"Дезире" - читать интересную книгу автора (Зелинко Анна-Мария)

Глава 40 Париж, 19 декабря 1812

С тех пор, как я была в Мальмезоне, дождь льет не переставая. Но, несмотря на дождь, люди собираются на улицах, читают бюллетень номер 29, газеты и пытаются представить себе, как их сыновья умирают от холода в России. На всех перекрестках вы можете услышать одни и те же разговоры. Все чего-то ожидают. Я не знаю ни одной семьи, где бы не было бы кого-нибудь в России.

Во всех церквах идут службы.

Вчера вечером мне не спалось. Я бродила из одной комнаты в другую. Старый дом Моро был холодным и неуютным и очень велик для меня одной. Наконец я набросила соболью накидку, подарок Наполеона, на капот и села к бюро в маленькой гостиной, чтобы написать Оскару.

Мари в уголке комнаты вяжет серое кашне. Когда она услышала о леденящих морозах в русских степях, она начала это кашне для Пьера. От него — никаких известий.

Слышится только легкое позвякивание спиц. Губы Мари шевелятся, не произнося ни слова.

Иногда слышен шелест страниц. Граф Розен читает датские газеты. Уже давно мы не можем получить шведские журналы и газеты. Сейчас он изучает новости датского двора. Слуги уже давно легли.

Я подумала об Оскаре. Я хотела написать ему, чтобы он осторожно катался на коньках и не сломал ногу. Об этом ли нужно писать?.. Ведь через несколько лет он должен был бы быть призванным в армию… Как переносят это другие матери? Мари вяжет, а в это время снег, падающий в России, может быть, навек укрывает своей пеленой ее сына и сыновей многих, многих других матерей…

Стук колес. Коляска остановилась перед домом. Потом послышался сильный стук в дверь.

— Слуги уже легли, — сказала я. Мари уронила свое вязанье.

— Шведский кучер, который живет в комнате портье, откроет, — сказала она.

Мы прислушались, задерживая дыхание. Наконец голоса послышались в галерее.

— Я не принимаю, я уже легла, — сказала я быстро.

Граф Розен вышел из гостиной. Почти тотчас я услышала его раскатистый французский выговор. Открылась дверь. Он провел кого-то в большую гостиную. Он сошел с ума? Я же ему сказала, что не приму никого.

— Мари, скажите им, что я уже легла.

Мари вышла в гостиную. Я услышала, как она начала фразу и тут же смолкла. Теперь в соседней комнате воцарилось молчание. Непонятно! Кого впустили так поздно и без моего согласия? Я услышала шелест бумаги и звук поленьев, бросаемых в камин. Кучер разводил огонь в большом камине. Это был единственный звук, доносившийся до меня. В соседней комнате царило мертвое молчание. Наконец дверь открылась, и вошел граф Розен. Он держался смущенно.

— Его величество император!

Я вздрогнула. Мне казалось, что я ослышалась.

— Кто?

— Его величество, в сопровождении нескольких лиц, желает говорить с Вашим королевским высочеством.

— Но разве император не в России? — прошептала я, дрожа.

— Его величество вернулся.

Молодой швед был взволнован и очень бледен. Я оправилась от испуга довольно быстро. Это глупо, я не позволю запугивать себя, я не позволю ставить себя в такое ужасное положение! Я не хочу его видеть, по крайней мере, сейчас, и конечно наедине.

— Скажите Его величеству, что я легла!

— Я говорил. Его величество желает тотчас говорить с вами.

Я замерла. Что говорят императору, бросившему свою армию, гибнущую в снежных полях России? Нет, не бросившему, так как армии уже не существует. Потерявшему свою армию. И он начал с того, что явился ко мне… Я медленно поднялась, откинула волосы со лба, заметила, что соболья накидка надета на старый капот и я, вероятно, выгляжу смешно. Однако я двинулась к двери. Теперь он знает, что это Жан-Батист посоветовал царю, как защититься от французов. Теперь он знает, что советам Жана-Батиста последовали русские.

— Мне страшно, — сказала я графу Розену.

Молодой швед покачал головой.

— Думаю, что Вашему высочеству не следует никого бояться.

Большая гостиная была ярко освещена. Мари ставила еще свечи в высокие канделябры. На диване, под портретом Наполеона, сидел граф Коленкур — обершталмейстер императора, бывший третий адъютант Первого консула. На Коленкуре была куртка из овчины и шерстяная шапочка с опущенными наушниками. Глаза его были закрыты. Он, казалось, спал.

