"Поединок в снежной пустыне" - читать интересную книгу автора (Сорокин Захар Артемович)

Вынужденная посадка

Дни шли за днями. Я уже считал себя настоящим лётчиком-североморцем. Полёты в сером полярном небе стали привычным делом. Обычно начался и этот полёт. Мой самолёт по сигналу тревоги поднялся в воздух. Вслед взмыла машина Дмитрия Соколова. Мы с ним вместе начинали воевать и дружили с тех пор. Под крылом самолёта мелькали замёрзшие озёра и речки, низкорослые северные кустарники, в беспорядке разбросанные гранитные валуны. Всё окрашено в два цвета: чёрный и белый. Белый – снег, чёрный – камень и голые деревья. Вскоре видимость резко ухудшилась.

Мы попали в густой слой облаков. Самолёты стали пробиваться вверх. Четыре тысячи метров, пять тысяч, шесть… Прошли облака.

И тут неожиданно на фоне тёмно-синих туч появились контуры четырёх вражеских самолётов. Это были «Мессершмитты-110» – «мессеры», как их называли.

Мы с Дмитрием решили подняться ещё выше и укрылись во втором ярусе облаков. Теперь «мессеры» были прямо под нами.

Они летели, бросая тёмные тени на плотный слой облаков.

– Идём в атаку! – передал я ведомому.

Я повёл самолёт на головную машину фашистов. «Мессер» стремительно приближался. Стал отчётливо виден его жёлтый камуфляж и чёрный крест на борту. Секунда – и самолёт попал в рамку оптического прицела. Я дал длинную пулемётную очередь по мотору и кабине лётчика.

Пылающий бомбардировщик начал падать, и шлейф дыма потянулся за ним.

«Один есть!»

Соколов вёл бой со вторым, я атаковал третьего.

Фашистский самолёт в сетке прицела. Я дал короткую очередь. Неточно! А патроны уже все. Пока я решал, что делать, из-за облаков вынырнул четвёртый «Мессершмитт». Он прятался там, испуганный нашей стремительной атакой. Вражеские пули хлестнули по плоскости и кабине. В тот же момент я почувствовал тупой удар в правое бедро. «Ранен. Боеприпасов нет. Что делать?..»

Повёл самолёт наперерез фашистской машине. Она всё ближе. Ближе… Удар! Истребитель отбросило в сторону, а «мессер» с обрубленным хвостом камнем стал падать вниз.

Но и мой самолёт повреждён при таране: он вдруг забрал влево, потом рывком сорвался в штопор.

Всеми силами старался я выйти из опасного положения. Наконец это удалось, но самолёт продолжал терять высоту. И всё время дрожал, дрожал, словно в лихорадке. Нужно было садиться. Но куда? Внизу только сопки да крутые отроги скал. В длинном извилистом ущелье увидел небольшое замёрзшее озеро.

Выключил зажигание и перекрыл краны бензобаков, чтобы самолёт не загорелся при посадке. Очки поднял на лоб, левой рукой упёрся в передний край кабины, правая – на ручке управления.

Сел на лёд, не выпуская шасси. Горячий пар ворвался в кабину. Он шёл из водяного радиатора, который был сильно помят при посадке. Откинул колпак кабины, с облегчением вздохнул и вдруг услышал рокот мотора. Над озером на бреющем полёте пронёсся самолёт Дмитрия Соколова. Видимо, Дмитрий хотел приободрить меня. Он кружил над озером до тех пор, пока не разыгралась пурга. Последний раз качнув крыльями, скрылся за сопками. Долго я смотрел ему вслед…

Пурга утихла как-то сразу. После воя и свиста ветра – полная тишина.

Сильно болела раненая нога, при малейшем движении боль становилась невыносимой. И всё же надо использовать минуты затишья – выбраться из кабины.

Но что это?.. Собачий лай?.. Оглянулся и вижу: к самолёту несётся огромный дог. Я инстинктивно захлопнул колпак. И вовремя! Через стекло на меня смотрела свирепая клыкастая морда.

