Головная боль прекратилась – он даже не смог вспомнить когда.

На пути больше не попадались фрукты и ягоды. Ри ободрали все кусты и деревья. Хью решил раздобыть, если повезет, на ужин еще рыбы. Шагая по дороге, он вдруг понял, что впервые за много дней опять наслаждается жизнью.

По дороге он думал о времени, проведенном вместе с пауни, причем недавние мечты и галлюцинации придавали новую окраску его воспоминаниям. Как-то вождь принял решение отправиться в Сент-Луис, где должна была состояться встреча охотников и промысловиков. Совет племени признал разумным послать миссию мира, а заодно заверить меховую компанию в том, что пауни являются надежным и дружественным народом, на который можно рассчитывать, когда возникнет потребность в проводниках, посыльных или рабочей силе. Не повредит племени и предоставление режима благоприятствования во всем, что касается торговли, особенно металлическими изделиями, огнестрельным оружием, одеждой, лошадьми. Ради всего этого стоило пуститься в путь.

Как странно было Хью въезжать в город, где жили люди, похожие на него – или не слишком похожие? Он понял, что очень изменился. Лишь через несколько дней комнаты с четырьмя стенами и шумные улицы перестали смущать его. Он снова вошел во вкус чтения утренних газет за чашкой кофе. Тогда-то ему и попалось на глаза объявление в «Миссури Рипабликен», которое вновь заставило его задуматься о том, что постоянно приходило в голову последние дни. Меховая компания Скалистых гор проводила дополнительный набор мужчин в команду охотников на этот сезон с базой в форте Генри. Майору Эндрю Генри, чьим именем был назван форт, нужны были как охотники, так и трапперы, особенно трапперы – люди со знанием индейских наречий и троп. Позже Хью узнал, что возле устья реки Йеллоустон форт понес большие потери в людях и лошадях от ассинибойнов и черноногих.

Действительно, это было похоже на предприятие, которое отвечало его желаниям, и которому он подходил безоговорочно. Его уже порядком утомила жизнь в племени пауни. А тут… стоит пошевелить пальцем, и увидишь новые земли… Он улыбнулся и допил кофе, решил сходить на собеседование и выяснить подробности.

Когда Хью пришел по указанному адресу, с ним поговорили и тут же сделали предложение поступить на работу. Опыт его, похоже, произвел сильное впечатление, и Хью подписал контракт.

За оставшиеся дни, что он провел в Сент-Луисе, Хью познакомился с несколькими людьми, подолгу жившими на природе – одни по контракту с меховой компанией, другие просто путешествуя с востока на запад и обратно. Одним из них был тот странный человек, Джон Кольтер, которому довелось дойти с Льюисом и Кларком до океана. В глазах его был какой-то странный свет, который сперва показался Хью признаком лунатизма, но позже он понял, что это… нечто иное – такой взгляд бывает у шамана, слишком долго пребывавшего в видениях. В его рассказах слышалось не бахвальство записного болтуна, но глубокая убежденность, вселившая в Хью смутное беспокойство. Тогда он ушел от этих рассказов о путешествиях и приключениях с уверенностью в абсолютной искренности того человека, и теперь, спустя много лет, снова задумался над его историями…

…Позже, когда уже стало темнеть, он наконец поймал свою рыбу, зажарил и поужинал. Затем умылся, помассировал ногу, плечо, руку и устроился на ночлег подальше от дороги. Заснул с чувством полного удовлетворения.

Утром позавтракал ягодами и водой из реки. Несколько Дней размеренной ходьбы, и он привыкнет к своей раскачивающейся походке. Он уже начинал улавливать ее ритм и теперь был убежден, что в вертикальном положении Движется с большей скоростью и с меньшими усилиями.

