"Слишком много клоунов" - читать интересную книгу автора (Збых Анджей)

15

На следующий день до трех часов о Махулевиче не было никаких известий. Ольшак приказал на всякий случай сообщить его приметы и номер его автомобиля всем милицейским постам воеводства и патрульным дорожной инспекции и подумывал уже, что придется через Главное управление объявить общий розыск. Но этого не потребовалось, так как Махулевич неожиданно появился у себя на квартире, где со вчерашнего дня его ждал Кулич со своими людьми. Махулевич был скорее удивлен, нежели испуган, арестом. Очевидно, Марыся Клея неплохо сыграла роль провинциалки, если Махулевич ничего не подозревал.

«Очень точно она его охарактеризовала», — решил Ольшак, когда к нему привели Махулевича.

— Не понимаю, пан капитан, что вам от меня нужно. Дела я веду честно. Мое предприятие приносит доход государству, недавно я снова заключил контракт о поставках продукции на экспорт.

— Вы собираетесь продавать за границу клоунов? — невинно спросил Ольшак, положив перед арестованным тряпичную куколку. — Их выпускает ваше предприятие, не так ли?

— Да, — ответил Махулевич, внимательно разглядывая игрушку. — Мы выпускали их год назад, а сейчас прекратили из-за отсутствия сбыта. У меня осталось еще несколько сот непроданных. Ну что же, торговля требует риска, — улыбнулся он спокойно. — Тайна покупательских вкусов. Сегодня клоуны идут нарасхват, а завтра на них никто не хочет смотреть. К сожалению, финотдел не хочет понять трудностей, с которыми сталкивается частный предприниматель, и чем он ежеминутно рискует.

— Если судить по цене, которую вы назначали за это тряпичное безобразие, — сказал Ольшак, — риск должен быть большим.

— Не понимаю, о чем вы, — рассмеялся Махулевич. — Оптовая цена за клоуна, установленная комиссией цен, составляет, если мне не изменяет память, девятнадцать злотых. При покупке более пятисот штук я делал пятипроцентную скидку. К сожалению, только однажды у меня была такая приятная возможность. Я продал сразу две тысячи штук. Мне показалось, что клоуны пойдут хорошо, но ошибся.

— Кому вы продали две тысячи?

— Ах вот вы о чем! Этим уже интересовались и ГТИ, и финотдел. Как-то появилась у меня молодая женщина. Сказала, что хотела бы приобрести две тысячи клоунов. Естественно, на складе у меня столько не было, поэтому мы заключили договор, вернее, обговорили условия, ибо я избегаю ненужных формальностей, которые так нервируют нас в общественной торговле. И действительно, эта женщина приехала через неделю, заплатила мне все, что причиталось, минус скидка и забрала игрушки. Только я ее и видел. Я куда-то затерял копию счета, поэтому через несколько недель написал по адресу, который она мне оставила: «Варшава, улица Мархлевского, павильон № 49». Однако вскоре получил ответ, что в указанном месте адресат не значится. Меня это очень удивило, и при первом же посещении Варшавы я пошел в управление торговли, где мне сказали, что владельца магазина с фамилией, которую назвала мне эта женщина, в Варшаве нет. В итоге я так и не получил копии счета, что пронырливому ревизору Роваку из ГТИ сразу же показалось подозрительным.

— А вам бы не показалось? — спросил Ольшак. — Кто-то покупает две тысячи клоунов и исчезает без следа.

— Но мне заплатили наличными, пан капитан. Это меня несколько удивило, но я подумал, а вдруг у моей покупательницы две тысячи детей, — Махулевич опять улыбнулся, довольный своей шуткой.

«Он держится так, — подумал Ольшак, — будто ждал моих вопросов и заранее приготовил на них ответы».

— Та женщина — брюнетка в черных очках, не так ли?

— Конечно, — ответил машинально Махулевич.

— Почему «конечно»? — наступал Ольшак.