«Откуда здесь собака?» И тут же понял: некоторые немецкие лётчики берут с собой в полёт служебных собак. Очевидно, где-то рядом приземлился фашистский самолёт. Вытащив из кобуры пистолет, я осторожно приоткрыл колпак и два раза выстрелил в собаку.

«Где же хозяин?»

Я оглянулся. У подножия сопки, зарывшись левой плоскостью в снег, лежал «Мессершмитт-110», подбитый мною в начале боя. Я не заметил его сразу из-за налетевшей пурги.

«Жив ли лётчик?»

Словно в ответ, раздался выстрел. За ним ещё и ещё… К моему самолёту, проваливаясь в снегу, неуклюже двигалась тёмная фигура в лётном комбинезоне. Я выскочил из кабины и, присев за крылом самолёта, прицелился в гитлеровца. Выстрел – и вражеский лётчик пошатнулся. Второй – он упал в снег.

Стало быстро темнеть. Чёрные тучи заволокли небо. Снова налетел снежный заряд. Засвистел ветер. Колючий снег обжигал лицо. Но боль в бедре немного утихла.

«Далеко ли до наших позиций? Как идти по такому глубокому снегу?»

Пока я раздумывал, снежный заряд прошёл. Сразу посветлело. И тут же послышались пистолетные выстрелы. Я взглянул туда, где лежал сбитый мной самолёт. Перебегая от валуна к валуну, ко мне приближался второй немец. В сумраке полярной ночи не так легко попасть в цель. Пули со скрежетом ударялись о скалы и рикошетом отлетали в снег.

Перестрелка продолжалась до тех пор, пока гитлеровец не истратил последний патрон. Тогда он поднялся из-за гранитного валуна и на ломаном русском языке крикнул:

– Русс, сдавайс! Русс, не уйдёшь!

Не помня себя от ярости, двинулся навстречу врагу. Идти по глубокому снегу было трудно. Мешала раненая нога. И всё же расстояние между нами быстро сокращалось. Уже слышно его тяжёлое дыхание, видно искажённое злобой лицо. На руке немца, сжимавшей финский нож, блеснул золотой перстень. Он вызвал у меня приступ бешенства. Я вскинул пистолет и нажал спусковой крючок.

Осечка!

В тот же миг гитлеровец бросился на меня. Я почувствовал острую боль. Финка полоснула по лицу…

Пришёл в себя от недостатка воздуха. Волосатые пальцы врага сдавили горло. Напрягая все силы, рванул гитлеровца за руки. Дышать стало легче. Ещё рывок – и фашист отлетел в сторону.

Какое-то мгновение мы оба лежали на снегу, обессиленные борьбой. Потом одновременно вскочили. Фашист поскользнулся, и я, изловчившись, ударил его ногой. Он закричал и во весь рост растянулся на льду. Тут я вспомнил о пистолете и оглянулся: шагах в трёх от меня лежал нож и мой «ТТ». Схватив пистолет, я выбросил патрон, давший осечку, и выстрелил в грудь гитлеровца.

Всё!..

Я прислонился спиной к гранитной скале, чтобы не упасть. В голове проносились эпизоды воздушного боя, вынужденная посадка, рукопашная схватка… Одна картина сменяла другую, и снова повторялось всё сначала. Нестерпимо болела правая сторона лица. Ныла раненая нога.

Тревога охватила меня: неужели упаду, потеряю сознание, погибну теперь, когда спасся от верной гибели…

«Нет, нужно жить!..»

Взяв горсть снега, приложил его к пылающему лицу. Потом снял с шеи шарф и перевязал им щёку.

«Надо идти! Идти! Пока есть силы!»

Я вынул из кабины ракетницу и бортовой паёк. Разложил по карманам печенье, галеты, банки с мясными консервами…

«Пока хватит сил – буду нести. До наших позиций километров семьдесят, не меньше. Идти надо в том направлении, куда улетел самолёт Соколова».

Наглухо закрыл колпак кабины. Засёк направление по компасу. Ещё постоял с минуту, поглаживая заледеневшее крыло истребителя и, не оглядываясь, двинулся к далёким сопкам.