"Встретимся в полночь" - читать интересную книгу автора (Нейвин Жаклин)

Глава 20

Мистер Харкурт Роулингс был адвокатом. Довольно удачливым и известным адвокатом, чей обычный гонорар делал его высококачественные услуги доступными только для богатых. Его очень ценили, поскольку его юридические советы считались блестящими, а его общество находили не менее желанным в среде той же аристократии, которая пользовалась его услугами.

Его старший сын Николас Роулингс был интересным мужчиной двадцати пяти лет, который любил путешествовать. Говорили, что он побывал в Африке и Индии. Некоторые высказывали дикие предположения, что он содержал гарем на востоке, но те, кто знал этого джентльмена с волосами песочного цвета, заразительной улыбкой и неизменно добрым нравом, в это не верили. Когда он находился в Англии, его не реже, чем отца, приглашали на всевозможные приемы в высшем обществе. Николас у всех вызывал любопытство, и не было ни одной девушки или женщины, которая не разволновалась бы, будучи ему представленной.

Поэтому, когда во время какого-то званого вечера он попросил познакомить его с хорошенькой блондинкой, стоявшей рядом с танцующими, все зашептались. Он обратился с этой просьбой к своему другу, Ричарду Ивенсу, лорду Мартинвейлу. Интерес Николаса почему-то пришелся Мартинвейлу по душе.

Лора увидела, что Мартинвейл идет к ней, и отделилась от группы гостей, чтобы поздороваться с ним. Он взял ее за обе руки, и она дружески ему улыбнулась. Она уже давно осознала, какое благодеяние оказал ей Мартинвейл. Нетрудно было понять, что его якобы случайное появление перед ней и Стратфордом было на самом деле хорошо продуманным шагом. И хотя Лора не понимала, почему он проявил такую доброту, она была ему благодарна.

Мартинвейл и Лора стали часто проводить время вместе, когда встречались на светских приемах. И сейчас она тоже обрадовалась его появлению.

– Здравствуйте, Ричард.

– Лора. – Он низко склонился к ее руке, его лазурно-голубые глаза блеснули. – Вы сегодня необычайно хороши. Я бы хотел представить вам своего друга, мистера Николаса Роулингса.

Лора посмотрела на человека, стоявшего позади Мартинвейла, и почувствовала, что пол уплывает из-под ее ног.

Николас улыбнулся и коротко поклонился. Она вспомнила – слава Богу, – что нужно сделать реверанс, но взгляды их не отрывались друг от друга.

– Я очень рад, – улыбнулся он.

Это прозвучало у него страшно интимно. Странное, расслабляющее тепло охватило Лору, и даже ради спасения собственной жизни она не сумела бы придумать надлежащий ответ.

Потом Николас пригласил ее танцевать, и она согласилась, хотя уже обещала кадриль своему знакомому. Сказав себе, то тот поймет, она прошла следом за Николасом на середину зала, подавив восхитительную дрожь ожидания.

Он довольно хорошо справлялся со сложными па, хотя и перепутал их пару раз. Но это было не важно. Каждый раз, когда его рука в белой перчатке касалась ее, Лоре становилось необычайно приятно.

Потом они пили пунш – Лора отказала двум своим партнерам, сославшись на усталость, – и он извинился за свою неловкость. Он объяснил это отсутствием практики, так как он давно не был в свете. Это привело к обсуждению его путешествий, что, в свою очередь, вызвало новые темы разговора, и в результате они проговорили весь вечер, пока оркестр не перестал играть.

Они часто смеялись, потому что ее замечания казались Николасу, по-видимому, удивительными. Лора решила, что он необычайно умен и крайне проницателен.

Когда гости начали расходиться, они простились друг с другом. Николас спросил, можно ли посетить ее, и Лора сделала вид, что обдумывает этот вопрос, прежде чем ответила согласием. И они оба рассмеялись, потому что уже поняли за те часы, что провели вместе, – их будущее неразделимо.

Настало Рождество. Его отмечали без особой помпы, но пристойно. Джулия скучала по своим, что было очевидно. Рафаэль это заметил, и ему стало жаль ее.