— Особа, таинственно исчезнувшая после приобретения двух тысяч клоунов, должна выглядеть таинственно, не правда ли? Пан инспектор прекрасно ее себе представил.

Махулевич явно издевался над ним, и Ольшак не выдержал.

— Приведите задержанного! — рязкнул он в трубку. Но Махулевич не смутился, увидев Бабулю.

— Это он? — спросил Ольшак.

— А как же! — подтвердил Бабуля. — Кому же еще быть? Я ведь говорил — пан Махулевич.

Инспектор жестом попросил увести Бабулю.

— Вы знаете этого человека?

— Этого идиота? Разумеется. Иногда я использую его на складе, когда нужно перетащить какую-нибудь тяжесть. Сильный, бестия.

— И поэтому вы наняли его для того, чтобы сбросить Сельчика с девятого этажа.

Махулевич беспокойно заерзал на стуле.

— Что вы делали в ночь с третьего на четвертое сентября?

— Не помню. Сомневаюсь, чтобы и вы помнили, чем занимались в ту ночь.

— Я помню, — сказал Ольшак. — В ту ночь я осматривал тело человека, который выбросился, а оказалось, что его выбросил из лоджии Бабуля, которому вы заплатили пятьсот злотых и помогли перебраться из квартиры Сельчика в соседнюю лоджию Кральских, пани Барбары Кральской, — поправился инспектор неизвестно для чего.

— Прошу прощения, — Махулевич наклонился в его сторону, — на такое серьезное обвинение могу сказать только то, что готов привести к вам трех своих знакомых, с которыми провел ночь с третьего на четвертое сентября. Мы играли в бридж, пили водку, и они в случае нужды могут присягнуть, что я не выходил из дома. Что вы скажете на это? Что представите суду? Показания идиота, невменяемость которого подтверждалась неоднократно и которому можно внушить все, что угодно?

— Я постараюсь, — спокойно ответил Ольшак, — арестовать ваших приятелей по обвинению в даче ложных показаний. Кроме того, представлю суду Войцеха Козловского, который утверждает, что вручил вам ключи, украденные у Барбары Кральской, а также приведу показания соседки покойного, — здесь инспектор пошел на риск, — которая видела, как вы входили в квартиру Барбары Кральской около часа ночи.

Махулевич потянулся к пачке сигарет, лежавших перед Ольшаком. Капитан пододвинул ему спички и подождал, пока тот прикурит.

— Все ясно, — произнес наконец Махулевич. — Жить недолго, но интенсивно — таков мой девиз. Что вы хотите от меня услышать? Знаю, что чистосердечное признание суд примет во внимание. Я юрист, правда, без диплома.

— Зачем вы это сделали?

— Мне было приказано. Сельчик был мертв. Нужно было создать видимость самоубийства.

— Сельчик был жив. И это было убийство. И вы его участник. Кто вам приказал?

— Человек, который держал меня в руках, который мог… Впрочем, это ни к чему…

— Который мог вас посадить на несколько лет, что, кстати, вас и сейчас не минует. Соучастие в убийстве — это не шутка, и жизнь ваша в тюрьме будет совсем не короткая и далеко не интенсивная.

— Могу поклясться, что я ничего не знал, думал, что Сельчик мертв. Так мне сказал… — Махулевич запнулся.

— Шеф, — докончил за него Ольшак. — Кто он?

— Не знаю. Я никогда не видел его в лицо.

— Он руководил вами по телефону? — с иронией спросил Ольшак.

— Иногда да, но обычно отдавал приказания при встрече.

— Значит, все-таки вы видели его?

— В лицо — никогда. Все происходило так. В назначенный день и час я останавливал машину с погашенными фарами на двадцатом километре Варшавского шоссе. Ждать приходилось несколько минут, потом появлялся шеф, открывал дверцу и садился на заднее сиденье прямо за мной. Мне нельзя было оглядываться. Перед каждым свиданием я должен был обвязывать зеркальце заднего обзора носовым платком. Мы все обговаривали, то есть он давал мне поручения и деньги.

