"Трубка снайпера" - читать интересную книгу автора (Зарубин Сергей Михайлович)

«РАЗНОРАБОЧИЙ»

Утром следующего дня Номоконов был в правлении колхоза. Когда разошлись люди, получившие наряды на работу, он заглянул к председателю.

– А мне сказали, что ты на охоту уехал, – протянул тот руку. –Ну, снайпер, посмотрел нашу жизнь?

– Все прикинул, все глядел, – сказал Номоконов. – Вчера развед­ку делал. Это верно, мало стало зверя, не прокормиться колхозу. Од­нако, никуда не поеду. Так думаю, что здесь надо работать, в селе.

– Дело твое, – сказал председатель. – Только вот ничего не выходит. Я-то знаю цену нашему хлебу… Машин нет. Да и народ износился, устал.

– Совсем ты испугался, паря, – вежливо сказал Номоконов. –Видно, не жил плохо. Еще приходи: про отца своего расскажу, про старые годы. Это когда в чумах и юртах жили… И за границей на­смотрелся. Вроде все блестит на улице, богато, а зайдешь в дом –большую нужду увидишь, в семьях простых людей соль да кар­тошку на столе. Ребятишек видел оборванных, никому не нужных. И заграничные люди хлеба у меня просили. Самое тяжелое время выдержал народ, а теперь чего страшиться? Трудно будет, это так. А вот не должны все время плохо жить! Богатые здесь места, знаю. А паника – самое пропащее дело. У нас в полку тоже случалась. Погоди, председатель, послушай. Около Ловати дело было, немец обходил. Так вот… Митинг, помню, собрали. Один командир, с виду большой, сильный… Сказал, чтобы по одному выходили люди к све­жим частям. Словом, чтобы каждый спасал свою шкуру кто как может. А потом другой выступил, такой же по званию, капитан. Надо, сказал, в кулак собраться, оружие приготовить, заграждения ставить, окопы рыть! Я тоже копал… Маленькой казалась траншея, ненужной. А капитан пулемет ставил и говорил, что вспомним про этот день, когда в Германию с победой явимся! Так и получилось. Сперва заце­пились, огонь открыли, на землю положили фашиста. А потом по­гнали, стало быть. Под конец войны быстро побежал фашист… В нашем хозяйстве зацепку надо найти. А потом наладимся.

– Ну хорошо, – нахмурился председатель. – Раз решил ос­таться – пожалуйста. Правильное дело. Я ведь от души, семью твою жалел… Только куда тебя приспособить? – забарабанил он пальцами по столу. – Бригадиры имеются… В столярке старичок трудится, тоже гнать нельзя. Вот так, товарищ снайпер, рабочие руки нам нужны.

– Думал, за большой должностью явился? – усмехнулся Но­моконов. – Бери мои руки, давай задание!

– Вот это другое дело, – оживился председатель. – Сам пони­маешь, как нужны люди. Пока на разных работах побудь, а там посмотрим. Дел много, успевай поворачиваться. Из детдома не­давно приходили, просили дров подвезти. Кони заняты, может, на своем съездишь?

– Давай поеду, – сказал Номоконов.

Отборных дров привез Семен Данилович детям, родители ко­торых погибли в боях, помог распилить, наколоть. А вечером от­вел Шустрого в полупустую колхозную конюшню, ласково потре­пал его по гриве, прошептал:

– Общим будешь, для всех.

Так после войны начал Номоконов счет своих трудовых дел. По-прежнему курил он трубку, полированную, купленную в Мань­чжурии у китайского лавочника. Можно было лишь представить, как сверкнула на ней, засияла первая послевоенная отметка «чест­ной работы» – и такая песня есть у тунгусов из рода хамнеганов.

В первую послевоенную зиму «на разных работах» был Се­мен Данилович. Дров заготовил в тайге, навозил их целые горы – к правлению, к детдому, к избам стариков и слабых людей, искале­ченных войной. Тепло стало людям. Не было навыков к хлебопа­шеству, но когда ему поручили возить на поля удобрения, горячо принялся за это дело. Заметили, что «справные» лошади у челове­ка, ухаживающего за ними, и сбруя починена – подогнана, и телеги не скрипят, не разваливаются – назначили в колхозную мастерс­кую. Табуретки делал, телеги, рамы для парников. Начался сев – опять перевели на другое место. Зерно возил на пашни, воду, при­цепщиком работал, сеяльщиком. Летом косил сено, ремонтировал дороги. Два года пас скот, потом две зимы проработал конюхом.

