"«…и компания»" - читать интересную книгу автора (Блок Жан-Ришар)

VI

То ли потому, что господин Лепленье случайно встретил Зимлеров в столь странных обстоятельствах, то ли потому, что до него дошли слухи об их положительном балансе, но так или иначе он стал раскаиваться, что до сих пор не отдал эльзасцам визита. Однако он откладывал посещение со дня на день и собрался только в сентябре: уселся после обеда в кабриолет и отправился в Вандевр вместе со своим верным Илэром.

Оставив и слугу и экипаж у здания Коммерческого клуба, господин Лепленье не спеша направился к бывшей фабрике незабвенного Понсэ.

На медном небе вскипали грозовые тучи. Неумолимое лето спалило листву каштанов. Огромный кедр пропыленным скелетом высился из-за каменного забора, огораживавшего владения Обюжуа де ла Борд. Близкая гроза давала себя знать тревожными порывами ветра, который, подхватив опавшие листья, тут же бросал их обратно на землю.

Давно знакомые улицы предместья внушали господину Лепленье приятное чувство доверия. Грохот станков сотрясал землю, из узких жерл фабричных труб вырывались черные завитки дыма, густые теплые испарения щипали горло; все было так, как прежде, как всегда.

Лепленье шагал вдоль безукоризненно стройных корпусов ткацкой фабрики Лорилье-Помье, — она работала на полный ход. Груженые подводы заполняли обширную площадку перед прядильней Сабурэ. Он вспомнил игривые слухи, ходившие об Адриенне Сабурэ, и усмехнулся в седые бакенбарды. Показались дымящие трубы и мерно содрогавшиеся стены мастерских Шевалье-Лефомбер, — значит, и эта фабрика работает с полной нагрузкой.

Он миновал маленькое кафе, перешагнул через ручеек, вернее — струйку раскаленной грязной жижи, и внезапно смягчившимся взором стал вглядываться в узкую уличку, куда убегал этот ручеек. То был затхлый и темный тупик, пересеченный полуразвалившейся стеной.

Тут господин Лепленье улыбнулся вторично. Большая часть его жизни прошла в двух этажах замолкшей фабрички, укрытой за этой стеной. Простой эпизод в цепи времени. Он относился к нему с иронической снисходительностью. Недаром господин Лепленье был необузданным и в то же время изощренным эгоистом, — он сводил все к себе самому и ни во что не ставил себя самого.

Он с удовольствием отметил, что эти старые развалины до сих пор не нашли себе хозяина; впрочем, с тем же чувством смотрел он и на соперничавшие друг с другом фабрики: ни новой трубы не вырисовывается на фоне неба, ни новой крыши в обманчивом свете сентябрьского солнца. По-прежнему сквозь белые кирпичные стены пробивались побеги желтого левкоя. По-прежнему дикие пчелы роились под теми же черепицами. По-прежнему те же извозчики, те же привратники приветствовали старого господина Лепленье.

Бесспорно, крошка Морендэ, встретившаяся ему, стала просто прелестной. Достаточно взглянуть, как скромно семенит она возле своей мамаши, в серебристо-сером шелковом плиссированном платьице с квадратной шемизеткой на юной груди, в плоской шляпке с розовым пером на густых каштановых волосах. Но ведь хорошенькие девушки были и в дни его юности, — будут они и тогда, когда сам он сгниет в темной яме.

Все суета сует, — и посему все заслуживало этого скользящего и внимательного взгляда.

Он называл себя «явление Лепленье», и «явление Лепленье», заметив издали фабрику Зимлеров, почему-то развеселилось. Но тут произошло то, чего он никак не мог ожидать.

С фабрики «пруссаков» не доносилось ни звука, она замерла вся, снизу доверху, ворота были на запоре, зияли пустые глазницы окон.

— Эге! — проворчал он, нетерпеливо постукивая тростью о мостовую. Фасад был приведен в порядок. Еще не просохшая известка покрывала столбы ворот, все металлическое и деревянное было тронуто свежей краской, стекла вставлены, двор подметен. Но скудость по-прежнему проступала сквозь этот жалкий лоск. Ставни жилого дома были наглухо закрыты.

Господин Лепленье охватил одним взглядом своих зорких свиных глазок все эти подробности и удивленно фыркнул.

— Хм! — настороженно прошептал он в нажал кнопку звонка у низкой, обитой железом калитки.

Прошло несколько минут. Ни признака жизни. Над самой землей летали стрижи. Их крылышки с упругим свистом рассекали воздух, — с таким звуком рвется шелк. Вандевр трясло от непрерывной работы сотни тысяч веретен. Он позвонил вторично.

