"Вальпургиева ночь" - читать интересную книгу автора (Завозова Анастасия)

Мишка спохватывается

Ох,опять я отвлеклась! Так уж, видимо, устроен человек — даже в самые ответственные минуты жизни не может не думать о посторонних вещах.

Мы подбежали к катакомбам со стороны музея. Преследователь, видно, удивился нашей прыти и немного поотстал.

— Давай, Мишаня, соберись! — Полинка, свеженькая как огурчик, бодрой рысью потрусила вдоль ограды.

Я с трудом поспевала за ней, тяжело дыша, вы— валив язык чуть ли не на плечо и держась за бок.

— Ы-ы-ы ку-у-да? — выдохнула я (переднеязычный «т» давался с трудом), видя, как Полина энергично принялась дергать проволоку ограждения. — И-игнализация! — предупредила я, кажется начиная вдобавок икать.

— Для интеллигентов! — отрезала Полли и, схватив меня за уже основательно распухшую ручонку, втолкнула в дыру.

Мы оказались во дворе музея. Пока я просчитывала, сколько нам дадут за взлом с проникновением, Полина уже деловито знакомилась с оконной задвижкой.

— Клянусь будущими рогами моего Васеньки! — выдала она, открывая окно. — Ё-мое, сколько понту! Сигнализация, злая собака, металлические пуленепробиваемые окна! А на деле-то: сигналкой и не пахнет, разве кто задом на проволоку наскочит и заорет, Жучка небось уже со сторожем самогону нанюхалась, а уж окна… Прошу! — И Полинка, не дожидаясь, пока до меня дойдет, что нужно сделать, перевалилась через подоконник.

— Лезть туда? — тупо переспросила я. — Но… это нельзя!

Полинка высунулась из окна:

— Ну тогда стой здесь! Я тебе сейчас хлеб-соль вынесу — маньяка приветишь…

И маньяк не замедлил о себе напомнить. Рядом с оградой раздался уже до тошноты знакомый стук копыт. В ту же секунду конь легко перемахнул через проволоку и оказался в нескольких метрах от меня.

Этого оказалось достаточно, чтобы я с нервным ревом чуть не проломила раму.

— Вот так-то лучше! — заметила Полина, покаывая крепенький кукиш бледной морде всадника, маячившей в окне.

Я сидела на полу под бронзовым бюстом Готфрида работы местного скульптора-авангардиста и всерьез подумывала о том, чтобы зареветь в голос. С наслаждением размазать кулаками слезы по щекам, гнусаво повыть, повсхлипывать… Да какая из меня ведьма! В критической ситуации только и способна на то, чтобы как последняя овца шлепнуться на курдюк и заблеять! Бог ты мой, но как же это приятно!..

— Э, э, Миха, ты че?! — завопила Полина, которой наконец удалось надежно подпереть чем-то окно. — Это еще что за «Богатые тоже плачут?! Наш— то Луис Альберто за окошком не в коме, знаешь ли! Давай-ка оставляй сопли до следующей серии!

— Мне страшно! — провыла я.

— Во! — искренне удивилась Полина. — А мне приятно! Всю жизнь мечтала от какого-нибудь долбанутого поклонника Майн Рида побегать! Не, Миха, ты со слезами завязывай! Все равно красиво реветь у тебя не выходит, так… хрюканье какое-то!

Слезы сразу высохли.

— Хрю-хрюканье? — срывающимся голосом переспросила я. — А ты… ты…

— Все соображения о моем моральном облике прошу предоставить письменно в двух экземплярах не позднее двадцать пятого числа месяца, следующего за прожитым! — Полинка ловко сгребла мое расслабленное тельце с пола и потащила за собой по музейным залам.

— А мы куда?

— В катакомбы, куда ж еще! — Но…

— Г… то есть все равно! Или ты хочешь, чтобы нас утром здесь накрыли? Ну нет, такой радости я никому не доставлю!

— А как мы выйдем?

— Каком кверху! — огрызнулась Полина, но тут же смягчилась: — Да не трясись, мы с Васей эти катакомбы вдоль и поперек облазили! Там выход есть наружу — прямо на улицу Козодоева. Вот только фонарь у сторожа надо позаимствовать — темно в этих коридорах…

Полина свернула в подсобные помещения. Нырнув в первый попавшийся закуток, она принялась энергично ковыряться в коробках.