Давно уехал из села председатель колхоза, заходивший «на огонек» к демобилизованному старшине. Теперь он работал на ком­бинате, и Номоконов не раз видел его, когда бывал там. Человек с красным лицом, одетый в добротный кожаный реглан, критически осматривал залатанную козью дошку конюха, протягивал руку и неизменно спрашивал:

– Ну, нашел зацепку?

Отмалчивался Номоконов, отходил в сторону, а однажды не протянул руки: бывший председатель колхоза, жалкий, растерян­ный, подошел к нему в чайной.

– Богатым стал, в костюм оделся! Может, вместе выпьем, снайпер?

– Пропащий ты человек, – покачал головой Номоконов. – Кру­гом лишний.

Постепенно крепло хозяйство таежного колхоза. Сперва свежие доски появились на прохудившихся крышах, молодые тополя зазе­ленели в палисадниках. А потом все чаще стали наведываться в село новенькие тракторы из МТС, автомашины и комбайны. За околицей выросли постройки животноводческой фермы. В селе открылись почтовое отделение и начальная школа. Неплохие урожаи зерна стала давать удобренная земля. Пришло время, когда на тру­додни было выдано хлеба столько, что хватило на весь год.

Не стали сниться Номоконову тяжелые сны – уже мало что на­поминало о войне. Как-то приехал научный работник из Ленингра­да, попросил передать для музея трубку с отметками об охоте за фашистским зверьем, «Памятку снайпера», спросил, кому Семен Данилович сдал свою винтовку № 2753, облегчившую, как он ска­зал, участь не одного ленинградца. Все, как было, рассказал Номо­конов: не лежать его винтовке в музее, не смотреть на нее народу. Среди Валдайских высот, на краю заболоченной долины, в блин­даже, где жили снайперы, разобрал Номоконов винтовку, попав­шую ему в руки в Старорусских лесах. Ложе выбросил, а желез­ные части густо смазал, завернул в холстину и зарыл поддеревом. Очень хотелось Номоконову вернуться после войны к месту, откуда начался его боевой путь, разыскать свою любимую винтовку и увез­ти на родину. Пригодилась бы в тайге, на охоте. Только не при­шлось вернуться к Валдаю. Там, возле блиндажа, под корнями дере­ва пусть ищут, если надо. Не заржавеет… Сдал Номоконов на списание еще две винтовки. Одну на Карельском перешейке, дру­гую – за Кенигсбергом. Тоже были ладной работы.

И трубку слоновой кости с крестиками и точками на остове не удалось сохранить. В последние дни боев на Земландском по­луострове потерял ее снайпер. В кармане гимнастерки была, упа­ла на немецкую землю. Горячий был момент, и только после боя стал искать Номоконов дорогой мундштук с золотыми колечка­ми. Не нашел, наверное, землей завалило или испепелило разры­вом. И следа не осталось.

Забывалась война, увлекал труд. Было много забот о семей­стве. В 1947 году колхозники поздравили Семена Даниловича с пятым сыном – Василием. Потом новая радость – опять родился сын, Ванюшей назвали. Вскоре опять большая прибавка в семье случилась: дочери Люба и Зоя родились! А потом опять сын по­явился – Юрка! Пришлось делать большую пристройку к дому.

Принял на себя Семен Данилович еще одну обязанность.

Недобрым был день, когда, возвращаясь с фронта, завернул демобилизованный снайпер в село, где жили Санжиевы. Некому было отдать немецкую пулю, сразившую Тагона.

