"Хозяйка жизни, или Вендетта по-русски" - читать интересную книгу автора (Крамер Марина)

Три года назад, Россия

Пятый день лил дождь. Вот тебе и начало июня – залило все, что можно, до гаража невозможно дойти, не надев резиновых сапог. Егорка все время куксился и ныл, выматывая нервы и себе, и окружающим. Няня неожиданно уволилась. Это стало неприятным сюрпризом, Хохол даже растерялся:

– Наталья Марковна, случилось что-то?

– Нет… просто… словом, я хотела бы получить расчет, Евгений Петрович.

По ее глазам Женька видел, что женщина просто не хочет говорить об истинных причинах своего внезапного увольнения, но спорить и уговаривать не стал – у него не было на это сил и времени. Поэтому он молча подписал рекомендацию и выдал няне положенную сумму денег. Теперь перед ним встал вопрос – что делать дальше? Искать новую няню смысла не было – в Москве Маринин отец уже готовил документы на выезд в Англию, но и сидеть с Егором Хохол тоже не мог: на днях должна была состояться сделка по продаже контрольного пакета акций «МБК». Да и с Ревазом он еще не подвел итоги.

– …Мать твою! И что этой курице старой не работалось? – пробормотал он, сидя на кухне с сигаретой.

Стоявшая спиной к нему у плиты Даша внезапно повернулась и, виновато теребя передник, сказала:

– Женя… это, наверное, я виновата… Мы тут поговорили с Наташей… словом, я ей высказала кое-что…

Хохол ткнул в пепельницу окурок и с интересом уставился на домработницу:

– Ну-ка, ну-ка… Что высказала? Садись-ка. – Он ухватил Дарью за край передника и подтянул к столу. – Чаю хочешь?

Даша отрицательно покачала головой, но за стол села, сложила руки на столешнице и проговорила:

– Жень… может, я и не так что-то сказала, не знаю… Но и слушать ее бредни тоже не смогла. Какое ей дело до того, какое у тебя образование? Какое дело до того, судим ты или нет? Разве это как-то касалось ее работы? Нет, не касалось. Так и нечего тут…

Хохол изумленно взирал на домработницу, не веря своим ушам. Отхлебнув чаю из большой керамической чашки, он опять потянулся к сигаретам, закурил, а потом спросил:

– Так ты за меня обиделась, что ли? Ну, ты даешь, Дашка!

– Женя, да дело не в том! Просто нельзя осуждать людей, которые тебе зла не делали! Ну и что, что у нее какое-то там высшее образование – по поступкам судя, она как была неграмотной, так и осталась! – возразила Даша. – Я от этого просто с ума сошла, ну и наговорила ей…

– Дашка-Дашка! – захохотал Хохол, вставая из-за стола и обнимая домработницу сзади за плечи. – Добрый ты человечище! А я думал, что ты меня в последнее время не очень-то…

Даша похлопала его по руке:

– Женя, мое отношение к тебе – это мое личное… Да, честно скажу – в последнее время ты странный стал… Скажи, завел кого-то? – Она запрокинула голову и попыталась поймать Женькин взгляд.

Хохол растерялся – не ожидал такого прямого вопроса, а придумать отмазку не успел, да и не думал, если честно, что она потребуется – Даша никогда не лезла в личную жизнь хозяев.

– Молчишь? – тихо и укоризненно проговорила домработница, освобождаясь от его рук и вставая из-за стола. – Эх ты, Женя… – И вышла из кухни, а через пару минут хлопнула входная дверь.