С наступлением зимы жизнь вошла в колею. Джулия была занята, иногда целыми днями отсутствуя дома. Это давало Рафаэлю свободу заниматься своим делом, и он был рад, что ее нет. Он ни в коем случае не хотел, чтобы она узнала, чем он занимается.

Вечерами его мать приходила посидеть с ним. Они пили чай. Эти встречи проходили спокойно, даже иногда уютно.

Они никогда не беседовали ни о чем, кроме деревенских слухов или планов перестройки дома, которые Виолетта составляла вместе с Джулией. Мать не жаловалась, но Рафаэль видел, что ей здесь надоело. Как ни странно, самому ему здешняя жизнь не надоедала. «Бич общества», который живет мило и просто, как сельский отшельник!

Изредка Виолетта и Рафаэль даже смеялись, вспомнив что-то не очень плохое. Он удивлялся, что такие воспоминания вообще существуют.

Но по большей части они сидели молча. Мать шила, вязала или плела кружево. Рафаэль читал. Время от времени он ловил на себе ее взгляд, иногда затуманенный, иногда ясный и нежный, и делал вид, будто не чувствует, что она думает о прошлом.

Тогда он этого еще не понимал, но то было время великого исцеления. И когда мать сказала, что собирается вернуться домой, Рафаэль почувствовал мимолетное сожаление.

Джулия тоже уезжала, но ненадолго. Она наконец-то решила навестить своих в Лондоне – они устраивали прием в честь помолвки Лоры перед началом сезона. «Она, наверное, с нетерпением ждет этого», – сказал себе Рафаэль, заметив, как повеселела и преобразилась Джулия.

Они не говорили об этом. Когда их пути пересекались, они были друг с другом любезны и немногословны. Как чужие. Джулия все еще приходила заниматься с ним упражнениями. Рафаэль ждал этого, хотя иногда и ворчал. Он надеялся, что ее поездка даст ему возможность подумать, подумать по-настоящему, не отвлекаясь на желание, которое он испытывал всякий раз, когда видел ее.

Когда настал день отъезда Виолетты и графини, мать пришла проститься с Рафаэлем. Наклонившись к нему, она поцеловала его и сказала:

– Я вас люблю, Рафаэль. Я всегда вас любила. Если я не была хорошей матерью, в этом виновата я одна.

Бабка Рафаэля, которая все это слышала, неодобрительно посмотрела на дочь. Графиня никогда не была сентиментальна. Но когда она наклонилась, чтобы поцеловать внука на прощание, она погладила его по щеке и сглотнула, словно стараясь сдержать слезы. Он кивнул ей, и она ответила тем же.

– Вы должны есть. Вам нельзя худеть, иначе вы обессилеете, – настойчиво сказала она, и голос ее звучал сильно и жестко.

Когда они ушли, Рафаэль улыбнулся. Практичность – хорошее противоядие от сентиментальности.

Его мысли обратились к Джулии. К своему удивлению, он обнаружил, что может думать о ней без прежней горечи. В эти дни он почти мог чувствовать, как время от времени его оставляет напряжение, ставшее уже привычным. Он попробовал думать иначе, потворствуя фантазии, к которой он не позволял себе снисходить раньше. Некий философ как-то сказал, что фантазия – это первый шаг к формированию представления. Представления о собственной жизни, если у него хватит духа не размышлять об этом.

Он надеялся, что хватит. Джулия собиралась уехать в Лондон на днях. Рафаэль сказал себе, что им нужно на время расстаться. И все же его не покидало ощущение, что ему нужно сделать что-то до ее отъезда. Может быть, поговорить с ней, кое-что объяснить. Рассказать ей о том, что он сам только теперь начал понимать. Он собирался с духом, чтобы сделать это.

Но как-то раз вечером он увидел Джулию, когда она уходила, одетая в великолепное платье бледно-зеленого цвета. Рафаэль спросил у служанки, куда она идет.

Так он узнал о танцевальном вечере.

Джулия смотрела на празднество, стоя неподалеку от танцующих. Сельский танцевальный вечер так отличался от лондонских собраний! Гораздо более оживленный, не такой чопорный и явно очень веселый. Большой зал, который пышно именовался «котильонной комнатой», был полон до отказа. Музыка, смех и стук столовых приборов были непривычно громкими для Джулии.