«А что, если они?…» — подумал он, и в сердце его закралось сомнение.

Но вот взвизгнули петли, послышались легкие шаги, и дверь распахнулась. За ней показалась перепуганная мальчишеская физиономия с тяжелыми темно-коричневыми веками. Яркие губы, точно незапекшаяся рана, пересекали смуглое личико.

— Могу ли я, мой юный друг, видеть кого-нибудь из Зимлеров? — осведомился господин Лепленье, снимая широкополую шляпу. Он вложил свою визитную карточку в руку ребенка, который молча повернул назад. Гость последовал за ним.

Поднявшись на две ступеньки, ведущие к дому, мальчик обернулся и что-то пробормотал.

«Что за нелепая мысль так наряжать мальчишку?» — подумал старик. Ступив на выложенный изразцами пол прихожей, он чуть было не задохнулся от запаха приторной сырости.

Мальчик оставил открытой дверь, ведущую, очевидно, в гостиную. Наглухо закрытые ставни и спущенные занавески погружали комнату в полумрак, сквозь который с трудом пробивались слабо мерцающие огоньки семисвечника, стоящего на камине. В дальнем углу, скрытом створкой двери, горели, должно быть, еще свечи, их тусклый свет струился по ковру и мебели.

Посреди этого полумрака виднелась фигура, которая могла принадлежать только одному Ипполиту Зимлеру: на затылке черная шелковая ермолка, голова и плечи закрыты белым покрывалом с бахромой, очки сползли на самый кончик толстого носа. И действительно, это был Ипполит, он бормотал что-то себе под нос, не отрывая взгляда от книги, которую поднес к самым глазам, чтобы лучше видеть. Рядом с ним, опершись па камин, стоял Миртиль, весь закутанный в такое же покрывало, с цилиндром на голове, и следил, ссутулив спину, по своей книге за чтением брата.

В полумраке виднелось несколько неподвижных фигур, и оттуда шло неясное бормотанье, прерываемое вздохами. Мужчины, все как один с покрытыми головами, укутанные в белые шелковые шали, сидели или стояли, уткнувшись носом в книги; женщины держались поодаль, у кресел.

Никто не обратил внимания на мальчика, быстро прошмыгнувшего в комнату, и, таким образом, господин Лепленье мог столбенеть от изумления сколько ему заблагорассудится. Но вот в углу, скрытом от него дверью, раздалось какое-то шушуканье. Под штиблетами заскрипел паркет, хотя человек шел на цыпочках, и нечто, весьма отдаленно напоминающее лицо Жозефа Зимлера, вдруг возникло перед глазами гостя.

Это «нечто» глядело на господина Лепленье из-под очков встревоженным и далеким взглядом; лицо Жозефа было мертвенно бледно, — оно было даже белее шали с бахромой; на лоб он надвинул котелок того нелепого фасона, какой носила в тот сезон добрая половина французов. Господина Лепленье не так-то легко было смутить, однако он не нашелся, что сказать, и неловко промямлил:

— Надеюсь, я вас не обеспокоил? — И тут же в душе обозвал себя «идиотом».

Губы Жозефа медленно зашевелились.

— Извините нас, сударь, мой племянник наглупил. Сегодня мы не можем вас принять… — И добавил полушепотом: — У нас сегодня праздник, день ежегодного поста. Вы понимаете?

Еще бы господин Лепленье не понял! «Бог мой, куда это меня занесло?» — подумал он.

Он пробормотал извинение, поспешно повернулся и направился к выходу, стараясь ступать как можно тише. Две головы обернулись в его сторону. Господин Лепленье готов был поклясться, что одна из них сидела на вполне христианских плечах Виктора Леона, маклера по продаже кофе и ярого орлеаниста[12]. А другая голова несомненно принадлежала рыжему мастеру, приехавшему из Эльзаса, которого господину Лепленье как-то показали на улице. Ни Ипполит, ни Миртиль даже не шелохнулись.

Господин Лепленье вышел во двор. Жозеф следовал за ним, тяжело дыша ему в затылок. У ворот гость обернулся. И тогда при виде ввалившихся глаз и осунувшегося лица Жозефа господин Лепленье понял весь сокровенный смысл слова «пост».

«Черт побери! Да ведь это, видно, не шутка! Ну и дикари!» — снова подумал он и отклонил предложение хозяина проводить его. Закрывая за собой обитую железом калитку, Лепленье еще раз взглянул на Жозефа: тот стоял посреди двора в своей белой с голубыми полосами шали и смотрел вслед гостю, рассеянным жестом притрагиваясь к котелку.