Хохол сцепил руки на затылке и простонал, задрав к потолку голову:

– Котенок… ну, за что мне это, а?! Ведь это ты… ведь нет никого больше – ты только… И сказать я не могу даже Дашке. Так и будет теперь волком смотреть…

Он просидел в кухне до полуночи, курил и разговаривал сам с собой тихим шепотом. Вернее, разговаривал с Мариной, но со стороны это выглядело именно как диалог Хохла и Хохла. Если бы кто-то зашел в кухню, то решил бы, что Женька сошел с ума. Но именно этот разговор подсказал ему, как поступить с Ревазом. Наковальня была бы довольна…

Спустя три дня Хохол стоял в Марининой гардеробной и снимал с верхних полок коробки, в которые была упакована неплохая коллекция настоящих кимоно. Это началось у Коваль с того самого, черного, подаренного Егором. Она покупала их, где только могла, не разменивалась на подделки и отдавала бешеные деньги, так как натуральный шелк и ручная роспись стоили дорого. Двенадцать коробок – двенадцать праздничных и повседневных нарядов, и даже было одно кимоно невесты, его Марина надела только один раз – примерила и убрала в коробку. Остальные же изредка надевались, демонстрировались сперва Егору, а позднее – Хохлу. Это было единственным, что собирался взять с собой Женька, ну, если не считать кое-каких Марининых вещей и шуб, а также ее драгоценностей. Коллекция напоминала Марине о муже, но было одно кимоно, подаренное и Хохлом – ярко-красное, из тончайшего шелка, расписанное лотосами. Женька отдал за него почти три тысячи долларов, но не пожалел – Коваль в одеянии выглядела просто сногсшибательно и вызывающе сексуально.

С полки, где хранилась обувь, свалилась коробка, больно ударив Хохла по плечу, из нее вывалились любимые Маринины босоножки – на тонкой высоченной шпильке и прозрачной платформе. Из-за хромоты она не носила их больше, только изредка надевала, чтобы подразнить его, Хохла, и снова убирала в коробку. «В них ноги длиннее кажутся», – зазвучал вдруг в ушах ее голос. Какое длиннее – и так ноги у нее были обалденные… «Стоп! – осек сам себя Женька. – Почему это – были? Они и сейчас у нее такие, что любая соска обзавидуется! Нет, это мы тоже прихватим, пусть порадуется…»

Он не прибегал к помощи Даши, не хотел, чтобы кто-то видел, что он упаковывает Маринины вещи, – как это объяснить? Коробки придется в камин бросать, чтобы не мозолили глаза, а кимоно аккуратно скатать в рулончики и уложить в чемодан поверх остального – так они меньше изомнутся. Чемодан Женька выбрал самый большой – все же три шубы, даже туго скатанные, занимали место, да еще по мелочи кое-что – парики ее любимые, духи…

Закончил он только через пару часов, разорвал коробки и сунул в камин, а часть отнес в баню. Потом ушел в кабинет и позвонил в Москву, быстро обсудил с Марининым отцом состояние документов.

– А я продал все, Виктор Иванович, – признался он в самом конце разговора. – Все подчистую. И деньги перевел уже…

– Может, так оно и лучше, Женя? Отрезать все пути…

– Не знаю… там видно будет. Мне теперь самое важное – ее вывезти и на ноги поставить, а про остальное потом подумаю… С врачами договорился, наш доктор полетит, Валерка, там побудет немного, пока первое время… И еще у меня к вам просьба, Виктор Иванович. Егора хочу пораньше отправить к вам, можно? У меня тут еще кое-что неотложное осталось.

– Конечно, Женя, отправляй, – моментально согласился старик, которому лишний день общения с внуком был только в радость.

– Ну, договорились – завтра встречайте, прилетит Гена, охранник, вы его знаете.

– Да, я понял. Встречу и сразу тебе позвоню.

Попрощавшись с Марининым отцом, Хохол испытал облегчение – завтра он уберет из города Егора, и тогда смело можно браться за выполнение своего плана, останется только дождаться возвращения Гены из Москвы. Но это быстро – билеты у него туда-обратно. Хохол почувствовал, как его охватывает ощущение азарта, легкое возбуждение – такое знакомое чувство, приходящее обычно перед важным и опасным делом, когда поднимался адреналин, волной накрывающий все его существо. «Не-ет, я так на дорожку дверью шарахну, что штукатурка посыплется, а то и потолок упадет! – злорадно думал он, вгоняя патроны в обойму старого, проверенного «макарова». – Не будет такого, чтобы безнаказанным козла оставить, это не по мне. А потом пусть ищут…»

Рано утром он сам увез в аэропорт хнычущего из-за раннего подъема Егорку и Гену, сто раз повторил охраннику, что и как сделать, кому и во сколько позвонить, и тот, сдерживая раздражение, попросил:

– Жека, ты расслабился бы? Мне не десять лет, разберусь.