— Так… калошки, дождевичок, это все понятно… Пол-литра раз, пол-литра два, три, четыре… Блин, дедуля себе сам, что ли, светит?! Красным носом… Ух ты, «Плейбой»! Не знала, что его до революции издавали… Томик матерных стихов Пушкина — дедок-то начитанный!

Я нервно озиралась по сторонам. По-моему, мы сейчас совершаем настоящее воровство! Ой, мама… А ведь есть какой-то наговор для удачного воровства… Нет, об этом даже не думать!

— А… а сторож не заметит?

— Не писать! После крушения «Титаника» дедуле уже ничего не важно! Вот если б мы у него поллитру сперли… А то — фонарик! Хочешь, я ему денег оставлю?

— Хочу! — воодушевилась я.

— Ну и хоти дальше…— Полинка победно замахала фонариком. — Живем! И свет есть, и холодное оружие! Хочешь, Миха, я тебе берданку сыщу, чтоб тебе, как в рекламе памперсов, было сухо и комфортно?

— Не надо! — с достоинством отозвалась я. А что тут еще скажешь?

— Ну и все… За мной!

Осторожно, на ощупь, мы спустились на нулевой этаж. Полина весьма справедливо рассудила, что светить фонариком в помещении музея рискованно, так как свет могут заметить с улицы. Непонятно почему, но наш преследователь не решился лезть за нами в окно и продолжал топтаться во дворе. Может, ему без коня неуютно было бы?

В катакомбах Полинка торжественно обвела фонариком стены. — Вот! — провозгласила она. — Сбылась мечта детства — я стою у входа, а мерзкой тетки, скрипящей: «Куда без билетика, девушка, прете?» — НЕТУ!

— И куда нам теперь? — спросила я, боязливо оглядывая каменные стены. Ночью, да еще при слабом свете фонаря все выглядело так зловеще!

У стен улыбались черепа, разложенные декоративными кучками специально для привлечения туристов. Где-то капала вода, отовсюду раздавались подозрительные шорохи и стуки…

Полинка тем временем сочла своим долгом осветить каждую кучку черепов и поздороваться:

— Ой, теть Зина! Давненько не виделись… Дядя Жора — как вас жизнь-то побила! Сарра Абрамовна, а вас-то за что сюда?

— Ты что, знала их при жизни? — спросила я, стараясь не очень громко стучать зубами.

Полинка почесала нос фонариком, от чего по стене заплясали причудливые тени, и серьезно, задумчиво так, ответила:

— Да нет, не пришлось… уже, так сказать, после свиделись. Мы их во время практики полировали, чтоб посимпатичней были. Дядь Ваню я вообще полдня в собственной ванне отмачивала. Леха, правда, повопил немножко, что он не некрофил — с черепами купаться…

— Подожди, подожди, — прервала я предающуюся приятным воспоминаниям Полину, — они, черепа я имею в виду, не изначально отсюда?

— Ты че, подруга, смеешься? Да мы их по заказу со всей анатомички собирали! С Саррой Абрамовной, правда, жалко расставаться было. Эх, не отстояли бабушку!.. Ой, глянь — Светка-мармозетка! А ты-то почему здесь — тебя ж наша школа заказывала?!

— Страшна-то…— резюмировала я, разглядывая перекошенные глазницы и неправильный прикус.

— Специально подбирала! — с гордостью отозвалась Полина.

Мы еще немножко поразглядывали черепа. Идти дальше, в темноту, как-то не хотелось. Наконец Полинка решилась, опять схватила меня за руку, и мы зашагали вперед.

Очень скоро обустроенная специально для туристов часть коридора кончилась, и мы очутились перед натянутой веревочкой с прикрепленной к ней табличкой: «Далее проход воспрещен. Осторожно — опасная зона!»

— Опасная, как же! — хмыкнула Полина, перелезая через веревочку. — Чувак явно строил на века. Толкиенисты тут каждый год игрища устраивают, и если уж после этого катакомбы выстояли, то, значит, стоять им вечно!

Даже слабого света фонарика было достаточно, чтобы понять: этот коридор когда-то сотрясали нешуточные страсти. То там, то сям попадались надписи и рисунки, довольно подробно отражающие историю движения толкиенистов в Семипендюринске:

«Валанте здесь была и в Мордоре вас всех видела!»