Император стоял близко к огню, опершись о доску камина локтем. Его плечи поникли, он имел такой усталый вид, что, казалось, должен был опереться о камин, чтобы не упасть. На нем также была теплая шапка. Он нисколько не был похож на того Наполеона, которого я знала раньше. Оба они не слышали моих шагов.

— Сир, — тихо сказала я, приближаясь к нему. Коленкур вскочил, сдернул шапку и стал в позу «смирно». Император медленно поднял голову. Я забыла сделать реверанс. Пораженная я смотрела ему в лицо. Впервые я видела его небритым. Он оброс рыжеватыми волосами, серые щеки ввалились. Тонкие, крепко сжатые губы и похудевший подбородок… Глаза, обращенные на меня, казалось, меня не видели.

— Граф Розен, у Его величества не взяли шляпу, — заметила я сурово. — Снимите также и шубу, здесь тепло.

— Я озяб, я не буду раздеваться, — прошептал Наполеон, снимая меховую шапку. Розен вынес из гостиной полушубок Коленкура.

— Возвращайтесь сейчас же, граф, Мари, коньяк и стаканы!

Мари пришлось играть роль придворной дамы, так как я не хотела оставаться одна со своими «гостями». Даже с императором французов! Именно с ним! Кроме того, необходимо, чтобы граф Розен присутствовал при нашем разговоре.

— Садитесь, прошу вас, сир, — сказала я, садясь на диван.

Он не пошевелился. Коленкур тоже неподвижно стоял посреди комнаты. Граф Розен вернулся. Мари принесла коньяк и стаканы.

— Сир, стакан коньяку!

Он меня не слышал. Я перевела взгляд на Коленкура.

— Мы были в пути тринадцать дней и ночей без остановки, — прошептал Коленкур. — В Тюильри еще не знают, что мы вернулись. Его величество хотел в первую очередь поговорить с Вашим высочеством.

Трудно поверить в такую ситуацию! Император едет тринадцать суток, чтобы стоять, держась за полку моего камина, и никто не знает еще, что он в Париже! Я налила коньяк в стакан и поставила на полку рядом с его рукой.

— Сир, выпейте, это согреет вас!

Я сказала это очень громко. При звуке моего голоса он поднял голову и посмотрел на меня. Потом он опустошил свой стакан.

— Разве в Швеции носят меховые манто поверх капота? — спросил он, и я поняла, что он наконец увидел меня и разглядел мой странный туалет.

— Конечно нет. Но мне холодно. Мне грустно и холодно, и разве граф Розен не предупредил вас, что я уже легла?

— Кто?

— Мой адъютант, граф Розен. Подойдите, граф, я представлю вас Его величеству.

Граф Розен щелкнул каблуками. Император поднял свой стакан.

— Налейте мне еще коньяка. Коленкур также охотно выпьет. Мы проделали огромный путь, — он пил коньяк большими глотками. — Вы удивлены моим приходом, Ваше высочество?

— Конечно, сир.

— Конечно? Мы же старые друзья, Ваше высочество, как мне помнится. Почему же вас удивляет мой визит?

— Во-первых, очень поздно, сир, а во-вторых, потому, что вы приехали ко мне, не побрившись.

Наполеон провел рукой по заросшему подбородку. Тень улыбки, старой марсельской улыбки, промелькнула на его похудевшем лице.

— Простите, Ваше высочество. Я забывал бриться в последние дни. Я очень торопился в Париж, — улыбка погасла.

— Как реагируют на мой последний бюллетень?

— Может быть, вы наконец сядете, сир? — предложила я.

— Спасибо. Предпочитаю оставаться возле камина. Вы же делайте, как привыкли. Господа пусть сядут.

Я вновь опустилась на диван и предложила сесть всем присутствующим, включая Мари. Коленкур упал в кресло и закрыл глаза.

— Могу ли я спросить Ваше величество?.. — сказала я.

— Нет. Вам нечего спрашивать у меня, мадам. Вам совершенно нечего спрашивать у меня, мадам Жан-Батист Бернадотт, — зарычал Наполеон, круто поворачиваясь ко мне. Граф Розен вздрогнул.

— Но я хотела бы знать, чему я обязана чести столь неожиданного визита? — спросила я как можно спокойнее.

— Мой визит не делает чести вам, скорее это ваш позор. Если бы вы не были всю жизнь ребенком и глупышкой, вы поняли бы, что этот визит постыден для вас, мадам Жан-Батист Бернадотт.