Она с удовлетворением огляделась. Ее предложения, как сделать этот вечер наиболее интересным, остальные члены комитета приняли с восторгом. Ободренная их поддержкой, Джулия взяла на себя ведущую роль в организации праздника. Она не стала разыгрывать смиренницу, но если кому-то она и показалась излишне смелой, никто на это не сетовал. Эти люди вовсе не считали, что для женщины иметь голову и пользоваться ею – серьезное прегрешение. Они отнеслись к ней крайне доброжелательно, и очень скоро Джулия почувствовала себя среди них спокойно.

Как-то раз графиня сказала ей, что только простолюдинов принято называть странными. Богатых и титулованных – как бы ни было их поведение скандально или неприемлемо – величают, проявляя терпимость, «эксцентричными». По крайней мере она должна благодарить Рафаэля за то, что он, повысив ее общественный статус, дал ей возможность говорить и действовать, как ей хочется.

Из толпы не без труда выбралась Сесиль.

– Вот она, Пол. Я говорила тебе, что мы легко ее найдем. Джулия, Пол просил представить его. – Она остановилась, слегка запыхавшись. – Это старший сын моего брата.

Пол Бентли шагнул вперед и поклонился. Он был очень высок, и рядом с ним его маленькая тетка казалась совсем карлицей. У него были широкие плечи, на которых очень ловко сидел фрак. Волосы у него были темно-каштановые и волнистые, и даже обильное количество помады не могло их усмирить. Глаза были очень яркими, синими и смотрели на Джулию с нескрываемым восхищением.

– Тетушки много говорили мне о вас. Мне не терпелось с вами познакомиться.

Джулия улыбнулась.

– Мне тоже знакомо ваше имя. Ваши тетки отзываются о вас с большой нежностью.

– Не хотите ли потанцевать? – спросил он.

– Нет, благодарю вас. – Так она отвечала на все приглашения сегодня вечером.

– Ах, Джулия, – неодобрительно сказала Сесиль.

Несмотря на разницу в их общественном положении, Сесиль была склонна относиться к ней по-матерински. Джулии это казалось очаровательным. Сесиль продолжала:

– Не хотите же вы простоять здесь весь вечер в одиночестве?

– Могу ли я напомнить вам, что я замужем?

– Я тоже, однако я все еще не могу отдышаться после танца с Джорджем Веллом.

Джулия улыбнулась, не собираясь высказывать то, о чем она думает. Это ведь совсем разные вещи. Если двое старинных друзей вместе покружатся в танце – это совсем не то, как если бы привлекательный мужчина повел танцевать замужнюю даму, пришедшую на вечер без сопровождающих лиц.

Но она с удовольствием потанцевала бы. Поразмыслив, Джулия все-таки сказала:

– Ну ладно, наверное, мы, люди помоложе, не должны отставать.

– Ну вот и ступайте.

Пол повел ее к танцующим. Они обращали на себя внимание. Джулия вспомнила тот вечер, когда в свете узнали о ее романе с Рафаэлем. На них тоже смотрели тогда. Но теперь она видела не сузившиеся глаза и нервно трепещущие веера, а одобрительные улыбки. Здесь были ее друзья, и сознание этого согревало ее. Пол занял позицию для кадрили.

– Вы хорошо себя чувствуете? – озабоченно спросил он, делая шаг вперед и кланяясь.

Она присела в реверансе.

– Да. Просто кое-что вспомнилось.

– О вашем муже?

Они пошли вместе, ладонь к ладони, и закружились. Джулию насторожила его проницательность.

– Я спрашиваю только потому, что его здесь нет. Вам, конечно, его не хватает.

Она вгляделась в лицо Пола. Не смеется ли он над ней? Потом она мысленно выругала себя. Это ведь не Рафаэль, склонный ранить ее гордость каждым своим словом.

– Вы слишком хороши собой, чтобы грустить, – заметил он.

Его синие глаза скользнули по ее лицу и тут же опустились к декольте. Хотя декольте было очень скромным, Джулия вдруг почувствовала себя голой.

Они сходились и расходились, описывая круги. Джулию охватило смущение. Несколько запоздало она поняла, что Пол с ней заигрывает. Мысль была лестной, хотя и пугающей.