Сообщили односельчане, что война нанесла старинному охот­ничьему роду Санжиевых большой и непоправимый урон. Вскоре после гибели Тагона, в зимнюю вьюжную ночь, спасая колхозный скот, трагически погибла его жена, член партии Бальжит Санжиева. На разных фронтах смертью храбрых пали братья Тагона: Дутар, Митуп и Болот – также снайперы, сверхметкие стрелки. Не вынес горя отец, которого звали в народе богатырским охотником – он тру­дился в колхозе до 80 лет, и, получив вести о гибели всех своих сы­новей, скончался. За месяц до Дня Победы умерла старушка-мать…

А сынишка Тагона остался в живых. Только неизвестно, где хо­дит круглый сирота. Куда-то убежал после смерти бабушки, исчез…

Побыв с недельку дома, отправился искать парнишку Семен

Номоконов: новый огромный крюк сделал по агинской степи –верст на шестьсот. Шел по следу маленького Жамсо. От улуса к улусу, от юрты к юрте. Все же разыскал сиротку, обласкал его, обо­грел, привез в свой дом, отправил в школу. Дал себе слово: вырас­тить достойного продолжателя геройского рода.

Позже показал Номоконов сыну Тагона тяжелую немецкую пулю, когда подрос парнишка, стал пионером. Тогда и фронтовую книжку прочел Жамсо; новый батька достал ее из полевой сумки.

Понял Номоконов: мысленно поклялся в этот час мальчишка, что будет эта дружба вечной, бессмертной.

Старший сын Семена Даниловича, Владимир, вылечился пос­ле тяжелого ранения, демобилизовался из армии, вернулся в село. Ушли в тайгу отец и сын, долго говорили о боях, о Балтийском море, которое обоим довелось увидеть, о планах на будущее. А потом в веселую минуту соревновались. Первым выстрелил пятидесяти­летний отец – в самый центр далекой мишени попал. Долго целил­ся сын, нажал на спусковой крючок и, осмотрев мишень, сказал «есть». Две пробоины светились рядом, соединялись красилками. И тогда поверил Семен Данилович, что крепко дрался за Родину сын, тоже был грозой для врагов.

Больше не стали тратить патронов.

Сыну Прокопию не пришлось быть снайпером: зачислили его на боевой корабль Тихоокеанского флота. Теплым осенним днем приехал в таежное село стройный, черноусый, крепкий моряк, ар­тиллерист-зенитчик. И с ним ходил в тайгу на охоту Семен Данило­вич, слушал рассказы о морях и дальних странах: в Китай и Индоне­зию плавал сын. А на боевых учениях и он – специалист первого класса, как записано в документе, – тоже метко стрелял.

Несколько ран принес с войны старший сын. Не испугался он трудностей, не стал искать «теплого» места. На животноводческую ферму пошел работать, скотником. Прокопий стал лесообъездчиком. Женились они, привели в дом отца молодых жен, и у Семена Да­ниловича появились внуки. Жили все вместе. Дружно играли во дворе со своими маленькими племянниками их однолетки – дяди Вася, Ваня и Юра.

Зашел однажды в дом Номоконовых незнакомый человек и, осмотрев стены, сказал:

– Нам сообщили, что вы укрыли после демобилизации вин­товку. Где прячете?

– Это как? – удивился Номоконов. – За дверью она, гляди.

– Закон знаете? – строго сказал приехавший. – Придется при­влекать к ответственности.

– За что?

– За незаконное хранение оружия.

Полез в сундучок Номоконов, долго рылся в нем, перебирал бумажки. Вот она, справка с печатью и росписями, хорошо, что не выбросил.

–Даже через границу разрешили!

Взял справку человек из районного центра, прочел, усомнился:

– Что за особые отличия у вас?

– Стало быть, имеются.

Опять полез Номоконов в сундучок, достал узелок, бережно развязал. Фуражка, погоны старшины, орден Ленина, орден Крас­ного Знамени, два ордена Красной Звезды, медали. Посмотрел при­ехавший на реликвии воинской славы, нахмурился:

– Почему не носите? Так и получается… Не знают в селе о ваших наградах.

– Знают, – строго сказал Номоконов. – Из нашего колхоза, которые живыми вернулись с войны, каждый имеет награды. Бе­режет народ ордена, ценит, кровью заплатил за них. А я так… По праздникам наряжаюсь, редко. Ты походи по селу, поспрашивай. Со стороны вроде обыкновенные люди в нашем селе, а по боям да тру­довым делам – памятник им надо тесать из камня! Я что… Говорили как-то на собрании. Много героев вышло из нашего села, а предате­ля ни одного не нашлось. И оружие нам прятать ни к чему.