Вырвавшись на свободу, господин Лепленье ускорил шаг. Ему показалось, что грохот ста тысяч вандеврских веретен стал как будто тише. Зато загадочная тишина «Нового торгового дома Зимлера» давила своей тяжестью его плечи, как будто на них навалились все молитвенные покрывала всех сынов Израиля.

Через два квартала отсюда господин Лепленье столкнулся нос к носу с де Шаллери и Юильри.

— Вы проходили мимо еврейской фабрики? — обратился к нему де Шаллери. — Что-то там не ладится. Они прервали работу.

— К тому же, — добавил толстяк Юильри, и в голосе его прозвучало злорадное торжество, — их последний баланс вовсе не так уж блестящ, как говорят в городе. По моим сведениям…

— Через полгода им придется расстаться с фабрикой, — отрезал де Шаллери, потирая свои тонкие руки.

— Если уже сейчас они не убрались к чертовой матери, — проворчал Юильри: последние слова из уважения к своим собеседникам он произнес потише.

Господин Лепленье нагнулся к де Шаллери и заметил приглушенным голосом:

— Мое мнение на сей счет вам известно. Я не люблю таких дел, да и не интересуюсь ими.

Взяв де Шаллери за плечи, Лепленье повернул его к монументальной арке прядильни Сабурэ-сын, над которой виднелись крыши зимлеровской фабрики, и дочитал стихи напыщенным тоном, упирая па начальные строки, цесуру и рифмы:

Господин де Шаллери поправил монокль.

— Черт возьми, теперь и вы, друг мой, разнервничались. А ведь еще не так давно вы пытались навязать нам этих приезжих в качестве одноклубников.

— Слава тебе, господи, я уже давно не фабрикант. Я стал просто человеком. Но будь я в ваших рядах…

— Не беспокойтесь. Вы же сами видели, что сегодня они не работают. И это, поверьте, только начало. Говорят даже, что нынче ночью они улизнули из города. Через полгода Габар, весьма неосмотрительный делец, и судебный пристав Мишоно наклеят на ворота их фабрики кое-какие весьма занятные бумажки.

Господин Лепленье, который двинулся было вперед, вернулся и наставительно поднял палец:

— «Машины или котла», де Шаллери, «бойтесь машины пли котла». И вот почему:

— Не стоит себя утруждать, оно и так погибнет.

Но господин Лепленье уже снова шел своей дорогой, повторяя во весь голос:

Это заставило обоих его собеседников усомниться в умственных способностях господина Лепленье.

Вечером того же дня остроглазая Лора первая заметила в небесной глубине робкую искорку третьей звезды. Через минуту об этом уже знали в гостиной и на кухне. И сразу же началась суматоха. Дверь распахнулась, и присутствующих озарила широкая улыбка Сары:

— Прошу к столу!

Жирный, низко стелющийся запах бульона вполз в комнату. Он поднялся и заставил людей оглянуться. Молитвенные покрывала были аккуратно сложены на камине. Первым вошел в столовую Ипполит, за ним Миртиль с ярко-красной полоской на лбу от цилиндра.

И столовая и накрытый стол оказались слишком тесными для людей, постившихся двадцать четыре часа. У всех раскраснелись лица.

Розовое вино, напоминающее вкусом селитру, — благодатный дар Эльзаса, — уцелевшее в бедствиях, было достойно сопутствовать праздничному бульону. Дети вытаскивали мозг из костей и делали себе тартинки. Когда первый голод был утолен картофельным салатом, появилось блюдо шкварок, изрядный кусок паштета, здоровенный круг кровяной колбасы и сочащиеся жиром оладьи, подтверждавшие ту истину, что еда не только необходимость, но и наслаждение.

Шутки со всех сторон сыпались па Виктора Леона, который не мог опомниться от удивления: оказывается, он попал на йомкипур[13].

И, отправляя хрустящие гусиные шкварки под свои пышные усы, маклер соглашался, что у каждой религии есть свои хорошие стороны. Два-три стакана вина окончательно убедили присутствующих, что предвечный действительно преклонил свой слух к тем, кто вымаливал у него прощение своим грехам в течение целых суток. Дети куда-то убежали. Дамы выставили мужчин в гостиную, где они могли на свободе курить свои трубки и наслаждаться старой эльзасской водкой. Гроза, собиравшаяся с самого утра, прошла стороной. Обменявшись быстрым взглядом, Жозеф и Гийом потихоньку вышли из комнаты.