«Фродо — лох. Саурон».

«Ехал Фродо через реку, думал, типа, в речке рак, сунул Фродо руку в реку — Горлум за колечкоцап!»

«Назгулы — педофилы!»

«Бомбур бежит — земля дрожит!»

«Гоблины вас сцапают, унесут и схряпают!» [1]

«He носи кольцо на пальце, если пальцем дорожишь, а не то его отрубит злой Исилдур у тебя» [2].

«Поля и Вася…»

Что? От неожиданности (впрочем, этого следовало ожидать) я притормозила. Но нет — глаза меня не обманывали: на каменной стене под сердцем, пронзенным стрелой, было старательно выведено белой краской: «Поля и Вася были здесь!»

— О! — Полинка для пущей верности потыкала пальчиком в направлении надписи. — Это мы!

— Вижу! — вздохнула я. — Полин, но разве ты не знаешь, что писать на стенах неприлично?

Полинка вытаращила глаза: ну точь-в-точь как Жупик, когда еду проносят мимо его миски.

— Вот это да! — воскликнула она. — А кто мне рассказывал про какого-то дядьку, который такое написал на собственной картине? Ну, помнишь, понятым он на свадьбе был… И ниче — за его мазню богатенькие столько шевелюшек готовы отслюнявить! Когда Ваську посадят за взлом главного компьютера в Белом доме, я эту стенку по камешку распродам — как раз на эмгэушных юристов хватит!

Гм, определенная логика в Полинкином ответе, разумеется, присутствовала, но…

— Тот дядька, то есть Ян ван Эйк, мог себе позволить написать что угодно — это ведь была не общественная стена, а его собственная картина…

— Тем более! — не унималась Полли. — Мы с Васей сделали свое черное дело по-тихому, никого на него глядеть не заставляем, а этот… Пыр ван Мыр всем показывал! Прикинь, если б эта стена виселиц бы в какой-нибудь галерее Тупицци!

— Уффици, — поправила я. — И Ян ван Эйк!

— Ой, не матерись ты!

Вот так, переругиваясь, мы с Полинкой все шли куда-то в темноту, сворачивали, поднимались, спускались, а конца коридорам и переходам не было видно. Я начинала потихоньку паниковать. Сразу вспомнились все страшные истории, связанные с этими катакомбами. И о старенькой бабушке, которая решила культурно оттянуться и отстала от: экскурсии, и о девятой группе детского сада «Русалочка» — расшалились детишки в катакомб двоих потом недосчитались, и, конечно, о самой главной страшилке, связанной с появлением катакомб в Семипендюринске.

Будто прочита,в мои мысли, Полина вдруг сказала:

— Вот сколько живу, всегда мучилась вопросом — на фиг было строить эти катакомбы! Ведь Готфрид так и не успел сделать ноги, когда наши пришли. Насовали ему в хрюкальник, он и «хайль Гитлер» сказать не успел — откинулся, болезный.

— Разве ты не знаешь эту историю? — удивленно спросила я. — Ну, про постройку катакомб. Ее ведь рассказывают на каждой экскурсии…

— Ой, Мих, не издевайся, а! Меня аж в кукурузные хлопья крючит, когда я слышу: «Посмотрите налево, в тысяча триста растаком-то году…» А что, есть какая-то история? Интересная? Рассказала бы, все равно еще далеко тащиться… ты ж после бега еле коньками гребешь.

Поскольку выражение «грести коньками» явно не имело под собой никакой семантической базы, я решила не обижаться и принялась рассказывать Полянке одну из самых известных легенд Семипендюринска:

— Случилось это давным-давно…

— Класс!