Не простился приехавший, куда-то исчез, а потом снова пришел.

– Вы хоть уберите подальше подарок… Не положено оружие иметь… Раз нет охотничьей бригады – нельзя!

Снял с гвоздя винтовку Номоконов, вынул из дула тряпицу, решительно протянул:

– Забирай. Это после войны, когда голодно было, я на охоту ходил. Коз приносил людям, которые землю пахали, сено косили. Как им без мяса? Себе мало что брал – потрох. Обыкновенно я живу, гляди. Напрасно кто-то позавидовал, пожаловался. Перед взятием Кенигсберга получал эту винтовку, как память оставалась. С десяток фашистов убил из нее, салют давал, а потом на Хингане действовал. Ладно бьет: зря не бросайте, жалейте.

Наступила осень 1953 года – особо памятная для тружеников таежного колхоза. Перед большим праздником вдруг приехали из района монтеры, поставили трансформатор, залезли на высокую опору и подключили к «чужим» проводам давно бездействовав­шую колхозную электросеть. Старики ходили в гору и, вернувшись, сообщили, что ни одна лампочка не потухла на улицах горняцкого поселка. Всем хватило энергии. Вновь вспыхнули в домах колхоз­ников «лампочки Ильича».

Зима выдалась теплая, с частыми снегопадами. Южные ветры дули над Нижним Станом. Большие и малые события, случившие­ся в ту теплую зиму, будоражили людей, волновали.

Приехал жить в село начальник дорожного отдела горного комбината Яков Михайлович Опин. Знали его колхозники: в годы войны он со своим отрядом проложил немало дорог по тайге. Ра­достным событием был отмечен день, когда подошла дорога к горе Узул-Малахай 22. Вот тогда, в марте 1942 года, один из рабочих на­шел в забое большой, с кулак, самородок. Все помнят: радостный, он сбежал с горы и кинул в кузов окрашенного кумачом грузовика глыбу кварца с куском золота.

– За нашу победу над фашизмом!

Много грузовиков с маленькими мешочками в кузовах отошло потом от горы, где когда-то бродили дикие звери…

Старый рабочий, дорожник, в прошлом хлебороб, стал пред­седателем колхоза. С группой старожилов несколько дней ходил Опин по увалам и падям, забирался на хребты, осматривался.

Вскоре произошли перемены и в жизни Семена Даниловича Номоконова. Однажды вечером, когда колхозный конюх чинил дома сбрую, пришел к нему техник-строитель, секретарь партийной орга­низации колхоза Дмитрий Степанович Собольников. Прихлебы­вая из кружки теплый чай, пожилой человек, глядя из-под навис­ших бровей, говорил твердо и спокойно:

–За помощью пришел. Извини, что не сразу узнал о тебе. Сда­вай завтра дела на конюшне и приходи в правление. Решили назна­чить тебя бригадиром. Шесть подвод выделим, автомашину… На передний край посылаем тебя, Семен Данилович, на очень важ­ный и ответственный участок. Задание даем самое боевое. Дорогу пробить к Медвежьей, к целинному участку.

Утром парторг Собольников привез теплые вещи для моло­дых целинников. Бригада была уже в лесу. По сторонам просеки лежали только что спиленные деревья. Возле сосны стоял Номоко­нов и, покрикивая, учил ребят валить лес:

– Не торопись! Вроде нехитрое дело, а думать надо, головы бе­речь. Слышишь, Востриков! Чего бегаешь с топором вокруг дерева? Так надо, гляди! Ствол прямой. В какую сторону надо свалить, с той и затеску делай. Сегодня ветер, и это бери на ум. Куда дует? – выдох­нул Номоконов пар изо рта. – В нужную сторону, на восток. Стало быть, против ветра делай затеску. Теперь с другой стороны, чуть повыше пилить надо. Вот и рухнет. Перед этим осмотрись, товарищей предупреди. Низко не надо: недельки через две потепле­ет, трактором выдернем пни. Потом канавы прокопаем, гальку привезем, все подровняем. Хорошая будет дорога!