— Много?

— Десять тысяч ежемесячно.

— Какие же поручения?

— Запугать какого-нибудь торговца, организовать кражу. У меня была группа парней, таких, как Козловский.

— А что вы делали с украденными вещами?

— Передавали шефу.

— Когда вы получили приказание убить Сельчика?

— Я не убивал, — возмутился Махулевич. — Мне было поручено организовать выброс тела из окна. На убийство я бы никогда не решился, и если бы знал… — он запнулся, как бы поняв, что пошел бы на все, поскольку шеф держал его в руках. — В прошлую среду, — сказал он, помолчав.

— Неделю назад, — констатировал Ольшак. — Немного же у вас было времени для приготовлений. Вы встретились опять на Варшавском шоссе в темной машине?

— Мы встречались там всегда каждую неделю. То есть шеф иногда не являлся, но я всегда должен был его ждать в двадцать два часа. Однажды он появился только через месяц.

Ольшак взглянул на часы. Шел пятый час. Еще есть время: ведь сегодня среда. Шеф, конечно, может не появиться, но все-таки…

— Ключи от вашей машины! Мы сегодня воспользуемся ею, надеюсь, вы не будете возражать? Помощь в поимке преступника также может быть принята судом во внимание.

— Знаю, — ответил Махулевич. — Ключи среди вещей, которые у меня отобрали при аресте.

Ольшак еще успел вздремнуть перед операцией, но сон не улучшил его настроения. Поездка на Варшавское шоссе — только формальность. Инспектор знал, кто будет ожидать его на двадцатом километре, но что-то мешало ему чувствовать себя победителем. Чересчур легко дается ему победа. Через час он поймает неуловимого шефа банды, терроризировавшей торговых работников их города, человека, который отдал приказ убрать Сельчика… Во время дальнейшего допроса Махулевич показал, что знал ревизора ГТИ только понаслышке, сам к нему никаких претензий не имел, а только исполнял приказ своего шефа. Но ведь и поимка главаря не объяснит последнего письма Сельчика. В беспокойном мозгу крутятся какие-то наблюдения, обрывки разговоров, которые Ольшак никуда не может пристроить, и все-таки они его беспокоят. Почему, например, француз сидел в одних носках? «Чушь! Просто я заработался», — решил инспектор.

Перед зданием управления уже стояла машина Махулевича, а в черной «Волге» Ольшак увидел Кулича и помахал ему рукой.

Инспектор с наслаждением развалился на мягком сиденье автомобиля. Едва он дотронулся до педали, как машина рванулась с места. Ольшак даже вздрогнул. Ему редко приходилось водить машину, а если он и садился за руль, то чаще всего старой милицейской «Волги», разболтанный ход которой напоминал трусцу стельной коровы. Уже через минуту он полностью освоился с управлением машины. Хорошо, что сейчас его не видит жена, мечтающая о собственном автомобиле! Едва выехав за черту города, Ольшак сильнее надавил на педаль. Машина шла почти бесшумно, дальний свет разгонял темноту, и равномерный шелест шин нагонял дремоту. Инспектор бросил взгляд на спидометр: сто сорок километров в час! А ему казалось, что не больше восьмидесяти. Живи хоть сто лет, но никогда у тебя не будет подобной машины! А вот Махулевич мог позволить себе такую. Единственная разница в их положении, что

Махулевич отправится на длительную отсидку, а он будет наслаждаться свободой. «И все-таки мы купим машину!» — решил Ольшак и сбавил скорость. Где-то здесь должен быть двадцатый километр. Ольшак развернулся: Махулевич всегда ставил машину, развернувшись к городу. Инспектор выключил фары и посмотрел на часы. Еще десять минут. Он знал, что невдалеке за поворотом стоит «Волга» с Куличем, а в ближайших кустах притаились его люди. Прождут ли они напрасно или этот тип все-таки появится? Тогда в «Спутнике» он говорил, что мечтает о миллионах… А может, ему нравится сама игра?