– Да, извини, – примирительно улыбнулся Хохол, держа на руках Егора. – Просто я никуда его одного не отправлял, волнуюсь… И сразу, как пацана отдашь деду, позвони мне, ладно?

– Жека! – укоризненно протянул Гена, и Хохол захохотал:

– Все, братан, не буду! Тебя здесь встретят ночью, я пацанов пришлю. Я тебя жду, Генка, мне без помощи никак не управиться…

Гена пожал плечами:

– Думаешь, я в Москве соскочу? Так я и тут мог – в чем проблема. Я только хотел тебя вот о чем попросить… Может, кому порекомендуешь меня?

Хохол даже не задумался – прекрасно знал, что рано или поздно Генка заговорит об этом, потому что он единственный во всей охране, кому нужна помощь в дальнейшем трудоустройстве. Отсутствие руки – для телохранителя серьезная проблема, и тут никакие заверения в профессионализме не помогут. Но Женька считал себя обязанным Гене за то, что он сумел спасти Марину, когда собственный охранник, много лет пробывший в доме, вдруг переметнулся к Ашоту и решил помочь ему убрать Наковальню. И Женька сейчас просто обязан был поддержать искалеченного товарища. Он знал, кто возьмет к себе Гену и не станет смотреть на протез вместо левой кисти – Ветка. Да и Бес не будет против, он хорошо относился к Марининым охранникам, высоко ценил и не раз пытался переманить к себе.

– Я об этом думал, Генка. К Виоле пойдешь? Она бы с удовольствием, – тут Хохол пошловато хохотнул. – Единственная проблема – эта сучка может так достать, что по сравнению с ней Марина – просто ангел. Или к Кольке вон – ему тоже, думаю, охранник нужен будет скоро.

– Да с Мариной Викторовной вообще проблем не было. – Гена поправил перчатку на протезе. – Конечно, пойду, Жека, выбор-то невелик, сам знаешь. Но лучше все-таки к Николаю.

– Ну, и отлично. Прилетишь, дело сделаем – и можешь переезжать. Я сегодня с ним переговорю. Думаю, Дарью тоже ему порекомендую.

Женька проводил Гену с Егоркой на регистрацию, поцеловал сына на прощание и быстро ушел, чтобы не видеть и не слышать, как он ревет.

Сев в машину, Хохол позволил себе расслабиться, уронил голову на руль и взвыл. Он как будто только сейчас осознал, что ему предстоит вернуться в пустой дом, где уже давно нет Марины, а теперь нет еще и Егорки, где никто не бросится навстречу въезжающему в ворота джипу, никто не повиснет на шее…

Наплевав на все предосторожности и конспирацию, он поехал к зданию больницы. Мышкин сотовый не отвечал, и тогда Хохол позвонил из приемного покоя Кулику и потребовал:

– Спустись вниз и проведи меня в отделение!

– Зачем? – опешил Валерка.

– Я сказал – спустись, иначе я по водостоку залезу!

– Придурок контуженный! – пробормотал в полголоса хирург, спускаясь в приемное. – Ну, какая тебя на этот раз муха укусила?! – набросился он на прислонившегося к стене Женьку. – Спятил совсем?! Тебе проходной двор здесь, что ли?!

– Не ори, – поморщился Хохол, отталкиваясь от стены и нависая над невысоким Валеркой. – Пойдем.

Кулик выматерился еле слышно и пошел назад, в хирургию, а за ним – непрошеный визитер.

У палаты Валерка остановился, загородив дверь:

– Так и не скажешь, зачем приперся?

– Скажу. Но позже. Ты дежуришь?

– Да. Мне деньги с неба не падают, – язвительно заметил хирург, и Женька скривился:

– Ой, хорош прибедняться! Ты только на нас такие бабки поднимаешь, что запросто можешь за полгода на новый «мерс» скопить! И потом – договорились ведь, что за поездку я тебе отдельно заплачу.