Каждый шаг уносил его дальше от ри и приближал к территории сиу, которых тут называли дакотами. Они доверяли ему. Парни майора Генри всегда ладили с сиу. Чем ближе он продвигался к реке Шейенн и чем больше удалялся от Моро, тем лучше себя чувствовал. Трудно сказать точно, сколько дней потребуется, чтобы добраться до территории Дружественного племени. Если бы он шел несколькими неделями позже, когда на деревьях уже мало листвы, на западе открывался бы лучший обзор. Тогда можно было бы уловить мельканье Черных холмов и точнее определить собственное местоположение. По крайней мере узнать, куда направляется. Хью преодолел уже изрядное расстояние до форта Киова, и, хотя впереди оставался еще немалый путь, места казались знакомыми. К нему возвращались силы, Оставшиеся позади бесконечные отрезки змеиного ползанья приучили его к погружению в прерывистые мечтания…

Он пытался думать о людской жестокости – от Лафитта и женщин пауни до Джеми – но на душе было слишком хорошо. Поэтому он просто дал волю своему разуму взмывать вверх и падать, словно корабль на якоре, и дни проходили в обрывках мыслей о Пенсильвании, островах Вест-Индии, горах, и все воспоминания касались только дней, подобных этому.

Ночью он спал крепко и не запомнил снов. Однако утром, спустившись к реке, чтобы умыться и поискать ягод и корешков, обнаружил обломанные медведем ягодные кустарники, следы и медвежий помет. Это надолго испортило ему настроение. Днем он шел бодро и одолел большое расстояние, но ночью ему опять снился медведь, который ломал его и дышал ему в лицо; это сопровождалось чувством тревоги, словно зверь пытался вернуть Хью в то место и в то время, поймать его снова и на этот раз уже не выпустить из лап. Хью проснулся весь в поту, его колотила дрожь. Он приглядывался к теням, нюхал воздух, но никто не собирался нарушить его одиночества. Чуть позже ему вновь удалось уснуть.

На следующий день признаков медвежьего присутствия не было, но несколько раз принимался дождь, вынуждая искать укрытия под деревьями. Земля раскисла, и двигаться пришлось медленнее, к тому же Хью опасался поскользнуться и упасть. Поймать рыбу не удалось и обедать пришлось одними кореньями.

Назавтра земля начала вздыматься, приобретая холмистый рельеф. Теперь приходилось пробираться между утесами, река нырнула в труднодоступное ущелье. То и дело приходилось перебираться через речушки и ручьи, подпитывавшие реку, в них Хью ловил рыбу и купался. Память подсказывала, что эта холмистая равнина была началом долины реки Шейенн. Еще день-два и начнется легкий пологий спуск в эти знакомые места.

…С момента встречи с медведем боль в бедре значительно уменьшилась. Нога даже начинала обретать некоторую силу. Каждый раз, как он нечаянно опирался на нее, она отдавалась болью, но уже не той ужасной, дурманящей болью перелома. За последние несколько дней наступать на ногу стало гораздо легче, так что Хью иной раз загадывал, сможет ли она когда-нибудь выдержать его вес на протяжении нескольких шагов. В такие минуты он начинал потихоньку экспериментировать. Слегка опереться… Неплохо. Еще немного. Терпимо. А сейчас немного больно. Еще разок.

На следующее утро, спускаясь с холма, Хью услышал стук копыт. Мгновенно метнулся к правому краю дороги в поисках укрытия. Поздно, должно быть, слишком поздно, подумал он, поспешая. Высокая скала слишком долго скрывала от него звук, пока всадники не обогнули ее. Он почти бежал со склона, зарываясь костылем в землю, раскачиваясь, не обращая внимания на боль в правой ноге.

Двое верховых индейцев выехали из-за поворота, и по восклицанию одного из них, Хью понял, что его заметили. Секунду спустя из-за скалы показались две вьючные лошади, а по топоту копыт можно было судить, что они были не последними. Хью остановился и обернулся. Всадники сжимали ружья.

Он встретил их, подняв левую руку раскрытой ладонью вперед, правую тоже постарался поднять насколько возможно. Из-за скалы выехали еще два всадника, ведя в поводу лошадей, навьюченных корзинами и мешками. Эти двое тоже схватились за оружие.

Когда они приблизились, Хью убедился, что это сиу, и даже догадался, что в корзинах, должно быть, урожай с полей изгнанных ри.

Подумав еще раз мельком о людской жестокости, он дал им подъехать поближе и остановиться, нацелив на него ружья.

Тогда он сказал: «Хью Гласе», и добавил на их наречии: «друг».