Инспектор переложил пистолет из кобуры в карман пиджака. Если тот заподозрит неладное, то пойдет на все. Махулевич показал на допросе, что во время бесед со своим шефом ощущал между лопатками прикосновение твердого предмета. Значит, у него есть оружие.

Больше всего инспектор хотел, чтобы незнакомцем, который сядет в машину, оказался не старший ревизор Государственной торговой инспекции Тадеуш Ровак. Ольшаку по-своему нравился этот человек. Но ведь сколько улик накопилось! Правда, никаких прямых доказательств, одни подозрения, но их такое множество, что это не может быть случайностью. Только почему все идет так гладко? Достаточно было забрать из квартиры Сельчика клоуна, и тогда сам черт не связал бы его смерть с действиями шантажистов, о существовании которых милиция даже не подозревала. «Просто повезло», — подумал инспектор, но это его не успокоило. Ольшак взглянул на часы: оставалось еще три минуты.

«Ну хорошо, — продолжал размышлять инспектор. — Ровак хотел иметь деньги и такую жизнь, как у Маху-левича, хотя был совершенно другим человеком, ибо Махулевич наслаждался жизнью, так как слишком глуп, чтобы ею не наслаждаться. Но ведь Ровак — умный человек и умеет смотреть на себя со стороны. Он прекрасно понимает, что катание девочек на автомобиле не принесет ему того, о чем он мечтает. Если он, старший контролер ГТИ, зарабатывающий две с половиной тысячи злотых в месяц, начнет раскатывать по городу на шикарном автомобиле, то быстро перестанет быть работником ГТИ, а также, очевидно, и свободным человеком. Наверняка Ровак закрывает глаза на мелкие нарушения торговых операций. С этим Ольшак готов согласиться. Подтверждением тому мог быть, например, ужин в обществе Спавача. Но миллионы… Нужно не иметь воображения, чтобы серьезно мечтать о миллионах. К этой роли подходил бы только один человек, но его нет в живых, его сбросили с девятого этажа, и Ольшак до сих пор не знает почему. „А может, — мелькнула у него мысль, — он хотел сбежать с этими деньгами за границу?“

Недавно, припомнил Ольшак, на черном рынке был замечен усиленный спрос на доллары. Кто-то скупал исключительно крупные купюры, самые меньшие по пятьдесят долларов. Милицейский отдел борьбы с хищениями в народном хозяйстве не сумел установить, кого они интересовали. Во всяком случае, Ольшак помнит, что повышение курса прекратилось всего две недели назад, а перед этим доллары у них в городе шли на черном рынке по наивысшей в Польше цене. И это было, отметил про себя Ольшак, всего две недели назад, то есть незадолго до смерти Сельчика. «Заграница, — услышал он хорошо знакомый сигнал внутренней тревоги, — кто-то недавно говорил ему о выезде за границу. Ах да, Иоланта Каштель, которая мечтала о путешествии в Италию, но поездка откладывается». Почему она улыбалась с такой иронией, когда говорила о двенадцати долларах на карманные расходы? Поляки, впервые отправляющиеся за границу, вообще думают, что двенадцать долларов соответствуют, по крайней мере, стоимости злотых, которые платят за них на черном рынке.

Инспектор снова представил комнату Иоланты, ее халат и большие мужские домашние туфли, которые, как она утверждала, у нее не хватает мужества убрать. Что его во всем этом беспокоит?

Светящиеся стрелки часов показывали семь минут одиннадцатого. Если никто не появится в течение трех минут, можно будет уезжать. Махулевич говорил, что ждал обычно только десять минут. Значит, главарь сегодня уже не появится. Нужно ли повторять эксперимент в следующую среду? А может, преступник давно разгадал все действия Ольшака и решил поиграть с ним?