Кулик смутился – выходило, что весь разговор у него свелся к деньгам, которых Хохол и в самом деле не жалел, оплачивая услуги по лечению и пребыванию Марины здесь, в отделении.

– Я не к тому…

– А я – к тому! – отрубил Женька, бесцеремонно отодвигая его от двери. – Все? Ну, иди, спасай страдальцев. Потом к тебе зайду. – И он скрылся в палате.

Мышка сидела на краю кровати и что-то рассказывала безмолвно лежащей Марине. Вскинув глаза, она увидела Хохла и встала, но тот приложил к губам палец и жестом показал ей на дверь. Мышка только головой покачала, но вышла.

Скинув куртку в углу прямо на пол, Женька тщательно вымыл руки и только потом подошел к кровати, привычно снял бинты и поцеловал Марину в щеку:

– Привет, котенок! Красивая ты у меня сегодня…

На звук его голоса она открыла глаза и чуть улыбнулась уголком рта. Хохол воспарил:

– Маринка… улыбаешься, родная? Вот и молодец… – Он снова прикоснулся губами к прохладной щеке. – Моя ты маленькая, скоро все кончится… все кончится, и мы больше никогда с тобой не расстанемся, – шептал он, сняв с нее косынку и поглаживая отрастающий ежик волос. – Ты будешь жить дома…

Хохол почувствовал, что плачет – слеза скатилась на лицо Марины, и та чуть сморщилась. Наверное, впервые в жизни Жека Хохол, отмороженный уголовник со стажем, не стеснялся своей слабости и слез. Он был всего в полушаге от осуществления своей задумки, совсем чуть-чуть отделяло его от завершения непростого дела. Еще немного – и никто уже не сможет причинить зла его любимой женщине, никто – потому что никто не найдет. Она поправится, встанет на ноги, снова будет такой, как была – красивой, властной, желанной. И он, Женька, сделает все, чтобы никогда больше с ней не случилось ничего подобного…

– Котенок… а ведь я сегодня Егора к отцу отправил… – тихо сказал Хохол, прислонившись губами к самому Марининому уху. – Генка его повез…

Коваль вздрогнула всем телом, и Женька отпрянул:

– Ты сердишься? Котенок, так надо было, понимаешь? Надо… я потом тебе объясню, когда все кончится…

Она вдруг сжала пальцы на его запястье, очень сильно, совсем так же, как в прошлый раз впилась ногтями в щеку, и он обрадовался этому жесту:

– Ну, вот! А врачи говорят – не реагируешь, не понимаешь… Фигня это… Подожди, скоро я тебя заберу отсюда, насовсем заберу… Хочешь домой, котенок?

Она не ответила, конечно… лежала и хлопала глазищами, которые одни только и жили на похудевшем лице. Но Хохлу это было совершенно не важно, жива – и хорошо, и не надо ничего пока…

Он провел с ней все время до самого вечера, пока не стемнело, и только когда позвонил Гена, сообщив, что уже в аэропорту, собрался уходить. Марина дремала, утомленная после капельницы, и Хохол не хотел будить ее, но удержаться и уйти без поцелуя тоже не смог. Едва он тронул губами ее лоб, она открыла глаза.

– Разбудил, зараза… – пробормотал он. – Поеду я, Мариш… Поздно уже. Ты спи, отдыхай…

Она вдруг чуть повернула голову, и во взгляде выразилась такая тоска, что Хохлу стало не по себе.

– Котенок… не смотри так, я не смогу уйти, – взмолился он, погладив ее по голове. – Ну, пожалуйста, отпусти меня, мне нужно… я не могу уйти, когда ты так смотришь… Ты ведь не одна, с тобой Мышка…

Марина вздохнула и отвела глаза, закрыла их совсем, словно не хотела видеть, как он уходит.

Хохол рванул из палаты как ошпаренный, не оглядываясь. Заскочив в ординаторскую, он рухнул на диван и жалобно посмотрел на удивленно взирающего на него из-за стола Валерку:

– Не могу так больше! Все, сил нет, сорвусь скоро… она так на меня смотрит, словно я к ней каждый раз со стволом захожу…

– Жека, не выдумывай – она ничего не понимает. Невролог с психиатром были, говорят – рефлексы живые, да, а сознание сумеречное.