– Ваш муж проявил необыкновенное великодушие. Он позволил вам приехать на это празднество без него и вообще без надзора.

Джулия прошла совсем близко, ее спина коснулась его груди. Она ощутила запах его мыла и закрыла глаза, мгновенно вспомнив ни с чем не сравнимый запах Рафаэля, неизменно заставляющий ее терять голову.

– Он болен, – выдавила она.

Он вращал ее, овевая своим дыханием ее лоб. Потом они проделали променад между танцующими, выстроившимися в два ряда.

– Как ужасно. Я уверен, что нужно серьезно разболеться, чтобы пренебречь такой женщиной, как вы.

– У меня немного кружится голова, – поспешно сказала она, чтобы остановить наплыв чувств.

– Прошу прощения. Пойдемте. – Он взял ее под руку и быстрыми шагами вывел за дверь, туда, где задувал прохладный ветерок. – Так лучше?

– Да, благодарю вас.

Нет. Ей здесь не место. Ей не следует танцевать и флиртовать с незнакомым мужчиной, даже если все это только будит в ней воспоминания о том, что было когда-то.

– Пожалуй, я уеду, – с трудом проговорила она, озираясь в поисках кого-нибудь из своих друзей, чтобы те помогли ей. – Вы не видите никого из ваших теток?

– Я схожу за вашим экипажем. Подождите здесь.

Пол вернулся с ее накидкой. Ему удалось ловко увести ее. Выйдя из дома, он повел ее к поджидающему экипажу.

Стоя у дверцы, Пол поставил ногу на ступеньку и проговорил:

– Надеюсь, я не сказал ничего такого, что вас огорчило?

– Дело не в вас. Вы были очень галантны. Я очень вам признательна.

– Могу ли я говорить откровенно, госпожа виконтесса? Джулия колебалась. Она не была уверена, что ей хочется выслушивать его откровенные речи, но она все же кивнула. Пол с сочувствием посмотрел на нее.

– Я был в Лондоне в прошлую зиму. Голос ее дрожал, когда она спросила:

– Мы с вами встречались?

– Нет. Но у меня были дела с вашим мужем. И я знаю, какова его репутация. Среди тех, кто бывает в клубе «Уайтс», многие считают, что его… болезнь – возмездие.

– Прошу вас, – запротестовала она, отворачиваясь к темной карете.

– Нет, позвольте мне закончить. И если они сердились на него за дурные поступки, которые он совершал до вашего брака, то они были просто вне себя, когда он так поступил с вами.

Пол имел в виду разрыв ее помолвки с Саймоном. Все считали, что виноват Рафаэль. Да так оно и было – разве нет?

– Если это вас огорчает, госпожа виконтесса, мне очень жаль. Мне просто хотелось, чтобы вы знали, что у вас есть друг, который всегда выслушает вас с сочувствием. Я всю осень проведу у моей тетушки Евлалии.

– Благодарю вас.

Он закрыл дверцу и велел кучеру трогать.

До Гленвуд-Парка было всего полчаса езды. Джулия вышла из кареты и вошла в вестибюль, где горели канделябры и бра. Перед отъездом она предупредила, что не хочет возвращаться в темный дом. Теперь слуги стали исполнительнее. Пожалуй, только мистер Конрад не желал работать усерднее. Она спокойно предупредила дворецкого, что не задумываясь уволит его, если он не оправдает ее ожиданий. Она пошла на эту хитрость, чтобы привлечь его на свою сторону.

Джулия огляделась. Теперь дом сверкал чистотой. Благодаря помощи графини и маркизы Джулии многое удалось здесь изменить.

И все же место это не походило на дом, как это было и раньше. Молодая женщина пошла к лестнице, и звонкое постукивание ее каблуков по мраморному полу отдалось эхом по всему вестибюлю. Проходя мимо открытой двери в кабинет, она с удивлением увидела там Рафаэля. Он поднял на нее глаза.

– Зайдите сюда, – позвал он сдавленным голосом. Он, наверное, пил. Глупо к нему идти.

– Я устала, – отозвалась она. Он подкатил к порогу.

– От танцев? Вы не протерли туфельки до дыр?

– Уже поздно.

Джулия повернулась и пошла к лестнице.