— Спокойно, граф Розен. Вы видите, что Его величество слишком устал, чтобы суметь выразиться вежливее, — сказала я моему адъютанту, чтобы привести его в себя, когда он вскочил и положил руку на эфес шпаги. Не хватало еще дуэли этой сумасшедшей ночью!

Император не обратил внимания на мои слова. Он подошел и внимательно рассматривал свой портрет. Портрет молодого Бонапарта с худощавым лицом, блестящими глазами и волосами, в беспорядке падающими на плечи.

Глухим голосом, как бы говоря с самим собой, он начал:

— Понимаете ли вы, мадам, что происходит? Я приехал из степей, где похоронил свою армию. Там гусары Мюрата тонут в снегу. Казаки перебили их лошадей. Снег слепит гусар, и они стонут от боли. Знаете ли вы, что значит ослепнуть от сияния снега, мадам? Я приехал от того моста, который провалился под тяжестью гренадеров Даву. А льдины раздавливали моих гренадеров. Ледяная вода была красной от крови. Люди ночью ложатся под трупы своих товарищей, чтобы укрыться от ледяного ветра. Я…

— Я вяжу кашне своему сыну. Он в Росиии. Как я могу отправить ему это кашне? — плача, спрашивала Мари.

— Вы сошли с ума, добрая женщина! Кашне, одно кашне для моих ста тысяч убитых и умерших, для моих гренадеров, умерших от холода! Слишком большое должно быть это кашне, чтобы согреть их всех! — в глазах его стояли слезы, в углах рта пеной сбилась слюна.

Я проводила Мари к двери. Наполеон замолчал. Он стоял посреди гостиной, потом медленно приблизился к креслу и опустился в него.

— Извините меня, мадам, я очень устал!

Минуты текли одна за другой. Никто не двигался. Все молчали. «Это конец», — подумала я. Мое воображение перенеслось через пространство, и я уже была возле Жана-Батиста в королевском дворце в Стокгольме.

Резким голосом император жестко сказал:

— Я приехал, чтобы продиктовать вам письмо маршалу Бернадотту, мадам.

— Я прошу Ваше величество продиктовать это письмо одному из ваших секретарей.

— Я хочу, чтобы это письмо написали вы, мадам. Это личное письмо. Оно будет коротким. Сообщите наследному принцу Швеции, что мы вернулись в Париж, чтобы приготовить полное поражение врагов Франции.

Император встал. Он стал ходить по комнате, глядя в пол, как будто на полу была расстелена карта Европы, по которой он шел своими грязными сапогами.

— Мы напомним наследному принцу Швеции, что молодым генералом Бернадотт весной 1797 года примчался на помощь генералу Бонапарту вместе со своими полками. Этот переход через Альпы, совершенный в невиданно короткий срок, решил нашу победу в Италии. Помните ли вы это, мадам?

Я подтвердила кивком головы. Император повернулся к Коленкуру.

— Во всех военных школах учили переход Бернадотта через Альпы, как образцовый маневр. Он привел мне рейнскую армию, которая ранее была под командованием Моро.

Он умолк. Слышалось только потрескивание поленьев в камине. Моро изгнании, Жан-Батист — наследный принц Швеции…

— Начните с напоминания Бернадотту о той помощи, которую он мне оказал, приведя свои полки. Потом битва, в которой он защищал молодую Республику. «Марсельеза…» Ее пели пятнадцать дней назад два гренадера, которые не могли уже больше идти и умирали в снегу. Напишите ему об этом. Маршал Бернадотт дал совет царю взять меня в плен во время нашего отступления из России и этим утвердить мир в Европе. Вы можете сообщить вашему мужу, что его план мог бы иметь успех, но он не удался. Я нахожусь в вашей гостиной в Париже, и я сам установлю мир в Европе. Чтобы уничтожить всех врагов Франции, которые также враги мира в Европе, я предлагаю Швеции дружбу. Вы поняли меня, мадам? Говоря проще, я хочу, чтобы Бернадотт присоединился ко мне. Напишите это слово в слово, мадам.

Я наклонила голову.

— Чтобы покрыть расходы по вооружению шведского войска, мы дадим Швеции миллион франков, а также товаров на шесть миллионов франков, — он посмотрел на графа Розена. — После окончания военных действий я обещаю Швеции Финляндию. И, конечно, Померанию. Напишите Бернадотту, что он получит Финляндию, Померанию, Северную Германию от Данцига до Мекленбурга. А?

— Граф Розен, возьмите лист бумаги и запишите это. Кажется, Швеция получит столько стран, что мы вдвоем не сможем запомнить все названия.