— …когда наш Готфрид решил, что для полного счастья ему не хватает только жены. Ну а поскольку он был кавалер, так сказать, с приданым в размере целого города, то жену ему подобрали соответствующую — дочку властителя какого-то соседнего городка. Звали ее, между прочим, Клотильдой. Была она, как и положено, очень красивой и очень молодой, в то время как из Готфрида… ну, песок еще не сыпался, но некоторая трухлявость в облике уже присутствовала. Говорят, Готфрид до безумия влюбился в Клотильду, даже построил в честь ее павильончик а-ля святилище, ну тот, что теперь неподалеку от магазина «Сантехника»…

— Эту страсть господню?! С толстоногими бабами и зелеными рептилиями?! Да если б мне Вася что-нибудь подобное отгрохал, я б ему показала…

— Бззз! Так вот, сначала у них все шло нормально, может быть, и дальше бы все было хорошо, если б не постоянные отлучки Готфрида. Кроме наших-то на осушенное болотце много народу претендовало, вот и приходилось Готфриду губы запечатывать особо их раскатавшим. Ну а Клотильда тоже, знаешь ли, не в носу ковырялась. Вышивать крестиком скоро надоело, вид из окна на топи и трясины быстренько приелся, вот она и нашла себе новое развлечение. Развлечение состояло пажом в свите Готфрида. Ну, точно его профессию я не помню — так, подай-принеси. По-моему, еще на мандолине играть умел — в общем, то, что надо для скучающей девушки.

— И тут они смандолинились, — сопя, подсказала Полина.

— Точно. Паж, как и положено, был этаким смазливым тонконогим юношей, не чета лысоватому, толстопузому, а с некоторых пор еще и рогатому Готфриду. Так бы и играли Клотильда с пажом на мандолине, если бы в свите Готфрида не отыскался свой Яго…

— Кто? Яга?

— Не Яга, а Яго, — поправила я Полли. — Это из «Отелло».

— «О! Тело!» — задумчиво поглумилась Полина, делая вид, что о Шекспире и не слышала. — Это чего ж такое — порнушка или жутики?

Я мужественно решила не отвлекаться на провокацию и продолжила свой рассказ:

— Некто услужливый сообщил Готфриду, что Клотильда слишком часто музицирует с пажом. Готфрид разъярился, прямо из какого-то похода кинулся домой, ну и накрыл Клотильду с пажом… во время очередной игры на мандолине. И вот тут-то наш Готфрид повел себя крайне нетипично. Вместо того 'чтобы придушить жену и спустить ее любовника с балкона или хотя бы забодать последнего весьма ветвистыми к тому моменту рогами (поговаривают, что к тому времени Клотильда уже успела родить мужу наследника с мордашкой пажа), Готыфрид задумал очень необычный план мести. Он запер жену и пажа в разных комнатах. Затем кликнул крепких мужичков, вероятно тех самых, что осушали болота, и велел им построить под своим замком систему подземных переходов по собственноручно составленному плану. Вообще-то называть все это сооружение катакомбами, как мы делаем, не совсем правильно. На самом деле это подземный лабиринт. Так вот, мужички потрудились на совесть, уж не знаю как, но лабиринт был готов в рекордно короткое время. Туда-то Готфрид и запустил жену с пажом, пообещав им свободу, если они смогут найти выход, полагаю, тот самый, к которому ты меня сейчас ведешь.

— И что? — заинтересованно спросила Полина. — Нашли?

— Может, и нашли, только Готфрид забыл предупредить Клотильду и пажа об одном маленьком обстоятельстве — по его приказу выход был замурован и завален камнями, равно как и та дверь, через которую любовников запустили в лабиринт.

— Да он просто агрессивный козел! — завопила Полина.

«Козел… козел… козел!» — радостно заквакало эхо. Я зажала уши, в узком коридоре резонанс был необычайно сильным.

— Не, ну козел! — не унималась Полли, которую история, судя по всему, сильно впечатлила. — Садюга! Мымрюк! Да кто ему право дал так унижать женщину — ох, была бы я там, я б эту замурованную дверь в гвоздики бы разнесла да этому Готфриду по веточке рога б обломала! Вот этими вот пальцами, которые только недавно научились правильно держать скальпель!

Нет, Полина не обладала даром ясновидения и предсказания будущего. Однако, думаю, даже ей стало бы не по себе, узнай она, что ее словам в скором времени предстоит сбыться…

К счастью, со времен Клотильды и Готфрид, заваленный камнями выход давно расчистили, так что наружу мы выбрались относительно легко. Полинка, правда, все порывалась напоследок оставить в переходе какую-нибудь надпись (варианты: банальный — «Миха и Поля были здесь!», самокритичный — «Полина — крутая дивчина! Мишка — филологишка!» и т. д.), но я ее отговорила.