– Да. Вы были очень заняты в эти дни. Она обернулась:

– Что это значит, Рафаэль? Почему это вы вдруг заинтересовались тем, что я делаю?

Напускная веселость исчезла с его лица.

– Потому. Что. Вы. Моя. Жена. – Каждое его слово падало словно тяжелый камень.

– Жена? – О Господи! Джулия почувствовала, как все, что она сдерживала в последнее время, вырвалось наружу. – Да вы с вашими лакеями обращаетесь любезнее!

– Вероятно, потому, что они не уходят танцевать всю ночь напролет. Вы с кем-нибудь танцевали?

– Что? – Она ошеломленно заморгала, потом призналась: – Один раз.

На скулах его заходили желваки.

– С кем вы танцевали?

Джулия заметила, что он стиснул подлокотники кресла. Ей вдруг стало совестно. Что бы он там ни думал, он был прав. Она ведь действительно флиртовала с Полом Бентли.

Но при этом только сильнее скучала по Рафаэлю.

А теперь он в такой ярости из-за того, что она ходила на эти танцы. Джулия не понимала, как это можно – так относиться к ней и в то же время беспокоиться, что она ходила куда-то вечером без него.

Ах… он даже, кажется, ревнует.

«Как же я себялюбива!» – вдруг подумала она.

– Ну, Рафаэль, извините меня. Я не хотела быть легкомысленной. Просто мне и в голову не пришло, что вы будете возражать. – Она подошла к нему ближе, сложив перед собой руки, опустив голову, и пробормотала: – Ведь вам, кажется, нужно от меня только одно – чтобы я держалась от вас подальше.

Наступило долгое молчание. Он пожал плечами и, кажется, смягчился.

– Я просто хочу сказать, что это вызовет разговоры, Джулия. Это все испортило. С губ ее сорвался резкий смешок – она не успела его остановить.

– Ах, ну конечно. Я же знаю, как вы всегда обращаете внимание на сплетни.

Губы его скривились. Делая вид, будто задумчиво трет подбородок, он прикрыл рот рукой.

– Итак. – Рафаэль посмотрел на нее, его зеленые глаза сверкнули. – Что вы танцевали?

– Ах, ну конечно же, вальс, – солгала она, сказав это с широкой улыбкой и с таким преувеличением, что он понял – она его дразнит. – С согбенным старым джентльменом, который мне все ноги отдавил.

– И что? – Он погладил себя по подбородку, и она заметила, что рука у него дрожит.

– Он попытался увлечь меня на террасу. Миссис Пивенстовер пришлось вмешаться. Она улучила момент и ударила его своим ридикюлем, и бедняга был сражен. Дело в том, что она таскает в ридикюле множество всякой всячины.

– Так ему и надо.

– Конечно. – Джулия вздохнула, глядя на него невинными круглыми глазами. – Вот так я провела вечер. А вы как?

– Мне не с кем было танцевать, – мрачно сказал он, блестя глазами.

– Что тоже неплохо. С вами могли обойтись так же, как обошлись со старым джентльменом, который держался со мной слишком дерзко.

– Не сомневаюсь.

– И вы это заслужили бы.

Теперь он усмехнулся, больше не пряча улыбки:

– Это точно. Вполне заслужил бы.

О Боже, дрожь пробежала по ее телу. Джулия порывисто протянула руку.

– Мне кажется, я знаю, как обращаться с негодяем.

– У вас была практика, – согласился он, задумчиво глядя на ее руку. Потом медленно вложил в нее свою. Она присела в реверансе. Он наклонил голову. – Полагаю, мои вальсы остались в прошлом, – предупредил он.

В голове у Джулии мелькнула странная, безумная мысль. Она ведь знала, что это так же опасно, как вложить руку в пасть льва, но ничего не могла с собой поделать. Ничто на свете не может встряхнуть ее так, как Рафаэль.

И никогда не сможет.

Она сказала:

– Мне бы хотелось, чтобы это было не так. Мне недоставало вас сегодня вечером, Рафаэль.

Он стал серьезен.

– Я… – Он нахмурился, отвел глаза. Крепче сжал ее руку. Джулия опустилась на колени. Он обхватил ладонями ее лицо, а она не спускала с него глаз.

– Я… – Рафаэль никак не мог выговорить. Что такое он хочет ей сказать?