— В этом нет необходимости. У меня с собой меморандум Его величества, который он продиктовал мне сегодня утром, — сказал Коленкур, протягивая Розену листок, исписанный мелкими буквами.

Граф Розен пробежал текст.

— А Финляндия?

— Мы восстановим былую славу Швеции, — сказал Наполеон с улыбкой по адресу Розена. Это была его улыбка, когда он хотел кого-нибудь очаровать. — Это, конечно, вас заинтересует, как шведа, как молодого человека… я приказал разыскать в архивах Кремля описание войны России с вашим королем Карлом XII. Мне говорили, что в Швеции вы чтите его память. Я хотел поучиться у него успехам в войне с Россией.

Граф Розен, казалось, был в экстазе.

— Но, к сожалению, я вынужден констатировать, что шведам было устроено грандиозное кровопускание при этом короле, а в дальнейшем Швеция совершенно обеднела, — он горько улыбнулся.

— Молодой человек, я предполагаю, что материалы по этому вопросу можно также найти и в архивах в Стокгольме. Кое-кто в последнее время интересовался этими архивами… Ваш… как вы его называете… ваш Карл-Иоганн. Мой старый Бернадотт.

Он пожал плечами и, взглянув на меня, глубоко вздохнул.

— Мадам, вы завтра напишете Бернадотту. Я должен знать, должен знать его решение.

Так это ради этого письма он приехал ко мне!..

— Вы мне не сказали, что будет, если Швеция не согласится на акт дружбы с вами, сир.

Он не обратил внимания на мой вопрос. Он вновь рассматривал свой портрет.

— Хороший портрет. Неужели я действительно был так худ в молодости?

— Здесь вы уже лучше выглядите, сир. Раньше, в Марселе, вы были похожи на умирающего с голоду.

— Раньше, в Марселе? — он удивленно поглядел на меня. — Откуда вы это знаете, мадам?

— Но ведь тогда…

Он провел рукой по лбу.

— Я совсем забыл… Да, мы ведь знакомы так давно, мадам.

Я встала.

— Я устал. Я так ужасно устал, — пробормотал он. — Я хотел говорить с наследной принцессой Швеции. Но ты же и Эжени…

— Поезжайте в Тюильри, сир, и отдохните.

Он покачал головой.

— Я не могу, дорогая. Казаки приближаются. А Бернадотт возглавляет коалицию России, Швеции, Англии. Австрийский посол в Стокгольме был приглашен к Бернадотту на ужин. Понимаешь, что это значит?

Теперь он называет меня опять Эжени и совершенно забыл, что я жена Бернадотта. У него в голове слишком много разных мыслей…

— Тогда зачем мое письмо, сир?

— Я сотру Швецию с карты Европы, если Бернадотт не пойдет со мной! — он вновь кричал. Потом он резко повернулся к дверям.

— Вы сами принесете мне ответ вашего мужа, мадам. Если этот ответ будет отрицательным, вам придется уехать отсюда. Я не смогу принимать вас при дворе.

Я поклонилась.

— Я не появлюсь больше, сир.

Граф Розен проводил императора и Коленкура до дверей. На столе перед диваном остался листок, покрытый мелкими буквами. Финляндия!.. Три восклицательных знака. И Померания. Северная Германия от Данцига до Мекленбурга. Раньше он дарил своим маршалам титулы, теперь он покупает своего маршала.

Я медленно переходила от канделябра к канделябру и гасила свечи.

Розен вернулся.

— Ваше высочество напишет завтра наследному принцу?

Я кивнула.

— А вы, граф, поможете мне отредактировать это письмо.

— Ваше высочество знает, что наследный принц ответит императору?

— Предполагаю. Но это будет последнее письмо, которое мой муж напишет императору, — я смотрела на умирающий огонь в камине.

— Я не хотел бы оставлять Ваше высочество одну сейчас, — сказал Розен нерешительно.

— Спасибо за доброе желание, но я так одинока, так ужасно одинока, а вы так молоды, чтобы меня понять! Я пойду к Мари, чтобы ее утешить.

Остаток ночи я провела у изголовья Мари. Я обещала ей написать Мюрату и маршалу Нею и, конечно, полковнику Виллату, о котором я так давно ничего не слышала. Я обещала ей поехать весной в русские степи, чтобы искать Пьера. Я обещала и обещала, а она в своем отчаянии была ребенком, который верил всем моим словам.

Сегодня специальные выпуски газет сообщают, что император вернулся из России.