Инспектор включил фары и хотел уже дать газ, когда услышал шаги бегущего человека. Он быстро выключил свет и напрягся в ожидании. К его удивлению, человек открыл переднюю дверцу вместо задней и сел на сиденье рядом с ним. Незнакомец тяжело дышал и как будто не мог произнести ни слова. Ольшак включил свет в машине и увидел зажмурившегося Ровака.

— Вы не можете, — выдавил тот наконец из себя, — подбросить меня в город?

В первую минуту он не узнал Ольшака.

— С удовольствием, пан Ровак, — ответил инспектор. — Я ждал именно вас. Игра кончена.

— Это вы, пан капитан? Я и не узнал. Увидал автомобиль и испугался, что вы уедете. Эта девка бросила меня в поле как собаку. Но я разыщу ее и скажу пару ласковых слов. Она иногда заходит в «Спутник».

— Обо всем вы расскажете у меня в кабинете.

— Я и сейчас могу рассказать, — Ровак тяжело хватал воздух. — Лучшая девушка в «Спутнике», да еще с машиной. Позволяет за собой ухаживать, весь вечер танцует только со мной, а потом предлагает поехать за город в машине и вдруг ни с того ни с сего выбрасывает человека на шоссе…

Снова эта идиотская тревога. Почему приходят ему в голову совершенно абсурдные мысли?

— В довершение всего, пан капитан, я надел сегодня новые ботинки, которые мне малы. Купил, так как понравился фасон, но жмут ужасно, и я боялся, что придется все двадцать километров топать пешком. Понимаете, после танцев ноги у меня опухли, и, если вы позволите, я бы с удовольствием разулся. — Ровак вдруг замолчал, как бы вспомнив что-то. — Простите, — сказал он, — вы говорите, что именно меня здесь ждали? Пли я не расслышал?

Ольшак не ответил. Он нажал на тормоз с такой силой, что Ровак чуть не ударился головой о стекло.

— Вы запомнили номер и марку ее машины? — спросил инспектор.

— Да, — сказал Ровак, все еще держась за щиток. — Серая «сирена», две последние цифры — 19.

— Идиот, — произнес сквозь зубы Ольшак и, заметив удивленный взгляд Ровака, добавил: — Это не о вас. Я дал себя водить за нос, а все было так просто.

— Что? — не понял Ровак. Он уже успел снять один ботинок и массировал натертую ногу.

Не ответив, Ольшак нажал на клаксон. Через мгновение к ним приблизилась «Волга», из которой выскочил Кулич.

— Слушай, — сказал Ольшак, — я чуть не совершил ужасную ошибку, но, — он посмотрел на часы, — все еще поправимо, во всяком случае, мне так кажется. Мы вели себя, как эти глупые тряпичные клоуны. Кто-то дергал нас за ниточки, словно марионеток, но, кажется, пересолил. Вот поедешь по этому адресу. — Ольшак подал Куличу бумажку. — Предварительно запроси ордер на обыск, но искать тебе ничего не нужно. На маленьком столике стоит фотография, обвязанная черной лентой. Забери ее. Она подклеена с обратной стороны, и там должна быть какая-то надпись. Отдай снимок в лабораторию, поставь всех на ноги, но мы должны прочитать эту надпись, даже если она замазана или выведена. Это очень важно. Сообщи в Варшаву, чтобы приготовили мне оперативную группу. Было бы хорошо, если бы включили в нее Беджицкого. Я поеду на машине Махулевича, так будет быстрее. Понимаешь? Я должен быть гам на рассвете!

Кулич кивнул головой и побежал к «Волге». Ольшак дал газ, развернулся, и почти в ту же секунду стрелка спидометра подскочила к цифре 80.

— Что вы делаете? Куда вы меня везете? — спросил Ровак. Он ничего не понимал.

— Это прекрасно, что вы купили ботинки на размер меньше, — сказал Ольшак и еще сильнее надавил на педаль. Не глядя на удивленного Ровака, он добавил: — Кажется, мы увидим шахматы, которые вам так нравились.