В какой-то момент Джулия подумала: сейчас он скажет, что тоже скучал по ней. Эта мысль, эта надежда побудили ее наклониться и прижаться к нему губами. Она обхватила руками его за плечи, притянула к себе и открыла рот, прикасаясь языком к его языку, задавая самый страшный вопрос.

Его ответ был всем, на что она надеялась. Со сдавленным стоном он нагнул голову и ворвался в ее рот. Длинные удары его языка погрузили ее в эйфорию, которую она всегда обретала в его объятиях. Их дыхания смешались; он взял ее лицо в свои сильные пальцы и провел языком по ее губам. Она сделала то же самое, и это вызвало у него приступ желания. Он поцеловал ее глубоко, его руки держали ее так близко, что она всем телом чувствовала, как бешено бьется у него сердце.

Они разомкнули объятия, глядя друг на друга с настороженным изумлением. Джулия улыбнулась, Рафаэль попытался улыбнуться, но губы у него дрожали. Не успев еще подумать, не пытаясь себя остановить, она сказала:

– Я вас люблю.

Его реакция была не такой, как ей хотелось. Он насторожился, смутился. Она видела, чувствовала, как он отдалился от нее.

– Рафаэль!

Он произнес только:

– Не нужно. – А потом оттолкнул ее. Положив руки на колеса, он повернул свое кресло так, чтобы оказаться к ней спиной.

Она расправила плечи и сказала:

– Я не собираюсь этого скрывать, хотя и знаю, что вы меня не любите.

Он поднял руку, сделав в воздухе резкое режущее движение, давая понять, что не хочет, чтобы она продолжала. Она обошла вокруг кресла, чтобы снова оказаться к нему лицом.

– Мне все равно. Я не стыжусь. Раньше я стыдилась. Мне казалось, что будет тяжелее, если вы узнаете, но нет ничего более тяжелого, чем таить свои чувства. С тайнами я покончила. Я не сделала ничего дурного, и мне нечего стыдиться. Я люблю вас, Рафаэль, а если это вам не нравится, то… будь оно все проклято!

– Замечательно! – проревел он. – Вы не понимаете, что говорите! Я не…

«Не люблю вас». Он ведь это собирается сказать?

– Мне все равно. – Нет. Это ложь. Ей не все равно. Ей нужна его любовь.

Рафаэль провел обеими руками по волосам.

– Черт побери, Джулия, чего вы хотите от меня? – воскликнул он. Голос его прозвучал так, что она вздрогнула. – Я не… Проклятие! Вы меня не любите. Вам меня жаль, вы чувствуете себя ответственной за меня.

Джулия смутилась.

– Вы меня не хотите? – Она опустилась в кресло. – И никогда не хотели, не правда ли? Это было только пари. Почему я вечно забываю об этом?

– Это не так! Господи, Джулия! Как вы не понимаете, что пари… это во многом был просто предлог. Я бы никогда не приблизился к такой женщине, как вы. Я сам попал в ловушку, даже когда дело вышло из-под контроля. Я оказался глупцом, запутавшимся в собственной лжи и гордости, а единственное, чего я хотел, – это вас. – Он поднял голову. Голос его превратился в шепот. – Я хотел вас больше всего на свете. Я не хочу, чтобы вы уезжали, никогда не хотел. Но что произойдет, Джулия, если вы останетесь? Желание умирает, а когда оно умирает, оно разлагает все вокруг себя.

Джулия едва дышала. Двигаться было невозможно; о том, чтобы заговорить, нечего было и думать. Она внимательно слушала, стараясь не пропустить ни слова.

– Нам с вами не повезло. «Похоть легко переходит в ненависть. Она превращается в своего рода безумие и поэтому рождает разногласия». Видите, что говорит Спиноза? Если вы останетесь, мы разрушим друг друга, это неизбежно. И вы меня вовсе не любите. Вы меня даже не знаете. Я всегда притворялся. Поверьте мне. Вы должны мне поверить, Джулия. – Он был ужасающе бледен. – Я не тот, за кого вы меня принимаете. Вы даже не знаете, что я сделал.

– Но ведь я знаю, Рафаэль, я…

– Я говорю не о пари и не о том аде, в котором мы оказались, приехав сюда. Вы не знаете, чем занимаюсь. Я ничуть не изменился.