– Скажи своим консультантам, пусть свое мнение засунут себе так далеко, чтоб аж самим видно не было! – вспылил Хохол. – Она соображает лучше их обоих! И не толкай мне порожняк этот, понял?!

– Да не ори ты, ненормальный! – стукнул по столу Валерка. – Взял моду базлать на меня! Пори свою чушь охране, а мне не надо – я врач с приличным стажем!

– Слушай сюда, врач с приличным стажем! – Хохол сделал резкий бросок вперед и поймал Валерку за лацкан халата. – Значит, дело такое – полетим через неделю самое большее. Постарайся сделать так, чтобы никаких загвоздок здесь не возникло ни с машиной, ни с оборудованием – и что там тебе еще надо будет по ходу. Вот тебе на мелкие расходы, – свободной рукой он залез в карман куртки и бросил на стол пачку долларов, перетянутую банковской упаковкой. – Здесь пятерка, что останется – забери себе, но гляди – чтоб потом не говорил, что у тебя чего-то нет, понял? Никаких непредвиденных ситуаций, дорога неблизкая, с пересадкой в Москве. Документы все готовы, там и заберем. Так что готовься, Валерик, отпуск бери за свой счет. Я не могу просить Машку ехать со мной – ни визы, ни времени, чтобы ее получить, да и семья у нее. А ты все же мужик, тебе легче отмазаться.

– Это не проблема. За остальное тоже не волнуйся, – проговорил Валерка, легонько тронув Хохла за руку. – Отпусти…

Хохол убрал руки, поправил Валеркин халат, хлопнул его по плечу:

– Молодец, доктор, соображаешь! И бабки спрячь.

Застегнув куртку, он вышел в коридор, аккуратно прикрыв дверь ординаторской. Кулик перевел дух, закурил и вполголоса выматерился. Вот и помогай бывшей однокурснице! Особенно если ее любовничек безголовый всякий раз с угрозами является. Если бы не деньги, если бы не жена с ее постоянным нытьем о его маленькой зарплате, если бы не теща, которой нужно помогать, если бы не дети, которых нужно учить, кормить, одевать… Так много всяких «если», толкнувших его, Валеру Кулика, на этот путь, и поворачивать обратно теперь тоже поздно – привык. Но, к счастью, через пару недель—месяц все это закончится. Хохол увезет Марину в Англию, и больше они никогда не вернутся, и тогда Валера сможет жить спокойно, не вздрагивая от звонка мобильного телефона…

Темные окна в доме выглядели как выбитые глаза – раньше в них всегда в это время горел свет, а сегодня… Пустые, черные ямы. Хохол долго сидел на лавке у гаража вместе с Казаком, курил и ждал приезда Гены.

– Долго не едут, – заметил Казак, вытягивая ноги. – Когда еще пацаны уехали…

– Пока приземлился, пока вышел…

– Слушай, Жека… – нерешительно начал Казак. – Среди пацанов базар пошел, что ты валить собираешься…

«Плохо, что пошел такой базар», – отметил про себя Хохол, а вслух лениво протянул:

– Даже если и так… и что?

– Ничего… просто братва думки думает – кто вместо тебя встанет.

– Почему – вместо меня? Вместо Наковальни.

– Нет, ну, было ж вроде как решено, что ты вместо нее… вроде как муж ты ей был…

– Не переходит по наследству такое место, – отрезал Женька. – Должны старшие сами решить, кого хотят над собой видеть.

– А если вдруг тебе предложат – останешься? – кремневые глаза охранника внимательно следили за выражением Женькиного лица.

– Нет.