Внезапно Джулии стало холодно, страшно холодно.

– Что?

Что он сделал? О Господи! Он был с другой! С кем? Кто это может быть? Кто-то из горничных? Какая-то женщина, живущая по соседству? Как же она, Джулия, ничего об этом не знает?

Он сидел неподвижно.

– Вы понимаете, до чего я низок?

– Я вам не верю. – Но ведь она даже не знает, на что он способен.

Во взгляде его была горечь, даже сожаление. Рафаэль подкатил свое кресло к елизаветинскому диванчику и крепко схватился за него. А потом с трудом поднялся на ноги.

Дрожа, напрягая все мышцы, он перехватил руки и повернул корпус. А потом передвинул ногу – сначала одну, потом другую, – пока не оказался лицом к ней.

Джулия не сводила с него глаз, потрясение распространялось по ней, как густая, горячая жидкость. Рафаэль сделал шаг, потом другой. Он шел.

Он шел!

Она с шумом втянула в себя воздух:

– О Боже!

– Я все время занимался с Франклином и Грегори, – объяснил он вполголоса. – Каждый день, когда вы ходили с визитами, мы занимались. Поначалу дело шло медленно, но теперь я…

– И вы держали это в тайне, – прошептала она. Она ощущала в одно и то же время и ликование и ужас.

– Мне не хотелось, чтобы вы знали, если у меня ничего не получится.

– Как вы могли? – Джулия потрясла головой, пытаясь навести в ней порядок. – Я отказалась от всего – от всей моей жизни, от моей семьи и друзей, приехала сюда, а вы поступили так. Вы занимались тайком, как трус, чтобы сделать это самому, потому что вы не могли допустить никого в свой драгоценный самодостаточный мир. Полагаю, что все мои добрые намерения вызывали у вас лишь насмешку.

– Джулия, я сделал это не для того, чтобы причинить вам боль. – Рафаэль остановился, потом наклонил на мгновение голову. – Хотя я и подозревал, что так и будет.

– Да. Так оно и вышло. Вы хотели показать мне… – Она проглотила комок в горле, твердо решив, что не покажет ему своих слез. – Хотели показать мне, что я вам не нужна. Ну что же, браво, Рафаэль. Вы прекрасно обошлись без меня. Мне следовало бы помнить об этом.

– Я не мог допустить, чтобы вы участвовали в этом, Джулия. Я бы не вынес, если бы вы видели, как все это происходит. Это было наказание, это был ужас. Как же я мог позволить вам видеть меня таким? Пусть я калека, но гордость у меня еще осталась, будь оно все проклято!

Слишком много гордости. А всего остального маловато.

Джулия почувствовала, что зубы у нее стучат. Неужели он не понимает, что она чувствует себя виноватой из-за этой дуэли? Это ведь из-за обещания ей он не стал стрелять. Он исключил ее из своей жизни, и сделал это так аккуратно, так продуманно, что это ее сокрушило.

Это было окончательным предательством.

– Теперь вы свободны, – торжественно провозгласил он. Эти слова застали ее врасплох.

– Что?

– Вы сами это сказали. Вы приехали сюда, чтобы исцелить меня, и вот я исцелился. Вы свободны.

Свободна? Свободна для чего? Уехать ненадолго в Лондон, а потом… что она станет делать с этой свободой?

– Да. Вы правы. Я свободна.

Рафаэлю снился сон о море. Они с Джулией-наядой плыли вместе, забыв обо всем, по подводному парадизу. Потом он привлек ее к себе, и оказалось, что она вовсе не наяда. Это была реальная женщина, которая обхватила ногами его бедра и кричала, пока он брал ее. Она сказала, что любит его, и во сне он был весел и свободен.

Рафаэль проснулся, обнаружил, что он тверд, как пика, и один в постели.

Вошел Томас.

– Сейчас принесут воду для купания, милорд, – сказал он.

– Моя жена уехала?

– Госпожа уехала на рассвете. Полагаю, раньше, чем собиралась. Она вам не сообщила?

Рафаэль помолчал. Потом рассмеялся. Он остался один, наконец-то избавившись от нее. Разве не этого он хотел все это время?