– Зря ты так, Жека, тебя большинство поддержало бы. Комбар был сегодня, говорил – молодые все за тебя, и Мирза со своими, и Каспер. Пердун только этот, Старый, вроде как на дыбы встал, но ведь все поправимо…

– Казак, пойми одну простую вещь – чтобы встать на Маринино место, нужно хотеть это сделать, – устало вздохнул Женька, глядя под ноги. – А я не хочу, понимаешь? Не хочу. Я пожить хочу спокойно, ребенка вырастить, на ноги поставить…

– Так что тебе мешает? – изумился охранник. – И расти себе…

– Ну да! Здесь вырастишь… разве что только отморозка такого же, как мы все… А он – другой, у него отец был не нам чета. Нельзя ему становиться таким, как, допустим, я.

– Да чем плохо-то? – недоумевал Казак. – Денег полно, отправишь его учиться куда-нибудь, хоть в Америку, а потом он все унаследует – поди нехорошо?

– Нет, нехорошо, – отрезал Хохол, устав от бессмысленного разговора. – Я все решил, и по-другому перерешать смысла не вижу. Пацанам за доверие спасибо, но пусть другого ищут.

Женька поднялся и побрел в дом. Прошелся по всему первому этажу и зажег свет всюду, даже в своей бывшей комнате рядом с прихожей, сбросил на вешалку куртку и уселся в кухне за столом, на котором, заботливо прикрытый полотенцем, стоял приготовленный Дашей ужин. Есть не хотелось, даже вид и запах подрумяненной отбивной с салатом и картошкой не вызвал аппетита. Хохол отрезал кусочек мяса, вяло пожевал и отодвинул тарелку. Он уже давно не был один в совершенно пустом доме, и это неприятное ощущение стало откровением для него. Оказывается, он перестал быть одиночкой, перестал любить свободу, как понимал ее раньше. Никаких преимуществ нет в том, чтобы не зависеть ни от кого и ни о ком не заботиться, – только тошнотворное одиночество, выворачивающее наизнанку душу…

Гена с охраной приехал только к часу ночи, за это время Хохол успел выкурить почти пачку сигарет и посмотреть какой-то бестолковый фильм по ночному каналу. Когда уставший от перелетов Гена принялся за ужин, Женька, налив себе большую кружку чаю, сел напротив и стал терпеливо ждать, пока тот поест, чтобы приступить к расспросам. Глядя на то, как ловко орудует одной рукой и протезом телохранитель, Женька в очередной раз удивился силе его характера – не сломался мужик, освоил сложнейший протез и владеет им не хуже, чем настоящей рукой. Гена отложил вилку и нож, промокнул салфеткой губы и откинулся на спинку стула:

– Ну, спрашивай, Жека…

– Да что спрашивать… ревел? – угрюмо отозвался Хохол, имея в виду сына.

– Как белуга! – подтвердил Гена, чуть улыбнувшись. – Еле-еле ушел… Дед его чем только не завлекал, что только не обещал…

– О, все, твою мать! – с досадой протянул Женька. – Дорвался до внука! Разбалует он его, я потом не соберу в кучу! Кабы не нужда – ни за что не отвез бы!

– Да ладно тебе! За пару дней ничего не случится. Здесь-то что?

– А что? Пока тихо, мы ж еще и не начали. Казак мне сегодня тему протолкнул – мол, пацаны не хотят с решением Беса соглашаться, за меня все мазу тянут, – криво усмехнулся Женька. – Можно подумать…

– Жека… а что, собственно, тебя отсюда гонит? – неожиданно спросил Гена, сжимая и разжимая пальцы протеза, что сопровождалось неприятным металлическим звуком. – Ну, мне-то скажи.

– Не могу я здесь. Понимаешь – тяжело мне, тут все напоминает о ней, все… Я свихнусь так, а мне еще ребенка вырастить надо.

Лицо Хохла стало совсем мрачным, брови сошлись на переносице, а глаза потускнели. В душе он поразился себе в очередной раз – это ж как надо сыграть… Станиславский и тот прослезился бы… «Актерище ты, Хохол, актерище…»

– Гена, ты иди, пожалуй, отдохни. А завтра мы все обдумаем.

Гена кивнул и ушел в коттедж охраны, а Хохол поднялся в спальню, вытащил из гардеробной Маринину шелковую рубашку и бросил на подушку рядом с собой, чтобы иметь возможность уткнуться в нее лицом и всю ночь чувствовать родной запах.